Художник из Киева, который сделал Таганку

О ТЕАТРАЛЬНОМ  ХУДОЖНИКЕ ДАВИДЕ БОРОВСКОМ (1934-2006)

Судьба театрального художника такова, что зритель не всегда обращает внимание на его фамилию в программке. Но среди них есть имена «небожителей», царствующих на театральном Олимпе. Этих художников единицы. Их знают, о них пишут, на их постановки идет зритель.
Таким художником театра в последние 40 лет был уроженец Одессы Давид Львович Боровский, народный художник Украины и России, лауреат премии «Триумф» и многих международных наград.
Для украинского и русского искусства Боровский был великим первооткрывателем. Это был человек, который в 1960-70 годах совершал театральную революцию в Киеве (на сцене Русской драмы, в Театре имени Ивана Франко, в Театре оперы и балета), во многом переосмыслив прежние художественные постулаты украинского и российского театра.
Без него не было бы и самых знаменитых спектаклей легендарной Таганки.

Он был крупнейшим театральным художником второй половины ХХ века. «Был», потому что
6 апреля 2006 г. Давид Боровский скончался от инфаркта в Боготе (Колумбия) сразу после триумфального открытия здесь своей персональной выставки на Ибероамериканском театральном фестивале, одном из самых крупных театральных форумов мира.

Родился Давид Боровский 2 июля 1934 г. в Одессе. Судьба забросила его в Киев мальчишкой.
Шла война, Одессу бомбили, в забитом станками вагоне Боровские чудом добрались до израненной войной столицы Украины, потом была эвакуация и вновь Киев.
Здесь в 1947-1950 гг. Давид учился в средней художественной школе. Школу он так и не закончил, потому что в пятнадцать лет, после смерти отца, был вынужден стать кормильцем семьи.
Мать постоянно болела, а сестра была еще нетрудоспособной.
Однажды отец его товарища, работавший в техническом цехе Театра имени И.Франко, решил помочь Давиду заработать копейку... Так Боровский нырнул в «чрево театра», в закулисный котел, где не только «разбиваются сердца», но, порою, и кристаллизуются судьбы.
Позже Боровского зачислят учеником декоратора уже в Театр русской драмы имени Л. Украинки.
Так случилось, что начало его самостоятельной работы в театре совпало с «оттепелью».
В 1956 г. Н. С. Хрущев выступил со знаменитым докладом «О культе личности», и начался мучительный путь освобождения страны от сталинизма.
В том же году Давид Боровский выпускает первый спектакль в качестве художника-постановщика в Театре имени Л. Украинки («Ложь на длинных ногах», Э. де Филиппе).

Во времена хрущевской «оттепели» из небытия возвращаются имена репрессированных и уничтоженных деятелей культуры. А из лагерей и ссылки возвращаются те, кто остался жив, в том числе театральный режиссер Леонид Варпаховский — непосредственный ученик и сотрудник Всеволода Мейерхольда.
Режиссер Варпаховский быстро оценил талант юного Боровского, и впоследствии они создали в Киеве множество спектаклей.
Киеву Боровский подарил более тридцати театральных откровений. Среди них безусловные художественные шедевры — «Дни Турбиных», «Насмешливое мое счастье», «Катерина Измайлова» (его первый спектакль на оперной сцене), «Бесприданница», «На дне» и др.

Именно макет Боровского к киевскому спектаклю «На дне» в 1967 году станет сенсацией сценографической выставки в московском Манеже. Его имя зазвучало тогда по всей стране.

В 1967 г. Леонид Варпаховский сам приводит Боровского в кабинет главного режиссера Театра на Таганке Юрия Любимова.
Когда Юрий Любимов увидел театральные эскизы киевлянина, то тотчас же пригласил его к себе в театр.   Таганка стала для Боровского главным театром его жизни, где он около 30 лет работал главным художником.
Здесь Давид Львович поставил с Любимовым свыше 20 спектаклей.
По существу, Боровский был соавтором таких шедевров Таганки, как «Обмен», «Товарищ, верь...», «Живой», «Мать», «Зори здесь тихие», «Гамлет», «Дом на набережной», «Владимир Высоцкий», «Медея», «Шарашка» (по Солженицыну) и др.

Главной особенностью творчества художника Боровского является уникальное соединение острейшей условности с глубокой жизненной правдой. У него условность и правда всегда были соединены в одно целое. Как правило, он сочинял спектакль из очень немногих и очень простых элементов, любил вводить реальные бытовые вещи из реальной жизни, знакомые каждому зрителю и вызывающие глубоко личные воспоминания.
Пример, одна из вершин его искусства, спектакль «Зори здесь тихие». В нем с огромной силой открылось драматическое и человеческое содержание войны.
Художник нашел очень простую вещь: деревянные борта старого военного грузовика.
И эти доски из этого спектакля до сих пор забыть невозможно. Они превращались то в болотную гать, по которой шли солдаты, то в деревья, то в баньку, в которой мылись несчастные, обреченные на смерть девчонки.
И в конце спектакля эти самые обычные, крашенные защитным цветом доски превращались в деревья и вдруг начинали «танцевать» по тихую музыку.
 
В самом, пожалуй, знаменитом спектакле Таганки, «Гамлете», именно Боровский придумал легендарный занавес. Эта тяжелая вязаная ткань стала образом трагических сил бытия, образом смерти. Сложно устроенный занавес двигался по сцене во всех направлениях, сметая и правых, и виноватых. Подсвеченный, он казался то гигантской паутиной, то каким-то неведомым зверем, то стеной. Это и было воплощением гамлетовских непреодолимых сил судьбы.

Боровский был конструктором спектакля, и в этом смысле его можно было бы назвать истинным учеником Мейерхольда. В его художественном решении всегда в концентрированном виде был уже образ спектакля.
Давид Львович не был художником красивым – в его случае публика при открытии занавеса не ахала и не аплодировала сценической роскоши.
Его эстетическая идея раскрывалась в течение действия, помогая актеру, усиливая звучание роли.

Его декорации говорили так много, были такими красноречивыми, что казалось порой, будто актерам можно было и не напрягаться. На самом же деле, задуманный Боровским художественный образ, часто равный прозрению, выращивал актеров, тянул их за собой.

Вообще, за свою жизнь Давид Боровский успел поработать с театрами очень разных традиций и режиссерами очень разных школ и пристрастий:  с Леонидом Варпаховским и Юрием Любимовым, Георгием Товстоноговым и Валерием Фокиным, Анатолием Эфросом и Олегом Ефремовым, Галиной Волчек и Олегом Табаковым, Леонидом Хейфецем и Львом Додиным.

Художник много работал и за рубежом: в Италии, Германии, Венгрии, Франции, Финляндии, США. Общим оставалось одно: Давид Боровский всегда становился равноправным соавтором спектакля.
Одесский еврей, Давид Львович не был классическим сочным одесситом. Угрюмый и угловатый, он мог показаться чужому человеку злым и циничным. Боровский всегда был непосредственным, очень любопытным и упрямым человеком, а в  конце жизни его величали «ребе», ибо выглядел он благородным мудрым старцем. Но вообще он был чрезвычайно скромным человеком, и лишь во всем, что касалось работы, он – если считал нужным – мог биться, не боясь даже каких-то серьезных последствий.

Давида Боровского еще при жизни называли великим. Об этом,  красноречиво говорит хотя бы тот факт, что в знаменитом французском «Словаре театра» П. Пави он единственный упомянутый среди деятелей советского театра (после Мейерхольда и Станиславского).
И вот, Давид Львович Боровский, тонкий, одаренный Б-гом художник, умер. Крупнейшие деятели культуры признают, что его уход - это конец целой театральной эпохи.
Но сказано: «Не скорбите о тех, кто ушел из мира, но будьте признательны судьбе за то, что они были, и были с вами».