Рождение наоборот

Не всякому объяснишь, как можно потеряться в женщине. 
Да и не следует.
Вообще, мало кто поймет такие вещи.
Как вход в Неверленд может находиться у краев алых блюдец ее губ, с которых ты так рад пить имбирный чай ее междометий, обрывая с маковых уст лепестки ее росистых поцелуев?
 
Догонит ли гонец рассудка скитающегося без курса летучего голландца твоих эмоций, в то время, когда кисти твои, напоминая, расшибленных штормом о скалы, мертвых альбатросов, обреченно застыли у пирса ее коленей?
 
И что за эхо слышится тебе, когда ты  шепчешь свои безумные мантры в трогательные раковины ее ушей, сжимая нежную мякоть их мочек, онемевшими от наслаждения губами?

При этом, чтобы потерять себя, тебе совсем необязательно касаться ее.
Ведь так?

Приблизить лицо к матовому атласу ее кожи настолько, чтобы по ней, от твоего горячего дыхания, медленно разбежалась еле уловимая рябь мурашек.
Захватить ноздрями ее аромат, неопределенный, теплый, хлестко стегающий нечто, неимеющее в тебе названия, и, закрыв глаза, очутиться в Стране Чудес, подобно одному известному математику, отправившемуся туда вместе со своей Алисой.
 
Кэрроловский мир и ад Данте Алигьери, имеют, как мне представляется, нечто общее между собой; и я всегда находил странным почему Шляпник и Шалтай-Болтай не всплыли ранее у итальянца, отчего он не отправил их в прогулку вдоль какой-либо одной из многочисленных рек своего сложного мира, или, хотя бы, гостепреимно усадил бы их в жезлонги на берегу своего замечательного санатория с термальными источниками и скучающими там мудрецами древности?

Но реальность тем и примечательна, что она гораздо фантастичнее любого вымысла и может внезапно открыть перед тобой дверь в мир, который вмещает в себя Гала(ктики) Дали, вселенные Кастанеды и психоделию Тимоти О'Лири, причем, всё это взаимопересекается и серпентинно переплетается между собой, стоит тебе только зайти на носочках душой по щиколотку в море ее глаз, коснуться взглядом прибрежных ресниц и, отпустив себя, отмахнувшись от себя самого и своей осторожности, броситься в их омут.
 
Там, в этом сине-голубом с золотисто-черными брызгами пространстве, можно выловить немало диковинно-драгоценного и возвратиться назад с бесценными находками, по сравнению с которыми и черный жемчуг будет казаться не ценнее вулканического песка, покрывающего собою южные побережья старушки Европы.
 
Утопая в любимой, ловя гвоздично-коричные ленты ее симпатии, обматывая, вокруг своего сердца тонкий скотч  только-только зарождающейся ее к тебе привязанности, с удивлением, смешанным с осторожным восторгом, наблюдать, как на этих импровизированных бинтах выступает земляничный сок крови, которой потеет твоя душа, пьяная, с блаженной и печальной улыбкой кутающаяся в дарованную тебе ответную ласку, будто заболевший простудой ребенок, с головою укрывающийся теплым, поданным любящей матерью, одеялом.
 
Ловить птиц ее тревоги и, усадив к себе на плечи, позволить клевать им маковые зерна твоего спокойствия, приправленные верностью, дабы лекарство это пропитало собою не только ее беспокойство, но раз и навсегда усыпило гарпий ее в тебе сомнений.
 
Можно совершенно сбиться с дороги, подставив лицо и руки под ливень ее волос.
Странствуя в ароматах нашедших приют в их толще, память может внезапно захлебнуться каким-либо воспоминанием, изматывающе терпким, сочным, которое, цепко схватив ее, потянет в полынные бездны прошлого.

Или, разбив бивак у самого входа, с взведенным уже курком, прислушиваясь к собственной тишине, любоваться вратами цвета недоспевшей малины с изящным венчиком над ними, который так трепещет, когда жало твоего языка, едва касаясь, обмахивает его, подобно крыльям повисшей в воздухе колибри.

Ну, а потом, без оглядки, или, всё же успев оставить на берегу реальности, словно сношенную пару обуви, какую-нибудь суетную мысль, - совершить этот прыжок, этот финальный трюк, который, если уж внимательно к нему приглядеться, является, в сущности, неким рождением наоборот.               
 
                24.11.2009г.