Мозгами шевелиться надо

У меня по жизни набралась приличная коллекция руководителей здравоохранения. Они были разные: пожилые и сравнительно молодые, толстые и тонкие, причем первых было больше, чем вторых... Попадались и толковые, и не очень, и совсем нетолковые, мягко говоря. Брюнеты явно преобладали над блондинами; ведь большая часть врачебной жизни у меня прошла в Узбекистане. И что я могу засвидетельствовать уверенно: больше было вороватых, чем живущих на зарплату... А если быть точнее, последних совсем не было. Таких не держали в руководителях по причине их бесполезности с точки зрения вышестоящих начальников.

У каждого руководителя была своя изюминка, свой кишмиш, но общим для них было умение говорить ни о чём, но много, и устраивать показательные разносы подчинённым. Таков был стиль руководства. Без понукания - никуда. Один мой знакомый, партийный функционер районного масштаба, заявлял: «Если бы не мы, всё остановилось бы», и он был недалёк от истины. Люди без понукания работать не то, чтобы разучились, но не имели желания. А по стаду и пастух.

Но даже на фоне говорливых руководителей, входящих в мою коллекцию, необыкновенной многоречивостью выделялся один главврач психбольницы, где я когда-то имел удовольствие поработать. До перевода к нам он занимал должность директора гостиницы. По-видимому, мудрое начальство решило, что психбольница тоже что-то вроде отеля, и что гостиничный опыт администрирования здесь будет к месту.

Трудно сказать, какие новаторские идеи принёс с собой в больницу для душевнобольных бывший директор гостиницы. Разве что, с его лёгкой руки больничные палаты стали называться номерами. Забывал иногда главврач, что он уже правит в больнице, а не в гостинице, и продолжал вворачивать в свои речи гостиничные словечки.

Не только гостиничные термины и обороты украшали речь главврача. Когда он входил в раж, изобличая нерадивых сотрудников, его речь представляла собой фонтан русского фольклора в восточном варианте. Он требовал «прекратить точить ляски и заниматься делом» и призывал «работать с душком». С приходом в больницу он стал всё чаще употреблять слово «душа», - видимо, психиатрическая атмосфера повлияла, - советуя то «на работу положить душу», то «отдать душу больным», то «заложить душу делу»... Обвинял врачей, что всё у них «входит через задницу» и разочарованно сетовал, что их «учить, как об дырку горох». Излюбленным его выражением было: «Мозгами шевелиться надо». Он так часто повторял его, что оно стало крылатой фразой в психбольнице.

Как всякий, пожалуй, человек, для которого русский язык не является родным, главврач путал предлоги и приставки, суффиксы и окончания, падежи и склонения и прочие премудрости, которыми богат Великий и Могучий. Кроме того, он допускал типичные замены букв в словах, например, «ы» на «и», «ф» на «п»... Он упорно повторял «наводить парапет» вместо «наводить марафет», слово «финансы» произносил как «пинансы», а «федерация» - как «педерация». Однажды главврач переполошил персонал отделения, заявив: «Вы тут работаете или номера отбиваете?» После его ухода, заведующий этим отделением отдал распоряжение срочно перепроверить нумерацию палат и, где нет номера, прибить.

Любил главврач пошуметь и делал это, действительно, с душой. Вдохновенно делал. И долго: до пары часов доходило. После этих разгонов врачи выходили оглушёнными и растерянными, соображая, о чём же шла речь на собрании. Надо отдать должное главврачу, он не был вредным и злопамятным и время от времени извинялся перед сотрудниками: «Вы не обижайтесь, что кричу. У меня такая работа. Мне за это деньги платят».

Как врач наш герой был... трудно подобрать подходящее слово. Злые языки поговаривали, что ему диплом врача купил его папа. Люди могут и привирать, на то они и люди, но то, что он был нерадивым студентом в мединституте, было ясно. Он словно подтверждал студенческую поговорку «Будешь хорошим студентом – будешь хорошим врачом; будешь плохим студентом – станешь главным врачом».

А уж в науке психиатрии он был полным профаном. Даже проработав в больнице добрый пяток лет, он так и не усвоил разницы между шизофренией и олигофренией, дисфорией и эйфорией, деменцией и импотенцией, равно, как не отличал Блейлера от Альцгеймера, Маньяна от Д'Артаньяна, а Гиппократа от домкрата...

Время было такое, когда от руководителей не требовалось профессиональных знаний, - на то существовали заместители. А главврачу не обязательно было быть врачом, достаточно было быть главным. И наш герой поддерживал своё реноме главного, как мог. Держался солидно и с достоинством. До смешного. Было в его облике что-то петушиное: грудь колесом, голова с причёской гребешком гордо запрокинута, вальяжная походка... «Ему бы у мавзолея Ленина часовым работать, а он в психушке прозябает», пошутил кто-то из московских гостей.

Главврач не отставал от новых веяний в медицине. Было время, по всей стране пошла среди главврачей мода, -  именно, мода, - остепеняться. Новым это веяние не назовёшь: титуломания была, есть и будет. Но раньше как-то было яснее: ученым – свои научные степени, звания и титулы, главврачам - свои. И главврачи в чужую вотчину не лезли. Да и хлопотное это дело – остепеняться: надо найти, кто бы и статьи за тебя строчил, и диссертацию наклепал, и отзывы бы дал...

А тут главврачи как с цепи сорвались. Как в поговорке «учёным можешь и не быть, но кандидатом быть обязан». Вот главврачи и остепенялись. Правдами и неправдами. Последними - гораздо чаще. Был свой рынок диссертаций с гарантией и без гарантии защиты, своя такса, тариф...

Зачем нужна была администратору научная степень, одному Богу известно. Впрочем, прислушайтесь: заслуженный врач, отличник здравохранения, врач высшей категории, кандидат медицинских наук... Как звучит!? То-то же. Да с такими титулами свой собственный некролог было бы приятно почитать и перед Всевышним предстать не стыдно.

Наш герой тоже не остался простым главврачом. Как он сделал диссертацию, осталось тайной, но защищал он её не где-нибудь на периферии, а в ведущем научно-исследовательском институте в Москве. Эта защита запомнилась тем, что на все вопросы уважаемых членов Учёного Совета, новоиспечённый учёный отвечал одинаково кратким и предельно ясным: «Это не был нашим целем».

Однако он проскочил и защиту, и грозный ВАК (Всесоюзная Аттестационная Комиссия), что, впрочем, не вызывало большого удивления у тех, кто был знаком с тогдашней научной кухней. Уж больно радушно главврач принимал у себя столичных гостей, и, что более существенно, заплатил кому нужно и сколько нужно. Это он умел. «Хочешь жить – умей вертеть», была его любимой поговоркой.

После того, как он приобщился к научному миру, его стали чаще приглашать в президиум научных заседаний. Будучи руководителем крупного лечебного учраждения, главврач и до остепенения с удовольствием играл роль свадебного генерала и обижался, если его обходили стороной. Он обожал с важным видом красоваться в президиуме, этом удивительном изобретениии бюрократической мысли. Но как стал кандидатом наук, его начали просить высказать своё компетентное мнение по теоретическим проблемам психиатрии. А это ставило его в тупик. Но только поначалу. Главврач не был бы главврачом, если не имел способности быстро приспосабливаться к ситуации.

И главврач не растерялся. Он подсмотрел, как эту обязанность выполнял столичный академик, самый большой в Союзе авторитет в психиатрии, который слыл не ахти каким докой в науке, но был большим учёным в деле налаживания отношений с сильными мира сего. 
От него наш главврач перенял слово «значимо», которое академик употреблял через каждые два-три других слова, дабы подчеркнуть и важность проблемы, и, что ещё важнее, значимость своего собственного взгляда на проблему.

Только наш новоиспечённый учёный стал произносить это слово на свой лад – «занчимо». В отличии от больничных разборок, на научной стезе главврач был предельно лаконичен, и его выступления сводились к нескольким общим фразам, пригодным на все случаи жизни. Их главврач научился произносить с глубокомысленным видом, делая после каждого «занчимо» долгие многозначительные паузы. Такова была школа его наставника, московского академика.

Себя главврач относил к классу интелигенции. «Мы, интеллигенты...» гордо вворачивал он при каждом удобном случае. А в среде местных интеллигенции считалось хорошим тоном с умным видом поговорить на исторические темы. Главврач тоже любил пустить пыль в глаза. Была у него такая слабинка. Как-то, в разговоре с начинающим врачом, который пришёл устраиваться на работу, он ни с того, ни с сего упомянул о Тильзитском мире, заключённым между Александром Первым и Наполеоном. Откуда главврач это взял, неизвестно; книг он не читал и в склонности порассуждать об истории, политике и прочем таком, ранее замечен не был. Скорее всего, он об этом историческом факте подслушал в разговоре каких-то интеллигентов. Но молодого врача, ещё незнакомого с повадками главного, ошарашил капитально. Тот не мог успокоиться до тех пор, пока добрые люди ему не объяснили, что он находится в психбольнице.

Главврач был неравнодушен и к искусству. Как-то один из его подчинённых подарил ему репродукцию с изображением обнажённой дамы с роскошными телесами картины французкого импрессиониста Ренуара. Этот подчинённый перед тем, как подарить, долго сомневался, будет ли выглядеть благопристойно такой подарок. Но он зря переживал. Эта прелестница неожиданно произвела на гравврача такое сильное впечатление, что он повесил репродукцию у себя в кабинете напротив портрета Брежнева. Так и красовалась обнаженная Анна, ублажая взор престарелого вождя и главврача до тех пор, пока кто-то из вышестоящих начальников-блюстителей нравственности не указал на недопустимость такого легкомыслия.

Но имя автора картины и к какому течению в живописи тот принадлежал главврач запомнил. Однажды на аттестации врачей, - была такая процедура определения уровня профессиональной квалификации, - где главврач тоже играл роль члена аттестационной комиссии, он спросил молодого соискателя на категорию, что тот может сказать об Огюсте Ренуаре и французском импрессионизме. Сам же главврач вряд ли был способен отличить Мане от Моне, если, вообще, слышал о них, и его искусствоведческие познания ограничивались этой самой ренуаровской красоткой. Растерявшийся молодой врач посчитал, что главврач задал ему вопрос на засыпку, и пробормотал, что он плохо знаком с французской психиатрией.

Главврач был общительной натурой. Обожал шумные застолья, банкеты и прочие пирушки, на которых с удовольствием выполнял роль тамады. Всегда был в центре внимания, балагурил, шутил и громко хохотал над своими шутками, панибратски похлопывал по плечу молодых коллег, был неравнодушен к прекрасному полу... Иными словами, жил на полную катушку, наслаждался собой и обществом и окружающим казался жизнерадостным хорошим дядькой, почти рубахой-парнем.

Он, в принципе, и был таковым, но до тех пор, пока что-то не касалось его личных интересов. Тут главврач показывал зубы. Поговаривали, что он, используя свои солидные связи, натравил собак на своего двоюродного брата, тоже администратора из номенклатурной обоймы, который якобы копал под нашего героя. Что там Каин с Авелем не поделили, одному Богу известно, но незадачливый родственник-соперник провёл пару лет в местах, где чая с уважением никто не подаёт. В те времена после отсидки о том, что тебя вернут в ту самую обойму, которая согласовывалась наверху, мечтать не приходилось. Это уже в более поздние времена демократических перемен стало возможным и с судимостями занимать самые высокие посты.

Позже, уже после отсидки брата, и, поговаривали, что не без помощи последнего, сам главврач тоже попал под жернова. То ли он не поделился с кем положено, то ли поделился, да не с тем, и не достаточно щедро, то ли ещё были какие-либо причины, общественности об этом не сообщали. Но факт, что где-то у него случился прокол, был очевидным. Жизнь течёт, начальство меняется, и кому нести, не всегда угадаешь. Можно и пролететь. Вот главврач и пролетел. В один прекрасный день ОБХСС, был такой карательный орган, начал трясти всю больницу. Пересажали несколько врачей, берущих взятки, а также заместителей главного врача по лечебной и хозяйственной работе. Получил приличный срок и главный бухгалтер.

Что такое взятка, объяснять излишне, а вот как устроена коррупционная пирамида, знают далеко не все. А из тех, кто знают, не все умеют жить в ней. Главный врач был из тех, кто знал и умел. Несунам, с поклоном выкладывающим ему на стол конвертик с его долей, главврач говорил: «Ты думаешь, это всё мне? Нет, я тоже поделюсь. И один рубль отсюда дойдёт до самого большого хозяина». И многозначительно показывал пальцем в потолок, чтобы несун проникся важностью момента и осознал свою причастность к глобальному социальному процессу.

В той, потрясшей больницу, акции ОБХСС первой попалась заместитель по лечебной работе. Умная, вроде, считалась баба. Кандидат наук. В Москве в аспирантуте училась. А попалась как фраер, которого жадность сгубила. Жадность ведь такая штука, которая и умного на глупости толкает. Как заместитель главного врача она тоже имела право на сбор дани с врачей. Органы подослали ей врача, который уже имел отсидку и был для них своим человеком. Стукачом прислуживал, как говорят в народе. Он то и принёс ей очередную взятку. Но на этот раз это была наживка.

Заместитель главврача клюнула, но кто-то успел её предупредить. Она побежала в туалет и вместо того, чтобы спустить деньги в унитаз, спрятала в ведре для использованной туалетной бумаги. Рука не поднялась уничтожить вожделённые купюры, и она понадеялась, видимо, что в ведре с дерьмом копаться не будут. Но её расчёт на брезгливость работников правоохранительных органов оказался неверным.

Потом началась планомерная осада больницы. Некоторые попались по собственной глупости. Одного молоденького врача органы привлекли для вспомогательной работы. Следователь вошел с ним в приятельские отношения и сказал: «Я вижу, ты хороший парень. Ты мне нравишься. Если у тебя что-то есть, ты мне скажи, и мы это дело замнём. А то ведь всё-равно выплывет». Этот доверчивый врач тут же раскололся. И получил три года. А взяточка-то была так себе: на один плов в чайхане не хватит.

А у другого врача нервы не выдержали. Он решил, что за ним органы установили слежку, хотя на самом деле его не подозревали. Так он сам заявился в милицию, взволнованный «преследованием», и во всём признался. Его отправили домой, но на следующий день он заявился опять и признался опять. Так он упорно ходил признаваться, пока его не упекли за решётку успокаивать расшалившиеся нервы.

Короче, понесло наказание и всё ближайшее окружение главврача, и по ходу – других зацепили. Но сам главный наказания избежал, хотя все знали, что главным взяточником и сборщиком податей с персонала был он. Его тоже ловили на наживку. И ОБХСС не мешкало, как в истории с заместителем. Зашли к нему сразу после вручения взятки.

Но ещё до того, как они ворвались в кабинет, он учуял подвох, - чутьё на опасность у главврача было обострённое, - и засунул пачку в чайник с чаем. Такие чайники в Узбекистане у каждого уважающего себя начальника на столе стояли. Так вот, когда сыщики уже предвкушали удачную ловлю, он с гостеприимной улыбкой усадил их за стол, вызвал секретаршу, и попросил заварить свеженького чайку для дорогих гостей. С поличным главврача поймать не удалось.

Он потом срочно заболел, каким-то образом получил группу инвалидности и уволился из больницы. Что он ещё делал, неизвестно, вернее, известно только тогдашним органам правосудия, но так или иначе, ему удалось выкрутиться.

Мозгами шевелиться надо.