Сложности перевода

Отец погрузился на рыжий кухонный табурет, широко расставил ноги, набрал в грудной ящик побольше воздуха и начал так:
— Ты думаешь, сынок, что умнее всех?  Мнишь, что знаешь, как мир устроен, и все вокруг тебя — дураки сплошные и придурки.  Воображаешь, что мы, твои родители, вчера родились, лаптем щи хлебаем, не рубим, не сечем, не догоняем, не имеем представления, что творится на свете, темные, как сто подвалов, тупые, как сибирские валенки, серые, как тамбовские волки.  Живем по старинке, носим воду решетом, жуем портянку, мышей не ловим и годимся только на свалку.  Зря только хлопаем ушами по щекам, а тебе вешаем лапшу на уши. 
Ты считаешь, что ты соль земли, пуп мироздания, единственный свет в окошке и луч света в темном царстве, звезда в ночи, роза меж лопухов и бурьяна, сердце и печенка, ангел во плоти, чудо из чудес, зеркало всех совершенств, мимолетное виденье и гений чистой красоты, изумруд яхонтовый, зернистый жемчуг, алмаз в золотой оправе, чистый кристалл, ясный месяц, чудо в перьях и солнце в небе, и все к тебе и должны относиться соответственно. 
Чепуха на постном масле! Только для родителей ты представляешь какую-то ценность, и все!  Только для нас, поскольку мы тебя своими руками родили и вырастили на свою голову.  Остальным на тебя наплевать с высокой колокольни, начхать и растереть.  Поверь своему отцу, который знает жизнь.
Тебе кажется, что каждому встречному и поперечному с первого взгляда ясно, какой ты белый и пушистый, что на тебе перст судьбы, улыбки муз, благословение богов, надежды человечества, лавровый венок и алмазная тиара?  Так ничего подобного! 
Ты — зеленый и необстрелянный, у тебя молоко еще на губах не обсохло, от горшка три вершка.   Ты наивный, как майский жук, свежий, как огурец, молодой, необученный, необкатанный, неопытный, неуклюжий, небритый и небитый.  Смотришь на жизнь, как баран на новые ворота и ветер бродит у тебя в голове. 
Вот уйдешь из-под крыла, вылетишь из гнезда, свалишься с небес на землю и увидишь, как тебя будут толочь в ступе, тереть об асфальт, гонять, как сидорову козу, вздрючивать, жучить, щучить, выбивать из тебя дурь, сгибать в бараний рог и в подкову, шерстить, варить в щелоках, протаскивать сквозь огонь, воду и медные канализационные трубы, топтать надежды, выбивать бубну и душить прекрасные порывы.  Готовься к настоящей жизни!  Впереди у тебя — серые будни, оторванные годы, ночи без просвета, дым без огня, Пьер без ухов, глас без послушания и... и… — отец перевел дух.
—... и язык без костей,  —  добавила мама. — Люди всегда готовы обвести вокруг пальца наивного дурачка, как ты: всучить кота в мешке и журавля в небе, подсунуть свинью, надуть, объегорить, облапошить, обделить, надурить, прокатиться нашару, воспользоваться твоей неопытностью и добротой, нажухать, сдать крапленые карты, заломить цену, содрать три шкуры, снять пенки, слизнуть сливки, наврать с три короба, насочинять сорок бочек арестанта, обобрать и подогреть...
— Подобрать и обогреть?
— Нет, наоборот, напоить до бесчувствия, заговорить до полусмерти, усыпить бдительность.  Ты уши не затыкай, мы все равно до тебя докричимся, достучимся, добьемся…  —  мать перевела дыхание, и опять вступил отец:
— Мы с тобой так откровенно говорим, не для того, чтоб тебе морочить голову, капать на мозги, действовать на нервы и мотать душу, а чтоб поделиться бесценным жизненным опытом, который собирали по крохам, золотникам, по зернам, каплям и крупицам, и зарабатывали собственным горбом, кровью и потом, тяжким трудом и мозолистыми руками.  Конечно, в свои девятнадцать ты думаешь, что ты стреляный воробей, тертый калач, пуганая ворона, умная Эльза, храбрый портняжка, премудрый пескарь, хитрый змий, и швец, и жнец, и на дуде игрец.  Помню, сам был такой в этом возрасте.  Но послушай родителей... — он еще возвысил голос.
Сын вежливо кивнул, сдвинул на затылок наушники и выключил портативный радиоприемник:
— Очень интересно, Дэд, но я не все понял.  Скажи по-английски...  Мам, я могу иметь один больше чашку кофе?  (Он старательно и медленно выговаривал слова, будто косноязычный, обращающийся к глухим.) Я есть столько голодный, могу слопать лошадя.
Родители беспомощно переглянулись.  Мать вздохнула, налила кофе и подвинула бутерброды.  Отец откашлялся, поднял палец и важно произнес, тоже очень медленно, подбирая слова:
— Take care, son! Life is… is… was…
— Life is tough… и как это? and difficult!  — Добавила мама. -We love you .
— Да, love you, — повторил отец как слабое эхо.
— O'k!  I love you too,   — согласился сын и опять надел наушники. 
Поговорили.

  Take care, son! Life is… is… was… (англ.) — Береги себя, сын.  Жизнь это…
  Life is tough… and difficult! (англ.) — Жизнь тяжелая… и трудная!
  We love you. (англ.) — мы тебя любим.
   O'k!  I love you too, (англ.) — хорошо! Я вас тоже люблю.

2004