Глава 7. Попытка поступления

Добровольцем? Я что не знаю в какой важной отрасли работаю? Посмотри на планы запуска фабрики по производству 35 тысяч комплектов военной формы в неделю, которые я разработал. Я не собираюсь помогать в руководстве этим? Я не понимаю как тяжело отцу? В общем, «верх безответственности»!

Такой была реакция родителей, когда в 1939 году я объявил, что собираюсь пойти добровольцем в армию. Они сказали очень твердо, что я сошел с ума, отказываясь от имеющейся у меня «брони», и продолжали оспаривать мой план с упрямством, равным моему собственному. Отец даже сумел устроить меня на работу в Главное Управление Тыла, в отдел военного снабжения. На этой должности только начинали службу подполковником, но меня это не интересовало.  Просидеть войну за письменным столом я хотел не более, чем быть производителем военной формы. Решение было принято - иду на фронт.

С самого начала любой, имеющий хоть полглаза, мог понять, что война против армий Оси будет долгой и мучительной. Если Канада и союзники собираются победить, то  понадобятся все до одного. Я был молодым, сильным, патриотически настроенным, как и мое окружение. Возможно, сыграла свою роль учеба в Верхнеканадском колледже, где нам с гордостью напоминали о том, что в 1866 году школьники взялись за оружие для защиты Канады от Фенийских захватчиков. И, возможно, давнишний военный парад на Янг-стрит также возымел действие.

Что бы ни было, как верноподданный канадец, я должен был идти воевать, это абсолютно ясно.

Кроме того, как еврей, я имел свои счеты с нацистами. В 1939 году ни один нормальный человек не мог предвидеть масштаб того кошмара, который гитлеровский режим обрушил на евреев. Взять только сумасшедшие научные изыскания, развернутые для создания газовых камер и крематориев в концлагерях. Но антисемитские преследования, уже бушевавшие в Германии и других странах нацистского режима, не оставляли сомнений, что эти люди – непримиримые враги моего народа.

Все это побудило меня идти добровольцем в армию.

В сентябре 1939 года я подал заявление в Королевский канадский флот. Во флот, потому что любил море и, спасибо «Динни», имел большой мореходный опыт. Была еще одна перспективная причина – Палестина, вытянутая вдоль побережья, должна была стать важной морской державой. Когда-нибудь моя квалификация, полученная на флоте, могла пригодиться там.

Но если я имел «еврейские основания» для службы на флоте, то флот имел  «еврейские основания» для отказа. Мне сказали, что для простого матроса я слишком образован, офицерский же состав уже набран. Тем не менее, пообещали держать в списке кандидатов и уведомить о появлении вакансии. Расстроенный, я считал это просто досадной задержкой, будучи слишком наивным, чтобы сомневаться в полученных объяснениях, и продолжал работать, ожидая звонка со дня на день.

Проходили месяцы, а звонка не было. Потом, в начале 1940 года, мне позвонил старый друг Мэйтланд Штейнкопф из Виннипега. Естественно, разговор коснулся войны и наших перспектив зачисления. Я рассказал, что подал заявление во флот и надеюсь получить вызов. Мэйтланд же развеял мои иллюзии раз и навсегда, сказав, что тоже пытался поступить на флот, но его близкий друг, работавший там в кадровой службе, сказал  по секрету, что во флотские офицеры не берут евреев. По их весьма консервативным традициям присутствие евреев в кают-компании нежелательно.

Меня разозлило, что в стране, воюющей с гитлеровским режимом, господствуют такие обычаи, однако, я не был сильно удивлен. Многие флотские офицеры были призваны из элитных яхт-клубов, где господствовали англо-саксонские белые протестанты* и царила атмосфера в немалой степени расистская. Еще раз я столкнулся с этим после войны, когда обнаружил, что яхт-клубы закрыты для евреев и основал еврейский яхт-клуб, чтобы решить эту проблему.

Но это в будущем. Тогда, в начале сороковых, я стремился на войну, это была моя главная забота. У меня не было ни времени, ни оснований биться с флотским начальством, не желавшим принимать на службу евреев. Я просто потерял интерес к флоту и не захотел воевать вместе с людьми, отказавшими мне. Со временем тяготы и нужды войны сломают консервативную флотскую традицию. Много месяцев спустя прозвучит долгожданный звонок из флотской кадровой службы, но будет поздно.

Флот закрылся для меня, пришлось искать другой род войск.  Я решил довольствоваться  пехотой, хотя и там перспективы быть принятым не были сильно радужными.

Это было время «странной войны», боев в Европе почти не было.  Канадская армия, смехотворно слабая, не спешила наращивать свои части. На каждое место претендовала сотня добровольцев, и отбор был очень сложный.  В результате он стал походить на прием в элитный клуб. Но после долгих усилий, по большому блату, меня зачислили  во второй батальон Собственного Королевского полка**.

В то время, подобно другим милицейским полкам, он был укомплектован лишь частично.  Первый батальон был на службе, а второй оставался в резерве. Солдаты обучались в свободные от основной работы часы. Соответственно и я делил свое время между Tip Top Tailors, где пытался научить людей эффективно работать в мое отсутствие, и армией, где учился так же как в бизнесе – снизу вверх. Начав с рядового пехотинца, закончил сержантскую школу и получил капральские лычки. Позже поднялся до сержанта и служил старшиной роты.

Это был длинный и разочаровывающий процесс. Шло лето 1940 года, и война приняла серьезный оборот. Франция пала, лишь жалкие остатки британских войск и войск Содружества, эвакуировавшиеся из Дюнкерка, еще стояли против Гитлера. Будущее мира висело на волоске, а я проводил вечера, обучая солдат отданию чести и другим столь же необходимым для победы навыкам.  Хотелось реальных действий, интенсивной учебы, чтобы подготовиться к боям. Но шли месяцы, а я все еще вел шизофреническую жизнь руководителя в бизнесе днем и солдата вечером.  Казалось, я никогда не попаду на войну. Наконец, после шести месяцев сержантской службы меня рекомендовали на офицерские курсы.  Это казалось большим облегчением. Я ожидал немедленной отправки, но только через три или четыре месяца меня вызвали и отправили на курсы в Броквил, за 200 миль к востоку от Торонто.

Если это настоящая интенсивная учеба, о которой я мечтал, то все мои желания исполнятся. Следует помнить, что мне было двадцать восемь -  многовато для начинающего карьеру пехотного офицера. Остальные были значительно моложе, в среднем около двадцати двух лет. Что еще хуже - я не удовлетворял физическим требованиям, мой вес подбирался к 240 фунтам.  Курс не был рассчитан на потерявших форму толстяков. Это была суровая проверка еще и на выносливость. Мы работали с двойной нагрузкой, преодолевали большие расстояния, нас гоняли с утра до вечера почти каждый день. Иногда думал, выживу ли? В такие моменты я снова вспоминал грустные времена в Тель-Ашере, но быстро собирался с силами снова. К концу курсов я был в хорошей форме.

Еще одну проверку устроила нам погода. Зимы в этой части Канады всегда холодные, но бывают холоднее обычного. Эта была неописуема. Одним из моих худших солдатских воспоминаний, включая кошмары боев на передовой, была караульная служба в Броквиле, когда по ночам температура падала до минус тридцати-сорока по Фаренгейту***.  На посту нам запрещалось шевельнуться, чтобы не обнаружить себя. Обутые  в обычные кожаные сапоги, мы едва не отмораживали ноги.  Отогреваясь после смены, я испытывал страшные муки.

Несмотря на тяготы (или благодаря им, не знаю), это была блестящая подготовка для  пехотных офицеров. Через три месяца, младшим лейтенантом****, я перешел в Борденский лагерь для дальнейшего обучения. Борден - один из стационарных армейских лагерей, всего в 60 милях к северу от Торонто. Нам, "однозвездочным чудам"*****, условия по сравнению с Броквилом казались роскошными. Я наслаждался дальнейшей учебой, по завершении которой  стал лейтенантом Канадской Армии!

Предполагалось, что каждый офицер после окончания курсов некоторое время поработает  преподавателем. Меня послали в Корнуоллский начальный учебный  центр, CABT № 31, как он назывался официально, поручив работу, ставшую одним из самых больших удовольствий в жизни. Будь я лет на шесть моложе и не будь войны, с удовольствием провел бы там остаток молодости.

Корнуолл расположен в пятидесяти милях к западу от Монреаля, на границе Онтарио и Квебека. Население - французские и шотландские канадцы. Значительная часть постоянного состава лагеря была из местных жителей.  Начальник центра, полковник Руди Лароуз, (позже парламентский пристав палаты общин в Оттаве) был похож на человека из дореволюционной Франции - офицер и джентльмен старой школы. Он считал, что в жизни должен быть стиль. Наша кухня стала непревзойденной в округе,  что неудивительно, поскольку Руди вытребовал бывшего шеф-повара лучшего оттавского отеля Chateau laurier. Мой вес стал расти на глазах. Еда при этом не была единственным развлечением. Местное население было очень дружелюбно, мы, офицеры, были весьма популярны у его женской части, что приносило много радостей.

Меня поставили на так называемый «проблемный взвод».  Обычно такие взводы состояли из солдат с низким интеллектом, негодного материала. Обнаружилось однако, что большинство были нормально развиты, просто не имели формального образования. Многие были из индейцев или жителей глухих мест, мало посещавших в школу. Не было оснований полагать, что из них нельзя сделать отличных пехотинцев.  Благодаря хорошим отношениям, которые я сумел установить, они успешно прошли обучение, и я даже умудрялся удерживать их от проступков. Возможно последнее было главной моей заслугой. Они были необузданы, особенно если удавалось выпить, поэтому я разработал собственную систему, чтобы уберечь их от тюрьмы. Если кто-то хотел пойти в город расслабиться, я просил двух добровольцев сопровождать его. Эскорт, к его чести, оставался трезвым, оберегал подопечного от полиции и обеспечивал возвращение в лагерь.

Был у меня «особый взвод» и с другой стороны спектра. Солдаты с исключительно высоким IQ. Проходя с ними тот же начальный курс, я видел интересный контраст.  Однажды я обучал взвод связи, группу замечательных солдат, «офицерский материал». С помощью лучшего сержанта я прошел с ними интенсивный курс, включая начальное и углубленное изучение. Были времена Перл-Харбор, когда в войну вступили США.  Американцы попросили канадских солдат приехать и устроить показательные выступления, помочь поднять моральный облик и боевой дух. Я привез в штат Нью-Йорк отборный взвод связи. Все солдаты взялись за поручение с энтузиазмом. Канадцы вообще любят показать американцам как надо работать и они устроили впечатляющее шоу. Имея всего лишь десятинедельную подготовку, они показали боевую выучку,  инсценировав  условную атаку с дымом и холостыми выстрелами. Закончилось это парадным прохождением с духовым оркестром.  Мы произвели сногсшибательное впечатление. Наши американские хозяева разинули рты от восхищения, их ведущий был в восторге от нашей точности и сноровки.  Мы не стали их разубеждать в том, что это всего лишь обычный взвод канадской армии.

Меня предполагали продержать в Корнуолле всего три месяца, но я допустил ошибку, выполняя свои обязанности так хорошо, что полковник Лароуз решил, что я ему пригожусь. Причины, подозреваю, были не только деловые. Помимо служебных обязанностей я музицировал на наших пирушках, организуя импровизированные концерты. Если что и любил полковник Лароуз, так это покутить. Поэтому он попытался сохранить мои функции на постоянной основе, назначив офицером по личному составу, что сильно затрудняло увольнение из центра в будущем.

Вскоре работа офицером по личному составу создала напряженные отношения между мной и полковником. В мои обязанности входили доклады о моральном духе в лагере. При этом я рискнул коснуться проблемы, многими считавшейся табуированной, имевшей отношение и к самому полковнику, так как он был французским канадцем. Хотя в то время всеобщая воинская повинность оставалась в силе, обязательной была служба только в Канаде. За границу посылали лишь добровольцев. Набирали же их следующим способом. Солдат строили на плацу с оркестром и развевающимися знаменами. Затем их  бомбардировали патриотическими речами, заканчивавшимися воодушевляющим призывом отправляться добровольцами за границу. Кроме всего прочего, эта процедура создавала заметное напряжение между английскими и французскими канадцами. Как все граждане, французские канадцы призывались в армию. Но по глубоко коренящимся в канадской истории причинам они не проявляли большого желания отправляться на войну с Германией в отличие от их английских однополчан. Несколько квебекских солдат признались англоговорящим сослуживцам, что хотят обучаться главным образом для подготовки к предстоящей войне с Онтарио******.  Насколько серьезно это было сказано, я не знаю. В результате лишь немногие из наших франкоговорящих  призывников записывались добровольцами на войну, что справедливо возмущало солдат из Онтарио.

Я тоже считал недопустимым то, что одни собираются за границу, навстречу опасности, другие же, точно такие же годные и способные, остаются дома.  Моё мнение, весьма твердое, было изложено в  рапортах об обстановке в полку,  где я  призывал расширить мобилизацию в заграничные части. Как и другие французские канадцы, полковник Лароуз был против подобных действий и вызвал меня для разноса. Однако, к его возмущению, я отказался отозвать свои рапорты. Позже, во время европейской кампании, когда «добровольная» система привела к тому, что канадские силы весьма слабо пополнялись, мое мнение лишь укрепилось. Боевым подразделениям хронически не хватало хорошо обученных солдат.

Кроме этого небольшого разногласия с полковником Лароузом, я втянулся в другой конфликт,  который с моей помощью благополучно разрешился. По прибытии в Корнуолл я обнаружил, что солдатская пища была буквально несъедобной. Причем не по причине нехватки продуктов, они были в избытке и хорошего качества, офицеры, и солдаты имели одинаковый рацион. Причина была в раскладке и приготовлении.

Мы, молодые офицеры, собрались и решили что-то предпринять. Если один из нас был дежурным офицером,  то устраивал скандал в солдатской кухне и квартирмейстерском складе, подробно описывая все недостатки в своем  рапорте. Кроме того, мы приглашали солдат отведать нашей еды.  Начальник, квартирмейстер и повара вняли нашим доводам, и вскоре солдатская пища стала почти такой же хорошей, как в офицерской столовой. Солдаты стали получать ростбифы, бифштексы, тушеное мясо, свежую рыбу, овощи.

С тех пор забота о солдатской пище стало для меня одной из главных, где бы я ни служил. Это, без сомнения, было одной из причин того, что многие солдаты были рады служить под моей командой. Не потому, что я следовал афоризму Наполеона - "как армию кормят, так она и воюет". Просто любил хорошую еду и ненавидел, когда ее портят. Я полностью принял традицию канадской армии, по которой хороший офицер не притронется к еде, пока не убедится, что его солдаты накормлены. И в боевых условиях солдаты и офицеры получали почти одинаковую пищу.

В канадской армии у меня были замечательные отношения с однополчанами любого ранга.  Так повелось с самого начала службы, когда я был рядовым, потом сержантом.  Мой жизненный опыт был совсем не таким  как у большинства солдат. Только что я был одним из руководителей крупной компании, мне подчинялись тысячи людей.  Я много зарабатывал и богато жил.  С другой стороны мой палестинский опыт научил меня жить бедно,  приспосабливаясь к самым разным условиям. Ни воспитание в богатой семье, ни моя должность в компании отца не сделали меня высокомерным.  Я не считал себя «высшим», а работников компании, наоборот, «низшими», а радовался и восхищался их умением работать, что позволило мне легко привыкнуть к армии. Я быстро установил и поддерживал дружеские отношения со своими сослуживцами, солдатами и сержантами.

Когда я стал офицером, сердечные отношения с подчиненными сохранились. Тут я следовал традициям Собственного Королевского полка, где старались установить товарищеские отношения между офицерами и солдатами, где подчеркивалось, что офицеры выросли из солдат. В других же  полках, наоборот, не жаловали офицеров, вышедших из их же солдатских  рядов. Я добивался того, чтобы солдат хорошо содержали, включая не только заботу об их желудках.  Плохая еда, это не единственное, что ухудшает солдатскую жизнь. Будучи преподавателем в Корнуолле, я был «солдатским другом», помогал решать личные вопросы.  Они советовались со мной по делам семейным, финансовым, юридическим. Если возникали проблемы с гражданскими судами, старался их защитить. Как правило при этом избегал юридических процедур, предпочитая наказание трудом. Хотя нарушители были не в восторге от полученных нарядов, однако, благодарны за избавление от тюремного срока. Моя забота о подчиненных щедро вознаграждалась ощущением их любви и уважения.

В свете того, как со мной обошелся флот, интересно заметить, что в армии я не чувствовал какой-либо неприязни ко мне, как к еврею.  Наоборот, любая дискриминация обычно работала на меня, мои собратья-солдаты, казалось, из кожи лезли, чтобы показать свое хорошее отношение. Но однажды я все же столкнулся с антисемитским проявлением. Это произошло в госпитале, где я лечился от свинки. По радио передавали новости, в которых впервые официально было сказано, что нацисты осуществляют истребление евреев в Европе.

После слов диктора о счете жертв уже на миллионы установилась мертвая тишина. Внезапно молчание прервал хриплый голос из соседней палаты. «Ну, - воскликнул мужчина, его слова были хорошо слышны по всему госпиталю, - Гитлер сделал чертовски правильную штуку. Пришел бы  он в Торонто и вымел оттуда всех евреев!»

Слова вошли в меня как нож. Я сам был из Торонто, там жила моя семья. То, что сказал этот человек, было прямым выпадом против меня, выпадом наихудшим. Я вскочил с кровати и бросился в соседнюю палату.

«Кто это сказал?», - взревел я.
«Я»,- вызывающе произнес один мужчина.
Я подошел.
«Я убью тебя»,- сказал я, действительно собираясь это сделать. Как только я потянулся к нему, его глаза почти вылезли из орбит от страха. Я остановился. «Нет, - сказал я ему сквозь зубы, - ты не стоишь моего времени. У меня есть задача и если я убью тебя одного или много подобных тебе нацистских ублюдков, то не смогу ее выполнить», - после чего повернулся и пошел к своей постели, еще трясясь от ярости. Долгое время после этого царило молчание.

----------------------------------------------------
*Перевод известной аббревиатуры WASP. Прим. перев.

**В оригинале The Queen's Own Rifles - Собственный стрелковый полк Королевы. Прим. перев.

***По Цельсию примерно то же. Прим. перев.

**** В оригинале "второй лейтенант", соответствует лейтенанту российской армии, но носит на погонах одну звездочку (ромбик и т. п.). Самое младшее офицерское звание западных армий. Первый лейтенант соответствует старшему лейтенанту российской армии и носит две звездочки. Я перевел как младший лейтенант и  лейтенант.

***** В те годы была популярна эстрадная песня "One-pip wonders". Pip - знак различия на погоне. Прим. перев.

******Онтарио - англоговорящая провинция Канады, Квебек - франкоговорящая. Прим. перев.


Глава 8. В Собственном Королевском полку http://www.proza.ru/2009/12/28/290