Не линяет только солнечный зайчик

И мне стало стыдно!
Мне очень стало стыдно! Потому, что я пропустил день рождения «солнечного зайчика». Верней, «грустного солнечного зайчика, каковым была для меня Новелла Матвеева.
Да, время прошло. И от тех дней, когда пелось:
- Все сказано на свете:
Несказанного нет.
Но вечно людям светит
Несказанного свет.
Помню, дальше текст мне не нравился. А эти строчки напевал, напевал…
И еще. Я ее себе представлял тоненькой-тоненькой. С огромными глазами. Представлял… Я ведь ее никогда не видел.
И вообще спутал с Камбуровой. Вернее, не совсем спутал, но когда Камбурова запела:
- Любви моей ты боялся зря,
Не так я страшно люблю.
Мне было довольно видеть тебя,
Встречать улыбку твою…
Я понял – это она! Вообще, я никогда не встречал такой внутренней похожести автора и исполнителя!
Но это было потом. А пока… Я слушал песни Новеллы Матвеевой и придумывал, придумывал ее.
Ее воображение…
-  В моих мечтах пестрей была цесарка,
И лев желтей, и толще бегемот...
Ну что за слон? Вот мой - придуман ярко:
Мой вашего - хвостом перешибет!
Как не похож на призрак, на мельканье
Воображенный мир, где я жила…
И я представлял себе этот мир в виде страны-не страны. Но любимой и далекой.
- Набегают волны
Синие:
- Зеленые!
- Нет, синие!
Как хамелеонов
Миллионы,
Цвет меняя
На ветру:
Ласково цветет
Глициния,
Она нежнее инея:
А где-то есть земля
Дельфиния
И город
Кенгуру…
Но наш мир был жесток. И кораблик, на котором можно было бы добраться до страны Дельфинии оказался…
- Я мечтала о морях и кораллах.
Я поесть хотела суп черепаший.
Я шагнула на корабль,
A кораблик оказался из газеты вчерашней…
Ох, эта обида вчерашних газет, со вчерашними скучными новостями, с прошлыми датами и ненужными торжествами. Именно торжествами. Именно! Потому что, праздников у тех, о ком тогда писали первые страницы всегда вчерашних газет, праздников не бывает.
А у нас?
Бывали. Иногда. А еще случались – правда-правда! – чудеса.
 - …Но втолкуй нам, что черное черно,
Растолкуй нам, что белое бело.
А ночь над цирком
Такая, что ни зги;
Точно двести
Взятых вместе
Ночей,
А в глазах от усталости круги
Покрупнее жонглерских обручей:
Ах ты, фокусник, фокусник, чудак!
Поджигатель бенгальского огня!
Сделай чудное чудо,
Сделай так,
Сделай так, чтобы поняли меня!
Ее понимали…
И я, мне кажется, ее понимал. И пел вместе с друзьями:
- …По дороге позабыли
Кто украл а кто украден
И одна попона пыли
На коне и конокраде
Никому из них не страшен
Никакой недуг, ни хворость
По ночам поют и пляшут
На костры бросают хворост…
И еще. Знаете, мне обидно. Обидно, что когда-то хороший писатель оказался сволочью. Я говорю об Анатолии Гладилине, который в своих мемуарах, приписав себе всю заслугу в «открытии» Новеллы Матвеевой, рассказал жуткую историю о полуграмотной, жуткой домработнице, не ведавшей, что такое нижнее белье.
Негодяй!
Зачем это ему было нужно? Славы мало? А вернее, наверное, потому, что никогда-никогда, кому бы он душу не продавал, не сказать ему:
- …А я еще живу минувшим днем,
Танцую про себя, отстав от танца,
Бегу за убегающим огнем:
«Стой, солнце, я прошу тебя: останься!».
 …Вообще Новелла Матвеева происходит из знаменитой литературной семьи русского Дальнего Востока: ее дед Николай Петрович Матвеев-Амурский, был поэтом и автором первой "Истории города Владивостока". Ее мать, младший брат Роальд Николаевич, ее дядя Венедикт Николаевич, супруг - тоже поэты... (с).
Так что, никаким Гладилиным и не светит.
Потому что она – солнечный зайчик. А солнечный зайчик всегда ярок и замечателен.
- …А весной линяют разные звери.
Не линяет только солнечный зайчик.