Бамбарбия керкуду!

               


     Дрынин внимательно посмотрел в зеркало, поправил галстук и подмигнул своему отражению. Оставшись довольным произведенным осмотром, он еще раз подмигнул отражению и сказал: - Хорош!
   - Да, хорош, что есть, то есть, - думал Дрынин, выходя из дома. – Но к приятной наружности приятно иметь и другое. Сегодня у меня есть отличная возможность предстать перед всеми в другом свете. Сегодня они должны увидеть, что я не простой рабочий винтик, а личность. И личность неординарная. До этого все не получалось. И все из-за этого Салютова. Каждый раз, как только мы где-нибудь собирались, он рта никому не давал раскрыть. Остряк заштатный. Но надо признать, что всем он нравится со своими остротами. Ничего не скажешь, умеет. Скотина! Но сегодня у меня есть шанс. Салютов со своим гипсом не меньше месяца проваляется. Так я пока и займу его место.
Тщеславие выпирало из Дрынина, и пока он трясся в автобусе, внутренний голос шептал: - Правильно. Молодец. Давай.
- Вот что я сделаю, - придумал Дрынин, - в разговоре я буду использовать фразы из популярных кинофильмов. Салютов этим никогда не пользовался, а я буду первым.
Он вышел из автобуса, продолжая готовить себя к предстоящему триумфу.
- Махоркин, как всегда, придет, когда все уже собируться, так я ему скажу: « А вот и барин из Парижа приехал». Грыжину, после того, как он двинет речь, я скажу: « Ты на что, царская морда, намекаешь?» Главбуху я выдам…
На следующий день, отдел в котором работал Дрынин, ничем не отличался от потревоженного пчелиного роя в который разом сунули носы две юные пионерки 30-х годов, подслеповато шарящихся по лесу в поисках грибов.
- Это черт знает что! – брызгая слюной и краснее вареного рака, возмущенно визжал Махоркин. – Что за гнусная ложь и клевета?! Все знают, что я в никакой-то там Париж ездил, а был в командировке в Зашибаловске. У меня и билет есть…я его покажу…потом...
Сослуживцы тактично отвели глаза от пылавшего негодованием Махоркина, что бы в их глазах не прочитать: - Действительно, в Париже ты не был, но и в Зашибаловске тобой не пахло. А неделю ты неплохо провел в столице, где за казенный счет шлялся по кабакам и казино.
- И я не понимаю, Борис Иванович, - Махоркин воздел руки к Грыжину, - как вы, наш директор, стерпели, когда он вам врезал: - На что ты, царская морда, намекаешь?
Директор хотел было ответить, что ничего против он не имел, если бы было сказано просто, без морды. Но, подумав, что подчиненные его не правильно поймут, только и промямлил свое привычное: - Да-а уж.
- А встретить вашу секретаршу, этого многоуважаемого ветерана нашего департамента словами: - А, это ты, старый плавучий чемодан! И где?! На поминках нашего коллеги! Которого мы честь по чести и с почетом, сорок дней назад проводили на тот свет. Что это за дурацкие бамбарбия керкуду на таких мероприятиях?! Боюсь, Борис Иванович, - продолжал неистовствовать Махоркин, - что скоро мы будем еще одного отправлять.
- Что такое?! – встрепенулся Грыжин.
- Так он ведь, что главбуху выдал? Сам деньги стырил и на таксиста свалил. Что б ты жил на одну зарплату! - главбуха ночью скорая увезла.
Дрынин, сунувшийся было в дверь, успел вовремя затормозить, и в приоткрытую щелку слушал возмущенное жужжание.
- Вот тебе и триумф, - тоскливо думал он.- И угораздило Салютова ногу сломать. Скотина!
- Да его под суд надо отдать за нанесение оскорблений, - раздался голос директорской секретарши.
- Что же делать?! Как оправдаться? – лихорадочно искал Дрынин выход из создавшегося положения. – Что им всем сказать?
- Да здравствует наш суд! Самый гуманный суд в мире! – тут же подсказал внутренний голос. И добавил: - Будете у нас на Колыме, милости просим.