Дикие тюльпаны. Главы 92, 93 Толик. Ухажер

Толик


Приходит один раз к Галиной матери бабка Пахомова и кричит: «Твий армэн побыв мого Тольку!». Мари Трофимовна, у неё даже карманов не имелось, чтобы лазить туда за словом, отвечает: «А пусть теперь твой Толька побьёт моего Витьку!». Повернулась и ушла.


 Попозже пришла Лиза, мать избитого, женщина была нрава спокойного, кричать, как свекровь не считала приличным и тихо сказала: «Ваш сын побил моего сына». Мать Витьки Чиликиди, как уже известно, знала, как и кому и что сказать, она отвечала также спокойно расстроенной Лизавете: «Лиза милая, ну ты посмотри, твой Толик в два раза выше моего Вити. Неужели у твоего сына кулак меньше, чем у моего? Пусть он даст ему сдачи. Я не приду жаловаться». Рост не являлся причиной. Характер заложен внутри, если ты робкий, противник это чувствует. Хорошо было Мари Трофимовне предлагать побить Витьку, будучи уверенной в нём.


Скромный и высокий Толик Пахомов был воспитанным мальчиком. Он ходил в вельветовой румбочке, старательно застёгнутой на все пуговицы. Улица таких не жалует, и, не соблюдая правил, время от времени напоминает, что правда за сильными.


 Сохранился снимок, где в объятиях Генки Бондаренко стояли два хулигана. Взрослый парень не просто обнимал местную шпану, он опирался на юные плечи маленького Хачика и Салика Шиманского. А те по сему видать, готовые в огонь и в воду ради мужской дружбы, стояли независимые, чувствуя доверие и равенство большого друга. Рядом со стороны Шиманского скромно прилепился Толик Пахомов в известной курточке. Высокий и длиннорукий мальчик, минуя Саликовы печи, осторожно обнял за плечо Генку. И уже в лице этого подростка читалось лишь чувство благодарности, что приняли в свою компанию и никакой уверенности, что так будет всегда.


Мать не наказывала детей, когда на них приходили с жалобой и вот почему.
Однажды, зимой дети игрались на улице, и Лёльку толкнул прямо в лужу  соседский мальчишка. Та прибежала домой в слезах, пальто в грязи и на вопрос Клавдии Григорьевны, что случилось, и кто тебя обидел? Дочь ответила: «Колька толкнул, и я упала!».


Преподаватель истории стаскивает с Лёльки пальто, как вещественное доказательство и бежит к Репиным. Вот, дескать, полюбуйтесь, что сделал ваш сын! Иван Трофимович возмущенно рыкнул: «Лешак тебя побери!». Невысокий, но крепкий, как кряжистый дуб средней полосы, извозчик самого директора совхоза, снимает ремень и лупит Кольку! Ах, это не ты? Ещё и отказываешься! Вот тебе!


 Родитель дядька Ванька был жесткий и сёк ремнём беспощадно. Виновник, получивший сполна, забился со слезами в угол, а Клавдия Григорьевна ушла домой. Когда Лёлька узнала, что мать ходила именно к Репиным, она тихо сказала: «Мама, меня Гринь Колька толкнул». Мари Трофимовна не могла простить взрослым не заслуженного наказания ребёнка, она часто напоминала при случае: «Вот видишь, как получилось, толкнул Гринь, а Репин избил своего сына! Надо всегда разобраться».


Не поддавшийся воспитанию Витька, уже взрослым парнем рассчитался и, не работая месяца два, ходил по совхозу, возмущая население – ну, як цэ так не робыть?! Останавливает Чиликидиху как-то бабка Кальчиха: «Маруся, скажи твий Витька робэ?». Ну, зачем, прекрасно зная нрав Мари Трофимовны, класть ей палец в рот?


 В момент, откликнувшись на издевку, она задаёт встречный вопрос, резко и язвительно; «А твоя Нинка робэ?!». Невестка доброжелательницы тоже была безработной. «Ой, ну чого ты сердышься? Я ж просто так спросыла» завиляла хвостом баба. «Какое ваше дело, работает мой Витька или не работает!? – загромыхал на всю улицу голос быстро-ранимой  женщины, – Когда он был маленьким и каждое лето пас коров и вставал чуть свет, ребёнок не знал, что такое каникулы, тогда вы у меня не спрашивали – почему он так много работает! А сейчас, подумаешь, месяц не поработал! Так вот, мой сын к вам кушать не ходит, я его мать и я его кормлю! И не ваше дело работает он или нет!». Кальчиха более чем удовлетворённая ответом, поспешила в сторону своей хаты, что-то бурча под нос, типа того – сказылась чи шо ця Чиликидиха?


Мари Трофимовна готова была порвать рот каждому, кто встречая её на дороге, начинал ругать Витьку. «Нельзя говорить матери, что её сын плохой, – утверждала обиженная на доброхотов мать – ты лучше лично ему выскажи, ему не будет так обидно, как обидно выслушивать матери!»   






Ухажер


Встретить богатого мужчину – это мечта девушки не только капиталистического мира, но и социалистического строя. Почитаем, что писала наша Галя, будучи ученицей.
«28 сентября 1968год
Помню, когда я была маленькой, ну ни такой уж и маленькой, лет одиннадцать, двенадцать. Я мечтала о том, что в меня влюбится какой-нибудь взрослый мужчина, старше меня лет на 10-15, у него будет много денег, и я буду красиво одеваться».


Можно сказать, что судьба выполнила желание золушки из кормосовхоза. Во время уборочной страды, когда нашей героине было шестнадцать лет, в неё влюбился «принц» старше ажно на 12 лет! И, судя по тому, что в двадцать восемь лет шофёр работяга жил в собственном кирпичном газифицированном доме с ванной плюс телевизор (!) по пролетарским меркам – это приличный достаток.


Человек, влюбившийся в девочку с первого взгляда, бросал к ногам комсомолки всё: включая и зарплату, и все шабашки! Он так и говорил Мари Трофимовне: «Тётя Маруся, у неё будет всё! А вы живёте, у вас даже радиолы нет». Зря ухажёр произнёс эти слова, девчонка не прощала тех, кто попрекал бедностью. Через три года свою первую зарплату она потратит на приобретение радиолы с проигрывателем.


Галя в своих грёзах упустила немаловажную деталь – хорошо бы ещё любить суженного. Имя влюблённого мужчины – Толик, для десятиклассницы он был «мужик противный, надоедливый с вонючими ногами. Противно и писать про него и я не буду писать». В дневнике исписывались страницы посвящённые мальчикам, что нравились, а здесь – один негатив.


После того как Мари Трофимовна вышла на пенсию, она устроилась работать в столовую. Галя уже училась в ауле Октябрьском, идя со школы, дочь зашла к матери, и Толик увидел её. «Кто эта девушка?» спросил командировочный у поварихи. «Это моя дочка!» с гордостью ответила женщина, она поняла уже, что Галька понравилась парню.


В тот же день он примчался к Чиликидинской хате, вроде как искал тётю Марусю. «Мать на работе» пояснила юная дочь. Посредине «зала» стоял стол, гость с одного края стола, хозяйка – с другого. Незнакомец выслушал ответ, но уходить не собирался, взгляд его тяжёлый и пристальный так и застыл на подростковом свежем лице.


Теперь-то седая Галя соображает, что этот гад любовался молодостью, а на тот момент «пристальность» никак не проняла школьницу. Приход чужого мужчины в дом нисколько не смутил. Мать по принципу – несмелому не достанется, просила почти у каждого рабочего: «Миша, Гриша...у тебя там нельзя мешок рису купить!».


 Мужики честного повара уважали, им доподлинно было известно, что благодаря этой честности, они кушают мясные котлеты, а не хлебные. Деловые контакты и способствовали частому появлению командировочных. У калитки тормозила грузовая машина, поспешно втаскивался желанный мешочек с ворованным зерном. Отзывчивый «Гриша» уезжал, и для уток наступал праздник. Поэтому девчонка не могла и подумать, что с этого дня начнётся жизнь полная приключений и нервной встряски. Настолько кавалер, видя в чёрных глазах одну ненависть, всё-таки будет с ослиной настойчивостью добиваться взаимности. Толик выспросит у избранницы планы на будущее и уедет.


«Галька, был Толька сегодня?» первый вопрос, что задаст матушка, придя с работы. «Какой-то мужик тебя спрашивал» отвечает дочь. «Нет, – улыбается Мари Трофимовна, – я ему не нужна, он в тебя влюбился! Ха-ха!» «Чего? – Галя вытаращила на мамку глаза – этого ещё не хватало!»


В этот же вечер новоявленный поклонник увяжется провожать поварихину дочку. Галька не захочет с ним даже разговаривать, стукнет калиткой и зайдёт во двор. Он увалится следом. Ты смотри, какой нахальный, и девочке придётся поговорить с напористым кавалером.


 Она, обращаясь на «Вы», стала объяснять, что Вам, по всей вероятности, нужна взрослая девушка, на которой Вы бы смогли жениться. Я учусь ещё в школе и замуж не собираюсь. У меня есть парень, она уже была знакома со своим будущим мужем. Но в ту осень они – расстались. В общем, отстань, старый болван! Галя развернулась и вошла в дом.


 Для наглого обожателя не существовало преград, он с шокирующей беспардонностью вошёл в хату. Ничего себе! Шофёр уселся на стул и спокойно завёл с тётей Марусей беседу. И мать это всё позволила. Мари Трофимовна всё лето пасшая дочку, не пускавшая её на свидание к Ваське, позорившая и загонявшая Галю домой, просто купилась на те блага, что обещал командировочный. Она считала, что счастье пришло к дочери рано, и та по молодости не оценит его и потеряет.   


Галя на солидного воздыхателя забила, она ходила гулять со сверстниками. А Толик сидел и рассказывал потенциальной тёще, как хорошо он живёт: «Прейду с работы, поужинаю, покупаюсь в ванной, лягу и телевизер смотрю!». Неправильный выговор малообразованного водителя осмеивался и Галей и подружками – телевизер, ха-ха! Насмешницы девчонки так и прозвали упёртого жениха – телевизерем.


 Телевизер не понял с первого разговора, когда ему русским языком без хамства и дерзости Галя дала понять, что ты мне не нравишься, оставь лучше меня в покое. Она наотрез отказалась от встреч. «Я тебя помучаю!» пообещал отвергнутый. И тогда девочка объявила войну!


 Невозможно было сходить в кино или на танцы, он был везде. Приходишь домой, а он сам сидит, и альбом рассматривает, двери же не закрывались, Галя бежать, Телевизер за ней, ловит у калитки, та орать: «Мама! Мама!». Мари Трофимовна переляканная выскакивает из двора Савельевны, что случилось? Фу, дурочка напугала. Толик, это ты? Ха-ха!


 Мать была его союзницей, и Гале приходилось отбиваться от двоих. Если бы дочь бросила школу и надумала замуж, матушка скорей всего не противилась. Он так запудрил Мари Трофимовне мозги своим домом и газом, что та уговаривала Гальку: «Не веди себя так, к любой бы пошёл свататься, и любая пошла бы за него». Вот любая пусть и идёт, а Галя нет! Обстановка накалялась, девчонка грубила, кричала матери, что пропал кошелёк, он  свистнул! Мать поджав губы швыряла кошелёк, вот он, не болтай чего не положено.


 С глазу на глаз взрослый человек, вёл себя, как пацан, наверняка, от собственного бессилия тихо говорил, чтобы тётя Маруся не услышала: «Хочешь, тебя привезут ко мне, а я скажу, что ты мне не нужна!». Много гадостей извергал, но и Галя в долгу не оставалась, она даже кидалась на него драться. Кончилось всё большим скандалом.


Как-то субботним вечером, после кино девчата ещё шарахались по улице, и остановились возле Галиной хаты, смеялись, шумели. Галя на минутку заскочила домой и пулей вылетела назад – у них сидел Телевизер и ждал её. Мать вышла следом: «Галька, иди домой!». «Не пойду, пока он не уйдёт!» в тон матери ответила дочь.


 Мари Трофимовна выходила несколько раз, и дочь заперла на замок входную дверь, чтобы мамка не бегала туда-сюда. Мать возмутилась и требовала, чтобы сейчас же выпустили её! Если хорошо толкнуть дверь, то получалась достаточно широкая щель. Девчонка в эту щелку показывала ключ и издевалась – не открою! Не открою! К двери подошёл гость: «Сейчас же открой!». А вот тебе и «дама сердца» скрутила вздыхателю дулю! Выкуси!


Он так стал колотить кулаками, что дверь, прыгая на петлях, казалось, вылетит вон! Школьница испугалась и повернула ключ. Освобождённый Телевизер, как ошпаренный, подскочил к любимой и наотмашь ударил пощёчину, раз и два! Это тебе за всё! И Галка Чиликиди, сестра знаменитого и сильного Хачика, в чьих руках многие искали защиты, залилась слезами.


Её первый раз ударил чужой человек, и первый раз за неё некому заступиться – Витька служил в армии. Тётя Маруся, не ожидавшая такого поворота, бегала за своим контуженым «зятем» и всё уговаривала: «Толик, успокойся!». Раньше надо было Мари Трофимовна думать, а не потакать этому твердолобому барану. Галька в окружении подруг рыдала на всю улицу, а оскорблённый дулей жених ушёл.


Слёзы Галины не успели просохнуть, как напротив хаты остановился грузовик, это подъехал Телевизер. «Девчата! В комнату, на крючок!» завопила на смерть напуганная «невеста». Вот здесь струхнула уже и мать, она хваталась за его руки и всё повторяла: «Толя, Толя успокойся, не трогай её!»


 А Толя, отбросив руки заступницы, пёр в хату, он даже успел схватиться за дверь. Но девчата сплочённые одним рвением – не дать подругу в обиду, не растерялись. Дружно уцепились за ручку да с такой силой, что прищемленные трудовые пальцы побелели на глазах. Разгневанный влюблённый, правда, на такового он меньше всего был сейчас похож, рявкнул, как волк с прищученным хвостом: «Отпустите руку! Я не буду заходить!».

Хочется поимённо назвать самоотверженных защитниц – Нинка Будякова, Нинка Репина, Валька Козлова и Вера Давыдова. Ага, так тебе и поверили! Не расслабляясь и не выпуская металлическую скобу, подружки отпустили слегка дверь, тот вытащил, крепко сдавленную клешню и убрался вон. А что, пятеро молодых да сытых кобылок навалились на одну дверь – и мужик не выдержал!


На Галю, конечно, жалко смотреть, она была бледнее стенки, и не могла представить – а вдруг этот отморозок её увёз бы? Когда он уехал, а верные подружки разошлись по домам, Галя с распухшим лицом, села писать письмо брату. Наутро матушка его порвала: «Ты что с ума сошла такие письма посылать в армию?!»


Было воскресенье, ещё до злополучной субботы она выпросила у мамки тридцать рублей, чтобы съездить в Краснодар и купить себе свитерок. Мать подаёт ей тридцатку и пятьдесят копеек на дорогу. Дочка собралась и поехала в город, но уже не за свитером.


 Она отправилась в село Витязево, Слава Богу, у неё есть ещё старший брат. Такое было чувство, что нутро всё опустошили, девочка устала воевать с человеком, который не мог понять простой истины – насильно мил не будешь. Она не знала, как нужно противостоять потворству матери, как объяснить ей, что Гале ничего не надо от него – ни дома кирпичного, ни телевизора, он противен ей!


Юрки не оказалось дома, он был в командировке. Гостья ничего не стала рассказывать невестке, переночевала и вернулась домой.


Когда наступил вечер, а дочь не вернулась из города, тётя Маруся забила тревогу, она помчалась к Тольке: «Галька не приехала из Краснодара! Где моя дочь?!» Понимая, что он единственный, кто грозился увезти девчонку, Телевизер тоже забеспокоился, и, наверное, не меньше матери желал, чтобы пропавшая скорей нашлась. Он клялся, что не видел и не знает, где она делась! С рассветом Мари Трофимовна поехала в аул Октябрьский в школу. Валька Абрамчук непосредственный свидетель и участник визита Галькиной мамаши рассказывала не раз:


«Сидим на уроке, заходит вдруг директор и объявляет всему классу – Чиликиди пропала! Мы все шары на лоб! Вот это да! Когда? Что? Где? Ничего не известно, уехала в Краснодар и не вернулась. А мне сказал, чтоб я в учительскую шла. Я и пошла. Захожу, сидит Мари Трофимовна, рыдает на всю учительскую, аж стены трясутся!


 Как увидела меня, как накинулась: «Куда ты Гальку дела?» Я ей говорю: «Тётя Маруся, я видела Галку в автобусе, она сидела далеко, мы даже не разговаривали, только поздоровались. Я пошла по своим делам, она – по своим. Я ничего не знаю, где она». А она сидит, плачет, сморкается и всем рассказывает: «Я ей дала тридцать рублей на свитер и пятьдесят копеек на билеты туда и обратно. И она поехала и не вернулась!». Директор начал: «Может, ты что-то знаешь, что-то скрываешь?». А я ни в зуб ногой! В общем, было дело! Вся школа гудела – Чиликиди пропала! Ой, ну и Мари Трофимовна, как вспомню, как она рыдала!». Лучше Вальки уже не передашь атмосферу того понедельника.


Домой Галя добралась ближе к вечеру, матушка стояла с какой-то бабой на улице и разговаривала, она не поверила своим глазам: Галька живая и невредимая шла по дороге.


Встреча с ненавистным водителем грузовика состоялась на следующий день. Галя сидела в халате на стуле и до самых колен приспустила резинки, что держали чулки. Тело под ними краснело, и такое расслабление приносило облегчение. Колготок тогда советские девчонки не знали, пояса для поддержки чулок носили единицы. Резинка самый простой выход из положения. Телевизер пролетел под окнами, как коршун стремительно и неожиданно. Галя не успела даже подтянуть чулки и, растерявшись, прикрыла коленки полами халата и застыла, понимая, что отражать очередную атаку не готова.


Едва узнав о возвращении беглянки избитой собственными мозолистыми руками, главный подозреваемый при её исчезновении, прибыл на перемирие. Он не просил прощения, он пришёл сказать, что уезжает. Раненная в самое сердце девочка сидела, не замечая старого идиота, взгляд, прикрытый веками безучастно остановился на пальцах выпачканными чернилами.


Телевизер присел перед ней на корточки, пытался заглянуть в глаза. Галя опускала голову ещё ниже, только не видеть бы! Она не могла встать и уйти, чулки свалятся, и вынуждена была слушать его, но за ней осталось ещё неотъемлемое право – не отвечать. Она молчала. «Ну, если ты не хочешь разговаривать, отвечай хотя бы «да» или «нет». Я уезжаю, буду приезжать, ты согласна?» интересуется потерявший видно от любви и гордость, и достоинство мужик. «Нет!» отвечает Галя. «Я буду писать тебе» надеется ещё на что-то шофёр из станицы Красногвардейской. «Нет!» отвечает Галя – Нет! Нет! Нет! И Телевизер вышел вон.


На следующий день одностаничники незадачливого кавалера привезли Мари Трофимовне кусок мяса с просьбой приготовить что-нибудь на прощальный ужин. Они, мол, уезжают, очень благодарны, как их кормила тётя Маруся, хотят посидеть перед дорогой! «Мама, – взмолилась дочь, – не готовь им, отдай мясо назад!». Ты что, так не красиво делать, ребята со всем уважением, относятся к Мари Трофимовне, как она может так по-свински поступить? Галя махнула рукой, бесполезно! Ладно, последний вечер, а там сдыхается, и убежала на улицу.


Кортеж из четырёх грузовиков прибыл в назначенное время, трое командировочных и с ними любимый тетей Марусей Толик зашли в хату. Галка и группа поддержки засели за кучей дров недалеко от калитки. Ох, и дурак был этот Анатолий, ну какая из неё была б ещё жена? Это были советские неразвращённые дети. Если девочка шла с мальчиком, то единственное чего опасалась, что он полезет целоваться в первый вечер, не больше. Парни не ставили условий – или вступаем в определённые отношения, или вообще никаких отношений не будет, как у нынешней молодёжи. Галина П. часто рассказывала дочери, как они с Валькой поехали учиться на парикмахеров в город Майкоп.


В первую субботу, наведя черные стрелки вокруг глаз, плотно начесав волосы на макушках, изживая все признаки деревенской принадлежности, отправились с замиранием сердца на танцы в «Дом Офицеров»! Помните, у Цветаевой: молодость моя – сапожок не парный? Это не про Галю. В тот же вечер вызвался проводить до дому нахрапистый студент педучилища по национальности – азербайджанец. Черненький и симпатичный, не хуже Васи, который на то время проходил срочную службу.


 Галя, как порядочная и честная девчонка, объясняет молодому человеку, что у неё есть парень, который сейчас в армии. Попирая мужскую солидарность, беззастенчивый юноша говорит следующее: «Ну, и что, пусть служит, он нам не мешает!». Девочка подняла на студента глаза: «Ну, это же измена!» – говорил её открытый взгляд. Армейские письма получала и Галя и Валя, но это не останавливало их бегать поочерёдно, то в «Дом офицеров» то в «чудильник». Вроде, как и ждали парней, но и не погибать же от скуки.


Джибаджан – так Валька назвала нового Галькиного поклонника, ещё стоял в очереди за курткой, когда девчата уже свои пальтишки получили. Уйти наглый студент не позволял. Он буквально приказывал девочке, не помнящей от страха своей фамилии, грозя пальцем: «Смотри, не уходи! Подожди пока я возьму куртку!». И опять торопливо отходил к раздевалке, а там такая толпа, каждый лезет, давят друг друга. Это и спасло нашу Галю. Которая запуганная незнакомым Джибаджаном, вопреки здравому смыслу не уходила, а послушно ожидала развязки вечера. Но смелая Абрамчучка распознав зверя по когтям, не отступалась: «Побежали, Галька, чего ты ждёшь? Ты видишь он какой, сейчас как зажмёт у забора, как зацелует, будешь тогда знать!» Вот, зацелует, но не больше.


«А, если в городе поймает? Тогда что будет?» высказывала опасения подруга. «Да, не поймает! Побежали!» Выслушав Валькины доводы, прикидывая, хрен редьки не слаще, девчонка махнула рукой – бежим! Поцелуи при первой встрече, истолковывались, как сверхдоступность, и это не красило девушку. Естественно, разные отношения строились между молодыми парами, грешили и тогда. Рождались и в то время дети раньше положенного.


Откушав, гости разъехались, одинокая машина у хаты послушно ждала хозяина, а тот в свою очередь ждал непокорную малолетку. Наконец Телевизер вышел, он брёл с опущенной головой, с весьма удручённым видом, следом шла Галина мать. Жестикулируя руками, что-то ему втолковывала. Девчата тут же, за дровами, затаив дыхание, каждый следил за сценой расставания. «О! тётя Маруся зятя провожает!» прокомментировала Валька Абрамчук, все захихикали. «Тише, тише! – зашипела Галя – вдруг услышит, что мы здесь!»


Путевой лист оставленный на письменном столе содержал следующее: «Прости, ни я виноват, а ты! Если будет трудно, пиши и адрес». Да пошёл ты!


Он приехал через две недели, мстительные девчонки-подростки решили проучить приставучего ухажёра. За советом обратились к солдату, которых прислали на место гражданских водил. Как, мол, сделать, чтобы машина проехала и потом по пути заглохла? «Девчонки, да вы что, как я сам шофёр могу вам такое подсказать!» «Ой, – затараторили девчата, – ты не знаешь, какой он гад! Такому только так и надо!» и солдатик сдался. Нинка Будякова сбегала домой притащила соли, её высыпали в бензобак. И на заднем борту написали – «Толька дурак!»


Уезжая на этот раз, Телевизер проклял Гальку. Мать передала дословно: «Он так и сказал: «Будь она проклята! Чтобы она никогда не вышла замуж, а если выйдет, чтоб муж пил и бил её!». Галя за такого и вышла. Черноглазый красавец Вася Подкопаев жил с молодой женой, сам того не ведая, строго по установке бывшего соперника. Его огромные кулаки летали над Галиной головой, как пушечные ядра, точным попаданием поражая цель!


 Муж это не брат, ему Галю не было жалко, это попросту чужой человек, живший с ней под одной крышей. Вообще-то по-хорошему героиню этой повести сгубила чёрная масть. Любила дивчина черноволосых, да симпатичных, если бы она отдала в своё время предпочтение белобрысым, как тот же Буньтя или Шилов Сергей, может быть её прожитая жизнь не была бы настолько нашпигована драматизмом.


Относясь с большим почитанием к родителям, называя их только на «вы», Василий к жене с таким же душевным трепетом относиться не считал нужным. Все годы, проведённые в супружестве, он неустанно убеждал плачущую жену: «Да разве я тебя бью? Ты ещё не знаешь, как мужья бьют! Да разве я пью? Ты ещё не знаешь, как пьют!». По Васькиным понятиям, Гале ещё и повезло с супругом, а она этого недооценивала.


 Мать, к которой дочка бегала жаловаться на невыносимую жизнь, возмущённо кричала: «Чего ты уцепилась за него, как чёрт за сухую грушу?! Брось его, пока не искалечил! Вон посмотри, Райка Давыдова весь Советский Союз объездила, а ты? Где ты была, что ты видела хорошего?! Закопай его любовь в землю! И живи спокойно: не клята, не мята!»


 А на зятя-винопийцу, бросая ненавистные взгляды, когда тот ещё не протрезвев, приходил мириться, кричала ещё громче: «Я свою дочь на помойке не нашла! Языком, что хочешь, говори, а рукам воли не давай!» Но как говорила Мари Трофимовна, когда груша созревает – она падает. Так и Галино терпение вызрело до такой степени, что, однажды, после шести лет замужества, где пара то расходилась, то сходилась, испугавшись за молодость, здоровье и жизнь, ушла насовсем.


Проку, надо сказать, от попытки избавиться от пьяницы было немного, ибо, бросив одного пьющего, она нашла подобного. Точно, как один смертный в молитвах жаловался Богу на свою нелёгкую судьбу и просил облегчить его участь. И вот во сне он видит в своей комнате множество крестов, и Господь ему сказал, чтобы он выбрал какой ему крест подойдёт. Человек обрадовался и стал примерять кресты, один слишком большой, другой очень тяжёлый, и вдруг в стороне стоял маленький крест, он взял его и говорит Всевышнему: «Вот этот крест мне подходит». А Господь ему и отвечает: «Это как раз твой крест и есть».


Мать после развода частенько напоминала дочке: «Спасибо скажи, что я тебя с Васькой развела, а то уже убил бы давно!». Галка молчала, ну хочется ей так думать, пусть думает. Объяснять пожилой женщине про чувства, которые могут проходить сами по себе и мать здесь не при чём, дочь не стала. Но, вернёмся к нашим баранам.


Последняя встреча с Телевизером состоялась через восемь лет. Наша Галина уже замужняя, но бездетная молодая женщина, поругавшись с мужем, приехала к заболевшей матери, поухаживать за ней. Заодно и о жизни подумать – что делать дальше? На бабские посиделки пришла Репина Нина, свидетель громкого скандала, одна из Галькиных спасительниц.


На маленькой скамеечке Галя сидела у печки, Мари Трофимовна, как и положено больной – возлежала на кровати, и гостья тут же. Открывается дверь и входит давнишний знакомый. Его все узнали, бывшая пассия не шевельнулась, Нинка едва сдерживала смех. Он уселся рядом с тётей Марусей, и беседа началась. Как вы? А как ты? Мы хорошо. Я тоже ничего. Женился? Да, и уже развёлся. А сын ваш женат? Нет. А Галка замуж вышла? Да, вышла. Детей что-то не вижу. Да нету детей. Я квартиру купил в Краснодаре кооперативную. Вот и хорошо, теперь женись. Да девки сейчас такие, выпьют сто грамм, закурить просят. Галя молчала, Нина поторопилась уйти, чтоб не прыснуть со смеху.


Во время этого диалога гость не раз подходил к окну и с тревогой в глазах всматривался через стекло – не трогает ли кто его «Жигули»? Все сообразили, что у него уже и машина есть! Бахвальство бывшего ухажёра собственным достатком никак не задели в Гале чувствительную тину человечьей зависти, дремавшей внутри, как на морском дне. Она нисколько не жалела об этом состоятельном «джентльмене» и только, когда он бестактно затронул больную тему о детях, Галька поняла, что не может больше ни слушать ни лицезреть этого человека.


 «Похвастался? – спросила спокойно молодая хозяйка,– а теперь вали отсюда!». Нечаянный гость, скорей всего от волнения, дверную ручку искал почему-то с другой стороны, не найдя справа, крутнулся влево и вылетел, как будто его окатили кипятком! Мари Трофимовна не успела, и заступиться она только удивлённо глянула на дочь и сказала: «Скажет Толька – какая была зверюка, такая и осталась!»


Письмо Витьке сестра всё-таки отослала, правда более сдержанное, но всё одно она там жаловалась. Он сразу ответил, где отчитывал матушку по все правилам – не смей Гальку неволить! И уже демобилизовавшись, как-то признался, что хотел сбежать, но в то время это – трибунал, и Господь отвёл его. Но матери вспоминал часто: «Как ты могла пускать его в дом?» «А вот, если ты влюбишься в какую-нибудь девушку и начнёшь ухаживать?!» оборонялась Мари Трофимовна. «Мам, так в девушку! Галька была ещё ребенком!»