Долги

                ДОЛГИ
   

В родной северный город я вернулся с черноморского побережья ночью. Торопливо взял сдачу от таксиста, долго не мог попасть в нужные цифры кодового замка двери подъезда. Наконец она открылась, но холодные дождинки успели заползти за воротник! Ох уж эта осень на севере после южной жары!
Спать не хотелось. Внутренне я находился еще  там, у моря, в тепле, в веселой дружной компании. Я оставался их частичкой. Во мне все  еще было наполнено шумом волн, смехом, пляжной музыкой.
Включив телевизор, занялся кофе, потом взял кипу скопившейся почты и разместился в кресле за журнальным столиком с чашкой и  бутылкой коньяка. Наливая коньяк на дно бокала, бросил взгляд на газету.  «Этого не может быть!» - тут же вырвалось у меня. С последней страницы верхней в кипе газеты на меня смотрели из рамки некролога Женькины глаза.Я судорожно сделал глоток коньяка. Не беря газету в руки, я прочел соболезнование. Смотрел на фотографию и не верил! Женька! Прости! Вот почему от тебя не было звонков, а я закрутился в этом празднике из брызг и света.
Женьке я остался должен. Я уехал, не получив отпускных денег, и перехватил у  него и Стаса  до приезда, на две недели. Рука непроизвольно потянулась к телефону, но я вовремя вспомнил, что ночь. Дальше смотреть почту не хотелось. я был ошеломлен, что первые минуты были сразу же омрачены этой новостью. Извинившись перед фотографией Женьки, я перевернул кипу газет.  Взял  верхнюю. Быстро пробежав по страницам, я перевернул последнюю страницу, и из горла вырвался крик! Из рамки некролога на меня смотрел Стас! Рука тянувшаяся к бутылке упала, я одернул себя:  не время пить. Теряться в догадках было бессмысленно. Надо просто набраться терпения до утра.
Я уснул в кресле. Разбудил меня рев сигнализации  машины за окном. Я вспомнил все. Взял эти две газеты. Посмотрел даты. Женька умер в тот день, когда я первый раз пришел к морю. А Стас в день моего прощания с морем. Это была какая-то мистика!  Я ощутил чувство вины.  Оно медленно стало захватывать меня. Но я подавил этот натиск. Что за чушь! У нас  у каждого своя жизнь!  « На 37 году скоропостижно…». Это про Женьку. « На 39 году трагически…». Это про Стаса. А мне через  две недели будет сорок! Значит будет написано: «на 41 году…» . Что за ерунда лезет в голову?!  А что, если не ерунда? И у меня осталось всего две недели…у меня в запасе две недели! И уже не две, а на три дня меньше. А что, если это так? Что же мне надо успеть? Ведь в жизни нашей троицы две недели были особой категорией. Мы уходили в армию с интервалом в две недели, мы женились в первый раз через две недели, даже карьерный наш рост был завязан с двумя неделями. У нас дети появлялись друг за другом  через две недели! И, значит, у меня осталось ЖИЗНИ на две недели, уже меньше. На осечку рассчитывать не приходится.  Итак, с чего начинать? Конечно же, отдать долги! Написать завещание! Голова сразу заполнилась какой-то  хренью! Долги и завещание!  Значит так, сегодня получаю деньги, отношу долги Женьке и Стасу, то есть их женам. У меня еще два дня отпуска. Вечером еду к Гале. Куплю подарки ей и Ксюшке.  Ксюше в этом месяце семнадцать. И тут холод сковал меня. Через две, всего через две недели, уже меньше, не станет меня! И  эту мысль мне было невозможно отбросить. Она прилипла к мозгам! Нет! Я никуда не пойду и не поеду! Я не буду шевелиться!  Постой!- сказал я себе.- Не дрейфь раньше времени, я уже был в армии перед лицом смерти, и мы, вроде, обменялись даже  с ней взглядами. А Ксюшке я подарю свой ноутбук. Мне хватит  на работе за ним насидеться. Что я имею? Я позвонил в бухгалтерию, узнал причитающуюся мне сумму.
 Вернувшись  от бывшей жены и дочки, весь вечер провел в раздумьях. Странная штука жизнь… женился любя. Дочь ждал любя. Почему же так легко и быстро распался наш брак?  Сегодня я понять и объяснить этого не могу. Я сварил кофе, достал все ту же бутылку коньяка и начал перебирать в памяти прошедшие два дня. Я приехал к  Гале и Ксюшке  вчера,  даже переночевал, как знать…секундомер отсчитывал, приближался мой сорок первый год.  Я  внимательно все впитывал. Сегодня я не понимал нашего развода. Галя по-прежнему была привлекательна, воспитана, умна. Похоже, Ксюшке  она смогла привить много хорошего. Дочь была нормальной девушкой, без пластов  косметики на лице, колец в носу и на пупке и  без татуировки. Она даже играла на пианино. И у нее была еще гитара. Она читала и рассуждала наравне с нами. Я с удовольствием провел с ними эти  полтора дня. Гале я так и не решился задать  вопрос: есть у нее кто или нет. Галя и сейчас успешный специалист. Алименты у меня вычитают исправно. Не прозвучало ни одного упрека или обиды. Мне были искренне рады. Я даже кое-что отремонтировал и закрепил полку в прихожей, вспомнив стихи одного провинциального поэта про одинокую красавицу. Ничто не раздражало, не злило. Мне там было хорошо. Сегодня после обеда я случайно вспомнил, что я у них гость. Мне даже неловко было уходить, я как трусливый заяц отступал с боевых позиций в кусты. Но девчонки молодцы! Они обе и бровью не повели. Доброжелательно попрощались, пожелали успешной быстрой адаптации на работе после отпуска, сославшись на какие-то изучения англичан. Мы все сохранили свое лицо. И это меня привело в восторг! Я налил коньяк. Вспомнил Женьку и Стаса. Эх! Мужики! Жить-то ведь так здорово! Я возбужденно прошелся по комнате. Я каждой клеткой в эти дни стал ощущать сказочность жизни! На глаза попался ноутбук. В выходные я его увезу Ксюше.  Я потер руки. Мама! Вот кому мне надо сейчас позвонить. Вот кому я должен больше  всего! Я еще плеснул коньяку. Кофе у Гали получается тоже вкусный. Моя школа. Мама! Что же я ей скажу? Она разволнуется, услышав мой голос. Ей всегда сразу начинает казаться, что со мной что-то случилось, иначе бы не позвонил и не вспомнил. А так и начну: мама, привет! Соскучился, жуть! Весь отпуск  вспоминал твои блины. В ближайшие выходные приеду! Я налил в рюмку еще,  допил кофе и пошел звонить маме.
Я наверно схожу с ума от страха?  Иначе чем объяснить тот факт, что билеты к маме я купил не только себе, я купил билеты Гале и Ксюше. Отметил, какой я практичный человек: паспортные данные жены и дочери вписаны в мою записную книжку, и это не раз меня выручало. Я накупил провизии и деликатесов. Я решил, что мой день рождения  пусть чуть раньше, но мы отметим у мамы. И я мысленно прощусь с ней. Я купил ей новые дорогие лекарства, чтобы в случае чего у нее они были.  Я отсидел день у нотариуса, оформляя завещание, по которому все переходило Ксюше. Я в первый же день выхода на работу подчистил все хвосты, которые были только моими. Все документы, страховки и прочее, я положил в верхний ящик стола, чтобы не искать. Я приготовил костюм, рубашку, белье, обувь «туда»; где-то недавно  я прочел, что порядочный человек обязан об этом всем побеспокоиться сам. Под запиской я положил необходимую сумму денег. Я все сделал и стал свободен.  И эта свобода холодила мне спину, голову, и только сердце вдруг из  ленивого превратилось в горячее, даже в жгучее! И я вдруг все начал любить! Каждый звук, каждое лицо! Каждую мелочь! Меня больше ничего не раздражало. Все стало гармоничным и необходимым! И я вдруг увидел, какое синее небо надо мной, каждую голубую жилочку на веках у Гали, пушок на щечках у дочки. Мир стал прекрасен! Как быстро летели секунды моих двух недель, уже меньше гораздо. Но я пытался их обмануть: я увеличил скорость своих действий!
Дни у мамы сделали нас всех счастливыми! Это было каким-то чудом! Мама  все пекла и пекла для нас блины. Они были такими восхитительными, что через два дня одежда нам всем стала тесновата. Но главным ритуалом стало …это трудно передать словами. Мы после блинов  усаживали маму за стол, окружали ее и вдыхали аромат ее рук, а руки ее пахли тестом, молоком, чем-то неуловимым чудесным из детства. Мы перецеловали каждый ее пальчик. Мы разглаживали ее вены на тыльных сторонах ладоней.
Так крепко, нежно и долго я еще никогда с мамой не прощался. Я же не мог ей сказать, что надо мной повис рок. Я не сказал ей, что нет больше моих закадычных  друзей детства, которые были и ее учениками и любимцами. Я фотографировал маму постоянно, обещая послать ей эти фотографии, где она с нами каждую минуту.
В последние минуты прощания мама тихо произнесла: « Детки, перестаньте ссориться, живите вместе, пообещайте…и поцелуйтесь у меня на глазах».
И мы выполнили ее просьбу. Торжественно обнялись с Галей и вдруг горячо поцеловались! Каким долгим был наш поцелуй, словно после многолетней разлуки, а ведь так и было. Я пил и пил из губ жены любовь и не мог оторваться от них, я боялся оторваться от них. Наш поцелуй побил бы все рекорды по продолжительности. И вдруг краем глаза я увидел мамины глаза и мгновенно понял, остолоп, что самый горячий поцелуй должен принадлежать ей. Я мягко отстранил Галю, подошел к маме, и ко мне на грудь упала ее голова с серебряным пучком волос на затылке. И вся она была такая невесомая, такая тихая! И слезы брызнули у меня на ее волосы. Я молча шептал: прости меня, но я не могу сказать, что это наша последняя встреча! Прости!
А мама все впитывалась и впитывалась в каждую мою клеточку, я перестал совсем ощущать ее вес. Я даже крепче ее прижал к себе, чтобы убедиться, что она не растворилась.

Завтра мой день рождения! Завтра! От Женькиной смерти до гибели Стаса прошло две недели. Послезавтра пройдут мои две недели. И я решил эти два дня не спать, чтобы не терять больше ни одной секунды. Поделиться тем, что происходило у меня внутри, я не мог, не было  ни Женьки, ни Стаса. Остальные бы меня сочли сумасшедшим.
Вчера мне исполнился …день рождения…
Утро. Совещание у руководителя через час. Ватные ноги и руки. И все липкое. Даже лицо. Надо спешить. Не буду опаздывать. Я выдвинул ящик стола - все лежало на месте. Записка, деньги, документы. Заглянул в шкаф, расправил лацкан, чтобы не был мятым на мне, ТАМ. Я заменил новые туфли на другие, потому что новые туфли мне жали правую ногу. Я усмехнулся: мне ведь в них ТАМ не ходить, но зачем это неудобство. Еще раз проверил одежду. Все необходимое есть, даже носовой платок. Я глубоко вздохнул. Я не знал одного: как ЭТО со мной произойдет и где?
Совещание шло нервно, агрессивно. Я один был безучастен ко всему. Я не спал вторые сутки. Сквозь утончающийся слой моего бытия  отчетливо были видны глупая никчемность этих споров и недальновидность коллег. Как жаль, подумал я и уснул, а, может, меня не стало.
Меня будили, видимо, долго. Открыв глаза, я увидел над собой потные взъерошенные и испуганные лица. Я их не узнавал, я ничего не узнавал, незнакомый мир.
- Володя! Ты жив? Жив! Тебе звонят! Мы уже час бьемся около тебя!
Я не соображал, что происходит. Мне подали мой мобильник. Я не знал, что мне с этим предметом делать.
 Тогда кто-то просто забрал его у меня и стал разговаривать. Я безучастно смотрел на говорившего.
- Владимир Александрович, звонила Галина. Она сказала, что несколько минут назад умерла ваша мама.

Прошли годы. Глядя на мамину фотографию из тех, из того нашего приезда, я не получаю ответа на свой вопрос, но мне кажется, она неведомо как, но все поняла и «перевела» все на себя. И я крепко прижимаю к себе внучку, расспрашивающую меня про бабушку.