Смерть ушастых

(Действие рассказа происходит в 1995 году)

1. Так вот, жил Иван Сергеевич Перчухин в большом, в пять окон по фасаду, деревянном доме, огороженным высоким, крашенным в зеленый цвет забором. Дом был старый, но крепкий, с резным крыльцом, верандой, где стекла ромбиком, и многочисленными пристройками, какие бывают в деревенских избах. За домом располагался огород. Ровные грядки помидоров, подвязанных пестрыми ленточками, щетинистые колючие огурчики, оранжевые попки моркови, а ближе к забору – зелень, зонтики укропа, кочаны капусты. Конечно, своя картошка. Вдоль забора шли огромные старые яблони, обмазанные по колено известью, кусты смородины вперемежку с крыжовником, малина…

Времени на огород уходила уйма. И хотя верхневолжская земля – зона рискованного земледелия, но у старика Перчухина рука была легкая, без урожая не оставался. К осени в просторном подполе дома полки сплошь были заставлены трехлитровыми банками с вареньями, сваренными стариком по известным лишь ему мудреным рецептам, банками поменьше с твердыми солеными огурчиками да шариками маринованных помидоров… Перчухин гордился своим умением солить огурцы. Угощая соседей, хитренько улыбался, зная, какой восторг вызовет его засолка. Когда же его спрашивали, как он солит свои огурцы, отшучивался, говоря, что все дело в листе эстрагона.

Ну, летом у Ивана Сергеевича работы много не только в огороде. Кролики! Перчухин держал их с полсотни. Кролики – это прорва. Сколько корма ушастым ни давай, всегда готовы жевать. Каждый день уходило два мешка травы, не считая ведра каши, да еще на зиму сено надо было заготовить… Траву косил на близлежащем пустыре, вдоль берега речки. Там ее довольно. Но только не он один с косой ходит. Летом кто раньше встал, тот и с травой…

Хорошо ли себя чувствуешь или разболелся – сосед зверушек кормить не придет, говаривал старик. И хотя силы были уже не те, он не торопился закрывать свою ферму. Перчухин шил шапки из кроличьих шкурок, научившись скорняцкой премудрости еще в молодости. Шапки продавал по выходным на базаре. Дело было доходное…

Так и крутился с утра до ночи, хорошо зная, что стоит ему лишь сесть праздно, как в голову полезут мысли, да если б еще дельные, а то мелькает что-то, не ухватишь… разговоры начинает сам с собой заводить, спорит без остановки, будто двое в нем сидят, один спокойный и рассудительный, другой – нервный, криком берет…

* * *
Сосед Борис Алексеевич, ровесник Перчухина, искал стимул и смысл его жизни. Смысла в перчухинской жизни не находилось, а стимул был один – деньги. Присядет сосед на скамейку у ворот, отставив ногу с несгибающимся коленом, задымит дешевенькой сигареткой и начнет поучать…

– Удивляюсь я тебе, Сергеич… никаких у тебя интересов, кроме крольчатника да огорода… вот твои пределы. Погоди, не перебивай. Ну и зачем все это? Развел, говорю, зачем? Спрашивается: для кого?
– Сам буду есть… сынок заглянет.
– Больно ему надо… что он, без огурцов твоих не проживет? Ты бы ему другого чего припас, вот это они любят. Не одобряю я твою политику, нет…

Перчухин в ответ только посмеивался. Борис Алексеевич все чаще бывал под хмельком, перестал следить за собой. Раньше и в будние дни в галстуке вышагивал, теперь ходит в драной куртке, пустые бутылки подбирать научился.

– Я хоть куда могу сорваться, – говорил сосед, искренне веря, что он действительно может куда-нибудь поехать, – в Москву или к дочке в Питер, а ты где был, что видел? От крысятника своего никуда.

– Мне и здесь хорошо, и сынок под боком, сам придет, если надо… а твоя что-то не часто отца навещает, лет пять не показывалась…
– Ты мою Любку не трогай. Высоко сидит. Твой Генка известно зачем ходит: дай, отец, денег… А младший освободится, думаешь, оценит твои труды?


2. В эту субботу зашел Геннадий, старший из двух сыновей. Высокий сутулый субъект сорока пяти лет. Жил в купленной ему стариком кооперативной квартире. Иван Сергеевич надеялся, что сын женится, внучат будет водить, но с женитьбой у сына не заладилось…

Геннадий поставил на стол бутылку.

– Ты без этого, я смотрю, не можешь… – вздохнул отец.
– Да ладно тебе, – отмахнулся сын, – что же я, с пустыми руками приду?

Геннадий сидел на кухне, вяло тыкал вилкой в жареную крольчатину и вливал в себя одну стопку за другой, даже не пил, а жевал водку, будто это хлеб.

… Сын вел невнятную для старика жизнь. На заре перестройки, когда все кинулись что-нибудь покупать и перепродавать, Геннадий тоже попробовал себя в «бизнесе». Кто-то надоумил его купить машину стекла, дескать, можно хорошо толкнуть, но стекло ночью разбили мальчишки. Больше в бизнес не совался. Продолжал работать в школе учителем труда. Работу свою презирал, коллег ненавидел, а детей боялся.

Старик не знал, о чем с ним говорить. Геннадий обижался, что отец все разговоры сводит на младшего брата Юрку, своего любимчика.

– Значит, завтра вернется наша радость? – спросил сын.
– Должен, – кивнул головой старик, не желая показывать свои чувства.
– И что? Думаешь, за ум возьмется?
– Не знаю… это уж как получится. Я ему кое-какую одежку купил. Будет, в чем ходить первое время.

Старик принес свитер и джинсы. Геннадий бросил равнодушный взгляд…

– В таком возрасте человек сам должен зарабатывать себе на портки.
– Как же он так сразу себе заработает? Придет ведь, поди, в обносках каких-нибудь…
– Носишься ты с ним! Думаешь, он тебя отблагодарит? Как же, отблагодарит. Сколько ты денег адвокатам угрохал, сколько посылок ему выслал – а он что? Придет, погуляет – да и обратно на зону. Хоть бы воровать научился. Я понимаю: украсть – так миллион, а этот не может даже придумать, что ему стырить. За что наш придурок в прошлый раз сел? Бензопилу спер! Нашел, что брать. Как будто ничего другого нет. Нет, уж я бы, если задумал какое преступление, на бензопилу и не посмотрел бы, я за такую ерунду париться не стал бы… тут надо все продумать, как следует, это ж целая наука. А наш стащит, что плохо лежит, напьется, гульбу устроит… его и берут тепленьким. Я чувствую, и там у него нет авторитета. Его даже ни в одну банду не берут. Шестерка он на зоне, вот что, а то, может, и вовсе опущенный… Вон его друг, Славка Разгуляев, тоже дурак дураком был, а вышел – вдруг фирмой обзавелся. С чего бы это? Ясно, что дружки помогли.

Старик вздохнул, подумав про себя: «сам-то ты многого достиг?» Но ничего не сказал. А то сынок надуется, вообще ходить не будет.

* * *
После ухода сына старик задал корма кроликам, постоял в огороде, выкурил папироску. Разговор с Геннадием разволновал его. Действительно, что завтра-то будет? Каким придет Юрка, одному Богу известно.
 
Ничего сегодня делать не хотелось… Вернулся в дом, включил погромче телевизор, зажег все лампочки, открыл шкафы, выдвинул ящики… В который раз проинспектировал свое богатство – немецкий сервиз, тарелки стопками, два пальто хороших, которые он почти не носил… самодельная шуба, шапка из лисы, высокая, точно боярская. Надел шубу и шапку, постоял перед зеркалом. «Молью не тронуто, – отметил Перчухин, – все, как новенькое…»

Походил по комнатам, отражаясь в полированной мебели мохнатым зверем. Комедия не развеселила. Бросил наряды на диван. На шапку кинулся Мурзик.

Захотелось на улицу… Пошатался по магазинам, добрел до базара, заглянул в новый универмаг, прозванный жителями Бастилией – бетонная громада в четыре этажа с узкими бойницами вместо окон действительно напоминала французскую крепость на картинке школьного учебника. Набрал в Бастилии разных пустяков: мыла банного, лезвий бритвенных в синих обертках… Пошел к центру… мимо цирка с огромными афишами, на которых красовался усатый джигит в папахе и бурке, мимо продмага с ласковым названием «Ласточка»… пересек площадь под суровым взглядом каменного старика, сидящего в кресле на высоком постаменте. Перчухин любил этого старика, представляя его таким же одиноким, как и он. Мысленно к нему обратился: «Как одному-то? Не хмурься… я сам такой, все понимаю… Хотя какой я одинокий? Ко мне завтра сынок вернется».


3. – Отец, все будет нормально, – убеждал старика Юрка, одетый в новые джинсы и свитер, – думаешь, мне туда хочется? Ошибаешься…
– Держись, сынок… а то ведь, может, больше ты меня и не увидишь,  может, и не доживу до следующего-то раза… И вот тебе мое слово: еще раз сядешь – посылок от меня не жди. Живи, как хочешь… и на адвокатов денег у меня нет.
– Ладно, не разводи кисляк, теперь все будет по-другому. Чё, не веришь? Я тебе говорю: я за ум взялся. Мне ж на следующий год сороковник…

Посидев с отцом пару часов за столом, Юрка заскучал.

– Пойду за сигаретами схожу, – осторожно сказал сын.
– Бери мой «Беломор», у меня еще пачка есть…
– Да не… я пойду, немного развеюсь…
– Все, уже насиделся?… или тебе дома говном пахнет? – упрекнул старик.

* * *
Когда пришел Геннадий, Юрки уже не было.

– Ну, что? Ушел уже? И с братом не захотел повидаться… быстро его на подвиги потянуло. А ты расстарался, свитер ему купил, крольчатины нажарил… нужны мы ему!

Юрка не показывался два дня. Старик успокаивал себя: «ничего, жрать захочет – вернется, пусть погуляет, лишь бы за старое не взялся». Юрка вернулся во вторник. Новенький свитер был уже порван в двух местах…

– Все, все… – отмахнулся Юрка, – вот только ксиву оформлю и пойду на работу. Мне тут знакомый обещал к себе устроить.

Прошел месяц, потом другой. Юрка все устраивался на работу. Каждый день выходил из дома со словами: «батя, я на работу»… Приходил поздно вечером в подпитии или вообще не приходил… Наконец, когда сын в очередной раз пришел пьяным, старик не выдержал:

– Вот тебе, сынок, мое слово: «не хочешь жить, как все люди, дело твое, но помощи от меня не жди. Денег больше давать не буду».

* * *
Все же Юрка устроился на работу. Честно проработал три дня. На четвертый врезал мастеру по физиономии, когда тот сделал ему замечание. Не стерпел он замечания от дешевого фраера… На другой работе проработал почти месяц, но после первой получки его неделю не могли найти. Уволили, конечно. Юрка перепробовал еще несколько мест… Наконец, эти мытарства ему надоели, и он махнул рукой на свое трудоустройство. Связался с какой-то Любкой, в доме неожиданно стали появляться новые вещи. На недоуменные вопросы старика каждый раз находил убедительные объяснения.

Терпение отца лопнуло, когда Юрка принес ему в подарок складной зонт.

– Выбирай, – сказал Юрка, достав из сумки несколько зонтов. – Вот этот рекомендую…
– Отнеси туда, где взял, – ответил старик. – Значит, принялся за старое?

Иван Сергеевич вышел на двор – пора было кормить кроликов. Чувствовал он себя неважно. «Надо будет померить давление», подумал он. Юрка шел следом.

– Отец, ты чё? Ты чё подумал?
– Ничего я не подумал, а только вот что я тебе скажу: вот тебе Бог, а вот – порог. Иди на все четыре стороны, мне такого сына не надо.
– Да ладно тебе, думает, я украл. Я что дурак, что ли? Слушай, дай кролика, у Любки сегодня день рождения…
– Унеси эти зонты, и чтобы я их больше не видел. И не будет тебе никаких кроликов!
– Вот так, да? Спасибо, отец!

Юрка поклонился отцу в ноги.

– Хватит кривляться, – сказал Иван Сергеевич, – уйди с глаз моих.
– Значит, гонишь из родного дома? – вскипел Юрка, – блин, достал он меня. Каждым куском хлеба попрекает, отец называется. Кролика пожалел… ну ладно, я тебе это припомню, да не надо мне твоих кроликов, подавись!
– Вот и ступай, иди к своей Любке… поди, такая же воровка.
– Ты Любку не трогай, понял? – заорал Юрка. – Еще раз вякнешь что-нибудь «за нее»…

Он сжал кулаки и подошел к отцу. Иван Сергеевич отступил шаг назад, споткнулся и ударился затылком об угол клетки. Сморщившись от боли, сел на землю.

– Не бойся, бить не буду, – сказал сын и пошел по своим делам.

Юрки не было три дня. Когда он вернулся проведать обстановочку, дома его неожиданно встретил Геннадий.

– Сядь, поговорить надо, – сказал старший. – Дело серьезное.
– Что такое? – встревожился Юрка. – С папаней что-нибудь?
– С папаней… короче, отец в реанимации. Понял? Сказали, обширное кровоизлияние в мозг, в сознание не приходит. Я к нему два дня уже в больницу хожу. В общем, старик совсем плохой, надежда есть, но…
– А чё надо?
– Ходить к нему, вот чё надо… памперсы менять, мыть… у меня денег на сиделку нет. Так что давай по очереди.

Юрка вскочил, заходил кругами по комнате.
– Вот, блин, надо ж так не во время… я это… только собрался уезжать. Тут у меня работа в районе наклевывается.
– Все понятно…
– Да что понятно? Не могу я, понял? Такую работу раз в жизни предлагают. А как все произошло?
– Кто его знает? Борис Алексеевич «Скорую» вызвал. Увидел через забор, что старик лежит у крольчатника, ну и вызвал.
– Вот кролики эти гребаные! Я сколько раз ему говорил: «пожалей себя, что ты все с ними возишься?»
– Слушай, я тебе прямым текстом говорю: отец не сегодня-завтра может концы откинуть, а ты уезжать собрался. Дело твое, конечно…

Тут до Юрки дошло: надо быть дома!

– Да ладно, чё я? Не понимаю?

Выпроводив брата, Юрка запер калитку на засов, вернулся в дом и начал планомерно проверять содержимое шкафов и тумбочек. Нашел две сберкнижки, но денег не оказалось. Поискал в подполе, на чердаке… Ничего! «Ну и дурак же я! – отругал он себя, – Генка же здесь два дня ошивался… все деньги огреб, ну вот пусть и ходит к своему папочке».

* * *
Мучиться со стариком не пришлось. Через два дня Иван Сергеевич умер, не приходя в сознание.


4. Дверь покойницкой открылась, и на пороге появилась толстая тетка. «Прощайтесь!» – крикнула она пришедшим проводить Ивана Сергеевича в последний путь. Юрка, увидев в гробу строгое бледное лицо отца, разрыдался. Так и рыдал, пока не вышло время, и надо было везти покойного на кладбище.

Погода стояла мерзкая, с утра, как нарочно, зарядил дождь… Все завороженно смотрели, как опускают гроб. Мужички уже принялись забрасывать могилу землей, и тут Юрка оттолкнул могильщиков, спрыгнул в яму, в которую уже набралось довольно воды, и повалился на гроб.

– Закапывайте вместе с отцом, – крикнул он оттуда, – я не вылезу!

–  Во как переживает, – удивлялись соседки.
– Он бы так переживал, когда отец был живой, – сказал Борис Алексеевич, закашлялся и харкнул себе под ноги.
– Вот клоун, – поморщился Геннадий.

Кое-как уговорил братца вылезти из могилы.

* * *
Геннадий ничего лучшего не придумал, как заказать поминки в кафе «Идиллия». Дешевле заведения в городе не найти. Разумеется, администрация кафе, в котором такие «смешные цены», за качество блюд не ручалось.

На поминках Юрка совсем раскис… то плакал, то злобился. Геннадий опасался, что он еще с кем-нибудь подерется. Но обошлось. Как водится, помянули старика добрым словом, выпили всю водку и стали потихоньку расходиться. И только тогда Геннадий заметил, что Юрки нигде нет. «К своей прошмантовке, поди, завалился, – подумал он, – поелозить захотелось»…

Насчет прошмантовки он ошибся… Юрка, сбежав с поминок, прямиком направился к дому отца. Сначала он и правда хотел пойти к Любке, но передумал… Дома покрутился по комнатам, посмотрел на месте ли вещички, и зашагал к крольчатнику.

– Ну, что смотрите? – сказал он, улыбаясь голодным зверькам. – Наверное, жрать хотите? Сейчас я вас покормлю, заразы.

Вытащил за уши первого попавшегося кролика, тот задрожал от страха, задергал задними лапами, ободрал Юрке руку до крови…

– Ах ты, сучара! – беззлобно сказал Юрка, доставая финку.

Распоров ушастому брюхо, бросил его на землю.

– Так, «следующий» кричит заведующий, – сказал Юрка и вытащил беременную крольчиху. – И тебе сейчас, мамаша, харакири сделаем…

* * *
Геннадий, подходя к отцовскому дому, обратил внимание, что свет горит во всех комнатах. «Вот где наш Юрка, – подумал он, – деньги ищет, гаденыш».

Брат сидел перед телевизором.

– Водки не прихватил? – спросил он.
– Какое там, дорвались до халявы, блин, все выжрали до последней бутылки…  – сказал Геннадий. – Ты хоть кроликов покормил?
– Нет, а что, надо было?

Геннадий вышел во двор. «Это что такое?» – напрягся Геннадий. Все клетки в крольчатнике были открыты… Включил лампу, и тут ему явилась еще та сцена: на дорожке лежали уложенные в ряд тушки кроликов с распоротыми животами. Некоторые были живы, дергались, издавая последние звуки… В сторону метнулись две крысы.

– Ну и зачем? – спросил Геннадий, вернувшись в дом.
– А так! – Юрка встал и на всякий случай приготовился к драке.
– Драться я с тобой не буду, – сказал Геннадий, – пойдем закопаем, а то там крысы уже носятся…
– Ага, пойдем, братскую могилу им устроим.
– Ты хоть банки-то в подполе не перебил?
– Не догадался, – заржал Юрка, довольный тем, что брат не стал «поднимать кипеш».

* * *
Продав дом, братья ко всеобщему удивлению разделили деньги по-честному. Младший купил себе иномарку. Гонял на ней два месяца, пока не задавил какую-то несчастную бабульку. Снова получил срок. Впрочем, такой статьи у Юрки еще не было…

Геннадий поступил с наследством умнее. Часть денег потратил на мебель, купил себе две куртки. Одна зимняя, другая на осень. На оставшиеся деньги, правда, крепко запил на пару с продавщицей из продмага. Так запил, что его через месяц с диагнозом «белочка» направили в дурку. Но сейчас, вроде бы, оправился. Думает вновь заняться бизнесом.

P.S.
А перчухинский дом купили азербайджанцы. Борис Алексеевич ходит смотреть, какой они затеяли ремонт – обложили стены кирпичом, сейчас надстраивают второй этаж. «Все правильно, – рассуждает сосед, – у них семья большая, четверо детей…» Отвернется и ковыляет себе дальше. Просить у новых хозяев взаймы он не решается.