Кто ты, душечка?

Кто ты, «душечка»?

Мысли о жизни и литературоведении по мотивам рассказа А.П.Чехова.

(В статье использованы критические мнения и ссылки на Интернет-ресурсы:
www.phil63.ru/a-p-chekhov-dukh-dusha-i-dushechka [1] и http://www.ruslibrary.ru/default.asp?trID=275.

Любые возможные совпадения с мнениями, высказанными в публикациях иных авторов, прошу считать случайными – я не имела возможности с ними ознакомиться. В связи с этим, заранее благодарна за замечания и информацию о наличии таких публикаций, что позволит скорректировать данную статью, не нарушая авторских прав третьих лиц).

   Звонок подруги. Слезы и жалобы. Она на грани развода с мужем. Очередной грани, потому что эти периодические вулканические семейные явления у них продолжаются не один год. Причины? Зря говорят, что все счастливые семьи счастливы одинаково, а каждая несчастливая семья несчастна по-своему. Всё как раз наоборот. Вот и у подруги всё – как у всех: не сошлись характерами. Это после стольких-то лет, впрочем, обильно разбавленных скандалами по поводу поздних возвращений мужа домой, ревности, упреков в безответственности и лени, с которой он не хочет шевелить пальцем, чтобы зарабатывать больше ради семьи, не хочет посидеть с детьми, когда жене нужно заняться каким-нибудь своим делом «для души» – посмотреть сериал, почитать книгу, поболтать с подругой. Чего уж там! У них даже художественные вкусы никак не сходятся: муж любит народную музыку, жена – попсу, муж любит фильмы с Пьером Ришаром и Шварценеггером, а жена – с Клуни и Сталлоне, муж любит Пушкина, а жена – современные женские романы, муж восхищается картинами Леонардо и Шишкина, а жене они оскомину набили – ей по душе созерцание творений модных молодых художников, ведь это же более актуально сегодня, чем наскучивший, избитый, допотопный Да Винчи или шишкинские «Сосны, освещенные солнцем» - что, она сосен никогда не видела, что ли? Чтобы быть современным, образованным, культурным человеком, считает жена, надо быть «на пике», ориентироваться в современном искусстве, а не копаться в его вековом хламе, пусть даже он и образовался в эпоху Возрождения или золотого русского классицизма.

   Муж любит уйти к старому другу и выпить с ним такое количество водки, после которого домой он приходит за полночь. Нет, не приходит, конечно, – перед дверью, которую открывает ему жена, он стоит на карачках, поскольку подняться во весь рост уже не может. Впрочем, открывает она ему не всегда – ждет до утра, когда муж проспится под и за дверью.

-Послушай, может, у него есть причины так поступать? Может, дома ему скучно, вот он и ищет утешения на стороне, в смысле, у друга, в выпивке?
-Хочешь сказать, ему со мной неинтересно? А мне каково с ним? Обо мне, моих интересах он подумать не может? – сквозь всхлипы сетует подруга.
-Но ведь что-то ты в нем нашла, когда согласилась выйти за него замуж?
-Ну да, он так красиво ухаживал. А теперь ему даже помыться лень перед тем, как со мной в постель лечь. И это интеллигентный человек, кандидат наук!
-Послушай, все-таки он женился на тебе, когда ты была уже не молоденькой, невинной девушкой, а женщиной с ребенком от другого мужчины. Ты только подумай – не каждый смог бы принять чужого сына, как своего. А он стал ему отцом, официально усыновил…
-Ну да, - саркастически замечает подруга. – Только обеспечить не может ни его, ни нашу общую дочь…
-А что ты сделала для того, чтобы он так не поступал, чтобы хотел обеспечивать, зарабатывать, не напиваться с друзьями?
-Что?! – почти свирепеет она. – Это я должна для него делать?! Я его обстирываю, еду ему готовлю, сплю с ним,  грязным, в конце концов, пьяного его на себе иной раз в квартиру втаскиваю. Этого что, мало? И о детях я забочусь больше него! И зарабатываю больше, чем он. Да лучше жить одной, чем с таким мужем! Найти любовника, которому ничего не должна, и довольно!
-С любовником, видимо, да, все гораздо проще. Но ведь он – то есть, то нет, тоже никому ничего не должен. Тем более, твоим детям. Так все-таки – что ты сделала, чтобы быть интересной для собственного мужа, чтобы быть счастливой с ним? Это же, в первую очередь, нужно тебе самой, чтобы ты – ты! – была счастлива!
-Вот именно – я! – не слышит меня подруга. – Так что ни под кого приспосабливаться я не желаю, - уже твердым голосом говорит она, хотя в нем чувствуется обида, теперь – на меня, никудышную утешительницу и советчицу. – Я не чеховская «душечка». Я личность и требую к себе элементарного уважения!

   Требует. И мне становится жаль их обоих – и жену, и мужа, - почти нестерпимо. Это большое несчастье для каждого члена семьи – требовать любви и уважения, когда их нет. Такие вещи невозможно, нереально вытребовать. Скорее, наоборот, своими требованиями можно те малые остатки прежних любви и уважения потерять. Уже навсегда. Любовь и уважение можно – нет, не купить, не вымолить – их можно только заслужить. Своим трудом, трудом собственной души.

-Ты попробуй, - говорю я ей, - заинтересоваться тем же, чем он, найди точки соприкосновения: слушай его музыку, читай то, что он читает, говори с ним об этом. Ведь есть же и в этом что-то интересное, новое. Вот и попробуй найти его для себя. Если муж задержался на работе или у друга – ты его не ругай, а пожалей, может, у него какой внутренний конфликт, посочувствуй ему, попытайся понять, почему он пьет и идет из дома. Возможно, все и наладится. Ты только попробуй, вдруг получится.
-У меня у самой внутренних конфликтов предостаточно. И прогибаться под такого урода я не намерена. Пусть «душечки» прогибаются.

  Опять «душечка»… Далась ей эта «душечка». Открываю собрание сочинений Антона Павловича Чехова, перечитываю рассказ «Душечка», подзабытый со школьных времен. С грустной улыбкой вспоминаю, как нам преподносили его героиню Оленьку бесхребетным, беспринципным, аморфным существом, принимающим форму того, с кем она в тот или иной отрезок времени общается. Не-личность, глупость, серость, обывательщина – каких только эпитетов не получала эта скромная женщина, пережившая всех своих невзрачных, но любимых мужей и взявшаяся за воспитание чужого сына!
 
«Она постоянно любила кого-нибудь и не могла без этого. Раньше она любила своего папашу, который теперь сидел больной, в темной комнате, в кресле, и тяжело дышал; любила свою тетю, которая иногда, раз в два года, приезжала из Брянска; а еще раньше, когда училась в прогимназии, любила своего учителя французского языка. Это была тихая, добродушная, жалостливая барышня с кротким, мягким взглядом, очень здоровая».

   Многие считают ее рабой, «рабой любви», то есть внутренне НЕСВОБОДНОЙ, - и противоречат самим себе, поскольку тут же говорят, что она представляет собой СВОБОДНУЮ, аморфную материю, не имеющую формы. Утверждают, что у нее нет собственной жизни, т.е. собственной формы жизни, и снова, тут же, незаметно для самих себя, опровергают самих же себя – наглядно демонстрируя чеховским текстом, что форма жизни Оленьки-«душечки» - это любовь. С явным намерением как-то принизить душевный и духовный уровень Оленьки говорят, что ее любовь обезличена, будто забывая строки рассказа, в которых идет речь о том, что «душечка» Оленька любила каждого из своих мужчин в соответствии, если так можно выразиться, именно с его личностью: если он занимался лесом, она всё знала про лес, если он жил театром, и она им жила, а если это был мальчик-школяр – она интересовалась всем, чем он занимался в школе. Причем искренне, нелицемерно интересовалась! Что же в этом обезличенного? Обезличенность здесь была, пожалуй, только в одном – полное, абсолютное отсутствие у Оленьки эгоизма как высшей степени гордыни собственной личности. Но вместо признания этих ее, без сомнения, достоинств, критики пишут о ней следующее:
«Душечка несвободна в своих состояниях, не способна понять их внутреннюю структуру и тем освободиться от власти над ее душой тех, кого ей «случилось» полюбить... Собственно, она к этому и не стремится. Напротив, она нуждается в том, чтобы ею кто-то «руководил», давал направление ее мыслям, был тем человеком, к которому она могла бы приложить свои силы и свою заботу…»[1].

   Однако Оленьку никто ни к чему не принуждает, поэтому считать ее несвободной, рабой – неправомерно. Она всегда поступает в соответствии со своими естественными душевными и духовными потребностями – да-да, поскольку она, фактически, живет по духовным, Божьим законам любви, по движениям своей души – и только! Для нее все это – естественно, «природно». Но именно это и означает, что ее любовь – вовсе не условная, как пишет критик, а безусловная, практически – безусловно-рефлекторная. Это – именно ее, а не чья-то еще жизнь. Жить вместе с другим человеком тем, чем он живет  – это тоже вполне оформленная собственная жизнь. То, что принадлежит жизни другого человека, его интересы, занятия, становится своим, личным, даже очень личным для Душечки. Она вся проникается этим.

   Немудрено, что большАя часть интеллигенции, которая о себе всегда высокого мнения, о своих личностных, самостных качествах, своих силах, своем интеллекте и духовном развитии – немудрено, что она столь презрительна и снисходительна к Душечке, а если и говорит о положительном в ее характере, так только о жертвенности и любви в их самом примитивном варианте. Всё из-за того же – из-за якобы отсутствия у Душечки зрелой личности. А что же есть эта их «зрелость»? Помнится, еще Г.Х.Андерсен утёр нос всем тем, кто считал себя вполне «зрелым» и оставлял за собой гордое право безапеляционно судить об окружающем, вешая ярлыки, например, о том, как прекрасно платье короля. Но гораздо более зрелым среди всей этой показной шелухи оказался маленький, «незрелый» душой и духом ребенок, крикнувший правду: «А король-то – голый!» Как часто незрелостью нам представляется чья-то зрелость – разумеется, для оправдания нашей собственной незрелости!

   Сценки из жизни. Годовалый мальчик, сидя в детской коляске на улице видит двух дядей: один – местный пьяница, страшненький, высохший, как Кащей, но улыбчивый, второй – вполне приличный продавец с лотка, у которого этот пьяница и покупает какую-то бытовую мелочь. Оба мужчины улыбаются малышу, но тому почему-то – почему же?! – больше нравится пьяница. Мама малыша присматривается к дядям и вдруг обнаруживает, что, действительно, лицо пьяницы несомненно добрее и светлее, чем лицо второго – жесткого, трезвого мужчины, занятого делом. Вот тебе и пьяница… Надеюсь, читатель поймет разницу: всё это сказано не к тому, чтобы быть таким же, как этот пьяница, а к тому, что неплохо бы быть таким же добрым и открытым, как этот пьяница.

   Пятилетний мальчик идет с бабушкой по дороге. Навстречу им – тетя с ребенком лет трех. Тетя ругается за что-то, наконец, со злостью пихает от себя ребенка, и тот, споткнувшись, падает, заливаясь плачем. Бабушка скорбно, но корректно молчит и проходит мимо, однако, ее внук вдруг разворачивается, подходит к рассерженной тете и строго говорит:
-Как вам не стыдно! Такая большая тетя – и обижаете маленького ребенка!
Для тети и бабушки – немая сцена. А что тут скажешь? «Устами младенца глаголет истина». 
   Вот так младенцы часто оказываются более мудрыми и зрелыми, чем мы, взрослые, даже вместе взятые.

  И откуда только берутся у господ интеллигентов эти ярлыки: вот этот – личность, а этот – нет? Какими критериями они при этом руководствуются? Наташа Ростова – личность, «тургеневские девушки» - личности, Скарлетт О’Хара – личность, Жанна д’Арк – личность, Софья Ковалевская – личность. А вот Душечка – нет. Не дают они ей, горемычной, такого права – быть личностью. Нет-де у нее самостоятельности. Но, позвольте, как же нет? Эта женщина всегда самостоятельно принимала решение, за кого ей выходить замуж, чем ей заниматься, сама решила отдать собственный дом нуждающейся семье, члены которой, по правде-то сказать, никем ей не приходились. Ну, кто из нас, свободных, самостоятельных личностей, на такое способен? Кто способен любить, воспитывать, отдавать себя всего, без остатка чужому ребенку? Причем, не ожидая никакой благодарности, которой, кстати, нередко даже от собственных, родных детей ждут, надеются на нее, обижаются за ее отсутствие. А тут – полная самоотдача, ничего не только НЕ ТРЕБУЮЩАЯ, как в семье моей подруги, с которой и начался этот рассказ, – а даже ничего НЕ ПРОСЯЩАЯ взамен.

  Так была ли Оленька личностью? Тем более – зрелой, свободной личностью, способной к некоему положительному творчеству? Множество литературоведов, критиков насмешливо покачают головой. Нет, говорят они, у нее не было собственных мыслей, собственной оценки явлений, самой жизни у нее не было, потому-то ее и окружала пустота, когда с ней рядом не было руководящего мужчины – объекта ее любви.
  «Это – непочатая, не жившая, а потому и непорочная душа, которая так и не заняла в мире своего «места». А так как место это не выявлено, не определилось, то перед нами не душа, а только «душечка», то есть возможная, но еще (или уже) неопределившаяся (в духе) душа... Индивидуализация души, ее само-определение возможно лишь тогда, когда чувство, желание, останавливаясь на каком-то предмете, достигает безусловной силы. Эта безусловность, императивность желания, чувства, страсти делает «абсолютным» и предмет желания (для желающего его), а потому единственным и незаменимым предметом. Такое чувство, такое переживание как событие внутренней жизни человека необратимым образом определяет душу, делает что-то для нее возможным, а что-то – нет, что-то желанным, а что-то, напротив, нежелательным. «Метафизическое апостериори»… дает человеку вполне определенную (пусть от него и скрытую, но реально работающую) «точку отсчета», некую аксиому души, позволяющую иметь к тем или иным событиям, явлениям жизни свое отношение. Такого рода индивидуализации чувства и души у Душечки не произошло: любовь ее была естественной, «природной», а потому условной, заменимой... Константой для Оленьки оставалась любовь вообще и тот (не важно – «кто именно»), к кому можно было бы «припасть» душой, а не любимый как незаменимый, единственный» [1].

   Ну и ну… Будто уважаемый автор этого абзаца и рассказа не читал… Разве не было у Оленьки собственного отношения к жизни? А кто же тогда вместо нее советует ветеринару Смирнину помириться с изменившей ему женой и простить ее – ради сына? Разве Оленька спрашивала об этом у своего тогдашнего мужа? Нет, это совет, который она дает самостоятельно, и, как видно из дальнейшего чеховского повествования, Смирнин, вняв этому мудрому совету, пожалуй, стал счастливее, чем тогда, когда чувствовал себя оскорбленным изменой жены. Хочется спросить вслед за Владимиром Маяковским: «А вы могли бы…?». Что, слабО последовать такому совету?

   С другой стороны, с чего это всем нам так часто стали вбивать в головы, что, отказавшись от самостоятельности, принимая чужое мнение как единственное, ты неминуемо перестаешь быть личностью? Человек всегда остается тем, кто он есть, что бы он ни делал, какие бы поступки ни совершал, и что бы он сам о себе ни думал, или другие – о нем. Если он зрел и самостоятелен в мыслях и в изложении взглядов, это совсем не значит, что он – свободная личность, что однажды он вдруг не проявит инфантилизма. Если человек труслив – на него вешают условный ярлык труса, но ведь это вовсе не значит, что в определенных обстоятельствах он вдруг не сможет проявить смелость. А если, наоборот, он по жизни храбрец – это вовсе не значит, что однажды он не струсит, не смалодушничает. Если честен – не значит, что он до самой смерти останется таким. А клеймо лжеца отнюдь не исключает, что человек однажды, в решающий, судьбоносный момент, скажет правду.

   Личность, ее характеристики – настолько подвижные понятия, что кажущееся отсутствие у нее или отказ ее от каких-либо уже имеющихся у нее черт и принятие некоторых других вовсе не говорит о том, что она перестала быть личностью или превратилась в другую личность. Это та же самая личность, только с модифицированными качествами. Как в химии: например, есть основания, и есть модифицированные основания. Но при этом они все равно остаются основаниями, с присущими им основными свойствами. А личность – остается личностью, сколько бы она ни модифицировалась. «Был слабой личностью, стал сильной» или, наоборот «был сильной личностью, стал слабой» - это нонсенс, потому что личность все равно одна, только проявляет она то свои слабости, то силу.

   «Душечка» - обезличенная личность? Нет, и лицо этой личности – как зеркало, в котором отражаются лучшие качества другого человека, того, кого она любит. Можно даже сказать, любовь Душечки облагораживает эти качества каждого из ее мужчин. Пожалуй, подлинного личностного лица нет у того, кто, подчинив себя идеологии толпы, приняв ее мнение, вместе с ней озабочен поисками модной одежды, жилья, машины, престижной работы, выгодного брака, соответствия всему этому, оригинальности и т.п. Вместо лица у таких – условная, обезличенная маска этой самой толпы, за которой конкретного лица не разобрать. Маска этакой условной, обезличенной личности.

    Считается, что в Душечке ничего не оставалось от каждого из ее мужчин. Сначала, как первый, она любила театр; потом, уже будучи за вторым, считала, что театр – это глупости, а главное – это лес, которым занимался ее тогдашний муж; с третьим для нее самым важным стала ветеринария. Поэтому нам представляют Душечку пустым флюгером, следующим за порывами изменчивого ветра. А если «ветра» не было: после того, как она оставалась одна, без очередного мужа, без очередной опоры, «царя в голове», - для нее наступала пустота. Но давайте-ка задумаемся над этим поглубже, отсекая интеллигентские философские бредни с неудобоваримыми терминами, вроде «метафизического апостериори».
   Критики пишут:
   «Душа Оленьки внутренне не определилась и как бы не имеет собственной плотности, своего «жизненного мира». Ее искренность и бескорыстие, ее способность жить другими и для других в чеховском описании предстает как женственность сама по себе, как материя в античном (платоновском) смысле, то есть как лишенность формы и жажда формы. У Оленьки нет собственной жизни, но именно поэтому она готова принять любую форму, жить (содержательно) любой жизнью» [1].
   «С «идеями» у Душечки плохо, то есть сама она их не вырабатывает, но в то же время лишена счастливой способности русских интеллигентов и полуинтеллигентов черпать «мысли» и «идеалы» из книг, что сильно затрудняло ее жизнь» [1].

    А, каково! Может, это снова лишь невнимание к тексту чеховского рассказа? Тогда просто необходимо еще раз напомнить, что это личные, и только личные «идеи» Душечки – посоветовать Смирнину простить свою изменницу-жену, а потом и отдать им собственный дом. Никакой муж ей этого не говорил, и никто не просил ее об этом.

   В отсутствие объекта любви пустым мир казался Душечке только оттого и тогда, когда не было самого главного и настоящего, что и воспринимала всегда таковым душа Душечки – возможности любить, отдавать свою любовь. Театр или другое искусство, лес, ветеринария, бизнес, и т.д., и т.п. – человек может прожить без всего этого. Это неоспоримый факт, потому что когда-то люди, действительно, могли не только обходиться без этого, но и умели быть счастливыми без всех этих наносов цивилизации. И снова, надеюсь, понятна разница: смысл не в отказе от театра, леса, ветеринарии и т.д. для того, чтобы быть счастливыми. Смысл – в понимании того, что счастье не может зависеть от наличия театра, леса, ветеринарии и т.д. Оно зависит только от нас самих, нашего выбора отношения к жизни. Просто мы настолько привыкли ко всему, что нас окружает, и чем мы увлечены, что нам уже кажется: никак нельзя прожить не только без театра, но и без автомобиля, колбасы, холодильника, компьютера и т.д. А ведь даже сейчас на земле есть СЧАСТЛИВЫЕ люди, спокойно обходящиеся без всего этого. «Не презирайте жизненные блага, лучше поделитесь ими с другими», - говорят нам по радио. Это тоже верно, и, разумеется, глупо призывать к отказу от всего, что облегчает нам жизнь, от налаженного быта, комфорта. Но не стоит и считать, что нарушение этого комфорта непременно должно сделать нас глубоко несчастными людьми. Несчастен тот, кто так считает. Несчастен уже заранее, еще до упомянутого нарушения. Повторюсь, как ни избито это звучит: дело не в жизненных благах, а в самом человеке.

    По сути, жизненные блага – та же пустота, вернее, те условности, которыми мы все пытаемся заполнить нашу жизнь, в которой нет смысла, если нет… любви. Театр, бизнес, лес, богатство и прочее – бессмысленны, если в них нет любви, которую можно отдавать только кому-то, а не лесу, театру, ветеринарии и т.п. Вот эту-то пустоту и бессмысленность  из-за  временной невозможности дарить свою любовь и чувствует Душечка, когда остается одна.

   Это – не та любовь, о которой теперь пишут в глянцевых журналах и, кажется, рассказывают в «Доме-2». Это – совсем иная любовь, которая приносит не сиюминутное счастье, не на год и не на десять лет с последующим разводом-«разбегом» партнеров, а любовь, рядом с которой это человеческое счастье живет постоянно, как ровно горящая свеча, светлая и теплая. Она может немного угаснуть, если вдруг исчезнет объект любви, но с новой силой обязательно разгорается вновь, когда объект находится. Она не обезличена, а подобна хорошего качества глине, которая может принять форму любого сосуда, а потом, если понадобится, вновь переплавится, но уже в другую форму, не менее совершенную. Но это вовсе не значит, что такая глина бесформенна! Это значит, что все эти формы потенциально скрыты, заложены в ней до нужного момента, она уже несет их в себе, а потому – она несравненно богаче тех, кто не имеет в себе такого потенциала.
Душечка страдала, когда ей некому было дарить эту любовь. Что же она не искала ее, спросите вы? И будете не правы, потому что ей не нужно было искать – судьба, Бог посылали ей очередной объект. И снова воцарялась гармония жизни. Это была поистине вечная любовь, поскольку ее наличие напрямую от существования или отсутствия ее объекта никак не зависело. Она просто была, всегда, как факт, как данность.

    Но при этом любовь Душечки вовсе не безликая – она всегда направлена на конкретного человека, на его личность, какой бы эта личность ни была. И, таким образом, она всеобъемлюща, потому что Душечка, в принципе, могла любить любого, кто в этом нуждался – в любви, поддержке, домашнем тепле, сочувствии. Она – универсальна, и потому Душечка могла бы, по-видимому, быть счастлива с любым человеком, который стал бы непосредственным объектом ее любви, и осчастливить такого человека, разумеется, если бы и он любил ее. И в этом-то еще большая ценность такой любви! Это не я говорю – это, только другими словами, мысль Антуана де Сент-Экзюпери: «Любить – это значит смотреть не друг на друга, а смотреть вместе в одном направлении».
   
   Для Душечки это направление задавал любой ее муж. Кстати, судя по рассказу, ее мужьям было с ней очень хорошо – они тоже были счастливы, как и она. Ну, и чего же больше нужно любому человеку, каждому из нас, как не счастья?
   
   Представляю, как посмеются над этими рассуждениями те, кто не считает возможным существование счастливой семьи без сексуальной и психологической совместимости. А вот семьи Душечки с любым из ее мужей были счастливы, хотя Чехов нигде не говорит о том, были ли Душечка и ее мужья совместимы по вышеуказанным пунктам. Скорее всего, ни Антон Павлович Чехов, ни его герои, ни их прототипы тогда о такой совместимости просто не задумывались.

   Имей Душечка собственное мнение, отстаивай его, препирайся с одним мужем по поводу постановки пьесы, с другим – по поводу заготовки леса, с третьим (мужем, правда, он стать не успел) – по поводу ветеринарных проблем – была бы она так же счастлива, какой была при видимом отсутствии собственного мнения? Вспомните «Укрощение строптивой» В.Шекспира. Пожалуй, героиня этой пьесы, разумеется, до своего «укрощения» – полная противоположность Душечке. Отсутствие собственного душевного мира и, как следствие, семейного счастья, счастья в личной жизни – вот тяжелый плод строптивости.
Есть у Николая Рубцова удивительное стихотворение про доброго Филю:
«Я запомнил, как диво,
    Тот лесной хуторок,
Задремавший счастливо
     Меж звериных дорог...

Там в избе деревянной,
    Без претензий и льгот,
Так, без газа, без ванной,
     Добрый Филя живет.

Филя любит скотину,
     Ест любую еду,
Филя ходит в долину,
     Филя дует в дуду!

Мир такой справедливый,
     Даже нечего крыть...
-Филя, что молчаливый?
   -А о чем говорить?»

   Вот, пожалуйста, тоже довольно яркий образчик отсутствия у личности особенного, собственного мнения, самости своей, или – точнее, - самодурости. Или вспомните, к примеру, киношного Савву Игнатьевича из фильма М.Козакова «Покровские ворота». С виду – обыкновенный ремесленник, без образования, подкаблучник жены. Скажете, он не личность? Еще какая личность! Нам бы у него поучиться – отзывчивости, способности сочувствовать, самоотдаче!

   Было у Душечки собственное мнение – просто оно соответствовало тому мнению, которое в тот или иной отрезок времени имел ее муж. А когда мужа не было, не было объекта, которому можно было отдавать свою любовь – мнение было пустым, потому что оно было ни к чему. Ей это казалось отсутствием собственного мнения и тяготило ее – как знать, почему? Может, как раз оттого, что вокруг почти во все человеческие времена не иметь собственного мнения было, мягко говоря, немодно. Вот и терзалась бедная Душечка, что она его как будто не имеет. Но она и понять-то не могла своей чистой душой, что плохого, если у тебя нет собственного мнения о каждом предмете, который видишь: «как стоит бутылка, или идет дождь, или едет мужик на телеге, но для чего эта бутылка, или дождь, или мужик, какой в них смысл, сказать не можешь и даже за тысячу рублей ничего не сказал бы»!
 
   Нет в этом ничего плохого. Будет, кого любить – будет и мнение, и смысл. Во всём. Так у нее и было. Потому что в реальности, действительно, нет никакого смысла ни в бутылке, ни в дожде, как таковом, ни в как таковом мужике на телеге, а всё это приобретает смысл только в связи с чем-то: бутылка – если кому-то нужно утолить жажду или поставить в нее цветы, если это нужно кому-то; дождь – если он кому-то нужен, то имеет положительный смысл, а если, наоборот, он кому-то мешает, то тот же самый дождь становится уже не так хорош. И мужик на телеге может ехать по доброму делу, а может – на разбой, поэтому и смысл у одного и того же мужика будет разный. Потому и нет для Душечки смысла в перечисленных предметах и явлениях, потому что ей они как таковые в данный момент попросту не нужны и отсутствует тот, кому они могли бы быть нужны. И это естественно, а вовсе не свидетельствует об отсутствии у нее личного мнения или о бессмыслице ее собственного существования. В конце концов, ее «личным мнением» можно считать как раз осознание бессмыслицы окружающих явлений и предметов в отсутствие конкретного объекта любви.

  Интеллигентные критики насмехаются и над мужьями Душечки, дескать, все они представляли собой очень невзрачные, заурядные, ничтожные личности. Ну, уж какие были, обыкновенные, банальные, работяги, звезд с неба не хватали, занимались тем, чем Бог послал. Причем, по всей видимости, занимались честно, поскольку никакого особенного богатства за свою жизнь не нажили. Знаете – почему? У них не было той резко выраженной сАмости, гордости, утверждения собственной «личности», как у нас, современных людей, большинство которых из кожи лезут, чтобы достичь положения в обществе и тому подобного.   
  А вот мужья Душечки, похоже, никуда особенно не лезли.
  Что же касается их «серости», то тот самый третий, несостоявшийся муж Душечки, Смирнин своим примирением с женой-изменницей через собственную гордость переступил, простил. Редко кто из современных мужчин способен на такое. Еще и кичатся этим, своей гордостью, подзуживают друг друга: «Ты мужик или не мужик?» Впрочем, женщины в аналогичных ситуациях тоже хороши: «Где твоя гордость?» - гневно взывают они к плачущим подругам, которым изменяют мужья.
   
   А если опять-таки задуматься – какая внутренняя сила нужна, чтобы простить измену собственного супруга или супруги! Вот вам и посредственность, вот вам и «серый», по словам критиков, ветеринар Смирнин! Ответьте себе, кто сильнее: тот, кто, от злобы и обиды надувшись пузырем в собственном углу, проклинает изменницу или изменника, или тот, кто готов забыть случившееся, и первым идет навстречу – простить, сохранить семью?
«Слабый не может прощать, прощение есть свойство сильного», - говорили в старину. То есть способность прощать характеризует силу личности. А что мы имеем теперь…

    В нашем обществе сильной личностью считают бизнес-леди, достигшую вершин самостоятельно, смело оставляющую позади мужа-пьяницу, бездельника, ловеласа и т.п., но слабой, глупой, тряпкой, размазней, дурой – женщину, которая всю жизнь терпеливо, без обид, без «не могу» «тащит» на себе и мужа-пьяницу, дебошира, и детей… А ведь если мы говорим, вопим «не могу» (этого принять, понять, простить, терпеть, нести, строить, выносить, сделать, жить не могу) - это уже не сила. Слабость это, уважаемые господа.

   Ах, как перепутались у нас понятия: силы-слабости, мужества-слюнтяйства, малодушия-великодушия и много-много других! А сколько мук душевных испытывают люди из-за этой путаницы, сколько несчастья…

    По поводу «творческих способностей» Душечки критики пишут:
   «Ольга Семеновна – сама материя как чистая возможность, но это (материя как возможность) не положительная возможность творчества, не возможность творческого акта, а отрицательная возможность как чистая перцептивность, как чистая восприимчивость» [1].

   Однако, вопреки подобным заключениям, Оленька умела строить, творить свои отношения с каждым из разных своих мужей таким образом, что каждый раз у них рождалась счастливая семья. Душечка, без сомнения, была творцом каждой своей семьи и ее счастья. И это называют отсутствием у Оленьки способности к творчеству? СлабО нам, «творческим личностям», так творить собственные семьи…

   Нельзя согласиться с теми, кто утверждает, будто у Душечки не было никакого душевного, духовного движения, прогрессивного творчества. Было! Она всегда менялась под действием очередного объекта своей любви – она модифицировалась, творила вместе с каждым из своих мужей, решая те же проблемы, которыми занимался и очередной муж. А росла ли она духовно? Показатели духовного роста у каждого из нас могут быть разными – это зависит от того, какой системы духовных ценностей мы придерживаемся.

    Что же касается Душечки, то, исходя из так называемых общечеловеческих ценностей, можно сказать, что духовный рост у нее, несомненно, был, а именно: от жалостливости и простого, «приземленного» женского желания иметь хорошую семью, работящего мужа – до жертвенности собственной недвижимостью для блага, по сути, чужих людей, до материнской любви к чужому ребенку. И это движение называют статичностью, отсутствием духовного роста! Ай да интеллигенция! Ай да мудрецы!

   Иногда с грустью кажется, что, выйдя из «Шинели» Гоголя, мы – любой из нас – так и не дорастаем в своей жизни до «Душечки» Чехова…

   Что хотел сказать своим рассказом сам Антон Павлович – не знаю, наверняка об этом написано в чьих-нибудь воспоминаниях. Впрочем, восприятие любого литературного произведения часто во многом зависит от того, как его прочесть: с веселой или злой иронией, с доброй улыбкой или снисходительной усмешкой, с восхищением или отвращением, или даже с холодноватым, монотонным равнодушием, как делают нерадивые ученики на школьных уроках литературы при чтении вслух по ролям. Верующие люди читают и воспринимают с благоговением то, что написано в Библии, принимая это, как закон, как нормы их жизни, а бесстыдствующие – цинично насмехаются над тем же самым текстом. С бесстыдно-ироничной усмешкой можно прочесть даже бессмертное лермонтовское «Погиб поэт, невольник чести…», и весь ужас такого циничного отношения, тем не менее, не исключает для кого-то возможности подобного прочтения. Как прочтешь – такие и ощущения, и следы от прочитанного в душе останутся.

   Так и с «Душечкой» – с какой бы мыслью она ни была написана гениальным автором, для читателя ее смысл и поучительность в большой мере зависят от того, как ее читать, с каким отношением, восприятием.

  Плохо это или хорошо – жить так, как Душечка? Разумеется, у каждого свой ответ на этот вопрос, свой выбор.

  Но, возвращаясь к началу данного повествования, думается: будь моя несчастная подруга хоть капельку похожа на всем известную Душечку, – она была бы несравненно более счастлива и как женщина, и как личность. Дай-то Бог…

лето 2009 г.