Дорога в Никуда. Гл 4. Суровые будни - 33

XXXIII
25/XII – 1967
ФЕРГАНА
Майе Доманской

                Здравствуй, Майя!

Спасибо за письмо, спешу ответить в надежде, что ответ получишь до Нового Года.

Поздравляю тебя с наступающим праздником, желаю здоровья, успехов и счастья в любви! (Если, конечно, повезет: год-то наступает високосный).

Прихожу к мысли, что переписка наша имеет странную природу: твои письма – крошечные кристаллики катализатора, вызывающие на другой окраине страны бурную эпистолярную реакцию. Ты подбрасываешь свои ярые крошки, чтоб заполучить результат процесса – мое письмо, я же изнываю по этим крошкам, чтобы пробурлить в душевном автоклаве и не рехнуться раньше времени. Серьезно – письма стали наркотиками.

Предполагать ты можешь что угодно, а писать мне не хочется. Думал приехать в Красноярск и выплакаться в бретельку твоего сарафана, но…
Вову Штана с работы не выгнали, маэстро проявил по отношению к нему широкий либерализм. А со мной дирижер считай, что подружился. Я для него палочка-выручалочка: во-первых – в любой момент могу заменить Вову на его посту, во-вторых – обстоятельство это заставляет Вову держать хвост в чрезвычайно поджатом положении, в-третьих – не шибко-то разбежишься залучить путевого музыканта, чтоб играл, не пил и мог шататься с цирком.

Потом какие-то темные дела и с другими музыкантами. Инна вот на пятом месяце, что – она будет с грудным ребенком таскаться по цирковым квартирам? Или отпустит своего Славика-красавчика ездить без нее? Славик наполовину цыган и по-девчоночьи хорошенький. Да и не дело трубачу такого уровня играть в тряпичном балагане. Единственный наш саксофонист-альтист, оказывается, будущий музыкальный эксцентрик, у него с женой, как говорят тутошние аборигены, репетиционный период. Жена у него похожа на узбечку, выходит наряженная в парад, но больше ничего не делает. Стало быть, основная надежда на двух босяков: веселого и пьяного Штана и нелюдимого, но трезвого Далматова.

Но все эти проблемы – тучки на горизонте будущего, а сейчас наш оркестр просто великолепный. Артисты на него чуть не молятся, ставят в пример, дескать, не каждый стационар таким коллективом может выхвастаться, директор даже на премии музыкантам расщедрился. В том числе и одного твоего знакомого порадовал двумя лишними червонцами. Сильнейший трубач, сильнейшая пианистка, сильнейший ударник, не сильнейшая, но очень крепкая группа саксофонов. Причем, в звучание последней я внес весьма значительную лепту: транспонировал на кварту вверх партии второго альта и играю их, когда нет партий второго тенора, а иногда и вместо них, так как с моей новацией регистр группы куда лучше.

Партии сначала переписывал, но писать лень, решил переучить клавиатуру саксофона. Сначала требовалось усилие воли, чтоб глядя на ноту «до» брать «фа», но сыграло роль феноменальное умение играть на нескольких инструментах. Какая разница – выучиться играть еще на одной разновидности саксофона! Сижу вот, играю альтовую партию, а до Якимовича вдруг доходит, что играю ее не переписанную! Его чуть кондрашка не хватила. Почему-то не обратил внимания на хорошее звучание группы, зациклил факт – играю на теноре не переписанную альтовую партию! Смеха было. Но однажды музыкальная акробатика сыграла злую шутку. Играю свою, теноровую, партию, задумался и, ни с того ни с сего, начал ее транспонировать. Маэстро подпрыгнул, а я какое-то время никак не мог вернуться в теноровую alma mater.

Хозяйка новой квартиры – сволочь и рвань. Я купил себе три бутылки довольно дрянного рома, так она из них одну, почитай, выжрала (я угощал) а полторы стибрила. А раз прихожу после представления домой, стучусь. Молчание. Еще стучу. Молчание. Я уже не стучусь, а зублюсь. Молчание. Я ломлюсь!!! И тут чей-то детский голосок пищит с четвертого этажа: «Дяденька, она пьяная-пьяная дома!» Пнул дверь и побрел обратно в цирк. Пришлось ночевать в вагончике.

Сначала был Ташкент: включил электрический камин и круглый обогреватель, но в пять утра сгорела розетка и в вагончике катастрофически быстро наступил зюсман, я задрожал, как осиновый лист. Побрел домой вторично. Лярва, к счастью, проспалась и открыла дверь. Глаза опухшие, а морда сияет: «Смотри, какой свитер я тебе достала!» (У нее блат в универмаге). «Сорок рублей!»

Свитер понравился и я не возражал, так как Рудольф Изатулин рьяно взялся за мое воспитание: по его задумке Вадим Далматов из Господина Четыреста Двадцать должен был превратиться в герцога Бэкингема (таковым меня упорно именует наш клоун Кролюк) и по его наущению (Рудика) будущий герцог уже обзавелся светло-голубой нейлоновой рубашкой и темно-синим облегающим китайским свитером. В этой рубашке, свитере и в новом фасоне бороды сделался совсем уж непереносимым голливудским (на худой конец – мосфильмовским!) красавцо`м, аж самому совестно стало. Не будь у меня подпорчена грудь долгими годами занятий музыкой и вообще всякой сидячей работой, вроде писания писем, стихов, сказок и додекафонных прелюдий, цены бы мне не было на жеребцовском… простите! мужском рынке.

Бегу к своему другу и хвастаюсь, во, де, каким умником под его руководством стал – вещь купил. Но был безжалостно высмеян: красная цена свитеру – двадцать четыре рубля, он не шерстяной, а из какой-то дряни. Ах ты, думаю, пройдоха пухломордая, подсунула какие-то отрепки да еще магарыч выканючила! Хорошо, что не успел этой продувной бестии ни денег отдать, ни магарыч поставить.

Май, милый Май, если б ты знала, какая женщина работает в нашем цирке! Влюблен без памяти! Ей, конечно, поболее, чем мне, и муж у нее есть (сейчас он не с ней), но все это чепуха, чувства мои, так сказать, высшего порядка. Хотя ничуть не отрицаю и порядок низший, по-моему, они составляют прекрасное сочетание. Но это все глупые шутки. Нонна (ее зовут Нонна) работает со своим братом Мстиславом воздушный номер и я на этом номере (единственном!) безбожно пропускаю и перевираю ноты, так как органически не могу смотреть вниз, когда она в мечущемся луче прожектора кружится под куполом цирка. Странно, но никто не сделал ни одного замечания по поводу фальшивых нот: возможно, слишком много написано на некоторой, поднятой вверх физиономии… Работу воздушных гимнастов можно только видеть, описывать ее бесполезно, да я и профан в цирковом искусстве. Знаю только, что это номер мирового класса, а какими судьбами такие артисты очутились в глухих дебрях Средней Азии напишу как-нибудь потом.

Посвятил ей стихотворение. В строгой форме французской баллады. И передал через Гиту Львовну, это жена нашего дирижера. Нонна балладу прочитала, но так как мысли и чувства были облечены в очень уж отвлеченные символистские образы, то они с Гитой Львовной принялись соскабливать декадентскую шелуху и докапываться до истины. И докопались, таки. Гита Львовна потом тет-а-тет восхищалась: «Ах, Вадик, как ты это все выразил! Как выразил!» Тиражировать послание даме сердца, конечно же, нельзя, но несколько строк приведу, они касаются не дамы, а автора:

                Одна, покинута во мгле Вселенной,
                Мечта напрасно крылья устремляла
                Наверх к гимнастке, как она же, пленной:
                Ее из цепких рук не выпускало
                Звезды погасшей сумрачное жало.

                Тот луч, безлунной полночи темней,
                Черней, чем мрак подземного провала,
                Как сфинкс таинственный застыл на ней.


Наверняка прекрасная дама похвасталась посвященной ей поэмой в кругу своего циркового семейства, потому что уловил на себе любопытный взгляд жены Мстислава, а сам он вдруг удостоил мою персону кисло-презрительным вниманием: я пристроился в каком-то закутке и с обычным упоением занялся своим любимым коньком – шариками, великий же артист, в упор не замечающий у себя под ногами подобной мелочи, вдруг остановился перед упомянутой мелочью и процедил сквозь зубы нечто весьма ехидное, что, дескать, «да-а-а… шарики… дело теперь пойдет!..» Я прехладнокровно ответил, что некоторые артисты играют на саксофоне гораздо хуже, чем некоторые музыканты жонглируют, так что теперь? Человек неглупый, хоть и акробат, справедливость ответа понял и больше не цеплялся.

Но, думаю, дело в другом. Он сам имеет некоторую претензию на стихоплетство, достаточно, впрочем, ординарное, и вдруг в дебрях забытой богом передвижки обнаруживается неведомый пиита, способный размахнуться французской балладой! Хотя… Едва ли кто имеет хоть малейшее представление, с чем едят эту балладу.

Но что ни говори – это феноменальная личность, Мстислав Запашный. Громадный сгусток таланта, воли и физической мощи. Он имеет право презирать толпу, он – власть имущий. Знаешь, как он в манеже появляется? Разбегается в форганге (это вход в манеж, у нас он под оркестровкой), отталкивается от трамплина и делает жуткое сальто через двух или трех лошадей, не сосчитал.

Смотреть на их работу – дух захватывает. Бегут по кругу вдоль барьера четыре здоровенные красивые лошади, а на площадке из их спин акробаты выстраивают головоломные пирамиды. И если бы только пирамиды! А то еще вольтижная акробатика! Ты на своей пианине сонаты Моцарта бренчишь и о высоком искусстве вольтижировки не имеешь понятия, постараюсь хоть немного просветить вашу возмутительную темноту.

Два человека хватают себя и друг дружку за запястья, на площадку из их скрещенных рук встает третий, они его подбрасывают, тот делает сальто и его ловят все на те же руки. (Интересно, за какие деньги влез бы Вадим Далматов покрутить то сальто!..) Ну, для Запашных такой трюк – тьфу, гораздо более сложные прыжки они исполняют все на той же качающейся лошадиной площадке. А есть у них трюк, который только сумасшедшим (в высоком смысле слова) Запашным и мог прийти в голову. Бегут, стало быть, уже две группы лошадей, на одной стоят со скрещенными руками Сергей Запашный и его зять, муж дочери, и изготавливаются подбросить сына Сергея, тот еще, можно сказать, мальчишка. Иногда лошади два-три круга сделают, пока они рискнут парня подбросить, потому что он летит не к ним обратно, а на другую группу лошадей, а там Мстислав, и ловит племянника на плечи!
В конце номера этого паренька уже втроем подбрасывают с рук и он выкручивает в воздухе двойное и даже тройное сальто. Видела б ты их всех, когда, отработав номер, они становятся в манеже на комплимент! Все красивые, стройные, в чудесных белых костюмах! Самая красивая, конечно же, Нонна, но это мое личное мнение. А до других мнений мне дела нет. Например, до мнений о племяннице Нонны, дочки Сергея. А так же до ее племянника. Ну, блестящие молодые люди, я разве что-нибудь против имею? Но:

                Под куполом, в сиянии огней,
                Гимнастка круг за кругом пролетала…
                ……………..

                И, бесконечное крича ей “Alezz!”,
                Метался луч прожектора за ней.


…Проклятая, эта жизнь наша. Все мы – заложники, бедные – Вадим Далматов, богатые – Генсек и иже с ним, все – заложники. Пусть Далматов сидит в ржавой клетке и клюет сухие овсяные зернышки, а тот, другой, – в золотой и шамает красно-черные зерна икры, а в принципе – какая между клетками разница? Крылов другого мнения:

                «Хоть говорят, что бедность не порок,
                Но все уж коль терпеть, так лучше от богатства»,

но я держусь своего мнения.

Чего бы Нонне не подойти и не сказать «спасибо» за стихи безнадежно влюбленному в нее музыканту, погладить его по голове и пропеть пару слов из популярной песенки:

                «Уходи, малыш, домой!
                Бамбино! Бамбино!..»

Боже упаси. Изредка поймаю ее теплый и благодарный взгляд, а – ни слова!.. «Злые языки – страшнее пистолета», даже и для великих артистов. А тем артистам и без того солоно, как-нибудь потом напишу или расскажу, если побегу в Забайкалье через твой ледяной Красноярск. Ко всему прочему, вся семья – коммунисты!.. По этому поводу чувствую зуд и нытье не только в каждом зубе, но даже в тончайших их корешках. А иначе как? Единственный в мире номер акробатов-вольтижеров на лошадях да будет исполняться какими-то беспартийными мазуриками?!
 
Один наш водитель, Авакян, и цирковой плотник Вася Лыков что-то в цирке сперли, продали, деньги пропили, а натрескамшись, полезли чистить кому-то зубы, да не пофартило: кренделей навешали самим да еще и в милицию попали. Милиция с циркачами связываться не пожелала и предложила нам самим разобраться со своим уголовным элементом. Мы их посадили на первом ряду, сами расселись кто где хотел и устроили головомойку. Собственно, участие широкой цирковой общественности в заседании циркового базаркома сводилось всего лишь к глубокомысленному мычанию не то в знак одобрения, не то в порицание, а головы оборванцам мыли директор и Мстислав Запашный. Но оборванцы самоотверженно поработали на номер знаменитых артистов, поэтому Мстислав мылил жестоко, но все же странно: в конечном итоге предлагалось драчунов не увольнять, украденное высчитать с зарплаты, а чтоб, упаси бог! никто не подумал, что номер вольтижеров состоит из мягкотелых бесхребетников, Мстислав придумал для Авакяна совершенно ужасную кару: взять с него слово, что он пойдет учиться! Ибо все зло в мире – от невежества.     М-да. Предложить Авакяну учиться! Для этого действительно надо родиться средневековым изувером!..

Если не считать сердечных ран (а эта болячка, как вам известно, хроническая), дела мои хороши. В цирке обтерпелся, к работе своей привык и, чего греха таить, реже тоскую по Абакану. После той злополучной выходки, когда затеял увольняться, дирижер относится ко мне все лучше и лучше, может за то, что занимаюсь, как бешеный, на саксофоне и кларнете (а дома еще и на гитаре). Макс (наш контрабасист) подарил мне нотную тетрадь одного бывшего у них прежде саксофониста, там есть переложение для кларнета «Полета шмеля» и есть знаменитое «Концертино» Краутгартнера, я им с пятнадцати лет бредил. Учу. Вова довольно кисло хвалит. А чтоб не получить чахотку, жонглирую тремя шарами. Слушай, Май, это гениальная находка! Никакая гимнастика не сравнится, а для рук – абсолютно безвредно. Ничего не может быть лучшего для музыканта.

Чувствую то, чего быть может не хватало всю жизнь: свою нужность какому-то делу и свою независимость. Вот только дальше-то что? Седьмого января цирк закроется, а откроется только в марте. Эх, видно опять позовет Дорога, опять в Никуда…
Вчера доправил прилагаемую виршу. Немного вычурная, рождена в минуту разочарования. Сильно не ругай. Пока все.


До свидания.


Твой друг – Вадим.



 
                СИНЯЯ  ПТИЦА

                Никого нет счастливее птиц –
                Им подвластен небес океан.
                Кто пред лебедем белым не склонится ниц?
                Кто не слушает песнь улетевших в туман
                Журавлиных косых верениц?

                И душа моя – синяя птица,
                И мечты ее – алая рана,
                На востоке земли, утром рано,
                Исчезающих звезд вереница…

                Только в клетку для ветра и птиц
                Навсегда посадил ее дьявол иль Пан,
                И во сне лишь ей грезится пламя зарниц,
                И мечты ее – сладкий обман,
                Тень летящих на юг верениц…

P.S.

Анекдот: Вова Штан для Макса – враг номер один! Перебежал ему дорогу: тоже делает трости, а так как сам саксофонист, то делает лучше. Неожиданно в эту тихую распрю третьим лишним вклепался Вадим Далматов! Пару раз подъезжал к Вове – как он затачивает трости? Слышал что-то о пружине, но толком не знал. Вова весьма спесиво надулся и дал понять, что это искусство – для избранных и соваться в него посторонним – дело бесперспективное. Ах, ты, думаю, чугунок дырявый! Вспомнил свое золотое, хулиганское и воровское детство, улучаю момент и без спросу, инкогнито, так сказать, влезаю в Вовин футляр с саксофоном. Нет, ничего не стянул, как можно! но тросточки его внимательно и тщательно рассмотрел на просвет и понял, как оставлять пружину при заточке. Остальное – дело техники, вернее – золотых рук. В считанные часы наловчился выстругивать и затачивать трости, да так, что Вова, попробовав играть на моей, завертелся вьюном и попросил сделать парочку ему!