Молодость Кобы. Батум. март 1902. Полностью

                на фото Коба из полицейского досье 1902 г.


1 СЦЕНА
8 марта 1902 года. 21-25.


В большой камере, где ещё утром было довольно просторно, теперь полно народа, человек тридцать. Все нары оказались забиты бесцеремонным, шебутным рабочим людом. Многие новоприбывшие расположились на полу.
    Уголовникам и мужикам в этой бутиловке* пришлось потесниться. Не понимая, что происходит, с кем придётся иметь дело, и как это скажется на законную иерархию, старожилы нехотя переместили свои шмотки в козырный угол и притихли. В своих многочисленных ходках подобного они ещё не встречали. Вроде просто работяги, но какие-то чумные, возбуждённые, с глазами, сверкающими решимостью и гневом.
    Первые часы новосёлы кричали непонятные слова, русские и грузинские вперемешку, пели какие-то неслыханные песни, но постепенно стали успокаиваться, разбились на группы и кучки, перешли на шёпот.

    В углу напротив зарешеченного окна, но не в том, где стояли теперь две отхожих кадушки, уже заполненные почти до краёв, сидели на корточках три человека: усатый рабочий Василий, явно бывший крестьянин, румяный гимназист Ваня в разодранном бушлате  и черноглазый шкет по прозвищу Вошка. Они вполголоса о чём-то беседовали. К их разговору старательно прислушивался седобородый старик в драном цветном халате, но не узбек.

- Чё? Как-так "бескорыстный"? Будя, семёрки-то плести*, отец. В жисть не поверю, што такие бывают. Ща кажному своя волоха ближе к мелу*. Кто даром будет за других жилы рвать?
- Так он же пророк. Ему божье откровение было. За общее дело себя в жертву отдать...
- И я, товарищ Василий, не верю. Доказали уже: нету никакого бога. Человек из обезьяны произошёл.
- Тёмные вы, робяты. Христос был и воскрес. И с неба смотрит.
- Да по любому дуга*. Это попы бороду пришивают*, корбы* с вас, лохов*, последние кони* сдербанить*.
- Не понимаю я, что ты говоришь, Вошка, но Бог точно есть. И нам новый мир готовит. Потому своих ангелов на землю посылает присматривать…
- Типа дятлов*? Гнедой* он у вас дух*, однако. Цельный стукалов монастырь* лигашей* развёл. Хахаха.
- Я не буду больше ничего вам рассказывать…
- Да скипидарил* я тебя, бать. Кончай корчи строить*. Босва клёво зетишь, як по шушлинке*. Гони дальше.
- И правда, товарищ Василий. Не обижайтесь. Рассказывайте.

- Так, вот. Этот пророк, Учителем его зовут, сам редко к людям приходит. Только некоторые из наших его видели. Ну, и я сподобился. Присылает он обычно своего помощника, который его слова с бумаги читает. Здорово! Про светлое будущее, которое скоро придёт. Как все будут равные и счастливые. Страна, говорит, у нас богатая, на всех хватит. Вон сколько нефти качаем! А платят гроши. Если бы хозяева делились по справедливости, рай бы настал.
- А чё! Кажись, клёв этот хаврючок*...

Вдруг из-за спины Вошки раздался завывающий голос патлатого старика в халате:
- Знаю Тебя, кто Ты!.. Ты пришёл погубить нас!..
Вошка дёрнулся, но тут же спрятал испуг в злобном шипении:
- Глохни, бичара гунявый!* - и без замаха ткнул локтем назад, в сморщенную шею. Старик повалился на спину и захрипел.


____ФЕНЯ НАЧАЛА ХХ ВЕКА_____

* бутиловка - толчея
* плести семёрки – врать, приукрашивать
* волоха – рубаха; мело - тело (Среземский)
* дуга - неверная информация, враньё
* пришивать бороду - обманывать (по Дорошевичу В.М. "Язык каторги", 1903 г.)
* корбы - чтобы (язык офеней)
* лох - "всякий человек" (по Среземскому "Афинский язык в России", 1839 г.), т.е. не офеня, не вор.
* кони, коньки - сапоги
* сдербанить - снять, стащить (Ванька Бец/Авдеенко И.К. "Босяцкий словарь", 1903)
* дятел - доносчик
* гнедой - хитрый
* дух - коварный надзиратель, всегда появляющийся неожиданно (Дорошевич)
* стукалов монастырь - тайная канцелярия (Максимов С.В. "Сибирь и каторга", 1871)
* лигаш - выслуживающийся перед начальством, доносчик (Дорошевич)
* скипидарить - дразнить (Дорошевич)
* корчи строить - капризничать, ломаться (Ванька Бец)
* босва клёво зетишь, як по шушлинке - ты здорово рассказываешь, как по книжке
* клёв этот хаврючок - правильный человек этот барчук
* бич - бродяга
* гунявый – сифилитик
* не трекая - не оглядываясь (Максимов)



2 СЦЕНА
8 марта 1902. 22-10

На инцидент в камере никто не обратил внимания. Троица продолжила разговор, а старый бич оказался весьма живучим: ещё хрипя, он перевалился на бок, но уже снова вострил уши.

– А как вы, Василий, до той встречи про Учителя узнали?
– Так Помощник сказал: «Идёт за мною сильнейший меня, которому никто не достоин и шнурки вязать. Он будет крестить вас красным флагом – символом крови!» Во, как! Я слово в слово запомнил. И всё притчами излагает. Сразу веришь. «Вот, – говорит, – сейчас экономический кризис насел. Рабочих у вас на Ротшильде уволили тьму. С полтыщи. Да ещё у Манташева и Сидеридиса. Пнули, как псов шелудивых. Горька ваша доля. Без куска хлеба кровопийцы вас оставляют».  А мы: так, кризис же. У них заказов нет. Помолчал помощник и руку к небу воздел. Тут Он и появился…
– Сам* этот ваш засветился?
– Точно. Почему догадался? Как из-под земли вырос. В длинном пальто. Руки в карманах. Лицо до глаз платком завязано. Сверху фуражка на глаза. А над фуражкой нимб сверкнул. Сам видел. Да и Вано тоже сказывал: голубь с небес порхнул прямо на него… «Что, – говорит пророк мягким голосом, как песню поёт, – Заказов нэт?» «Точно так, Учитель», – отвечаем. «Так нэ работайте. А платить вам обязаны». Как так? Где ж это слыхано, чтоб за так платили? А Он хитро сощурился: «А крестьянин лошадь свою кормит, когда пахота кончена? Или голодом морит?» Тут прояснилось у нас. В пояс мудрецу поклонились. Поняли: за ним и в огонь, и в воду.
– Да-а… Копчёный череп*, видать… А чё он судьбу-то поменял?*.. Пел бы себе с амвона…
– Дурак ты, Вошка, – влез возмущённый гимназист. – Он же революционный пастырь! Понимать надо. За ним жандармы гонются.
– Да не шлифуй* меня, сынок*, в чём не сечёшь. Шутканул я... Отец, а, може, он чалый маз* давно? Вот бы его к нам в хоровод*.
– Я ничего не понимаю, что ты говоришь. Ты, Вошка, русский ли?
– А ты чё, старший дворник*, шоб спрашивать? Грей дальше.

– Ладно, дальше. Собирались все утром у заводских ворот, человек тыща - две. Стали туда ходить, как на работу. Стоим, переговариваемся. Греемся чачей. Как без этого. Понравилось даже. Вместе надёжнее… А что далее делать - не знаем... Учитель с помощником зачастили. «Требуйте своё, товарищи! – учат. Федька, малец наш с водовозки, спрашивает его: «А точно ты, дяденька, Пророк?» «Сомневаешься? – отвечает. - Так вот, тебе доказательство. Провижу я, что завтра огонь небесный кровопийц покарает». И точно, чудо сотворилось - ночью на складах Ротшильда огроменный пожарище. Всё утро и цельный день мы всем миром его гасили, а назавтра новую кучу народу на завод не пускают. Приказчики твердят: без складов работать неча.
    Ну, уж тута мы в голос заволновались. Окончательно в хозяинах разуверились. Бабы заголосили, даже мужики многие рыдали с тоски, что некому теперь верить. Тут как тут наш Пророк с помощником, и ещё ученики. Всем листки ро’здали. На русском и грузинском. Кто умел – вслух читал. Флаги, как по волшебству, появились. Красные. Сдержал пророк обещание. Слёзы у народа подсохли. Повеселело на душе.

– Да-а… Это здорово. Свобода...
– А то! Гулять – не мастырять.*
– Вдруг пошли все куда-то. Оказалось к заводоуправлению. Ученики пророка в толпе мелькают, подбадривают. Песни запели. Два механика с Манташева нам попались - поколотили их хорошенько. Подходим – жандармы кругом, да околоточные. На возвышении - наш управляющий Вайнштед с главными жандармами Бобровским и Трейницом. Потом и генерал самый важный на тройке подкатил, губернатор из Кутаиси. С переводчиком. Лаской сперва: расходитесь-де по добру, но скоро подпрыгивать начал, кричать, что всех бунтовщиков взад по деревням вышлет, откудова в Батум понаехали… Мы стоим, тоже распаляемся. Работу, кричим, давай. Детей кормить нечем! Тут жандармы и похватали некоторых, самых громких.

– И Учитель с учениками попались? Они же в первых рядах. Верно?
- Были в первых. Да куды этим держимордам за святыми людьми гоняться! Они - раз! – и растворились, как не бывало.

- Изыйди, Симон! Окстись, Зилот!* Демон мятежный! Крови будет, много крови!
Это снова заголосил чудное неугомонный старик, заранее вжимая голову в хилые плечи. И опять получил от Вошки по плешивой тыкве.

___________________________________________________
*сам – главарь, предводитель
*копчёный череп – опытный мозгляк, башковитый
*поменять судьбу – уйти на нелегальное положение
*шлифовать – учить
*сынок – недавно арестованный
* чалый маз – авторитетный вор
* хоровод - шайка (Максимов С.В.)
*старший дворник – прокурор
* мастырить - работать (Среземский)

*Симон Зилот (Лк.VI,15, Деян.I,13) — прозвище одного из 12 апостолов. Он и его последователи символизируют крайних ревнителей и фанатиков. Ратовали за внешнюю свободу, проповедовали, что народ не должен платить дани кесарям, возбуждали в народе мятежи, и даже преследовали и убивали тех, которые учили не согласно с ними (Деян.VI,VII). Зилоты были главными виновниками всех последующих мятежей  иудеев против римлян и всех бедствий, которые обрушились на этот народ.



3  СЦЕНА
8 марта 1902.  22-45


Камера почти вся погрузилась в сон: многие не умели так долго бодриться – вставать-то привыкли чуть свет. Да ещё за день столько переживаний. Старикан свернулся клубком в своём халате, прикрывая костяными пальцами голову. Только ухо тревожно торчало. Собеседники уже стали привыкать к его диким вывертам.

-- И скинко вас, чертей, тоды сгамали*?
-- Что, Ваня, он сказал? А, неважно. Человек тридцать сцапали. А нам – хоть бы что. В раж вошли. Весь вечер и пол ночи ходили по домам друг к другу. Попеть, поплясать, чачи попить. Вспоминали, как забЕгали хозяйские холуи вдалеке, и захотелось всем дело до конца довести. Да боязно без предводителя. Послали к товарищам за Учителем. Чтоб наставил, силы дал. Является Помощник. «Вчера, - говорит, - 32 наших лучших брата в застенки попали. Схватили, сатрапы иродовы, и насмехались: вам здесь не Питер! Не выйдет!». Мы-то смекнули: ага! Сейчас разузнаем. И что там, в Питере? «А там путиловские, - говорит, - своего добились. Теперь, как сыр в масле катаются – воскресенье не работают, остальные дни – до обеда, а деньга за всё идёт». Но что, спрашивает, вам столицы? Здесь медвежий угол, провинция. Силёнки у народа не те. А мы: чем мы хуже. Хотим жизни нормальной. Ну, коль так, завтра идём на тюрьму. Брато’в освобождать. Учитель сказал.

- Вы так рассказываете, Василий, интересно! Я и не знал, в какое дело вступил.
- Вот, сегодня поутру собрались у завода. Все пришли, даже не уволенные. Тысячи четыре, пять. Сила! Жандармы к заборам жмутся, не лезут. Учителя ждём. Приходит. Платок приспустил, чтоб громко говорить, лицо всё посечённое оспой. Как выжил-то с такой заразой? А глаза, словно угли горят, прожигают. Влез на возвышение и кричит: «Верите мне, братья?» Да! – кричим. «Кровь у всех одна?» Да! «И у Ротшильда?» Да! «Примем ли мученический венец за правое дело?» Да! «Сокрушим Бастилию – оплот самодержавия?» Да!!! Кое-кто даже в судороге забился от счастья: Веди нас в рай!

- Во свояк вас отфаловал!* По гнедому!* Я б за ентим барином* куды вякнет потанцевал*!
- Двинули мы в Батум, на центральную улицу. Опять флаги. Кто-то дуделки принёс. Весело народу, как от вина. Кричим всякое, песни поём, толкаемся. Мимо гимназии шли – молодняк уроки бросил и к нам.
- Вот и я тоже…
- Окопайся*, ученик хренов… Не мешай дяде шлёпать.*

- Важные господа в пенсне с тротуаров кланяются, слёзы радости смахивают. Барышни в окнах ручками машут, цветы герани прямо из горшков рвут, нам кидают. А потом мы самого Понайота, главного приказчика завода Сидеридиса, с фаэтона стащили и крепко отходили. Да… Покуражились. Душеньку отвели… Пришли к казармам. Тюрьме этой, где мы счас. Новые листки по рукам пошли. Учитель своим волшебным голосом песню затянул, да такую – все обомлели просто. Ученики подхватили, затем и мы. Поём, а по коже мураши с кулак и ручьи из глаз…
- Я тоже пел. «Царь-вампир из тебя тянет жилы! Царь-вампир пьет народную кровь!» А что это за песня?
– «Рабочая марсельеза». О-о, силища! Помнишь, Вань?  «Вставай, подымайся, рабочий народ!..»
- Ага!.. Вставай на врагов, брат голодный! Раздайся крик мести народной!

Дальше произошло совершенно непонятное. Уснувшие уже окончательно люди, кто с открытыми, кто с прижмуренными веками, подхватывали припев, который разрастался всё громче, и заполонил, наконец, всю камеру. Вскоре песню поддержали соседи, а через минуту вся тюрьма гремела, начиная великое гипнотическое сочинение Петра Лаврова снова и снова. И так продолжалось полночи, до полного истощения сил:
            Отречемся от старого мира!
            Отряхнем его прах с наших ног!
            Нам враждебны златые кумиры;
            Ненавистен нам царский чертог!

«Изыйди, изыйди, нечистая» - шептал в неистовством ужасе бородатый старец в рваном халате, но, слава богу, его никто не слышал.

______________________________________________________
*Сколько же честных рабочих тогда арестовали?
*фаловать – уговорить, обработать
*по гнедому – хитро
*барин – авторитет
*танцевать - бежать
*окопаться – замолчать
*шлёпать – говорить



4  СЦЕНА
8 марта 1902.  23-15


Тесная, плохо протопленная квартира.  На улице девять градусов, с Чёрного моря, а, может, уже и со стороны гор – в полночь не разберёшь, дует промозглый бриз. На стенах обои с аляповатыми розочками. Маленькая чугунная печь раскалилась, но почти не греет. В дальней, третьей комнате за длинным столом сидят девять мужчин. По виду, джигитов. Все внешне очень схожи. На первый взгляд и неотличимы, как однояйцовые братья. Короткие, до колен, серые куртки, штаны заправлены в сапоги. У всех усы, у некоторых остриженные бородки, возможно, фальшивые. Попадаются и в очках с проволочной оправой и круглыми стёклами.

В голове стола сидит невысокий, коренастый молодой грузин с чёрными пышными усами, негустой бородкой и потравленной оспой кожей лица. Остановившийся взгляд задумчив, но твёрд. Похоже, устремлён далеко, в невидимое остальным будущее. Все молча смотрят на него и чего-то ждут. Заметно напряжение, как у заговорщиков, собравшихся на опасное дело. С улицы входят ещё трое таких же.

- Наконец-то. Опоздали на четверть часа, товарищи, - с укоризной говорит по-грузински тот, что справа от рябого. – Начнём, Сосо?.. Простите, товарищ Коба…
- Спасибо, товарищ Давид*. Начнём, помолясь, товарищи... Итак, сработал сеятель! Упало семя в землю добрую, и уже показался росток. Почти полтысячи рабочих пассионариев сидят в застенках. Пять тысяч вышли на улицу и слушают нас.
- Но... извини, Коба, что перебил, слушают-то они, слушают, да не слышат. Притчи-то наши для них, как тарабарщина... Начинают глаза вытаращивать, любопытствовать. Что им отвечать?
- Любопытство – это хорошо. В любопытстве народа кроется главная опасность для власти. Один любопытный всегда вокруг себя группы таких же любопытных собирает. Из любопытства эти группы друг к дружке прибиваются и всей кучей в ногу идут!* А что бубнили у нас за спиной эти пердуны из Тифлиса? Что здешнее болотце не раскачать? Они не верили, а мы – сделали: вышел народ на улицу!
- Ну, вышел, и что? 
- Не доходит? Уличная демонстрация  - приговор власти! Она мгновенно затягивает в оборот большие массы*. Один – породит завтра 30, другой – 60, а иной и стократ. Наше дело - бросать и бросать семя.

- Товарищ Коба. Можно вопрос? А жандармские нагайки их не остудят?
- Нагайка на спинах бунтовщиков – друг революционера. Нагайка демократична и неразборчива – ни пола, ни возраста, ни сословия не щадит. Как, впрочем, и пуля… В общем, оказывает нам большую услугу. Они думают – это оружие успокоения, а это – оружие пробуждения. Жертвы, принесенные на улицах сегодня, завтра возместятся нам сторицею.*

- Так что нам завтра-то делать?
- Вести народ на тюрьму.
- А вдруг войска? Стрелять будут?
- И что? Бросить революцию, товарищ Кецховели? Бросить нашу и вашу святую брдзолу*? Наоборот! Каждый павший поднимет сотни новых борцов.
- Но мы же проиграем этот бой! Они легко раздавят толпу.

- Конечно. Но это будет их «пиррова» победа.* Несколько таких побед – и гибель Ирода неизбежна! А завтра мы его здорово напугаем. Вы все уверены: соберётся утром народ? Сколько и откуда? Докладывай сперва ты, Канделаки.


* «Руководя делом, Джугашвили держал себя в стороне, и потому не все рабочие знали о нем, с рабочими же постоянно соприкасался Канделаки, известный в рабочей среде за «помощника учителя». (Выписка из полицейского отчета. Февраль, 1902 ).
   Давид Владимирович Канделаки (1895—1938) — советский государственный деятель, дипломат, доверенное лицо Сталина. Родился в 1895 году в селе Кулаши Кутаисского уезда. Член партии эсеров с 1912 года; с 1918 года — член РКПб. Нарком просвещения Грузии в 1921—1930 годах. С 1930 заместитель наркома в Наркомате внешней торговли СССР. В Германии по заданию Сталина вёл тайные переговоры о советско-германском сотрудничестве, за что в Москве 11 сентября 1937 был арестован и приговорён к расстрелу.

* «Уличная демонстрация интересна тем, что она быстро вовлекает в движение большую массу населения... и создает ту благоприятную широкую почву, на которой мы можем сеять семена социалистических идей...». (И.Джугашвили. «РСДРП и ее ближайшие задачи». Январь, 1902)

* «В любопытстве народа скрывается главная опасность для власти: сегодняшний «любопытствующий» завтра как демонстрант соберет вокруг себя новые группы «любопытствующих»... Любопытствующий не бежит от свиста нагаек, а наоборот, подходит ближе, а нагайка уже не может разобрать, где кончается простой «любопытствующий» и начинается «бунтовщик». Теперь нагайка, соблюдая «полное демократическое равенство», не различая пола, возраста и даже сословия, разгуливает по спинам и тех и других… Этим нагайка оказывает нам большую услугу, ускоряя революционизирование «любопытствующего». Из оружия успокоения она становится оружием пробуждения»
«Пусть уличные демонстрации не дают нам прямых результатов… – жертвы, приносимые нами сегодня в уличных демонстрациях, сторицей будут возмещены нам. Каждый павший в борьбе или вырванный из нашего лагеря борец подымает сотни новых борцов. Мы пока еще не раз будем биты на улице, еще не раз выйдет правительство победителем из уличных боев. Но это будет «пиррова победа». Еще несколько таких побед – и поражение абсолютизма неминуемо».
 (И. Джугашвили. Выдержки из подпольной газеты «Брдзола». Февраль, 1902)

*брдзола – борьба (груз.)





5  СЦЕНА
9 марта 1902. 06-45

Утро выдалось беспокойное. Уголовники за ночь определились насчёт необычной масти новоприбывших, оказавшихся в итоге простыми «мужиками из жлобов»*, только с понтами. Стали постепенно наглеть, хотя их было заметное меньшинство – семь человек, считая  юношу без возраста со странным именем Машок.  Разболтанной походкой они двигались между пролетариями, потухшими, не выспавшимися и не опохмелёнными, и настойчиво гнусавили на своём блатном «дай ман подырдать»*, «отстегни тарочку»*. Если у курящего заначки не оставалось, то требовали: «цэк!».*

Отпор никто не давал – лень было. Да и силы берегли для другого: готовились к допросам. От этих же зеков узнали, что здесь не тюрьма вовсе, а казарма для предварительного содержания. Поэтому и гражданскую одежду им оставили, лишь наскоро обыскав. И не мудрено: четыреста с лишним человек надо было распихать. Вот и набили столько в каждое помещение. Теперь нужно ждать вызовов к дознавателям, определяющим статью, по которой затем «сидеть» или идти по этапу.

Было с чего затихнуть «бунтовщикам». Когда они смело шли толпой к тюрьме с дерзкими песнями про царя-батюшку, будущее как-то по-иному представлялось. В дымке, героическом ореоле. Восторженные глаза курсисток чудились. Сегодня, после почти суток холодной, сырой, скучной и очень вонючей камеры романтический флёр развеялся, и стало тоскливо.

В 7-00 дверь с грохотом разверзлась. Вошли два надзирателя и, повторив вчерашнее, что на всех взбесившихся идиотов  золотарей не напасешься, крикнули нечистоты выносить. Вошка сразу к старику в халате придвинулся:

- Слышь, удавленник*. Танцуй*, парашу приходуй.
- Так я же вчерась выносил.  Дважды. Не моя очередь…
- Ты чё вякнул, фанфан* дохлый? Хавло* захлопни и не танкуй*. А то на хвост так наступлю*, гниде*... Взял горшок и вперёд!

Старый с кряхтением поднялся и покорно шагнул в направлении бочек, издающих прочищающий до слёз, запах. Там уже прилаживались к измаранным ручкам четыре добровольца из чернорабочих, и переминался стройный большеротый Машок в меховом боа. Наивный Ваня дёрнулся было заменить старика, из жалости и в пику злому Вошке, но рабочий Василий удержал его, кивнув в сторону уголовников, внимательно следивших за ходом событий и хищно осклабившихся на движение гимназиста. Тюремщики молча стояли в дверях.

В этот момент из группы рабочих, сгрудившихся у окна, вышагнул хорошо одетый молодой грузин в очках, высокий, чернобородый, с благородным длинным лицом и таким же носом, и громко, властно крикнул:
- Стой, дэд! Назад. А ви, Вошька – впэрёд. Ми тут с таварищами вчера эту нэсправэдливость стэрпэли. Хватит. Тэпэр два раза ваш очэрэд.
- Ты на кого, чуркай, скворешник* раззявил? – ошалело промямлил Вошка. – Ты хто такой?
- Я – чилавэк. Завут Никалай. А ти – Вошька. Паэтаму бистро пашёль к Машка и панесли ин ту хэндз виз гавно. Куикли, бойз! Эт уанс!*

Лица уголовников окаменели, спины напряглись, но два рослых русских  парня, похожие на студентов или санитаров, встали справа и слева от грузина, насмешливо глядя в воровской угол, и урки обратили взгляды в похезанный потолок. Вошка засуетился, обнажил гнилые зубы.

- Ладно, ладно. Кнокаю я*. Глина, так глина*… Тока туба*, товарисч... Стёпа* тебя дождёт.

Вскоре арестанты вернулись с пустыми, ещё более вонючими, баками, а вслед за ними служивые, под присмотром вертухаев, внесли ещё один бачок, с баландой, корзину с грубо нарезанными ломтями ржаного хлеба и стопку жестяных мисок. В полном молчании из-за присутствия церберов самодержавия, заключённые выхлебали свои пайки. Вошка сумел незаметно выхватить у забитого старого еврея хлеб и под руку толкнул так, что вся похлёбка тому на колени выплеснулась.

Когда служители, собрав и пересчитав грязные плошки и вёсла, ушли вместе с надзирателями, и засов прогремел снаружи, все бывшие бунтовщики потянулись к Николаю. Первым заговорил ротшильдовец Василий.

- Я тебя не знаю, товарищ? Ты – один из учеников Учителя?
- Нэт, брат. Учитэлю вашэму надо самому эт скул посупат. Я – социял-дэмократ, но нэ из этих экстремистов. Я бил против бунта иестудэй, бикоз ви ту рэволюшн нэ готови. Это зря пролитая кров. За это Комитет мэнэ объявил абструкцию.
- Как же вы тогда здесь оказались?
- Гдэ народ – там я. Пашёль, чтоби нэ один собак нэ сказаль: Нико – трус.
- Ясно. Но ты против стачки? А как же нам жить? У них мильоны, а нам – гроши. Теперь и это отобрали. Нефть-то - всего народа достояние! Заводчикам не принадлежит. Так надыть прибыток поровну.
- Верно, Вась. Мы, ведь, её ещё и в керосин! Своим горбом! Значит, наша доля больше всяких приказчиков и прихлебателей! Так, товарищи?
- Так! Так! Верно! Твоя правда!
- Что скажешь, господин Нико?
- Скажу так: революция нужна. Царизм прогнил и мешает новым силам. Но её надо долго готовить и мирно дэлать. Чтоб крови и страданий – минимально. Народ не должэн всем гуртом на каторге гнить. Для кого тогда революция?
- А что, братва, тоже правильные слова.

- Царь, ведь, тоже чилавэк. Умный, интеллигэнт. Читал и Вольтэров, и Спэнсэров, и Бакунина. С ним интэллигентно надо. А не угрозами и бомбами. Он, уж верно, смерти нэ боится. А из упрямства и обиды точно не уйдёт. А коли по хорошему, по учёному показать ему силу, способную страной управлять, так он сам корону тому отдаст. Но не этим карбонариям с бомбами. Они, ведь, всю страну в крови утопят – не моргнут. А коли власть им дать…

Старый жид в своём углу вдруг бухнулся на коленки и лбом в грязный пол ударил. Но все смотрели в рот Нико и пируэтов дурного бича не заметили.
_____________________________________________________
*работяги крестьянского происхождения
*дай покурить, дай папироску
*цэк! – оставь докурить
*удавленик - еврей
*танцевать - бежать
*фанфан –дурак
*хавло – рот
*танковать – наглеть
*наступить на хвост - обидеть
*гнида – ничтожество; зек, не способный постоять за себя
* скворечник - рот
*in two hands… quickly boys, at once! – в две руки… пошевеливайся, пацаны, мухой!
*кнокать – признавать превосходство, авторитет
*глина – кал
*туба – смотри! поглядывай!
*степан - топор
______________________________________________________
Николай (Карло) Семёнович Чхеидзе (1864, с.Пути Кутаисской губернии, ныне в Грузии) — (7 июня 1926, Левиль, близ Парижа) 
Из дворян. Окончил кутаисскую гимназию. В 1887 году поступил в Новороссийский университет, откуда был исключён за участие в студенческих волнениях. Позднее поступил в Харьковский ветеринарный институт, откуда в 1888 году также был исключён.
С 1892 член социал-демократической организации (известной как «Месаме Даси»), в 1898 вошёл в РСДРП, с 1903 меньшевик. В 1898 переехал в Батуми, где работал инспектором муниципальной больницы. В 1898—1902 был гласным батумской Городской думы, членом Городской управы. В 1902-1905 — инспектор городской больницы.



6  СЦЕНА
9 марта 1902. 8-50


С улицы послышался глухой отдалённый шум, словно море приблизилось. Все заключённые бросились к единственному окну. Первым успел, конечно, шустрый Вошка, за ним следом рабочий Василий – он ближе всех стоял. Стратегически важные места они заняли, но увидели только кусок серого неба: небольшое окно располагалось высоко от пола. Шум нарастал, стали разборчивы отдельные выкрики. Любопытство подсказало зекам простой выход. Нашлись самаритяне, которые подставили свои спины под сапоги молчаливо утверждённых депутатов – Василия и Вошку – от различных групп населения. При условии, что они будут вслух описывать происходящее снаружи.

- У, бля! Скинько мозолей* повылазило! И бабано’в!*
- Ого, сколько народу! Вся улица битком! Тыщи и тыщи! И флаги, флаги… Вижу Учителя. Он с учениками в первых рядах.
- Эт вон тот недомерок в масолке*? Ну, кандей* его ждёт.

В камеру проникли возгласы: «Работу давай!», «Долой царя!», «Освободите наших товарищей» и донеслись не очень стройные звуки песни: «Смело, товарищи, в ногу. Духом окрепнем в борьбе. В царство свободы дорогу…»

- Это что-то новое! Мы ещё не разучивали. Кто-нибудь знает слова?
- Тише вы там! Дайте послушать.

     «…Долго в цепях нас держали,
           Долго нас голод томил,
           Черные дни миновали,
           Час искупленья пробил!»

- Здоровски! За душу берёт! Смерть сатрапам.
- Смотрите, прямо у наших ворот остановились. Кричат что-то. Ага. «Свободу политическим узникам!», «Без них не уйдём!»
- Эт вы, бабаны*, штоль политические? А мы чё, нет рази?
- Эй, товарищи!!! Привет вам от узников! Освободите нас!
- Привет, герои! Мы пришли за вами! Мы вас не покинем! Не уйдём, пущай всех берут!
- Не возьмут! Здесь битком, мест больше нет!
- Чур, братва, хозяин*! С кумами*. Во, кучеряво*-ть - можно прям граблёй* до папахи достать! Щас ничтяк бы бонбочку…

- Кто-то в мундирах появился. Впереди полковник. Наверно, начальник тюрьмы. С ним главные жандармы. Ага, Трейница вижу. Кричит нашим, чтоб немедля расходились, флаги убрали. А то вызовет солдат… Никто не уходит. Сзади ещё напирают. Городовых теснят. Кричат «Бей их! Долой тиранию! По мордасам!»… Хотели, видно, нашего пророка сцапать, а вот хрен – откуда-то крепкие робяты выскочили с палками…  Ух-ты, братцы – наши жандармов бьют! Прямо в хари. Шашки срывают! Победа!!!

- Отец, позырь - там в гуще другой хипеж пошёл… Хоп!* Мутовка* в натуре! А вон ещё одна! Братаны, черти меж собой месятся*!
- Это так… Побочные пары’… Товарищи, кто-то на коляске к тюремному начальству подъехал… Уехал… Жандармы оцепление снимают. Побежали куда-то. Ага, в ворота. И начальники туда.
- Туба!* Балдохи* канают!

Слышится строевая песня: «Шёл я речкой, камышом. Видел милку нагишом».

- Товарищи, солдаты идут. Много. Винтовки со штыками… Цепью встали, в два ряда. Стоят… Наши забурлили…

С улицы доносятся истошные визги женщин, которым из толпы не выбраться, и басовитые крики: «Бей их, робяты! Хватай винтовки! Не посмеют в своих стрелять, в безоружных! Пугают только! Не дрейфь, пролетарий – ничего не сделают! Куда, трусы, предатели!» А громче всех певучий баритон: «Нэльзя бэжать, товарищи! Стойте тесно, стеной!»*

- Слыхали слова Учителя? Нельзя, говорит, бежать. Это позор. Счас отступят, гады. Освободят нас.

Словно откуда-то издалека, с неба, прозвучала протяжная команда: «Ро-о-ота  товьсь! Горнист!»  В наступившей вдруг тишине три раза пропел тоскливый рожок. «Первая шеренга, на коле-е-ено. Цельсь! Пли!»

В глубине камеры старый бродяга с разбегу ударился головой о стену, и, не издав ни звука, мешком свалился на каменный пол. И опять никто этого не заметил. Кроме грузина в дорогом пальто, который метнулся на помощь, потому что, помимо членства в батумской Городской думе, был немного врачом, немного ветеринаром.

______________________________________
*мозоль – крестьянин
*бабан – мужик, работяга
*масолка – шинель, пальто
*кандей – карцер, изолятор
*хозяин – начальник тюрьмы
*кум – тюремный офицер
*кучеряво – удачно
*грабля - рука
*хипеж – шум, скандал, заваруха
*хоп! – да, точно, согласен
*мутовка – драка
*меситься – драться
*туба! – смотри!
*балдох – солдат

*Несколько подробнее о событиях того утра можно прочитать в пьесе  М.А.Булгакова «Батум».

*Текст песни «Смело, товарищи в ногу» написал Леонид Петрович Радин в 1896 или 1897 г.



7  СЦЕНА
9 марта 1902.  12-35


То, что наши переводчики с визуального на вербальный увидели после трёх ружейных залпов, описывать тяжело. Коротко и сухо: около полусотни тел мужчин и женщин остались неподвижно лежать на проезжей части мертвыми и тяжелоранеными. Ещё десятка два с криками и стонами поползли, поколыляли за разбегающимися «бунтовщиками», оставляя за собой кровавые дорожки. Этих живых отлавливали городовые и санитары, грузили в подводы.

Население камеры, услышав пальбу, немедленно скинуло своих представителей со спин и карабкаясь друг на друга полезло к окну. Всем хотелось своими глазами увидеть, чтобы ужаснуться произволу царёвых убийц.

Непонятный барин-грузин, обхватив свою чёрную голову длинными пальцами, неподвижно сидел рядом со стонущим и бормочущим стариком. Голова бродяги  была перевязана шёлковым дорогим шарфом, уже напитавшимся тёмной кровью. Чудак оказался просто бессмертным, словно Кащей. Уголовники, которые быстро потеряли интерес к событиям во внешнем мире, тут же его так и окрестили – Кащей. Прежде имени у него не было.

Остальные откровенно предавались отчаянию: горевали, даже плакали навзрыд, вспоминали близких. Хватали себя за грудь, горло и кричали в потолок: «Боже! Где ты! Как можешь такое допустить?», «Покарай убийц, убей сатрапов!» и «Что же делать?»

Так продолжалось довольно долго. Но тюрьма жила, и по тюремной почте пришла весть: «ждите большое пополнение». Куда? – забеспокоились зеки всех мастей. – И так сморкнуться негде! Минут через двадцать дверь камеры заскрежетала и впустила комиссию тюремной администрации во главе с начальником. Полковник был крайне раздражён и нервозен.

- Это номер 16?
- Так точно, ваше высокоблагородие.
- Где список? Дайте сюда, капитан!.. Что это? ЭН эС  Чхеидзе?! Николай Семёнович, вы здесь?
- Тут я, тут, Иван Дэнисович.
- Как же это? .. Почему молчите?.. Вот уроды! Да я вас!... Да вы у меня месяц будете парашу на животе таскать!.. Васильев, сукин сын, погоны сниму! Почему не доложил?
- Да ви нэ утруждайте себя, Иван Дэнисич. Я сам захотель. Позавчэра шёль с работы, оказался в толпе и добровольно сдался жандармам.
- Помилуйте, Николай Семёнович! Как можно! В этой вонючей каталажке… На грязных досках… Степовой, освободите немедля!
- Никуда я сийчас нэ пойду.
- Что за блажь, батенька? Вы, конечно, прогрессист, но не до такой же степени!
- До такой, Иван Дэнисич. Я своими глазами должен бил увидэть, организмом почувствовать то, что видит и чувствует простой народ. Прекратим этот бэсполезний разговор. Нэ приму для сэбя никаких преференций. Вызывайте, как всэх, на допрос, доказывайте вину.
- Николай Семёнович! Как вы можете? При этих людях… Вы же их подбиваете…
- Этих людях? А чэм они отличаются от нас? И разве это я их подбиваю? А нэ чьи-то тупые указы?
- Прошу вас…
- Прекратить? Так ви сами не отстаёте. Я сразу это предложил. Продолжим у следователя.
- Ну, как знаете.

Полковник грубо сунул список капитану, так и не дочитав его, развернулся на каблуках и вышел. Из коридора, через ещё не закрывшуюся дверь, донеслось: «В 16-ю не больше десяти. И самых приличных, студентов там… Никаких босяков…»

Дверь закрылась, но не надолго.  Сокамерники успели только по очереди  уважительно пожать тонкую ладонь Нико, как во вновь разверзшийся проём стали с небольшими промежутками заходить новые лица. Числом десять. Забастовщики встречали прибывающих радостно, с объятиями, тычками и крепкими рукопожатиями.  Блатные смотрели на это угрюмо, даже злобно, но их доля ещё уменьшилась, да так, что оставалось молча скрипеть зубами.

Когда вошёл последний арестованный, рабочий Василий вдруг радостно вскричал:
- Учитель, это ты? Я так рад!.. то есть, сожалею… Нет, рад!
- Теперь всё прояснится, ребяты! Всё будет хорошо!
- Товарищ Коба, что это было? Они стреляли в народ? Ты ж говорил, что не посмеют!

Коренастый молодой грузин с сухой левой рукой и быстрыми глазами прежде, чем ответить, цепко осмотрел каждое лицо, пожал каждую протянутую руку. Никто не посмел его фамильярно обнимать или хлопать по плечу. Почтительно здоровались, некоторые кланялись, и отходили. Увидев Нико, Коба даже бровью не повёл, а просто кивнул: «Здравствуйте, товарищ Карло». Затем вышел на середину.

- Да. Они посмэли. Да. Они убили 14 наших братьев и сестёр. Отныне нэ будэт им пощады! О нас тэпэр напишэт «Искра» и раздует пожар по всей России. Ви - герои! Вами будут гордится дэти, живя в свободной, справедливой стране! Ми сами будэм собой гордится! И пэрвое, что ми сдэлаэм, когда сковырнём проклятий трон – поставим памятник сэгодняшним жертвам. Почтим, товарищи, мучэников рэволюции молчанием.

Все, кто сидел и лежал, встали, кто стоял - выпрямились. Даже блатные приподняли зады с нар – не посмели противопоставляться.

Молчание затянулось, и другой грузин, Николай, с тайной кликухой «Карло», его нарушил, с вызовом обратившись к «учителю».
- Что, товарищ Коба, доигрались? Кровь этих невинных не только на руках солдат, людей подневольных. Приказали – стреляют. Эта кровь – на ваших с приятелями руках. И особенно на руках этого вашего оголтелого экстремиста Старика, который хочет из союза честных людей сделать отряд боевиков. Нельзя разгонять телегу со сломанной осью до ста миль! Она разобьётся. Постройте сперва могучий паровоз. Тогда он и сам разгонится.

Все с напряжённым вниманием ждали, что ответит Учитель. Услышанное поколебало безграничную веру. Многие даже внутренне согласились с холёным барином, хотя и не подозревали, что он недоучившийся в трёх институтах студент из крестьянской горной деревушки. Коба усмехнулся, не спеша достал короткую трубочку и закурил.

- Телега, говориш, товарищ Карло? Что ж. Будэм ждать, товарищи, когда у телеги ось сама срастётся? Или подождём, когда господа Чхеидзе и Рамишвили* нам из этой телеги паровоз построят? А, может быть, поедем таки побыстрее в будущее на телеге, смело глядя впэрёд? А поломается ось – две новых поставим. С запасной парой. А, братцы?

- Верно, Учитель! – раздалось несколько голосов, но большинство с невиданным напряжением мозгов продолжали молча следить за спором. Слишком свежо было воспоминание о трупах на мостовой.

- Да, мы знаем, какие вы ловкие демагоги. И, возможно, вам удастся увлечь часть народа броскими лозунгами, спекулируя на его нищете. Причём, самую расхристанную часть, которой ничего не свято и которой нечего терять. Но одумайтесь! Мы тоже зовём народ в прекрасное будущее, но не подгоняем кобылу-историю вилами в бок! Наш путь длиннее, но он естественный. С постепенным, но верным улучшением жизни. А ваш путь – это горы трупов! И кровь, кровь, кровь!

Случилось непонятное. Почти всё население камеры вышло из оцепенения и стало медленно смещаться в сторону высоколобого бородача с гневными, но добрыми газами. Шаркающую тишину вдруг испортил старческий надсадный голос Кащея из угла:

- Отойди от нас Сатана! Врёшь, Антихрист! Думаешь не божеское, а человеческое. Что пользы человеку пригрести весь мир, ежели душу свою предаст?

    Спор закончился. Все бывшие бунтари сгрудились около бывшего студента Нико. С Кобой остался, растеряно хлопающий глазами, Василий и, почему-то, все уголовники, злым прищуром отвечающие на взгляды рабочих. Шустряк Вошка прижался к сухой руке Кобы и снизу вверх восторженно заглядывал ему в рябое лицо. Неужели он что-нибудь понял из заумной разборки? Или тут звериное чутьё внеклассового элемента?
    Коба презрительно смерил взглядом бывшую паству и повернулся на каблуках. Уголовники услужливо отвели его в свой козырный угол и начали о чём-то бойко шептаться. Николай-Карло собрал вокруг себя мужиков и стал подробно втолковывать им, как надо вести себя и что говорить на допросе.

После вечерней параши и баланды, все задумчиво и быстро отошли ко сну. Свет потушили. Николай Семёнович прокрался к лежавшему на холодном полу, раненному старику и отвёл его на своё место на деревянном помосте. Укрыл своим драповым пальто, а сам, отойдя в сторону, прислонился спиной к стене и крепко заснул.

Утром камеру разбудил чей-то истошный вопль. Припадошный Кащей бессмертный лежал в луже крови с перерезанным горлом. Ботаньем в железную дверь разбудили надзирателей.

После этого случая босяк Вошка почему-то очень сблизился с товарищем Кобой и был принят в близкий круг 12-м учеником. В следующей повести про акты экспроприации в Баку и Тифлисе он, наверное, будет не на последних ролях.

_______________________________________________________________
*Исидор Иванович Рамишвили, из грузинских крестьян, родился в 1859 году.  Окончил Тифлисскую духовную семинарию. Был преподавателем в Батумском  грузинском училище, а затем во Владикавказском городском училище. Депутат I Государственной Думы от Кутаисской губернии.  В 1905 году  дважды был заключён в метехский замок. Социал-демократ.
           Подписал "Выборгское воззвание" 10 июля 1906 года в г.Выборге и осужден по ст.129, ч.1, п.п.51 и 3 Уголовного Уложения.