40. Дионис

Очередной  незаконнорожденный сын Зевса получился не человеком, а настоящим богом, поскольку после гибели матери, царевны Семелы, донашивал его сам отец, зашив в собственное бедро и пропитав божественным ихором. Поэтому, когда Дионис родился, в нём уже не было ни капли человеческой крови.
На воспитание царь богов определил его не к Хирону, а подальше, в Малую Азию, к нисейским нимфам, где мальчика не отыскала бы ревнивая Гера. Естественно, где нимфы, там и козлоногие – Пан, сатиры, силены, – которые тешили ребенка всякими выходками и заодно учили его дерзким каверзам, буйным играм, охоте на диких зверей, погоне за девушками и прочим не всегда похвальным занятиям.

 http://kentauris.livejournal.com/90257.html#cutid1
(Вильям-Адольф Бугро. Юность Вакха, 1884)

Водились там, конечно, и кентавры, – они тогда вольготно жили везде, где им нравилось, а нравились им края с жарким летом, тёплой зимой и обильной зеленью круглый год.
Виноград в тех местах рос в изобилии и был сладок и прян, хотя никто его преднамеренно не сажал и не выращивал, – бери и ешь, или мни и пей сок… Спелыми ягодами, свисавшими до земли, лакомились даже хищные звери…

 http://kentauris.livejournal.com/217269.html
(Франц фон Штук. Юный Вакх. 1901)

К этому забродившему соку и пристрастился юный Дионис, и, продражая ему, самодельное вино начали пить и его друзья – сатиры, силены и нимфы, называвшие себя менадами – «одержимыми».
Люди же до того пили простое пиво, а боги – нектар, даровавший им вечную юность, красоту и бессмертие.
И Дионис начал проповедовать собственное учение о том, что всякий, вкусивший его вина, станет подобным богам хотя бы на краткое время, попробовав вкус, подобный вкусу нектара, приобщившись к божественному веселью и обретя свободу от земных бедствий и уз. «Я есмь лоза виноградная», – вещал он своим приближённым, – «и познавший меня познает высшую истину жизни и смерти!»…
К нему толпами потекли сторонники, среди которых  были и люди, и боги, и кентавры, – причём последние позволяли Дионису то, чего не позволяли никогда никому другому: запрячь себя в колесницу!

 http://kentauris.livejournal.com/10127.html
(Дионис на повозке, запряжённой парой кентавров. Античная гемма)

Впрочем, при всеобщем слегка безумном веселье это вовсе не выглядело унизительным; ведь и многие люди дурачатся на карнавале, сажая себе на спину кто детишек, кто красивых девушек, или нацепляя всякие излишества вроде длиных ушей, хвостов и рогов, подражая, в частности, тем же сатирам.

(Дионисийское шествие. Мозаика из Исмаилии)

Именно кентавры из свиты Диониса усвоили себе дикие нравы, освованные на ложно понятом принципе свободы. Последнюю они понимали как вседозволенность и как дарованное свыше право творить, что угодно – потакать любым инстинктам и желаниям, крушить всё на своём пути, никому не подчиняться и ставить своё удовольствие превыше всего.



Дионис со своей буйной свитой и целой ордой поклонников прошёлся победным маршем по Азии и Европе, всюду насаждая нечто вроде новой религии с бесстыдными ночными пиршествами, оргиям и вакханалиями, дневными представлениями, – трагедиями и комедиями, – и превращая обыденную жизнь в сплошной праздник. Но при этом он нигде и никого не призывал к отречению от Зевса или к неповиновению его законам.

Поэтому Зевс смотрел на проделки своего сына сквозь пальцы и, вероятно, даже гордился ими. Дионис внёс свежую струю в уже установившийся миропорядок; с ним было не скучно, – и ведь он действительно дарил смертным частицу радости, доступную ранее только богам, превращая заурядное поглощение пищи и питья в дружеское застолье с шутками и песнями, трудный сбор урожая – в священный обряд, а банальное совокупление ради прироста потомства – в обжигающий танец тел…
Даже смерть он делал не страшной: видите, – говорил он, – каждый раз мы срезаем лозу, и жмём из неё сок, – и она возрождается вновь, ибо смерти нет, а есть череда превращений… Помимо разнузданных оргий, он учредил для посвящённых мистерии, участвовать в которых не считали зазорным и чрезвычайно мудрые и достойные люди, вроде Орфея (поначалу и Орфей был дионисийцем, и лишь к концу жизни разочаровался, похоже, в этом учении, содержавшем в себе слишком много противоречивого, тёмного и пугающего)…

Нет, он не был просто беспутным гулякой, этот новый и с виду весёлый бог, игрец на авлосе и барбитоне, мастер слагать любовные песни и восторженные дифирамбы, – танцор и актёр, разодетый в шёлк и золото щёголь – и яростный воин, укротитель пантер, – и красноречивый утешитель душевно скорбящих…
Дионис был вовсе не прост. И учение нового бога, если понять его глубже, вело не столько вниз, сколько вверх, хотя и зигзагами: он полагал, что только изведавший всё знает цену всему и сумеет сознательно выбрать из всего наивысшее и наилучшее.

 Однако большинство смертных подобной умственной тонкостью не обладало. Бога забавляло ребяческое простодушие его поклонников, всерьёз полагавших, что опьянение – это кратчайший путь к познанию истины, – но он не предпринимал ровно ничего для того, чтобы вывести их из очевидного заблуждения.


Собственно, об этом с ним говорил Хирон, встревоженный тем, что кентавры исподволь начали усваивать самые дурные замашки и наклонности двуногих: это было чревато окончательной порчей взаимоотношений между земными народами.
«Оставь свои нравоучения», – отмахнулся Дионис, разлёгшийся в тени пелионской пещеры. – «Ты разве ещё не убедился в том, что на разум двуногих воздействовать бесполезно?»..
«Не совсем», – ответил Хирон. – «Хоть какие-то крупицы истины в их рассудок всё-таки западают. Я намного старше тебя и могу судить о том, что, по сравнению с самой глубокой древностью, изменения к лучшему есть».
«Но кто из твоих воспитанников может похвастать истинной мудростью?», – усмехнулся гость. – «А ведь то, в большинстве своём, были дети богов!»..
«Асклепий», – молвил со вздохом Хирон.
«Ну, и где он теперь?», – покачал головою Дионис. – «Излишнее умствование не приводит к добру, и не всякое знание людям во благо».
«Хорошо», – согласился Хирон. – «Но ты бы лучше занимался людьми и не трогал кентавров. Поверь, они сильно переменились, спознавшись с тобой, и не в лучшую сторону».
«Они сами выбрали эту дорогу», – усмехнулся бог. – «Я никого не заставляю насильно следовать за собой. И не призываю совершать никаких бесчинств или гнусностей. Моё царство – это царство свободы. А там уж каждый решает, как ему поступать и какую цену за это платить».
«Ты подобен родителю или наставнику, который, проповедуя полную вольность, даёт в рук несмышленному младенцу зажжённый факел или остро отточенный меч!», – в сердцах заметил Хирон.
«Но если ребёнок никогда не коснётся огня и меча, как он узнает, что первое – жжёт, а второе – пронзает насквозь?», – возразил Дионис. – «Мои празднества и обряды не так бездумны и хаотичны, как тебе кажется, многомудрый Хирон. И, раз уж сам Зевс против этого не возражает, я не понимаю, отчего ты пытаешься вмешиваться»…
«Не пытаюсь и не буду пытаться», – сказал Хирон не без горечи. – «И всё-таки лучше бы кентавры держались от тебя в стороне».
«Прикажи им! Ведь ты у них главный».
«Старший – да. Но не главный. Я им не вождь и не царь. Моё дело – советовать, а не приказывать».

Ссориться не хотел ни тот, ни другой.
Дионис уважал Хирона, а Хирону, в общем-то, нравился этот новоявленный бог, лишенный олимпийского лоска и олимпийской надменности. К тому же Дионис был гостем в пещере кентавра, а это обоих обязывало соблюдать взаимную сдержанность.
Как оно и подобало, знакомство завершилось совместной трапезой с песнями, и расстались они почти друзьями: Дионис обладал неотразимым прельстительным обаянием, и противостоять ему было почти невозможно. От него исходило живое тепло, и неподменная страсть, и, кажется, даже любовь к каждому собеседнику, – и лёгкий привкус опасности и сумасбродства, придававший этому богу нечто ребяческое, даже когда он представал в обличии статного бородатого мужа, облачённого в длинный хитон…

(Дионис. Деталь с аттической вазы)

Последствием же встречи с Хироном было то, что Дионис подарил народу кентавров – в знак вечной дружбы -- огромный пифос с прекрасным вином, освящённым его божественным дуновением и имевшим восхитительный, слышный из-за дальних холмов и лесов, аромат.
Однако по совету Хирона сосуд был запечатан наглухо и помещён на хранение в пещеру другого кентавра, славившегося умом, справедливостью  и умеренностью – Фола, который тогда был вождём своего народа.
Хирон полагал, что, если сосуд распечатают только во время всеобщего празднества, и смешают, как положено, треть вина с двумя третям родниковой воды, то достанется понемногу всем, и от такого количества выпитого никто не придёт в слишком сильное опьянение.


Беспокойство Хирона было оправданным.
Поскольку кентавры – не люди, то у них иной состав крови и несколько иной обмен веществ. На людей ведь тоже алкоголь влияет по-разному: кто-то становится милым и весёлым, кто-то – буйным и развязным, кто-то – сонливым, кто-то – агрессивным, кто-то – унылым и мрачным… Есть целые народы, которым лучше бы не пить вина никогда, потому что они спиваются очень быстро и не имеют сил противостоять его действию: у них просто нет нужных для этого ферментов.
Кентавры, на свою беду, принадлежат как раз к таким существам.
Пить им, по сути, нельзя.
С вина они делаются совершенно неуправляемыми.
И для этого достаточно небольшой дозы – да только сами они определить этой меры не могут: их кубки и сосуды всегда больше человеческих, и, если напиток приятен на вкус, почему бы не выпить, сколько хочется?..
Никто никогда не видел пьяного кентавра, валяющегося в луже подобно свинье, – но это не значит, что любая меньшая степень помутнения рассудка для нас безопасна.
Собственно, это и привело к катастрофе.