Поезд в Марокко

               
Ты стоишь так близко от меня, что достаточно только чуть вытянуть руку, чтобы коснуться твоего лица. Провести ладонью по щеке, поправить прядь волос, выбившуюся из-за уха. Приложить палец к сухим, не тронутым помадой губам. Ты помнишь, наверное, еще этот жест. Каждый из нас вкладывал в него свой смысл, но все равно рано или поздно мы приходили к общему… Сейчас повторять его было бы глупо, потому что будущего у нас нет, а прошлое уже осталось далеко позади.
- Ну что, прощай? – говоришь ты наконец-то.
- Да, скорее – прощай, чем… - не договариваю я.   
- Чем «до свидания»? – полуспрашивая-полуутверждая, продолжаешь ты.
- Иди, - я киваю головой на рупор, который монотонным голосом доводит до сведения пассажиров, что посадка заканчивается. – Иди, пассажир, - пытаюсь шутить. – Опоздаешь на поезд. Эта металлическая леди приглашение больше повторять не будет.               
- Ошибаешься, - смеешься ты, когда тот же бесцветный голос повторяет объявление.       
- Ладно, не первая ошибка в моей жизни, - я устало машу рукой и отворачиваюсь. В горле отчего-то запершило, и слезы сами собой подкатили к уголкам глаз.
- Ты только не плачь, - шепчешь, обхватив мою голову. – Не плачь, ладно? Мы ведь обязательно встретимся. Пусть не сегодня-завтра и не через год, но встретимся обязательно.         
- Скажи еще: на том свете, - я увожу голову в сторону, и твои руки, как в замедленном кадре, скользят по моим волосам, падают на плечи и на мгновение застывают. – Только не целуй меня, хорошо? – обиженным тоном выдавливаю из себя. – Иначе я разревусь.            
- Хорошо, - ты все смеешься и неожиданно проводишь указательным пальцем по своим, а потом по моим губам. 
- Поезд трогается. Беги, пассажир! – отворачиваюсь я.
Ты молчишь и уходишь, так и не сказав напоследок «прощай» или «до свидания». Впрочем, какая теперь разница.

На привокзальной площади я нашел достаточно укромный уголок, где можно было спокойно все обдумать и даже поплакать в случае чего. Но плакать, как ни странно, уже не хотелось. Видимо, те, так и не пролившиеся при расставании слезы, исчерпали весь резерв.
Я достал пачку сигарет и закурил. На огонек, словно тяжелые ночные бабочки, откуда-то подлетели две цыганки.
- Что грустишь, дорогой?! – бодро затараторила одна из них. - Молодой, красивый, не грусти. Все у тебя будет. Удача будет, любовь будет. Дальняя дорога будет. Дай денежку на счастье, я тебе всю правду расскажу.             
Мне было не до правды, но я все же выгреб из кармана и пересыпал в ладонь цыганке мелочь, которая только мешала, звеня при ходьбе. Цыганка неодобрительно покачала головой, однако деньги быстро исчезли в складках цветастых юбок.
- Будет тебе счастье, - подсев ко мне, продолжила гадалка, - но остерегайся одной женщины. Она тебе как мать сейчас. Доброте ее не верь. Много зла она тебе может принести.
Я грустно улыбнулся. У меня не было матери. И не было женщины, которую бы можно было хотя бы условно назвать матерью.
- Врешь ты все, - сказал я цыганке, вставая. – Врешь, но все равно – спасибо. 
Цыганка поднялась следом за мной и, как мне показалось, несколько обиженно проговорила:
- Мария никогда не врет. Счастье тебе будет. Любовь будет. Дорога будет. Женщину, про которую сказала, бойся. А с кем простился – встреч не ищи. Забудь.
Она повернулась к своей товарке, что-то сказала ей по-цыгански, и та, сжав губы и прищурив глаза, закивала головой. После чего обе, не проронив больше ни слова, исчезли, растворясь в вечной вокзальной толчее.

«Что отмеряно, то отмеряно, - думал я по дороге домой. – Видимо, так и должно быть: срастись с человеком, прижиться к нему, а потом кто-то пройдет острым лезвием по живому – и вот она, разлука. Она, наверное, тоже неспроста дается. Значит, так должно быть».
- Ты уже и друзей не замечаешь, Михалыч?! – раздался откуда-то из-за спины знакомый голос. – Зазнался, что ли?      
- А, это ты, - не скрывая недовольства, протянул я, увидев рядом с собой Владика, своего школьного приятеля.
- Чего такой кислый? – Владик панибратски похлопал меня по плечу.
- Да так, - разговаривать с ним, а уж тем более изливать душу не хотелось.
- Слушай, Михалыч, - заговорщически оглядываясь по сторонам, зашептал Владик, - трава есть – высший класс. Пойдем, раскумаримся. Сплошное счастье.
- Не хочу, - отмахнулся я.
- Да ладно тебе переживать. С бабой, что ли, своей поругался? – Владик смотрел уже несколько насмешливо. – Не забивай голову ерундой. Давай лучше косяк забьем. Кайфу-то больше.
Я неожиданно согласился.
- Пойдем.
- Так, - Владик довольно потер руки. – Сориентируемся на местности. Где безопасней?
Он огляделся по сторонам.
- Ясно, идем.

В привокзальном туалете было темно. По обыкновению. Лампочки здесь постоянно кого-то раздражали. От сконцентрированной в небольшом помещении вони, смеси мочи и хлорки, разъедающей глаза, мне сразу стало не по себе. Владик же, казалось, нисколько не обращал внимания на подобные неудобства. Достав из кармана пачку «Беломора», он пересчитал в ней папиросы и вытащил третью слева. Понюхав ее, он, не прикуривая, бросил папиросину в унитаз.
- Не она, - пояснил он.
- По запаху определяешь? – поинтересовался я.
- В такой темноте только по запаху, - объяснил Владик. – А, вот она, - обнюхав еще одну папиросу, он закурил.
- Теперь ты, - после небольшой паузы он протянул мне дымящуюся трубочку.
Я затянулся и задержал дыхание. Выпустил дым и повторил процедуру еще раз.
- Э, Михалыч, не увлекайся, - Владик осторожно выхватил у меня папиросу. – У меня одна всего.
Постепенно голова стала заполняться туманом. Туалетные ароматы уже не казались такими резкими, как вначале, и даже хмурые привокзальные бомжи, заходившие справить нужду, стали вызывать некоторую симпатию.
- Ну что, полегчало тебе, страдалец? – ухмыльнулся Владик, вглядываясь в мои глаза.
Я неопределенно кивнул головой.
- Я же говорил, - довольно заметил он. – Трава – самое радикальное средство от всех неприятностей. Почище «Титаника» будет. 
Он вдруг захохотал: шутка, наверное, показалась ему удачной. Глядя на него, рассмеялся и я.
- У вас с ней любовь была? – спросил Владик, когда первый приступ хохота прошел.
Продолжая смеяться, я только кивнул головой.
- Завидую я тебе, Михалыч. Ты хоть знаешь, что это такое. А у меня – сплошные обломы. Трава только и спасает. После нее уже ничего не хочется. Точнее – никого, - и Владик снова расхохотался. 
- Как никого? – поддержав смех, переспросил я.
- А так, - сквозь приступы хохота ответил Владик. – Если бы ты курил почаще, то понял бы, что это такое. Но лучше не надо: у тебя уже есть свой наркотик.
Я вспомнил наше прощание на вокзале, и мне вновь стало не по себе. Захотелось вырваться из этого мрачного сортира, обстановка которого начинала действовать на нервы. Но стоило сделать шаг, как я понял, что не выйду отсюда: ноги перестали меня слушаться. Их словно прибили к цементному полу туалета. Причем, пока я стоял, все было нормально, но как только начинал переступать, тут-то и чувствовались гвозди, проткнувшие мои стопы и вошедшие в цемент.
- Михалыч, а что у вас случилось? – поинтересовался Владик. – Если это не секрет, конечно. 
- Она уехала.
- Далеко?
- Не знаю.
- Ну, ладно, не хочешь говорить – не говори, - обиделся Владик.
- Честно, не знаю, - стал оправдываться я. – Вообще-то, сказала, что едет в Москву искать работу, а там, может, и в Марокко какое-нибудь подастся.
- Почему в Марокко? – удивился Владик.
- Хрен его знает. Может, и не в Марокко. Название просто красивое.
- А где это? – Марокко заинтересовало и Владика.               
- Понятия не имею. Где-нибудь в Африке, наверное.
- Да, скорей всего в Африке, - согласился Владик.
 «Там среди пампасов, в джунглях Амазонки», - фальшиво запел он, и мы оба дико заржали, чем напугали двух случайных посетителей туалета.

- А сейчас будем развлекаться, - Владик толкнул меня в бок, кивком головы показывая в сторону входа. – Видишь этого толстяка? Смотри, что будет.
Вошедший в туалет не толстый, но довольно упитанный мужчина на фоне постоянных обитателей сортира выглядел настоящим принцем. Одетый в приличный костюм, вымытый, стриженый, пахнущий дорогим парфюмом, он казался инородным телом среди грязных писсуаров, ржавых труб и едкого запаха.
Мужчина огляделся по сторонам и зашел в одну из свободных кабинок. Владик снова толкнул меня в бок и зашептал прямо в ухо:
- Это Серега. Вокзальный пидор. Сейчас увидишь, к нам подойдет, закурить спросит.
Владик как в воду глядел. Мужчина вышел из кабинки, еще раз осмотрелся, и, видимо, поняв, что лучше нас никого в туалете нет, медленно направился к нам. 
- Извините, мальчики, - неожиданно тонким для его комплекции голосом начал он. – У вас закурить не найдется?
- Только «Беломор», - грубовато заявил ему Владик.
- Да?! – разочарованно протянул мужчина. И вдруг, спохватившись, договорил скороговоркой: - Хорошо. Хорошо. «Беломор» так «Беломор». Курить очень хочется.
Мне показалось, что он многозначительно посмотрел на меня.
- А что вы здесь делаете, мальчики? – упирая на последнее слово, произнес мужчина, демонстративно пустив дым мне в лицо. – Развлекаетесь?
- Самое место для развлечений, - зло засмеялся Владик. – Мы здесь писаем.
- Неужели писаете?! – мужчина сделал удивленное лицо. – Такие большие мальчики и ходят писать.
- Что ж нам тут еще делать? – Владик вновь засмеялся.
- Есть и другие занятия, - уклончиво ответил мужчина. – Более интересные.
- Например? – решил уточнить я.
Мужчина повернулся ко мне, заслонив собой Владика, и я почувствовал, как он провел рукой по моей ноге.
- Есть более интересные занятия, - повторил мужчина.
Его рука исчезла так же неожиданно, как и появилась. «Может, он случайно дотронулся», - подумал я, но Владик перебил мои размышления на эту тему.
- Ладно, - обратился он к мужчине. – Нам просто так трепаться некогда. Чего надо? – его благодушие стало исчезать.
Мужчина засуетился.
- Да, я, в общем-то, просто закурить спросил. Но если вы торопитесь…
- Что тогда? – Владик начал выходить из себя.
- Ничего, - мужчина резко развернулся и заторопился к выходу.

Владик на какое-то мгновение растерялся. Он, видимо, понял, что возможное развлечение исчезает вот так просто, ни за что ни про что. Он вовсе не был настроен терять шанс славно провести время и поэтому, резво подбежав к мужчине, остановил его, схватив за плечо. Тот сразу ссутулился, и мне даже стало его жаль.
- Ладно, стой, - вполне миролюбиво обратился к мужчине Владик. – Что ты хотел нам предложить? 
Мужчина помолчал, оценивая обстановку, а затем из-за плеча показал большим пальцем:
- Сначала он.
Владик расхохотался.
- Михалыч, иди. Он тебя выбрал.
Автоматически следуя за мужчиной, я вошел в одну из кабинок. Он закрыл за мной дверцу и сквозь нее прошептал Владику:
- А ты на улице пока подожди.
- Что хочешь? – обратился он уже ко мне.
Я равнодушно пожал плечами.
- Я могу и так, и так, - показал на себе мужчина.
- Мне все равно, - ответил я.
- Хорошо, так будет удобней, - и он опустился передо мной на колени.    

- Иди. Он ждет во второй кабинке.
На мои слова Владик пожал плечами. Меня это удивило.
- Ты что, не хочешь? – спросил я.
Видимо, на улице с Владика стал сходить хмель. От прежнего куража ничего не осталось.
- Знаешь, Михалыч, противно все это, - наконец-то произнес Владик.    
Я возмутился.
- Ну, ты, ****ь, даешь! Сам все затеял, а теперь не хочешь.
- Пойдем лучше отсюда. Противно мне, - Владик старался не смотреть мне в глаза. 
Мы уже отошли на приличное расстояние, когда сзади раздался запыхавшийся голос:
- Мальчики, вы почему уходите? Я же еще не все…
- Да иди ты на ***! - не поворачиваясь, ответил ему Владик.
Голос сменило обиженное сопение, удаляющееся по мере того, как мы уходили.

Некоторое время мы шли молча. Владик курил папиросу за папиросой.
- Знаешь, Михалыч, я иногда думаю: чего им не хватает?
- Кому? – не понял я сразу: случившееся на вокзале стало уже забываться.
- Кому-кому! – передразнил Владик. – Пидорам этим! Я еще мог бы понять его, если бы он вел какой-нибудь богемный образ жизни. Красиво. Обстановка. Все такое. А тут, - он сплюнул себе под ноги, - грязный вонючий сортир. Мерзко.
Он опять замолчал.
- Слушай, а тебе не противно было? – через какое-то время спросил Владик.
- Знаешь, нет, - спокойно ответил я.
Владик удивленно посмотрел на меня и еще раз сплюнул.
- Ну ты даешь! – протянул он.
- Михалыч, а, может, это любовь у них такая? – Владик все никак не мог уложить в голове с одной стороны приличного мужика, а с другой – его грязное занятие.
- Причем тут любовь?! – отмахнулся я. – Скорее болезнь.
- Болезнь, думаешь? – призадумался Владик. – Хотя, любовь – это ведь тоже что-то вроде болезни…
- Ладно, не развивай дальше, - остановил его я. – А то далеко зайдешь.
- Ну да, у тебя горе, - усмехнулся Владик. – Я и забыл. Лю-у-бовь, - протянул он. – А знаешь, - Владик неожиданно остановился, - вы ведь с этим Серегой очень похожи.
- Чем же? – невозмутимо спросил я.
- Оба себе на задницу приключений ищите. Любовных, - заключил он.               
- Ну, продолжай, продолжай, - подбодрил его я. – Давай, развивай тему.
- А что тут продолжать. Все и так ясно: оба вы больные, - засмеялся Владик и, оттолкнув меня, побежал вперед, на ходу уже прокричав: 
- Его любовь на дальнем берегу, ест апельсины и жует ботву…

Начинало темнеть, когда я добрался до дома. Ноги гудели, и хотелось одного – снять ботинки и завалиться на кровать. Но, увидев свет в единственном, выходившем на улицу, окне нашей квартиры, я вспомнил вчерашний разговор с отцом, и желание идти домой сразу пропало.
Вчера отец заявил мне, что собирается жениться.
«Прошло уже два года, как умерла мать, я устал один», - сказал он.
«Твое дело», - ответил я.
Отца это отчего-то взбесило.
«Да, мое! – закричал он. – Мое! Ты еще скажи, что я мать не любил, что предал ее!»
«Чего ты кипятишься?! – как мог спокойно заметил я. – Я этого не говорил».
«Но думаешь-то ты именно так, да? Да или нет? Отвечай!» – отец все больше распалялся.

Мать последние годы своей жизни с отцом практически не разговаривала. Она прекрасно знала, что у него кто-то есть, но виду не подавала, выбрав в качестве ответной меры лишь горделивое молчание. Отца это задевало гораздо больше, чем если бы она стала ругаться, выяснять отношения. Мать была таким человеком, что никогда своих чувств не выдавала. О ее болезни мы вообще узнали случайно. Другая бы на ее месте всячески подчеркивала свою немощь, чтобы ее пожалели, посочувствовали. Мать была не такой. Она держалась стойко. До конца. Правда, уходила все больше в себя, и даже наши с ней, некогда доверительные, беседы, в конце концов, свелись к пустому: «Как дела?»
Почему они не развелись? – вопрос, который мучит меня до сих пор.

«Ну что ты все молчишь? – отцу не давало покоя мое самообладание. – Ты скажи хоть: ты согласен или нет?»
«Твое дело», - вновь ответил я, и отец вдруг успокоился. Буря прошла. Мое согласие не принципиально для него.
«В общем, так, завтра вечером я приведу ее знакомить с тобой. Будь дома», - предупредил еще на повышенных тонах отец.
«Она у нас будет жить?» – поинтересовался я.
«А где еще?! – отец начал снова закипать. – Не на улице же!»
Я встал и вышел из комнаты.
«Завтра в восемь! – прокричал мне в спину отец. – Обязательно будь».
«Буду», - пробурчал я.

На часах было уже половина девятого. «Идти или не идти?» – размышлял я. Все равно ведь рано или поздно придется знакомиться.
Открыв дверь своим ключом, я прислушался к звукам, доносившимся из комнаты отца. Она была плотно закрыта, но сквозь тонкую фанеру было слышно, что там играет музыка. Отец, видимо, демонстрировал своей (кто она ему: невеста, подруга, жена?) собранную им коллекцию дисков. Он раздобыл где-то уникальную пластинку «Битлов», как ему сказали, с автографом самого Леннона, и теперь нарадоваться на нее не мог, заставляя слушать примитивную музыку второй половины двадцатого века всех наших гостей.
- Да, мне нравится, - услышал я женский голос.
По голосу было трудно определить, как выглядит его обладательница. Тембр сам по себе ни о чем не говорил, но я все-таки представил себе тощую преподавательницу английского языка, с перманентом и в очках, орущую на учеников и прославляющую USA с их свободами и правами. «Из поколения в миг прозревших», - определил я ее для себя.
Идти в комнату не хотелось. Я сел на пол у входа и стал ждать развития событий.
Дверь в комнату приоткрылась, и показалась голова отца.
- Его еще нет, - сказал он в комнату и проскочил в ванную, на ходу заправляя рубашку в брюки. 
- Его еще нет, - повторил он, возвращаясь.
- Не закрывай дверь, - услышал я ее голос. – Мальчик может придти с минуты на минуту. Я не хочу, чтобы он застал нас врасплох.
- После смерти матери он изменился, - стал объяснять ей отец. – Мы с ним словно чужие. Он постоянно грубит.
- Не переживай, - она начала его успокаивать. – Все образуется. Это возраст такой. Да еще и переживания вдобавок.
Видимо, он ее поцеловал:  в комнате сразу наступила тишина. Битлы допели свою «Субмарину» и тоже замолчали.
Я чуть приоткрыл входную дверь и негромко хлопнул ею. Негромко, но так, чтобы они услышали.
- Пришел, - отчетливо произнес отец.

- А вот и Миша, - радостно запел он, вводя меня в комнату, придерживая сзади за плечи, словно я собирался бежать.
- Здравствуйте, Михаил, - в тон отцу пропела его пассия.
Я ошибся в своих представлениях о ней. Она была относительно молода, во всяком случае, моложе отца, и, в общем-то, привлекательна: осветленные волосы до плеч, карие глаза, стройная фигура. Ничего от того, что я нарисовал.
- Знакомься, Миша, - отец все так же держал меня за плечи. – Это Вера Петровна. Моя… - отец пытался найти подходящее слово, - моя знакомая, - нашелся он, за что сразу же получил неодобрительный взгляд Веры Петровны.
- Очень приятно, - раскланялся я. – Вы мне теперь матерью будете или как?
Вера Петровна смутилась.
- Ты знаешь, Миша, - она даже перешла на «ты» от неожиданности. – Я… мы с твоим папой еще ничего не решили. Но, - она глубоко вздохнула, - маму я тебе все равно не заменю.
- Вот и славно, - как бы между прочим заметил я и подсел к столу.
В комнате воцарилась тишина.
- Может быть, чаю попьем? – предложил отец.
- Да, да, - подхватила Вера Петровна. – Давайте пить чай.
- Давайте, - согласился я. – Заодно и поговорим.
Отец сразу насторожился.
- О чем? – недовольно спросил он.
- Ты же хотел познакомить меня с Верой Петровной, вот я и хочу узнать о ней побольше, - спокойно объяснил я. – Она же мне вроде как мать теперь будет, надо же хоть какое-то представление иметь… О своей будущей матери.
Вера Петровна зарделась.
- Что же вы хотите узнать, Михаил? – вновь перейдя на вы, спросила она.
Отец зло покосился на меня.
- Ну, например, как вы относитесь к гомосексуалистам? – невозмутимо продолжал я, хотя напор отцовского взгляда становился все мощнее и мощнее.
- А почему ты… вы об этом спрашиваете? – растерялась Вера Петровна.
- Это же так актуально сегодня. Даже модно. Вот я, например, с пониманием отношусь к ним. Где-то сочувствую.
- Я никогда об этом не думала, - Вера Петровна залилась румянцем вплоть до выреза на платье.      
- А зря, Вера Петровна, - пожурил я ее. – Надо определяться. Вот ко мне сегодня пристал один пидор, извините, педераст, и я не смог ему отказать в его маленькой просьбе…
- Так, - отец ударил кулаком по столу. – Вон отсюда!
- Да я, вообще-то, и сам собирался уходить, но уж очень интересно было с Верой Петровной побеседовать. Спасибо вам, Вера Петровна, за содержательную беседу! – я поклонился ей в пояс и попытался поцеловать ручку, но Вера Петровна несколько судорожно убрала руки со стола и положила их на колени.
- Что ж, пора! – я вышел из-за стола и направился к выходу.
Отец и Вера Петровна выжидательно смотрели на меня. Я спиной чувствовал их взгляды.
- Да, Вера Петровна, - перед дверью я повернулся к ним. – Вы случайно не английский преподаете?
Вера Петровна несколько приободрилась.
- Нет, - смущенно улыбнулась она. – Я географию и биологию преподаю. А что?
- Ну, тогда вы должны знать, где находится Марокко.
- Конечно. В Африке. На севере Африки.
- Я так и знал. До свидания.
- До свидания, - испуганно прошептала Вера Петровна.

Отец догнал меня на лестничной площадке.
- Ты чего номера устраиваешь, клоун?! – зашипел он мне в лицо. – Если не нравится тебе Вера, виду не подавай и веди себя прилично. Мне с ней жить. И что это за разговоры про пидоров, про Марокко какое-то?
- Да успокойся ты, пап. Все мне понравилось. Особенно желтая подводная лодка в маминой спальне. А Марокко с пидорами здесь действительно ни при чем.
Отец растерянно захлопал глазами.
- Какая подводная лодка, сукин ты сын?! – зашипел он еще сильнее. 
- Обыкновенная. Желтая. А сын я, если не ошибаюсь, твой. Пока, Марокко!

На улице окончательно стемнело. «Последние теплые вечера, - подумал я. – Скоро наступит осень. И все». Что будет дальше, осенью, я не знал. Если я не мог разобраться в себе сегодняшнем, чего зря думать о будущем, которое до того туманно и неопределенно, что становилось страшно от одной мысли о нем.
Я бесцельно брел по городу. Меня обгоняли редкие прохожие, кто-то задевал тяжелыми сумками, одни извинялись, другие молча исчезали в темноте. Я не обращал внимания ни на первых, ни на вторых.
«Взять бы билет, - думал я. – Сесть в поезд и уехать куда-нибудь. Все равно куда. Хоть в то же Марокко. Главное – подальше отсюда. И забыть все. И начать новую жизнь».
Мимо промчался вокзальный пидор Серега. Видимо, он узнал меня, раз, обогнав, приостановился и стал ждать. Когда я с ним поравнялся, он спросил:
- Все тоскуешь?   
- А что, заметно?
- Я еще там, на вокзале, заметил, - смущаясь, проговорил Серега. – Глаза у тебя грустные были.
Я засмеялся.
- Ты еще и глаза успел разглядеть?!
Серега обиделся.
- Ты что думаешь, если я там… - он замялся. – В общем, я не понимаю, что ли, ничего? Я все понимаю, я все чувствую.
- Скажи, - я перебил его. – У тебя это любовь?
- Что? – не понял Серега.
- Ну, вот то, чем ты занимаешься.
- Ты меня воспитывать собрался?! – мягко разозлился Серега. – Что ты в этом понимаешь? Может, и любовь.
Он развернулся и быстрым шагом пошел прочь от меня.
- Любовь! – крикнул я ему вслед. – Пидор вокзальный в сраном туалете. Любовь он там нашел, - сказал я уже сам себе.
- А, может, и любовь, - раздался сзади голос. – У каждого ведь она своя.
Я повернулся, огляделся по сторонам, но никого не увидел. На мгновение показалось, что чуть поодаль промелькнула рубашка Владика, и я вроде бы даже почувствовал знакомый сладковатый запах конопли. Но вокруг никого не было. Улица опустела.
Я шел в гулкой тишине, и каждый шаг отдавался эхом.

Ку-да? ку-да? ку-да? – прогремел где-то поезд. Действительно, куда? Куда и зачем ты уехала? Чего тебе не хватало здесь, в этом маленьком городе, очень удобном для жизни? Где все под боком, все рядом: театр, магазины, рынок, выставочный зал, река, лес. Чего тебе не хватало? Размаха? Любви? Но ведь ты прекрасно знала, что я люблю тебя. Люблю так, что кроме тебя для меня вообще никого не существует.

Однажды ты спросила меня:
- Ты хотел бы уехать отсюда?
- Куда? – переспросил я.
- Все равно, - пожала ты плечами. – Все равно куда. Лишь бы уехать. Ведь там целый мир.
- И что бы я там делал, в этом целом мире?
- Ну, не знаю, - разочарованно сказала ты. – Жил бы.
- Я и здесь живу, - заметил я. – Мне с тобой и здесь хорошо.
- А мне – нет, - печально вздохнула ты и больше не говорила об этом до самого отъезда.

Последний наш день мы провели на реке. Ты купалась до тех пор, пока не посинели губы. Тогда я вынес тебя из воды и положил на песок.
- Как здорово! – прошептала ты.
- Что? – спросил я.
- Целый день валяться на песке у самой кромки моря, - пояснила ты.
- Смешная! Разве это море?!
Указательным пальцем ты провела по моим губам.
- Помолчи. Закрой глаза и представь, что мы лежим на горячем песке у самой кромки Атлантического океана. Где-то неподалеку хлопают огромными листьями пальмы, а почти почерневшие от палящего солнца арабы разносят плетеные корзины с золотистыми апельсинами, и на каждом – маленький ромбик с надписью «Maroc».
- На каждом арабе? – засмеялся я.
- Апельсине, - вздохнула ты и замолчала.
- Ну, извини, - нехотя произнес я. – Рассказывай дальше.
- Это все, - сказала ты и перевернулась на живот.

… Ближе к вокзалу вновь замельтешили люди. Торопились куда-то, бежали или шли быстрым шагом, озабоченные предстоящей поездкой. Металлический рупор не переставая, один за другим, объявлял поезда.
- Что, уезжаешь? – подошла ко мне цыганка.
Я узнал Марию.
- Все ты врешь, Мария, - сказал я ей. – Все врешь.
- Но сейчас-то ты уезжаешь.
- Нет.
- А зачем ты тогда здесь?
- Не знаю.
Металлический рупор скрипнул и произнес:
- До отправления поезда Тамбов-Марокко осталось десять минут. Поезд стоит на первом пути. Нумерация вагонов с головы поезда.
- Твой поезд, - сказала Мария. – Прощай.
- Может, до свидания?
- Нет, прощай, - Мария отвернулась. – Ну, беги, - подтолкнула она меня. – Десять минут всего.
- А билет? – вдруг вспомнил я.
- Какой билет?! – засмеялась Мария. – Беги. Туда без билета едут.
- Да, помни, - крикнула она мне напоследок. – С кем простился, о тех забудь.
 

г. Югорск, 3-5 июля 1999 года