Мыгычка или эротическая ерунда

                Мыгычка - диалектное слово.
                Оно обозначает очень мелкий,   
                моросящий дождь, сотворенный для
                сладкой дорожной мечты.

   Черная кобыла Ласточка была в самом соку. Ее первый раз запрягли в дальнюю дорогу после того, как она ожеребилась. После тесного загона, наконец-то, она вырвалась на волю размять свои крепкие, атласные ноги. Кобыла скользила копытами по наезженной грунтовке, которую чуть связал мелкий, сыпучий дождик, происходивший от густого тумана запоздалой осени. Укатанная дорога от него стала похожа на черный, блестящий круп молодой кобылы.

    Дед Богдан всю дорогу смотрел на дебелые кобыльи ноги, изредка сплевывая и вскидывая вожжи, с непривычки поерзывая на жесткой доске своим еще крепким мужским естеством. На телеге была строительная поклажа, загруженная в районе на складе, поэтому кобылу не подгоняли. Наверно, добрый хозяин боялся ее натрудить, чтобы у нее не пропало молоко. Вокруг них было пустынно, потому что они уже завернули с оживленной трассы на проселочную дорогу, уводившую в сторону небольшого села. По узкой грунтовке до места надо было ехать еще километров двадцать. И Богдан дал Ласточке волю, про себя ухмыляясь дородности ее кобыльих ног, аппетитно вскидываемых в ровном беге. Любуясь молодой мамашей, он не злоупотреблял вожжами, но и не подпускал ее близко к кювету на тряской, становившейся склизкой от мыгычки грунтовке, скупо посыпанной крохким мелким щебнем. Езда на телеге по мокрой дороге была долгой. Обычно, в такой нудной дороге лучше всего дремать или мечтать. В этой осенней дороге их было четверо - дед, внук и кобыла с жеребенком. И у каждого в голове – своя макуха. Сухощавый Богдан, который давно стал дедом, потому что у него за спиной сидел уже шестилетний внук Василько, был еще мужик, хоть куда. Конечно, он радовался внуку, однако еще не считал себя старым дедом. Иногда мужик удивленно вслушивался в себя и тихо ругался, когда среди чужих бойкий Василько называл его дедом. Да и мысли у Богдана зачастую бывали совсем не дедовские, а очень еще живые, мужиковские мысли. Так и в этой нудной осенней дороге - мечталось о любви.

     Молодая кобыла Ласточка, возбудившая в дороге у здорового мужика такие  естественно природные мысли, должна была бы как заботливая мать постоянно думать о своем молочном жеребенке. Но она радовалась, что, наконец-то, бежит по земле, и потому на время притупила бдительность, доверившись доброму хозяину. Разве могла она знать, что за ее трехмесячным тонконогим жеребенком, которого пустили бежать за груженой телегой, должен был присматривать круглолицый Василько, слезно напросившийся на поездку с дедом в район. Мальчишку укутали в теплую стеганую фуфайку и усадили на телегу сзади поклажи. Он лузгал крупные семечки, смотрел по сторонам и важно приговаривал рыжему жеребенку, чуть шепелявя сквозь выпавшие молочные зубы:
 – Старайся, лошак! Бежи, не отставай!

       Обычно, Богдан был неразговорчив. Но в спокойной дороге мужик немного замечтался в теплом тумане под завесой осенней мыгычки, видя перед собой сытый, виляющий кобылий круп. Он отдыхал душой, оглядывая родные места, и выпустил из себя на волю скрытые мужиковские думы: "Известно, что в Польше на стройке обычно деньжат платят побольше, хотя и вытрясут из тебя все до самой печенки. Конечно, в Россию поехать на работу все же спокойнее, да и домой оттуда проще можно вырваться, хотя бы на большие праздники. Однако и тут бывает непруха. Смотря еще в какую бригаду попадешь. Можешь сдуру так влезть, что и забудешь, где у тебя та печенка. Но придется выдержать, попотеть на заработках еще года два, чтобы достроить и как следует обставить свой новый дом. Да и хозяйство постоянно деньжат требует, чтобы потом при земле быть и жить в своем семействе".   

            Небольшие рощи старого кустарника вдоль дороги сменялись молодым перелеском, густо поросшим на холмистой местности с мелкими овражками. Мокрая листва уже усыпала выгоревшую траву под редкими березами и кленами. Было отрадно. Натрудившаяся за лето природа готовилась к своему законному зимнему отдыху. Чуть скользя копытами, Ласточка пошла в гору чуть медленнее, степенно помахивая белесым хвостом. Время повернуло за полдень, однако туманное небо не прояснялось. Монотонная, с утра зарядившая мыгычка, обычно бывала к оттепели. Была надежда, что еще может порадовать млеющее бабье лето.
 
  Интимные мысли зашевелились в отдыхающей голове Богдана, ладно покачиваясь в ровном кобыльем ходу: "Досадно, что из-за долгого строительства нового дома приходится в отпуск приезжать одновременно с сыном. Ведь на старом, батьковском, после сильной бури крыша совсем развалилась. Поэтому, вот уже пять лет домой вместе с сыном приезжаем. Так и спим всем кагалом в одной времянке. Нет больше сил терпеть! Да еще невестка, корова, вечно ходит распатланная. И пуговиц у нее на домашнем халате не хватает, не то двух, а то и трех. Целыми днями перед глазами вертит задом, а сама-то вся на раскрытку. И растолстела же как за это лето! Ляжки-то у самой дебелые, как у молодой кобылы. В такой малой хате при ней и глаза свои некуда деть".

      Богдан прикурил и опять досадливо заерзал на жесткой доске, с жалостью вспоминая жену: "А моя-то совсем без мужика затянулась. Страшно подумать, столько лет одна! И как ей? А мне, самому-то как? Ведь годами без бабы живу, бывает, что уже и чувствую себя не мужиком, а султанским евнухом. И в этот раз за целый год ни-ни, так изголодался, что аж свой голос самому себе стал тоньше казаться. С такой-то жизнью скоро и вовсе забудешь, что мужик. Сутками горбатишься, а в голове одно: "Вот как доберусь домой, как кинусь к своей родненькой"…

     Природа в нем еще играла, никак не хотелось старости. Вспоминая о жене, он совсем разомлел, и под байковым тельником жарко защемило сердце: "Молодые теперь вялые, не в нас пошли, какие-то совсем прибацанные. Как будто и живут, однако вовсе радоваться не умеют. Только и интересов у них, что новые фильмы для видика. И сами по ночам не спят, и нам не дают. Бывает, до самого утра смотрят страшилки всякие".

   Мужик смачно сплюнул, направляя кобылу к середине проселочной дороги. По левую руку началась полоса пожелтевшего камыша, склонившегося у заболоченного озерка. Сладкая мыгычка опять надвинулась ему на прищуренные глаза:
"А вот невестке моей, молодухе, все хоть бы хны! Может, кровь у нее  холодная? Видно, не зря про таких говорят, рыбья кровь. Вчера ночью слышу – сын к ней топчется, а она отодвигается. Мол, отстань, устала. И моя на кровати отворачивается от меня к стене, отвернется и сопит, притворяется, что будто уже крепко спит. Ну, и сколько так можно терпеть? Нет, пусть завтра дети к сватам уедут. Надо отправить их из дому дня на два, чтобы с женой вдвоем остаться. И малого пусть с собой забирают погостить, не то и забыл, видать, что у него еще и другие дед с бабой есть. Эх, жизнь пошла! И зачем наш так рано женился? Говорил же ему: "Не спеши, погуляй еще, пока дом достроим". Так нет же! Никому теперь в тесноте жизни нет. Ночью лежишь в своем доме и все прислушиваешься, кто как на кровати скрипнет. Глаза упрешь в потолок и удивляешься: "А как же это в старые времена-то было? Когда покотом всей большой семьей при печке три поколения в одной хате жили? Вот теперь и мы дожились, что на своей собственной кровати не пошевелиться. Ночью с женой под своим одеялом лежим, будто в телевизоре на экране, а вокруг - публика.

     Досадно, годы-то бегут, но пока приходится в отпуск съезжаться вдвоем с сыном, а одному, как новый дом достроить-то? Не нанимать же со стороны. Сами спецы, а на свой дом черте кого нанять, чтобы напортачили? Вдвоем, хоть и медленно, однако добротно, для себя же строим. Вот сейчас до зимы и полы застелить успеем. Даст бог, к другому лету уже переедем. Потом-то всем в новом доме просторно будет. Только бы сегодня доски из-за мыгычки не сильно натянули сырости".

    Со стороны оврага испуганно вспорхнула небольшая стая ворон. "Ишь, сытые какие! Кумушки мои, до блеска чернявые, и в полете-то какие важные! Видно, что в полях уже на зиму отъелись", – залюбовался на них Богдан. - "Сам-то давно на заработках, все на дальней чужине, уже больше семи лет. Ох, горе-не беда, жи-и-изнь же теперь пошла! Забывать стал родной запах земли и сена. Хорошо еще, что кум помогает по хозяйству и с кобылой управляться. Сначала думал продать ее, но, слава богу, передумал. Продашь, а что потом? Ведь теперь не докупишься. Все пошло вверх в цене и новая техника, а добрая скотина, особенно. Наша-то кобылка, вся аж масленая, красавица! А задок у нее какой крепкий! Сам выхаживал ее с жеребенка и к упряжке приучал, чтоб и она работящая была, в хозяина. После того, как ожеребилась, так, прямо расцвела! Бравая моя любушка, молодушка"!

    Богдан распахнул брезентовый плащ. У кобылы в тихом ходу молодые мускулы вздрагивали на дорожных кочках. А он снова вспомнил про "это", и его опять будто в жар бросило. Мысли совсем ошалели, выбрались наружу под сумерки сладкой мыгычки. Прямо из штанов вылазят: "Приехал домой неделю назад. Так разобрало, что потянул свою ночевать на сеновал, совсем как в молодости.
Да и какие наши-то годы! А она раскраснелась, заупиралась, руками отталкивает. Мол, перед детьми неудобно. Внук еще рядом тут же стал прыгать, приставать: "И я с вами на сене поспать хочу!" Ну, совсем никакой жизни нет, еле ее уговорил. Чуть не силком потащил"...

       Малый Василько, сидя сзади на мягкой овчине, вряд ли мог подозревать, о чем думает его любимый дед. Пацан уже перестал плевать семечки и спрятал покрасневшие мокрые руки в теплые рукава ватника, пропахшего коровьим молоком. Мерный бег кобылы немного его укачал. Он уже начинал клевать носом, осоловело глядя на кивающий, подмокший камыш, стряхивающий с рыжих метелок мелкие капли дождя. Вдруг из-за кустов бузины со стороны оврага на дорогу выскочил большой серый пес и настырно потрусил за ними, потешно высунув из пасти темный язык. Василько, живо заинтересовавшись, тут же закричал Богдану:
  - Деда, посмотри! Что это за нами идет? Быстро-быстро так бежит за телегой, мелкой трусцой?

Богдан смачно сплюнул, закуривая новую сигарету. Увлеченный своими интимными мыслями, он совсем не разобрал, чего же от него хочет любопытный внук. Да и что там на пустой дороге может пацана встревожить? "Видать, малому стало млысно в нудной дороге. Фу, ты! Сам-то задумался и плохо расслышал, о чем это он меня спрашивает. Вроде, что это на нас идет?"
   - Мыгычка идет, Василько, - громко сказал Богдан, не оборачиваясь к внуку. - Серая мыгычка идет на нашу голову! Вишь, как мелко моросит целый день, чтоб ее! Не дай бог, наши новые доски пропадут. Что ты мне еще там кричишь? Может ли от нее пропасть наш малый лошак? Нет, пацан, жеребенок не пропадет! У него шкура крепкая, как у его молодой мамки.

Богдан хитро улыбнулся, посмотрев на тугие кобыльи ноги, и опять продолжил свои сладкие эротические мечты: "А, и хорошо тут у нас сейчас, тепло-то еще, как лето на душе! Нет, пусть завтра сын с невесткой к сватам уедут дня на три, успеем еще с полами. Хоть на несколько дней в работе передых будет.

И впрямь, настоящий отпуск! Раз уж так случилось, что из-за мыгычки доски натянули сырости, то теперь все равно придется их возле печки подсушивать. Дай бог, чтобы они за три дня хорошо высохли. Так что повод для перерыва надежный. Вот уедут завтра молодые к сватам, и мы поживем с женой, наконец-то, сами, как положено нормальным людям. За столько-то лет"...

     Тем временем Василько оживленно присматривался к большой собаке, которая стала обходить немного отставшего жеребенка. "И чего это дед такого здоровенного пса назвал мыгычкой? - С удивлением думал любопытный пацан.
- И глаза у него совсем не собачьи, а какие-то странно желтоватые. Может быть, он бездомный или взбесился один в степи от чего-то? Помнится, этим летом у дома толстого Лехи мужики лису бешеную прибили. Потом его бабке даже пришлось свою белую курку зарезать и выбросить, ту самую, которую зверюга своими зубами ухватила. Леха тогда еще сказал, что, если кто такую курку после больной лисы съест, то сам взбесится. Надо бы деду рассказать".

А у помолодевшего Богдана настроение совсем разгулялось. Быстрее бы домой. Он натянул на лоб сползавший брезентовый капюшон старого отцовского плаща и подстегнул кобылу:
   - Но! Пошевелись, красотка, а то промокнем. Плетешься, как старая кляча! Сама-то бока вон как за лето наела! Ну, прямо как невестушка моя молодайка, а топчешься совсем еле-еле.
   - Дед, деда, а тут на дороге мыгычки бешеные бывают? - Нетерпеливо прокричал Василько. - Помнишь, как дикие лисы у нас за околицей?

Богдан, услышав голос внука, немного попредержал свои расшалившиеся мысли:   
"Угомонись, старый конь, до сватов еще целый день терпеть. Про что это там меня пацан опять спрашивает? Говорит, как будто кто-то бешеный стал, что ли? Ну, прямо в точку попал, будто про меня! Точно, что и я сегодня взбесился со своими эротическими мечтами! Видать, не налюбился еще в жизни. Да и мелкая мыгычка в эту пору обычно идет как раз к бабьему лету"!

   - Нет, Василько, ты не бойся! - Весело отозвался Богдан. - Бешенство, вообще-то, бывает очень редко, и от бешенства теперь всех лечат. Потерпи, малец, скоро приедем. А ты сегодня с мамкой и папкой будешь в гости  собираться. Завтра утром к другому деду на целых три дня поедете!   

   В этот момент матерый волк, рассчитав до секунды звериный маневр, сильным прыжком подрезал жеребенку путь и крепко вцепился острыми клыками в гибкую шею, стаскивая его в бузину и оставляя на склизкой дороге подрытый, петляющий след. Когда раненый жеребенок издал громкое жалобное ржанье, встрепенувшийся Василько в ужасе закричал:
   - Дед Богдан! Остановись! Смотри же, деда! Серый мыгычка схватил нашего жеребенка и потащил в овраг! Задерет его сейчас насмерть!

      Услышав предсмертное ржание жеребенка, испуганная кобыла шарахнулась в сторону, чуть было не перевернув телегу. Богдан сильно натянул поводья, пытаясь удержать ее, чтобы ровно остановиться у рыхлой обочины. Его аж пот прошиб. Ведь кобыла от страха могла пустить тяжелую телегу с грузом в кювет. Быстро соскочив, он побежал по следу волка к оврагу. Ну, где уж там, поздно!

Старый волк уже сволок жеребенка по крутому спуску вниз и затаскивал его вглубь густых зарослей бузины. Мелкая мыгычка внезапно припустилась в рясный дождь, и мужик быстро возвратился к телеге. Он крепко ухватился рукой за упряжу и попридержал испуганную лошадь. Затем, отдышавшись и поправив поклажу, Богдан посадил заплаканного внука рядом с собой. Успокаивая мальца, дед заботливо прикрыл его от дождя брезентовой плащ-палаткой.

Однако самого его прямо распирало от злости и жалости из-за потери крепкого лошака: "От же я старый дурак! И зачем я сегодня взял лоша за собой! Ведь обещал же его куму отдать за то, что без меня управляется по нашему хозяйству. А сам-то в дороге, как черт попутал, слюни распустил по бороде. Открыл варежку - нашел время. Надо же, чтобы такое случилось - раз в жизни об ерунде помечтал! И малый же не зря растревожился. Предупреждал же, кричал мне сзади, а я ему: "То мыгычка идет, серая мыгычка, Василько"! Не сообразил, про что малец переживает. Стыдно кому сказать. Эротические мечты попутали, тьфу"! 

     Богдан нервно затянулся крепкой сигаретой, выдыхая мокрый дым в сторону от притихшего, заплаканного Василька: "Пусть согреется. Ничего, сейчас пацан успокоится. Бывало, и сам я любил мальцом подремать под мыгычку в дальней дороге". Но мокрый дым уже отрезвил хозяйского мужика и крепко ударил в голову досадой, раскручиваясь раздражающей пружиной: "От же наши бабы дуры! Ну, прямо гадюки зловредные! И что молодая без понимания, и что тебе старая, туда же! Столько лет на хозяйстве сиднем сидят, переливают из пустого в порожнее! Языками молотят меж собой, тары-бары разводят, а вот до сих пор, видать, не объяснили мальцу, что же такое эта наша осенняя мыгычка"!

    Отбросив окурок, Богдан поправил плащ и ласково пригорнул к себе под бок перепуганного, шмыгающего носом внука:
   - Ну, не плачь, успокойся, Василько! Никуда ты завтра от меня не уедешь. Останешься теперь дома с дедом. Мы завтра рано утром пойдем с тобой в овраг надежный капкан на матерого ставить. Вот увидишь, он гад, от нас не уйдет!
А наша кобылка через год нам нового жеребеночка приведет. Как раз подрастешь еще немного, и я сам тебя научу на нем верхом ездить.

  Из-за поворота проселочной дороги показались беленые дома небольшого села. Темная туча медленно сползла в сторону узкой реки, и на смену рясному дождику снова пришла тихая мыгычка. В груди у деда под боком, согретым внуком в пропахшем молоком ватнике, что-то сладко заныло. Мелкая мыгычка вдруг плотно надвинулась крепкому мужику на глаза родным теплом. И Богдан, удивленно вслушиваясь в себя, смахнул с глаз влажную пелену своей осенней мыгычки.
15.11.2009.