Буржуазное право для диктатуры пролетариата

     Известно, что средством конституирования неравенства и силового обеспечения привилегий  господствующего класса в буржуазном обществе является государство, как инструмент защиты «прав» и собственности социальных паразитов. Бывший премьер М. Касьянов как-то откровенно выразился на этот счёт, прямо указав на основную задачу буржуазного государства – защиту интересов собственника. Те же цели преследуются государственными и частными СМИ, религией, культурой, общественными «науками», обеспечивающими режим всеобъемлющего информационного насилия, террора, интеллектуального и массмедийного подавления всякой воли подавляющего большинства населения к какому-либо организованному сопротивлению.
 
   Изучать устройство выполняющего столь неприглядную роль государства я не намерен. Это то же самое, что вникать в систему охраны концлагеря, режим смены караулов, схему сигнализации и прочие достижения человеческой мысли, служащие делу превращения человека в бессловесный, бесправный рабочий скот. Вся эта конструкция может представлять интерес лишь чисто анатомический, в целях её полного и беспощадного уничтожения. Но буржуазия, как господствующий класс, принимает меры не только для того, чтобы государство было надежным орудием порабощения людей. Система «разделения властей», устойчивое законодательство, правовые процедуры, регламентирующие полномочия и порядок избрания высших должностных лиц имеют своей целью  недопущение выхода государства из-под своего контроля. Достаточно вспомнить, как по немыслимо ничтожному поводу, по российским меркам, президент США Ричард Никсон был вынужден подать в отставку из-за скандала с незаконным прослушиванием телефонов соперника по выборам.

     «Успешность» западных демократий интеллектуальные мошенники обычно объясняют наличием «священного и неприкосновенного» права частной собственности. Приводя в пример Швецию, Соединенные Штаты, Германию, но, не замечая Ботсваны, Парагвая, Афганистана, Бангладеш, Сомали и прочих, в которых институт частной собственности тоже никем не отменён. Не обращая внимания на жульничество, заметим, что различия противопоставленных стран лежат больше в сфере политических традиций, правовой культуры, прозрачности и предсказуемости власти, нежели в отношениях собственности. В развитых западных странах существует подобие стабильных, ясных правил игры, создающих определенную защищенность человека от произвола властей, но, конечно, не от довлеющей над всеми всепроникающей власти денег, не от прихотей «рыночной конъюнктуры».

    Поскольку в социалистическом обществе государство служит трудящимся, является воплощением диктатуры пролетариата, есть смысл разобраться с теми механизмами ограничения власти, которые выработаны в рамках буржуазной политической традиции и не являются непосредственно орудием классового господства, имея общесистемный, общечеловеческий характер.

    В основу социалистического государства закладывается традиционное «буржуазное право» потому, что никакого лучшего права человеческой мысли пока неизвестно. Только вместо охраны неравенства, собственности и капиталов оно используется для противоположной цели – для защиты равенства, общественной собственности, для защиты интересов людей труда от внешних угроз и внутренних антисоциальных проявлений. Почему бы и нет? Если диктатуре пролетариата служили буржуазные «спецы», деньги и даже бриллианты, как в известном кинофильме, почему бы не послужить и буржуазному праву? В своем произведении «Государство и революция» В. И. Ленин прямо писал:

    «Таким образом, в первой фазе коммунистического общества (которую обычно зовут социализмом) «буржуазное право» отменяется не вполне, а лишь отчасти, лишь в меру уже достигнутого экономического переворота, т. е. лишь по отношению к средствам производства. «Буржуазное право» признает их частной собственностью отдельных лиц. Социализм делает их общей собственностью. Постольку - и лишь постольку - «буржуазное право» отпадает.
    Но оно остается все же в другой своей части, остается в качестве регулятора (определителя) распределения продуктов и распределения труда между членами общества. «Кто не работает, тот не должен есть» - этот социалистический принцип уже осуществлен; «за равное количество труда равное количество продукта» - и этот социалистический принцип уже осуществлен. Однако это еще не коммунизм, и это еще не устраняет «буржуазного права», которое неравным людям за неравное (фактически неравное) количество труда дает равное количество продукта.
    Это - «недостаток», говорит Маркс, но он неизбежен в первой фазе коммунизма, ибо, не впадая в утопизм, нельзя думать, что, свергнув капитализм, люди сразу научаются работать на общество без всяких норм права, да и экономических предпосылок такой перемены отмена капитализма не дает сразу.
    А других норм, кроме «буржуазного права», нет. И постольку остается еще необходимость в государстве, которое бы, охраняя общую собственность на средства производства, охраняло равенство труда и равенство дележа продукта».

     Здесь В. И. Ленин прямо указывает на то, что равенство в оплате несправедливо, что оно за фактически неравный труд предоставляет всем равные блага. Ведь равные восемь часов рабочего времени для всех отнюдь не означают, что каждый внесёт равный с другими вклад в общее дело. Тем не менее, такой подход является неизмеримо меньшим злом, нежели попытки «измерить» труд каждого и воздать по «справедливости». И практика строительства социализма в Советском Союзе убедительно это подтвердила. В условиях неравенства, вызванной оплатой «по труду», преимущество получают не те, кто, действительно, больше и лучше работает, а шустрые, пробивные, горластые особи, имеющие связи и доступ к распределению потребительских благ. И государство должно охранять интересы не дармоедов в спецовках, рвущих на себе рубаху и требующих вознаграждения по факту своей «пролетарской» принадлежности, а интересы истинных, незаметных тружеников, молча и повседневно созидающих, строящих, работающих на благо своего народа.   

      Действительно, что еще, кроме инструментов буржуазного права может стоять на защите интересов трудящихся, обеспечивать диктатуру пролетариата? Добрая воля вождя? Мудрая партия? Заботливое Политбюро? Это, скорее, по части феодально-монархического общественного устройства. В начале двадцатых годов прошлого столетия иной модели у большевиков под руками не было. Не доросла еще человеческая культура до «шведского социализма» и штрафов, выписываемых полицейскими высшим государственным чинам за парковку в неположенном месте. Другой мир был вокруг. Мир жестокости, алчности, насилия, страха, поповского мракобесия, царство вековой нищеты, голода и невежества. Мало что могла тогда предложить «цивилизованная» Европа по части государственного строительства. Однако сегодня политическая культура и традиции права развитых капиталистических государств вполне созрели для социалистического приложения.

     Чтобы определить границы и формы «буржуазного права» в социалистическом обществе необходимо предельно ясно представлять себе его сущность, его производственный базис и этические ценности, соответствующие новым общественным отношениям. Бессмысленно пытаться приложить инструменты права к объекту неясному, неопределенному, формируемому капризной и пристрастной волей заинтересованных лиц. Социализм это не есть нечто неизведанное из области социального прожектерства, могущее принимать различные формы, наполненные произвольным содержанием. Социализм мало декларировать, провозгласить, наделить подходящим эпитетом – развитой, реальный, китайский, кубинский и т. п. Социализм имеет принципиальные, сущностные черты, вне которых являет собой лишь его имитацию.

     Следует ясно представлять себе, что такое общественная собственность на средства производства и чем она отличается от государственной. Общественной собственность можно назвать лишь тогда, когда все члены общества имеют к ней равное отношение, а вместо зарплаты имеют равные доли совокупного произведённого продукта. Т. е. всё то, что произведено народным хозяйством страны, за вычетом равнодоступных общественных фондов потребления и государственных издержек, делится поровну между всеми трудящимися, независимо от должности, опыта, знаний, талантов, аппетитов и амбиций. В отличие от общественной, государственная собственность основана на наёмном труде и заработной плате, различной для разных индивидуумов, групп, местностей, ведомств, зависящей от массы факторов, порой самого экзотичного толка, призванных скрупулёзно оценить вклад каждого в соответствии с принципом оплаты «по труду». Управление государственной собственностью производится бюрократией, что при сохранении неравенства в оплате, ведет к обособлению её в самостоятельную силу со своим эгоистичным, частным интересом.

     Нелепости, возникающие при попытках измерить «стоимость» труда общеизвестны и не оставлены без внимания классиками. В своей известной работе "Анти-Дюринг" Энгельс пишет:

     "Что же касается до определения высоты этой заработной платы будущего, то о ней г. Дюринг говорит только, что здесь, как во всех других случаях, "одинаковый труд обменивается на одинаковый труд". За шестичасовой труд будут поэтому выплачивать сумму денег, овеществляющую в себе как раз шесть рабочих часов. Однако отнюдь не следует смешивать "всеобщий принцип справедливости" с тем грубым равнением под одно, которое так восстанавливает буржуа против всякого,- особенно, стихийного,- рабочего коммунизма. Он далеко не так неумолим, как это кажется с первого взгляда. "Принципиальное равенство прав в экономической области не исключает того, что, наряду с удовлетворением требований справедливости, будет иметь место добровольное выражение особой признательности и почета... Общество чтит само себя, отличая выше поднявшиеся виды деятельности тем, что наделяет их умеренным увеличением потребления". И г. Дюринг тоже чтит сам себя, когда он, соединяя голубиную невинность с змеиной мудростью, так трогательно заботится об умеренном увеличении потребления для всех Дюрингов будущего."

     За «Дюрингами будущего» дело не стало. Разумеется, советские люди так и воспламенились желанием возносить своих вождей, падать ниц перед «выдающимися» лицами с их «умеренным увеличением потребления»! Воздавать по заслугам за их «неоценимые вклады», их радения за народное благо! Из чистой признательности и благодарности людской партийное ворье уютно обустраивается в «развитом социализме» со своими дачами, кормушками, сынками, любимыми дочками. Нет, не наше понятие аскетизм, не партийное.

     Далее Энгельс пишет:

    «Обмен труда на труд на основании равной оценки»(т. е. «по труду»,  М. С.), поскольку это выражение вообще имеет смысл, значит, что продукты равных количеств общественного труда вымениваются друг на друга. Этот закон стоимости является основным законом именно товарного производства, следовательно также и высшей формы последнего - капиталистического производства. Он проявляется в современном обществе таким способом, каким только и могут проявляться экономические законы в обществе частных производителей, как закон, лежащий в вещах и их отношениях и не зависящий от воли или стремлений производителей, т. е. как слепо действующий естественный закон. Возводя этот закон в основной закон своей хозяйственной коммуны и желая, чтобы она проводила его с полным сознанием, г. Дюринг делает основной закон современного общества основным законом своего фантастического общества. Он хочет сохранить современное общество, но без его отрицательных сторон. Он стоит совершенно на той же почве, как и Прудон.

     Подобно последнему, желая устранить отрицательные явления, возникшие благодаря превращению товарного производства в капиталистическое, он полагает возможным уничтожить эти явления при помощи основного закона капиталистического производства, существование которого как раз и порождает эти отрицательные явления. Как и Прудон, он хочет заменить действительные следствия закона стоимости фантастическими.

     Но как бы гордо ни выступал в рыцарский поход наш современный Дон-Кихот на своем благородном Россинанте, на «всеобщем принципе справедливости», сопровождаемый своим храбрым Санчо Панса - Абрагамом Энсом - для завоевания шлема Мамбрина – «стоимости труда», мы все-таки опасаемся, что домой он не привезет ничего иного, кроме старого, знаменитого таза цирульника».

    О «справедливости» вне равенства писал и известный перестроечный публицист Н. Шмелев:   

     «Сейчас мы особенно часто слышим голоса о социальной справедливости, о недопустимости сколько-нибудь существенного неравенства в доходах и т. д. А имеем ли мы право всерьез говорить о социальной справедливости, если трезво взглянуть на нашу действительность, на самих себя? Думаю, что не имеем. У нас сложилась собственная система вопиющей социальной несправедливости, и пока мы не исправим это положение, нам бы лучше о таких делах помолчать. У нас строительный рабочий с неполной семилеткой за плечами, занятый в реальности в среднем не более 2,5—3 часов в день, и пальцем не пошевелит, если ему к концу месяца не «выведут» 300 рублей. А мирового класса хирург безропотно идет к операционному столу и делает сложнейшие операции за 180 рублей в месяц, и это считается нормой! А негласные привилегии, а унизительные многодесятилетние очереди и пустые полки в магазинах, а бедственное положение наших пенсионеров, инвалидов, сирот?»

     Трудно не согласится с нарисованной удручающей картиной близкого краха эпохи господства принципа оплаты «по труду». Живописуя праздность и корыстолюбие некоего «строительного рабочего», Шмелев не указывает на причины, почему и как общественное бытие так развратило общественное сознание. Что позволяет рабочему работать не напрягаясь, а требовать оплаты сполна. Почему тот же рабочий, в иных исторических условиях мог ударными темпами возводить заводы, фабрики, электростанции, строить города, дороги, созидать своим трудом великую сверхдержаву? Похоже, слова - производственная дисциплина, ответственность, чувство товарищества, долга, удовлетворения, Шмелеву не знакомы. Каков же он предлагает выход? Читаем дальше:

     «Нет, мы только лишь приступаем к созданию основ социальной справедливости. И других путей решения наших социальных проблем, кроме полного хозрасчета, материальных стимулов, дифференциации доходов по результатам труда, как показала наша же собственная история, у нас нет. Их и вообще в мире ни у кого нет».

     Эта махровая перестроечная демагогия ориентирована не на рассудок, а на эмоции читателей. Обличить болезнь и протащить рецепт ее лечения, который многократно хуже самого недуга. Сравнивая «несправедливость» оплаты рабочего и хирурга, он предлагает всего лишь поменять их местами. Обличая неравенство, он призывает его увеличить. Он уже не «по труду» предлагает вознаграждать, а по «результатам труда»! Как и все радетели за рыночное «процветание» он не указывает, какая разница в оплате будет «справедливой». Экономические оракулы не снисходят до презренных цифр. Они мыслят концептуально. «Рынок» де определит, расставит все по своим местам. И сейчас уже не малограмотный рабочий получает в два раза больше, а матёрый вор, уголовник, банкир, «бизнесмен», чиновник получают в сотни и тысячи раз больше того «мирового класса хирурга», которому так не повезло с радетелем за его благо.

     Принадлежит ли работнику его труд? Предположим, токарь приходит на работу и встает к станку. Только соединенные вместе они представляют собой производительную силу. По отдельности – кучу железа и бессмысленные движения рук. Но при социализме собственность общественная, что порождает противоречие общей формы владения и частного характера распоряжения своим трудом. Для рабочего, станок как бы «ничей», а вот его время и труд – собственные. На самом же деле рабочий здесь представляет собой только часть единой общественной производительной силы, не имеющей самостоятельной ценности. Поставьте этого рабочего с его станком где-нибудь в безлюдной тундре и наглядно в этом убедитесь.

     Соответствующий общественной собственности общественный труд можно представить в виде дорогой вазы. Как только ваза будет разбита, бессмысленно будет переносить ее ценность на стоимость осколков пропорционально их величинам. Каким бы большим кусок вазы не был, его ценность не превышает ценности самого маленького кусочка. Так и труд в современном обществе, представляя собой лишь частицу общего труда, не имеет ни отличной от времени меры, ни своей автономной стоимости.

    Представим себе такой диалог. Работник предлагает свои услуги обществу и требует себе оплаты больше, чем другим, обосновывая такое требование свой исключительной работоспособностью, умением, знаниями, опытом и т. п. Но, поскольку общество работнику жизненно необходимо, он не может навязывать свои условия. Общество же, вполне может отказаться от услуг любого, не готового считаться с общими требованиями.
И оно ответит просто, либо ты, дорогой товарищ, работаешь как все и получаешь как все, либо нет еды, нет жилья, и гуляй на все четыре стороны. А для особо непонятливых, привыкших все жизненные ценности поверять их доходностью, стремящихся схалтурить, схалявить, урвать побольше, дать поменьше, есть «буржуазное» законодательство, предусматривающее ответственность и наказание, отбивающее всякую охоту пожить за счёт других.

    Социалистическое производство – нетоварное, ориентированное на непосредственное удовлетворение общественных потребностей. Попытки скрестить плановое хозяйствование с «рыночными» механизмами и товарно-денежными отношениями обречены на провал. Видеть в социализме строй сочетающий «преимущества» «рыночной» экономики и планового начала, значит, ничего не понимать в его сути, его целях и средствах. При социализме отсутствует и сама «заработная плата», также как отсутствуют кассы и бухгалтерии по месту работы. Но если нет товарности, то перестает быть товаром и труд. Не может же одна частица общественной производительной силы продавать свой труд себе самой! Все выплаты строго персонифицированы и производятся единым расчётным центром в соответствии с законом, но не милостью и благосклонностью «руководства», решающего, кому и сколько «начислить».

    При внимательном изучении этого вопроса становится ясно, что это единственно разумная и наименее противоречивая форма распределения общественных благ в условиях плановой, социалистической экономики. Труд, как и сам человек, не имеет цены и стоимости. Единственная мера труда – время. Бесценное человеческое время, которое может быть условно эквивалентно лишь времени другого человека. Такова незыблемая этическая основа социализма.

     Вот такой общественно-экономический строй и призвано охранять и защищать «буржуазное» право. Мера труда и мера потребления должны контролироваться законодательно, в целях гарантирования принципа равенства всех перед законом и общественной собственностью. Власть должна быть лишена возможности произвола – этого исторического проклятья, наследия нашего относительно недавнего феодального, царистского прошлого.

     Жестко и последовательно применяемое «буржуазное» право, выбивает почву для своеволия и волюнтаризма партийных бонапартиков всех уровней. Устраняет субъективный фактор принятия решений. Помещает всех в единое правовое пространство не только в традиционно юридическом смысле, но также в отношении осуществления трудовой деятельности и распределения общественных благ. Функции власти жестко ограничиваются законодательно, а степень детализации правовых положений должна быть такова, чтобы исключалась возможность злоупотреблений, трактовок закона в чью-либо пользу. Единые для всех нормы потребления контролировать неизмеримо проще, чем в каждом конкретном случае выяснять легитимность и законность владения многометровыми виллами и океанскими яхтами. Задача права – обеспечение общественного характера собственности, то есть равенства всех в труде и потреблении.

    Качество иностранных товаров, эффективность общественного производства, которые российские «элиты», начиная с допетровских времен, традиционно считают превосходящими отечественные, объясняются просто - наличием самой «элиты». Для раскрепощения человека, для создания условий максимального раскрытия его творческого потенциала нужна свобода. Но свобода в любом «элитарном» обществе есть свобода произвола для «элиты» и «свобода» выживания для всех прочих смертных. Свобода незначительного «элитарного» меньшинства не может даже близко равняться тому могучему творческому потенциалу, который может быть обусловлен раскрепощённой свободой подавляющего большинства народа. Это раскрытие созидательного, творческого начала в человеке возможно лишь в обществе людей равных, имеющих равный социальный, правовой, имущественный статус, жестко охраняемый правом.

    Почему, к примеру, советские изделия стали уступать качественно западным аналогам? Здесь имеется прямая связь с неравенством, с порочной политической системой, основанной на кастовости, «элитарности», где личная «преданность» и анкетные характеристики ценились выше профессионализма и таланта. Любые руководящие должности, включая сугубо технические, были привилегированными, престижными местами, за которые люди держались, на которые ставили «своих», с которых в большинстве случаев можно было уйти только на повышение, или на пенсию. Этот российский цезаризм, пожизненная принадлежность «вотчин», кадровая замкнутость являлись самым диким анахронизмом, тормозящим развитие производительных сил.

    Любая должность при социализме, любая сфера приложения усилий в любом месте должны быть равнодоступны любому. Не должно быть карьерной катастрофой переход с должности министра на работу шахтёром или неслыханной удачей обратное перемещение. В условиях плановой экономики нет нужды в руководящих «гениях» и неких особых «управленческих» талантах. Как писал Ленин – «…эти функции станут вполне доступны всем грамотным людям, что эти функции вполне можно будет выполнять за обычную «заработную плату рабочего», что можно (и должно) отнять у этих функций всякую тень чего-либо привилегированного, «начальственного».      

     Отсутствие конкуренции, монопольное производство, централизованное управление и координация деятельности всего народного хозяйства есть огромное благо, огромный шаг вперед в развитии, обеспечивающее системные преимущества перед «конкурентным» обществом. Но монополия хороша лишь в отсутствии личной, корыстной заинтересованности! Когда в дело вступает «частный интерес», пытающийся извлечь из своего монопольного положения какие-либо односторонние преимущества, реакция «буржуазного права» должна быть предсказуемой и беспощадной.       

     Но не слишком ли увлекся автор идеей равенства всех не только перед законом, но и перед общественной собственностью? Нет ли риска превращения социализма в казарму, с царящим единообразием мнений, вкусов, унылой рутинностью бытия чёрно-белого покроя? Не получится ли так, что, придя на «общественный склад» со своей «трудовой квитанцией» за необходимыми продуктами и изделиями, покупатель увидит огромную очередь и шустрого кладовщика-распорядителя-благодетеля, решающего кого «отоварить», а кому посоветовать придти через недельку?

    Примерно так изображается «социализм» в либеральных страшилках. Однако ничего подобного не произойдет. При социализме рядовой потребитель не заметит никаких перемен к худшему в обеспечении товарами и услугами. Те же супермаркеты, специализированные магазины, салоны мебели, электроники и т. п. Конечно, «товаров» станет меньше. Исчезнут с прилавков суррогаты, подделки, яркие обманки, статусные предметы роскоши, импортные продукты питания, всякие «ножки Буша», мороженное мясо из просроченных натовских запасов, книги и игрушки, с детства программирующие человека на жизнь в условиях продажности и бессмысленного соперничества в потреблении. Их заменит масса первоклассных отечественных товаров, демонстрирующее возможности и способности народа обеспечить себе достойную, полноценную жизнь в условиях равенства и свободы.

    А очереди, действительно, могут быть. Но лишь в специализированных магазинах для иностранных туристов. В которых наши зарубежные гости будут стремиться оставить свои доллары и евро, приобретая не только чёрную икру и матрёшки, но и лучшие в мире мобильные телефоны, видеотехнику, компьютеры, одежду и автомобили советского производства…

14 августа 2009 г.