Грустная история

     Простой серый вечер. Представьте себе. Квартира – маленькая и уютная, где они много времени проводили вместе. Но «много» - категория оценочная. И что было многим для него, для нее было слишком скудно, недостаточно, чтобы компенсировать ее огромное чувство. Хотелось большего. Может быть фейерверков или шариков в небо, моря цветов, ванны на двоих с лепесткам роз, свечей… Не буду утомлять перечислениями. Просто хотелось раствориться в нем без остатка, пить его, и, тут же, поить его собою, отдаваясь до самой последней капельки. Трудно объяснять скудным языком то желание, что живет в любящем сердце. Может это просто иметь одно на двоих дыхание, один на двоих Мир, где нет больше никого. Где ничто тебя не отгораживает от  жизни  в  нем.  Там, где ничто не отвлекает твоего (своего) внимания на окружающее. И они оба должны были раствориться друг в друге, стать одним Эго и жить одним организмом. Затрудняюсь предполагать, поэтому не буду заострять на этом внимание.
     Так вот, мой читатель, слушай историю, которая рождена моим больным сознанием, а впрочем, имела, должно быть, место и в нашей суетной жизни.
     Маленькая вечерняя квартирка. Уютно и тепло. Обстановка простая – сплошной минимализм. Она не любит лишнего. Диванчик, телевизор на полу, рядом стопка дисков, встроенный шкаф с золотым зеркалом от пола до потолка, споты (тоже золотые), маленький столик у подоконника. На столике ноутбук и несколько книжек, рядом на полу магнитофон. И, самое главное, бабушкина настольная лампа. В лучах ее света она когда-то училась читать. Простенько. Она сидит на подоконнике и смотрит в окно. Смотрит в мокрый вечер. Смотрит, пожав ноги к подбородку и обняв колени руками. Погода ужасная, от нее хочется выть. Такая погода вводит в состояние апатии, когда не хочется ничего, даже смотреть в окно. Но она в него смотрит и думает… Мысли текут плавно, размеренно. Мысли – это ее образ жизни в последнее время. Ее угнетает «за окном».
     Солнце не выглядывало из-за облаков, обволокших горизонт серым покрывалом, уже казалось целую вечность. Город окутал туман. Его густые потоки текли по улицам, просачивались через открытые форточки в дома, исключая всякую видимость окружающего. Хотя дождь и не шел, но воздух был настолько влажным, что в нем можно было разглядеть капельки – острые и холодные. Листва на деревьях еще не распустилась, и серые их ветви, сплетаясь в причудливый узор, напоминали паутину. Все отражало картину полного уныния и запустения. Казалось, что город умер, солнце потухло, а жизнь потеряла всякий смысл.
     Она же смотрела в окно и курила. Живая и красивая на фоне умирающей природы. На столике, что находился возле подоконника, стояла початая бутылка мартини. Рядом бокал. Даже не могу сказать, был ли он на половину полон или пуст. Каждый сам для себя знает это. Не было граней и порхающих в них переливов света. Был простой тонкий бокал. Гладкий и на тонкой ножке. Единственный, что нашелся в ее квартирке. На кромке – отпечаток помады, тонкий, как она сама. Тонкая ножка и тонкая сигарета. Тонкий дым. Запах табака и ванили. И еще – запах их тел. Запах недавней любви, плоти и наслаждения.
     Он лежал на ее диванчике и спал, уставший и разнеженный. Утомленный и опустошенный этой любовью. Она смотрела на него, любуясь каждой морщинкой, каждой родинкой, каждой линией, такой знакомой и дорогой. Она впитывала в себя весь его образ. Наваждение.  Счастье и боль в одном лице. Сердце замирало, а потом падало в пропасть, так быстро, что становилось невозможно дышать. Это-ли благодать Господа, либо искушение Дьявола? Она не знала и не хотела знать. Она даже не думала об этом. Она просто любовалось им, далеким и, как ей казалось, не принадлежащим ей. А еще она грезила. Грезила о тех днях, когда они пойдут рука об руку по улицам и не важно куда, будут сидеть в вечернем кафе и болтать о всяких пустяках и им будет интересно, будут играть с их первенцем. А еще, как же без этого, она в белом платье, и он принимает ее всю без остатка, даже в этом нелепом платье, хотя ей оно кажется безумным и шикарным.
     А еще во всем этом сквозило понимание, что день, неделя, может еще месяц – это так мало. Она чувствовала, что они теряют друг друга навсегда. Он не давал ей того, что просило ее сентиментальное сердечко. Может не из-за того, что в нем самом не было любви к ней, а просто потому, что он не умел дать этого, либо не мог, обжегшись не один раз. Не буду судить. Не благодарное это дело. И конец этой истории не зависит от моих рассуждений. Она просто знала, каким-то внутренним чувством, что он скоро уйдет, и она останется одна, без него, без себя, без надежды на «вместе». А может, она отдала слишком много себя ему сразу, он насытился, испив ее всю, и она потеряла для него прежнее очарованье. Не знаю. Да и не важно это. Ведь это были лишь ее субъективные мысли, которые могли не иметь никакого отношения к реальности. Так часто мы сами придумываем себе болезнь, и, свято веря в нее, наконец, заболеваем ею. А может быть, это было ощущение чего-то фатального, что приходит, и ты уже не можешь противостоять этому. Увидите и сделаете выводы сами.
    Так вот. Она сидела, курила, любовалась и думала. И безнадежность медленно вливалась ей в сердце. Как вор, крадущийся по темным комнатам, и, уносящий что-то действительно самое ценное, без чего дом потеряет свою суть и умрет. Умрет как старое дерево, которому червь подточил корни, без листвы, цветов и птиц, вьющих, как прежде, в его кроне гнезда.
Она прикрыла глаза и оторвалась от реальности. На минутку. Боль и счастье, когда они рядом, могут привести к непоправимому. Ведь наш рассудок так тонок и незащищен, как дитя перед стихией.
     Ей пригрезились белые собаки. Они прыгали, резвились сворой. Она лежала на огромной белой и мягкой софе в поле, которому не было видно края. Васильки и ромашки, мятлик и тимофеевка окружали ее. Запах цветов и травы сводил ее с ума. А собаки улыбались ей своими по-человечески умными глазами. А потом она увидела Его. Он был самым белым. Он был ее псом. Он хотел быть им, вот что странно. Он постоянно отбивался от стаи и подбегал к ней, чтобы приласкаться. Он клал ей голову на колени. Она гладила его уши пса. Смеялась и была счастлива. Но потом накатилась ночь, внезапно. Так бывает только во сне. Она легла, растянувшись в приятной истоме. И Он, ее пес, был рядом, грел ее в ночной прохладе. Она обнимала его, и они мило о чем-то беседовали, пока она не заснула. Но даже во сне она чувствовала его тепло. Его шелковая шерсть скользила сквозь пальцы. Она не знала минуты счастливее этой. Она сама стала собакой и слилась с ее верным псом. Ничто в мире не могло их разлучить, кроме заурядной старухи с косой, которой не было места в их мире. Они имели один вздох на двоих, одно ложе, одну кость, одну конуру, один ошейник и одну луну…
     Очнувшись от наваждения, она широко открыла глаза. И, после такого безумного счастья, почувствовала себя опустошенной до предела. Словно что-то погибло и не вернется никогда. Словно саженец, не принявший новую почву, поник головою. Поник навсегда. Больше не видя солнца.
     Острая боль сменила ту, постоянную, с которой она жила уже месяц (то есть ровно столько, сколько они были знакомы). Может кто-либо из вас не поверит, что можно так полюбить, зная так мало, быв так недавно и не ведая друг о друге ничего. Не буду спорить. Каждый способен лишь на то, на что он способен. Здоровый не поймет больного. И лис не пожалеет зайца. Поэтому оставлю эти рассуждения на Ваш суд.
А ей хотелось плакать. Даже не плакать, а излиться рекой, соединиться с туманом за окном, раствориться в воздухе последней слезинкой и соединиться с природой. Только не оставаться в этом измерении одиночества и отчаяния. Может тогда она станет чем-то цельным, а не рвущимися от тоски, натянутыми и звенящими струнами чувств. Ей хотелось плакать одновременно и от этой везде проникающей боли и от счастья, что он пока рядом. Вот, лежит на диванчике, подтянув левую ногу к подбородку, подложив под щеку кулак, и, выпятив, как ребенок, нижнюю губу.
     Он, будто почуяв ее взгляд, перевернулся на бок. Теперь ей было видно его лицо полностью. Милое, родное, дорогое лицо. Иногда задумчивое и отстраненное, будто ее и вовсе не существовало. Иногда, объятое страстью, принадлежащее лишь ей, существующее лишь благодаря ей, живущее в эти минуты для нее и только для нее. Всякий раз при взгляде на это, такое близкое сердцу и любимое лицо, ее охватывало отчаяние. Ни одно дуновение ее сути не выдавало его. Она всегда улыбалась ему, была всем довольна и счастлива. Вот актриса! Но ведь ради чего? Ради него, ради его спокойствия. Что только не сделаешь «ради». Станешь и монашкой и грешницей, откажешься от себя самого и жизни своей, в угоду ему, и в то же время, своим же мыслям, выдавая их себе за его (ее) желания. Вот и она отдалась ему без остатка, потеряв себя в лабиринтах его души. Теряя себя, забыв о себе, сопоставляя себя с Ним. Но она держалась, до последнего. Хотя она уже и не представляла без него своей жизни. Она считала, что это была бы не жизнь, а глупое существование. Никчемное и не нужное никому. Она жила им. Только им. Ничего не видя и не осознавая. Глупо, но достойно, на мой взгляд, уважения. Мы все больны. Но она болела слишком. Так болеют умалишенные или просто одинокие  и отчаявшиеся.
    «Душу бы Дьяволу продала, только бы он был счастлив, только бы он полюбил меня так, как чувствую его я» - подумала она и погрузилась в мечтания.
Как часто мы путаем счастье других со своим «Я». Кажется, что вот он, оплот мудрости и всевозрадонья, но, оказывается, только мы сами его себе и рисуем, свято веря в эту картинку, созданную своим же воображением.
    Тихий щелчок вывел ее из оцепенения. И еще в воздухе запахло серой. Он даже не перевернулся, не поморщился, не изменил выражения сонного счастья на лице. Он лежал с блаженной улыбкой, которая делала его в ее глазах БОГОМ. Вот именно, то оцепенение безысходности, одинокой любви и обреченности прошло. Осталась сама любовь. Чистая, светлая и радостная. Ни капельки горя и разочарования. Только пожар счастья в душе, который горел выше статуи Свободы или же Эйфелевой башни. Какая-то безнадежная эйфория. Как-будто бы настал тот момент, когда будут прощены все долги, забыты обиды, когда Мир перевернется на 180 градусов и ты, вися вниз головою в этом безумном смещении, станешь летучей мышью, любя весь Мир и Его, висящего рядом с тобою. Она возликовала. Но в ту же минуту сердце сжалось, предчувствуя непоправимое, уводящее к реке Стикс. А потом она, как сквозь сон, услышала:
    - Я смущаю Вас?
     Голос был хриплый и обволакивающий, чуть грудной и дрожащий на низких частотах. Он завораживал ее своей тайной, своим естеством, она верила ему, она его знала еще до рождения, еще в тот момент, когда ее мать зачала ее во грехе. Этот голос и манил, и бросал в бездну. Он был ею и всем Миром вне нее. Он звал птицею и прогонял, когда ты не принимаешь его резонанс. Он обещал счастье и бросал в ноги статуям, лежащим в руинах, задолго до того, как родились Адам и Ева.
     И тут она узнала ЕГО. Услышав, прочувствовав и осознав, она сразу поняла, кто пред ней находится. У него много имен – Люцифер, Сатана, Дьявол, Мефистофель… – не перечислить, не запомнить, не повторить. Их много, они различны, но означают одну суть. Это – бездна – глубокая, черная и не знающая пути назад.
     А потом она увидела ЕГО. Наверное, даже не увидела, а ощутила своим естеством, придав всему этому вербальные ощущения и осознание образа. Это было очень красивое лицо, натренированное тело. Мальчик с обложки дорогого журнала, рекламирующий самый дорогой и изысканный парфюм. Мы сами воссоздаем его образ в себе. И даже верим в него. Это - твои грешные мечтания, мысленно совершенное прелюбодеяние. Это тот, кто искушает. Для кого-то это мешок денег или золотая статуя с говорящими губами, а для кого-то – цветок, съедающий муху, или просто это чье-то заветное желание, которое даже страшно произнести вслух. Не знаю... Он разный для всех. И тот, кому он предстанет, он будет различен, не похож на себя предыдущего, но равнозначен, потому что – это Ваш скелет в шкафу, который Вы оберегали так долго и бережно, загнав все самое тайное и откровенное в глубь себя, и в то же время, рвущееся наружу. Оно терзает Вас ночами, и, просыпаясь в холодном поту, Вы воздаете Богу хвалу, даже не понимая, что пять минут назад были отданы ЕМУ полностью и о Боге не вспоминали ни единым порывом сердца. Его выражение лица было невозможно уловить, как невозможно уловить ветер, или реку, несущих свое тело вне твоих желаний. Ты стараешься, задержать свое внимание на определенном образе, но, доля секунды, и он меняется с точностью до противоположности. Так вот, взгляд незнакомца проходил сквозь нее, как рентген, как лазер, необъяснимо и пугающе, читал ее, как книгу, видел ее и знал наперед ее желания и еще не произнесенные слова. Но ей не было страшно. Она знала, что этот взгляд обещает исполнение всех желаний. Вопрос только в их цене. Взгляд холодный, неприятный, расчетливый, как ей показалось изначально, но возбуждающий все ее естество, терзающий душу и обволакивающий липкой паутиной искушения. Она приняла его, всей собою, без остатка, доверилась испепеляющему взгляду, доверилась голосу, она поняла, что сейчас исполнятся все ее сокровенные желания, она осознала, что мечты станут явью, а о цене за это исполнение ей уже думать не хотелось. Слишком больно думать о расплате. И, мы маленькие бренные существа, слишком редко вспоминаем о ней.
     Прерывающимся от жуткого волнения голосом она прошептала:
     - Я знаю, кто ты. Я уверена, кто Ты. Я все вижу. Я знаю. Все предрешено.
     Липкий страх. Предвкушение чуда. Его молчание.
     Она понимала, что должна озвучить то, ради чего она Его позвала. Иначе… она не знала этого «иначе», но понимала, что это ее единственный шанс в жизни, что никто другой ей не поможет. Сглотнув комок, подступивший к горлу, она продолжала:
     - Мне незачем жить, - сказала она (вот глупая, как можно так размениваться святыми словами).
     Ветер на улице. Она его почувствовала. Ветер закружил мокрые частички воздуха и стал стучать ими в стекло, просясь войти в ее милый уют, превратить его в пьесу безумного автора. Паутинные ветви деревьев становились косматыми лапами монстров, шатаясь из стороны в сторону, пытаясь забрать тебя с собою. Ей повезло. Цивилизация. Стеклопакеты. Она глянула сквозь них на начинающийся ночной хаос. И продолжала. А дальше, ее слова потекли сами собою. Абсурдной, нелепой и грешной рекой.
     - Я всем мешаю. В смысле, никому не нужна. Один день проходит, начинается другой. Все как по расписанию, как трафарет. Нет ничего. Одна. Ищешь, ждешь, надеешься. День проходит. Утро, и другой день – точно такой же, как предыдущий. Где нет надежды, где нет успокоения и только тоска о несбывшихся желаниях. Знаете, я бы хотела стать песней – долгоиграющим хитом. Чтобы память в Их сердцах меня воссоздала где-то в грядущем. А я лишь маленькая женщина, бредущая по терновнику своей души. Я всем мешаю. Так мне кажется. Любя, нельзя ждать, можно лишь предвкушать. Вот Он, мой милый, ласковый. Совершенный. Я так люблю. Тихо. Я ведь сдержанная. Я не могу нарушить его покой. Он спит сейчас, а я наслаждаюсь его совершенством. Посмотрите на изгиб его плеча, на родинку у запястья. Разве это не счастье?!
     Всхлип. Пауза. Тишина. Но с ним нельзя быть слабой. Она понимала это, она это знала. Собрав всю волю, отдавая себе отчет, что от того, как она произнесет ГЛАВНОЕ, зависит ее исход. Ее ИСХОД. Принимая неизбежность, поимая обреченность. И она продолжила, указав рукой на него, ничего не подозревающего, и плавящегося в потоках своего сна. При этом она отпечатала в своей памяти его профиль. Очень строги линии, данные ему природой, обреченный лик, и, эта отпяченная нижняя губа…. Как же он ей дорог…
     - Если пожелаешь. То забери меня, возьми душу, тело. Всю без остатка забери. Я верю – всесилен. Исполни желание. Я – твоя, когда он мой. Все бессильно без него, без его ликованья по мне… Это - просто страх потерять того, кто, как ты считаешь, уже принадлежит тебе, но, в то же время непонятен и далек. Недоступен. Непостоянен. И, в конце концов, оказывается не твоим, а вольной птицей, оставляющей тебя, как ласточки покидают гнезда, чтобы, может быть, когда-нибудь вернуться в родную обитель.
     Он стоял и томно улыбался, смакуя каждое ее слово, произнесенное страстно и суетно. Ему доставляло удовольствие, казалось, ее смущение, отрешенность от реальности и доверие. Он знал и ждал. Ведь ему все известно. Он сам все предрешил, написал сценарий, и теперь наблюдает с улыбкою гения за его развитием.
Разум туманился от предвкушения. Она знала, что все, о чем она не попросит, станет явью. Она не просто знала. Была уверена в том, что этот Человек (странно называть его человеком) сделает для нее все, она была готова оплатить любой чек, выставленный им. В такие моменты цена уже не имеет значение. Она забыла, что главное – это выдержка.
     -  Сделай  так, чтобы он меня полюбил. Так как я его люблю. Так, чтобы розы расцветали в мороз, так, чтобы северный полюс стал южным, так чтобы стать воздухом, который отдаешь без остатка, стать облаком, которое уносит в небесное блаженство. Так,.. как я его люблю… Хотя бы на пять минут, – она уже кричала в отчаянии. И не задумываясь, уже без памяти и осознания себя, на самой высокой ноте:
     - А потом я ТВОЯ…
     «Твоя» уже стало шепотом. Это роковое слово разорвало ее сознание, уже и без того расплывшееся под взглядом незнакомца. Он улыбался, а она, смущенная и потерянная, сидела на подоконнике. Медленно отпустив дрожащие колени, она спустила ноги и сползла в полуобмороке на пол. Сквозь пелену она видела Зверя. С оскалом и безумными глазами. Страх накатывался липкими волнами, кружил ее в тупиках сознания, все крепче обволакивая. И, вдруг, голос, Его голос:
     - Ваша воля. Вы сделали свой выбор.
И Человек, а может и придуманный мартини и усталостью образ, исчез. Так же внезапно и неуловимо, как и появился. Раздался лишь едва уловимый щелчок. И еще легкий запах серы в воздухе, и секундное дуновение ледяного ветра.
     Закрытая комната, закрытые окна. Какой, казалось бы ветер в квартире. А на улице он уже начинал бушевать. Неудержимая стихия. Мы все маленькие и незащищенные дети перед ее ликом.
     Пока она встречалась с нежданным гостем, он видел сон, странный и замечательный сон. Он видел белых собак. Одна из них была, по его разумению, им. Он катался по траве и был счастлив. А потом он увидел ее в белом с золотом платье, легком и воздушном, он облегало ее и в то же время развевалось по ветру, которого не было. Он его не чувствовал, но платье летело, порхало подолом и крылышками рукавов. Ветер был, но, как-будто бы был в другом измерении. Она легла на мохнатую софу, стоящую среди ромашек. Он зал, что ночь и она устала. Он жалел ее и хотел ей покоя и счастья. И та собака была счастлива только от созерцания грации ее походки, от осознания того, что она станет его хозяйкой, и будет ласкать его шелковую шерсть, будет нежной и милой, будет любить его всю жизнь. А он, сытый и довольный, будет лежать в ее постели греть ее ложе своим теплом, лизать ее щеки, а она будет нежно и задорно смеяться. Пес прыгнул ей в ноги, но она привлекла его, став Ею, шикарной белой собакой, и они сплелись клубком лап и хвостов…
     Сидя на полу, она потихоньку приходила в себя, массируя пульсирующие виски и ежась от пронизывающего до самого нутра озноба. Она встряхнула головой. Волосы разлетелись и волной обволокли обнаженные плечи.
     «Бросаю курить. Галлюцинации уже. А может, я просто заснула? Странный сон…», - подумала, рвано она. Медленным и опустошенным взглядом она оглядела комнату. Все на своих местах. Он, мирно лежащий, на половину раскутанный, улыбающийся блаженной улыбкой счастливца, как это бывает только во сне. Столик, лампа… Принюхалась – все тот же запах недавней любви. Сера? Нет никакой серы. Нет сквозняков и всей остальной чертовщины.   Ветер и сырость за окном. Начинающийся холодный дождь. Но в комнате тепло, уютно и комфортно. Комфортно ли?
     На автомате открыла сотовый, посмотрела на время. 23-55. как же уже поздно, нужно перестелить постель и ложиться спать. Жалея его сон, она подошла к нему и, гладя его кончиками пальцев так, как он любит, ведя губами по его щеке, ласково и тихонько прошептала:
    - Вставай, мой хороший. Сейчас я поправлю постельку (и тут же подумалось – «нашу постельку»), заберусь к тебе под бочок, обниму тебя, буду гладить. Я знаю как. Тебе будет хорошо. Открывай же глазки, соня. А ты знаешь, я сейчас, по-моему, задремала прямо на подоконнике. И мне снился сон. Такой странный.  Я видела…
     Она не успела договорить, как услышала сумасшедший порыв ветра, а потом ощутила его взгляд. Ощутила всей своей влюбленной до беспамятства душой. И от этого ощущения безумное тепло разлилось где-то глубоко и остро. Будучи до ужаса удивлена чем-то новым, неожиданным, радующим, она вгляделась в его глаза. Она ощупывала взглядом его лицо – каждый квадратный миллиметр. Она не могла поверить в те изменения, в тот божественный лик, в то, что она так долго ждала, в свои мечты и надежды. Она сосредоточилась, отодвинув первоначальные эмоции. И тут она Увидела. Вот именно, Увидела с большой буквы. Она Увидела безмерную любовь, ликование этой любви. Какая тоска во взгляде, печаль и… пьянящая сердце любовь.
    - Моя маленькая девочка, как же я люблю тебя!
Он перевернулся на спину. Прикрыл на мгновение глаза. Понежился сладко и томно. Забрал руки за голову, от чего мышцы на руках и груди заиграли, приводя ее в исступление. Правой рукой он потянулся к ней, сидящей в недоумении на полу. Он погладил пальцами воздух, но она ощутила его прикосновения, ощутила болью и  наслаждением, теплым бризом и февральской порошей. Смятение чувств, ощущений, внутреннее расслоение. Было так, будто она смотрит и чувствует себя со стороны.
     - Я люблю тебя, - продолжал он хриплым, еще не проснувшимся до конца голосом, - как же я раньше не понимал этого, вернее не задумывался. А сейчас вот, смотрю на тебя, и знаю, просто знаю, что нет дороже моей девочки. Ты прекрасна, ты восхитительна, ты великолепна. Я люблю линии твоего тела и запах. Я люблю твою улыбку и грусть, они одинаково прекрасны. Завораживают и чаруют. Я просто схожу с ума. Я люблю твою родинку на щеке, твой носик. Боже, неужели ты со мною! Люблю в тебе все, до последней клеточки, до атома, до ядра атома. Всю без остатка, в халате, в вечернем платье. Такую вот, простоволосую в трусиках  и маячке…
И он потянулся к ней, всей своей сутью.
    - Ты не представляешь, мне снился очень странный сон. Белые собаки. И, мне кажется, я был одной из них. Мы были стаей. Было так здорово. А потом я увидел тебя с белыми волосами. Ты была моей хозяйкой. Это было так необычно. Ты – совсем белая. И волосы, и платье, и тонкие ремешки на ногах (даже не туфли). И все в тебе белое блестело золотом.  Будто всплески солнца. Я так тебя любил. Ты была всей моей жизнью.
     Она смотрела на него и удивлялась по-детски. Когда он проснулся, в нем что-то надломилось. Ушли гордыня и спесь, отрешенность и скованность. Осталось безумное тепло.  Не могу сказать, было ли оно навеяно сном, но это нежданное тепло разлилось по всем клеточкам его тела.
     Не могу даже охарактеризовать его чувства, они выше моего понимания, а тем более, суждения. Это то, что срывается лавиной и крутит в своих вихрях до потери сознания. Это огромные волны, которые море выбрасываются на берег, забирая с собой все, что есть в поле их видимости, все, что они только смогут достать.
     И она потянулась к нему, а он поцеловал ее в этот самый, и так любимый им носик. Он провел пальцами по ее щеке, улыбаясь одними глазами, заглядывая в ее глаза. Ей казалось, что он задает ей немой вопрос. Даже не сформулированный. Не понятный вроде бы для нее. Но, адресованный только ей. Она сидела рядом со своим диванчиком, ощущала его прикосновения. Она была ошарашена, оглушена внезапно свалившимся на нее счастьем. Она смаковала каждое его слово, неожиданное и бесценное для нее.
     Я не могу даже самым изысканным словом донести до тебя, мой слушатель, то, что она чувствовала в ту минуту. В одну единственную минуту. Она… Она была на вершине той горы, где облака трогают твое лицо, обещая вечность. Там, где отступают предрассудки, где нет ни Бога ни Дьявола, как ей казалось, где только его глаза и запах его тела, где нет отчаяния и боли, и только долгая дорога к звездам, высланная хрусталем.
Мысль. Она прервала ее ликование. Жуткое ощущение конца.
     «Этого не может быть. Я просто сошла с ума. Да нет же, я просто сплю. Это сон. Сон. Сон…»
     Она успокаивала себя мыслью о сновидении. Она прикрыла глаза, открыла их вновь. Больно ущипнула себя. Наваждение не исчезло. А в сердце заползло холодное щупальце обреченности. Щупальце спрута, пришедшего из ледяной бездны, сосущего своими жуткими присосками твою душу. И так до Исхода… Твоего исхода.
     Чтобы не рухнуть на пол мириадами бессмысленных мыслей, дав себе мгновение, чтобы собраться и начать понимать вновь, она поднялась и вернулась на подоконник. Дрожа всем телом, села на самый его карай. Подтянула к груди колени. Забавно, но эта поза всегда давала ей чувство защищенности. Виски пульсировали. Она сжала их кончиками пальцев, локтями обнимая ноги. Он подошел к ней, играя мышцами, он обнял ее. И не было в этом объятии ничего потребительского, покровительствующего. Она впитывала взглядом его лицо. Душа разрывалась от того шторма ощущений, что она испила в эту секунду с этого лица. И это был плачь Ярославны с той стены, что потерялась в веках. А он говорил, и поток его слов, нежных и ласковых невозможно было остановить. Да и в прочем-то не хотелось. Ведь такого момента она ждала и искала так долго. Сколько было слез в подушку. Самоедения.  Сколько раз она говорила себе «все» и вновь с утра надевала улыбку и не хотела верить в мокрую наволочку и круги под глазами от недавно пережитых слез. Она была выдержанной и любящей. Ведь выдержка – это главное… А он все говорил и говорил, такие долгожданные слова. Она смаковала каждое из них, словно бокал молодого вина, возрождающего твою уставшую кровь, словно облизывала эскимо, в первый раз попробовав мороженое и осознав его сладость, не веданную до этого.
     Она еще раз подумала о настигшем ее внезапно нервном и лишающем рассудка расстройстве, не дающем ей никакой возможности адекватно воспринимать реальность. А он исцеловал все ее пальчики.
     Блуждающим и ничего не понимающим взглядом она обвела комнату. И, вдруг, мобильник. Она схватила его дрожащими руками. Время. 23:59. Черные цифры на дисплее на фоне дождя. Она сама поставила эту заставку еще два дня назад. Как знала.
     Дождь за окном ликовал, рвал пространство, слившись в роковом безумстве с ветром. Они стали единым древним существом, которое решало судьбы наших прародителей в те времена, когда солнце еще зарождало жизнь на Земле.
     Увидев, который час, она вспомнила незнакомца, съедавший ее взгляд (калейдоскоп образов), и тут, она для себя все решила. Она поверила в его реальность. Мысли о снах ушли, словно нет пути обратно. Она почувствовала Его, пришедшего из ниоткуда, и, ушедшего в никуда, воссоздав мысленно пережитое, считаемое сном (глупышка). Время. Как же его сталось мало. Минута. Все оборвалось.
     Он прижимался лицом к ее коленям и все говорил, говорил…, но она уже не слышала его. Только пьянящая музыка его голоса кружила ее в восходящих к небесам потоках тепла и чистоты.
     На последней рвущейся струне одинокого музыканта, она произнесла, нет, пропела, а может быть, даже, произнесла шепотом. Нельзя описать, это – лезвие бритвы. Острое и безжалостное. Она стонала. Кричала и шептала. Все было одновременно. Один звук, который разрывал ее, весь Мир, Вселенную.
     - Подожди, миленький, не говори ничего. Минутку. Очень прошу. Просто послушай меня. Слушай и только слушай. Просто поверь мне. Нет времени. Его не осталось ни секунды. Время умерло, а я умираю вместе с ним. Я очень тебя люблю. Я буду любить тебя всегда, живою, мертвою, водою, воздухом, белой собакою из наших снов. Я буду просто любить тебя. Я стану воздухом, когда тебе нечем дышать, я буду холодным, искрящимся в лучах солнца источником, когда ты умираешь от жажды. Но я не буду мешать тебе. Будет другая, тогда я буду вас оберегать и хранить ваше счастье. Я – твоя тропинка, я луч во тьме, я мертвая, но я – Жизнь. Я давала жизнь и буду вечно ее давать. Потому что тебя Люблю. Помни об этом всегда. Любовь моя настоящая. Нет фальши и недоговоренности. Я все сейчас скажу. Чтобы ты помнил и не сожалел. Ты не знаешь. Ты не представляешь себе, что я натворила. Сама не верю в абсурдность того, что скажу, я продала душу Дьяволу в обмен на твою Любовь. Через несколько секунд… Ведь я попросила всего пять минут. А прошла уже целая вечность. Милый…
     - Не говори ерунды, дурочка ты моя, какой, к черту, дьявол…
     Он сжал ее в объятиях, отступил на секунду, чтобы насладиться ею, чтобы любоваться каждым ее дуновением. Она отогнулась корпусом и прислонилась затылком к стеклу. Холодному и, как она думала, освежающему.
     - Девочка…
     Но он уже ничего не смог договорить. Не успел…
     Сильный порыв ветра ударил в стекло, потом еще один. Дерево, растущее под этим самым окном, очень старое дерево, с красной пометкой на стволе «под снос», и оставленное без внимания уже несколько месяцев, затрещало, закрутило кроной в хаотическом предсмертном танце. Каждый раз, поглядев в окно, она видела его, в листве, в паутине голых ветвей, в снежной изморози. И так много лет. И вот оно исполняло свой последний танец. Страшный и утопичный. Отрицающий спасение. Оно затрещало в агонии и обрушилось ветвями в ее окно. Стекло разбилось. В комнату ворвался ледяной ветер. А длинный и острый осколок пронзил ее сердце.
     Она только прошептала:
     - Белая собака…
     Тонкая струйка крови стекла с уголка губ на плечо, измазав маячку, разорвав действительность, погасив для него весь Мир.
     Что было потом, никто доподлинно не знает. Были похороны. Плачущие родственники и друзья. Много цветов, земля, бросаемая пригоршнями на крышку гроба. Были даже патологоанатомы, не нашедшие ничего криминального в ее смерти. Они тоже принесли цветы – ведь так редко потрошишь красоту.
     Может вся эта история сплошные сны и иллюзии, ведь как часто мы видим сны и принимаем их за реальность. И это все чистое совпадение  отдельных не связанных друг с другом событий, и никакого Дьявола и не существует. А Он, ее мужчина, и в самом деле любил ее всем своим скудным сердцем, но боялся себе в этом признаться (вовремя).
Известно достоверно только одно. Об этом даже писали какие-то желтые газеты…
Через два дня после ее похорон Он умер от тоски…



«Странный случай произошел сегодня в парке на Н-ской улице. Молодой и здоровый человек, 35-ти лет, так утверждают врачи, без каких-либо пороков и заболеваний умер на глазах изумленной публики. Он сидел на скамейке возле детской площадки. Потом встал и громко произнес: «Белая собака, я иду к тебе!!!». В этот момент он рухнул на землю. Ни меры первой помощи, ни интенсивной терапии в данном случае не помогли. Много голубей слетелось на его тело. Казалось, они оплакивали его. А потом, как говорят очевидцы, они видели солнечный свет, сквозь густые тучи, покрывшие небо, яркий и ослепительный. Мой читатель, давай же скептически относиться к людским предрассудкам и не станем делать нашу газету желтее, чем она есть…»

Н-ские ведомости, такое-то число, такого-то года.