Чертова дюжина стихов

или поэтический сборник лесного тролля

Здесь не обойтись без посвящения:
светлому детству, странному отрочеству и непонятной юности, а главное – моим Друзьям – Орку и Хоббиту,  прошедшим со мной через все это за восемнадцать лет, ПОСВЯЩАЮ!!!
Ваш Тролль

    Наступила осень. И не то чтобы совсем закончилось лето, или ушло тепло и солнышко спряталось за пеленой промозглых дождей, нет – просто по утрам уже вовсю стлались грибные туманы, да дневное светило уже ходило значительно ниже к горизонту. А в окружающей обстановке стали появляться те насыщенно-красные полутона, какие бывают только осенью, хотя и травы и деревья и все вокруг нигде еще не были тронуты рыжей осенней сединой. Вечера стали заметно прохладнее, а по ночам с небес густо сыпались метеориты, да в садах не менее густо падали созревшие яблоки, оглашая округу гулкими размеренными ударами оземь. А пахло как... Так пахнет только осень – густо и романтично, щедро и одуряюще пряно, и запах этот стелется подобно туману, заползает через ноздри в самые отдаленные уголки сознания, вызывая в памяти таинственные, подсознательные образы из полузабытых снов, детских грез да подростковых фантазий. Внутри всего сущего появляется дрожь, лихорадящая время от времени душу, и зовет, зовет куда-то... Зачем? Почему? И, непостижимая, тает...
      Боясь потерять саму суть настроения, я сбежал из пыльного и вонючего города в лес. В старый, торжественный, и отчужденный от дел мирских, подобный древнему храму, или не менее древнему замку доброго и всемогущего волшебника. Лес звал меня, он меня ждал. И я спешил к нему, лицемеря немного уже в самом начале – взяв с собой корзину для грибов. Хотя не грибы, на самом деле, были мне интересны... 
       В тот день я видел, как наступает утро, как меж стволов пробивается лучистый свет, отбрасывая на замшелый ковер длинные тени древесных колонн, как замирает все, в преддверии нового дня и оглашается вновь гомоном многоголосого гимна. Ах! Словно воздуха больше, и дышится легче и будь у меня крылья... взлетел бы! Да с крыльями, вот, не сложилось. А дальше, словно одарив за беспечность, вывели меня тропы-путики прямо на грибное место, и часу не прошло, как была моя корзина полным полна, да из лесу уходить не хотелось. Я лег на моховой ковер в тени раскидистого дуба и залюбовался диковинным выворотнем, торчавшем в нескольких шагах от меня. Переплетения оголенных корней выглядели прихотливо и химерно, и можно было бы навысматривать образов разных, включив воображение, да не хотелось. Осень, лес, сама обстановка, все было переполнено чистейшими и искренними волнениями, чтоб добавлять к ним, что-либо надуманное. Я залюбовался пауком, деловито и по хозяйски выплетавшем свою сеть прямо между вывернутых ветром корней, и... вероятно уснул.
        Проснулся я неожиданно от не совсем обычного звука – что-то тонко позвякивало, так, словно кто-то натягивал тончайшую и нежнейшую из струн. Солнце только-только перевалило на закатную сторону, но светотени под пологом леса были уже окрашены в вечерние тона, придавая всей обстановке совершенно новые, более контрастные черты. Звук повторился вновь, и я невольно повернулся в ту сторону. На ветру подрагивала нить-паутинка, цеплялась за один из химерных корней, издавая при этом тонкий, мелодичный звук. В поразительной тишине эти нежные колебания были слышны слишком уж отчетливо. Ветра не было вовсе – тогда, кто же двигал паутинкой? Или это корень цеплял ее своим крючковатым отростком... И вот тут, как в стереоскопической картинке, стало проступать изображение: под выворотнем сидело нечто, одетое в подобие то ли плаща, то ли балахона, с накинутым на голову, или что там у него вместо нее было, капюшоном. В крючковатых пальцах рук это нечто держало инструмент похожий то ли на лютню, то ли на кобзу, и пробовало пальцем струну, свитую из тончайшей паучьей нити... Не веря самому себе, я протер глаза – ничего не изменилось. Существо настраивало свой инструмент, а пауки тем временем доплетали очередной ряд струн. Не в силах поверить в реальность происходящего я потер веки еще раз, открыл глаза и встретился взглядом со зрачком, блеснувшим из-под капюшона.
 - Дыры протрешь! – констатировал мой необычный визави, и вновь углубился в наладку своих струн. Существо, казавшееся частью вывернутого с корнями пня, выглядело настолько живо и реалистично, что мне стоило немалых усилий захлопнуть отвалившуюся в удивлении челюсть. Меж тем пауки доплели струнный ряд и уселись на инструменте наподобие струнных колков. Существо взяло несколько восхитительных аккордов и недовольно отставило инструмент в сторону, буркнув при этом одному из пауков:
 - Вот вечно ты, Семилап, на второй и двенадцатой струне схалтуришь! Доработай!
    Один из пауков затоптался на месте, поднял, было, лапки и лениво отвернулся, и так, мол, сойдет.
 - Я к тебе обращаюсь или нет! – раздраженно воскликнуло существо, - вот оторву седьмую ногу и превращу тебя в блоху!
    Поразительно быстро паучок метнулся к струнам, и, покряхтывая даже, засуетился у своих нитей.
 - Ну, никакого сладу с такими лентяями! – огорченно пожал плечами «музыкант», обращаясь ко мне. При этом открылась из-под капюшона часть лица незнакомца. Вцелом его можно было бы принять и за человека, если бы не огромные глаза с вертикальными зрачками, острое ухо с кисточкой, как у рыси на конце, да не два внушительных клыка, торчавших из нижней челюсти аж над верхней губой. Цвет у лица был такой же, как и у рук – серовато-коричневый...
 - Прошу прощения за то, что вовремя не представился! – изрекло существо, привстало, и, отвесив манерный поклон, отрекомендовалось, - лесной тролль, Холм Корнекряг третий! Корней, по-вашему.
      В свою очередь, я тоже изобразил нечто не то поклон, не то реверанс, и представился:
 - Человек, - говорю, - Павлом зовут...
 - Смертный, значит! – крякнул тролль глядя на меня, - странный смертный... меня то ты видеть не должен, а видишь?!
     Он озадаченно поскреб в затылке, крякнул еще разок и присел на место. Пока мы с ним раскланивались, я его немного разглядел. Был он где-то моего роста – под метр восемьдесят, но покрепче сложен да пошире в плечах. Ручищи у него были, что мои две – это даже через балахон видно было, и подлинней – почти до колен ладони доставали. Был он сутул немного и слегка косолап. Одет он был в широкую не то куртку, не то рубаху с пелериной и капюшоном, да штаны цвета коричнево-зеленого. Обуви на нем не было  - ибо стопы были, поросши таким густым мехом, что и разглядеть нельзя было – пальцы у него на ногах или копыта.
      Наконец я понял, что разглядываю нового знакомца слишком уж долго, и с силой отвел глаза.
 - Да смотри, чего уж там! – махнул он когтистой лапой, заменявшей ему руку, - верно, не каждый день с троллем встречаешься?
 - Да уж... – выдавил я и, неожиданно для себя продолжил, - а кто вы такие, тролли?
 - Вот, теперь начнется! Кто вы, да зачем вы, да почему вы??? Предупреждал ведь меня дед Корнекряг первый об этом! Экие вы, смертные, любопытные! Все то вам знать надо! Нет бы, посидеть – вечером полюбоваться, песен попеть... Ты, кстати, песни знаешь?
 - Ну, в общем... да, наверное.
 - Вот! Вот в этом и проблема! Как расспрашивать – так варежку не закроешь, а как песню хорошую вспомнить – так все, «в общем, то» одни и получаются! – раздосадовался не на шутку тролль. Тут он обратил внимание на свой инструмент, и обратился к пауку:
 - Ну что там, Семилап?
    Паучок вжался в инструмент, и казался теперь маленькой черненькой точечкой.
 - То-то же! – тролль провел когтями руки, все же кисть была почти человеческой, по струнам, и, прислушавшись, удовлетворенно хмыкнул.
 - Хочешь знать, кто такой тролль лесной? – обратился Корней ко мне. Я закивал в ответ, уже не задумываясь о реальности происходящего.
 - Слушай! – он взял аккорд, и поляна наполнилась чудной, изысканной музыкой, совершенно не вязавшейся с неуклюжим обликом тролля, а пел он еще лучше...

 
Блуждающий огонек
Я идущий, поправший законы
Сквозь болото и горы пройду
Слышу природы-матери стоны
Я удачу и счастье найду

Пусть обходит меня стороною
Злая хворь, дикий зверь или бес
Человек нехороший с войною
Пусть получит проклятье небес

Я с открытой душою и верой
С правдой в сердце и против того
Чтоб любовь называли Мегерой
А убожество волей богов

Сердце против кинжала в спину
По душе пусть неравный, но бой
Пусть уж лучше на воле сгину
Чем в сетях и цепях, но живой

Среди шумной толпы не встретишь
В караване идущих вдаль
А захочешь - меня заметишь
Рядом, но не со всеми, жаль...

Что чужой, но когда придется
Первым руку подам тебе
А любовь моя лишь коснется
Черный лист перебросит в судьбе

Кто ты? Спросишь меня когда-то
Моя жизнь для тебя невдомек
Я отвечу: не бес, не крылатый
Я - блуждающий огонек
 

 - Ну, понятно? – спросил он, глядя мне в глаза своими вертикальными зрачками.
 - Вопросов стало еще больше, - честно ответил я, - спрашивать?
    Корнекряг с досадой отставил инструмент в сторону, закинул ногу за ногу, скрестил руки на груди и изобразил терпеливую покорность. Я уже вознамерился, было открыть рот, как тролль спросил меня первым:
 - А табачку у тебя не найдется? – внезапно в его руке появилась курительная трубка.
 - Сигареты есть, но для них трубка не нужна, - ответил ему я.
 - Как так?
 - Это еще кто кого вопросами мучает? – уколол я собеседника и угостил сигареткой. Тролль внимательно изучил процесс прикуривания сигареты, и, щелкнув ногтем, зажег в воздухе огонек, от которого не без удовольствия прикурил. Погрузившись в клубы дыма, он изрек:
 - Спрашивай уже, чего ты там хотел!
 - Откуда ты? Ну и вы, тролли, вообще?
 - Мы, вообще, здешние! – иронично и не без издевки ответил Корней.
 - Так мы не договоримся! – обиделся я, - обещал отвечать, а сам дурака валяешь!
 - Честно! Мы здесь и живем!
 - В лесу?
 - Ну, не только! Здесь.
 - А почему мы тогда не пересекаемся, да и ты сам удивился, когда понял, что я тебя вижу. Вы из другого измерения?
 - Из-ме... что? Ну и словечек навыдумывали! Нет, никаких других ни «мерений» ни миров нет! Все и всё тута! Просто мы редко пересекаемся, потому и в песне своей я себя назвал блуждающим огоньком, такие и среди вас есть, блуждающие.
 - Я бы сказал, вообще не пересекаемся, а почему? – не унимался я.
      Корнекряг поскреб капюшон своей когтистой пятерней и наморщил нос:
 - Как бы тебе это объяснить... Вот! Представь себе любую игру, нет лучше несколько, попроще таких, вроде шахмат, карт, бильярда, ну и там еще чего-нибудь... Как, по-твоему, они все в одном мире существуют? Более того, не в мире даже – в одной комнате могут быть. Верно? И какова вероятность того чтобы в шахматы играли на бильярде, а карточную партию на шахматной доске? Так, случайно, может, конечно, одна из карт затесаться куда-нибудь...
 - Но мы же разговариваем?! – воскликнул я.
 - М-да! Кто-то из Игроков оставил мою колоду на твоей доске... Только и всего!
 - Игроков? А кто они?
    Лесной тролль снова поскреб затылок в капюшоне, скорчив при этом жутко недовольную физиономию:
 - А вот про них нам с тобой лучше не ведать!
 - Это почему же? – возмутился я.
 - Ну, вот в твоем мире, к примеру, есть существа – человеки. Одни играют в вещи (мастерят там чего-то, творят), другие играют в игры, третьи в меновые единицы...
 - В деньги?
 - Вот! В деньги! Четвертые – в войны и конфликты, а пятые вообще всем этим заправляют. Вопрос: как ты думаешь, понравилось бы тем, кто побольше да помасштабнее играет, если бы в их тайны кто-нибудь пронырливый свой нос воткнул? То-то же, что не понравилось бы, более того и по носу схватить недолго, - тролль назидательно поднял кверху палец и продолжил, - а в тайны тех, для кого наибольшие в твоем и моем мире всего-навсего пешки и соваться нечего – нос вместе с башкой оторвут, даже не заметят!
 - Но ведь мы то видим, друг друга, разговариваем?..
 - Так чего тебе еще? Давай болтать, да табачок покуривать – хорош он у вас как нигде...
 - А где еще табачок курят? – подмигнул я проболтавшемуся троллю, - ладно, не буду докучать расспросами, не хочешь – не говори!
 - Не можешь... Так точнее будет! Давай я тебе лучше спою! – Корнекряг заметно успокоился, переведя тему беседы в другое русло, провел рукой по дивным струнам, - про любовь...

 
Туман
Когда серый туман проползет над землей
Белый мох ты притопчешь мохнатой ногой
Странный стон пролетит под луной
Знай, что тролли выходят из нор

Пусть Луны белый свет не мешает идти
И смеются русалки над гривой твоей
Пусть же в жилах поет гимн весны
Приходи на валун, не робей

Пожевал мухомор, запустил пальцы в мед
С волком вышел за озеро в лунную ночь
Пусть дубину свою я забыл у костра
Снова встретил я Лешего дочь

Было с ней хорошо в предрассветной тиши
В глади озера звезды цвели, а потом
Пела песню цикада там, в леса глуши
Все закончилось теплым дождем

Тихо капля росы прикоснулась к щеке
Тихо в сердце ворочалась странная боль
Снова нету ее, лишь русалка в реке
Мне напомнит, что я просто тролль

 
 
    Слезинкой истаяла последняя нота этой грустной песни, и только тогда я решился заговорить вновь:
 - Красиво звучит!
 - Сам писал... – вздохнул Корней, и вдруг спохватился, - или ты об инструменте?
 - Вообще...
 - Вообще «вообща» не бывает – нравится что-то конкретное...
 - А что это за инструмент, на котором ты играешь?
 - Дедово изобретение – он у меня такой же, как и я скиталец. Так чтоб не скучать в часы досуга или от безделья – взял и изобрел такую вот бандурину-паучину. А потом и бабке моей серенады напевал под нее...
 - Выходит и у вас Это есть...
 - Еще как есть. У моего народа даже символика с Этим связана, и мифология... в некоторой степени...
 - Серьезно?
 - Куда уж серьезнее, Слушай!

 
Талисман троллей
Над землею опавшие листья кружат
Осень в сером плаще победила
И бутоны цветов, умирая, лежат
Их холодная буря убила

Тихо лапой мохнатой примял стебелек
Капюшон натянул в непогоду
Прежний ласковый взгляд стал ужасно жесток
Не понять троллю феи природу

На замшелом священном сидел валуне
Потихоньку грустить начиная
Тролль увидел ее словно в сказочном сне
Виновата весна в том хмельная

Был апрель, расцветали цветы на лугах
Кисть черемухи тихо качалась
Говорил о любви, нес ее на руках
И она о любви признавалась

Но изящный как демон на флейте играл
Эльф туманный уверен и весел
С феей вместе у тролля мечту он украл
И не слышал никто больше песен

Эльф был счастлив недолго и скоро погиб
От дубины, а труп растерзала
Стая диких волков, и пророс сизый гриб
Вместо феи, грибом она стала

Много дней миновало, пришел к валуну
Тролль угрюмый косматый и дикий
И поганкой смотрел сизый гриб на луну
И как фея он был многоликий

Тролль тихонько присел над поганкою той
Протянул руку, шляпки коснулся
Боль пронзила ладонь, зазвучал волчий вой
На траве средь поляны очнулся

Как заснул позабыл, лишь увидел огонь
Вместо гриба в траве под сосною
Только тень от поганки легла на ладонь
Не забыть все, что было весною

Сизый маленький гриб - он эмблемою стал
Троллей всех, что живут под луною
И не раз он еще многих троллей спасал
И не раз прорастал он весною

Над землею опавшие листья кружат
Все заснуло, а тролли собрались
Валунами замшелыми тихо сидят
Камнями до Апреля остались

А в Апреле очнувшись от долгого сна
Пропоют гимн они под луною
И наступит тогда во всем мире весна
Сизый гриб прорастет под сосною
 

 - И что, вот так всю зиму и спите? – поинтересовался я.
 - Вот же дубина черствая! – воскликнул, раздосадовано тролль, - никаких тебе чувств, все им знания подавай! Песню, между прочим один из вас, людей написал – потому и соврал про троллей – не спим мы зимой, просто увидеться с вами, смертными по зиме не можем! Как и феи с эльфами, впрочем.
 - А они из твоего... прости из твоей игры?
 - Не-а! Они вообще, по-моему, вне игры. Как и многие из вас, да и чего греха таить, из нас.
 - Как это?
 - Да просто – те, которые остаются насовсем, о которых все помнят и не хотят забывать – художники, поэты, писатели, скульпторы, архитекторы... Ну и, в общем, всякие другие, в каждой игре они свои, но суть одна – они не играют в игры, не тратят свое драгоценное время на его, времени, убивание, не копят мусор и не теряют еще больший мусор, не копаются во всей этой шелухе ну и... как бы тебе получше объяснить? Они чуют, и идут за тем, что чуют – за душой.
 - А, может это тоже игра такая? – предположил я, - и они часть этой игры внутри каждой из игр?
 - Вряд ли! И знаешь почему? – уже азартно уставился на меня тролль, - потому что все игроки этого боятся, панически, до икотки и судорог! А раз боятся – значит, ни при каких раскладах ЭТО им не подвластно! Тем более, что ЭТИ, в отличие от игроков, МОГУТ...
    Тут Корней словно удавился, захлопнул клыкастый рот и воровато оглянулся.
 - Могут проходить из одной игры в другую? - наугад продолжил его мысль я, - ты это хотел сказать?
 - Тс-с-с! О таком нельзя вслух – враз подслушают и все!
 - Что все?
 - И игру закроют! Тогда все!
 - Все  это смерть? – разговор с загадками и отгадками начинал мне потихоньку надоедать.
 - Хуже, запрут в твоей игре насовсем!
 - И что тогда?
     Тролль молча взял бандурину-паучину.

 
Стон
Как хочется, глядя в небо
Красой его туч любоваться
Вдыхать запах свежего хлеба
И свежестью рос умываться

Как хочется мысли оставить
О том о рутинном, о нужном
И крылья мечтаний расправить
И песни попеть с кем-то дружно

Но дождь за окном третьи сутки
И капли звенят без умолку
А мне бы свободы минутку
А мне бы мечтать... да что толку?

Затянуто тучами небо
И воздух туманом пропитан
Накормлен прокисшим я хлебом
Несвежей водой умытый...
 

- Как по мне – это хуже смерти! – выдохнул Корнекряг, - у вас хоть помереть можно, и все! А у нас – раз закрыли и до конца времен. Не будем о грустном. Хочешь, я спою тебе балладу-загадку? Или ...отгадку... Слушай!








 
Она
Как тихий трепет огонька
Мерцающей свечи
Она прозрачна и легка
Прекрасна, хоть кричи

Ты чувствуешь какой-то страх
Как в первую любовь
Весь мир сжимается как прах
И стынет в жилах кровь

Она пришла порой ночной
И косы распустив
Желает стать твоей женой
За боль ее прости

Не прогоняй в мороз и ночь
Прекрасную ее
Порока и Фортуны дочь
Уйдет, не взяв свое

Она приняв твою любовь
Не вырвав из груди
Оставит теплой твою кровь
И раны остудит

Простит тебя за все грехи
Окутает собой
И смажутся в душе штрихи
Оставленные злой

Жестокой и порочной мглой
Что сквозь сиянье звезд
И Солнца лик сквозь золотой
Навила в сердце гнезд

А с утром, не тревожа сон
Тихонечко уйдет
Поставив всю любовь на кон
Бессмертье тебя ждет

Огромные ее глаза...
Как крылья за спиной
Лишь из волос ее коса
Расплетена тобой
 

      Певец перевел дыхание, лукаво глянул на меня:
 - Угадай, каким будет последний куплет?!
 - Романтичным.
 - И все?
 - Ну признанием, если хочешь!
     Вместо ответа он спел такое:

Что в балахоне и стара
Про это люди врут
Она красива и мудра
И Смерть ее зовут
 
    Я невольно вздрогнул. Как-то не совсем привычно обрисовал этот взбалмошный тролль саму смерть. Тягучим, как отравленный мед, было последовавшее за куплетом молчание. Корнекряг что-то перебирал в своих струнах, тихо так и ненавязчиво. Вдруг он заговорил, так просто, почувствовав, видимо потребность что-то сказать:
 - А хочешь о дружбе? Гимн...
 - Гимн? – переспросил я только для того чтобы спросить.
 - Именно гимн, написанный в грозовую ночь на хоббичьем сеновале, в компании лучших во всем мире и во всех играх друзей. И пока неистовствовала стихия, лил дождь, да барабанил по крыше время от времени шальной град, мы лепили, как умели ноты, а слова выстраивались сами.
 - Вы?
 - Да! Я и мои друзья! – уже не прячась за маской скрытной таинственности, выпалил тролль, - а после, когда мы спели хором то, что получилось – разом закончилась гроза, и засветилась гнилушками старая ива!
 - Здорово! И у меня когда-то такое было!
 - У всех было... – ответил-отмахнулся тролль и спел:

 
Гимн лесной нечисти

Древний дуб и немного седой
Колыхнет ветерок и листвой запоет
Под ночной молодою луной
Молодой тролль неспешно идет

Он негромко присвистнул в тиши
Крикнул филин и из лесу выбежал орк
Темный гоблин возник из глуши
Тюх и хоббит явились из нор

Старый дуб шелестнул сединой
И пещерный медведь, хвост поджав убежал
Потому, что порою ночной
Кто-то руку друг-другу пожал

Словно не было боли в душе
Горечь канула и растворился обман
Не смеются русалки уже
Только стелется белый туман

Полыхнет яркий свет от костра
И споют духи гимн свой полночной порой
Чтобы встреча еще не одна
Собрала бы всех снова под кроной седой
 

     На меня вдруг нахлынуло подростковое вдохновение, и я с превеликим удовольствием пропел-проорал второй раз последний куплет. Когда она соберет нас всех, эта встреча? Тролль же запел что-то новое, я прислушался и услышал... тост:

 
Тонкардная
Подымем же в кружках
Мы пенистый эль
Пусть солнце сияет
И плещет капель

Забудь про заботы
Печали и грусть
И белый подснежник
Распустится пусть

И алый свой парус
Пусть каждый увидит
Пусть жизнь никого
Никогда не обидит
 

 Затем мы уже пели вдвоем и по очереди, лихо гремели и тихо тянули. И я, наконец, не понял, не поверил даже, а почувствовал – и я, и тролль лесной, мы жители одного мира, только жизни наши действительно идут по разным правилам, в разных играх и на разных стадионах, и все эти осточертелые стадионы так разительно напоминают Колизей...
    И мы вновь спели:

 
Жизнь, пиво и хлеб
Пусть хмурое небо
Пусть дождь проливной
Нам корочку хлеба
По кружке пивной

А завтра в окне
Ты увидишь рассвет
Письмо и тебе
Ты получишь ответ

И жизнь улыбнется
Не раз для тебя
Фортуна вернется
Отдаст всю себя

И радуга в небе
И дождик долой
Зато нету хлеба
И кружки пивной

Так жизнь пролетает
То солнце в окно
Снежинка расстает
Тебе все равно

Но если затянется
Тучами небо
То солнце покажется
Пивом и хлебом

 

А затем еще:

 
Другу
В пыли времени золота нет
Бронза тоже свой век отжила
Серебро лишь дарует свет
И темнеет как серая мгла

Не заблудится в сумерках волк
Под серебряным светом луны
Когда гомон весенний умолк
Окунешься в бездумье весны

Помни место свое на земле
Что не только для сабли рука
Что рассвет начинается в мгле
Что и тяжесть бывает легка

А потом заиграет рассвет
Раскаленным металлом клинка
На вопрос ты получишь ответ
Серебро посветлеет слегка
 

   И вроде уже перенесся мысленно к другам своим, и ринулся в путь, да огляделся я, а ночь на дворе, в лесу. И ничего не оставалось боле, как спеть для всех кто в пути, не по надобности или правилам, а по зову сердца:

 
Волчий путь
Под еловыми лапами леса
Одинокий волчонок бежал
С шаловливыми глазками беса
Он Фортуну за платье держал

Кувыркался в траве и не ведал
Может что впереди ожидать
А сейчас он тихонько обедал
И на все ему было плевать

По весенней расчавканной жиже
Молодой и нескладный шагал
Да и не был особо обижен
Тихо волк от тоски умирал

Кое-где жизнь пригрела сильнее
А потом снова дождь и ветра
Но от этого стал он вольнее
От всего, лишь печаль как сестра

По замшелым полянам дубравы
Волк матерый уже пробегал
Убегая от жизни отравы
Он тоску на следах оставлял

Он бежал, ощущая усталость
Прочь вперед от тревог и забот
И фортуна сполна, а не в малость
Осветит пускай весь горизонт
 

    Когда же из души, наконец, вырвалось то, что накипело, мы с троллем вновь приумолкли. И на этот раз тишину нарушил он:
 - А знаешь с какой песни началась моя любовь к песням, к этой чудной бандурине? – и не дожидаясь ответа продолжил, - мой дед тоже любил в свое время заглядывать в разные игры... Вот и научил он меня песне о времени, в которое открываются... Впрочем, что открывается и где тебе знать не надо.

 
Без названия...
Расцветала весна
А за нею печальная осень
Разорвав вереницу времен
Наступала на пятки судьбе
Как прорвалась она?
Где же лето? - ты спросишь
Нет ни лета ни зим
Только ландыш на желтой листве
В моей жизни всегда
Лишь апрель улыбался лукавый
Май буял
Многокрасочьем траурных роз
И октябрь
Выл ветрами в деревьях гнусаво
Да ноябрь
Затопляющий землю потоками слез
Мир весне!
И буянию жизненных красок...
Слава осени строгой!
Поре облетающих масок...
 

 - А знаешь как красиво у нас зимой?! – решил отомстить за молчки да недоговорки я своему собеседнику.
 - И знать не могу – зима закрытый сезон. Да и что красивого в зиме то – сон, тяжелый и скучный, местами с кошмариками...
 - Вовсе нет! Вот послушай, может, на музыку положишь:

 
Зимняя мистерия
Тихо вокруг, ночь ложится над лесом
Звезды холодное дарят тепло
Лапы еловые снег своим весом
Мягко примял, а на сердце светло

Холодно, кожу на пальцах щипает
Легкий мороз, и восходит луна
Филин полночный кричит пролетая
Нежно над миром царит тишина

Самая длинная ночь наступила
Завтра на склонах священных холмов
Вспыхнут костры и колдунья в полмира
Гимн запоет в хороводе волхвов

Черны одежды как истины руны
Лягут на снег как на белый листок
Лягут и в душах серебрянны струны
Вновь зазвенят, заалеет восток

И на покрытых густой бахромою
Инея длинных ресницах очей
Слезы, небесной жемчужной росою
Тихо растопят пусть холод ночей
 

     К концу моего декламирования, Корней уже подпевал-подмугикивал по-своему, а после, запинаясь на словах спел мне свой музыкальный вариант. Песня получилась, хотя доработать еще ее бы не мешало.
 - Знаешь, смертный, что-то я замерз от твоих стихов, - тролль не деланно передернул плечами, - мне видать пора... мы ведь мерзнем не совсем так как вы, не от снега или мороза, а от впечатлений. Хороших впечатлений ты мне подкинул, да только слишком уж настоящих – замерз я, потому пойду, а то, как бы в чужой игре не остаться... Прощай!
    Он щелкнул пальцами и исчез.
 - Прощай! – запоздало выкрикнул я.
 В ночном лесу, прямо в воздухе вдруг раздался щелчок, и появился маленький фосфоресцирующий огонек. Уже откуда-то извне донесся до меня голос лесного тролля:
 - Иди за огоньком – он тебя из лесу выведет, не теряй его из виду, так же как не терял до сих пор себя самого, держись за него как за себя... Удачи тебе смертный! Авось свидимся еще...
       Так и побрел я по ночному лесу за блуждающим огоньком, уже не веря в то, что такие вот светляки заводят то в чащу непролазную, то в топь... Такие бредни игроки понапридумывали, чтоб тех, настоящих, поменьше было, чтоб им жить по правилам никто не мешал, да «мыслием» всяким души других не смущал... Но не об этом я думал идя за призрачным светом из священного леса к душному городу во тьме. А думал я, как и кому расскажу я о том, как жил один тролль в нашем лесу, до поры, а когда однажды запели-заплакали по зиме русалки, взял и исчез... точнее не вернулся по весне, во всяком случае, я его больше не видел. О происхождении своем он большей частью отмалчивался, да сказал лишь, что все они (нечисть, в общем) заплутали в условиях... Отчего так происходит, никто не ведает, да только в каждой из игр они играют по своим правилам, свято блюдя то, что дорого им. Лес хранят, воды да реки, а еще грозы слышат по-своему, с ручьями шепчутся да с ветром гимны поют. Знал он уйму всякой всячины, среди которой особенно мне запомнились его баллады, старомодные немного, с не очень витиеватым слогом, но вдохновенные и правдивые, и послушать есть чего и рассказать. Только баллады и остались по нем, благо я успел записать их, тоже лишь так, как понял сам, ибо в его песнях-сказах слово, мелодия и мысль были единым, я же смог передать свои ощущения от услышанного всего-навсего словом.
       И никто ведь не поверит, что под сенью древнего дуба, со струнным инструментом в руках, весьма похожим не то на лютню, не то на кобзу, восседало столько-то минут назад мохноногое, ясноглазое, но безмерно грустное, и оттого местами злое и опасное нечто, да искренно, но тихо  спело вам из-под складок потертого капюшона все то, что вы выше прочли... Просто так, может не к месту и не ко времени, а по велению сердца. А у ног существа, словно дыша с ним одной грудью, отзываясь на ритм и эмоции играл-перемигивал странный костер, горящий без дров и без дыма, мягким багровым пламенем. И было это вчера, а может и тысячу лет тому...
      Меж тем я вошел в город. Здесь, судя по всему, прошел основательный дождь, было непривычно уютно и хорошо. И это настроение стало рифмоваться у меня в голове как-то само собой:

Ушедшее лето
Капля за каплей закончился дождь
Свежий умытый город
Сырость в душу ползет как ложь
Я поднимаю ворот
Скоро зима и печаль за окном
А в переулках ветер
Грусть и тоска наполняют дом
Только твой образ светел
Лето ушедшее...
Струны оборваны
Воющим ветром на окнах штампованы
Руны дождя

Звезды на небе сияют дрожа
Зябко душе конечно
В час, когда спят даже сторожа
Я гуляю неспешно
Ветер тихонько в спину толкнет
- Шел бы ты спать, бродяга
- Нет, не пойду, - прокричу в ответ
 - Ты не поймешь, бедняга...
Когда лето уходит
И оборваны струны
Ветер песню заводит
На стекле пишет руны
Дождь...