Памятник от Трубочистов

  Уже целый час два друга  спорят на очень важную  и животрепещущую тему –памятник и могила для ….еще живого человека.
Для пожилых людей поговорить о памятнике – очень и очень приятная вещь.
Не то, чтобы кто-либо торопится туда вперед ногами, вперед всех. Нет, этого не наблюдается. Все дело в мотивах, толкающих человека на этот со всех сторон героический шаг. Почему героический?  Да потому, что надо обладать очень сильной волей,  чтобы играть в «кошки-мышки» с самой смертью.
Это вызывающий поступок. Мол, я не боюсь тебя, даже заранее все приготовил, а на плохие приметы - плюю и лягу тогда, когда захочу, и ты, смерть,  мне не указ!
- Большой волей и большой смелостью должен обладать человек, так запросто дразнящий смерть,- сказал  Станислав Иванович, среднего роста худощавый пенсионер  и фронтовик, военный в отставке,- и чем думают люди-  головой или задницей,-  не пойму.
- А чего понимать- то, -отвечал отставнику Виктор Филиппович, тоже  пенсионер, но пенсионер  союзного значения: фронтовик и лауреат премии в  области физики.
- Нет надежды на наследников, вот в чем дело! Нет уверенности, знаешь- вот такой!-  ветеран стукнул кулаком и как бы вбил слово правды.- Нету ее,- уверенности, - развел руки лауреат, - Нету!
- Не от хорошей жизни люди себе последние квартиры строят- опасаются они, что под забором похоронят, и забудут на могилку придти, забудут траву убрать, цветы положить. А люди увидят  заброшенную могилу и скажут:
 « Вот, был живой - все пользовались; умер-  как будто детей не было, внуков не было и не сделал в жизни ничего доброго, раз могила в таком запустении. Квартира покойника уже давно продана и поделена,  а  совесть… она по наследству не переходит. Она у каждого своя.
- Да, - согласился Станислав Иванович,- твоя-  правда, нет уверенности твердой, нет не ищи ее в современной молодежи. Ждут шесть месяцев, в право  наследства входят и -..ауфидерзейн! Как Мамай прошел! Ничего не надо, ничего не жалко, интереса нет к нашему поколению и к нашему  времени. А еще насмехаются,   обвиняют: «мол, как это вы молчали?»-Станислав Иванович вскочил на ноги и погрозил пальцем в открытое окно.-
А я посмотрел бы на них, как они  критиковали бы! Это сейчас хорошо говорить, потому что за это к стенке не поставят…
-А дисциплина была!!- добавил Станислав Иванович,  и это войну помогло перетерпеть….
- Да, – согласился Виктор Филиппович,-  терпели много, да знали, за что терпели!
А когда Горбач перестраивать стал,  а покойник руины до основания,.. я честно не знал - для чего терпел всю эту кадриль, для чего было  ломать и рушить? Для чего обеднять?
- А «миллионщиков»  штамповать?- сорвался военспец в запасе,- захватили то, что всем миром строили, а нам денежки тю-тю и нет. Кто о нас думает?- гневно потряс кулаком невидимому реформатору, -конечно,  после этого, какой нормальный человек будет надеяться на других?
Хочешь, чтобы сделано  хорошо  было – сделай сам!
 Физик закивал: «Прав, Стас, прав, сто раз прав! Не хочет наше поколение одалживаться и ждать милости. Привыкли все сами, своими руками, ни на кого не надеясь. Но и тут может возникнуть нехорошая ситуация».
- Ты, Стас,  Фролова знал из второго подъезда? Он в Минздраве работал.
- А кем? – спросил Стас Иванович.
- Точно не знаю, но каким- то начальником был. Он мне всегда говорил, если что по здоровью, то  сразу ко мне. Ну, да не в этом дело. Мне его сын говорил после похорон: «Я  на отца обижаюсь, ведь неужели он думал, что я ему памятник  не сделаю? Перед людьми стыдно! Что они про меня подумают? И он, по- своему,  тоже прав, - Виктор Филиппович  выразительно,  боевым петушком с вздыбленной грудью замер, ожидая ответа.
- Конечно, Филиппыч,- согласился напарник,-  и в его обиде есть правильная желчь и здоровая горечь, ведь в глазах друзей и сослуживцев,  их жен, отец не имел надежды на правильное исполнение сыновнего долга.
 Опасался ли  он отсутствия  долга?  - задал собеседнику вопрос и сам  же ответил: «Конечно!  Зачем строить себе памятник при жизни, если сомневаешься в его строительстве,  а значит,  проштрафился сынок, подкачал.
- И  на перед не знаешь как и на кого  надеяться. Вот, на днях,  ходил я на могилу Тюльпанова. Эх, - махнул рукой, вздохнул и замолк, - позабыт, позаброшен, а при жизни дочери какие сцены устраивали!  «Папочка, папочка!». И  целуют, и милуют, и гладят, и перед ним, как снежинки перед новогодней елкой.  А  как подарки получили, сразу забыли  к могиле дорогу. Уж и  не о памятнике речь!  Все травой заросло. Мусор убирал  два часа, и вспомнил,  как «Тюльпан» хвастался…. «мои дочки, мои дочки! Какой я счастливый!» , - и улыбка до ушей.  Еще про моего Кольку говорил, что  вот сын женится и нет его;  а дочка всегда придет и к живому и к мертвому. И теперь, наверное, на небе смотрит  и от стыда горит, и никто не потушит.
- Прав, на все сто, на двести -  прав,- вскочил физик,-  никто не знает, да   и не дано предугадать   в каком состоянии будет содержаться твоя могила. Они перед тобой на задних лапах прыгают, хвостами крутят и в рот смотрят,  а нечего будет дать, так  под зад тебе же и дадут,  и в дом престарелых с глаз долой! Они все боятся только осуждения окружающих.
Если бы не противные соседи, не «бабки- всезнайки», не старики « красные кавалеристы», давно лицензии на отстрел были бы узаконены. А от соседей одна польза-  любят поговорить,  осудить кого -нибудь,  да    и сказать правду  в глаза  очень даже не побоятся.  А еще скандалы и базар устроить – плевое дело. Что поделаешь - глас народа!
Поэтому,  старики должны держаться себе подобных,  а  молодым  отработанный материал не нужен. Они терпят его оттого, что боятся «гласа народа»,  и  значит,- физик успокоился, сел и по- деловому взглянул на непростую ситуацию, - мы должны крепче сплотиться и организовать надзор за могилами усопших товарищей. Должны  указывать родственникам  на недопустимость содержания могил в плачевном  состоянии. Нет, - физик задумался,- не запустения, а запущения.
- Вот это правильно! - обрадовался меткому  слову Станислав Иванович.
Они вдвоем поспешили к столу  чтобы  записать   только что придуманное слово. Затем они стали  обсуждать  задачи  новой организации, которой  долго подбирали название.
- Это ведь очень трудно- найти хлесткое слово для названия:  и чтобы не избитое, и чтобы выражало цель организации по санитарному контролю за совестью и думами молодежи. Остановились на слове «трубочисты»- и хлестко, и по делу очень  точно.
И не заметили  они, как пришла ночь, так захватила  мысль!

 Теперь, если «Трубочисты»  заработают, то  не надо думать о памятнике заранее. Лучше ужесточить санкции к нерадивым родственникам, выслать указания на место их работы и выявить темные пятна их  личной жизни.
Старики смеялись, как дети – они были счастливы новому делу,  очень нужному им, дающему смысл их жизни до смерти и после нее.

2

  Слух о новой организации,  быстрее гриппа, распространился и заразил пенсионеров и предпенсионеров, и, вообще, людей преклонного возраста.
Необычные планы «Трубочистов» необычными не считались, скорее наоборот, интерес к новому делу был живым и  неподдельным, без фальши, потому что организовывали все сами пенсионеры. А  на квартиры никто не зарился, к кошкам и собакам, находящимся на попечении пенсионеров, претензий не предъявлял и выселять их ( пенсионеров) никто не хотел…
И хоть записались в союз бывший майор Хавкин,  которого пенсионеры терпеть не имели ни здоровья, ни желания, и бывшая участковая врачиха  Финогенова, стольких пенсионеров ухайдакавшая.   Она сократила  их жизнь своим ослиным умом и безграмотностью.  Они  просили вступительного  слова  основоположников у  председателей,  с правом решающего слова.

Сначала физик, потом танкист,  рассказали о задачах организации. Они  ратовали за вступление всех поголовно пенсионеров  и кандидатов…
Но фронтовики сразу поставили условие, что  они должны находиться  в более выгодном положении, и кроме десяти голосов имеют право « вето!»
 На любое решение «союза» вдовы возмущались вместе с ударниками тыла: «Ох, уж эти вояки, опять льготы,   не могут на тот свет  как нормальные люди спуститься тихо. Все горлом норовят взять.
-У них и похороны с маршем оркестра и подушками для орденов,- возмущался тыловик Харитонов, не последний человек в министерстве строительства. То есть когда то,  конечно, был не последним,  люди и  в тылу « приближали как могли» светлый День Победы .
 И Вячеслав Александрович Харитонов начал подробно рассказывать свою автобиографию. На час чистого времени, но затянулось все значительно дольше, потому что нашлись глупцы, которые старались его перекричать, сбить, остановить. А когда Харитонов дошел  до перечисления наград, званий, должностей- очень -очень ответственных, голос его  загремел не хуже шаляпинского,  приглушил всех.
Испуганно и уважительно союз «трубочистов»  выслушал последнее стоя, и никому и в голову не пришло перебить. А что вы хотите?  Всю жизнь в строительстве – не только людей, а  строительство перекрикивал.
 В конце небольшого митинга  все согласились  принять Харитонова в совет союза  наравне с фронтовиками.
 Но тут слово взял Тигран Ованесович  Лисопян.
- Дорогие друзья! Предлагаю принять в наш союз несколько человек, не входящих пока в него по причине отсутствия  Российского гражданства . Они не фронтовики, но очень переживают за фронтовиков.
 Тут с места как ужаленный вскочил Захаров Петр Тимофеевич- фронтовик, орденоносец, историк.
- Я  против не россиян, против!
- Он расист!- закричал Лисопян, став при этом  красным и злым.
- Я не расист, я негров уважаю, весь спорт на них! А вот наши республики и  страны «Варшавского договора»  я презираю,- Захаров посмотрел в сторону Лисопяна и повторил, - презираю ..за то, что вы не чтите память предков, молчком отдаете на поругание.
- Мы отдаем? Повтори,  а то я не посмотрю на награды, убью! – Тигран набросился с кулаками на  Петра Тимофеевича.
 Бойцы вошли в клинч. Их сразу же развели по углам.
- Я вам БРОНЗОВОГО СОЛДАТА никогда не прощу. Одна Россия возмущалась, а ведь там мог и армянин, и  грузин, и  азербайджанец, и  казах, да кто угодно, лежать. А вы молчали! Молчали? Я  вас спрашиваю?!- кричал из своего угла Петр Тимофеевич, -  а поляков разве не  мы освободили? Где же благодарность? Где?  В п…е!
Женщины брезгливо наморщились, а мужчины закивали.
 Тигран Ованесович не нашелся что ответить, и молча  вышел.





3
Особого положения требовали одинокие,  требовали они  немедленной закупки памятников для одиноких, так как о них некому позаботиться. Лучше бы они позаботились о себе и не подавали списка, а тут  такая промашка…
 Слово взяла Анна Ивановна Щербакова-   архитектор и правдолюб.
- Дорогие товарищи «трубочисты»! С глубоким возмущением держу в руках я этот список и тяжело мне оттого, что присутствуют в нем некоторые фамилии. Так, например, Корзухина Зинаида Филимоновна имеет сына. Какая же она одинокая? А?
- Аня, как тебе не стыдно!  Ты же знаешь, ЧТО  у меня за сын!
- Это не отговорка! – рубанула Анна Ивановна, - воспитывать надо было лучше! Вот у меня дочь в Швеции, так мне  что, тоже фамилию свою вписывать? Смотри, Зинаида, накаркаешь, останешься одинокой. Тоже мне  «сирота  казанская»!
 Ошарашенная таким поворотом, Зинаида испуганно заморгала и закричала:
 -Вычеркивай! Вычеркивай быстрее!
 Как будто здесь от скорости зависела жизнь ее сына.
- Так, вычеркиваю, молодец! Хватит хныкать,- Анна Ивановна затушевала фамилию «Корзухина»   в списке, - ты, Зинаида, мне телефон сына дай, я с ним поговорю.
- Не дам, ты совестить его будешь,  и он совсем меня  забудет,- заплакала Зинаида.
 - Совестить? Да как ее найти, совесть то?!  Нет, подруга, я ему расскажу, что ты мне квартиру хочешь отписать, если я ухаживать за тобой буду.
- Ты за мной?! - обиделась Зинаида Филимоновна, -это я за тобой скорее буду..
-Вот и порешили!  А теперь - Терещенко Клара Викторовна, – прочитала и многозначительно посмотрела на всех присутствующих  Анна Ивановна,- наша «попрыгунья- стрекоза». Она теперь как в басне ползет к муравью в лице «трубочистов».
- А у меня детей нет, ты, Аннушка, это знаешь.
- Ты не хотела,- зло, глядя в глаза, ответила Анна Ивановна.
- Я не могла.
- Ты все пела….
- По медицинским показаниям.
- Это лечится и усиленно.
- Откуда тебе знать? Ты доктор?
- Лучше скажи, сколько абортов- 15 или 16?
И весь этот теннис, удар- справа, удар- слева, или бокс длился долго, очень долго.
Подоплека всего крылась,  где - то в семидесятых. Она была, но какая?
 Все забыли, кроме двух женщин, отстаивающих право.. высоко нести голову.
 И возраст тут как раз, наоборот, придает остроту, безжалостность в суждениях, смертельную принципиальность, потому, что ничего уже нельзя изменить.  Какой толк указывать на детские дома, когда ей не дадут ребенка по возрасту.
У третьей племянничек, у четвертой - договор с агентством..

4
Уже год как работаем.
«Трубочистов» все больше и больше…
У нас были  первые потери, но  мы выкладываемся на все сто, двести.
И с каждыми похоронами нас все больше и больше, потому что по уставу союза  последующие похороны   не могут быть  хуже,  чем предыдущие.

 И людям приятно  видеть чужие похороны, потому что они   помогают своими руками делать так,  чтобы все прошло хорошо, понимая, что следующие проводы могут быть твоими…

Нас ненавидят «кладбищенские» и боятся!
 Если хоронят  одного из наших,  они не подходят к нам, не смотрят в нашу сторону.
 Мы опекаем родных, оплачиваем  все необходимые, в таком  печальном деле, услуги.
 Мы в курсе всего  и нас трудно  обмануть.
 Мы так нужны!

 Наши союзы  « трубочистов» уже есть  в других районах города.
 Есть и в  других городах.
Наконец-то мы обрели друзей и спокойствие.
 Но  мы запретили  трубочистам строить могилы заранее…
Плохая примета!
Призовешь ее раньше времени, а нельзя!