Кант

           Светлой памяти Кости Сарапаева, записавшего эту лекцию.


           Логика истории философии ведет нас к Канту после Руссо. Почему, спросите вы? Потому что Руссо первым среди европейских мыслителей эпохи Просвещения начинает критику разума. Вспомните прошлую лекцию («Руссо и Лев Толстой»): разум, цивилизация, наука портят человека, делают человека порочным. Значит, разум не есть нечто позитивное, а скорее есть нечто отрицательное. Тот же Руссо говорил: «Сердце всегда право». Получается, что разум не помогает, а мешает человеку принимать правильные решения. Соответственно, делается вывод о том, что разум плох, разум испорчен.
           Не связана ли критика разума у Руссо с тем, что Руссо был выходцем из протестантской среды? Ведь в протестантизме критика разума имеет глубокие корни. Еще Лютер называл разум «проклятой блудницей» (“verfluchte Hure”), говорил, что разум человека ненадежен, потому что в результате первородного греха разум человека оказался поврежден. Лютер очень резко высказывался против Аристотеля и против Фомы Аквинского. Удивительно, но это так: по словам Лютера, Фома Аквинский якобы не понял ни слова ни в Евангелии, ни в Аристотеле. А ничего удивительного на самом деле нет: ведь Лютер говорил, что спасение осуществляется только верой, а вера не в разуме, а в воле. Вера – это прежде всего согласие воли. Вера, как ее понимал Лютер, это не холодное рассуждение, не просто согласие интеллекта на внешний авторитет (как определяют веру учебники католического богословия). По Лютеру, вера – это согласие сердца, согласие воли. Спасение и вера для Лютера понятия неразделимые: ведь спасение осуществляется верой и только верой (sola fide). У протестантов между верой и любовью нет четкого разделения. У католиков по-другому: вера – это добродетель интеллекта, а любовь – это добродетель воли (см. Фома Аквинский. Сумма теологии, II-a II-ae q. 4, art 2 и q. 24, art. 1). Т.е. католики как бы разделяют человека на две части: разум и волю. Потом, правда, и у католиков появится идея сердца (как средоточия разума и воли), но позднее. У Фомы Аквинского еще нет идеи сердца. Фома Аквинский использует слово «сердце», только когда цитирует Св. Писание или комментирует эти цитаты. А в антропологии Фомы Аквинского – душа, тело, разум, воля, эмоции. Эмоции ненадежны – разум должен над ними господствовать. Лютер же – человек Писания, а Св. Писание очень часто говорит о сердце. Получается странная вещь. В Библии сказано: «Отдай   сердце твое Мне» (Притч 23, 26); Иисус Христос говорит: «Из сердца исходят злые помыслы…» или «От избытка сердца говорят уста». Вообще, слово «сердце» очень часто употребляется в Св. Писании. А в антропологии Фомы Аквинского нет места сердцу. В чем же дело? Лютер решил так: «паписты» и Фома Аквинский отдалились от Св. Писания, ушли куда-то в сторону, и надо срочно вернуться обратно к Св. Писанию. А в Св. Писании говорится о сердце гораздо чаще, чем о разуме и воле. Поэтому христианин должен жить сердцем, мыслить сердцем. А сам по себе разум, без сердца, вне сердца, плох, порочен. И у Руссо то же самое, он тоже говорит о сердце. А сердце рассуждает каким-то странным образом, не путем силлогизмов (и Паскаль говорил: «У сердца есть свои резоны»). Разумный человек строит силлогизм. Например, Еве предлагается вкусить запретный плод. Как должна рассуждать Ева? Вот, змей предлагает мне вкусить плод, а Бог запрещает мне это. Кого слушать? Змея или Бога? Рассмотрим змея. Что есть змей? Змей есть творение Божие. Значит, змей в каком-то смысле подчинен Богу, потому что всякое творение подчинено своему Творцу. Кого же слушать: низшее начальство или высшее начальство? Конечно, надо слушать более высокое начальство. Значит, змея слушать не надо, а надо слушать Бога. Значит, змею надо сказать «нет». Разум отдает приказ воле, и воля говорит «нет». Воля отдает приказ языку, и язык произносит «нет». Вот как осуществляется разумная деятельность. А по Лютеру, все это, может быть, до грехопадения и было возможным, но после грехопадения на это надеяться нечего – что человек с помощью разума придет к правильному поступку. Человек, чтобы поступать правильно, должен просветиться верой и не разумом, а сердцем, интуитивно, еще до всякого рассуждения, просто из любви к Богу сказать змею «нет», сказать как бы всем своим существом (как говорят психологи: «на клеточном уровне»), а не только отвлеченно-холодным силлогизмом.
          А силлогизмы как раз могут завлечь человека в западню. Разум может ведь подсказать и такие доводы: «А вдруг Бог не узнает, вдруг Он не прогневается, а может быть, Он потом одобрит или просто смирится с этим моим поступком. Поставим Его перед фактом: кто знает, может быть, как-нибудь обойдется, ведь были же прецеденты. Авось простит, припадем потом к батюшке. А плод уже съели, дело вроде как уже сделано. А с другой стороны, плод дает знание, а знание тоже полезно для ума и т.д. и т.п.». Т.е. можно какими-то силлогизмами запутать эту проблему, и в результате разум оправдает поступок Евы. А еще Дунс Скот говорил, что Адам мог потом сам искупить свой грех. Каким же образом? Он съел плод и нарушил заповедь. Т.е. он виновен и, допустим, он оштрафован, скажем, на 100 долларов. За каждый проступок полагается штраф. Вот за съеденное яблоко полагается штраф 100 долларов. Но Адам может сделать что-нибудь хорошее для Бога и получить награду, например 200 долларов. В результате он не только искупит свой предыдущий грех, но еще и получит прибыль. Только он должен «более интенсивно», как говорит Дунс Скот, полюбить Бога, чем он же Его обидел. Т.е. вопрос только в интенсивности. Видите, до чего разум может довести? Вот Дунс Скот, схоласт, до чего додумался: что Адам может сам себя искупить. Это все разум, рассуждения-то разумные… Каждый грех надо померять, задать для этого единицу измерения. Будем мерять грех, допустим, в каинах. А добрые дела – в авелях. И получается, что Адам, согрешив на 100 каинов, может потом сделать добра на 200 авелей. Так говорит разум. А сердце говорит, что так нельзя рассуждать. Потому что если человек один раз изменил, то ему уже доверия нет. Т.е. произошло какое-то необратимое событие. Адам был верен, и вот теперь он уже неверен… Все, уже неверный, ненадежный, понимаете? Этого он уже не изгладит. Разум может, конечно, и до этого додуматься, т.е. придти к идее необратимости, но кто знает, какую траекторию мысли он изберет? Разум такой: куда его направишь, туда он и пойдет. А кто направляет его? Воля. Но, с другой стороны, воля должна следовать за разумом, потому что воля слепа. Кто же тогда направляет разум? Сердце. А где сердце? Ну и так далее… Здесь берут начало две традиции: рационалистическая и интуитивистская. А что такое интуиция? Это когда сердце, еще до всякого акта разума, должно сказать «да» или «нет». А разум только оправдывает потом эту интуицию. Вот этот интуитивистский путь – это и есть путь Лютера, Руссо и т.д.
             Сложный вопрос: что ставить на первое место? И что есть вера? По Лютеру, это не просто некая гипотеза, на которую наш разум дает согласие. Предположим, я принимаю гипотезу, что Бог существует. Это и будет вера. Но по Лютеру вера больше, чем принятие гипотезы, по Лютеру, вера – это уже и любовь тоже. Потому что человек спасается верой. У схоластов – отдельно вера, отдельно любовь. Может быть и вера без любви, как в Послании ап. Иакова сказано: «И бесы веруют и трепещут» или «Вера без дел мертва». Кстати, Лютеру не нравилось Послание Иакова, и он хотел даже исключить его из канона Св. Писания. Итак, налицо две традиции. И поэтому неудивительно, что именно из среды протестантских философов вышла критика разума. Однако надо отметить, что между Руссо и Лютером есть большое различие. Лютер считает, что нельзя доверять разуму, потому что разум испорчен первородным грехом, а Руссо считает, что нельзя доверять разуму, потому что разум есть продукт цивилизации: он есть нечто вторичное, что появляется у человека благодаря воспитанию, благодаря цивилизации. А по Руссо, надо верить своему первозданному «Я», а первозданное «Я» – это инстинкты, интуиция, т.е. сердце. Человек не может жить без сердца, но может жить без цивилизации и без интеллектуальной утонченности, например, без знания латинского языка, без высшей математики и т.п. А без сердца нет любви, без любви нет семьи, без семьи нет жизни. Значит, без сердца человечество прожить не может. Значит, сердце важнее. Без цивилизации люди могут жить и прекрасно жили. Вот дикари умеют любить своих детей, своих родных, свое племя и живут – причем, как Руссо утверждал, даже лучше, чем цивилизованные люди. У них нет тех пороков, которые есть у цивилизованных людей и т.п. А сейчас скажут: еще и экология нарушена из-за деятельности разума, а первобытные люди, по крайней мере, жили в гармонии с природой, не загрязняли реки, поля, земли, воздух. Т.е., вообще говоря, это вопрос очень сложный, и здесь нельзя рубить сплеча. И Руссо, хотя он и расходился с Лютером в понимании первородного греха, все же был с ним согласен в том, что сердце надо ставить выше разума. А сердце он понимал как некое средоточие человека, где и разум, и воля, и эмоции – все вместе, где нельзя отделить одно от другого: сердце – это суть человека, или, как еще говорят, нутро. Как говорили раньше: "Ты весь в этом поступке проявился, твое нутро в нем проявилось" (мелкобуржуазное, или кулацкое, или еще какое-нибудь). Так большевики говорили. Большевики пользовались словом «нутро», а христиане пользуются словом «сердце». Вот ты показал свое сердце: оно у тебя исполнено всякого коварства. Злое сердце у тебя. А у тебя – доброе. Ну и, вообще говоря, Евангелие как будто подтверждает правоту Руссо. Ведь Христос не выбрал апостолов из числа книжников. Казалось бы, вот у кого интеллект развит: они же [книжники] владеют древнееврейским языком, знают тексты. Зачем было брать в ученики рыбаков? Какой у рыбаков интеллект? Им, прежде всего, физическая сила нужна: ведь непросто вытащить сети, полные рыбы. Ну и мужество: т.е. волевые качества нужны. Т.е. получается, что Сам Христос на стороне Руссо. Своим выбором рыбаков в качестве учеников Он об этом как будто свидетельствует. Ведь только Иуда Искариот был интеллектуалом: вот ему Христос и поручил деньги считать. Но как раз Иуда и оказался предателем. Т.е. самый, вроде бы, разумный из них, который деньги считал. Ну еще Матфей – в прошлом сборщик податей. Но костяк общины составляли все же рыбаки: Петр и Андрей, Иаков и Иоанн.
           И вот мы продолжаем этот разговор: что выше? разум или сердце? – и продолжением этого разговора станет «Критика чистого разума» Канта. Кант по сути был продолжателем идей Руссо. Руссо произвел огромное впечатление на Канта, и историки философии (как говорится, поумнее нас с вами) считают даже, что именно Руссо, а не Юм, произвел переворот в душе Канта, после чего Кант «пробудился от догматической спячки». Вы, наверное, знаете, что у Канта (он родился в 1724 и умер в 1804, т.е. прожил долгую жизнь, 80 лет) было два периода в его творчестве: докритический и критический. Дело в том, что в свой докритический период Кант был обычным натурфилософом: он написал книгу «Всеобщая история и теория неба», занимался астрономией, создал гипотезу о происхождении солнечной системы из раскаленной туманности (впоследствии получившей название «гипотеза Канта-Лапласа»). В то время Кант считал, что разум способен разрешить все загадки вселенной и улучшить жизнь людей. Т.е. он был обычным рационалистом, продолжателем идей Декарта, Спинозы и Лейбница. Кант считал, что разум – это украшение человека, это самое высшее, что есть в человеке, что разум может помочь человеку познать мир и изменить его в лучшую сторону. И вдруг он, веривший до этого в разум, пишет «Критику чистого разума». Т.е. он радикально меняет свое отношение к разуму. В чем здесь дело? Причем это произошло в зрелом возрасте: Кант уже приближался к 40 годам. Считается, что это произошло под влиянием Руссо. Историки отмечают, что обычно Кант совершал ежедневные прогулки по Кенигсбергу, и во время прогулки, совершавшейся всегда в одно и то же время, проходил по 7 мостам. Жители уже знали, что Кант совершает свой моцион и даже сверяли по нему часы. И вдруг в течение нескольких дней (это было в 1862 г.) Кант не появлялся на прогулку. Оказывается, в это время он читал только что вышедший роман Руссо «Юлия, или Новая Элоиза». Так зачитался, что не мог оторваться! Вот какое впечатление произвел на Канта Руссо! Не Декарт, не Евангелие (впрочем, Евангелие Кант, конечно, знал с детства), ни какая другая книга не вызвала у него такого интереса, чтобы ради нее он отменил свои ежедневные прогулки. Только один Руссо смог произвести на Канта такое глубокое впечатление (Юм тоже, конечно, произвел впечатление на Канта, но прогулок своих Кант из-за Юма не отменял). Впрочем, Руссо на многих производил сильнейшее впечатление, в т.ч. и на Льва Толстого. Так что можно сказать, что и Кант, и Лев Толстой выбрали Руссо в качестве своего идеала (большой портрет Руссо украшал кабинет Канта). И ясно, что именно под влиянием Руссо Кант изменил свое отношение к разуму. А дальше что происходит с Кантом? Ведь Кант по-прежнему остался книжником, правда «наученным Царствию Божию», т.е. Евангелию от Руссо. Т.е. интеллектуальные привычки, или, как говорят, ухватки, у Канта остались. Даже разочаровавшись в разуме, Кант остался человеком «головным». Он никогда не был женат и никогда не путешествовал (разве что в ранней юности), жил только идеями, только книгами. Книгами и идеями. И как же он решился на критику разума, т.е. критику всей своей жизни? По-видимому, Кант решил, что он избран для того, чтобы совершить уникальный подвиг: подвергнуть критике разум силами самого разума. Он увидел, что у Руссо слишком слабая аргументация: Руссо ведь писатель, музыкант – он не был профессиональным философом (и сам жаловался на то, что идеи с огромным трудом формируются в его голове). У Руссо нет тех четких определений, которые мы встречаем у Декарта, Спинозы, Лейбница. Поэтому, отстаивая идеи Руссо, Кант облекает их в рационалистические формы, дает строгие определения, не боится вводить новые понятия и переосмысливать старые (и уже на этом этапе Канту помог Юм и, в лице Юма, – вся английская эмпирическая школа, по сути враждебная рационализму, но далекая также и от идеалов Руссо).
           Руссо – фразер, он любит «красное словцо», восклицательные знаки, парадоксы, красочные эпитеты, смелые обобщения. А Кант – холодный ученый, сухарь, который никогда лишнего слова не скажет и лишнего восклицательного знака не поставит. У него все на своем месте. Он логик и, в каком-то смысле, даже схоласт. И вот этот схоласт и логик решил всю свою логику и весь свой интеллектуальный аппарат направить на критику разума. Кант критикует разум не за то, что разум делает человека злым  (нет, в этом он разум не обвиняет!), а за то, что разум не может дать убедительных ответов на самые главные вопросы: о существовании Бога, о бессмертии души, о человеческой свободе.
           Когда Декарт написал предисловие к своим «Размышлениям о первой философии», он, адресуя его профессорам Сорбонны, говорил им: «Вы не волнуйтесь, моя философия, хотя и новая, но она сослужит большую службу человечеству, ибо она убедит людей в двух важных истинах: в существовании Бога и в бессмертии души. А эти две истины – это то, на чем основывается все богословие. И эти две истины сделают человека нравственным существом, заставят его бояться Бога и бояться причинить вред своей бессмертной душе. Поэтому люди, просвещенные моей философией, будут очень богобоязненными и хорошими людьми» [пересказываю мысли Декарта своими словами, но смысл именно такой].
           Т.е. [говорит Декарт] я через разум войду в их сердца. Вот они, может быть, сейчас не очень хорошие, но я смирю их разум, я их приведу к тому, что они вынуждены будут согласиться, что душа бессмертна и Бог существует, и я, таким образом, сделаю их добродетельными. Метафизика, по Декарту, доказав существование Бога и бессмертие души, должна привести к этике. А Кант говорит, что это путь тупиковый, что метафизика не приведет вас к знанию о Боге и о бессмертии души. Вот это, собственно, и есть содержание «Критики чистого разума». Суть этой книги в том, что Кант показывает, что рационалистическая европейская философия не способна ответить на главные вопрошания человека. Кант делает вывод, что когда разум предоставлен только самому себе, он бессилен что-либо доказать (кроме, может быть, геометрических теорем) и тем более бессилен человека воспитать (в нравственном смысле). И Кант говорит: «Я должен был упразднить (aufheben) знание, чтобы освободить место вере». Т.е. Кант возвращается к идее, которую выдвинул еще Паскаль: сначала надо уверовать, а потом уже философствовать. А чем человек может уверовать, если он еще не начал философствовать? Сердцем! Он должен сердцем уверовать, а потом развивать свой разум. А не так, чтобы он развивал свой разум и через разум проникал в сердце. Этот путь, как выясняется, невозможен. А почему невозможен, это Кант как раз и показывает. Невозможен этот путь потому, что разум, если захочет, всегда найдет возможность усомниться во всем: и в существовании Бога (причем будет подкапываться под все доказательства бытия Божия, и Кант показывает, что если разум захочет с этими доказательствами не согласиться, он найдет возможность не согласиться ни с одним из них), и в свободе воли, и в бессмертии души. Что касается свободы, разум всегда может найти лазейку и убедить самого себя в том, что все совершается по необходимости (как учит Спиноза). А если нет свободы, то нет и ответственности, а значит, нет греха. Какой же может быть грех, если Ева по необходимости вынуждена была съесть яблоко? Вы, конечно, можете не согласиться с тем, что все совершается по необходимости. Но тогда вы должны уверовать, т.е. вы должны поверить в то, что эта свобода у человека есть, что она дана человеку. Но это будет акт веры, а не доказательство. Нет такого опыта, который бы доказал, что человек эту свободу имеет. Да и откуда взять этот опыт? Попробуйте докажите, что свобода не субъективная иллюзия человека, а реальная Богом данная ему сила.
          Итак, Кант освободил место вере (прежде всего, вере в свободу и ответственность человека). Но на этом остановился, не сделал того выбора, который до него сделал Паскаль, не принял Христа как своего Спасителя и Искупителя. Почему? В этом главная загадка Канта. Но то, что Кант показал нищету рационализма, это хорошо. Если бы разум мог доказать бытие Бога, Его всемогущество и благость, то тогда – блаженны разумные, блаженны интеллектуалы! Однако Христос говорит: «Славлю Тебя, Отче небеси и земли, что сокрыл сие от премудрых и разумных, и открыл младенцам».
          Допустим, что интеллектуал может доказать, что есть Первопричина. Может быть, здесь Кант и ошибался, и такое доказательство все же возможно. Да, мы можем сказать, что сущее благое и Первопричина сущего тоже благая. Но это будет, как говорил Суарес, консенсус. Мы можем согласиться. Давайте согласимся, что не бывает бесконечного ряда уходящих в бесконечность причин. Какая-то причина должна быть первой. Мы можем согласиться с этим. Назовем эту первопричину Богом. И скажем, что поскольку все существующее доброе, то зло не есть некое независимое сущее, т.е. нельзя сказать, что вот эта вещь чисто злая. Зло – это недостаток вещи, а не сама вещь. Если мы это примем, тогда все в порядке. Вот и Фома Аквинский дает нам эти аксиомы. Но для Фомы Аквинского Аристотель был непререкаемым авторитетом, исходным пунктом для его философствования. А при Канте уже все изменилось. Ведь Кант жил после Галилея, после Декарта, когда Аристотель уже был не авторитет. И то, что казалось аксиомой для Фомы, для Канта уже не было аксиомой. То же самое и в отношении Суареса. С точки зрения Канта, Суарес – это догматик. Он [Суарес] исходит из каких-то аксиом, которые он нам фактически навязывает в качестве догм, и мы должны в них верить. А задача Канта – заставить нас освободить свой ум от догм. Т.е. мы должны принимать только то, что самоочевидно. И в этом смысле Кант – последователь Декарта.
          Рассмотрим теперь т.н. антиномии Канта, антиномии чистого разума. Антиномия в переводе с греческого – «противозаконие», т.е. нечто противозаконное, т.е. то, что не подчиняется основному закону логики – закону исключенного третьего. Кант поставил четыре вопроса, на которые нельзя (по его мнению) ответить ни «да», ни «нет». Антиномия же заключается в том, что на один и тот же вопрос даются два взаимоисключающих ответа, и оба они представляются одинаково убедительными, хотя и противоречат друг другу.
          Рассмотрим первую антиномию. Высказывается такое суждение: мир бесконечен в пространстве и вечен во времени. И второе суждение: мир конечен в пространстве и имеет начало во времени. Ясно, что надо выбрать одно из двух, это и ребенку понятно. Но Кант утверждает, что «чистый разум» не может выбрать. А вообще-то вопрос важный. Если вселенная бесконечна, то это существенно меняет наши представления о мире. Ведь конечность вселенной делает ее более понятной человеку. И конечность вселенной приводит к пониманию ее обусловленности чем-то иным, т.е. к пониманию ее контингентности. Вот возьмем современные представления о вселенной: она расширяется и радиус ее растет. Но ведь она расширяется с определенной скоростью, константы в ней имеют определенную величину и связаны определенными соотношениями. Тут много «почему». Мы знаем, что вселенная конечна, и потому задаем всякие вопросы: например, почему заряд электрона по абсолютной величине равен заряду протона? Или почему масса протона именно в 2000 раз (я округляю) больше массы электрона? И т.д. и т.п. Если же вселенная бесконечна, то тогда мы никаких вопросов задавать не можем: ведь на бесконечном расстоянии от нас могут существовать другие элементарные частицы и другие мировые константы, о которых мы никогда не узнаем, так как никогда не попадем туда, потому что это бесконечно далеко от нас. Т.е. бесконечная вселенная на все вопросы отвечает: какой бы вопрос вы не задали относительно бесконечной вселенной – на него будет ответ.
          С другой стороны, размеры вселенной волнуют каждого человека и меня в том числе. Мне важно знать, где я живу: в конечной вселенной или в бесконечной вселенной? Нас учили с детства (поскольку мы родились в Советском Союзе), что мир бесконечен. И именно потому, что он бесконечен, он в Боге-то и не нуждается. Зачем Бог, если мир и так бесконечен? Ведь бесконечный мир всемогущ: он создаст все, что хочешь. Он и сознание создаст, и классовую борьбу вызовет, и коммунизм породит на отдельно взятой планете. Он все может, так как он бесконечен и существует вечно. Как Энгельс говорил: «С той же самой железной необходимостью, с какой она [материя] некогда истребит на земле свой высший цвет – мыслящий дух, она должна будет его снова породить где-нибудь в другом месте и в другое время». Т.е. нас учили, что мир бесконечен и никакого Бога нет. Мир сам есть бог. Он все создаст, и человека создаст. Так что либо Бог бесконечен, либо мир бесконечен. Мы не можем принять и то и другое. Да и зачем было Богу создавать бесконечную вселенную? В любом случае для Бога (в системе отсчета, связанной с Богом) наш мир конечен, даже если в нашей системе отсчета он представлялся бы нам бесконечным. Это можно проиллюстрировать на примере видения св. Юлиании Норвичской, которой явился Христос и показал ей какой-то шарик размером с орех. Она Его спросила: «Что это у Тебя в руке?». А Он ответил ей: «Это вселенная». Этот небольшой орех – это и есть наша вселенная. И это видение Юлиании Норвичской можно объяснить с точки зрения расширяющейся вселенной (как это и сделал С. Яки в своей книге «Бог и космологи»). Да, когда-то вселенная была маленькая, она была как орешек. И для Бога она такой и осталась, подобно тому как для матери сын – всегда маленький; он может стать генералом, а она все равно будет помнить его в пеленках и подгузниках. Так и с нашей вселенной: она сейчас большая, но для Бога она по-прежнему крошечная. И Христос, когда говорил о горчичном зерне, имел в виду многое, в том числе и нашу вселенную. Конечно, он не мог всего этого сказать апостолам, ибо они не знали ни внегалактической астрономии, ни теории Большого взрыва: они были простые люди, неученые, рыбаки. Но Христос-то знал, какова была вселенная в начальный момент. Это очень важно понять, что вселенная вот такая: она тварная. А когда вселенная мыслится бесконечной во времени и пространстве, это мешает нам осознавать ее тварность.
          Конечно, рассуждения Канта можно применить и к расширяющейся вселенной. Кто знает, не существует ли бесчисленное множество таких вселенных (и сейчас предлагаются такие модели). Эти вселенные проходят, как физики говорят, через бесконечно высокий потенциальный барьер и, подобно пузырям, раздуваются и лопаются. Можно тут вспомнить 26 попыток создать мир, о которых упоминал Пригожин, ссылаясь на талмудический трактат «Берешит рабба». А физик Андрей Линде говорит, что эти возникающие вселенные подобны капелькам пота, выступающего на теле Брахмы. Брахме жарко, он потеет, и эти капельки пота – и есть вселенные. И в каждой вселенной есть свой набор констант и т.д. Ничего возразить по этому поводу я не могу, потому что Линде знает физику в тысячу раз лучше, чем я. Но я и не пытаюсь возражать, потому что здесь вопрос философской веры, здесь должно работать «пари Паскаля». Т.е. я выбираю ту вселенную, тот мир, который примиряет меня с Христом. И это мой выбор. И вы тут мне тоже не можете абсолютно ничего возразить. Потому что образ потеющего Брахмы, предложенный Линде, это лишь плод его воображения: доказательства существования этих многих вселенных он мне предоставить не может. Как, впрочем, и я не могу предоставить доказательство, что наша вселенная единственна.
          Вот здесь мы вплотную оказываемся перед выбором: с кем мы? Как в Евангелии: «Не хотите ли и вы отойти?» Ведь Христос именно так и спрашивает учеников. Хотите – уходите, хотите – оставайтесь. Вы можете сказать: «Я верю в бесконечное множество миров, я остаюсь с Кантом». Но, в общем, это будет выбор против Христа. Почему? Потому что из постулирования бесконечного множества миров что следует? Ну, во-первых, Христос воплотился в этом мире, а те миры что? Может, там не было грехопадения? И зачем они вообще нужны? Мне, как христианину, эта идея бесконечного множества несообщающихся миров чужда. Хотя допускаю, что кому-то эта идея, может быть, нравится. Это вопрос серьезный, и Кант здесь не преодолен. Получается, что Кант прав, когда говорит, что разум наш ничего не может утверждать о конечности или бесконечности вселенной. Кант говорил о том, что каждая галактика есть отдельный мир; если это понимать не на уровне галактик, а на уровне метагалактик, то с Кантом, в принципе, можно согласиться. Наша вселенная, в которой мы живем, конечна: Кант этого не понимал, но мы это понимаем; сейчас это объясняют даже школьникам. Но Кант видел гораздо дальше, т.е. он видел антиномичность самого вопроса о множестве миров. И не надо пытаться упростить решение: Кант, мол, не знал теорию относительности, а потому ничего не понимал в проблеме конечности и бесконечности, следовательно, первая антиномия чистого разума давно устарела. Увы, эта антиномия снова возникает, но уже на новом уровне.
           На самом деле, как говорил еще Фома Аквинский, есть истины, которые превосходят наш разум. И тут Кант не сказал ничего нового. Вот учение о Троице: разве оно не превосходит наш разум и разве оно не антиномично? Разум не может доказать, что Бог троичен, и разум не может доказать, что Бог не троичен, а таков, каким Его представляют себе мусульмане. Объяснить троичность Бога можно, но как доказать, что Он троичен? Доказательство троичности Бога нашему разуму не по силам. Мусульманин тоже не спорит о Троице, ибо он уже сделал один огромный акт веры: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет – пророк Его». Магомет не говорит о Троице, следовательно, никакой Троицы нет. И все. Вопрос исчерпан. И мы, христиане, тоже делаем выбор: мы выбираем Троицу. Мы голосуем за Троицу, как американцы голосуют за Клинтона (лекция была прочитана осенью 1998 года). Мы, христиане, выбрали правдоподобное (подчеркиваю: правдоподобное), но не могущее быть строго доказанным суждение. Ведь никто не говорит о том, что учение о Троице может быть строго доказано любому человеку. Учение о Троице требует акта веры, поэтому мы и начинаем Символ веры со слова «Credo». Никто не требует от нас «знать Троицу», и вы сами понимаете, что с нашим конечным интеллектом это невозможно. Мы можем только верить. И католики говорят: «Верю во все, чему учит Католическая Церковь». И эта вера – вера Паскаля: «Бог Авраама, Исаака и Иакова, а не философов и ученых». Такая же ситуация выбора возникает и в первой антиномии Канта (я имею в виду ее современный вариант). Наука нам предлагает: вы можете выбрать мир (один), который расширяется, и, делая этот выбор, вы не погрешите против здравого смысла и научных истин. Но сказать, что этот выбор единственно возможный, нельзя. Вы можете задать вопрос ученым, например, тому же Линде или Вайнбергу: «Может ли наука нам ответить, сколько в действительности существует миров: один или много?». И ученые не смогут вам ничего ответить, потому что эти «другие миры», даже если они и существуют, непознаваемы по определению. Т.е. наши приборы эти миры обнаружить не могут. А раз не могут обнаружить, то тогда что толку о них говорить?
          Итак, нам предоставляется право выбора (наука молчит). И поэтому первую антиномию Канта можно переформулировать следующим образом: это не противоречие, а некая развилка, на которой нам предоставляется право сделать выбор, куда идти. Вот если бы Кант так и написал, тогда все было бы прекрасно. Но Кант пришел к очень странному утверждению: что всякий разум, даже Божественный, бессилен разобраться в этой проблеме (конечна или бесконечна вселенная). И это неправильно. По Канту, мир антиномичен, неразумен. Ведь Кант не говорит: мир устроен либо так, либо этак, только мы этого не знаем и пока не можем узнать. Он идет дальше: в своих последних записках, опубликованных уже после его смерти, Кант пишет: «Я Бог». Т.е. никакого Бога, кроме человека, не существует. И если разум Канта не может понять, как устроен мир, то и никто не может понять, потому что никакого другого, высшего разума не существует.
          Кант, из-за того что разум неспособен понять, какая же вселенная на самом деле – конечная или бесконечная, – просто отбрасывает саму идею вселенной. А как надо было рассуждать? Бог существует. Бог знает, каков наш мир: конечный он или бесконечный. Он знает, сколько миров Он сотворил. Наша задача: насколько это возможно нашему разуму, познать, как устроен этот мир, проявляя при этом интеллектуальное смирение, понимая свою ограниченность, своё несовершенство.
    
        Вторая антиномия Канта: мир или состоит из атомов, т.е. неделимых частиц, или же частицы, из которых состоит мир, делимы до бесконечности. Здесь опять можно сказать, что Кант не знал современной физики элементарных частиц, что на самом деле элементарные частицы, с одной стороны, неделимы, но, с другой стороны, нельзя сказать, что они подобны демокритовским атомам, что они протяженны, вечны, несотворимы и неуничтожимы. Они (элементарные частицы) не имеют размеров, или, как говорят физики, точечны, и они способны уничтожиться: вот столкнется, например, электрон с позитроном и уничтожится, превратятся они оба в световые кванты или в другие частицы. Этого Кант, конечно, не знал. Т.е. до таких глубин он не проникнул. Но вопрос он поставил, и сейчас еще можно услышать рассуждение такого рода: "А откуда вы знаете, может быть, в этом электроне целый мир сокрыт". Я, конечно, не знаю, как ответить на такой вопрос. Стэнли Яки цитирует Уайтхеда, который говорил, указывая на миниатюрную кафедру из красного дерева: «В ней могут быть цивилизации, столь же сложные и разнообразные, как и наша собственная; а небеса над нами, со всей их необъятностью, могут являться на самом деле лишь мельчайшей частицей тканей тела некого существа, в масштабах которого все наши вселенные кажутся игрушкой».
           Третья антиномия: существуют ли свободные причины (в частности, свободен ли человек), или все в мире совершается по необходимости? Опять парадокс. Человек скажет: я убил. Да, я убил. Раскольников, например, скажет: «Я убил старуху. А как я мог не убить, если она процентщица? Я убил по необходимости, потому что она должна была погибнуть». Или вот человек говорит: «Я раскулачивал. Да, я раскулачивал. Но ведь когда колесница истории идет вперед, на крутых поворотах истории из нее ведь вываливаются всякие ненужные вещи, даже целые классы, вот и кулаки тоже вывалились. Ну и что теперь делать? Вы что, против закона инерции выступаете? Вы разве не знаете, как действует центробежная сила? Это не я, я только орудие истории. История вынесла им приговор, а я лишь привел его в исполнение. Не будете же вы пол бить, из-за того что об него ребенок ушибся?» И Толстой пишет в «Войне и мире»: «Французы срыли стены Смоленска, в очередной раз побив пол, об который убился ребенок». Ну так за что человека наказывать? Вот палач: палач убил преступника. Посадил его на электрический стул и нажал кнопку. И что, палач – убийца? Он орудие правосудия. По американским законам, человек, приведший в исполнение смертный приговор, не считается убийцей. И (если он католик) ему не надо исповедоваться в том, что он убил человека. Ибо это его профессия, и священник его поймет и не будет его ругать. Так было (сейчас отношение Католической Церкви к смертной казни изменилось). Это проблема вечная. Человек говорит: «Я исполняю закон». Вот у Лескова есть рассказ «Человек на часах». Человек тонет перед Зимним дворцом, а часовой видит это и не может покинуть свой пост. И вот он полчаса думал, что ему делать: бросить пост и помочь человеку или оставаться на посту, а человек пусть тонет. В конце концов, спас, но при этом сам пострадал: его приговорили к порке, двести розог получил. А Лесков пишет: легко отделался, Могли ведь и сквозь строй прогнать, и на каторгу отправить. Вот проблема: что делать в таких случаях, когда нравственный долг вступает в конфликт с предписаниями земной власти? Выполнять приказ или спасать человека? И свободен ли человек, чтобы сделать этот выбор? Мог ли он вообще поступить иначе? Дана ли ему свобода, или все совершается по необходимости, а свобода, совесть, сознание греховности – не более чем иллюзия? И у Канта это антиномия, а на самом деле это тайна. Бог знает, есть ли у человека свобода и насколько человек свободен. И на основании этого знания Бог будет судить человека. Потому что Бог знает, мог ли человек поступить иначе или не мог, и сколько сил и благодати было человеку дано. Т.е. я признаю за Богом право на этот суд. Я сам не знаю, я не знаю, в какой мере я виновен. Я на всякий случай говорю: «Пришедый грешников спасти, из них же первый есмь аз». Кажется, что это литературная гипербола: зачем называть себя первым из грешников? Но это не гипербола, потому что я действительно не знаю меру своей греховности. Никто, кроме Бога, не знает меру нашей свободы и ответственности. Проблема же Канта в том, что он делает свой интеллект, свою совесть мерилом общей нравственности, а не говорит: «Бог – источник и мерило нравственности». Поэтому Кант говорит: поступай так, чтобы твое решение могло быть всеобщим нравственным законом. А христианин говорит: поступай так, как хочет от тебя Бог. У Канта человек – единственное мерило добра и зла, свободы и необходимости, конечности и бесконечности. И когда Кант видит, что человеческому разуму не под силу быть таким мерилом, он начинает критиковать разум за это. Но при этом Кант забывает, что кроме человеческого (конечного и ограниченного) разума есть еще разум бесконечный – разум Бога Творца, для которого нет никаких антиномий, перед взором Которого все обнажено и открыто.
          Теперь четвертая антиномия. Есть ли первопричина сущего, или по этому ряду причин можно спускаться до бесконечности? Или: «Кто создал Бога?». Правомерен ли этот вопрос? Вот говорят: Бог создал мир. Возникает вопрос (детский вопрос): «А кто создал Бога?» Можно ли так вопрос ставить? И Кант отвечает: «Да, можно, и мы имеем право поставить так вопрос».
          Вот таковы, вкратце, четыре антиномии чистого разума, из которых Кант делает вывод, что надо «освободить место вере».

The logic of the history of philosophy leads us from Rousseau to Kant. Why, you ask? Because Rousseau is the first among the European thinkers of the Enlightenment to begin criticizing the mind. Remember the last lecture ("Rousseau and Leo Tolstoy"): mind, civilization, science spoil man, make a man vicious. Hence, mind is not something positive, but rather there is something negative. Rousseau said: "Le coeur de l’homme est toujours droit (The heart of man is always right) ". It turns out that the heart helps a person to make the right decision. Accordingly, one can conclude that the mind is bad, the mind is spoiled.
        Is Rousseau's criticism of reason connected with the fact that Rousseau came from the Protestant milieu? Indeed, in Protestantism the criticism of reason has deep roots. Even Luther called reason "cursed harlot" ("Die verfluchtige Huhre, Vernunft"), because, to his opinion, as a result of the original sin, the human mind was heavily damaged. Luther spoke very sharply against Aristotle and against St. Thomas Aquinas: according to Luther, St. Thomas Aquinas did not understand a word either in the Gospel or in Aristotle. Luther said that salvation is carried out only by faith, and faith is not in mind, but in will. Faith is first of all the consent of the will. Faith, as Luther understood it, is not a cold reasoning, not just the consent of the intellect to external authority (as the books of Catholic theology define faith). According to Luther, faith is the consent of the heart, the consent of the will. Salvation and faith for Luther are inseparable: for salvation is by faith and only by faith (sola fide). Protestants do not draw a sharp line of demarcation between faith and love. Catholics are different: faith is the virtue of the intellect, and love is the virtue of the will (see Thomas Aquinas, The Sum of Theology, II-a II-ae q. 4, art 2 and q.24, art.1). Catholics, as it were, divide the person into two parts: the mind and the will. Catholics also will develop the idea of the heart (as the focus of reason and will), but later. Thomas Aquinas does not yet have an idea of the heart. Thomas Aquinas uses the word "heart" only when he quotes the Holy Scriptures or comments on these quotes. And in the anthropology of Thomas Aquinas - the soul, the body, the mind, the will and emotions. Emotions are unreliable - the mind must dominate them. Luther is a man of Scripture, and the Holy Scripture often speaks of the heart. The Bible says: "My son, give me thine heart" (Prov. 23:26); Jesus Christ says: "Out of the heart proceed evil thoughts" (Matt. 15:19) or "Out of the abundance of the heart the mouth speaketh" (Matt. 12:34). In general, the word "heart" is very often used in the Holy Scriptures. And in the anthropology of Thomas Aquinas, there is no place for the heart. What's the matter? Luther decided this way: "Papists" and Thomas Aquinas moved away from the Holy Scripture, went off somewhere, and we must urgently return to the Holy Scripture. And the Holy Scripture speaks of the heart more often than of reason and will. Therefore, the Christian must live by the heart, think with the heart. And in itself reason, without a heart, outside of the heart, is bad, vicious. And Rousseau repeats the same thing, he also talks about the heart being superior to reason. And the heart argues in some strange way, not by way of syllogisms (and Pascal said: "The heart has its own reasons"). A reasonable person builds a syllogism. For example, Eve is invited to taste the forbidden fruit. How should Eve reason? For example: “The serpent invites me to taste the fruit, but God forbids it. Whom to listen to? A snake or God? Consider the snake. What is a snake? The serpent is the creation of God. Hence, the serpent is in some sense subordinate to God, because every creation is subordinated to its Creator. Whom to listen: the lower authorities or the higher authorities? Of course, we must listen to higher authorities. So, the serpent shouldn’t be listened to, but I must listen to God. So I must say ‘no’ to the serpent”. The mind gives an order to the will, and the will says "no." The will gives the order to the tongue, and the tongue says "no." This is how intelligent activity is carried out. And according to Luther, all this, perhaps, was possible before the Fall, but after the Fall, there is nothing to hope for - that a person with the help of reason will come to the right thing. Man, in order to do the right thing, should be enlightened by faith and not by reason, and his heart, intuitively, even before any reasoning, simply from the love of God must say "no" to the serpent, say it from the very bottom (as psychologists say: "at the cellular level" ).
      A syllogism can easily entice a person into a trap. The reason can also prompt such arguments: "Perhaps God will not get angry, and maybe He would later approve of or just accept this my deed. We will put Him before the fact: who knows, maybe, somehow we’ll get out of it. Perhaps, He will forgive us. And on the other hand, the fruit gives knowledge, and knowledge is useful for the mind, and every man by his nature strives to knowing, etc. etc." It is possible to invent some syllogisms, and as a result reason will justify the act of Eve. And Duns Scotus said that Adam could then atone for his own sin. How? He ate the fruit and broke the commandment. He is guilty and, let's say, he is fined, say, 100 dollars. For each misdemeanour there is a fine. Say for eating the apple there is a fine of 100 dollars. But Adam can do something good for God and receive a reward, for example, 200 dollars. As a result, he will not only redeem his previous sin, but also make a profit. Only he should "more intensively," as Duns Scotus says, love God, than he offended Him. The question is only in intensity. Do you see how far reason can bring us? Here is Duns Scotus, the scholastic, to what thought he came: that Adam can atone for himself. This is all reason, reasoning... Every sin can be measured, a unit of measurement is to be set for this. So says the mind. And the heart says that you can’t argue this way. Because if a person once betrayed you, you can no longer trust him. There is something irreversible. Adam was faithful, and now he is already unfaithful, unreliable, a predator... The mind can, of course, think this way too, come to the idea of irreversibility. But who knows what trajectory of thought it will prefer? The reason is frail. And who directs it? The will. But, on the other hand, the will must follow the mind, because the will is blind. Who then directs the mind? The heart. And where is the heart? Well, and so on ... Here we have two traditions: rationalistic and intuitive. And what is intuition? This is when the heart, before any act of reason, should say "yes" or "no." And the mind only justifies this intuition later. This intuitivist way is the way of Luther, Rousseau, and so on.
         A difficult question: what to put in the first place? And what is faith? According to Luther, faith is not just some kind of hypothesis, to which our minds agree. Suppose I accept the hypothesis that God exists. This will be faith. But according to Luther, faith is greater than acceptance of the hypothesis, according to Luther, faith is already love, too. Because man is saved by faith. The schoolmen treat faith and love separately. There may be faith without love, as in the Epistle of the Apostle James: "Faith without works is dead" (James 2:26). By the way, Luther did not like the Epistle of James, and he even wanted to exclude him from the Canon of the Holy Scripture. So, there are two traditions. And therefore it is not surprising that criticism of reason emerged from among Protestant philosophers. However, it should be noted that there is a big difference between Rousseau and Luther. Luther believes that one can’t trust the mind, because the mind is spoiled by original sin, and Rousseau believes that one can’t trust the mind, because the mind is the product of civilization: it is something secondary that appears in man through education, thanks to civilization. And according to Rousseau, one must believe his primordial "I", and the primordial "I" - these are instincts, intuition, i.e. a heart. A person can’t live without instincts and emotions, but can live without civilization and without intellectual refinement, for example, without knowledge of the Latin language, without higher mathematics, etc. And without emotions there is no love, without love there is no family, without a family there is no life. So, without emotions humanity can’t propagate itself. So, the emotions, i.e. the heart, is more important, than reason. Without civilization, people can live and live well. Savages know how to love their children, their relatives, their tribe, and, as Rousseau argued, they live even better than civilized people. They do not have the vices that civilized people have, and so on. And now they say: now because of the activity of the mind we have ecological problems, but primitive people, at least, lived in harmony with nature, did not pollute rivers, fields, lands, air. And Rousseau, although he disagreed with Luther in the understanding of original sin, nevertheless agreed with him that the heart should be placed above the mind. And he understood the heart as a kind of man's centre, where both mind, will, and emotions are all together, where one can’t be separated from one another: the heart is the essence of man, or, as they say, inside. As they used to say before: "You are all manifested in this act, your inner nature manifested itself in it" (petty-bourgeois, or kulak, or some other). So the Bolsheviks said. The Bolsheviks used the word "entrails", and Christians use the word "heart". Well, generally speaking, the Gospel seems to confirm Rousseau's position. After all, Christ did not choose the apostles among the scribes. It would seem that here is the intellect developed: they [the scribes] speak the Hebrew language, they know the texts. Why did He take the fishermen as His disciples? What are the fishermen's qualities? First of all, they need physical strength: it's not easy to pull out nets full of fish. Well, courage: these kinds of qualities are needed. It seems that Christ Himself is on the side of Rousseau. His choice of fishermen as disciples, seems to confirm the Rousseau’s thesis. After all, only Judas Iscariot was an intellectual: that's why Christ instructed him to count the money. But it was Judas who turned out to be a traitor. Well, Matthew was a former tax collector. But the backbone of the community was still fishermen: Peter and Andrew, James and John.
         And now we continue this inquiry: what is nobler? Mind or heart? - and the continuation of it will be Kant's “Critique of Pure Reason”. Kant was in fact under the great influence of Rousseau's ideas. Rousseau made a great impression on Kant, and the historians of philosophy believe that it was Rousseau, not Hume, that revolutionized Kant's soul, after which Kant "awakened from dogmatic slumber." You probably know that Kant had two periods in his work: pre-critical and critical. The fact is that in his pre-critical period Kant was an ordinary natural philosopher: he wrote the book "Universal Natural History and Theory of Heaven", discussed astronomical topics, created a hypothesis about the origin of the solar system from a hot nebula (later called the "Kant-Laplace hypothesis"). At that time, Kant believed that the mind is capable of solving all the riddles of the universe and improving people's lives. He was an ordinary rationalist, a promoter of the ideas of Descartes, Spinoza and Leibniz. Kant believed that reason is the ornament of man, that it is the highest that is in man, that reason can help a person to know the world and change it for the better. And suddenly he, who previously believed in reason, wrote "Critique of Pure Reason". He radically changes his attitude to reason. It happened in 1762: Kant was already approaching 40. It is believed that Kant changed his attitude to reason under the influence of Rousseau. Historians note that usually Kant made daily walks around Koenigsberg, and during the walk, which was always carried out at the same time, passed along 7 bridges. The inhabitants already knew that Kant was making his own exercise and even checked their watches. And suddenly, for several days, Kant did not appear for a walk. It turns out that at this time he was reading Rousseau's novel "Julia, or New Eloise," which had just been published in French. He read it so attentively that he could not tear himself away! This is how Kant was impressed by Rousseau! Not Descartes, not the Gospel (well, the Gospel Kant, of course, knew since childhood), nor any other book provoked such interest that for its sake he cancelled his daily walks. Only Rousseau was able to make such a deep impression on Kant (Hume, too, of course, impressed Kant, but he did not cancel his walks because of reading Hume).
However, Rousseau made a strong impression on many, including Leo Tolstoy. So we can say that both Kant and Leo Tolstoy chose Rousseau as their ideal (a large portrait of Rousseau adorned Kant's office). And it is clear that it was under Rousseau's influence that Kant changed his attitude to reason. And then what happens with Kant? After all, Kant was still a scribe, though "instructed unto the kingdom of heaven" i.e., the “good news according to Rousseau”. The former intellectual habits remained with Kant. Even after taking a decision (under the influence of Rousseau) to do away with the “blind prejudice” of regarding knowledge as a supreme good, Kant remained a highbrow man. He was never married and never travelled (except in his early youth), he lived only with ideas, only with books. Books and ideas. And how did he decide to criticize the mind, i.e. the essence of his whole life? Apparently, Kant decided that he was elected in order to perform a unique feat: to criticize the mind by the forces of the mind itself. He saw that Rousseau was a poor methodologist: Rousseau was a writer, a musician - he was not a professional philosopher (he himself complained that ideas were formed with great difficulty in his head). Rousseau does not have those clear definitions that we find in Descartes, Spinoza, and Leibniz. Therefore, defending Rousseau's ideas, Kant dresses them in rationalistic forms, gives strict definitions, is not afraid to introduce new concepts and rethink the old ones (and at that stage Kant was helped by Hume and, in the person of Hume, by the whole English empirical school, implacably hostile to rationalism).
     Rousseau is a typical haranguer, he likes colourful expressions, paradoxes, bold generalizations. And Kant is a cold scientist, a rigid scholar who will never say a superfluous word and will not put an extra exclamation mark. He has everything in its place. He is a logician and, in a sense, even a bore. And this scholar and logician decided to direct all his logic and his entire intellectual apparatus to the criticism of reason. Kant criticizes reason not because reason makes man evil, but because reason can’t provide convincing solutions while dealing with the most important questions: the existence of God, the immortality of the soul, the human freedom.
      When Descartes wrote the foreword to his "Meditations on the First Philosophy," he dedicated them to the Sorbonne professors and addressed them approximately in these words: "Do not worry, my philosophy, although new, will do a great service to humanity, for it will convince people of two important truths: the existence of God and in the immortality of the soul. And on these two truths all theology is based. And these two truths will make a person a moral being, make him fear God and be afraid to harm his immortal soul. Therefore, people enlightened by my philosophy will become God-fearing and moral people".
           Descartes says something like this: “Through reason I will enter their hearts. Here they may not be very good now, but I will humble their reason, I will lead them to the fact that they will have to agree that the soul is immortal and God exists, and I will thus make them virtuous”. Metaphysics, according to Descartes, by proving the existence of God and the immortality of the soul, should lead to ethics. And Kant says that this way is a dead end, that metaphysics will not lead you to a valid knowledge about God and will not prove the immortality of the soul. This, in fact, is the content of the “Critique of Pure Reason”. The essence of this book is that Kant shows that rationalistic European philosophy is not capable of answering the main questions of man. Kant concludes that when the mind is left to itself, it is powerless to prove anything (except, perhaps, geometric theorems) and all the more powerless to educate a person (in the moral sense). And Kant says: "I had to deny (aufheben) knowledge in order to make room for faith." Kant returns to the idea that already Pascal had put forward: first we must believe and then philosophize. And what can a person believe if he has not yet begun to philosophize? He must believe with his heart, and then develop his mind. Not that he would develop his mind and through his mind penetrate into the heart. This path, as it turns out (according to Kant), is impossible. And why it is impossible, this Kant explains in detail. It is impossible because the mind, if it chooses, will always find the possibility to doubt everything: the existence of God (all the proofs of the existence of God are non-conclusive, and Kant shows that if the mind wants to disagree with them, it will find the possibility not to agree with any of them), free will, and the immortality of the soul. As for freedom, the mind can always find a loophole and convince itself that everything that happens, happens with absolute necessity (as Spinoza teaches). And if there is no freedom, then there is no responsibility, and therefore there is no sin. What kind of sin could be if Eva was compelled with absolute necessity to eat the forbidden fruit? Of course, you can disagree with the fact that everything that is done is done with necessity. But then you must believe that man is free. But it will be an act of faith, not a proof. There is no experiment that would prove that a person possesses this freedom.
        So, Kant freed the place for faith (first of all, faith in the freedom and responsibility of man). But with this he stopped: he did not make the choice that Pascal had made, he did not accept Christ as his Saviour and Redeemer. Why? This is the main mystery of Kant. But Kant showed the poverty of rationalism, and it is good. If the mind could prove the existence of God, His omnipotence and goodness, then blessed are the intellectuals! However, Christ says: "I thank thee, O Father, Lord of heaven and earth, because thou hast hid these things from the wise and prudent, and hast revealed them unto babes."
          Let us assume that an intellectual can prove that there is a First Cause. Perhaps, here Kant was wrong, and such a proof is still possible. Yes, we can say that being is good and the First Cause of being is also good. But it will be, as Suarez said, a consensus. We can agree. Let's agree that there can’t be an infinite number of efficient causes. Some cause must be the first. We can agree with this. Let's call this first cause God. And we will say that because everything is good, evil is not an independent being. Evil is the deficiency of something, not the thing itself. If we accept this, then everything is in order. So Thomas Aquinas gives us these axioms. But for Thomas Aquinas, Aristotle was an indisputable authority, the starting point for his philosophizing. And with Kant already everything has changed. After all, Kant lived after Galileo, after Descartes, when Aristotle was no longer an unquestioned authority. And what seemed axiomatic for St. Thomas or Suarez, for Kant was no longer an axiom. From the point of view of Kant, even Wolff is a dogmatist. He [Wolff] proceeds from some axioms, which he actually imposes on us as dogmas, and we must believe in them. And Kant's task is to free the human mind from dogmas. We must accept only that which is self-evident. And in this sense, Kant is a follower of Descartes.
      Let's now consider the so-called antinomies of pure reason. Antinomy in translation from Greek - "contrary to law", i.e. something illegal, something that does not obey the basic law of logic: the law of excluded middle. Kant posed four questions, which, in his opinion, can’t be answered by "yes" or "no". To each of these four questions two mutually exclusive answers are given, and both seem equally convincing, although they contradict one another.
      Take the first antinomy. Such a proposition is expressed: the world is infinite in space and eternal in time. And the second proposition: the world is finite in space and has a beginning in time. Clearly, we must choose one of the two, this is clear even to the child. But Kant argues that "pure reason" can’t choose the right answer. Actually, the question is important. If the universe is infinite, then this significantly changes our understanding of it. After all, the finiteness of the universe makes it more understandable to man. And the finiteness of the universe leads to an understanding of its being conditioned by something else, i.e. its contingency. Here we take modern ideas about the universe: it expands and its radius grows. But after all, it expands at a certain rate, the constants in it have certain values, as well as the ratios of these constants. There are many "why". We know that the universe is finite, and therefore we ask all sorts of questions: for example, why is the charge of an electron in absolute value equal to the charge of a proton? Or why a proton is about 2000 times than an electron? Etc., etc. If the universe is infinite, these questions find an easy answer: after all, at an infinite distance from us, there may exist other elementary particles and other world constants, which we will never know, since we will never get there provided they are infinitely far from us. The infinite universe answers all questions: whatever question you ask about an infinite universe there will be an answer to it.
       On the other hand, the question of the dimensions of the universe excites every person and me including. It is important for me to know where I live: in a finite universe or in an infinite universe? We were taught from childhood (since we were born in the Soviet Union) that the world is endless. And precisely because he is infinite, he does not need God. Why God, if the world is so boundless? After all, the infinite world is all-powerful: it will create everything you want. It will create consciousness, and the class struggle, and communism “in one planet”. It can do anything, because it is infinite and exists forever. As Engels said: "With the same iron necessity that it will exterminate on the earth its highest creation, the thinking mind, it must somewhere else and at another time again produce it”. We were taught that the world is infinite and there is no God. The world itself is God. So either God is infinite, or the world is infinite. We can’t accept both. In any case, for God (in the frame of reference connected with God) our world is finite, even if in our frame of reference it would seem to us infinite. This can be illustrated by the example of the vision of St. Juliana of Norwich, to whom Christ appeared and showed her some ball the size of a nut. She asked Him: "What is this in your hand?" And He answered her: "This is the universe." This little nut is our universe. And this vision of Juliana of Norwich can be explained from the point of view of the expanding universe (see S. Jaki’s book "God and the Cosmologists"). Yes, once the universe was small, it was like a nut. And for God, it is still like that, just as a son is always small for a mother: he can become, say, a general, but she will still remember him in diapers. So with our universe: it is now big, but for God it is still tiny. And Christ, when he spoke of the mustard seed, perhaps, thought about our universe as well. Of course, he could not communicate all His thoughts to the Apostles, for they knew neither extragalactic astronomy nor the Standard Model: they were ordinary people, unlearned simple fishermen. But Christ, of course, knew what the universe was at the beginning. It is very important to understand that the universe is finite and contingent. And when the universe is thought to be infinite in time and space, it prevents us from realizing its contingency.
Of course, Kant's reasoning can also be applied to an expanding universe. Who knows if there are innumerable such universes (and now such models are being offered). These universes pass, as physicists say, through an infinitely high potential barrier and, like bubbles, swell and burst. One can recall here 26 attempts to create a world, which Prigogine mentioned, referring to the Talmudic treatise "Bereshit Rabbah." And the physicist Andrew Linde says that these emerging universes are like drops of sweat appearing on the body of Brahma. Brahma feels hot, he sweats, and these droplets of sweat are the universes. And in every universe there is a peculiar set of constants, etc. I can’t give an expert assessment of this analogy, because Linde knows physics a thousand times better than I do. Here we deal with the question of the philosophical faith, and it is necessary to apply "Pascal's Wager". I choose numerically one contingent universe, this choice is intellectually respectable and it reconciles me with Christ. I think that the image of Brahma sweating universes, proposed by Linde, is only the fruit of his imagination: he can’t provide a proof of the existence of these many universes. The same as I can’t provide a proof that our universe is unique. 
       Here we are confronted with a choice: with whom do we prefer to be? As in the Gospel: "Will ye also go away?" (John 6:67). After all, Christ is just asking disciples. If you want you can go, if you want you are invited to stay. You can say: "I believe in an infinite number of worlds, I stay with Kant." But I don’t like this choice. Why?  Let us imagine what follows from the postulation of an infinite number of worlds. Why are they needed? As a Christian I feel that this idea of an infinite number of worlds is alien to me. Although I admit that someone might like this idea. This is a serious matter, and Kant is not outdated here. It turns out that Kant is right when he says that our mind can’t say anything about the finiteness or infinity of the universe. Kant said that each galaxy is a separate world; if this is understood not at the level of galaxies, but at the level of universes, then, in principle, one can agree with Kant. Our universe in which we live is finite: Kant did not understand this, but we understand this; now this is explained even to schoolchildren. But Kant saw much farther, i.e. he perceived the antinomy in the very question of the multitude of worlds. And we should not try to simplify the solution on the pretext that Kant did not know the non-Euclidean geometry and the theory of relativity, and therefore the first antinomy of pure reason is obsolete. Alas, with the inflation model this antinomy appears again, albeit on a new level.
        Actually, as Thomas Aquinas used to say, there are truths that surpass our minds. Here is the doctrine of the Trinity: is it not superior to our mind and is it not antinomic? Reason can’t prove that God is triune. We can explain the Trinitarian nature of God, but how to prove that He is triune? The Muslims also do not argue about the Trinity, for they have already made one huge act of faith: "There is no God but Allah, and Mohammed is his prophet." Mohammed does not speak of the Trinity, therefore, there is no Trinity. And that's all. The question is settled. And we, Christians, also make a choice: we choose the Trinity. We vote for the Trinity, as Americans vote for Clinton (the lecture was read in the autumn of 1998). We, the Christians, have chosen the plausible, but not strictly proven judgment. After all, no one says that the doctrine of the Trinity can be strictly proven to everyman. The doctrine of the Trinity requires an act of faith, so we begin the Creed with the word "Credo". Nobody requires us to "know the Trinity," and you yourself understand that this is impossible with our finite intelligence. We can only believe. And Catholics say: "I believe in everything that the Catholic Church teaches." And this faith is Pascal's faith: "God of Abraham, God of Isaac, God of Jacob - not of the philosophers and scholars." The same situation of choice arises in the first antinomy of Kant (I mean its modern version). Science offers us the possibility: you can choose a unique world that expands, and making this choice, you will not sin against common sense and scientific truths. But we can’t say that this choice is the only possible one. You can ask a question to scientists, for example, to Linde or Weinberg: "Can science tell us how many worlds really exist: one or many?" And scientists will not be able to answer anything to you, because these "other worlds", even if they exist, are unknowable by definition. Our instruments can’t detect these worlds. And if they can’t detect them, then what's the use of talking about them?
        So, we have the right to choose. Therefore, the first antinomy of Kant can be restated as follows: this is not a contradiction, but a crossroads in which we are given the right to choose where to go. Now if Kant had written exactly that, then everything would be fine. But Kant came to a very strange statement: that “the pure reason” is powerless to solve this problem (whether the universe is finite or infinite). According to Kant, the world is antinomical, unreasonable. After all, Kant does not say: the world is arranged in this or that way, only we do not know it yet. He goes further: in his last notes, published after his death, Kant writes: "I am God." There is no God except man. And if Kant's mind can’t understand how the world is organized, then nobody can understand it, because there is no other, higher intelligence.
        Kant, because the mind is unable to understand whether universe is finite or infinite, simply rejects the very idea of the universe. And what was the right way to argue? God exists. God knows what our world is: finite or infinite. He knows how many worlds He created. Our task: as far as possible to our minds, to know how this world works, showing at the same time intellectual humility, understanding our limitations, our imperfections.
        The second antinomy of Kant: the world or consists of atoms, i.e. indivisible particles, or the particles that make up the world, are divisible to infinity. Here again we can say that Kant did not know the modern physics of elementary particles, that in fact elementary particles, on the one hand, are indivisible, but, on the other hand, they can’t be regarded as the Democritus’s atoms, which were extended, eternal, and indestructible. Еlementary particles according to modern theories do not have dimensions, or, as physicists say, they are point-like, and they are capable of being annihilated: for example, an electron with a positron will collide and be annihilated, i.e. they will convert into light quanta or other particles. Kant, of course, did not know that. To such depths he did not penetrate. But he put the question, and now one can hear a reasoning of this kind: "How do you know, maybe in this electron the whole world is hidden. Of course, I do not know how to answer such a question. Stanley Jaki quotes Whitehead, who spoke pointing to a small mahogany stand: "There may be in it civilizations as complex and diversified in scale as our own; and up there, the heavens, with all their vastness, may be only a minute strand of tissue in the body of a being in the scale of which all our universes are as a trifle."
        The third antinomy: are there any free causes (in particular, do we possess free will?), or is everything in the world carried out necessarily? Again a paradox. The person will say: I killed. Yes, I killed. Raskolnikov, for example, will say: "I killed an old woman. And how could I not kill if she was a pawn-broker?" Or here the person says: "I took part in the deportations of “kulaks. But after all, when the chariot of humanity goes on, in the sharp turns of history all sorts of unnecessary things are thrown out of it, even whole classes, so the kulaks also fell out. So what? Are you against the law of inertia? Do not you know how centrifugal force works? It's not me, I'm just an instrument of history. History issued a verdict for them, and I’ve just carried it out."  Well, why should such a man be punished? Here is the executioner: the executioner killed the criminal. He put him on an electric chair and pressed the button. And can we say that the executioner is a murderer? He is an instrument of justice. Under American law, the person who carried out the death sentence is not considered a murderer. And (if he is a Catholic) he does not have to confess that he killed a man. For this is his profession, and the priest will understand him and will not scold him. So it was (now the attitude of the Catholic Church towards the death penalty has changed). This is an eternal problem. The person says: "I'm obeying the law." Here Leskov has a story "The Man on Watch." The man is drowning before the Winter Palace, and the sentry sees this and can’t leave his post. And now he thought for half an hour what to do: to quit his post and help a person or stay on duty, but let the man drown. In the end, he left his post and saved the man, and for that violation of the rules he was sentenced to flogging, he got two hundred strokes. And Leskov writes: he got off lightly. Here's the problem: what to do in such cases, when the moral debt comes into conflict with the orders of the earthly authorities? Fulfil an order or save a person? And is man free to make this choice? Could he have acted otherwise? Is he given freedom, or is everything done as necessary, but freedom, conscience, the sense of sin is nothing more than an illusion? For Kant it is an antinomy, but in fact it is a mystery. God knows whether a person has freedom and how free a person is. And on the basis of this knowledge, God will judge a person. Because God knows if a man could do otherwise or could not, and how much strength and grace man has been given. I acknowledge God's right to perform this judgement. I myself do not know, I do not know to what extent I am guilty. I just say, "Jesus came to save sinners, and I am the first among them." It seems that this is a literary hyperbole: why call yourself the first of sinners? But this is not a hyperbole, because I really do not know the extent of my sinfulness. No one except God knows the measure of our freedom and responsibility. Kant's problem is that he makes his intellect, his conscience the yardstick of common morality, and does not say: "God is the source and measure of morality". Therefore Kant says: act in such a way that your action may become a universal moral law. A Christian says: comply to God’s will as far as it is open to you through your conscience. According to Kant, man is the only standard of good and evil, freedom and necessity, finitude and infinity. And when Kant sees that the human mind can’t decide whether the action is free or not, he begins to criticize the mind for it. But Kant forgets that besides the human (finite and limited) mind there is also the infinite mind - the mind of the God the Creator, for whom there are no antinomies, before whom all is “naked and open”.
          Now the fourth antinomy. Is there an underlying cause of existence, or in the order of causes you can go down to infinity? In other words: "Who created God?" When you say: God created the world, the question arises (the children's question): "Who created God?" Is this question legitimate? Saint Thomas Aquinas would have answered in the negative. And Kant says: "Yes, it is legitimate, we have the right to raise this question." These are, briefly, the four antinomies of pure reason, discussing which Kant concludes that one must "make room for faith."