Дикие тюльпаны. Главы 88, 89 Книголюбы. Лампада

КНИГОЛЮБЫ


Был глубокий социализм, начало шестидесятых. На сознательность советских учащихся уповать не стоило, однако, продажа книг в Тахтамукаевском КАГИЗе осуществлялась не через прилавок. Дирекция книжного магазина полностью строила отношения продавца и покупателя на доверии, и напрасно.


Не известно, как аульские читатели, но кормосовхозский любознательный народ, выносил всё подряд! Любовь к чтению здесь ни при чём. Ага, Колька стащил, а я чо хуже? Стадный инстинкт срабатывал на все обороты, халява – вещь заразная. Дерзкий «книголюб» вполне вероятно и читать эту книжку не будет. В лучшем случае, картинки посмотрит. Тут главное другое, материальное обогащение. Хотя морально юный гражданин и пал, но кто об этом задумывался? На то и молодость, чтоб не думать. Острота страха, что связана с хищением посудки, с годами притупилась, и Галя уже в комсомольском возрасте вновь подалась искушению.


Они с Веркой в магазине, как истинные любители чтения, внимательно перелистывают то одну, то другую книгу. Комсомолки тщательно выбирают, что стырить. Можно эту, она не слишком толстая, не так будет заметно. Наверно, воры долго не живут, если паршивая книжечка уносит столько нервов. Запихнув под курточки по книжке, первая выходит Верка, за ней Галя. Идти нужно, не спеша, чтобы продавец ничего не заподозрил. На улице ноги сами бегут подальше от места преступления, не оглядываясь, книжные воровки отходят на безопасное расстояние, достают добычу, и непомерно счастливы, что не попались!


 По пути заходят к своим совхозским девчонкам, что учатся в десятом классе и живут в ауле на съёмной квартире. Похвалились, чем разжились у раззявы-торгаша, десятиклассницы похвалили, молодцы девчата! В этот день у Лидки Литвиненко был день рождения, и украденная книжка пришлась кстати. Тогда в социалистическом обществе говорили, что лучший подарок – это книга. Галя чуток пожалела, да и вздохнула с облегчением, вроде, как от греха избавилась, всё-таки совесть мучила.


Пройдёт немало времени, Галя станет взрослым человеком, и вдруг узнает от матери, что директора КАГИЗа посадили за растрату в тюрьму. Память мгновенно вернёт в далёкий шестьдесят шестой год, и так стыдно осознать, что к несчастью, что свалилось на голову бедного человека, и ты приложил руку. Хотелось как-то себя успокоить и подумалось о том, что прошло достаточно много лет и это уже другой директор и ты здесь не при чём.



СВЕТ ЛАМПАДЫ


Лампада это тот самый свет, который не отделим от всей Галиной жизни. Девочка выросла при этом свете, она не может вспомнить родительский дом без мерцания святого огонька. «Когда Панжя умирал, – рассказывала мамка всем, кто удивлённо таращился на горевшую у иконок лампадку, понимая, что так при нынешнем строе не должно быть, – то просил меня, чтобы я зажигала лампаду каждый вечер! И я зажигаю». Она смотрела открытым взглядом прямо в глаза гостя – а вас что-то не устраивает? Чужой человек прикрывался веками от нисколько не смутившейся хозяйки, кивал головой – нет, нет, делайте, как знаете.


 Мари Трофимовна православная христианка в пику атеистической власти верила в Бога искренне, и не таясь. Когда к нашей героине, допустим, пришла та же Валька Абрамчук и, не скрывая удивления, спросила: «А что это у вас, Галька, горит?». Не сказать, чтоб дочь также смело заглянула в глаза сверстнице, как мать – а что? Она слегка растерялась и как-то виновато ответила: «Лампадка». «А зачем?» не унималась безбожница, ну, что на это можно ответить? «Так надо, – поясняла Галя ничего не разъясняющим ответом – мамка зажигает».


Пятнадцать лет, как нет Мари Трофимовны, и столько же лет эта же лампада освещает Галину квартиру, а когда умрёт Галина П., то свет домашней реликвии переедет в Викино жилище.


Однажды маленькую дочь Мари Трофимовна повела в Екатеринодарский Красный Собор. Голова ребёнка была практически задрана всё время вверх, после того как они вошли в храм – так красиво! Мамка подвела к большой иконе, приподняла дитя и сказала: «Поцелуй, Галя» и она поцеловала, наверное, это была икона Божьей Матери.


Мать часто рассказывала, как после революции в храме Богородицы коммунисты устроили клуб, потом склад, но ни увеселительным, ни хозяйственным помещением церковь не послужила большевикам. Сторожить некогда святую обитель не смог ни один человек. Плач Божьей Матери, что разносился всю ночь под сводами, не выдерживали ни один сторож, ни присланный наряд народной милиции. И, в конце концов, здание взорвали.


После смерти отца Галина семья из неофициального разряда «голодранцев», приобрела законный статус – малоимущей. Заботливая власть советов выделила некоторую сумму, чтобы приодеть сирот. Витьке купили «Москвичку» это куртка из недорогого сукна с искусственным воротником. Гале – тёплое пальто со складками на талии – колхоз и только. Отовариваться ездили активисты, скорей всего не шибко тонкого вкуса. Детей для примерки с собой не брали, купленные на глаз вещи были велики, оправдание одно – на вырост.


Обрядился брат в покупку, да и отправился к школе, коллективная поездка в Краснодар совпала с первым надеванием куртки. Галя тоже в новом пальто, очень похожая на куклу, что в старину на самовар усаживали. Стоят школьники переминаются, холодно, ждут транспорт. Вдруг слышит Галя полный негодования мамкин голос: «Ну, ты посмотри, что он сделал? Взял свою новую куртку отдал Илюхе! Тот стоит, как человек, а сам гнётся, как цуцик в его куцурейке!».


Галя отыскала в пацанячьей толпе брата. Он действительно стоял, как казанская сирота, хоть милостыню подавай, а Репин Илья довольный нечаянным приобретением радовался и «Москвичке», и морозной свежести. Холод не раздражает, если человек тепло и прилично одет. Мари Трофимовна плюнула в сердцах и ушла домой. А Галя сумела понять Витьку, куртка большая, а Илюхина «куцурейка» хоть и старая, но сидит на нём лучше.


Обновки не полюбилась ни брату, ни сестре. Длинное, бабского покроя пальто не похожее на детское, носить приходилось от безысходности, голым же не будешь ходить. Именно в этом пальтишке Галька так замёрзла, что пошла греться к буржуйке и опалила верхнюю часть рукава. По сему видать, в клубе было очень холодно, если даже с ватной поддёвкой пальто не согревало девочку. Мамка поохала, да и к следующей зиме отдала купленную совхозом вещь Абрамчучке.


Как-то пришла тётя Варя с Валькой к Чиликидиным. Мари Трофимовна, стоя у печки, жарила картошку. Бабы разговорились, хозяйка и предложила за ненадобностью полученную задарма одёжку. Ну, вроде, как Галька моя, знаешь, много из себя мнит, носом крутит, не хочет носить, а Вале будет хорошо! Гости кивают головами: хотите облагодетельствовать – пожалуйста. Мари Трофимовна подливает из чайника воды в скворчавшую картошку, когда смальца маловато, она всегда так делает. Это – признак бедности, но Абрамчуков никто не стесняется, и скрывается в «зале».


 Через минуту Валька уже примерила забракованное одноклассницей пальто. Повеселела, на зашмаленный рукав махнула рукой – ничего страшного, и счастливая заплетаясь в длинных полах, словно маленькая пойда, пробежалась по хате. Галя смотрела на сверстницу и слегка удивлялась. Пальто уродливого фасона и с явным дефектом, так её обрадовало, такая непритязательность говорила, что Валька ещё бедней и глупей, чем Галя думала.


Не раз бывало мамка возьмёт да и почешет нос, а следом переносицу и изречет, ни к кому не обращаясь. Будто одна в комнате: «Что-то у меня нос зачесался, наверное, я скоро умру». Слова, от которых у маленькой Гали останавливалось от страха сердце, произносились обыденно, без эмоций. Как будто речь шла не о смерти а, допустим, о дровах, которые необходимо занести в хату, печь растопить. Мать уронит про между прочим жуткое предположение и пойдёт по своим делам. Рассиживаться некогда, а ну-ка без хозяина попробуй, поживи, когда всё одной везде нужно успеть!


 А дочка останется с чёрными мыслями и мучившим её душу вопросом – а вдруг мамка и вправду умрёт? Что тогда будет с ней и с Витькой? В детдом они ни за что не пойдут! Галя могла уже готовить, лишь бы только пенсию платили, а там они с братом проживут. И всё-таки наилучшим вариантом был тот, где мамка сможет дожить до того времени, когда Галя закончит 10 классов. Переживания, связанные с возможной потерей второго родителя, не раз и не два ввергали детскую душу в такие смятения, что и жить не хотелось!


 Мари Трофимовне, которая не знала в какой стороне больница, следовало за такие ненароком брошенные слова язык поколоть иголкой, как она это в детстве сделала Вите. Потом всё обижалась: какой сын неразговорчивый. Прожившая восемьдесят один год с половиной женщина, несравненно могла прожить и больше, если бы как она любила говорить, «меня не съели». Вообще-то, здоровая, по сути, матушка, любила выдавать себя за часто болеющего человека. Любой знакомый спрашивал у Гали: «Ну, что болеет мать?» и дочка кивала головой: «Угу, болеет». Правда у мамки пошаливала печень, которой она периодически устраивала чистку то винцом, то холосасом.


Стандартный круглый пузырёк, наполненный коричневой тягучей жидкостью, вроде мёда, Мари Трофимовна хранила в буфете. Галя наблюдала, как она наполняла столовую ложку лекарством и нисколько не кривясь, глотала, можно сказать даже с удовольствием, и поинтересовалась: «Мам, а какое оно, не горькое?». Мари Трофимовна возьми да и скажи правду: «Нет, не горькое, оно сладкое». «А дай попробовать». Мать и дала на свою голову.


 Дочери понравилось, и она стала ну не то, чтобы воровать, а брать без спросу, и чтобы мамка не видела, как намазывается кусок хлеба лечебным средством. За Галей с куском хлеба подошёл к буфету и брат, и девочка забила тревогу: «Витька, не трожь! Это же мамкино лекарство!». «А сама чо трогаешь?» огрызнулся брат. «Я немножко беру!» оправдывалась сестра. В один прекрасный день мать взяла в руки флакон и, сообразив, что её детки, грубо говоря, совсем оборзели, закричала: «Шо вы делаете бисовы души? Это же моё лекарство! Хоть кол вам на голове теши, ничего не понимаете!».


Раз пришлось к слову, то расскажем, как Мари Трофимовна отучила младшего сына возики возить.
Это было ещё на Урале. Панайот Гаврилович, пережив голод, где он, буквально выжил благодаря своей спасительнице, до такой степени распился при налаженной жизни, что хоть вешайся! Из «спасительницы» Мария превратилась в «рябую суку», которая едва успевала унести с Юркой ноги, после появления мужа во хмелю. Особой милостью пьяного отца пользовался маленький Витя, он никуда не убегал, ибо своего Орла Панжя ни разу пальцем не тронул. Ребёнок дожидался, когда папка уснёт, откидывал крючок, который хозяин не забывал набрасывать, чтобы впустить мать и брата в дом.


 И вот как-то доведённая до отчаяния женщина сидела и жалилась знакомой бабе, не жизнь у неё, каторга! Никто женскую душу так не поймёт, как такая же баба. «Ты-то мила моя, купи бутылку водки, да покидай туда жаб, пусть настоятся, и дай ему выпить!» предложила она Мари Трофимовне. Витя игрался рядом, никто и предположить не мог, что тоже заинтересуется рецептом. Который по уверениям знахарки избавит отца от алкогольной зависимости.



 Мари Трофимовна находилась ещё в некотором смятении: отлавливать жаб или нет? А сынок уже поведал папке, коим образом его мамка будет лечить от пьянки. Возможно, отец и внимания не обратил бы на детский лепет, но слово «жаба» прозвучало, как сигнал к атаке! Панжя больше всего на свете брезговал жаб. И если жена ещё была в замешательстве: стоит ли прибегать к народному средству, то после смертного боя, что учинил муж, сомнения исчезли – да пусть пьёт пока не сдохнет!


 Но доносчика за длинный язык решила проучить. Через годы, когда брата уже не было в живых, Галя спросила мать: «Мам, ну как ты могла взять иголку и поколоть ребёнку язык!?» «Да-а! Как я могла? Как я могла!? Да ты не представляешь, как меня Панжя побил! Я ели живая осталась!» тут же заняла круговую оборону Мари Трофимовна. «А если бы, – не унималась дочь, – Витька бы папке рассказал, что ты ему язык поколола?» «Ой! – отшатнулась женщина, видно, страшно и представить – отец бы меня убил!». Буйный супруг всё же оставил свою Мусю живой и невредимой. Но буквально года через два после его кончины, на школьную техничку было совершено покушение в лице местного бычка.


Однажды, когда ещё учились в старой школе, мать была на дежурстве, а Галя возвращалась после уроков домой. Матушка растолковав, дочери, что и как необходимо сделать дома, осталась на улице как раз у школьного двора, а девчонка поплелась домой. Она уже перешла дорогу у хаты, как вдруг услышала крик, который невозможно спутать с чужим! Мамааа! Сердце ёкнуло и нутро оборвалось! Девочка кинулась к школе, что могло случиться? Ведь буквально три минуты назад она разговаривала с матерью!


Дядька Каневец с подоспевшими бабами вели охавшую уборщицу к лавочке. Галя подбежала, когда мать уже усадили, она держалась за бок и плакала от боли и испуга и объясняла бабам: «Как он мне сюда дал! Так я и покатилась! И откуда он взялся? И чего он на меня кинулся?». Мари Трофимовна ойкала, сама в пыли и ссадинах следила за телком приличных размеров, что ещё носился по пустому школьному двору. Ни корова, но и не вчера народился, хорошо, что дети сидели за партами. Галя тоже посмотрела на бодливого бычка, сбесился что ли, гад проклятый, чуть мамку не убил!


Мать привели домой, уложили в постель, позвали Мару, та прощупала ушибы и велела отлежаться. Неразумное животное оказалось собственностью Галиной учительницы. Мария Илларионовна приходила чаще других соседей, чувствуя себя непомерно виноватой, она хотела хоть как-то сгладить вину неразумной скотины. Пострадавшая, обладая редкой живучестью, долго не разлёживалась. Синяки не успели сойти с тела, а она встала, скрипя суставами, да и побежала разминать их.