Слепец

Голова постоянно раскалывается. Знаю, это последствия аварии - той, что произошла с нами полтора года назад. Уже довольно давно, а в черепе по сей день словно раскалённый шар запаян. Вот он катится к глазам, выдавливает наружу глазные яблоки, плавит сетчатку; потом прилипает к одному виску, к другому, ко лбу, к затылку... В глазах темно. Лучше бы их совсем не открывать.
... Тогда мы с братом и отцом ехали на дачу. Мама оставалась хлопотать дома.

Папа вёл машину, Юрка  обосновался на переднем сиденье как старший брат и "важная персона". Отец у нас  - старорежимный водитель с твёрдым принципом "Не торопись, на тот свет всегда успеешь!" Кто бы мог подумать, что именно машина и увезёт его туда! Хотя ведь дороги никогда не были свободны от дураков. Так и тут. Мы уже сворачивали с шоссе, когда навстречу вылетел какой-то лихач - как потом оказалось, конечно же, вдребодан пьяный! И я помню только свой ужас, - то жуткое мгновение вечности, когда всё уже предрешено и ничего не изменить, и как упёрся ногами и руками в переднее сиденье... Потом свет закружился, замелькал и потух...

Итог - три трупа. Две сплющенные машины. И нет виноватых. И отца нет, и брата тоже. Я получил черепно-мозговую травму, множественные переломы таза и нижних конечностей, но больше всего меня почему-то волновали и заставляли стесняться разбитый рот и рассечённые бровь и веко. Мама всё время была со мной. Уж не знаю, как ей удалось убедить врачей пропустить её ко мне в реанимацию. К другим ведь не пускают. Но она стала добровольной сиделкой для всех, лежащих там, и медики смирились. И вот она,  недавний искусствовед, и "утки" таскала, и пол подтирала, и грелки подносила, и следила за капельницами, и умывала нас всех по утрам, и перестилала постели... Жуть.

После реанимации я ещё пару месяцев кочевал из отделения в отделение:  нейрохирургия, травматология, глазное. Лучшие врачи, без всяких вопросов, - это в знак уважения к брату, недавно окончившему московскую аспирантуру и начавшему тогда свою самостоятельную врачебную практику в нашей урологии; и к отцу, главному инженеру одного из местных заводов, человеку в городе известному. Это дело для нашего города было громкое: преступление без наказания - в земном смысле этих слов. То, что виновник погиб, - наказание свыше! - не в счёт. Мама, потерявшая в одночасье двух близких людей, сразу стала объектом и жалости, и и любопытства. Но надо было заботиться ещё и обо мне, беспомощном, но живом, и она цеплялась за каждую соломинку надежды, чтобы прогнать мою немощность.

А я ведь тоже медик. Правда, до брата мне далеко. Я только что получил диплом офтальмолога и самостоятельно ещё не практиковал. И, наверно, уже не буду. Теперь я без костылей ничто. И с обменом веществ какая-то ерунда: был нормальным парнем, с девчатами проблем не возникало, с Олей нас и вовсе женихом и невестой называли. А теперь - всего за полтора года! - жирная туша. Да ещё рассечённые бровь и веко - вот вам и Квазимодо во всей красе! Но самое страшное - эта вечная головная боль... И таблетки испытанные уже совсем не помогают.

Оля не звонит. Сначала она часто приходила ко мне в больницу, потом всё реже ("Ну, ты уже пошёл на поправку, а я совсем учёбу запустила, надо нагонять!"), а теперь у неё, кажется, другой счастливчик нарисовался. Да, он не слепой, видит, какая она красивая. Конечно, Оля не виновата. Я злюсь, потому что просто ревную. Обидно, ведь внутри-то я не изменился, только оболочка.
Месяца три назад иду по улице, навстречу молоденькая женщина с малышом, симпатичная такая. Каблучки серебристо цокают. Ё-моё, я даже про своё изуродованное лицо забыл! А карапуз этот ехидный звонко так, как будто нарочно, чтоб все вокруг слышали:
- Мам, а что вон тот жирный дядька на тебя уставился?!

У меня аж в глазах потемнело. Кажется, мамаша эта что-то мне говорила, я не понял. Почему-то вспомнил нашего препода по общей анатомии с первого курса, как тот гонял: попробуй-ка название какой-нибудь косточки на пясне-плюсне запамятовать - по десять раз будешь на зачёт бегать! Потом вдруг перед глазами я увидел не то рентгеновский снимок, не то фотонегатив, чёрт его разбери! Даже не увидел, а просто почувствовал и неожиданно для себя самого сказал:
- Что же вы ребёнку почки не лечите? Да и вам самой надо бы желудок проверить!
Мамаша дико взглянула на меня и и потащила ребёнка за руку в сторону. Тот пару раз обернулся и пискнул было:
- Жирный дядька - ду...
Но женщина с силой дёрнула его за руку и неожиданно запальчиво выкрикнула мне вслед: "Как только не стыдно подслушивать в поликлиниках! А ещё - "врачебная тайна!" Я немедленно повернулся и ушёл.

***

Дома мама крошила на винегрет варёные овощи.
- Жень, что делать-то будем? Поспрашивай знакомых, может, мне кто надомную работу найдёт? А то у нас и за квартиру уже долг накопился, и за свет не заплачено, да и к зиме пора готовиться: ни у тебя, ни у меня подходящей обуви нет.
- Мам, у тебя что, ноги давно болят?
Она посмотрела на меня пристально, почти испуганно:
- Откуда узнал? Слышал, как я с Ниной Николаевной разговаривала? Так это я просто так прибеднялась.
- Мам, ты же знаешь, что меня целый день дома не было, что же я мог услышать? Ну-ка, сядь. Дай я кое-что проверю. Что-то такое странное чувствую, ладони горячие. Знаешь, в глазах темно, а внутри какие-то картинки, будто я твои суставы насквозь вижу.
- Слушай, ну тебя. Потом, некогда.
- Садись, давай. Думаю, сейчас легче станет.

Она неохотно отложила нож, сполоснула руки и села. Я всегда посмеивался над чудиками типа Кашпировского - вот ведь театр одного актёра! Но сейчас для меня самого всё было иначе. Руки мои как магнитом тянуло к голеностопным суставам сидящей женщины. Неважно, что это была моя мать; я уже и сам чувствовал эту тянущую, выматывающую силы муку. Ладони будто бы стали раскалёнными, и я положил их туда, откуда чувствовал исходящий злостный импульс. В глазах потемнело, я почти ослеп.
Мама ойкнула, откинулась на спинку стула, вся напряглась. Я невидящими глазами посмотрел ей в лицо и слегка разжал пальцы. Ладони остывали, зрение возвращалось. Мама глядела на меня с превеликим удивлением.  Я хрипло спросил:
- Ну как?
- Женя, даже не знаю, что и сказать. Боли точно больше не чувствую. Так, тянет что-то ещё немного. Этот как это тебе удалось?
- Сам не знаю. Просто показалось, что могу, вот и всё. Сегодня на улице увидел женщину с ребёнком, вдруг как будто изнутри их не то сфотографировал, не то ультразвуком просверлил.  Сам не понимаю. В глазах темнеет, а в мозгу, как в компьютере, весь организм изнутри.  И проблемные органы то ли тлеют, то ли искрятся.
- Не разыгрываешь?.. Ой, а давай я Нину Николаевну позову, у неё с утра сердце пошаливало, посмотри, а?
- Ну, не знаю. Давай.

Тогда я ещё ни в чём не был уверен, это была как будто увлекательная игра: смогу-не смогу? Кто сильнее: боль или я? Продиагностировать и сразу же снять болевые симптомы. Но, увы, не их причину. Осознание своей силы. умение не гасить боль, а докапываться до её первоисточника и устранять его по возможности - это пришло позже. Но и Нине Николаевне в тот раз я  помог. Потом ещё были какие-то Иван Иванычи, Марь Палны, Дарьи Петровны и Сан Санычи. Откуда они все взялись? Родственники и знакомые Нины Николаевны, родственники и знакомые  этих родственников и знакомых, да ещё родня и приятели этих самых родственников и знакомых.

Короче, к концу недели от боли я не мог поднять голову от подушки. Ныли руки, ноги, болел желудок, стояла темень в глазах - я почти ослеп. Раскалённый шар катался от виска к виску. Но температуры не было. Мама, разрываясь между градусником. грелками и настоями, сказала:
- Женя, ты не господь Бог, чтобы брать на себя все чужие болячки. Прекрати это, а то загнёшься. Не забывай про собственную боль!
- Мам, но нельзя же их прогнать. Они мне верят, надеются, что помогу.
- Тогда хоть плату бери, и не больше десяти человек в день!
- Ты что, с ума сошла?! Как это я деньги возьму, подумала?
- Жень, ты слепой, что ли? Мы в долгах. как в шелках, я уж и не знаю. у кого перезанимать! Сейчас они все здоровы, а ты тут лежишь, загибаешься, и лекарств чуть ли не на всю твою пенсию надо!
- Деньги брать я не буду!
- Тогда я буду!
- Только посмей!
- И посмею! Я не молодею, мне не выдержать уже двух работ. огорода и домашней каторги разом! У меня от одного вида картошки уже истерика начинается! Иногда, знаешь, и мяса хочется!
И она, хлопнув дверью, заперлась в ванной.

Потом со здоровьем у меня стало немного лучше.  Помчались неделя за неделей. И снова появились посетители. Удивляюсь своей матери, когда она всё успевала: и по дому хозяйничать, и на работу бегать, и больных принимать, в очередь записывать. Но мы стали жить легче. Стали появляться фрукты и сладкое к чаю, мама купила мне не очень дорогие, но вполне приличные зимние ботинки, себе - практичные удобные сапожки. Только местную газету почему-то перестала выписывать, сказала, мол, от негативной информации отгораживаюсь.
- Мам, откуда деньги?
- Подкалымила. Дополнительную работу дали.

Где-то в глубине души я догадывался, что это не так и что заработок тут совершенно другого - понятного! - происхождения. Но так не хотелось слышать этот внутренний голос. Всё, казалось бы, шло прекрасно, я изучал спецлитературу и себя и научился защищаться каким-то "стеклянным энергетическим колпаком" от чужих болячек. Но шило всегда вылезает из мешка.

***

Однажды пришла тётка. Казалось бы, из образованных. Но тех, что своего ни в чём не упустят. Горластая. Самоуверенная. Грудью шестого размера вперёд. Я посмотрел: рак и безнадёга. Куда как выше моих возможностей. Я извинился, конечно, про рак ничего не сказал, но говорю, что помочь, мол, ничем не сумею, тут к специалистам надо.
- То есть как это: не сумеете помочь?
- Я не умею это лечить. Ваш диагноз мне непонятен, я ж не господь бог.
- Что значит. не умеете лечить? Деньги, значит, брать умеете, а лечить - нет? Я что, зря столько времени на вас потратила?
У меня в голове сработало сразу; видимо, был уже внутренне к такому повороту дела готов:
- Деньги вам немедленно вернём. А лечить, не понимая диагноза, я не могу.
- Зачем мне ваши копейки?! Да  я ещё в налоговую службу сообщу, чем вы тут промышляете! И в милицию заявление напишу, чтобы шарлатанством не занимались! Смотри-ка, он ещё смеет отказывать!

Она ещё что-то очень громко возмущённо говорила, почти кричала, пытаясь сохранять величественный вид. Но я вышел из своей комнатки в зал:
- Мама, сколько ты с неё взяла?
- Пятьдесят рублей.
- Верни немедленно.
Мама поняла. Сразу вынула деньги. Выпроводила уже орущую без зазрения совести посетительницу. И тут снова звонок в дверь. Н а пороге - женщина с подростком:
- Простите. я к Евгению Александровичу попала?
- Да. здравствуйте. Заходите, пожалуйста.
- Здравствуйте, извините. Вы знаете, у меня к вам вот какая просьба...
- Да, слушаю. Пойдёмте в комнату.
- Видите ли, дело в том, что у меня сейчас совсем нет денег. Н могли бы вы посмотреть моего мальчика, у него такие сильные головные боли, а врачи ничего не находят, говорят, симулирует. Но я  заплачу, как только смогу, честное слово, заплачу, поверьте, пожалуйста!
- О чём речь, давайте посмотрим...

Подросток не был симулянтом. Но причина его болей, которые я чувствовал каждым пальцем, была неясна и мне. Я снял приступ, но матери объяснил, что ситуация будет повторяться, чтобы она не питала иллюзий.
Когда они ушли, мама сказала:
- Сынок, ты не прав. Я  не экономист, но всё равно скажу: время стоит дорого. А ты своё время даришь совершенно незнакомым людям. Я не говорю уже про услуги.
- Но они больны. Я ведь тоже болен. Кто, как не я, может их понять и помочь им.
- Вот и помогай. Но помощь свою цени. Тебя ведь используют, дорогой мой. А женщину эту я видела на рынке, когда сапоги покупала. Она как раз обувью и торгует. И это явно её собственный товар. А к тебе пришла - специально прибеднилась. Как ты только этого не видишь!
- Ну и бог ей судья! Лучше я одной женщине помогу, тем более не ей, а ребёнку, чем по-настоящему больного прогоню.
- Так-то оно так, Женя. Но ведь сегодня всё чего-нибудь да стоит! Когда ты идёшь на полчаса, скажем, к парикмахеру, то эти пятьдесят рублей должны лежать у тебя в кармане. Ведь парикмахер тебя их жалости не примет! Разве в магазине кому-нибудь отпускают хлеб из жалости? Вспомни, в каком положении мы были ещё два месяца назад! Разве тебе ботинки подарили, когда ты был совсем беспомощным, а?
- Но ведь ты сама меня так воспитывала, мама! Что надо помогать людям бескорыстно и тому подобное!
- Да, сына. Но тогда и время было другое, можно было бы путёвку в санаторий от собеса получить, хотя тоже было проблематично. Но всё-таки. Хоть какая-то социальная защищённость была. А теперь? Теперь каждый за себя! Дикий капитализм! Вот ты говоришь, бог ей судья? Очнись, какой бог? Какой бог помог тебе? А папе? А Юрочке? Ты не знаешь, когда ты лежал в реанимации, сколько я слёз выплакала в церкви, как я молилась, чтоб ты не остался инвалидом, и что теперь? Ведь мне даже заболеть нельзя, потому что один ты не выживешь!
- Мам, ну пожалуйста, не надо! Что ты говоришь? Бог-то тут причём? Ведь мой дар - от него!
- Может, и не причём! А вот только я давно думаю: может, та горластая и права, возьми-ка ты лицензию на частную практику, чтобы не было проблем ни с какими органами. Будешь зарабатывать на законном основании и не по пятьдесят рублей, будто это стыдно, брать; а столько, сколько твой труд, действительно стоит. Может, прозреешь немножко. Может, перестанут некоторые "особи" пользоваться твоей наивностью!
- Мама! Ну а если снова придут, пока я лицензию оформлять буду? Да и разве лицензия лишает права на бесплатную помощь неимущим? Они же сами меня находят!
- Да, находят! Это я виновата. Вот ты меня спрашивал, почему я местную газету перестала выписывать. Да потому что я теперь покупаю коммерческую газету и даю там бесплатное объявление, что ты принимаешь на дому.
- Мама, ну зачем ты!?
- А в обычную газету даже объявления без лицензии не дашь, и тоже денег стоит. Разве ж  мы обогатились за твой счёт? Я же не тысячи с посетителей беру, а только чтоб ты в месяц свой прожиточный минимум отрабатывал! Ты же видишь, что ни хороший ремонт, ни хороший отдых с лечением нам по-прежнему недоступны! Не то, что твоим клиентам! А тебя обманывали и будут обманывать!

***

Было больно. Голова раскалывалась, как никогда. Я лёг пораньше, но долго лежал с открытыми глазами и думал, думал, думал... Мама разнервничалась всерьёз, как бы не подскочило давление. В последнее время мне стало всё труднее её лечить, и понятно, почему. К тому же наши постоянные стычки привели к некоторой отчуждённости, и я как-то перестал её чувствовать. Иногда совершенно чужих людей я "видел" намного лучше, потому что они были нейтральны, отстранены от меня. Психологическая пуповина, связывавшая мать и дитя, видимо, порвалась, хотя умом я отчётливо понимал, что мама бьётся за меня. Она - мой вечный защитник независимо от того, сходятся наши взгляды или нет. И я подумал, что в своей самоотверженности она дошла до последнего предела душевных сил, ей надо устроить отпуск и подлечиться по-настоящему, комплексно. Ведь если заболеет она, обострятся и мои болячки. В этом она совершенно права. Этой своей прозорливостью она и пыталась нейтрализовать мою слепую житейскую недальновидность, как умела...
Потом я уснул...
... Утром встал совсем разбитый, решил помириться с матерью и сделать, как она сказала. Почему-то было очень тихо, не слышалось привычной утренней суеты. Неужели мама проспала на работу? Я постучался к ней в комнату, зашёл. Она лежала так, что я сразу понял неладное. Послушал пульс и бросился к телефону вызывать скорую.

В глазах потемнело. Теперь - навсегда.