Весна обязательно будет

Корабль давно уже стоял у причала. Тяжелый лед намертво сковал его, оставляя в плену бесконечной полярной ночи. Просоленную морскими волнами палубу покрывал толстый слой искрящегося, пушистого снега. Снег был на капитанском мостике, собирался высокими сугробами вдоль фальшбортов и шапкой лежал на леерах. Ванты и реи обросли сверкающей бахромой. Мачты - когда-то бодро скрипевшие под тяжестью белоснежных парусов - теперь тоскливо стонали терзаемые колючим  северным ветром. Корабль спал глубоким стылым сном. Иногда корабль вздрагивал - тогда сверху, сорвавшись с грот-гафеля или марса, летела сосулька и мягко врезалась в заснеженную палубу, заставляя глухо гудеть  промерзшее дерево. Следом, откуда-то из глубины трюма, раздавался  тревожный шорох, и вновь наступала тишина.
Каждое утро к кораблю приходил  Капитан. Пройдя по скользким  сходням, переброшенным с причала прямо на палубу, он шел узкой протоптанной в снегу тропинкой. Поднимался на мостик. Подходил к штурвалу.  Здесь он останавливался и окидывал спокойным, твердым взглядом занесенный корабль. Порывшись в карманах длиной волчьей шубы, доставал черную бриаровую  трубку  и черный кисет. Неторопливо набивал в чашку  табак.  Курил не спеша, глядя прямо  перед собой. Молчал.
Докурив, Капитан прятал трубку и брался затянутыми в дорогие перчатки ладонями за полированные рукоятки штурвала.  Его и без того прямая спина распрямлялась еще больше, а в глазах появлялся упрямый  стальной блеск. Постояв так некоторое время, он склонялся над корабельным компасом. Дышал на заиндевевшее стекло и протирал его рукавом шубы. Старинный, отделанный бронзой  прибор уже  много лет указывал на север, затерянный в снегах  за кормой.
Капитан поправлял черную широкополую шляпу, украшенную серебряным галуном, бросал последний цепкий взгляд на замерзший корабль и несильно ударял в рынду, висевшую на грот-мачте. Над морозным безмолвием  разносился прозрачный хрустальный звон. Встревоженной птицей он перелетал на другой берег, ударялся в темную стену леса и летел  дальше….  Туда, где в заснеженной дали темный лед реки смешивался с прозрачным льдом северного моря. Дождавшись, когда стихнет последний отзвук корабельного колокола, Капитан сходил на берег и, не оглядываясь, шел в сторону большого добротного дома, приветливо светившего широкими окнами на пригорке, рядом с причалом.
Сняв в теплой прихожей шубу и повесив на вешалку шляпу, он проходил в ярко освещенную гостиную, где за столом, накрытым для завтрака, его ждала семья. Обнимал жену, целовал сына и дочь, садился на стул с изящными резными ножками и высокой спинкой и приступал к трапезе.  Ел неторопливо, ловко орудуя  серебряными ножом и вилкой. Говорил мало, больше слушал разговоры  домочадцев, изредка мягко, но настойчиво осаждая  детей, когда они начинали перебивать друг друга. Закончив завтрак, помогал супруге убрать со стола и шел с сыном мастерить игрушечные корабли.
Капитан не был ни молод, ни стар. Его высокий лоб прорезали неглубокие морщины. Между широких бровей залегла тяжелая складка, придавая спокойному взгляду серых глаз суровое выражение. Когда капитан смотрел на сына, складка разглаживалась,  глаза слегка зеленели и в них появлялись теплые искорки.  Тень улыбки ложилась  на печально сжатые губы, а ладонь с длинными пальцами  зарывалась в легкий шелк мальчишеских кудрей. Сидя бок обок за письменным столом в комнате мальчика, отец и сын строгали мачты, клеили корпуса  или натягивали паруса на миниатюрные реи. Капитан рассказывал о далеких странах, где бывал молодым или отвечал на немудреные вопросы малыша, разговаривая с ним, как с равным. Так они проводили все утро. В три часа  за ними приходила дочь и звала к столу.
После обеда, дети шли спать, супруга садилась в кресло с шитьем или пряжей, а Капитан отправлялся к себе в кабинет работать над книгами по мореходству и навигации. Комната была небольшая, от пола до потолка заставленная шкафами, в которых стояли  тяжелые фолианты и лежали старые морские карты. Ни дивных кораллов, ни огромных ракушек, ни макетов кораблей или скелетов невиданных рыб в кабинете не было. Даже офицерский кортик – гордость и честь любого капитана, хранился в дальнем углу одного из ящиков большого дубового стола.  Разложив перед собой рукописи, приготовив  карандаши и перья, Капитан раскуривал трубку, открывал чернильницу, выполненную в виде летящего по волнам парусника, и надолго замирал, глядя в окно, где освещенные серебристым светом луны угадывались стремительные контуры замерзшего  у причала брига.

                *****

Давно – может быть семь, а может быть семнадцать лет назад – Капитан приплыл в этот Город, раскинувшийся  на берегу широкой реки в нескольких десятках миль от северного моря. Он привез сюда груз к празднику, который отмечали местные жители, накануне прихода зимы. В том краю, откуда пришел его корабль, было много смелых шкиперов, не раз ходивших суровым  северным путем, но никто не соглашался доставить в Город  петарды и фейерверки, бочки с маслом и ромом, шелк, бархат и пряности. Все опасались не успеть вернуться до того, как холод  смирит суровую реку, заточив ее в прочный ледяной панцирь. И тогда вызвался он.
Капитан был молод и весел. Серые глаза пылали отвагой. Он жаждал славы и денег. И это был шанс. Если бы он вернулся победителем из этого похода – стяжал бы почет и уважение. К тому же горожане обещали щедро заплатить.  Быстро приняв решение, он приказал грузить товары в трюмы и пошел проститься с девушкой, с которой встречался. Утром бриг вышел в море.
Дорога была опасной, но не долгой. К концу второй недели корабль разрезая форштевнем, свинцовые воды реки подошел к высокой причальной стене. Команда славно поработала, и Капитан разрешил морякам спуститься в Город, а сам отправился в магистрат договариваться о разгрузке судна. Чинно шествуя по готовящимся к торжествам улицам, он раскланивался с улыбающимися прохожими, пожимал руки мужчинам и галантно снимал шляпу перед женщинами.
Город удивил его, вызвав  двоякое чувство.  Одновременно нравился и не нравился. Среди высоких, стройных кедров стояли необычайно красивые дома. Они соседствовали с убогими трущобами. В редких лавочках, украшенных невзрачными вывесками, торговали товарами, давно вышедшими из моды. Зато повсюду горели фонари, даже в заповедном лесу, делящем Город на две части. Везде  было чисто и ухоженно. Люди были приветливы и неторопливы.  Никакой суеты, никакой сутолоки, как бывает в больших портовых городах, куда Капитану доводилось захаживать.
Погуляв по улицам, Капитан нашел магистратуру, договорился с чиновником, важно сверкающим очками в золотой оправе, о приемке груза и вернулся на корабль. Там, стоя на мостике и куря незамысловатую глиняную трубку, он смотрел на серые волны холодной реки и мечтал, как завтра – крайний срок послезавтра – отправится в обратный путь к ждущей его девушке. Он не опасался быть  застигнутым в пути страшными  льдами. Главное добраться до моря, а оно замерзнет еще нескоро.
Но на завтра разгрузиться не успели. Не успели и послезавтра, что-то не получалось у чиновников отвечающих за приемку товаров.  Потом начался праздник. Большая часть команды была на берегу и распивала с горожанами ром, а по вечерам шумно радовалась каждому залпу красочного фейерверка, треску петард и хлопкам шутих. Несколько раз Капитан пытался собрать разгулявшихся моряков и заставить вернуться на бриг, но они только смеялись и приглашали присоединиться к веселью. Так продолжалось неделю.  А когда закончились торжества, и мучимый жестоким похмельем экипаж собрался на палубе  - было уже поздно.  С низкого набухшего неба сыпала холодная влажная крупа и превращалась в темных водах реки в вязкое, шуршащее месиво.
Капитан стоял на мостике и тяжело смотрел на притихшую внизу команду. Впервые в его серых глазах моряки не видели веселых, озорных огоньков, к которым они привыкли. Вместо этого взгляд капитана пронзал их острым стальным блеском, а между широких бровей залегла глубокая складка. Плотно сжатые губы не произносили ни слова. Он не ругался, не кричал, не топал ногами и ничего от них не требовал. Просто стоял и смотрел сверху вниз. И это было невыносимо. Потом Капитан резко развернулся и ушел к себе в каюту, а команда осталась стоять на палубе, собирая на плечи и обнаженные головы, тяжелые мокрые снежинки - первые вестники необычайно долгой зимы.
Капитан не вышел к ним в обед. Не вышел и вечером.  И тогда моряки начали расходиться. Они спускались по сходням на берег и растворялись в темноте причала, спеша поскорей добраться до ярко освещенных улиц  Города. Сначала они уходили по одному, потом по двое и, наконец, группами. К утру на бриге кроме Капитана остался один единственный человек – пожилой, седеющий старший помощник. Все дни, когда команда гуляла на берегу, он оставался на корабле, рядом с Капитаном. Остался и теперь. Что стало с моряками – толком никто не знал. Какое-то время их видели в городе, потом они исчезли. Говорили, что часть из них, кто не все пропил в местных тавернах,  уехала на оленьих упряжках на юг, где были большие города и дороги. Часть подалась в окрестные леса наниматься к охотникам и лесорубам. А кто-то замерз, напившись до беспамятства рому.

                *****


 Весь первый год Капитан провел на корабле. Вместе со старпомом они следили за порядком на бриге. Скидывали за борт снег, начищали металлические детали, чинили мелкие поломки. Днем к ним приходила городская ребятня, и моряки устраивали экскурсии, рассказывая о том, как ставятся паруса, для чего нужны ванты, как крепятся  реи и поворачиваются гики. Потом они вели делегацию в просторный кубрик и угощали горячим пуншем, сваренным из консервированных фруктов. Вечером заходили взрослые, в основном чиновники из магистратуры.  Капитан пил с ними ром, курил трубку и отвечал на  вопросы о других городах и странах. Постепенно люди в Городе привыкли к тому, что у их причала, стоит настоящий морской корабль и стали считать его своей достопримечательность. Капитан стал желанным гостем в домах влиятельных горожан.
Когда уходили последние посетители, Капитан и старпом садились в каюте и молча курили, думая каждый о своем. Или вели неспешную беседу, строя планы, как по весне, когда проснувшись, река сломает крепкие оковы  льда,  они поднимут якорь и отправятся домой. В такие моменты в серых глазах Капитана разгорался огонь надежды, и молнией сверкала жажда  действовать. Он мечтал о том, как придя в родной порт, наберет новую команду и отправится в горную страну – Колхиду, раскинувшуюся у берегов Черного моря. В детстве он читал об этом крае, где высокие покрытые седыми снегами горы возвышались над густыми лесами, а в зеленых залитых солнцем долинах пели серебристые струи прозрачных ручьев и рек. Где-то там орел терзал печень Гефеста, а Ясон выкрал золотое руно. Капитан размышлял о далекой стране и, однажды появившаяся над переносицей,  складка  разглаживалась. Потом старпом поднимался и шел к себе, а Капитан ложился в постель и засыпал со счастливой улыбкой на лице.
Так прошла осень, за ней зима и, наконец, наступила долгожданная весна. Каждый день солнце поднималось чуть выше, над верхушками леса на другой стороне реки и день становился немного длинней. Капитан поднимался на мостик и подолгу всматривался в низкое северное небо, крепко сжимая рукоятки штурвала. Он ждал, когда светило наберется сил, что бы растопить толстый лед, взявший в плен его корабль. Но холод не отступал. К концу мая, когда по всем законам река должна была вскрыться, освобождая путь домой, сугробы окружавшие бриг, лишь слегка просели и покрылись темной ноздреватой коркой. И еще на обрывистых участках берега открылись пласты желтой промерзшей глины.
Капитан ждал. Из последних сил он боролся с черной волной отчаяния все выше  поднимавшейся в его груди. Внешне он оставался спокоен и размерен. Но старший помощник видел, как день ото дня серые глаза Капитана покрываются холодным пеплом тоски, а уголки плотно сжатых губ скорбно опускаются вниз. Вдвоем они пробили на реке широкую майну и дважды в сутки – утром и вечером - спускались к ней, что бы измерить толщину льда. Эти измерения радости не приносили. К середине июня лед утончился лишь на пять сантиметров. Капитан  перестал бывать в Городе и редко принимал гостей.
В начале июля солнце растопило снег в Городе, а на реке появились широкие пятна тяжелой маслянистой воды. Но это ничего не меняло. Просевший лед все еще был толстым и крепким, надежно удерживая бриг в своих цепких холодных объятиях. В один из пасмурных дней, когда по низкому небу северный ветер гнал клочковатый серые облака, Капитан вышел на палубу. В одной руке он сжимал пешню, а в другой нес заступ с длиной, деревянной ручкой. Спустившись  на реку рядом с кораблем, он сбросил накинутый на плечи бушлат и принялся, остервенело кромсать твердый как камень лед. Напрасно старпом призывал его прекратить бессмысленное занятие. Капитан продолжал яростно работать. Брызги стеклянных осколков летели из под стального жала пешни. Видя, что его молодой друг не собирается останавливаться, старпом спустился к нему и взяв в руки заступ.
Они трудились весь день. На причале собралась небольшая кучка зевак, которые поначалу пытались давать советы, но поймав на себе яростный взгляд стальных глаз, замолчали и лишь смотрели на двух моряков. К вечеру они продолбили неширокую полосу на четверть корпуса брига. Когда Капитан распрямившись, увидел результаты целого дня работы, он с трудом разжал сведенные пальцы, выпустил из рук пешню и ни слова не говоря, поднялся на борт. Он зашел в трюм взял бочонок с ромом и заперся в каюте.
В Городе его не видели до середины осени. Все это время Капитан провел наедине с кружкой, покидая каюту  только что бы нетвердой походкой добраться до гальюна или спуститься в трюм за очередным бочонком и куском солонины или сыра. Старпом несколько раз пытался заговорить с ним, но Капитан не открывал ему дверь. Старший помощник вздыхал, невесело качал головой и шел заниматься своими делами. Нужно было следить и поддерживать порядок на корабле.
Когда в октябре снег накрыл белым саваном и Город, и корабль, и лес по берегам и саму реку, Капитан вышел на мостик. Он был бледен, худ, в серых глазах застыла глухая печаль, а в темных волосах поблескивали седые пряди. Одет он был в парадную форму: черный китель с эполетами, отделанными серебряным кантом, широкополая черная шляпа с галунами, белые перчатки и кортик, пристегнутый на короткую цепочку к поясу. Старпом радостно приветствовал его появление. Капитан сухим кивком ответил старому другу и неторопливо отправился в город.
Вернулся он вечером в сопровождении чиновника из магистрата. Вдвоем они обошли весь корабль, заглядывая во все помещения. Потом закрылись в каюте и долго беседовали. Когда чиновник ушел, Капитан поднялся наверх и показал старпому грамоту с подписью и печатью  градоначальника. В ней значилось, что отныне бриг переходит в распоряжение города, а сам Капитан назначается главным смотрителем корабля и ему полагается весьма достойное жалование. В обязанности смотрителя входит поддерживать бриг в надлежащем состоянии и дважды в день отмечать время ударом в судовой колокол. Старший помощник удовлетворенно кивнул и поинтересовался, о судьбе девушки ждущей Капитана в их родном порту. Капитан ничего не ответил. Лишь слегка пожал плечами. Сказать по правде, он о ней давно забыл.

                *****

Капитан стал получать жалование и открыл собственную лавку. Там он продавал  ром, масло и ткани, остававшиеся в трюмах брига и по договору принадлежащих ему. Потом построил себе большой, добротный дом рядом с причалом, а еще дальше по берегу винокурню, где несколько рабочих изготавливали ром и виски. Старший помощник поселился вместе с Капитаном и взял на себя обязанности управляющего. Иногда, по вечерам они садились в гостиной возле камина и, потягивая  херес, вспоминали, как вместе ходили по морям, как хлопали паруса над их головами и соленые брызги взлетали над бушпритом. Тогда на губах Капитана появлялась тень улыбки, но глаза оставались все такими же спокойными, поддернутыми пеплом печали. Эти глаза перестали смеяться.
Первое время такие вечера у камина рождали в душе Капитана грусть и легкое чувство беспокойства. Ему хотелось махнуть на все рукой и, купив билет на дилижанс, раз в неделю отправляющийся от городской станции, уехать туда где когда-то он получил кортик и впервые поднялся на корабль. Может быть, ему удалось бы даже скопить денег и купить новое судно, но глядя в окно кабинета на стремительные очертания застывшего у причала брига, он понимал, что никогда не сможет этого сделать. Он не знал, что его не пускало.  Толи мысль о предательстве, если он оставит свой корабль умирать в холодном плену у городского причала. Толи груз ответственности пред людьми, которые работали в его винокурне и лавке, а может быть это сытая жизнь и размеренный быт начали сковывать его сердце, как когда-то лед сковал его бриг. В любом случае он никуда не ехал. А на утро, окунувшись в повседневные дела и заботы, вовсе забывал о грустных размышлениях накануне.
На третью зиму Капитан привел в дом молодую жену. Это была дочь одного из высокопоставленных чиновников Города.  Стройная красавица за считанное время преобразила всю жизнь моряка. Аскетическое убранство комнат менялось на глазах. Добротную, но простую мебель, заменили привезенные с «Большой земли» изящные кресла и диваны, на окнах появились богатые шторы и занавески, стены украсили картины, а пол устилали мягкие ковры. Вместо перекусов  «на скорую руку», в гостиной накрывался стол,  безукоризненно сервированный  с множеством блюд и закусок. Вместо посиделок у камина, по вечерам Капитан с супругой принимали гостей или шли к кому-нибудь на званый ужин. Единственным, чего не коснулась рука молодой хозяйки, был кабинет. В нем Капитан работал во второй половине дня. С некоторых пор он начал писать книги по навигации и мореходству.
Через год у них родилась дочь, а еще через два жена подарила Капитану сына – бойкого озорного мальчугана с такими же, как у отца большими серыми глазами. Только эти глаза никогда не покидали задор и веселье. Занятый заботой о семье, Капитан редко вспоминал о своей прошлой – морской – жизни. А если и вспоминал, то как-то легко, вскользь, словно о прочитанной когда-то книге.
Так прошло не то семь, не то семнадцать лет.

                *****

Однажды, в середине зимы, Капитан по обычаю отправился после обеда работать в свой кабинет. За окном вторую неделю стоял трескучий мороз, и окно комнаты покрылось дивными узорами инея. Сев в кресло, Капитан надолго задумался, собираясь с мыслями. Наконец, пододвинув к себе бумагу и окунув в чернила перо, склонился над столом и начал писать. Исписав лист, он бегло его перечитал, встал и подошел к окну. За замерзшим стеклом стояла глухая полярная ночь, пробиваемая  кое-где яркими точками далеких звезд. Стынущий на ветру корабль было не видно  -  мешал ледяной узор. 
Коснувшись тонким длинным пальцем инея, Капитан начал изучать причудливые зигзаги и завитушки. В одном месте две холодных ветки переплетались, образуя подобие рамки, а в центре этой рамки ясно читался чей-то легкий силуэт. Заинтересовавшись, Капитан приблизил лицо к окну, пытаясь лучше разглядеть увиденное – не хватало света. Он быстро вернулся к столу и  взял керосиновую лампу под зеленым абажуром. Поднеся лампу поближе к стеклу, Капитан удивленно замер.
 На него смотрела женщина необычной, нездешней красоты. Большие миндалевидные глаза с легкой лукавинкой взирали из-под бровей, напоминавших крылья стремительной птицы, слегка полноватые губы чуть приоткрылись в улыбке, обнажая жемчужины зубов. Темные густые волосы тяжелыми прядями обрамляли широкий овал лица. Украшал голову легкий белый платок, перекинутый под подбородком с одного плеча на другое. На женщине было темное платье, без воротника,  схваченное на талии ремнем, украшенное серебряным  узором и многочисленными застежками. В треугольном вырезе виднелась белая пена тонкой рубашки с большим количеством пуговиц.
Капитан заворожено смотрел на женщину. С каждым мгновением ее облик наполнялся красками и жизнью. Не в силах оторвать глаз, Капитан провел ладонью по внезапно ставшему горячим  лицу, пытаясь отогнать видение. Не помогло. Женщина никуда не исчезла. Более того теперь стало видно, что она стоит среди раскидистых деревьев, чья зелень разительно отличалась от привычной зелени кедров и елей. Дальше за деревьями виднелся стремительный горный поток. Моряк, даже услышал его веселое журчание. А может быть, ему это показалось?
- Кто ты? – поражаясь глухоте своего голоса, спросил Капитан.
Женщина, что-то ответила, но что – он не расслышал.
- Ты меня слышишь? – удивился моряк. – Ты вправду живая?
Женщина рассмеялась и задорно сверкнула карими глазами.
- Должно быть, я сплю, - попытался успокоить себя Капитан и попробовал отвернуться. Не получилось.
- Помнишь, когда-то ты мечтал о Колхиде? – голос женщины звучал негромко, но завораживающе.
- Да. То есть, нет. То есть помнил, но сейчас забыл, - растерялся моряк, чего с ним раньше не случалось.
- И что? Теперь тебе не хочется побывать в нашем краю? – красавица изящно повела рукой в сторону журчащего за ней ручья, показав белый рукав рубашки с широкой манжетой. – Смотри, как здесь солнечно и красиво.
- Не знаю, – честно признался Капитан. – Сейчас не знаю.
- Я понимаю тебя, - печально сказала женщина. – У тебя жена, дети…. Ты мужчина. Ты должен заботиться о них. Мечта – это только мечта. Никто не знает, чем она обернется, когда сможет воплотиться. Может быть, подарит радость, а может…. Растает как лед по весне.
- Лед никогда не растает, - резко сказал моряк. – И весны не будет.
- Все зависит от тебя, - пожала плечами незнакомка.
Оба замолчали, глядя в глаза друг другу. Капитан внезапно ощутил, как мягко, но сильно бьется его сердце. По телу начало расплываться приятное тепло. Стало легче дышать, как будто до этого что-то стесняло грудь. В голове легко зашумело. Он чувствовал, как давние надежды и желания медленно с усилием, ломая толстую крепкую корку тоски, начинают расправлять крылья, словно бриг  паруса.
- Как тебя зовут? – тихо спросил Капитан.
- Называй, как тебе хочется, - мягко произнесла женщина.
- Можно я буду называть тебя Княжна?
- Конечно. Мне очень нравиться.
В дверь постучали, и веселый детский голос сына позвал его к столу.
- Извини, - сказал Капитан. – Мне нужно идти. Мы еще увидимся?
- Я надеюсь, - ответила Княжна и на мгновение в ее миндалевидных глазах промелькнула грусть.
- До встречи, - моряк слегка приподнял руку в прощальном жесте.
- До встречи.
Капитан порывисто развернулся и вышел из кабинета.

                *****

С того вечера распорядок его жизни изменился. Теперь Капитан запирался в кабинете сразу после завтрака и проводил там все время до обеда. В назначенный час он выходил к столу, молча ел и вновь уединялся за закрытой дверью комнаты. Близкие боялись тревожить его, потому что в ответ на их тихий стук из кабинета доносился резкий короткий ответ:
- Я занят.
На самом деле Капитан ничего не делал и почти не писал. Вместо текста выведенного аккуратным быстрым почерком, сложенные в стопку листы бумаги покрывали карандашные наброски, на которых двухмачтовый корабль летел под всеми парусами на высокой волне. Еще были изображения высоких гор, рек текущих по ложу из мелких камней и силуэты женщины в длинном, до пят,  платье с белым платком на голове, повязанным на необычный манер. Целыми днями он ждал появления в замерзшем окне той, ради которой с утра просиживал в добровольном заточении.
Она появлялась не всегда. Иногда он безрезультатно просиживал за столом, время от времени подходя к холодному стеклу с лампой в руке. Он ждал ее появления с тем же нетерпением, с каким оставленный с няней ребенок ждет прихода родителей. И когда она появлялась, Капитан радовался искренней детской радостью, при этом пытаясь сохранить на лице спокойное, чуть ироничное выражение.
Они подолгу беседовали о вещах, на первый взгляд, малозначимых. Капитан рассказывал ей о своей молодости, о своих походах, морях и странах где бывал. О своей семье, о сыне. Она слушала, улыбалась и задавала вопросы. Он с радостью на них отвечал и рассказывал очередную историю. Беседуя,  Капитан украдкой бросал на Княжну долгие взгляды и приходил в восторг и от ее молодости, стройности стана и от ее красоты. Особенно он любил смотреть в ее глаза – темные и глубокие, как Марианская впадина.
- Господи, - думал он в эти мгновения. – А ведь, я счастлив. По-настоящему счастлив, как не был уже давно. Толи семь, толи семнадцать лет.
 Как-то раз, после завтрака, жена Капитана, убирая со стола тарелки и приборы,  заметила:
- Ты сильно помолодел.
- Неужели? – спокойно ответил он. – Ты ошибаешься, дорогая. Люди не молодеют. Они могут лишь стареть.
- Еще как молодеют! – сказала супруга и добавила, пристально глядя в его глаза. – Когда влюблены.
- О чем ты говоришь? – удивился Капитан. – Любовь? В моем-то возрасте? Ты, верно, шутишь? В кого я могу влюбиться? Если только в тебя?
Он попытался поцеловать ее в щеку, но она ловко увернулась, не дав ему перевести все в шутку.
- Не знаю, Капитан. Ох, не знаю, - не дав мужу, что-либо возразить в ответ, она вышла из комнаты.
Капитан несколько нервно пожал плечами и скрылся в кабинете.
Закрыв за собой дверь, он прошелся по комнате, заложив за спину руки. Остановился возле стола. Немного постоял, раскачиваясь на мягких подошвах домашних туфель, и решительно выдвинул нижний ящик стола. Немного порывшись, он извлек оттуда старое потемневшее зеркало в бронзовой раме, которым пользовался на корабле. Смахнув рукавом шелкового халата  пыль, он начал внимательно изучать свое отражение.
Первое, что он заметил – пропала складка между бровей. На ее месте остались две морщинки, тонкие, как трещины на старинной фреске. Морщины на лбу, так же оказались заметно меньше. Серые глаза потеряли пепельный оттенок печали и в них засветились зеленоватые огоньки. Седина на висках перестала подчеркивать возраст и стала выглядеть мужественно и благородно. Исчезли и горестные складки в уголках губ.
Спрятав зеркало обратно в ящик стола, Капитан задумался.
- Не уж-то в правду влюбился? Сейчас, когда подрастают красавица дочь и такой прелестный сын? Как такое может случиться? Нет. Не может этого быть. На нем лежит очень большой груз ответственности. Во-первых, дети, – он начал загибать пальцы. – Во-вторых, красавица жена, к которой он, может быть, и не испытывает горячих чувств, свойственных молодости, но которую уважает и любит спокойной, зрелой любовью. В-третьих, его старый товарищ – старпом, переехавший, когда родилась дочь, в собственный дом, но приходящий по субботам в гости. В-четвертых, люди, работающие в винокурне и двух лавках. В-пятых, положение и определенный вес в обществе, которые глупо терять из-за каких-то юношеских чувств. В-шестых…. В-шестых…. В-шестых…. Ну, конечно же! Господи, как он мог забыть? Бриг! Его бриг!
Капитан встал и поспешил к окну, чтобы взглянуть на занесенный снегом корабль у высокой причальной стены. Вместо корабля он увидел, как из глубины хрустального узора на него глядят большие миндалевидные глаза. Во влажной глубине этих темно-карих глаз застыла невыразимая печаль.
От неожиданности Капитан подался назад, а потом вновь прильнул к холодному стеклу. Он разом забыл обо всем - о семье, друзьях, корабле…. Он видел только эти глаза и тонул в них. Их грустный взгляд терзал душу и рвал на части готовое вырваться из груди сердце.
- Княжна, скажи мне, - задыхаясь, зашептал Капитан. – Скажи мне. Ты…. Ты... меня….
- Капитан, не надо. Прошу тебя, – в ее тихом голосе звучали слезы. – Не говори.
- Ты…. Ты…. – он не слышал ее.
- Прошу тебя, - умоляла она. – Не надо. Я не могу. Я не должна….
- Скажи…. – он потянулся к ней пальцами, глупо надеясь убрать эту печаль.
- Я плачу, Капитан.  Я плачу….
Внезапно все пропало. Вместо милого облика в белом платке, Капитан увидел обычное стекло, расписанное морозной кистью. Он вцепился в подоконник так, что побелели костяшки пальцев. Не в силах отвести взгляд от окна он напряженно ждал. Вдруг она снова появиться?
И она появилась. Появилась, когда он почти потерял надежду.
Княжна стояла в полный рост. В темном, схваченном ремнем  на талии, платье. В белом платке, один конец которого был перекинут под подбородком  с плеча на плечо. Легкая и стройная, с гордо поднятой головой. Она стояла и смотрела на него. По ее щекам катились слезы.
- Ты ничего не хочешь мне сказать, Капитан? – голос был глухим, но твердым.
- Не уходи, – еле слышно прошептал он. – Только не уходи.
- Я люблю тебя, Капитан!
И исчезла.
Теперь уже навсегда.
В отчаянии он схватился за стекло, где мгновение назад стояла она. Ничего. Только холод. Обжигающий холод.
Так он стоял какое-то время. Потом медленно поднес ко рту ладонь, которой пытался задержать Княжну и почувствовал, что влага,  стекающая по его пальцам соленая, как слеза. Он с трепетом собрал сухими губами все капли и еще раз посмотрел в окно. На стекле, в том месте, где ему являлась Княжна, остался след его ладони. Отпечаток еще не успел зарасти тонкой пленкой льда и сквозь него Капитан увидел стремительные контуры корабля.

                *****

К ужину Капитан не вышел, а появился лишь на следующий день к завтраку. Он появился за  столом в кителе, который давно уже не надевал и с кортиком на боку. В его серых глазах вновь присутствовал пепельный оттенок, но не совсем обычный - словно острый клинок погрузили в потухший костер.
Закончив трапезу, Капитан встал, поцеловал жену, дочь и поднял на руки сына. Отвыкший за последнее время от отцовских ласк мальчишка радостно залился звонким смехом. Поцеловав и поставив на пол мальчугана, Капитан легонько подтолкнул его.
- Иди, собирайся, пойдешь со мной.
- Куда? – заинтересовался мальчик.
- На бриг, - сказал Капитан, и сын тут же сорвался с места, счастливо голося на весь дом.
Супруга осуждающе покачала головой, но увидев глаза мужа, отвернулась.
Они вышли на улицу и двинулись к стоящему у причала кораблю. Капитан нес большую, широкую лопату для снега, а в руках мальчугана  был зажат детский совок. Подхватив подмышки сына, Капитан по скользким сходням спустился на палубу и поднялся на мостик. Здесь, опустив сына, он принялся очищать бриг от снега. Мальчик как мог, помогал отцу.
- Папа, - спросил он Капитана. – А мы поплывем в Ка… в Ка… в Кахлиду, когда будет весна?
Капитан выпрямился, облокотился на лопату и внимательно посмотрел на сына. Мощно втянув в себя морозный воздух, он перевел взгляд на другой берег реки, где над лесом виднелась тонкая розовая полоска неба.