Какая-то странная...

    
     Он помнил все. О себе, о других, о том, что окружало. И конечно же о том, что он делал, точнее, что его заставляли делать.
     Как-то так сложилось, что с самого своего появления в этом мире ему ни разу не пришлось быть свободным. Хоть и очень хотелось. Он жил, как бы, не просто в условиях "суверенной демократии", которая по сути - демократия имитационная, нет, он жил в условиях полной несвободы с отсутствием хоть какой-либо обратной связи с теми, кто по какой-то странной логике присвоил себе право в полной мере распоряжаться его... всеми его действиями и их результатами.
     Со временем он не раз пытался хоть что-то изменить в себе самом и своей жизни. Причем, делал это периодически. Но ничто ему не сходило так просто... Все его загибы, отходы от установленного кем-то стандарта, полное бесчувственное отупение, наконец, неизменно заканчиваясь для него в позитивном смысле практически ничем. За серьезные отклонения его серьезно поправляли, а, когда что-то - так, по пустякам, ждали, когда количество этих пустяков перейдет в качество. И тогда его опять поправляли.
     Нередко по ночам он мечтал, представлял себя настоящим воином, бойцом, солдатом, отважно сражающимся в каком-нибудь генеральном решающем сражении, от которого зависела судьба войны, непременно справедливой, трудной, опасной и всесокрушающей. Он вообще был большим романтиком и фантазером. Но после ночи непременно наступало утро и его вместо сражения или разведки посылали на какую-нибудь абсолютно будничную работу. То на картошку, то на кухню, то еще куда-нибудь.
     Были, правда, случаи, когда о нем на время забывали. И он, бывало, целыми днями лежал, предаваясь своим мечтаниям, не имея, по сути, в активе никаких ярких воспоминаний.
     Но однажды все изменилось. Он полюбил. Она была прекрасна и нежна. И очень к нему внимательна. Уж она-то никогда не оставляла его надолго. А когда после разлуки она одновременно сильно и нежно обнимала его, как может обнимать только любящая женщина, ему казалось, что это именно то, ради чего и состоялась вся его жизнь.
     Но, как говорится, "все имеет свое начало, и свое окончание". Как гром среди ясного неба, она неожиданно полюбила другого. Причем без какой-либо взаимности и надежды. Да, и действительно, какую такую надежду могут дать молодой девушке несколько проведенных в отеле с заезжим столичным командированным ночей? Пусть даже до предела наполненных страстью, нежными словами и безотзывными обещаниями.
     Через короткое время этот самый черт командированный уехал. И она осталась одна. То есть не одна, а с ним. Поскольку он ни одним словом, ни одним движением не напомнил ей о ее безрассудном временном безумстве. Не смотря на то, что ему, конечно же было и обидно, и очень больно из-за этого.
     Они продолжали быть вместе, но все теперь было по-другому. Она также обнимала его, но в глазах ее он стал замечать иногда, казалось бы, беспричинные слезы. И все чаще, и чаще.
     Прошло несколько месяцев, и дело стало совсем худо. Она поправилась, подурнела, перестала следить за собой так, как она делала это раньше. Она уже не прибирала в какую-нибудь интересную и оригинальную прическу свои дивные волосы, а оставлял все так, как ляжет. И  почти перестала пользоваться косметикой. Под ее глазами легли тени, а на щеках и верхней губе - желтые пятна.
     Теперь она, не таясь, плакала прямо на работе. При нем и без него. Из-за чего ее начальница постоянно устраивала ей форменный разнос и грозила увольнением. Он, как мог, старался выразить ей свое искреннее сочувствие. Ему самому не раз хотелось поплакать вместе с ней, но так как он был настоящим мужчиной и плакать не умел, свое личное горе он переживал мужественно, а ей старался, как можно лучше, помогать в ее работе. Хотя самым неприятным для него теперь стали моменты, когда она его обнимала. Причем, чем сильнее она испытывала сердечные муки, тем крепче эти объятия были. Что его очень мучило.
     И однажды они поссорились. В тот день его в очередной раз воспитывали за... Неизвестно вообще за что. Но в тот раз воспитывали, рихтовали и песочили его за несуществующие недостатки  по полной программе. Он был страшно раздражен и обижен, а, из-за этих, как-то совсем неестественно складывающихся отношений с ней, его нервы  были напряжены до предела. И потому в тот день все его реакции были до неадекватности острыми.
     И именно в тот день она обнимала его, как никогда.  Ее сильные, удушающие объятия сделали ему больно, и он не выдержал и дернулся, выдав свое отношение ко всему происходящему.   
     -Хочешь к москвичу, так иди к нему! Зачем я тебе?! - в сердцах бросил он.
     Позднее он узнал, что за час до этого к ней на самом деле приходил тот ее мужчина. Чтобы окончательно расставить все точки над "i" в их отношениях, которые и отношениями-то для себя не считал. Так, прихоть тела после сытного ужина и приличной выпивки. Так бывает иногда с мужчинами. Да, и с женщинами тоже.
     Короче говоря, в результате, она тогда сильно порезала руку. И ни с того, ни с сего несправедливо обвинила в этом именно его, того, кто любил ее больше всех на свете. Всем своим благородным мужским сердцем. И более того,  она со всей силы оттолкнула, практически отшвырнула, его от себя.
     Прошел час или два. Она неожиданно вновь подошла к нему и, словно, прося прощения, обняла его так нежно, как не обнимала никогда раньше. Потом прижалась к нему теплыми губами и что-то вымучено сказала самой себе. Он не разобрал и молча принял ее извинения. Потому что давно простил ее. Уже через минуту после их конфликта. Он вообще не мог на нее сердиться, какой бы острой ни была его обида и боль от нее.
     Ту ночь они были вместе. Причем, в самом лучшем "люксе" отеля. Совсем не в таком, в каком она была с этим... 
     Она сама так захотела и все организовала. Все было, как никогда красиво, ярко, удивительно и волшебно. Она купила себе здесь же в отеле, в дорогущем бутике красивое белое платье с глубоким вырезом на груди и открытой спиной и такого же цвета туфли на высоченной шпильке. Сделала себе в салоне прическу и макияж и стала такой красивой и стройной, какой он ее не только никогда раньше не видел, но даже и представить себе такой не мог.
     В номере она выпила шампанского. Много и жадно. Он же вообще никогда ничего не пил. Да, и зачем ему? Он и так, без вина, в тот вечер был пьян  от любви и счастья, в котором купался. Она с какой-то удивительной пластикой и страстью, танцуя, медленно раздевалась перед ним, позволяя ему смаковать взглядом каждую деталь ее туалета и прекрасного тела. Контрастное сочетание ее манящей белой кожи в промежутке между окончанием тонкого чулка и тонкими кружевными трусиками в полумраке номера сводило его с ума. Ему казалось, что он плавится от любви и нежности к ней, растекаясь по дивану.
     Когда очередная мелодия закончилась, она,  оставшись абсолютно нагой,  скрылась в сумраке номера и выключила музыку совсем. И только ее большие, прекрасные глаза, которые смотрели на него из полумрака, излучали какой-то совершенно волшебный свет.
     Она решительно подошла к нему и обняла. На какое-то мгновение замерев, она впервые сказала ему то, что он так давно от нее ждал: "Я люблю тебя".
     После чего они пошли в ванную комнату, откуда слышалось журчание воды, наполнявшей ванну. В ванной он в нее вошел...


     Он лежал в заклеенном целофановом мешке во всю свою длину. На мешке была клеенчатая бирка на нитке с надписью, сделанной казенным почерком. Лежал он на не пухлой мягкой папке с документами, на которой было написано "Уголовное дело N 20492" и еще что-то, что было ему непонятно, не интересно, да и не нужно...
     Он практически ничего не видел и не слышал  из того, что происходило вокруг. Только последние несколько фраз.
     -А это куда, Марат Андреевич? - произнес молодой женский голос.
     -Куда-куда?! Туда... Что, Орлова, не знаешь, где у нас вещьдоки хранятся?- отвечал низкий мужской голос с умеренной хрипотцой.
     -Знаю. Только, Марат Андреевич, чего вы на меня всегда так...- голос Орловой явно играл обиду.
     -Как?
     -Ну, грубо как-то. А я все-таки - девушка, - сказал Орлова то ли с укором, то ли с вопросом.
     -Да?.. Ну, ладно, извини, Оля. Работа такая... Слушай, а почему бы нам с тобой сегодня не отдохнуть где-нибудь, сидя, а? - голос Марата Андреевича отражал созревшее решение, - Три месяца работаем вместе, а все как-то ни разу... никуда...
     -Сидя? Я - за. Только...
     -Что? - пробасил Марат Андреевич.
     -Где? - словно, пробуя холодную воду перед прыжком в прорубь, спросила Оля.
     -Да в "Интурист" можно. У меня там администратор в прошлом году свидетелем  по убийству проходил. Чтобы не светиться, можно прямо в номере посидеть... И давай - на "ты". Ты как?
     -Хорошо. Только у меня просьба.
     -Ну?
     -А нельзя ли мне этот, вот, ножичек из вещдоков - себе?.. Очень симпатичный. А вместо него я завтра из дома - свой?.. Тут ведь все равно - самоубийство...
     -Хм... Ладно, бери. А то, что на нем смерть, ничего?
     -Смерть?.. Так мы же, Марат, с тобой в милиции работаем, а не...


     Тонкая женская рука вскрыла пакет и взяла оттуда нож. Потом положила его в свою сумочку и закрыла ее.

     -У нее какая-то странная, неживая рука... Хоть и молодая. И сердце, скорее всего, пустое. А, впрочем... внешне она - ничего, красивая. И я не я буду, если... Короче, когда-нибудь я в нее тоже... войду,- с мужской самонадеянностью подумал нож  в наступившей  в сумке темноте. - Но...  теперь уже без всякой любви. Без любви...

               
                Конец.   
      


Рецензии
Задумка неплохая, но есть путаница : он вошёл, он лежал, а убили её. Когда про пакет, думается, что там мужчина лежит :)) Хотя может всё так и было задумано. :))

Гера Фотич   04.12.2009 11:11     Заявить о нарушении
Конечно, задумано. Мы же говорили про нож, как про мужчину. В этом-то и обманка для читателя.

Константин Осенин   05.12.2009 01:09   Заявить о нарушении
На это произведение написано 5 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.