Эх, гуси, гуси... часть5 Пламя разгорается

                Свежие новости или чем кормят красноармейцев.
Год 1918 положил начало великому расколу на земле Российской. Бывали на Руси и ранее смутные времена, когда вместо внешнего врага воевали русичи со своими соседями, а то и со своей кровной родней. Такой, однако, войны, которая бы затронула, почитай, каждую семью и вбивала клин между родными братьями, между отцами и детьми, не было до этого. Не было раньше такого накала взаимной ненависти,  когда бывшие друзья и соседи вырезали иногда друг друга  семьями и сжигали целыми деревнями.
Все это на себе Нижнедобринские жители ощутили несколько позже, чем, скажем, казаки донских станиц. Слава Богу, их деревня была чуть в стороне от самых первых, острых событий борьбы за власть в стране. Однако и страна была одна, и время было одно. Страшное колесо российской смуты докатилось и до них.      
Пореченский край  Нижней Добринки  в июне 1918 года, был слегка взбудоражен. Прошел слух, что на побывку приехал Егорка Анучин, который воюет за красных. Вечером прибежал к Кирсановым Федотка, сын дяди Фёдора Турчёнка, который Митяю доводился, стало быть, троюродным братом. Однако по деревенскому укоренившемуся обычаю обращение младшего к старшему должно быть почтительным.
- Дмитрий Петрович, родители просили вечером, как с делами управитесь, к нам пожаловать. Егор Васильич Анучин  будут об жизни рассказывать. С нашего края всех стариков, которые ходячие, позвали, мужики сродственники тоже все будут. Так что приходите.
Митяй оторвался от вывозки навоза из конюшни, вытер пот и спросил у Федотки,-
-А ты сам-то Егорку видел?
- Видел, своими глазами, ей Богу,- перекрестился пацаненок.
- Ну, и какой он стал?
- Стали, Егор Васильич, очень видные. На вороном коне приехали,  в сапогах богатых, ремни крест-накрест, ливорвер в жёлтой кабуре, шашка в серебряных ножнах, фуражка с лаковым козырьком, а сами они теперь с усами.
- Да  и мы не без усов,- усмехнулся Митяй.- Ладно, приду.
Вечером, как стемнело,  и дома отужинали, Митяй засобирался к Турченкам. 
- Ты уж, Митя,  пораньше постарайся,- попросила его Маша, увидев, как он засовывает в карман штанов бутылку самогона. -  Я скучать без тебя буду.
- А ты, не больно то, скучай, - встряла свекровь ее Евдокся, вон бельишко лучше  в корыте простирни, да поросятам болтушку свари, вот и не скучно будет.-
Митяй, надел картуз и вышел из дому,  ничего не сказав.
Вести до Нижней Добринки, стоявшей в стороне от железной дороги и телеграфа,  доходили плоховато. Еще год назад, бывало, чтобы последние новости узнать, достаточно было в трактир зайти. Там и пивка можно было выпить, и водочки, и закусить, ежели кто желает, а главное услышать, что в мире делается и людской комментарий к новостям. Однако трактир после запрета продажи водки на вынос понемногу захирел, а потом, полгода назад и вовсе закрылся.  Поэтому, когда случалось приехать человеку из большого города со свежими новостями, то собирались у кого-либо из родни, где места побольше. Приходили и родственники, и друзья. Уважаемых и почтенных приглашали особо - и уважение оказать, и  их суждение послушать.
У Турченков собралось  человек двадцать пять. Почитай, что как на свадьбу. Во главе стола сидел Фёдор, а рядом с ним гордо восседал, действительно одетый в новенькую офицерскую форму и победно поглядывал на всех, Егорка Анучин. 
- Здоровы будете, хозяева, - сказал Митяй,  войдя в горницу, где уже стоял нетрезвый гомон мужиков, и табачный дым висел сизым пластом под потолком, не успевая уходить в приоткрытое окно.
На столе стояло несколько бутылок с самогоном и брагой, и была приготовлена немудрящая закуска: нарезанный ломтями подовый тёмный хлеб, зеленый лук, сало розовыми ломтями, да чугун картошки в мундирах. Граненые стопки зеленоватого стекла у кого уже были пусты, а у кого ополовинены.
Митяй подошёл к дальнему концу стола, достал из кармана и выставил на него свою бутылку, обнялся с крёстным и протянул руку Егорке.
- Вон, ты какой, стал.-
- Какой? – улыбаясь, спросил Егорка.
- Важный. Заматерел даже немного, есть, на что приятно  посмотреть.
- Ну,  посмотри, а для начала, давай выпьем за нашу дружбу и новую жизнь,- Егорка привстал, наливая по рядом стоящим стопкам самогон. Опрокинули по одной. Мужики  на скамье раздвинулись, и Митяй сел в общий ряд на освободившееся место. Напротив важно выпятив грудь, сидело трое стариков: один в жилетке, двое в чистых свитках с Георгиевскими крестами на груди. Они уже подвыпили и сидели, опираясь на свои палки, щуря подслеповатые глаза.      
- Дак что же это за жизнь там такая новая, за которую мы сейчас с тобой выпили? - спросил Митяй у своего бывшего друга.
  Егорка приосанился, поправил для важности негустые еще усы, которые,  видно,  недавно начал отпускать и заявил,-
- Живете вы тут как в лесу, молитесь колесу. Про революцию-то, небось, слышали?
- Это про которую? - поинтересовался кто-то из сидящих за столом.
- Про Октябрьскую. А власть, сейчас какая?
- Это где? У нас так никакой. -
- Вот-вот, а почитай по всей России сейчас Власть у Советов рабочих и крестьян. Кто был ничем, тот станет всем, слыхал? Это вот про нас-
-Что-то мы никого пока из новой власти-то не видали. Чем же она хороша, чем лучше старой?
- Эта власть, братцы, заводы и фабрики отобрала у буржуев и отдала рабочим. Землю велено отдать тем, кто ее обрабатывает, значит крестьянам.-
- И ничего платить за нее будет не надо?
-Ничего.
Это известие произвело на всех впечатление, даже на стариков, которые стали прислушиваться к Егоркиным словам.
- А на что жить тогда будет ваша советская власть? - спросил зажиточный в годах уже мужик по фамилии Куратов, - Ей же надо будет армию и полицию содержать, да и много еще чего.
- Этого я не знаю, может налог какой – нибудь не очень большой.
- А что, в городах рабочие теперь в деньгах купаются?- спросил опять Куратов, - Они и раньше против нашего,  не в пример богаче жили. Чуть не у каждого в дому швейная машинка,  а самовары то у всех и бабы не работают, только детишков ростют. Так сейчас, поди, у них денег- куры не клюют?
- Ты с чего взял-то?- нахмурясь, спросил Егорка. – Голод в городах, народ нищенствует.
- Так ведь ты ж сам сказал, фабрики теперь рабочим принадлежат, а налогов платить не надо, так все в деньгах купаться должны.
Куратов мужик был грамотный и, как про таких говорят, «тёртый». В его участливо - вопросительном тоне явно звучала солидная доля ехидства. Похоже, было, что в отличие от остальных, он уже кое-что слышал и о революции, и о советской власти. Егорка смутился,-
- Скажешь тоже. Никто в деньгах там не купается. Я ж говорю: едва с голоду не подыхают.
- Что ж так-то?
- Фабрики стоят. Мало, какие запустить удалось. Денег это точно много. Они «керенки» называются. Только на них не купить ни хрена. К вам сюда тоже, небось, попадали?
     - Ты, вот что объясни, мил человек. Хозяина прогнали, фабрику запустить не умеем. Инженеров тоже разогнали, своих советских не выучили, старые деньги были плохие и их было мало, новых много, но ничего за них не купишь, дак, на хрена, тогда ваша революция?
- Ты мне контру тут не разводи, - закричал на Куратова изрядно захмелевший Егорка, лапая у себя за спиной сползшую кобуру нагана.
- Вот вам и власть ваша советская. У самого молоко на губах не обсохло, а туда же - уже рот норовит заткнуть револьвером. Тьфу, - плюнул он на пол в Егоркину сторону и, надев картуз, вышел из избы, хлопнув дверью.
- Вот вам, видали? Вот из-за такой контры и стоят фабрики и заводы, и нет в городах хлеба. Потому что поднялась вся эта мразь, все баре, да купцы, офицерьё из дворян и другая нечисть против советской власти, и мешают ей устроить жизнь, чтоб всем в ней было хорошо, - громко и отчётливо произнёс Егорка постукивая стволом нагана, который он наконец выдернул из кобуры, по дубовому столу.    Ясно было, что эту заученную фразу он уже произносил не раз и не два. – Надо бы пойти и шлёпнуть этого гада Куратова, как врага советской власти.
- Ты, племяш, это брось. Убери револьвер и выбрось эти мысли из головы. У него старший сын недавно с фронта вернулся. То ли сбежал, то ли отпустили, однако пришёл с карабином на плече, да его двое братьёв младших подросли уже, так что батьку в обиду они не дадут. И вообще, держи себя поскромнее. А то ты тут дров наломаешь и опять к своим  советским друзьям уедешь, а мы тут расхлёбывай. У Куратова свой  племяш тоже где-то сейчас воюет, то ли у Корнилова, а то ли у Краснова. Подъедет с взводом казаков, и порубают всех, кто его сродственников забижал.
- Волков бояться в лес не ходить, - пробурчал Егорка, засовывая револьвер в кобуру, -всыпали мы белой гвардии  с товарищем Думенко и комкором Егоровым по самое дальше некуда. Ростов мы взяли, Новочеркасск тоже. Гнали их до самого Екатеринодара.
- Напрочь разбили?
- Разбили бы, если бы не кубанцы. Донские казаки- те, кто как, кто на чьей стороне воюет. Ставропольские тоже- кто туда, кто сюда. Честно сказать, не все за нами идут. Атаман Каледин хотел,  было,  донцов под ружьё всех против советской власти поставить, а не тут-то было - шуганули его донцы, пришлось ему пулю в лоб себе пустить, а то бы те сами его кончили. А вот кубанские, те почти все за белыми пошли. Известное дело, у них земли богаче, боятся их потерять. Вот они в Екатеринодаре оклемались и новых сил под свои знамена набрали. Но ничего, Советская власть ведь с Германией мир подписала. Сейчас силов поболе будет. Думаю не долго они продержаться.  Две недели назад Армавир, когда брали, я на тачанке был, патроны подавал. Сколько мы их конницы положили, думаю, не один десяток будет. Зацепило меня тогда маленько. Зато вот видишь, отпуск дали, своих повидать.
- Это, что такое,  за тачанка?
- А это,- дядя Игнат,- штука такая теперь в Красной армии есть. Что такое бричка знаешь?
- Знаю, как не знать.-
- Вот представь такую бричку, запряженную парой, а то и тройкой хороших лошадей. Впереди ездовой, с вожжами сидит, а сзади на ней пулемет «максим» с пулеметчиком и подающий при нем. Настигать такую тачанку даже по степи и то не сподручно, когда пули веером из нее летят, а уж по дороге и вовсе гиблое дело, считай верная смерть.
- Так вы что, с этими тачанками только отступаете?-
- Ну, ты сказал,-  засмеялся Егорка,- тачанка в атаку вместе со всей конницей идет. Только перед тем как должна с врагом сшибка произойти, нужно суметь её развернуть пулеметом к врагу. Тут от ездового многое зависит. Раньше развернёшь, они если поймут маневр,  уйдут из под огня, а припоздаешь, в капусту тебя самого изрубят, охнуть не успеешь, вот так вот.
- Ну а белые крепко бьются?
Егорка задумался, видно было, что противоречивые чувства его переполняют. Потом взял стакан, плеснул в него самогона, опрокинул в рот, закусил огурцом и только тогда произнес, махнув рукой, -  крепко. Умеют гады воевать. Только и спасает пока, что каждый генерал у них себя спасителем России видит. Если, не дай бог, в одну кучу соберутся, тяжко нам будет. Но и мы не лыком шиты. Тем более что, многие офицеры, из тех, что из не богатых вышли, на нашей стороне воюют.
-И что ж они насупротив своих воюют? Это как же так?
- Воюют как следует,  им от белых ждать милости совсем не приходится. Те, ведь что,  если пленных рядовых они, бывает, выпорют и отпустят, а то в свой сразу строй ставят, то пленных офицеров из бывшей царской армии кончают сразу.
- Да, крепенько вы друг за друга взялись, кровушки много прольётся,- произнёс один стариков, с двумя крестами на груди. – Русские всегда крепко с врагами воюют, а всего пуще друг с другом.
- Это ты про что, Нил Поликарпыч? - спросил Митяй, внимательно вслушиваясь и вглядываясь во всё происходящее.
- Да, про то. Ты старину вспомни: хоть Кондратия Булавина, хоть Разина Степана Тимофеевича, хоть Пугачёва Емельяна, а Наливайко, а Кармелюк? Всё это была кровь немалая.
- Ну, последние-то супротив прежних,  пожиже были, однако кровушки русской,  да  душенек загубленных, у них на руках тоже не на одну сотню счёт,-  заметил другой старик с одним крестом и густой седой бородой из которой торчала самокрутка. 
- Что-то я не помню, - заметил Митяй,-  чтоб нам в школе про Булавина или Наливайко рассказывали.
- Может и не рассказывали, а войны были. О них былины да сказы остались.
- А как думаешь, Егор, - спросил Турченок, война эта у вас надолго?
- Не думаю, пополнение к нам каждый день сотнями прибывает, продотряды провиант везут, с заводов боеприпас.  Народ за нами, а не за белыми идёт, значит, скоро наш верх будет, где ж им подкрепление то брать? А мы с каждым днём всё сильнее и сильнее. 
- Слыхать, было, что Тихорецкую они у вас обратно забрали и главный у них теперь генерал Деникин, а этот воевать умеет.
- Верно. Тихорецкая сейчас у них. Не сдюжали наши на этот раз, а всё равно верх наш будет. Мы сейчас в Жирнове  стоим.  Отдохнём немного,  свежие силы подтянем и в бой.  Кто хочет за красных воевать, за советскую власть, кому царский режим не нравился,  все к нам идут, в красноармейцы записываться. В Миллерове тоже наш вербовочный пункт открыт. Смотрите, не опоздать бы. Ведь война когда окончиться, всем тогда вспомнят,  кто за кого воевал. Кто при власти будет, а кто в самом низу.
- Слышь, Егорка, а снабжение у вас Красной Армии хорошее?- Спросил его громко Митяй, чувствуя, что хмелеет. Старики и другие мужики замолкли и обернулись на рассказчика.
- Всего у нас вдосталь, - ответил он и опрокинул самогон из стакана в рот,  не глядя в глаза окружающих.
- Всего, это как? – спросил его Савка, рыжий в конопушках парень, одного года с Митяем.
-  Вот так, всего. Кормёжка у нас трёхразовая. Горячая пища обязательно. Жалованье платят регулярно.  Обмундировка- сами на мне видите. По холодному времени еще шинель положена и шапка зимняя. Оружие для всех есть, а ежели у нас чего не хватает, то мы у белых отбираем. Вот шашка у меня к примеру с убитого офицера и кобура с наганом тоже. Честно говоря, и гармонь тоже. Я ее в обозе отбитом у беляков нашел.
- Сбылась твоя мечта. А мясо на обед у вас часто дают?- опять спросил Митяй, уже начиная завидовать этому красноармейцу Егорке и, подумывая, не пойти ли действительно в Красную Армию. Судя по всему там совсем не плохо.  Войне, Егорка говорит, скоро конец, эдак и не успеешь  попробовать той лихой, стремительной жизни, которая есть где-то рядом, не далеко от их Нижней Добринки.      
Егорка посмотрел на него мутными пьяными глазами, голова его слегка начала покачиваться из стороны в сторону. Он криво ухмыльнулся и ответил,-
- Что там, мясо. Мы, почитай, неделю целую гусей жареных ели и самогонкой запивали, а кому гусь не нравиться, курицей закусывали.
-Вот это да,- восхищенно сказал Савка, а мы тут со щей на кашу перебиваемся. Пошли Митяй в красноармейцы запишемся.
- Да погоди ты. Пусть лучше скажет. Вот, к примеру, я в бою коня себе добыл. Война окончится, мне его дадут домой забрать?   
Егорка захохотал,-
- Конечно, дадут. А кто будет хорошо воевать тому двух или трёх, а еще телегу, чтоб было на чем добро везти.
- А ты чего смеешься?- Прищурился Савка, - А вот бабы у вас в Красной армии есть? Или вы без баб обходитесь?
- Как не быть, конечно, есть. Сёстры милосердные, при кухне опять же, в штабе две машинистки.
- Немного. Жди, пока на тебя внимание обратят.
- Так это ж армейская служба, а не посиделки, их много и быть не должно. Зато мы какой город возьмём- все бабы наши.
- Это как, насильничаете, что ли?
Егорка приосанился, поправил усы,
- Они нам сами на шею вешаются. Я вот каких  только не перепробовал, и простых, и купчих, и благородного звания. Ни от кого отказу нет.
- Ух, ты,- восхищенно проговорил Савка,- мне бы так.
- Митяй,- толкнул он соседа в бок, -  а пойдём- ка мы в Красную Армию записываться.
- А что, и пойдём. На мир поглядим, себя покажем, деньжат сколотим, будут нам все завидовать,  - пьяно ответил Митяй, обняв Савку, - А то здесь эдак-вот  вся жизнь мимо и пройдёт.
Егорка изумленно посмотрел на него,
- Ну, Савка ладно, ему тут ловить нечего. А ты ведь женатый и хозяйство у вас в руках держать надо. Как же Манечку ты оставишь? Как вы с ней, хорошо живете?
- Как все живем. Дак и отсеялись уже. - Буркнул Митяй в ответ. – Ты ведь говоришь,  что скоро красные победят и войне конец, вот я и вернусь домой, аль не так?
   - Так, конечно так, - спохватился Егорка. Он опять хлебнул из стакана и закусил недоеденным огурцом, лежащим перед ним на тарелке. - А, ну- ка, дайте мне мою ливенку.
Ему подали гармонь, которая лежала на табуретке возле печки. Пробежав пальцами по перламутровым ладам,  он громко запел. – «Хаз Булат удалой, бедна сакля твоя, золотою казной, я осыплю тебя»…. Мужики, сидевшие за столом вслед за ним нестройно подхватили «Дам коня, дам кинжал, дам винтовку свою, а за это за всё ты отдай мне жену».
 Когда Митяй вышел на улицу вместе с Савкой, звезды уже были как горох. Светила полная луна, заливая мертвенным светом улицы и крыши домов Нижней Добринки.  Мужики неспешно расходились от Фёдора Турченка, обсуждая меж собой услышанное. Митяй шел с Савкой  по улице, слегка поддерживая его за плечи, поскольку тот явно захмелел больше чем он.
Проходя мимо дьяконова дома, Митяй невольно посмотрел на окна и увидел, что в одном  чуть теплиться свет керосиновой лампы. Сердце его невольно стало биться чаще, а в голове вроде даже прояснение наступило.
                Зарекался кувшин по воду ходить.
Они дошли с другом до перекрестка. К дому Кирсановых вела дорога направо, однако Митяй продолжил движение вперед с Савкой в обнимку.
- Митяй, тебе же направо,- проговорил покачиваясь Савка.
- Ничего, я тебя отведу, а то темновато тут, еще споткнешься,-  заботливо слукавил Митяй. У калитки Савкиного дома они расстались, решив, что идут с утра записываться в Красную Армию. Дойдя опять до перекрёстка, Митяй домой так и не свернул. Ноги его несли к дому Комаровых. Тихо приотворив калитку, он прокрался к окну, откуда через занавески пробивался свет и тихонько постучал в стекло. Занавеска чуть сдвинулась в сторону и он увидел бледное, слегка испуганное  лицо дьяконицы Елизаветы, которая всматривалась в темноту двора. Он чуть отошел от стены, чтобы свет луны попал ему на лицо. Елизавета, наконец, разглядела кто это, она охнула, прикрыв рукой рот и исчезла в темноте комнаты, колыхнув занавеской. Через минуту Митяй услышал звук отодвигаемого засова и дверь в дом приоткрылась. Он вбежал на крыльцо, шагнул в сени и обнял покрытые длинным цветастым платком желанные плечи женщины, стоявшей перед ним в ночной рубашке. Они слились в поцелуе и обоих начала колотить дрожь.
- Я знала, что ты придёшь,- услышал он шепот горячих, распаленных страстью губ. - Пойдем в дом, что мы тут стоим,- и он шагнул в темноту комнат, где уже не раз бывал как, в омут, в котором утонули и память, и разум, и клятвы другой женщине.
Далеко за полночь, когда  прощались на пороге, он ей сказал
- А я ведь в армию ухожу, в красноармейцы записываться.-
- Ты с ума сошел?- встревожено спросила Елизавета, - Что тебе нужно в Красной Армии? Что тебе,  с этими голодранцами по пути? Да я их всех ненавижу. Не ходи прокляну.-
- Нет, я решил, а решенье моё твердое.-
- Ну что ж, тогда прощай навсегда, - сквозь зубы произнесла она, глядя на него из приоткрытой двери и опершись на дверной косяк полным своим плечом.
- Может, я еще вернусь, может, не убьют меня.-
- А это мне уже без разницы.-

   Маша проснулась от того, что во дворе бешено залял  Казбек. Она поняла- Митя возвращается и идёт пьяный. Казбек пьяных не переносил, даже Митю, который его принёс в дом от собаки кузнеца и ему, бывало, кидал  кости повкуснее. Загремела дверь. Как это обычно бывает с пьяными, он старался не шуметь и не зажигать свет, чтобы не разбудить домашних. Однако зацепился за пустое ведро, которое загремело в темноте, потом попытался сесть на табуретку и промахнулся,  упав при этом на спину. Тяжело поднялся, прошел в спальню  и сел к Маше на кровать. Она вся сжалась от испуга и поднимающегося в ней чувства отвержения этого пьяного, пахнущего чужими духами и женским телом парня, который являлся ее родным мужем и еще недавно был таким желанным.  Он сбросил с себя одежду на пол и сделал попытку обнять ее, но она отстранилась от него прижавшись к стене.
- Ну и чёрт с тобой, - пробурчал он и захрапел так, что казалось даже окна в комнате зазвенели. Утром  его разбудил стук в дверь. Вошел Савка с  холщевым  мешком, называемым в народе «сидор», за плечами.
- Что, Митяй, проспался?- Тот сидел в нижнем белье на кровати и соображал, что происходит. Потом вспомнил, как ходил слушать Егоркины рассказы.- Ты хоть помнишь, что мы с тобой в Красную Армию собрались?-
- Погоди, а как же всё это?- обвёл взглядом избу Митяй, - На кого бросить?-
- Никуда ваше добро не денется, бабы присмотрят, а война кончится, мы придём. Давай не вошкайся, нам еще до Жирнова топать. –
Митяй вскочил, наскоро умылся во дворе ледяной водой из колодца, которую щедро лил на него Савка, обнаружил на русской печке чугунок со вчерашними щами из которых торчал кусок баранины и с удовольствием съел целую плошку. Нашел в чулане крынку с молоком и ополовинил ее заедая пшеничным хлебом, вторую половину выпил за компанию Савка.
Открылась дверь. В  комнату вошла мать Митяя Евдокся.
- Оклемался, обормот?-
- Ты чего с утра лаешься?-
- Это ты матери так сказал? Совести у тебя нет, а глаза твои бесстыжие. Вон рожа то вся опухла, людей хоть постыдись.-
- Ладно мать, дело прошлое,  собери лучше мне в дорогу «сидор», мы с Савкой пошли в красноармейцы записываться.-
- Это кто же вас надоумил, Егорка? Он всю жизнь балаболом был, нашли кого слушать. У него-то ни кола ни двора, а вас туда чего несет?-
- Жизнь новая, мама, начинается. Боимся, мимо нас пройдёт.-
- Никуда она от вас не денется, а впрочем как знаете, не маленькие уже. –Потом она задумалась и в слух произнесла, - А может и верно. Если их власть победит, так к ней поближе бы быть надо. Вон от Михаила ни слуху ни духу. Сам с фронта не едет и не пишет ничего, может тоже куда подался, поди знай.-
В комнату вошла Маша с двумя ведрами полными воды. Молча поставила их на лавку возле печки.
- Слыхала, милая сношенька, что муженёк твой из дома собрался, может навсегда?- ехидно спросила ее Евдокся.
Маша изменилась в лице, вскинула на Митяя свои изумрудные глаза и тихо спросила,-
- Чем же я не угодила  вам,  Дмитрий Петрович?-
- Да что- ты, Машенька, всё у нас хорошо.
- А всё ли?
- Грех мне на тебя жаловаться.
- То-то вы себя не помня от выпитого,  любушку свою до полночи навещаете.
Митяй аж вспотел от этих слов.
- Да что ты, Маша, что говоришь то? Мы с Савкой вчера у дяди Фёдора Турченка были. Егорка там про службу у красных рассказывал. Да вот хоть у Савки спроси.
- Истинный крест, - побожился Савка, перекрестившись на икону.
- Что, так до утра и сидели, и тётка Марфа вас не выпроводила? В жизни не поверю. А потом, Дмитрий Петрович, таких духов кроме одной вашей зазнобы,  ни у кого во всей деревне нет. Их уж ни с чем не спутаешь. Не стыдно от живой жены по вдовам шастать?
- От хорошей жены, муж из дому на сторону не глядит. Надо было сына ему родить, вот, глядишь, и он бы дома сидел, а не на войну собирался, - прикрикнула на нее Евдокся. 
Митяй молча оделся. Евдокся ему  собрала «сидор» и всунула в руки.
- Ну,  с Богом, сын. Не посрами Кирсановых.
Он закинул мешок за плечо, надел картуз.
- Прощай, Маня, извини, если что не так, давай на прощанье  поцелуемся.
- Лишнее  это, а за всё хорошее, бог простит, Дмитрий Петрович.
-Дак ведь ты жена мне.
- А это уж какая есть, я, думаю, и без моих поцелуев вы не долго скучать будете.
Митрий крякнул от досады, махнул рукой и подошел к ожидавшему его Савке. Два товарища вышли из калитки, закинули «сидоры» за плечи и пошагали по дороге, ведущей на железнодорожную станцию. 
                Красная армия.
Митяй и Савка недолго топали к станции. Версты через полторы их догнал знакомый мужик из деревни, который ехал на бричке и согласился  взять с собой. Так втроем на  сборный пункт и докатили. Здесь уже работали  командиры, комиссары и врачи. Комиссия для них была недолгой, прошли они ее за полчаса, прикрывая горстью срам от строгой врачихи в пенсне и молоденьких сестричек, которые то и дело прыскали со смеху, глядя то на одного, то на другого будущего воина Красной Армии. Проходило здесь призывную комиссию, таких же, как они, человек чуть поболее сотни, молодых парней от 18 до 25 лет.    Митяю, честно говоря,  было голому ходить на людях, не по себе. Видя, что не он один в таком глупом положении, без одежды,  старался делать вид, что это дело для него привычное.  После того, как их сводили на помывку в полевую баню, организованную в палатке, пришел каптер и начал выдавать форменную одежду. Свою было приказано сложить в кучу: белье отдельно, верхнее отдельно. После этого пожилой уже, с седыми усами, каптер в поношенной гимнастерке  выкликал фамилии и парни по одному подходили и брали одежду из разных стопок, лежащих на траве. С бельем проблем не было, а вот штаны и гимнастерку пришлось выбирать подольше, одним мала, у других рукава чуть не до земли.  Путем обменов приобрели все мало- мальски приличный воинский вид. В некоторых штанах и гимнастерках правда обнаружились дырки, судя по виду от пуль, но зато всё было чисто выстирано. Обувь было велено оставить свою и поэтому,  вид у шеренги получился довольно разношерстный: кто в юфтевых сапогах, как Митяй, кто в башмаках, а трое вообще в лаптях явились. Смех, да и только. Потом стали выяснять, кто что умеет  в воинском плане и делить на команды. Тех, кто уже отслужил в армии,  было только шесть человек. Делили их по другому принципу. Сначала выкликнули тех, кто умеет верхом хорошо ездить. С десяток таких нашлось. Весь затянутый в ремни и с шашкой на боку красивый командир лично проверил, что они могут, давая по два круга проскакать на лошади, только после этого забирал себе в команду.  Забрали в кавалеристы и Савку. Он часто гонял лошадей в ночное и хорошо сидел на лошади. С детства привыкший ездить без седла, с одной уздой, он сидел на лошади как клещ, цепко держась за нее ногами и отлично держа равновесие. Его умение командир оценил.
- Строевую выездку пройдешь, хороший кавалерист из тебя будет.
Подошел к комиссару командир в зеленом английском френче с шестью накладными карманами и такого же цвета фуражке. Они о чем –то пошептались и комиссар спросил:-
-Грамотные есть? Кто грамотный три шага вперед.
- Шагнуло человек двадцать, в том числе и Митяй.
-Разрешите я с ними побеседую?- сказал тот, что во френче.
- Пожалуйста,- развел руки и отошел в сторону комиссар в кожаной фуражке.
- Меня зовут Максимилиан Константинович Зайчевский.-
 Кто-то в строю хохотнул:
- Без косушечки и не выговоришь…-
Однако тот, ни мало не смущаясь, продолжал:-
 - Должность моя- начальник связи пехотного полка. Мне нужно отобрать двадцать человек. Мне нужны грамотные бойцы, те кто знают средства связи или кого можно быстро обучить. Ликбез мне с вами проводить некогда. Поэтому, я прошу сделать три шага вперед бывших телеграфистов и телефонистов.-
 Таких нашлось всего двое и они, переминаясь с ноги на ногу, стояли впереди строя, иногда озираясь назад.
-Хорошо,- сказал начальник полковой связи,- тогда выйдите те, кто окончил гимназию или реальное училище.- Вышло еще двое, оба молоденькие парни, один в светло-серой гимназической шинели, форменной фуражке и в очках, а второй в гимнастерке реального училища с черным картузом на голове.
-Не густо, - вслух раздумывал  Зайчевский, - тогда попробуем упростить задачу, выйдите те, кто, хотя бы, полностью окончил церковно-приходскую школу или начальный курс городской школы.
Вышло еще десять человек и с ними Митяй. Начальник связи  выдернул из строя еще шесть человек, надо же кому-то и катушки с проводом таскать и лошадьми управлять, а потом к нему подошел молодой усатый парень в красноармейской форме, как потом оказалось командир взвода телефонистов, и Зайчевский  поручил отобранных бойцов ему. Тот построил их и повел свою команду на дальний перрон станции. Подогнали вагон и они начали грузить кое-какое имущество своего подразделения, потом погрузились в вагон сами. Сформированный состав тронулся на Шепетовку. Там уже они разгрузили вагон. Потом их распределили по ротам и взводам и две недели обучали премудростям связной службы. Давали только самые элементарные понятия, поскольку то там белые наступали, то там проходил слух, что они прорвали фронт и части красных в спешке отступают. Когда курсы связистов были закончены и новое пополнение приняло присягу на верность Советской власти, тогда каждый получил оружие, красноармейскую книжку и место в штатном расписании. Красноармейцем Митяй стал в тяжелые для Советской власти дни. Начались потом длинные солдатские будни, когда,   приходилось наступать неизвестно куда и зачем. Результатами этих наступлений были в основном людские потери и несколько захваченных населенных пунктов. Тут же  развешивались на домах красные флаги и объявлялась власть Советов, да десяток-другой расстреливали врагов нового строя для устрашения населения. Потом приходилось отступать, иногда, что называется, без оглядки, когда белые прорывали фронт. Особенно страшны были рейды кавалерийских соединений генералов Краснова, Мамонтова и Шкуро. Наспех сформированная кавалерийская дивизия Думенко, не смотря на тройное численное превосходство, была ими разбита и рассеяна по степи. Снабжение налажено было плохо и не всегда красные бойцы ложились спать на сытый желудок, так же как и с обмундировкой было не все в порядке. Постепенно, отступая с боями, красные все больше откатывались к Царицыну, который был сначала объявлен красной крепостью, которую надо было удержать во что бы то ни стало, но потом белые выбили их и оттуда.  Когда с тяжелыми боями Красная армия оставила город, вот тогда, в те дни и недели красноармейцу Дмитрию Кирсанову пришлось в полной мере хлебнуть той солдатской жизни, о которой он раньше только слышал со стороны. Еще угнетало то, что приходилось сражаться не с теми врагами, которые напали на его дом, его Родину.  С немцами ему тоже сражаться, наверное,  было бы не просто, уж больно они вояки ретивые и вышколенные, но все- таки было бы  ясно, за что в них нужно стрелять, убивать и вышибать с земли родной. Здесь всё было сложнее. Коммунисты убеждали, что впереди ждет всех светлое будущее и многие красноармейцы в минуты отдыха рисовали себе в мечтах, этакое подобие рая. состоящее из праздников и вкусной жратвы. Правда коммунисты не обещали, что работать при этом никому не придется, но это как-то само собой приходило на ум. Были и такие комиссары, которые говорили довольно трезво и рассудительно. Главное, говорили они, почему нужно сражаться крестьянину так это за то, чтобы власть принадлежала Советам, земля была вся поделена между хлеборобами, а весь доход с фабрик распределялся между рабочими.
Для Дмитрия Кирсанова вопрос земли остро не стоял- земли в Нижней Добринке хватало. Власть Советам? А чем власть Царя-батюшки была плоха? Жили ведь и при нем, побираться не приходилось. Как там дела обстояли на фабриках, ему было в общем - то неведомо. Только по рассказам Перегудова и рабочих красноармейцев можно было представить труд рабочих, когда сам там не работал. Да и по-разному рабочие оценивали ситуацию на своих заводах и фабриках. Во всяком случае, такого заработка в деревне никто не видел.  Оставалась только вера, в то самое светлое будущее. Которое как-то незаметно с годами все отодвигалось, как и обещанные Егоркой жареные гуси, которых по вечерам должны были есть красноармейцы. Дмитрий, кстати, пытался его найти не один раз, начиная еще с призывного пункта. Там ему быстро объяснили, что Егор Анучин конечно в Красной Армии служит, но великим командиром не является. Начальство его, безусловно,  ценит за умение проводить агитацию в пользу Советской власти и, появлявшийся после его агитации, приток мужиков, желающих служить в Красной Армии. Как боец он вот себя не зарекомендовал, поэтому его предпочитали больше держать при политотделе дивизии. Тогда Митяй и понял смысл приезда Егорки в родную деревню. 
Была еще одна причина, которую нельзя было сбрасывать со счетов. Дмитрий Кирсанов оценил, что такое партия, собранная в кулак единой железной волей.
Уже лет через десять-пятнадцать-двадцать, Дмитрий мог сам оценить, что же делалось большевиками для людей, а что осталось красной пропагандой.   
Когда завершена была Гражданская война и власть вроде полностью перешла к Советам, он вдруг осознал, что  рассказы о коммунизме, это не более чем красивая картинка для замазывания глаз народу. Идея, ради которой нынешняя власть заставляла терпеть миллионы людей тяжкий труд и унижения,  была призрачная и все эти съезды советов, о которых взахлеб писали в газетах,  фактически ничего не решали.  Они только затверждали аплодисментами то, что придумывали, сидящие в Президиуме, новые Красные Персоны. Ему пришлось видеть, как ломала новая власть крестьянский быт по деревням и хуторам, какой кровью доставалась коллективизация. Еще раньше, в конце Гражданской, ему довелось видеть последствия разгрома Крестьянской армии Антонова в тамбовской губернии, восставшей против продразверстки. Позднее, он видел своими глазами голод на Украине, той самой, житницы России, когда в деревнях дети пухли от супа из лебеды, а кое-где уже начиналось людоедство. Он видел эшелоны раскулаченных, которых отправляли в Сибирь, Воркуту, на Беломорско - Балтийский канал и Кольский полуостров. Будучи человеком с детства сметливым, а позднее еще и образованным, что громадные средства тратятся нерационально и исчезают бесследно. Только вот молчать обо всем этом, если ты хочешь остаться в живых,  нужно было уметь. Новая власть и тем более правящая партия критики в свой адрес не терпела. Того, кто был не доволен или не согласен, тут же зачисляли во «враги народа».  Всё в удивительной стране под названием Советская Россия,  а потом и РСФСР, могло существовать одновременно. Строилось в Москве самое красивое в мире метро, возводилась самая большая в мире плотина ДнепроГЭС, но это делалось ручным трудом, как при строительстве Египетских пирамид, миллионов обездоленных людей. Одни из них умирали на этих стройках, проклиная Советскую власть и ее вождей, другие умирали свято веря в светлое будущее, уготованное их детям и молясь на тех, кто стоял у руля страны.    При этом всем этих, последних, было гораздо больше. Время от времени, правда, Советская власть подслащивала пилюлю горькой жизни тем, кто будучи из народа особенно отличился. Таким давали ордена, они сидели рядом с вождями в Президиумах. Им даже иногда давали отдельные квартиры, а не комнаты в коммуналках. Главное же, работала безостановочно машина компропаганды, которая убеждала, что в других странах рабочие и крестьяне живут гораздо хуже. А чтобы никто не мог этого опровергнуть, запретили выезд за границу всем, кроме отдельных, особенно преданных товарищей. Тогда же родилась и приставка «спец», которая отделяла одних от других, и которая, не только подстегивала к обладанию ею, но и позволяла существовать двойной морали. Во время голода, партаппаратчики получали спецпаек, в Большом театре и Мариинском появились вместо царской ложи и откупленных миллионщиками кресел, «места для спецобслуживания». Спецмашины везли партийную элиту в Кремль и наркоматы, в «спецраспределителях» жены вождей покупали за бесценок меха и изысканную одежду,  они лечились в спецбольницах и отдыхали в спецсанаториях. В дополнение к отпускным деньгами они получали спецконверт с т.н. лечебным пособием, которое составляло от двух до пяти окладов.  Только простому люду это было все неведомо и некогда было задумываться над тем справедливо ли такое распределение благ.
В партаппаратчики  Дмитрий Кирсанов не попал, да и не стремился туда. Связав себя с партией большевиков в годы Гражданской войны, он свой выбор сделал, поскольку тогда казалось, что путь других партий будет еще хуже.  Он будет более жестоким, кровавым, а главное, более длинным. А самое главное- эта партия умела побеждать.
В ходе Гражданской войны простому парню Дмитрию Кирсанову не просто было разобраться во всех явлениях и событиях участником, которых он являлся или проходивших перед его глазами, или  таких, о которых он узнавал из газет и рассказов очевидцев. Война становилась все более упорная и с каждым днём всё более кровавая. В первые ее месяцы обе стороны с пленными обращались как с обычными солдатами, которые по недомыслию своему встали на сторону противника. Их разоружали и отпускали по деревням, а то и ставили  в свой строй. Уже к осени ситуация изменилась. Терпя поражение за поражением, Красная Армия откатывалась все больше вглубь России, оставляя деревни и города.
 Понадобилась железная рука, чтобы навести порядок в Армии и тылу. Во главе военной машины красных становится главкомвоенмор Троцкий, затем он возглавит Реввоенсовет и возглавит всю военную машину красных.  Во главе рабоче-крестьянской инспекции встанет Сталин. Объявляется всеобщая мобилизация, в тылу ЧК ведет борьбу с саботажем. В Красную Армию привлекают военспецов.
 Все это позволило за полгода с октября 1918 по апрель 1919 года поставить в строй и вооружить более полмиллиона солдат. Советская республика была зажата в плотное кольцо полков, дивизий и армий белых генералов, каждый из которых был прославлен в боях с врагами России и имел громадный боевой опыт. Они не сумели ее раздавить.
 Это было похоже на тесто в большой кадушке, в которое можно сунуть кулак и он туда войдет не очень сопротивляясь, но,  вынув его, не остается даже следа сзади. Более того опара все больше поднимается и потом уже не хватает рук заталкивать ее обратно, она все равно хлынет через край.
 Генералы белого движения время от времени проводили блестящие операции, от которых красные несли многократные потери, завоевывали населенные пункты и даже крупные города, но потом вынуждены были их оставлять. Из них каждый был слишком хорош сам по себе. Вот только не было единого руководства и не было той сплоченности, какая была у большевиков.      Но Дмитрий не мог не видеть и того,  как  возрастала жестокость. Этот процесс был необратимым. Причем жестокость, проявленная с одной стороны, вызывала мгновенную реакцию стороны противоположной. Не все, что происходило тогда, что делалось Красной Армией принималось им безоговорочно. Видел он часто  непонятную для него жестокость и по отношению к своим же, товарищам по оружию.
Гражданская война всколыхнула миллионы людей и растасовала их как карточную колоду по различным группам и слоям. Так же как и в карточной игре неожиданно какая-либо, еще вчера невзрачная политическая фигура, вдруг становилась весьма значимой, от которой зависели судьбы тысяч людей, так же как  шестерка став козырной, могла прихлопнуть туза. На фронтах гражданской войны всплывали новые фигуры. У белых командиры были давно известны, а их дела вписаны книги славы России.  Красная армия поднимала в ходе боев наверх новых командиров, иногда весьма талантливых, но сама же частенько и расправлялась с ними, отбрасывая в сторону и прежние заслуги перед Советской властью и возможность использования их боевого опыта. Время от времени в красноармейские части приходили приказы Реввоенсовета, которые зачитывали перед строем и Дмитрий из них узнавал, что Командующим Южным фронтом, к примеру назначен комдив Сорокин, который «за бесстрашие проявленное в боях и беззаветную преданность революции», был дважды награжден орденом Красного Знамени.  Через полгода,  в таком же приказе, он уже был назван замаскированным врагом, арестован, осужден военным трибуналом  и расстрелян. Такая же участь потом постигла комкора Думенко.
Объявлен был врагом Советской власти четырежды орденоносец Красного Знамени Нестор Махно, расстрелян комдив Михайлов,   отстранена от командования Мария Никифорова, которую потом сдали контрразведке белых в Крыму, расстрелян командарм Маслак, расстрелян комбриг Кочубей*. Зато верховодят и процветают не выигравший ни одного боя  и, бежавший после первой же стычки красноармейцев с немецкими частями 23 февраля 1918 года главком Дыбенко*. Строит бездарные планы атак  «великий стратег» Клим Ворошилов*, а с ним, потерявший  в бездарных боях две дивизии,   Жлоба и другие красные военоначальники, которые по костям своих коллег и подчиненных поднимались к вершинам власти и, строили свою военную карьеру.   
 Мельница под названием «борьба с контрреволюцией и врагами народа» начинала раскручивать свои, тяжелые, кровавые жернова уже тогда, в Гражданскую. Она перемалывала не только бывших офицеров, состоящих в различных антисоветских организациях и безусловно желавших скорейшего свержения нового строя, но и красных командиров, иногда весьма талантливых, сначала тех , кто вышел из командного состава царской армии, а потом и многих прочих..  Одни из нихх совершали крупные ошибки, другие ошибались не более, чем те,  кто подписывал им приговоры, третьи просто стояли на пути завистников, желавших скорого продвижения. 
Позднее уже, в 1937, Дмитрий  узнал из газет о «заговоре комкоров» и вновь увидел среди объявленных врагами народа тех,  кто  приносил реальные победы в Гражданскую войну, действительно незаурядных командиров. Тухачевский, Якир, Егоров и еще с ними 10 маршалов, командующих войск и военных округов  были  расстреляны. 
Однако, выбор однажды был им сделан, и обратного пути уже не было.
Более того, каждый день службы в Красной армии все больше отдалял его от возможности встать на другую сторону баррикад, а та жестокость, которую с каждым днем все больше проявляли белые,   укрепляла его уверенность, что этого делать не надо.
  И в этой жизни нужно было выжить, работать растить детей и постараться не испачкаться в напрасной крови  или дерьме доносительства.
 Все это могло иметь какое-то  оправдание,  если  впереди  была  цель. Не просто цель, а Великая Цель, которая должна была,  потом после Победы мировой революции,  всех сделать счастливыми.  Но все эти мысли возникали уже потом, в ходе жизни и постижения мудрости.
  Пришло в конце 1918 года известие о том, что погиб возле Мариуполя его старший брат, Григорий. Неделю Дмитрий погоревал и ходил смурной, так что даже начальство обратило на это внимание. Когда же комиссар поинтересовался причиной его настроения,  он отговорился, что думает о семье, которая теперь на территории, занятой белыми. На самом деле он потом даже подумал, что Бог отвел его от беды –не пришлось  воевать с родным братом. Позже пришло известие, что среднего брата Ивана, который вернулся из под Нарвы,  мобилизовали в Красную армию.
- Вот и ладно, -подумал Митяй, получив об этом весточку в письме от матери.- Может когда и свидимся.-
Однако, свидеться им пришлось уже только после Гражданской войны, когда Иван приехал в отпуск,  поскольку  остался служить в Красной армии уже кадровым военным и был командиром артиллерийского дивизиона.   А в Отечественную войну сложил майор Иван Кирсанов голову в боях под Москвой.
Всё это было в Гражданскую, которая заставила Дмитрия повидать и города, и веси.
                Анархисты.
Пришлось ему хлебнуть в боях с белыми и солдатского лиха. Были бои с белыми. Были наступления и вход красных войск под оркестр.  Были и жуткие кавалерийские налеты кубанских казаков со свистом и гиканьем,  и безжалостные штыковые атаки офицерских рот, после которых приходилось оставлять города и деревни, а порой и спасаться бегством. Были и грязь,  и холод, предательство и героизм. В этой каше гражданской войны мужал Дмитрий Кирсанов и выковывался его характер.   
А еще судьба его сводила с историческими личностями и просто интересными людьми,  которые оставили заметный след в его жизни.
 Отряд Беспощадных Революционных Моряков численностью почти  в две роты примкнул к их дивизии в нелегкие дни отступления недалеко от Армавира.
 Это была сборная команда, собранная почти стихийно, состоящая из тех моряков, которым служба на кораблях  Антанты была поперек глотки и они ушли с кораблей.  В массе своей они были беспартийными. Однако среди моряков отряда выделялась  многочисленная группа анархистов, хотя была среди них и небольшая прослойка эсеров и десятка два большевиков.
Вот если бы им задали вопрос,  почему именно анархистами они себя числят и в чем состоит  идея анархизма,  вряд ли бы большинству из них удалось ответить по существу. Политически они были вооружены лозунгами короткими, для них ясными,  не требующими глубоких размышлений, а потому их устраивающими. «Анархия- мать порядка» красовалась надпись на их черном флаге, на красном флаге была надпись: «Смерть буржуям!» «Власть-это мы».
Они знали, что прежнее государство с его устоями должно быть разрушено, а на его обломках будет новая вольная и счастливая жизнь. Почему она такой будет и кто должен создавать то богатство, которое они собирались щедро тратить, задумываться как-то не хотелось. Дисциплина в отряде явно хромала, не смотря на усилия, упакованного в кожаную куртку, выборного командира- старшины второй статьи Василия Гаевого. Часто только отборным матом с маузером в руке он вгонял морячков  в  рамки организованной боевой единицы, хотя даже подобие дисциплины достигалось  с трудом. Иногда помогал ему в этом боцман Куревин, неспешный, основательный, широкоплечий усач с залысинами на короткоостриженном черепе. Его крутых кулаков боялись как огня.
В отряде, еще на второй день его создания, после того, как выбрали командира, вынесли и постановление: «Друг на друга оружие не поднимать», «Дуэли запретить напрочь, вплоть до расстрела участников».   
   Это были вынужденные решения. Завершался период безвластия. Оставшись без кораблей, которые пришлось затопить, выбитые из ежедневного ритма морской службы,  вооруженные до зубов матросы, над которыми теперь не стало командиров-офицеров, залив глотки реквизированным у гражданского населения алкоголем, всячески демонстрировали свою удаль.
Междоусобные стычки с поножовщиной бывали в расквартированных экипажах каждый день. Порой доходило и до стрельбы, благо у многих теперь болтались на поясе не только конфискованные у офицеров кортики, но и наганы, и маузеры.
Вот с этой братией и пришлось рядом служить, и даже столкнуться Митяю.      На другой день, после того, когда 219 дивизия 10-й армии Южного фронта  заняла  позиции в пригороде, Митяй, расквартированный со своей телефонно-телеграфной ротой, был дневальным.  Он напоил лошадей и чистил гнедого мерина круглой щеткой. Тот стоял смирно  и только вздрагивал всей шкурой  от удовольствия, обнюхивая гимнастёрку Митяя.
 Мимо них, небрежной походкой, загребая пыль широкими клёшами, двигались двое флотских  с карабинами на плечах, живописно перепоясанные пулеметными лентами.
 У одного на ремешках болтался на середине бедра золоченый кортик, у второго побрякивали подвешенные к поясу гранаты.   «Измаил»- блестели золотые буквы на их, сдвинутых залихватски на затылок бескозырках.
Один из них приостановился. 
-Эй, пехота, закурить, не найдется ли?- обратился он к Митяю.
- Да, не курю я,- буркнул тот в ответ, прекратив чистить мерина.
-Ну, тогда огоньку дай,- достав у себя из-за уха папироску, сказал матрос.
Тот похлопал себя по карманам, вспомнив, что последние спички кончились у него еще вчера, когда пришлось разводить костер.
           - Нет у меня.
           - Ну, тогда хоть напиться, -глядя на ведро,  насмешливо произнес флотский.
Второй в трех шагах от них стоял, улыбаясь во весь рот и сверкая фиксами.
              - Не видишь,  ведро пустое, сходи к колодцу, да там и напейся.
            - Спасибо за подсказ. Будет хоть чем воды зачерпнуть. А ну-ка  Ваня, держи посудину,- с этими словами он зацепил концом ботинка стоявшее рядом  ведро и откинул его своему товарищу, который ловко его поймал.
             - Вы что же делаете-то, оглоеды,- возмутился Митяй, ведро отдайте.
              -Щас, - осклабился золотозубый, - шнурки поглажу и отдам.-   
      Митяй вне себя от возмущения бросился к нему, думая отнять ведро, которое золотозубый держал в руке. Однако тот, уведя от протянутых его рук ведро себе за спину, смеясь, всей пятерней, толкнул его в лицо. В это время второй поставил ему сзади  ногу и Митяй грохнулся со всего размаха в пыль. Оба морячка захохотали откровенно.
-Уймись, пехота, ведерко теперь наше.
Закипев от злости Митяй бросился с кулаками на золотозубого, но ударить его не успел. Второй морячек так с левой смазал его по скуле, что он был сбит с ног и у него казалось даже искры из глаз посыпались.
- Сказали же тебе, уймись, - сплюнув через губу, уже зло, презрительно процедил, ударивший его матрос.      
Митяй вновь вскочил на ноги. В кулачном бою, когда бились деревня на деревню, не раз его, бывало и прежде, сбивали с ног. На этот раз он действовал иначе. Злость как будто прошла. Осталось только желание показать этим ухмыляющимся рожам, что он тоже не лыком шит.
Морячки настолько были уверены в себе,  в своем численном и кулачном превосходстве, что даже не сняли карабинов с плеча. Митяй  сделал вид,  что бросается на золотозубого,  замахнувшись    на него. Тот даже прикрылся рукой, в которой болталось злосчастное  ведро.  Сам же Митяй прыгнул в сторону второго, который опять, как и в тот раз, хотел ударить его с левой.
Митяй подставил свою правую руку ему под удар и, видя, что тот крепко держит ремень карабина, висящего на плече, а значит, даже толком защититься не сможет, с маху левой ударил морячка в лицо.  У того аж зубы лязгнули, а из разбитых губ брызнула кровь.
-Ах ты, сука,- взревел матрос, сплевывая кровь на пыльную дорогу,- да я из тебя котлету сейчас сделаю. – На, Ваня, винтовочку, бросил другу он своё оружие. Золотозубый  успел поймать карабин за цевье, едва успев при этом выбросить ведро из левой руки.
 Матрос прыгнул вперед и хряснул с размаху Митяя в ухо. Тот едва успел среагировать на это плечом, так что хотя голове и крепко досталось, удар пришелся слегка вскользь. Прежде чем левый кулак морячка обрушился на его голову, Митяй в ответ ударил противника в переносицу. Моряк схватился за лицо, обливаясь кровью, хлынувшей из ноздрей.
-Что ж ты, падла, делаешь?- прорычал он.
Второй несколько секунд стоял с открытым ртом, явно не ожидая такого поворота событий, опомнившись, он отбросил, мешавший ему карабин товарища, и заорал
 –Полундра!- при этом он сдёрнул у себя карабин с правого плеча и выстрелил в воздух.
Побитый, выдернув из ножен, сверкающий зеркальным блеском кортик,  кричал во всю глотку  с визгом в голосе
 – Ну, иди сюда, деревня. Ты на кого руку поднял? На матроса Мировой Революции? Молись, гнида, я щас тебя кончать буду.- 
 Митяй, поняв, что дело принимает всё худший оборот, медленно отступал назад, держа кулаки наготове, чтобы дать отпор, если это понадобится.
К ним со всех сторон начали сбегаться люди. Прибежало с десяток красноармейцев, кто так, кто с винтовками и пять-шесть матросов.
Матросы, увидев разбитое лицо товарища, взяли винтовки на перевес, угрожающе покачивая штыками в сторону солдат. Вдруг,  раздвинув ругающихся и угрожающих солдатам матросов, вперед вышел широкоплечий  флотский в тельняшке, с маузером на длинном ремешке и в фуражке с золотым крабом. На груди у него висела серебряная свистулька, похожая на небольшую курительную трубку.
- Ша!- рявкнул он,- Почему стрельба? Почему базар? – крики понемногу начали стихать.
- Савельич, падла буду,- размазывая кровь по лицу, начал говорить обиженным голосом побитый,-   попросили у этого сухопута воды напиться, а он  пошел на абордаж и пустил кровь революционному матросу. – Дай я его научу братву уважать.
-Отработай назад, Яша, передохни, -
-В чем дело, товарищи?- через сгрудившихся солдат  продвигался в центр круга какой-то командир, судя по  кожаной куртке, кожаной фуражке и  нагану в руке. – Кто стрелял и что происходит?
- Стрелял этот,- показывая пальцем на золотозубого вмешался конопатый солдат с кудрявыми соломенными волосами.
- А этого кто?- спросил командир, ткнув наганом в сторону матроса с кортиком. В воздухе повисла пауза.  Потом Митяй сделал шаг вперед и сказал  виновато
- Я это.   
- А вы, уважаемый, кто будете? - спросил моряк в тельняшке у командира в кожанке. Тот сунул наган в кобуру, поправил ремень и, приложив руку к козырьку, отчеканил
- Комиссар Отдельного Пролетарского пехотного Орловской дивизии полка Брылёв Николай Арсеньевич.
- Старший боцман эскадренного миноносца «Алмаз» Куревин. Теперь зам командира Особого Беспощадного отряда Революционных моряков.
- А Вас по имени – отчеству как величать?
-Михаил Савельевич.
-Ну. Вот и познакомились, - улыбаясь, сказал, протягивая руку моряку комиссар.- Хотя, раз ваш отряд приписали к нашему полку, вы должны были прибыть в штаб и представиться.
-Так точно. Однако приказ о том, что мы в вашем подчинении нам доставили десять минут назад, так что мы даже не успели объявить его по отряду. А тут вот такая катавасия. «Оружие к ноге» - отдал он команду заметив, что большинство моряков стоит всё еще с винтовками на перевес.
Команда была тут же выполнена.
  - Ладно, давайте вместе разбираться. Обстановка архисложная. Нам тут еще драк и междоусобицы не хватает. Иди сюда, - кивнул комиссар головой на Митяя.- Ты, почему матроса избил? Кулаки чешутся? Бескозырки не нравятся?
- Нравятся,- буркнул Митяй насупившись - только не я первый начал.
-А кто на меня с кулаками полез?- завозмущался золотозубый.
-Под трибунал пойдешь,- зыркнул на него комиссар.
-Братцы, да они у меня, ведро спёрли, да еще надсмеялись. Что же это, им все можно?
- От чувства собственника нужно избавляться,- назидательно произнес золотозубый.  – Анархисты ни частной собственности, ни власти над собой не признают.
- Значит так,- сказал комиссар, повернувшись к матросам. – Мародёрничать не позволю, пойдете под трибунал, за неисполнение приказа, тоже трибунал, а в бою расстрел на месте. Слабовато у вас с дисциплинкой, товарищ, - повернулся он к боцману.
- А вот сейчас посмотрим.-
Боцман сунул в рот дудку, висящую у него на блестящей цепочке и засвистел. Матросы тут же бегом начали выстраиваться в две шеренги.
Потом он рявкнул- «Равняйсь! Смирно!" На пра- во! Шаго – о- марш!»
-С песней?- послышалось из строя, одновременно ударившего начищенными ботинками по пыльной дороге.
-Можно!-
И колонна матросов пошла, чеканя шаг и покачивая штыками, закинутых на плечо карабинов под залихватские слова уже ставшего популярным «Яблочка».
- Эх, яблочко, да куды котишься. – Высоким голосом начал запевала, и строй дружно продолжил. - На «Алмаз» попадешь, не воротишься.-
Боцман на момент приостановился возле комиссара.
-Был рад познакомиться. Ведерко вам вернули. Недоразумение считаю исчерпанным.-  Козырнув комиссару, он  поспешил за матросами, придерживая  правой рукой деревянную кобуру маузера.
               
               Уроки английского бокса.
Надо ж было на другой день опять Митяю столкнуться с этими же матросами. Взводный, имевший сложное имя Максимилиан Евграфович, по фамилии Прудников и имевший инженерное образование по электрической части,  послал его установить телефонную связь штаба полка с отрядом Революционных моряков. Митяй, имевший грамотность повыше, чем у других, что составляло 4 класса церковно-приходской школы и два класса реального училища, был у взводного в чести. Схватывал он новые электрические и телефонно-телеграфные премудрости налету, от службы не отлынивал, так что взводный обещал его поставить вскоре отделённым.
-Всё у тебя, Дмитрий, есть. Молод ты вот только. Хотя это само собой пройдет. Учится тебе, надо бы. Таким парням как ты скоро  Россией управлять.  Только этому учиться надо, а то таких дров наломаете, что за сто лет потом не разгрести.-   
 В помощники Митяю дали двух рядовых из их же роты. Как старший команды, он нес два телефонных аппарата и инструмент, а те тащили катушки с проводом.
До отряда от штаба было с полверсты, и дошагали они довольно быстро, развешивая провод по деревьям, что росли вдоль улицы.      
У хат, где был расквартирован отряд, стоял часовой- матрос с винтовкой на плече. Завидев приближающуюся группу, он снял винтовку с плеча и взял ее на перевес.
-Кто такие? Куда следуете?
- К командиру вашему, связь из штаба тащим.
-Постойте, сейчас выясним.-
Матрос протянул руку к небольшому колоколу, что висел рядом с
-Через несколько минут к ним подошел еще один моряк в тужурке и с наганом в желтой кобуре на поясе.
-Чего звонил? – спросил он у часового.
-Вот пехота тут до командира. Пропускать?
-Пропускай, – и мотнул головой телефонистам - Пошли со мной.
Они двинулись по направлению к хате, что стояла в центре. У её входа тоже стоял часовой.
-Постойте здесь, - сказал провожатый и зашел в хату. Через минуту он вышел и кивнул Митяю
-Проходи.
Митяй зашел, согнув голову, чтобы не ударится о низкую притолоку.
Возле стола, на котором была разложена карта местности, рассматривая её, сидело трое.
 Двое были в черных флотских кителях. У одного через плечо висела колодка маузера, у второго на ремешках ниже кителя висел в черной кобуре  небольшой пистолет.
Третий был в тельняшке и Митяй с порога по ширине его плеч и мускулатуре узнал в нем  вчерашнего боцмана.
-С чем пожаловал?- спросил тот, что с маузером, подняв голову с седым ежиком, и остановил на нем внимательный взгляд.
-Вот,  приказали связь установить. Один телефон с командиром полка, второй с ротой связи, а через нее хоть с Кремлем можем соединить. Хорошо бы, чтоб ваш связист подошел, я б ему показал, что и как.
 -Савельич, распорядись,- перевел седой глаза на боцмана. Тот легко поднялся несмотря на грузное тело и, посмотрев на Митяя усмехнулся.
-Айн момент, предоставлю самого лучшего,- и вышел из хаты.
- Клади сюда, - указав пальцем на телефонные аппараты сказал седой. Второй командир начал складывать карту, освобождая стол.
Митяй снял с плеч тяжелые металлические ящики и сумку с амуницией к ним, разложив все это на широком столе.
-Разрешите?- в комнату вошел матрос и, приложив руку к бескозырке, отчеканил, сверкнув золотыми зубами, - старшина второй статьи, Верёвкин, по вашему приказанию прибыл.-
- Проходи, знакомься вот, армейцы нам связистов и аппараты прислали. Как звать тебя?- обернулся он к Митяю.
- Кирсанов Дмитрий, старший связист телефонно-телеграфной роты второго стрелкового полка,- отчеканил тот
- Ну, вот и познакомились, ведь воевать вместе придется.
    - Они уже вчера знакомиться начали,- сказал, входя в хату боцман.
-Вот и славно, - сказал командир, очевидно не зная всех деталей вчерашнего происшествия. – Иван, - обратился он к матросу, техника эта тебе знакома?
Тот подошел к столу, взял аппарат, открыл крышку и одобрительно покачал головой. – Это же «Телефункен». У нас на эсминце похожие стояли. Техника надежная. -
- Ну, вот с товарищем из роты связи и подключайте.-
Морячек, действительно, своё дело знал. Они минут за двадцать пять подключили оба аппарата, проверили слышимость и вышли из прохлады мазанки на горячий воздух приволжской степи. Митяй огляделся. Хаты через три на бричке, полулежа, у граммофона расположились два матроса  в обнимку с какими-то хохочущими девицами.  «Без женщин жить нельзя на свете, нет…» - заливался на всю округу граммофон. Дымилась полевая кухня. Недалеко от нее на другой бричке матрос разбирал пулемет «Максим».
-Поговорим?- спросил золотозубый, когда Митяй с двумя его помощниками уже собирались идти к себе в роту.
-О чем? -
- Как жить дальше будем.
-Поговорим-
 Митяй отпустил ожидавших его красноармейцев и снял сумку с плеча. Он не сомневался, что золотозубый напрашивается на драку.
Однако тот, закурил, достав папиросу из щегольского портсигара и помолчав, сказал.
- А ты не прост. Ты ведь из деревни?
- Да, из Нижней Добринки, Камышинского уезда. Вёрст четыреста отсюда.
- Но ничего, я, гляжу не ссышь, когда штормит. А я из Екатеринбурга.  Где телефонному делу выучился?
-На курсы меня трёхмесячные направляли, взводный опять же помогает. А ты?
- А я шесть лет уже связи отдал, с тех пор как на флот попал. Ты, милок, представляешь какая связь на корабле? Это же телефоны и с командирским мостиком и с машинным и с орудиями. А радиотелеграф ты видел? Я с двенадцатого года, почитай, каждый день этому  учился.  Что такое морзянка знаешь?
-Знаю, на курсах показывали. Да моё дело телефоны.
-А у нас и тех не осталось. Ну, держи краба,- он протянул ему свою пятерню, БЧ у нас с тобой братишка одна.
Митяй машинально пожал протянутую руку, вдумываясь в незнакомые слова. – А что такое БЧ?
- Эх ты, салага. Что за БЧ? Боевая часть. Место твоего боевого назначения на корабле. Мы же оба связисты, значит и БЧ у нас одна.  Если что понадобится, приходи, спроси Ваню-связиста, меня найдут сразу. 
- Не скучно живете. Службу с бабами и самогоном несете.
-Ты про этих?- кивнул он в сторону брички с граммофоном. – Так они только из наряда,  освободились, теперь гуляют.
-Меня часовой пять раз спросил зачем я в ваш отряд пришел, а девки вон свободно приходят.
- Нашёл чем укорять. Часовой вас первый раз видел. А эти каждый день, а то и ночь здесь, они уже нам как родные, чего ж у них документы спрашивать. Да и цель прибытия нам уже известна - засмеялся Ваня-связист, сверкая золотыми фиксами.
 Вдруг Митяя рванули за плечо, разворачивая назад.
-Фто, милок? Извинятся прифёл?- едва разлепляя разбитые губы, произнёс, стоявший перед ним матрос с которым они вчера подрались.
 - Это за что?- набычился Митяй.
-А то ты незнаефь? За моё  здоровье.-
- Не хрен было надо мной изгаляться-
-Пвидётся тебя уму-вазуму-то поучить. Ну- ка Ваня девжи этого оглоеда, я его ффас вазуквашивать вуду, - заорал битый матрос.
-Эт-то что опять за шум? Отставить! -на крыльцо хаты вышел боцман и вмешался в происходящее.- Тебе Яша мало вчера всыпали? Мало ты в наряде отстоял? Что ты опять залупаешься?
- Савельич, так ведь душа горит. Что он со мной сделал, ты видишь?
-Так ведь за дело. Ты же его по уху звезданул первый, я издали видел, только сразу подойти не успел. Я так думаю, если у вас горит у обоих кулаки  почесать пошли вон за хаты отойдем, а то вы чуть не в рубке командира мордобой устроить намерились.
-Ну, пойдём милок, потолкуем, -взял Митяя за рукав шепелявый.
-Не замай,- стряхнул тот его руку, - ручонки-то убери.
-В штаны  штоль навалил?-
-Не-е, просто, я чувствую, от тебя говнецом попахивает, рядом идти не хочу, шагай сам вперед.- Связист Ваня и услышавшие его слова два матроса, которые проходили мимо, ехидно захохотали. 
- Ну-ну,- зловеще произнес шепелявый.- Шагай, давай. – и сам двинулся за хаты. Остальные пятеро двинулись за ним. Замыкал группу боцман, который шагал сверкая начищенными ботинками и придерживая кобуру маузера.
За хатой в тени высоких лип была утоптанная площадка, покрытая местами травой. Место для кулачек лучше и не придумаешь.
Когда они остановились. Боцман сказал,
-Лучше уж один на один в честном бою выяснять кто из вас круче, чем среди улицы, да еще с оружием. Оружие, ремни, острые предметы из карманов сдавайте товарищам.-
Митяй снял с себя ремень, передав его Ване-связисту, шепелявый, у которого на ремне болтался кортик, сделал то же   самое.
-  Значит так,- продолжил боцман. Биться будете по правилам английского бокса. 
- Англичане с нами в контрах, а мы по их буржуйским правилам биться будем? Что мы не русские что ли?-
-Видишь ли, Дмитрий,- с улыбкой сказал боцман. – На Руси, конечно, тоже на кулаках, почитай, сколько она стоит,  бьются, да только правил многовато, что ни деревня, то свои премудрости.  Вся Европа и Америка на кулаках дерутся по правилам лорда Квинсбери. Думаю, что и Россию это не минует. Будут наши парни бить Европу по их же правилам. Кстати не такие уж эти правила плохие или сложные. Послушайте меня. Бой начинается с рукопожатия, тем самым вы показываете, что в кулаках у вас ничего не зажато, ниже пояса бить запрещено.-
-У нас по яйцам тоже бить нельзя, - перебил его Митяй.
- Слушай дальше. Если после удара боец упал, я считаю до десяти, если он встанет, бой продолжается, то же самое, если он встал на одно колено, нельзя добивать его пока колено не оторвалось от пола.
   Запрещены удары ногами и локтями, если я дам команду «Брэк», бой тут же останавливается, пока я не дам команду «бокс».
Если кто нарушит правила, то его могут признать проигравшим. Если после моего замечания будет кто-то продолжать нарушать правила или пререкаться со мной, того придётся мне от боя отстранить и воспитывать лично. Всё ясно?
-Бьёмся как, до крови или до полной победы?- спросил Митяй.
- До полной,- буркнул его противник,- а то у меня нос слабый, так чуть что и кровянка по губам, а я может еще только разошелся, может я пять раз еще тебя побить могу.-
- Как скажете,- пожал боцман плечами. – Бой может быть непрерывным или разделенным на раунды с перерывами. Обычно сейчас и в Европе дерутся с перерывами: бой три минуты, потом перерыв две минуты, потом опять бой.
- Да на хрена эти перерывы,- опять высказался Митяй, в деревне попробуй отдых попроси- засмеют.
-Согласен. Биться будем от начала и до конца без перерыва, - поддержал его противник.
-Ну, как хотите.     Становитесь в двух шагах друг от друга, - когда это было выполнено, добавил, -  Пожмите друг другу руки,-  это тоже было  сделано, - тогда он  сказал, начинаем по моему свистку.  Готовы? – и не дожидаясь ответа свистнул в свою боцманскую дудку.
Митяй и опомниться  не успел, как получил крепкий удар по левому уху и тут же справа по виску. Сознания он не потерял и не упал, но  едва успел отпрыгнуть назад.
-Ни хрена себе начало, тут не в деревне, не зевай, подумал он и, пользуясь образовавшейся дистанцией,  прижал, почти вплотную, кулаки к своему лицу, как бы от боли. Но контроль над ситуацией не терял, выглядывая сквозь свою защиту на противника.
Тот окрыленный первой удачей и одобряющими возгласами моряков шагнул вперед, желая, очевидно, добить своего вчерашнего обидчика. Митяй успел заметить занесенную наотмашь правую руку моряка и, сделав полшага вперед, двинул его кулаком в лоб. Похоже, что удар ошеломил противника. Он даже на секунду руки опустил, встряхивая головой, и получил второй удар в правое ухо.
Однако опомнился и с рычанием бросился сломя голову в атаку. Тут уже начался обоюдный обмен ударами практически беспорядочно, оба, похоже, и не думали о защите. Главное было у соперников нанести противнику как можно больше повреждений.
Толпа матросов, которая собралась, заслышав свист боцманской дудки и, наткнувшись на неожиданное зрелище, подстрекала их к активным действиям своими криками.
 Однако долго эта драка продолжаться не могла.  Минут через пять-шесть оба, наконец, остановились, пыхтя и размазывая пот и кровь по лицу.
Морячку досталось, пожалуй, больше.
Его незажившие губы были разбиты вновь, из носа кровь капала на тельняшку, на лбу уже начала вырастать шишка. Митяю тоже досталось.
 Левое ухо распухло и покраснело, напоминая половинку помидора, разбита была правая бровь     и,  самое плохое, у него были в кровь разбиты пальцы и костяшки кулака об голову моряка, которая оказалась весьма крепкой на удар.  Кроме того, кажется, в кисти была выбита правая рука, которая болела всё сильнее. 
 Вокруг орала разгоряченная толпа: «Дай ему, Яша. Добей пехтуру!», впрочем, были и другие  крики: «Не дрейфь, пехота. Катай его, деревня».  Прервал все это свист боцманской дудки и команда «Брэк».   Оба с облегчением опустили руки
-Ну что?- спросил боцман, -  без отдыха- то тяжело. Предлагаю ничью. Обоим, по-моему, крепко досталось. Или хотите продолжать?
Толпа матросов, разгоряченная алкоголем, орала,-
-Пусть дерутся. Сами сказали бой до победы. Что, кишка тонка оказалась?-
Боцман поднял вверх руку и опять засвистел в свою дудку,-
-Ша. Хватит галдеть. Раскричались как чайки после шторма. Пусть сами   решают. Хотите еще драться?-
Митяй, чувствовал, что продолжение боя еще через несколько минут станет для него невозможным. Разбитая рука давала о себе знать всё больше, Он помотал головой, давая понять, что на продолжении он не настаивает.
Моряк, который был весь в крови и дышал как загнанная лошадь, тоже помотал головой.  Потом прохрипел, глядя ему в глаза,-   
-Ша, братишка! Разойдемся левыми бортами.
- Ну, вот и хорошо,- сказал боцман,- а теперь руки  пожмите.
Они протянули руки  друг другу и Митяй  вскрикнул от боли после крепкого рукопожатия Яши- моряка. Это тут же заметил боцман.
- Руки покажи,- обратился  он к Митяю. Потом он осторожно ощупывал и осматривал его кисти, локти брови, переносицу. Чувствовалось, что он это делает не в первый раз.
-Да, сказал он, хреновые твои дела.
- Яша, теперь ты иди сюда, посмотрим, что он с тобой сделал.
Окончив осмотр лица матроса, сказал,
-Лицо протри чистой, влажной тряпкой, пока кровь не засохла. Где царапины глубокие, йодом смажь, чтобы не загноилось, под глаз холодное железо приложи, а то всё лицо разнесёт. Ваня бинт дай.- обратился он к моряку, стоявшему рядом.-
Тот, достав из кармана индивидуальный пакет, протянул его боцману. Савельич, туго перебинтовал Митяю правую кисть.
-Дня через два, когда подживёт, заходи. Научу драться по-другому. Из тебя толк выйдет. 
Митяй сразу проникся к Савельичу всем сердцем. Пока они целый месяц стояли на переформировании и белые, очевидно устав от кровопролитных боёв, тоже не спешили атаковать город, он бегал в матросский отряд ежедневно.
 Боцман не только учил его основам бокса. Он рассказывал еще о житье в других странах, о столкновениях докеров с полицией в портах Англии и Америки, о том как профсоюзы за границей потрясают слаженными действиями работу гигантских корпораций. В картинках и лицах, очень доходчиво   показывал житьё простого народа и технического прогресса Америки, обычаях эскимосов и африканских бедуинов.
С шестнадцати лет Миша Куревин попал в юнги и ему за свои тридцать восемь лет жизни пришлось  поплавать по морям и океанам на торговых кораблях. Он повидал мир достаточно своими глазами.  Был он и китобоем и работал на аргентинских пастбищах, где приходилось пасти быков. Попробовал он свои силы и в боксе. Сначала дрался в небольших припортовых клубах. Потом довелось даже стоять на рингах Чикаго и Сан-Франциско против серьёзных профессионалов.   Он видел  в Северных Штатах Америки выступления великих Корбетта и Джона Салливана, бои Демпси и Мак-Коя, в Петербурге Эрнест Лусталло и Гвидо Майера  и, видно, многое от них перенял.
    Оказавшись в России в 1914 году в Одесском порту   с началом. Первой Мировой войны он был мобилизован в Черноморский флот.
Занятия он с Митяем начал сразу, когда тот через два дня появился в матросском отряде вновь.
- Тебя бы Дмитрий в спортивном зале с полгодика, да на спаррингах обкатать, хорошего бойца можно было бы сделать. Задатки у тебя есть. Яша ведь на пуд тяжелее тебя и кулаками машет не в первый раз, а ему от тебя досталось,- говорил он, туго забинтовывая ему руки.  Но у нас полгода времени на это вряд ли будет. Думаю, беляки не дадут. Поэтому старайся запомнить, что я тебе говорю, многое самому придётся отрабатывать. Глядишь и пригодится.
Кроме бинтов, на руки он Дмитрию надел он зимние рукавицы из нагольной овчины, которые чем-то были набиты изнутри.
- Это пакля там, - пояснил он, видя недоуменный взгляд Митяя. – Для защиты рук, да и лицо не так повреждается. Ты, небось, до этого в рукавицах всегда дрался?
- У нас кулачки или в деревне улица на улицу, или деревня на деревню, а они ведь всегда, почитай, со снегом бывают. До этого ведь с хозяйством в деревне управляться надо.
- Чувствуются в тебе особенности этих боёв. Сам не участвовал, а повидать приходилось. У  кого учился бою?
- Кузнец Вавила есть у нас, один из первых бойцов.-
- Теперь слушай меня. Стойка у тебя не правильная, ты прёшь на противника как бык на плетень. Замах для бокового удара у тебя очень длинный, сам, наверное, знаешь. Я ведь видел, как ты успевал подставить плечо или руку под Яшин удар. Так и от твоего удара уйти  можно. Становись напротив, я тебе покажу действия профессионального боксера.
Савельич натянул на руки рукавицы, похожие на те, что дал Митяю и потряс ими в воздухе, улыбаясь.
- Два вечера сам сочинял. Это, конечно, не настоящие боксерские перчатки, но на некоторое время хватит. В Европе и Америке официальные бои голыми руками запрещены. Ну, начнём? -
Савельич поднял руки, выставив левую вперед, почти полностью вытянув ее  и, приподняв при этом левое плечо. Его правая рука, согнутая в локте, защищала губы, нос и подбородок. Что было особенно необычно для Митяя, боцман непрерывно двигался корпусом вправо и влево. Он стоял, сжав кулаки и держа их на уровне чуть пониже плеч, как это обычно делали у них в деревне на кулачках, не решаясь первым начать бой.
Вдруг противник сделал скользящий шаг вперед и нанес два быстрых удара прямо в лицо. Удары были в полсилы, но губы у Митяя вспухли, и обидно стало, что он не успел ничего сделать.   Он бросился вперед, нанося удары, наотмашь, справа и слева, желая показать, что он тоже чего-нибудь стоит. Однако встречным ударом он был легко остановлен, а потом все его удары или натыкались на рукавицы партнера или он промахивался, т.к. тот вовремя успевал нырком уйти от удара. 
Более того, боцман, явно превосходя Митяя в технике, объявил,
- Правой я тебя бить пока не буду, ударю только один раз,-
И действительно, как Митяй не старался Савельич бил его только левой рукой, правой иногда прикрываясь для защиты или пряча за нее свое лицо. Особенно неприятно было то, что, привыкнув к деревенским бойцам, которые били сначала правой, потом левой рукой, он никак не мог привыкнуть к двойным ударам боцмана левой, получая каждый раз чувствительный удар в лицо. Боцман редко делал шаг вперед, казалось наоборот, он  постоянно отступал, а доставалось от его кулаков Митяю весьма крепко. Он был через три минуты вымотан так, как будто пол дня косил или час работал молотом в кузнице.
- Берегись, Дмитрий, -услышал он голос боцмана, -включаю правую, попробуй не попасть  под  мой удар.-
Митяй увидел как глаза его противника стали жесткими, при этом, работая вроде всё так же левой, он как-то ударами и положением корпуса все больше прижимал его к стенке белой мазанки за которой они устроили поединок. Потом он скорее уловил, чем увидел движение правого плеча Савельича и мелькнувшую рукавицу. В голове его как будто что-то вспыхнуло, а потом он увидел себя как-будто со стороны. В голове шумело, а все предметы были маленьким как в перевёрнутом бинокле. Потом  все начало понемногу увеличиваться.  Он понял, что лежит на земле, и услышал голос боцмана, который хлопал его по щекам и кричал, как будто издали,-
-Дима, ты слышишь меня? –
Холодная волна обдала его голову. Это, проходивший мимо Ваня-связист, бегом по команде боцмана притащил большую кружку холодной воды и боцман, набрав в рот,  прыснул ее ему на лицо.
-Ну, слава богу, - услышал он, садясь, привалившись к белой стене. – Как чувствуешь? – спросил боцман, заглядывая ему в зрачки.
- Как после стакана водки, кружит и в голове шумит.-
-Ничего, сейчас в себя придёшь. Сотрясения вроде нет. Посиди, отдохни.-
Минут через пятнадцать Митяй оклемался и Савельич устроил разбор боя. Он подверг критике и стойку Дмитрия, и его удары, и полное неумение защищаться или уходить от  его ударов.
-Как ты меня так ударил, что мне сразу памороки* вышибло? –спросил Митяй.
- Это удар в челюсть. Если его точно нанести срабатывает безотказно, даже если противник на две головы выше тебя и на два пуда тяжелее. Англичане его называют «нокаут» по-русски это примерно «вышибающий удар», так оно, в общем, и есть.-
 Потом они приступили к отработке стойки: как правильно двигаться по площадке, как защищаться от ударов перчатками, как бить и не давать бить себя в ближнем бою. 
Каждый день теперь Митяй  приходил к Савельичу. Объяснял он всё неторопливо, доходчиво, тут же показывая вживую технику бокса.
- Учти, - говорил он,- Расстояние от кулака, до точки, где он попадёт в противника нужно сокращать, как только можно. Бить в основном нужно прямым ударом, коротко и резко, тут же кулак возвращать назад, превращая его в защиту.
От него Митяй узнал, что такое апперкот и хук, как может быть болезненным удар в печень. Особое внимание Савельич уделял отработке удара в подбородок.
- Это мощное оружие, когда им овладеешь. Тебе могут выбить зубы, разбить лицо, но ты будешь стоять, и наносить урон противнику, а ведь достаточно одного точного акцентированного удара в подбородок и любой громила валится как сноп.
 Представь, Дмитрий, что у него вместо подбородка карманные часы, которые туго закрываются,  и закрыть тебе эти часики,  нужно ударом кулака. Только тогда сознание выключается. Если кулак хоть чуть не достанет да крышки часов, они не закроются, если завершение твоего удара будет дальше, воображаемые часы улетят прочь, но опять не закроются. Нужно очень четкое чувство дистанции и резкий удар.-
Последние занятия, когда боцман узнал, что роту связи, где служил Митяй переводят, за четыре версты, на другую сторону пригорода, он проводил с  ним с отработкой ударов голыми кулаками.
- Учти, драка- это не бокс, где бьются по правилам и в перчатках. Учись бить так чтобы себе пальцы не разбивать. Береги большой палец, он часто в драке вылетает и тогда тебе может прийтись очень туго.  Не бей никогда в лоб голым  кулаком, лучше ударь основанием ладони в переносицу или основание носа.-
Потом, он показал ему запрещенные приемы из арсенала французских апашей и портовых гаменов, те,  что применяли  драчуны во время разборок,  в ирландских портовых кабаках. Это были удары по печени и почкам, а так же головой, в переносицу противника.  Митяй всё впитывал в себя как губка.
 -Применяй это с умом, -говорил Савельич, - различай, когда вы деретесь улица на улицу или деревня на деревню, чтобы удаль показать, а когда  перед тобой смертельный враг, который хочет тебя убить. Ведь не станешь же ты калечить парня из соседней деревни. Как в глаза людям потом смотреть будешь?-
Судьба их разлучила. Моряков вскоре отправили на усиление пехотного полка для штурма Херсона.   Митяй после этого, в каждом месте, где они на долго останавливались, вешал мешок с песком и бил по нему, как советовал Савельич, каждый день, не смотря на подтрунивание товарищей по службе.
Через месяц он узнал, что при штурме города белыми,  Савельич был убит разрывом шрапнельного снаряда в самом начале их атаки, а отряд матросов перебили почти полностью.      
                Интернационалисты собаку съели.
      Как то, в конце лета,  через неделю как роту связи разместили на северной окраине занятого красными города  Митяй разбирал свое связное хозяйство. Он, было, уже собрался, выполнив все служебные дела, сходить на пруд искупаться, как заметил пыль и людей, двигающихся по дороге, построенных в колонну по четыре.
Впереди колонны, на хорошем гнедом жеребце, ехал всадник в буденовке со звездой, очевидно командир. Из любопытства Митяй остановился, чтобы посмотреть,  что это за подразделение. Колонна остановилась невдалеке от него. Скомандовав, что-то непонятное, после чего колонна остановилась, а солдаты взяли винтовки «к ноге», командир рысью отправился в город в сторону штаба. За шеренгами солдат стали подтягиваться телеги с людьми в тёмной одежде и каким-то скарбом.   
Когда Митяй подошел поближе, то увидел, что это солдаты не такие как все. Хотя  они были в буденовках, с трёхлинейками в руках,   одеты в такие же гимнастерки и галифе, как он сам и большинство его товарищей, а на ногах у них были такие же обмотки, выглядели они необычно. Все были смугло-желтокожие с раскосыми глазами и черными  ёжиками волос. Казалось сначала, что были они на одно лицо. У некоторых сзади была заплетена небольшая косичка,  другие были подстрижены наголо.
- Откуда вы, товарищи, кто будете?  спросил Дмиртий, подходя к этим необычным солдатам, которые так и стояли в строю.
От строя на пол шага вышел один из них, который с усами,  и, улыбаясь, протянул ему руку.
-Драствуй, товарисса- сказал он.
-Вы что китайцы? - догадался Митяй. Однажды  он китайцев видел, когда ездил еще с отцом на ярмарку в Астрахань. Они там ходили в синих халатах, запахнутых на одну сторону и круглых шапочках. Торговали разноцветным китайским шелком, леденцами на палочке, а один,   раздетый по пояс жонглировал  разными предметами и показывал фокусы, протыкая себе щеки спицами, глотал длинные узкие ножи и выдувал изо рта языки пламени.
-Ага, китайса,- подтвердил  усатый. – Красная китайса,- уточнил он.
- Вместе воевать, значит, будем, будем белых бить?-
- Будем. Сто командира сказет, то и будем.-
-Тебя как звать? Меня Митя,- похлопал он себя по груди.
Китаец ткнул его пальцем в грудь и повторил
-Ми-Тя-
-А, тебя как?-
-Вань-
-Ванька, значит,- вот здорово, засмеялся Митяй, -совсем как у нас. –
К китайцам стали подходить другие красноармейцы,  они здоровались с ними за руку, похлопывали по плечу, пытались повторить их имена.
Через некоторое время на гнедом коне прискакал китайский командир, а на коляске, запряженной парой лошадей, подъехали командир полка с комиссаром и интендант. Командир соскочил с  коляски и показал всаднику рукой в сторону хат.
-Размещайтесь там, товарищи. Хаты свободные, сейчас подвезут провиант. 
Китайский командир что-то  отрывисто скомандовал и шеренги, стоявших солдат начали неспешно расходится по хатам. Телеги потянулись за ними. Сам он слез с коня и, ведя его под уздцы, пошел вместе с красными командирами вслед за своими бойцами, что-то обсуждая.
Вскоре Митяя вызвал к себе командир роты. Возле его хаты сидели на корточках трое китайцев.
- Значит так, - сказал ротный, берешь всё, что надо, в помощь тебе три китайца, чтобы сегодня же была связь у комполка с их командиром.
Когда они вместе вышли из хаты китайцы вскочили и согнулись в поклоне.
- Отставить,- резко скомандовал комроты - не нужно кланяться. Придётся заняться с вами попозже. А сейчас вот вам связист, зовут его Митя.
- Ми-Тя,- послушно закивали китайцы.
- Он будет старшим, вы поможете ему связь установить. Те-ле-фон,- громко говорил он, как глухим и тряс телефонную трубку,- Понимаете?
- Панимай, «тинь-ли-фонг»- отозвался, тот, что был постарше. – Он насяльника?- спросил он у комроты, показывая пальцем на Митяя. Тот кивнул головой в знак согласия.
Митяй закинул сумку с инструментом на плечо, объяснив, что им нужно нести катушки с проводом и скомандовал, - Ну, ладно, пошли.
 Однако тот, что интересовался, является ли Ми-тя начальником, ласково улыбаясь, потянул сумку у него с плеча и одел на себя. Митяй изумился и потянул, было, сумку к себе. Однако китаец придержал ремень, не давая ее забрать,  и согнулся в поклоне.
- Твоя насяльника. Ты ходить, моя тебе носить.-
-Ни хрена себе?- изумился Митяй новому повороту дела, но настаивать на возврате сумки не стал.
Они почти два часа  пробирались от узла связи к хате китайского командира, развешивая полевой провод. Вокруг ходили китайцы. Около взвода занималось строевой подготовкой под руководством командира взвода третьей роты, который был из бывших унтеров.
  На кострах и в избах китайцы готовили еду, и ветер разносил незнакомые запахи. К колодцу с полными белья тазами  на голове проковыляли две молодые китаянки. Многое Митяю здесь было в диковину.  В ходе работы он выяснил, как  зовут его помощников.
 У того, что с важным видом носил за ним сумку, было имя Джэн.
 -Женя, значит,- объявил ему Митяй.
 Двоих других звали Сюань, которого Митяй тут же перекрестил в Саньку и Линь, которому соответствия привычного русскому уху он не сразу придумал, а потом окрестил его в Лёньку. Временами он задавал им вопросы, а они, как могли отвечали. Китайцы Дмитрия расположили к себе. Они не только безукоризненно выполняли, всё, что он указывал им делать. Им, по всему видно, очень хотелось понравиться Митяю. Они то и дело кланялись, переспрашивали слова, пытаясь произнести их по-русски, при этом, показывая своим важным видом остальным, что они заняты чрезвычайно важным делом, выделяющим их из всех. В особенный восторг пришел Чжэн, когда связь, наконец, была установлена, и Митяй научил его крутить ручку вызова  полевого телефона,  снимать трубку и говорить некоторые слова.
Для проверки связи Джэн лично сбегал и пригласил командира роты.
Тот зашел в комнату, где они установили телефон, с тонкой блестевшей лаком, черной тростью, в левой руке,  поправил новенькие желтые ремни, шашку  и кобуру нагана, потом  дал знать Джэну, что можно начинать. 
Джэн с важным видом лихо закрутил ручку, потом снял трубку и произнес громко и раздельно, отвечая на вопрос из узла связи.
- Отряд китайса. Командира полка давай. Моя командира говорить будет.- и услужливо протянул руку своему комроты.
- Драствуй товариса командира. Докладывай Чжу-дзе-линь. Проверика связя. Поставили мне телефона. Жду ваша приказа.-
При этом комроты китайцев, чеканя слова и стараясь говорить без акцента, стоял на вытяжку перед телефоном, как перед живым командиром.
Окончив оговорить, он протянул трубку Джэну и, посмотрев на своих бойцов свысока, сказал
 – Хэнь хао. –
- Что? – не поняв, переспросил Митяй.
-  Хоросо.  – Потом пожал руку Митяю. - Се сё –
- Что, что? –
- Спасибо, товариса! - и ткнул тростью в Джэна  – Это моя телифонга целовек. Ты его уцить. Хоросо?
-Хэнь хао,- согласился Митяй, - помогу, что сам знаю.
Чжу-дзе-линь улыбнулся, показав все зубы, и вышел, помахивая тростью.
Когда за ним закрылась дверь, Джэн упал на колени и, схватив руку Митяя, начал целовать ее.
-Спасибо, Ми-тя. Ты хоросая насяльника. Моя любит тебя, - потом он достал откуда-то из-за края обмотки серебряный полтинник с профилем Николая Второго и протянул его Митяю. Тот обалдел от происходящего. Двое других солдат стояли, согнувшись в поклоне.
- Ты что, Жень, ну- ка прекрати. Встань немедленно. Да я кому сказал,- рассердился Митяй, видя что Джэн не торопится выполнять его распоряжение.
Тот нехотя встал с колен, всё еще протягивая монету.
-Теньга, возьми.
-Это еще за что?
- Ты помог. Ты телифонг давала? Меня теперь насяльник телифонга. Чжу-дзе- линь так сказал.- он показал рукой в сторону вслушивающихся в их разговор китайских солдат, которые стояли с угодливыми улыбками на лицах.- Я приказать - они делать.
-А я то при чём?
- Ты помог, тебе теньга. Получка больше дадут – командиру теньга.
- Ну, вас на хрен, разбирайтесь сами, - засобирался Митяй. Увидел встревоженный взгляд китайца, отклонил его руку с монетой и добавил,- Что нужно будет, заходи. Так заходи, не надо деньга.
За ним тут же выскочили два китайца и потащили, ласково забрав у него сумку с инструментом и катушку с неизрасходованным проводом.
    - А где Женька?- спросил у них Митяй, видя, что его новый друг не идёт вместе с ними.
Тот китаец, что нёс сумку, улыбнулся
- Он насяльника. Насяльника работа нет. Насяльника приказать- другие работать. Насяльника работать - тогда нет приказать, никто его не слушать.
- Лихо у вас поставлено, усмехнулся Митяй, но я в  чужой монастырь не лезу со своим уставом.
В расположении роты он разыскал командира, доложив, что связь с китайцами установлена.
- Взводный, ты мне вот что скажи. Откуда они взялись у нас эти китайцы?
- Смотря где. Мне комиссар полка говорил, что они сначала КВЖД строили, а потом с германцами война началась, мужиков в армию загребли, а дороги строить надо, вот их и вывезли из Маньчжурии. Некоторые с жёнами, у двоих или троих дети, но таких не много. Видел их бабы на телегах сидели? А некоторые не замужние. У них были на обслуге. В основном бельё стирать и начальство ублажать.
- Вот это да,- изумился Митяй. –Проститутки что ли?
- Нет, те спят с мужиками за деньги, а эти и стирают и с начальниками спят за кусок хлеба.
- А чего ж с только начальством-то? Другим что ли не надо?
- Женщин мало. Всё равно на всех не хватит, так что рядовые потерпят.
-Так ведь могут не утерпеть, кому- нибудь захочется.
- У них с этим строго. Если кого застукают, тот потом всю жизнь яйца в кармане носить будет.
- Это как?
- А вот так. Сначала судом приговорят, потом выхолостят как хряка и яйца вручат вместе с приговором в бумажном пакетике на память.
- Ни хрена себе порядки.
- Так, что держись ты от ихних баб, подальше.
- Сто лет бы они мне были не нужны. Ты их   сам то видел?
- Кого?
-Баб китайских.
- Издаля только.
-А я вот сегодня повидал.
-Чего ты у китайцев забыл?
-Связь я к их командиру тянул, вот и насмотрелся.
- Чем же они от наших баб отличаются? Что-то мне невдомёк, у них что,  щель между ног не вдоль, а поперёк?
- Скажешь тоже, взводный. Я их что раздевал? А вот ноги у них совсем не как у наших. Ступни у всех забинтованы и ходят они  только мелкими шажочками. Каждый шаг два вершка не больше.
- Это кто же их так изуродовал и зачем?
- Родители девочкам бинтуют ноги в раннем детстве и те так и вырастают. Главное, чтоб далеко от дома уйти не могли, тогда вся жизнь у неё только в своем доме, а потом доме мужа.
- Это что во всём Китае так?
- Хрен их знает. У этих у всех, но они все из Манчжурии, может там обычай такой.
- А ещё что видел?
- Шкуру собачью видел.
- А это что за чудеса?
- Я тоже поинтересовался, что за шкура висит. А они, оказывается, собачье мясо в котле сварили, а шкуру сохнуть повесили. Потом, сказали, шапку сошьют. Рыжая такая шкура
- Вот бисовы дети. Я то-то гляжу Полкана третий день нет, значит это они его приговорили.  Неужто они собачатину едят?
- Ещё и причмокивают. Я чуть не сблевал, как увидел, а им за праздник.
-Не будет с них толку, я так думаю.
- А я, думаю. будет. Толковые ребята и безотказные, как моя трёх линейка. Им бы русский по-лучше знать, да грамотёшки бы побольше, они бы себя показали.
Ночью в городе, недалеко от расположения их роты, Митяй сквозь сон услышал какую-то возню, ржанье лошадей, возгласы людей. Однако не смотря на помеху доспал до утра, поскольку «тревогу» не объявляли.
Утром он от взводного узнал, что это прибыл к ним в город полк Марии Никифоровой.
- Кто, кто у них командир? – переспросил он у взводного,- Неужели баба?
- Эта такая баба, что  десяти мужиков стоит. Мария Никифорова, известная террористка -подпольщица.
-Нет,  не слыхал.  А что, отчаянная баба?-
-Ну, тогда слушай.
 
         «Бешеная Маня» и «трухлявое дерево».
- Слыхал как после восстания в 1905 году кого на каторгу, кого на виселицу отправили?
-Я малой тогда был. Смутно помню. А вот два ссыльно поселенных у нас в деревне были. У пристава раз в месяц отмечались. Я потом с одним из них, Перегудовым, у Бореля на мельнице работал. Толковый был мужик.
- Ну, так слушай.  Никифорова Мария была среди приговоренных к смерти и бежала с еще пятью смертниками из Таганской тюрьмы. После уже, когда ей пришлось бежать из России во Францию, вступила в Иностранный легион и там стала лейтенантом. Единственная, между прочим, женщина-офицер за  всю историю Легиона,  Никифорова была за храбрость награждена французским орденом Почетного легиона.
 За глаза её зовут «Бешеная Маня».  Ей человека застрелить, что муху хлопнуть. Однако и военному делу она, похоже, в Иностранном легионе выучилась,  как следует. Там зря звание лейтенанта не дадут. Её отряд первым в январе вошёл в Екатеринославль, когда белых оттуда вышибали. Бились её бойцы храбро, да и деникинцы тоже уперлись. Пол отряда  Маруся в том бою положила. Пограбили её бойцы город тогда крепко, а пленных всех перестреляли. Видно это тоже у нее обычай от легиона остался. Город возьмут- три дня грабят.  Теперь в нашу армию на усиление их направили. Скоро, наверное, наступать будем. Вон, сколько сил собирается. Этот наш отдых и переформирование окончатся большим сражением.
Появление отряда Маруси, которые называли себя «Боевой отряд черных анархистов», было заметно среди других пополнений, прибывающих в дивизию, где служил Митяй. Было черных анархистов не так уж много, человек около трехсот. Однако, все они были одеты в чёрную форму и кожаные сапоги. Поговаривали, что Маруся,  когда заняла со своим отрядом Торжок и неделю занималась там выучкой своих бойцов, обложила военной контрибуцией суконную фабрику, а так же швейные и обувные мастерские города. За невыполнение распоряжений ее штаба- конфискация имущества и суд военного трибунала как за саботаж. Через неделю все её бойцы были, как один,  в черном и обуты в первосортные хромовые сапоги.
                Схватка в «Шанхае».
Прошло несколько дней и Митяя снова направили в расположение китайского отряда для наладки связи. Китайцы жили по-прежнему отдельно от всех.
 В белых мазанках* жили командиры, а в хлевах, конюшнях и палатках, которые им  выдал интендант полка, солдаты. Одну конюшню, что была поближе к реке, они приспособили под прачечную и китаянки частенько настирывали в корытах возле нее простыни и мужское бельё, развешивая  его на натянутых веревках. Солдаты полка, тот конец города,  где они расположились, очень скоро начали называть за глаза «Шанхай». А потом это название даже стало практически официальным. Комиссары и командиры удерживали солдат от того, чтобы они ходили в «Шанхай» без дела. Да особенно никто туда и не стремился. Говорили они между собой по-китайски,  употребляя   в крайних случаях едва ли десяток  русских слов. А это что за разговор?
  Митяй, прежде чем идти, позвонил в Китайский отряд. Голос Джена бодро ему ответил, -
-Насяльника связи китайски баталён Интерасиональна полка слусает вас.
- Проверка связи, - сказал Митяй,- узнал меня Жень?
- А-а-а, это ты маленьки насяльника связь, Ми-тя. Сто ты хотела?
- Слушай, Жень, ваши просили дополнительную связь провести. Так что,  я минут через пятнадцать у вас буду. Организуй в помощь двух бойцов.
- Не могу. Все китайса на учениях. Остальные на постах или по хозяйству заняты. Дам одного.
- Бог с ним. Одного, так одного.- Закинув сумку с инструментом на плечо и  прихватив катушку с проводом, он направился в «Шанхай».   
На улице за полверсты до «Шанхая» встретил его, знакомый уже по предыдущим встречам улыбающийся Линь.
- Ми-тя давай сумка, давай катушка, понесу.
Когда за тебя тяжелую работу делают другие, к этому привыкаешь быстро. Митяй уже и не сопротивлялся. Сгрузил на китайца свои причандалы связиста, и они зашагали в сторону китайского штаба. Путь их проходил недалеко от берега реки, где хлопотали возле прачечной китаянки. Неожиданно возникшая картина из-за поднятой ветром простыни открылась взору Митяя. Две китаянки, одной из которых было лет двадцать, а второй очевидно далеко за сорок стирали  бельё, снуя в мыльной пене туда - сюда руками в глубине своих деревянных корыт. Обе были обнажены по пояс. Старшая стояла в халате со спущенным вниз верхом и завязанными на поясе рукавами, а та, что помоложе,  была в синих штанах. Обе были в деревянных сандалиях, с перебинтованными ногами. Митяй остановился и даже рот открыл. Смуглые груди женщин ритмично колыхались в контрасте с белой пеной, а время от времени, когда они выпрямлялись, чтобы вытереть со лба пот тыльной стороной руки, картина становилась для него просто завораживающей.
- Вот это да,- аж слегка присел Митяй, - что же это они стыд потеряли совсем?
- Засем потеряли? Жарко.
- Не боятся, что их увидят?
Линь усмехнулся.
- Сто, сиськи меньсе станут?
- А вдруг, кто придёт,  обидит? – пролепетал Митяй, сраженный вконец аргументом Линя. – Как их зовут?
- Ма-шень и Юй-ли
- Совсем, почти как у нас, Машенька и Юлька. -
= Пойдём. Много смотретя нельзя. Китайса совсем нельзя.  Все китайсы знай.     Чжу-дзе-линь сказал - кто будет смотреть - накажу, кто за ограду зайдет -  застрелю.  Если сам не увижу – они скажут, тоже застрелю.
- А если из наших, русских,  кто залезет, он тоже будет стрелять?
- Васа солдат не ходят. Комисара обессяла- никто не будет ходить, никто не тронет. Пока никто не ходила.
Они двинулись, было, дальше, однако, пьяная песня, будоражащая тишину округи,  заставила их остановиться. По берегу реки, прямо на прачечную двигались, обнявшись за плечи и покачиваясь  два бойца. По их черной обмундировке и начищенным сапогам Митяю стало ясно, что они были  из отряда Бешеной Мани. Оба были при оружии. Один тощий, высокий, с маузером  в деревянной колодке, на ремешке через плечо, а второй, с проседью в чёрных усах, при шашке, поблескивающей серебром и с наганом в желтой кобуре на поясе. В руке у него была нагайка.
-  Ой,  Настасья, ты Настасья,
    Принимай-ка молодца,
    Принимай-ка молодца, - распевал тот, что при шашке.
    Ламца-дрица-аца-ца, -  неожиданно закончил куплет его товарищ и оба захохотали. Вдруг оба замолчали.
- Мать, моя, - услышал Митяй,  - вот это повезло. Лови их, Сивый. –
 У Митяя сердце подпрыгнуло от предвкушения если и не беды, то близкой драки. Он увидел как парни в черной форме, перескочив одним махом через заборчик,  заскочили за развешенные простыни, отрезая китаянкам путь к отступлению.  Растопырив руки, они начали ловить китаянок как кур во дворе. Женщины вскрикнули, всплеснули руками, попытались, было, убежать, но проковыляли только по два шага, как их солдаты настигли. Тогда они, остановились в полупоклоне, прикрывая грудь руками,  и  что-то залепетали непонятное по-китайски, Митяй по интонациям женского лепета  понял, что они умоляли о чем-то пьяных солдат. Судя по всему, просили, чтобы оставили их в покое.
- Линь,  бежим!  Поможем!- крикнул Митяй своему провожатому и побежал туда, где за простынями была возня из женских и мужских тел, которые то показывались, то опять исчезали за колыхающимися простынями.    Видя, что Линь бежит за ним с тяжелой сумкой и проводом не очень спешно, он крикнул,-
- Да, брось ты, на хрен это барахло! Беги быстрее.
Линь так и сделал, оставив имущество связи полка валяться на косогоре, а сам припустил за своим русским товарищем.
Митяй не заметил, откуда появился воин китайского отряда рядом с прачками. Прибыл он в эту острую минуту даже чуть раньше, чем Митяй с товарищем. Это был один из командиров. Видно было не вооруженным взглядом. Он стоял как-то отличаясь от остальных китайских бойцов, без угодливой улыбки и совершенно свободно. Был одет он в новую русскую солдатскую одежду, но на нём были, как у Митяя, шнурованные высокие английские ботинки желтой кожи, а под мышкой бамбуковая трость. Вперившись глазами в происходящее, он молча разглядывал неприглядную картину домогательства бойцов одной с ним Красной Армии к его соотечественницам.
Тот, что был при шашке, облапил молодую китаянку и мусолил ее своими поцелуями, размазывая сивыми усами слёзы по её лицу. Второй всё пытался прижать к себе другую, которая пыталась одновременно и натянуть на себя халат, и увернуться от его поцелуев.
Она защищалась от него руками, явно, боясь ударить, и что-то беспрерывно лепетала на своем мяукающем языке.
 Китайский командир крикнул что-то гортанное и односложное на своем языке солдатам в черном. Они, не поняв команды, даже не обратили на него особого внимания, продолжая делать свое дело. Только тощий, тот, что был с маузером, огрызнулся,
- Да пошёл ты….
Тогда он сказал несколько слов по- русски.
- Нерзя это.  Отставить. Я буду делать вам плохо.
Подбежали  к месту событий Митяй с китайцем Линем.
- Вы, что, охренели? – заорал Митяй.
- Рот закрой,  - лениво ответил ему сивоусый.
Видя, что бесчинства не прекращаются, китайский командир ткнул того, что держал старшую из женщин, Юй-ли, как понял Митяй, своей игрушечной с виду,  бамбуковой тросточкой,  куда-то в спину.  Раздался вопль боли и Митяй увидел перекошенное лицо бойца из отряда «Бешеной Мани».
- А-а-а-а,  ах ты, с-сука, -  орал он, упав на колени и корчась  от боли, - да я вас всех сейчас перестреляю!  Одной рукой, при этом он держался за спину, а второй,  лапал судорожно  кобуру маузера и, не попадал пальцами на застёжку.
Китайский командир, застывший  с тростью в руке,  с напряженным лицом, похожим на желтую маску,  внимательно смотрел на окружающих, явно оценивая глазами ситуацию и  переводя взгляд черных цепких глаз, то на Митяя с товарищем, то на бойцов в черной форме. Страха на его лице не было видно.
- Он борьсой насярьника? – спросил он, обращаясь к Митяю и,  указывая тростью на поверженного бойца.  Митяй отрицательно помотал головой, потом испуганно выдавил из себя,-
- Нет, вряд ли – соображая, что в отряде «Бешеной Мани» все командиры имели какие-то непонятные ему нашивки на рукавах, а у этих рукава были ничем не обозначены.
-Хоросо.-
Тогда   китаец в английских ботинках ударил своей тростью бойца по руке, которая уже извлекла маузер из деревянной кобуры.  Маузер выпал, а тот застонал от боли. Вдруг послышался лёгкий свист и затем шлепок. Это тощий  наотмашь ударил китайца плетью по руке с тростью. Он попал ему точно по запястью. Трость вылетела из руки и упала в нескольких метрах от хозяина, а на запястье у него вздулся багровый след от удара. Однако Митяй заметил, что, не смотря на жестокую боль,  на щеках у желтокожего заступника только вздулись желваки и на лбу выступили мелкие бисеринки пота, но ни стона, ни крика не вырвалось из его губ.
Плеть снова свистнула в воздухе.
 С криком, - Запорю, бл-дь косоглазая! - сивоусый вновь опустил плеть,  на этот раз уже на голову китайца.  Митяй даже глаза закрыл, понимая, что сейчас от удара кожа на желтом, неподвижном лице лопнет от дикого удара и из кожи брызнет кровь. Но произошло невероятное. Он услышал, как китаец издал какой-то непонятный возглас и левой рукой молниеносно поймал плеть в воздухе, не дав себя ударить. Это было как цирковой фокус, а скорее даже похоже на волшебство. Резким рывком он выдернул плеть из руки противника и отбросил ее от себя в сторону.
- Ни хрена себе,  - изумился сивоусый, уже трезвея, но всё еще не в состоянии до конца оценить, что происходит. – Да я тебя как клопа раздавлю,- с этими словами сивоусый занес руку над лицом своего противника. Митяй отметил, что тот был, действительно невысокого роста, чуть выше плеча Митяя, а сивоусый  раза в полтора шире и на голову выше. Однако опять произошло невероятное. Китайский командир резко выкрикнул какой-то гортанный звук, вытянув палец и, указывая за спину сивоусого. Тот невольно обернулся, желая посмотреть, что у него за спиной. В этот момент его противник резко шагнул вперед и схватил противника, что называется «за грудки»,  цепко держа в кулаках его черную форму, после чего резко откинулся назад, падая на спину.  Когда сивоусый всей массой своего тела начал падать вниз,  на него, вдруг подставил ногу прямо в живот,   противника и, лежа на спине, направил его полёт еще дальше. Ничего подобного Митяй в жизни не видел. Чтобы какой-то невысокий и не очень мускулистый с виду человек в течение нескольких секунд расправился с двумя здоровенными вооруженными бойцами? Это было похоже на волшебство.
Последствия падения для сивоусого были ужасны. Он приземлился, запутавшись в своей амуниции, лицом прямо в твердую, прибрежную, покрытую мелкой галькой,  землю. Лицо его было разбито, превратившись в маску из грязи и крови. Однако, правой рукой он пытался достать из кобуры наган. Китаец прыгнул ему на спину заломил назад сначала одну руку, потом вторую, достал откуда –то из кармана шнурок и связал в мгновение ока  ему запястья.
- Нерьзя вставать, а то будет прохо,- пригрозил он поверженному противнику.   
Заметив, что второй боец, наконец,  дотянулся до валявшегося маузера и взялся за его рукоятку, китаец строго сказал ему, - не надо, а то заберу совсем. 
Тот оставил оружие лежать на земле и молящим голосом обратился к Митяю.
- Парень, ты ведь свой. Скажи, ты, этим чайникам, что мы пойдем к себе и никого трогать не будем. Да мы и обидеть никого не хотели.
- А вы чего сюда припёрлись? – спросил Митяй. - Девок в городе хватает. Вам-то зачем китайки понадобились? Комиссар не велел вообще сюда ходить. Под трибунал захотели?
- Нет у нас в отряде комиссаров. Маня их не терпит. Да пропади они, эти китайки, сто лет бы их не видеть. Мы с другом отдыхали после наряда, а тут бабы голые на глаза попались. Какой же солдат устоит? Вот бес и попутал. Отпустили бы вы нас, а то у Мани разговор короткий. Может и шлепнуть.
- А, я слыхал, вы как город возьмете, так три дня гуляете и барахло, и бабы- всё ваше.
- Так это когда с бою.  А если  город уже нашими занят, а в нем своевольничать начнешь - Маня шкуру спустит.
Митяй решил, что, пожалуй, никому не будет хорошо, если вся эта история выплывет наружу.
- Друг, как тебя зовут?- обратился он к китайцу.
- Оэмада  Юуширо,- коротко ответил тот.
- А я Митя, Кирсанов.  Линь,- что-то у него и  имя, и обличье на китайские не похожи, - заметил  Митяй.
- Он, не китайса,- ответил тот, - он -  японса.
- Вот это да,- подумал Митяй, - кого только не встретишь в этой жизни. Теперь понятно,  почему у него глаза тоже раскосые, но уголки глаз как-то немного вниз, и косичка другая, и держится он совершенно иначе. 
- Слушай, они уже достаточно наказаны и больше сюда не сунутся. Пусть идут к себе. Нам всё-таки воевать вместе против белых.
Японец выслушал Митяя с не дрогнувшим лицом. Потом посмотрел на своих поверженных противников, поднял с земли свою бамбуковую тросточку, сунул ее под мышку и сказал, -
-Пусть идут. 
Два бойца в чёрной форме поднялись с земли, отряхивая себя от пыли, приводя оружие и форму в порядок. Японец молча наблюдал за ними с неподвижным лицом.
- Пойдём, Сивый,-  сказал тощий боец, - на какого-то чёрта нарвались. Озираясь и поддерживая друг друга,  они медленно подошли к заборчику, молча через него перелезли и через минуту их не было видно.
                Китайский командир с Окинавы.
 - Линь,  сходи за инструментами,- попросил Митяй. Когда тот удалился, он обратился к японцу.
- Что это у тебя за борьба такая? Я борьбу на поясах татарскую видел, Греко-римскую в цирке показывали, по- французски боцман мне показывал, а такое вижу впервые. Что это за броски такие?
Японец чуть улыбнулся и односложно ответил.
- Жиу-жицу.
- Покажи, как ты его завалил?
- Ты не умеес падать. Будет больно.
- Ничего, я потерплю.
- Напади на меня, хоти меня повалить.
- А ты напасть на меня не можешь?
- Могу. Это будет другой начиваза. Как это по-русски. Уметь бросить. Ты просил  «томоэ- нагэ».
- Хорошо.
Митяй шагнул к японцу и схватил его за грудки, намереваясь повалить  его с подножкой, как в цыганской борьбе. Японец тоже схватил его за гимнастёрку и чуть отступил назад, а потом резко бросился на спину. Митяй уловил это движение и хотел, было, освободиться, оттолкнув его от себя, но было уже поздно. Так же как и боец отряда Бешеной Мани, он полетел вперед на землю. Митяй все же успел подставить руки  и не ободрал в кровь лицо, как тот, а только запачкал локти. Японец в мгновение ока оседлал его сзади, одной рукой задрал ему голову, другой сдавил горло. Сопротивляться было бесполезно.     Митяй смог только замычать. Японец, крикнул «Ниппон», быстро соскочил с него,  отступил в сторону и поклонился, сжав руки в замок у себя на  груди.  Потом встал прямо и выжидательно смотрел на Митяя. С инструментами и проводом подоспел запыханный Линь. Он не слышал разговора, а только видел бросок японца. Китаец испуганно начал говорить, кланяясь и обращаясь к японцу, путая русские и китайские слова и показывая на Митяя пальцем. Чаще всего звучало слово «корифан», а это он уже знал было тоже самое, что  по-русски- «товарищ».  Митяй понял, в общих чертах, что он, русский, хороший товарищ, что делает добрые дела китайцам. Что он, «корифан Ми-тя», уже проводил связь раньше и пришел снова, потому что получил приказ. Что он оказался возле прачечной случайно и хотел защитить китаянок, что его бить не надо, а надо дружить. А еще, с загадочным лицом добавил Линь, «корифан Ми-тя» служит рядом с большим начальством. Джен вот ему помогал и стал начальник связи.     Командир отряда Чжу-дзе-линь ценит и любит корифана Ми-тя.
Митяй в это время встал и подошел к японцу. Улыбаясь, он протянул ему руку. Японец был уже явно, знаком с этим знаком дружелюбия. Он улыбнулся  и пожал ему руку.
- Ты молодец,  - сказал Митяй японцу, - ловко у тебя получается. Меня научишь? –
Японец понял и посуровел,
- Тайна. Нерьзя-
Видя расстроенное лицо Митяя, он смягчился,
- Хоросо. Ты корифан. Тебе показу. Мало показу. Всё нерьзя.   Приходи  вечером. Немнозко уцить буду. Моя фанза цетырнадцать. – Он улыбнулся, показав зубы, и добавил. 
-Вечером.-
Часов в шестнадцать, когда Митяй освободился от дел, он направился в китайский лагерь, в сторону хаты,  на которой углем был нарисован номер четырнадцать.   На плече у Митяя на всякий случай висела сумка с проводом и инструментами, чтобы патрулю или постороннему начальству можно было сказать, связь, мол, иду налаживать китайским товарищам.
               
   Подходя к белой мазанке, Митяй увидел своего вчерашнего знакомого, который совершал странные плавные движения похожие на медленный танец. Потом он вдруг совершал неожиданный поворот или выпад рукой или ногой. Он был в белой нательной рубахе и солдатских штанах, без ботинок.
   - А-а, Ми-тя, - улыбнулся он, заметив его. – Драствуй, - Юуширо сел на траву, подогнув под себя ноги, и показал место напротив Митяю, - Садись.
  Митяй плюхнулся перед ним и слегка развалился, опёршись на руку. Японец слегка сузил свои и без того узкие глаза и сказал:
  - Хочешь чему-то научиться и что то понять – делай как я.  Если ты думаешь, что этого можно не делать, всё равно делай.
   Больше часа словами и жестами японец объяснял ему основы приёмов жиу-житсу. Потом заставлял Митяя отжиматься на кулаках, приседать, кувыркаться через голову туда и обратно и много чего другого, что Митяй видел впервые. Через два часа, когда уже почти совсем стемнело, японец пригласил его зайти к нему в комнату выпить чаю. Когда они входили в хату, Юуширо что-то быстро сказал по-китайски попавшемуся ему на глаза китайскому солдату, тот быстро поклонился и убежал в темноту. Через минут десять он вернулся, неся в одной руке чайник, а в другой глиняную миску с дымящимися лепёшками. В комнате японца обстановка была самая простая: койка, заправленная солдатским одеялом, стол с тремя табуретками возле него и тумбочка. На вешалке висела кое-какая военная амуниция, возле кровати лежал вещмешок. Юуширо заварил в фаянсовых кружках чай, который достал из баночки, лежавшей в вещмешке, достал тряпочку с наколотым сахаром, и они стали есть лепёшки, запивая их чаем и рассказывая друг другу о себе.
Вопросов у Митяя было много: начиная с того, что он, Митя, когда японец представился во время конфликта с анархистами, решил, что его имя Оэмада, а Юуширо – фамилия. Оказалось же с точностью до наоборот.
 Японец отвечал на все вопросы, не всегда находя нужные слова и заменяя их жестами. Понял только Митяй, что Юуширо родом с острова Окинава. Он рос в обедневшей семье самурая и в восемь лет его отдали в монастырь, где он и сумел овладеть приёмами жиу-житсу и другими боевыми искусствами.  Когда началась война с русскими, многие послушники монастырей, и он в том числе, добровольно записались в армию. Он был в японской армии командиром пехотного отделения, попал в плен раненным в ногу и в плечо еще в 1906 году. Его подлечили, и был он в лагере для военнопленных, где-то возле Читы, а потом их из мест, близких к боевым действиям, отправили на русский север – строить военно-морские укрепления в районе Кандалакши.
Когда в 1909 году миссия Красного креста отправляла пленных японцев на родину, Юуширо лежал в русской больнице, мучаясь от дизентерии,  и едва не умер, но русские врачи его выходили, а он остался один - никому не нужен.
   В это время шло строительство железной дороги от  Санкт - Петербурга  до Мурманска, и на север пригнали большую команду китайцев. Раньше они Юуширо больше не был пленным, но и никому не был нужен. Поскольку обличья он был явно азиатского, а местным властям – что японец, что китаец – было все одно, предложили ему, как и остальным,  стать рабочим на железной дороге. Для японца это был выход. Он надеялся заработать денег и вернуться, в конце – концов, на дорогую его сердцу Окинаву.  Юуширо быстро овладел нехитрыми правилами устройства железной дороги  и его даже сделали бригадиром по сборке звеньев путей,  дав под начало двадцать человек. Однако, с началом первой Мировой войны мечта эта отодвинулась, а после революции в России вроде бы забрезжила вновь. Красноармейское начальство пообещало болтавшейся в центре России голодной и оборванной китайской массе, в которой оказался и Оемада Юуширо, хорошую обмундировку,  хорошую еду и доставку на родину после Гражданской войны.  Китайцы практически все примкнули к красным, поскольку многие из них испытали на себе прелести белогвардейского  великочванства, а оно мало  чем отличалось от английского или американского. Красные же приняли  китайцев радушно и не показывали своего превосходства или пренебрежения.
   Умение Оемада держать в руках оружие и добиваться послушания подчиненных не остались для командования незамеченными и вскоре, незадолго перед тем, как их перевели в этот город на подготовку, Юуширо выдвинули в командиры взвода, а через неделю он стал командиром роты, вместо убитого в бою китайского интернационалиста. Может, он продвинулся бы и дальше в командование батальоном, но русский язык давался ему очень тяжело. Многие китайцы, которые прожили в России значительно меньше его, говорили по-русски почти свободно. Да,  что не говори, а он, все-таки, был не китаец.  Те же всегда тянут в руководство  своих.
   Сейчас ему было уже тридцать четыре года. Как и китайцы, он верил в разные приметы и гадания. Он был убежден, что нынешний год должен стать для него счастливым, поскольку его имя по-русски означало «четырнадцать», а уже истекал четырнадцатый год с тех пор, как он покинул свой дом. Митяй, как мог,  рассказывал ему о своем довоенном житье - бытье.
   Расстались они уже в темноте, обнявшись напоследок. Каждый вечер теперь, чуть становилось посвободнее,  Митяй шёл к Юуширо, хотя мышцы его сильно болели после тренировок, но учеником он оказался способным и быстро начал овладевать приёмами японской борьбы. А еще ему нравилось общаться с Юуширо, который иногда вспоминал свою родину и вдруг мог произнести какой-нибудь короткий японский стишок. Митяй просил их перевести. Они звучали красиво, но иногда загадочно и не всегда понятно.  Юуширо коротко называл их то «хокку», то «танка». В них не было рифмы, но они оставляли впечатление красоты и задумчивости, звали к размышлениям. Это была чужая культура, но Митяй интуитивно ощущал её высокое искусство с многовековыми традициями. Даже названия многих приемов неизвестной борьбы жиу-житсу по-японски звучали поэтично. В переводе это звучало примерно как: «Трухлявое дерево, снесенное прочь лавиной», «Буря в горах», «Коси траву клешнями краба», «Полет ласточки останавливает молот».
   Они быстро сдружились. Юуширо объяснил позже, почему.
Дело было не только в том, что ему  нравился этот крепкий мускулистый русский парень, который без заносчивости общался  с китайцами и с ним,  японцем.  Ведь  таких у красных было не мало.
После того, как Митяй  заступился за китаянок, и Юуширо пригласил его к себе, он решил проверить судьбу. Гадая на русского Ми-тя, он бросил бамбуковые палочки, игральные кости и рис на полу судьбы. Их сочетание было удачным. Это и сыграло решающую роль в их сближении.
   Юуширо, как и Митяй понимал, что времени им, вряд ли будет отпущено много, отдых выведенных из боёв воинских частей и отрядов скоро завершится, сформируют новые полки и с новыми силами наваляться на белых. Удастся ли им воевать в одном полку? Скорее всего - вряд ли, да и не до тренировок во время боёв.
   Поэтому Юуширо посоветовал Митяю выбрать себе из арсенала три приема. Выбор они сделали на следующий же день после первого занятия, когда Юуширо продемонстрировал своему русскому товарищу почти весь арсенал бросков, захватов и удержаний. В них вошли так понравившийся Митяю сразу «томоэ нагэ» или «двойной полёт», «о-гоши» или бросок через бедро, «кумикати-ути-гаэси», то есть «захват кисти с выворачиванием её». Именно их раз за разом и отрабатывал Митяй до седьмого пота. Показал ему Юуширо и возможные концовки этих приёмов с удержанием противника, а потом и способы добивания его насмерть. Остальное время они для разнообразия посвящали всевозможным способам защиты от ударов руками, ногами и палками, захватов за ворот и за руку. Как завороженный смотрел Митяй на замысловатый танец Юуширо, когда тот кружился, приседал и уворачивался от воображаемого противника с обычной палкой в руке.
   Что можно выучить за месяц? Однако японская наука в Митяя вошла крепко.  Не раз вспоминал он  добром Юуширо и его науку, особенно когда жизненная ситуация заставляла его использовать Жиу-житсу.


                Обучение ближнему бою.          
 Дмитрий в очередной раз шел в китайский отряд с легким сердцем. Там были друзья, которые радушно его принимали. Частенько он пробовал у них рисовые лепешки, запивая ароматным чаем из пиалы. А еще хотелось снова встретиться с Юуширо, который,  показывал ему приемы таинственной японской борьбы под названием жиу-житсу.
В том конце города, к которому уже прилипло название «Шанхай», где обитали китайцы, было довольно тихо. Только иногда на глаза попадалось  что-то привлекающее внимание: то пробегал куда - нибудь солдат, очевидно посыльный, то хлопотали у котлов  китайские женщины, готовя бойцам еду. Своего товарища Юуширо он, наконец, нашел за околицей, где было ровное место, и уже успели отрыть окопы китайские бойцы. Окопы эти не были нужны для обороны города, хотя китайцам объяснили, что это именно так. В воинских науках они понимали мало, а в фортификации вообще ничего. Под  руководством командира взвода из инженерной роты, который был из бывших прапорщиков и дело свое знал, как следует, китайцы быстро выучились отрывать ячейки, окопы, соединять их в одну линию, оборудовать землянки и устраивать пулеметные гнезда. Нужно им отдать должное, что-что, а лопатой орудовать они умели и работали часами без остановки, пока не следовал сигнал свистком «прекратить работу». Вот там возле этих учебных окопов и проводил строевые занятия с бойцами его друг Юуширо.
Он отдавал солдатам команды и следил за их исполнением. Под мышкой у него, как всегда,  торчала бамбуковая трость, а за пояс портупеи был засунут японский меч, точнее его подобие.
 Еще две недели назад Юуширо подошел к их полковой кузнице, где знаками и словами разъяснил кузнецам, что ему нужно. Через три дня они ему показали длинное, наверное, больше метра, слегка изогнутое лезвие палаша австрийских драгун. У него была сломана рукоять возле эфеса. Под руководством японца кузнец отковал на палаше новое основание для длинной рукояти.  Оно было значительно более длинное, чем у стандартного палаша. Его можно было брать и одной и двумя руками. Юуширо обмотал рукоять тонким кожаным ремешком. Фактически это была уже не австрийская сабля, а японский меч «катана». Три дня он выстругивал ножны для своего меча и покрасил их затем черным, электротехническим лаком, который притащил ему Митя, выпросив у своего каптера. Вот с этим мечом он и ходил теперь на боевые занятия.
 Метрах в двухстах, в стороне, проводила занятия еще одна рота, а за ней еще одна, которая занималась стрельбой.
 Одним японец показывал, как нужно наносить удары штыком и они с криком  «Хурр!» тыкали штыками своих трёхлинеек в соломенные чучела, привязанные к столбам, с другими он отрабатывал приемы защиты от штыковых ударов, взяв в руки палку, обмотанную на конце тряпками, которая была длиной с трёхлинейку с примкнутым штыком. Митяй видел как этой, хоть и мягкой, но увесистой колотушкой, доставалось по голове или животу, то одному, то другому бойцу, которые не успевали защититься. Потом  в руки винтовку брал Юуширо, и кто-либо из бойцов пытался ткнуть в него этим своеобразным учебным снарядом. Никому из бойцов это сделать не удалось, обычно всё заканчивалось после двух-трёх ударов, которые Юуширо с легкостью отбивал, а потом приставлял кончик штыка или к горлу или к груди растерянного бойца, к явному удовольствию остальных.  У одного резким ударом приклада он даже выбил из рук эту длинную колотушку, а когда тот не удержавшись, упал на спину, всадил винтовку со штыком в землю, так что острие штыка прошло вплотную к человеческому телу под мышкой, не задев его. Со стороны же было полное впечатление, что он пробил его насквозь. Несколько бойцов даже испуганно охнули, а поверженный солдат лежал бледный как полотно, не сводя глаз с торчащей над ним и уходящей в небо, винтовки.   
Юуширо заметил Митяя, который подходил к его взводу, но не делал ничего, как будто не узнал своего товарища.
-Юуширо, это я Митя. Ты что не узнал меня?-
Тот оторвался от обучения солдат, посмотрел на Митяя и отдал какую- то, ему незнакомую команду. Китайцы с облегчением уселись на землю, поджав под себя ноги и держа винтовки на коленях.
-Узнал,- сказал он, повернувшись к Митяю. – Что, пакет принёс или начальник послал?
- Да, нет же, просто у меня сейчас свободное время. Я думал, что ты меня новым приемам обучишь.
- Неправильно думал. Я учу солдат. Они должны уметь воевать. Можешь  научить? Учи. Нет, тогда я учу.
    Митяй знал уже, конечно,  строевые приемы и упражнения с винтовкой, но подумал, что вряд ли он их знает лучше, чем Юуширо, поэтому решил от обучения солдат воздержаться. Потом, глядя на сидящих, на песке китайцев Митяй всё же решил внести своё в обучение китайских солдат. Он сказал, обращаясь к Юуширо и указывая пальцем на солдата, который держал винтовку на коленях.
- Он отдыхает, тогда винтовка тоже отдыхает.
- Почему?- спросил Юуширо.
- Так положено у нас.
- Покажи.-
Митяй сказал ему:
- Нужно  десять человек, - и для верности показал две растопыренные ладони.
Последовала гортанная команда Юуширо, и десять человек построились в две шеренги с винтовками на плечах.
 Митяй скомандовал им:
- Равняйсь, смирно! - И когда команды были выполнены, чуть позже, - Вольно, отдыхай.
Китайцы стали переглядываться и переминаться с ноги на ногу, не зная в сущности, что делать. Тогда Митяй взял у одного винтовку, жестами подозвал других и показал, как винтовки устанавливаются в «козлы», то есть в ружейную пирамиду без посторонней опоры. Потом он тоже самое заставил проделать вторую пятерку. Сам же при этом улегся на траву, заложив руки за голову, всем своим видом показывая, что он беззаботно отдыхает не обремененный оружием. Юуширо внимательно, молча наблюдал за ним.
-Хорошо,- сказал ему Митяй, широко улыбаясь.
-Не хорошо,- хмурясь, ответил ему японец.
-Почему?- изумился Митяй. – Винтовка мне не мешает, я могу заниматься чем-то другим. Он посмотрел на себя, увидел уголок оторванной ткани на штанах, поскольку утром зацепился за моток колючей проволоки,- а вот, скажем,  заплатку к штанам пришивать. Опять же винтовки на земле не лежат, значит, в них грязь не попадает.
Юуширо слегка сузил и без того раскосые глаза.
-Смотри что будет,- и отдал команду. – Конница слева, занять оборону.
Солдаты, которые кто сидел, кто лежал, бросились к пирамидам и начали хватать винтовки. Первые двое схватили свое оружие, остальные винтовки,  потеряв опору, попадали. Их схватили другие солдаты,  потом, заметив, что номера на них не те, стали обмениваться оружием друг с другом.
-Всё,- сказал японец. – Они убиты.
Он отдал команду на построение, затем отпустил воинов на отдых и каждый опять уселся, держа на коленях винтовку. Вновь прозвучала его команда,
-Конница слева, занять оборону.
В мгновение ока все китайцы попадали на живот и, развернувшись в левую сторону, защелкали затворами своих винтовок.
- Хоросо,- улыбаясь, сказал Юуширо, поглядывая на Митяя, и указал тростью в сторону воображаемого противника. – Они убиты.
Их упражнения с солдатами были прерваны необычной процессией.
Мимо них метрах в ста шли шестеро человек со связанными веревками за спиной руками, без ремней и без сапог. На одном не было даже нательной рубахи, как на остальных. По их виду и выправке не трудно было догадаться, что еще недавно они были офицерами «белой» армии, а по синякам и кровоподтёкам,  что они прошли допросы в особом отделе у чекистов. Их сопровождало четверо. Двое, были красноармейцы с винтовками,  один, очевидно командир, в черной кожанке, с шашкой на боку и револьвером в кобуре. Рядом с ним шел китайский переводчик. Процессия остановилась недалеко от роты, которой командовал  Юуширо.     Тот, что в кожанке что-то сказал на ухо рядом стоящему китайцу, и он подбежал к Юуширо. Отдал ему честь и что-то затараторил по китайски. Митяй спросил:
-Что он говорит?
-Надо убить этих людей.
-Как это?- Митяй оторопел,  - тут, наверное, что-то не так.- Он подбежал к командиру в кожанке.
- В чем дело?- поинтересовался тот, закуривая папиросу и глядя в упор на Митяя.
- Китаец говорит, что вы отдали приказ убить этих людей?
- Кто вы такой, почему вы здесь и почему вас это интересует?
- Да я отделенный Кирсанов из роты связи.
-Вот и занимайся своей связью. В отношении них есть приговор трибунала и его нужно привести в исполнение. Сегодня дежурное подразделение 1 рота китайского отряда командира Юуширо Оэмада. Это он,- ткнул в сторону японца пальцем кожаный. - Правильно мы их привели?-
-  Да,-  пролепетал Дмитрий, -это Юуширо.
- Ну, вот и передайте ему, чтобы этих господ отконвоировали и привели приговор в исполнение.
 Митяй поплелся в сторону китайской роты, которую Юуширо уже построил в три шеренги.
- Что он сказал?- спросил японец.
- Есть приказ расстрелять. Это должна сделать твоя рота.
- Осино хоросо,- улыбнулся Юуширо. Он отдал приказание из строя вышли три бойца и побежали к группе пленных, взяли оружие на изготовку и повели их туда, где недавно в стрельбе тренировалась вторая китайская рота. Рота Юуширо строем двинулась вслед за ними.
- Пойдём с нами, будем стрелять,- обернулся он к Митяю.
- Я лучше к себе пойду.
- Постреляем, буду тебе борьба показать.
             Митяй, скрепя сердце, поплелся вслед за ними, догоняя Юуширо, идущего позади своей роты. 
Тот отдал приказ на китайском языке, солдаты взяли троих пленных и привязали их прямо поверх фанерных издырявленных мишеней, приколоченных к столбам. Юуширо построил солдат в три взводные колонны и отдал приказ. Трое солдат сделали пять шагов вперед, и опустились на одно колено.
-Заряжай.
Китайцы вынули по обойме из подсумков и зарядили винтовки. Юуширо объявил:
-Кто попадет в грудь- это хоросо, занятий больше нет. Кто попадет в голову – осень хоросо, дадут вечером  еще одну булочку. Кто попадет в другое место, будет снова рыть окоп, кто не попадет - потащит  закапывать убитых. Всем понятно?
Китайцы загалдели в знак подтверждения. Митяй стоял в стороне, не далеко от оставшихся трех пленных, не зная даже как реагировать на происходящее.
   -Оружие зарядить,- отдал команду Юуширо. Когда началось клацанье затворов трёхлинеек,  вдруг раздался хриплый возмущенный голос,
-Что же вы сволочи делаете?
Произошла заминка и всеобщая пауза. Все обернулись в сторону говорящего. Это был самый старший из шести пленных с наполовину седой головой, обмотанной окровавленной тряпкой, в расстегнутом офицерском кителе, с которого «с мясом» были выдраны погоны. 
- Ты кто?- обернулся к нему Юуширо. – Почему не доволен?
- Я русский офицер, капитан Андрей Храпов.
- Офицер? Это хоросо, - сузив глаза, проговорил японец, чувствовалось, что  недовольство происходящим начинает закипать в нём. – Я  выполнять приказ.  Твоя  боись умереть?
- Нет.
- Тогда сто ты хочешь?
- Ну, так выполняй, а не превращай это в развлечение.
- Это нет развлечение, это тренировка. Солдаты должны уметь стрелять.
- Ваш верх – убивайте, а зачем же мучить? И так три дня издевались, а теперь превратили в чучело для упражнений желтомордых. Тебе не понять.
- Моя понять.- Побелев от гнева и сверкнув черными глазами, сказал Юуширо. Митяй даже не успел опомниться, как японец в мгновение ока с гортанным криком выдернул у себя из черных ножен меч и двумя руками ударил сверху вниз наискосок по шее связанного белогвардейского капитана. Седая голова его с повязкой упала на землю, а тело еще полсекунды продолжало стоять и из него фонтаном била кровь из перерезанных сосудов, забрызгивая все вокруг, а затем рухнуло рядом с головой, и только дрожь пробегала по босым ногам. Все оцепенели. Стоявший рядом с капитаном молодой белогвардеец, наверное юнкер, забрызганный  кровью товарища, медленно опустился на землю и с ужасом смотрел на японца, занесшего наискосок над ним меч.
- Тозе хочешь быстрая смерть?
Тот в ответ, трясясь всем телом, только отрицательно помотал головой. Юоширо посмотрел на другого, стоявшего рядом с ним без рубахи с ссадинами на лице и разбитыми губами,
- А ты?
Тот тоже ничего не ответил, не сводя глаз с сверкающего меча,  с которого все еще стекала кровь.  Юуширо с презрительным видом вытер о ворот сидевшего пленника лезвие меча и сунул его в ножны.  У Митяя тошнота подступила к горлу, он отошел метров на десять и, согнувшись пополам, изверг из своего желудка не переваренную пищу. Когда он разогнулся и вытер лицо рукавом, к нему подошел Юуширо и сочувственно спросил:
- Ты что первый раз?  Митя, ты в бою не был?
- Был, но я в окопе был, стрелял в их сторону, а не рубил живого человека.
Митяй схватил Юуширо за плечи и закричал,
-Как ты так мог?
- Я плохо мог? – переспросил тот, - ты можешь лучше?
- Как ты мог зарубить пленного?
- Ты сам сказал: приказ убить. Я убил. Что ты хочешь? Что я плохо сделал?
Митяй не сразу нашелся что ответить.
- Понимаешь, если бы их просто каждого расстреляли десять человек, ну и чёрт с ними. Действительно есть приговор трибунала.
- Значит,  мы должны были  потратить шестьдесят патронов, чтобы выполнить приказ, хотя  хватило бы шесть или десять?
- Как ты можешь патронами мерять? Это же люди.
- Скази мне, Ми-тя сан, ты за кого воюешь? Ты за красных или за белых?
Митяй даже вспотел от этого вопроса и стал заикаться.
-К-конечно за к-красных, п-почитай в-второй г-год воюю.
- Почему их защищаешь? Ты же крестьянин, а это дворянин.
- Я нет, я не люблю. Это ты их должен любить. Ты японский дворянин, самурай. 
- Я их ненавижу. Я люблю убивать белых русских офицеров.
- Почему?
-  Они сражались с Японией. Они убили моего друга, они ранили меня, из-за них я здесь, в России. Я буду их убивать хорошо. Не мешай мне.
Пока Митяй спорил с Юуширо, к ним приблизилась необычная процессия. Впереди, пыля колесами, ехал автомобиль с людьми в кожаном обмундировании и в портупеях, сзади него ехало четверо всадников.
                Откуда Окинава ближе.      
Автомобиль остановился в десяти метрах от них и из него начали выходить, судя по виду, красные командиры, которые направились в сторону роты Юуширо.  Впереди был широкоплечий краском в кожаной фуражке и офицерском френче, за ним сразу шел командир их полка, а рядом с ним командир батальона китайцев и китаец – переводчик. Конники спешиваться не торопились и остались возле автомобиля, где сидел, заглушив двигатель, водитель в кожанке и с очками на фуражке. 
Юуширо тут же сориентировался и отдал команду:
- Рота в две шеренги становись, смирно!
Команда была быстро выполнена. Когда группа приблизилась к нему, он отдал честь и представился:
- Командир Первой интернациональной роты китайского батальона Оэмада Юширо.
-Здравствуйте,- протянул ему руку главный, – я, Подвойский*,  главвоенспец  Красной Армии.
Юуширо поздоровался с ним за руку.
-А он молодец. – сказал, обернувшись к командиру полка и Чжу- Дзе Линю, тот, который назвался Подвойским. Выучка у его солдат самая лучшая, а прошло всего две недели. Чувствуется, что он дело знает.
Потом он, как будто только что заметил окровавленный труп и пленных, обратился к Юуширо,
- А это что? Почему  это здесь лежит? Это что за люди?
Юуширо задумался, не зная как быстро ответить, и тогда по-китайски затараторил переводчик, переводя для него вопросы. Возникла пауза. Потом Юуширо сказал:
- Я проводил занятия,- и, выпрямившись и подняв подбородок, посмотрел на Подвойского. 
- Это что за занятия?- Обратился Главвоенспец к командиру полка, - вы можете объяснить?
Но тот, не зная о происходящем, только вытер лоб платком и, приложив руку к козырьку, выпалил:
- Никак нет. Разрешите разобраться?
- Разбирайтесь,  да побыстрее.
Комполка обвел глазами стоявших китайских солдат, пленных и вдруг его взгляд уткнулся в знакомое лицо.
- Кирсанов, Дмитрий, а ты что здесь делаешь? Объясни что происходит.
- Юуширо проводил строевые занятия, я ему помогал, а его рота дежурная. Привели из Особого отдела этих «беляков», приказали расстрелять, Юуширо хотел, чтобы китайцы на них тренировались в стрельбе, а этот, - Митяй кивнул на труп, - возмутился и обозвал его, тогда Юуширо его зарубил.
- Погоди не части. Как зарубил? У него и лошади нет, и сабли тоже.
- Меч у него японский, вон за ремнем портупеи торчит.
-Очень интересно,- с любопытством, разглядывая японца, сказал Подвойский, - Дайте-ка мне посмотреть, -  протянул он руку к Юуширо.
Тот сделал шаг вперед, выдернул меч вместе с ножнами из-за пояса и, наклонив голову, подал его двумя руками  Главвоенспецу. Тот вытащил меч из ножен, махнул им в воздухе, попробовал на волосинках руки и, убедившись, что можно бриться, всунул его опять в ножны. Потом протянул хозяину, и Юуширо опять,  с поклоном, взял меч двумя руками, а потом засунул себе за ремень.
- Кирсанов, он ладно занятия проводит, а как ты тут оказался? Что за занятия ты тут проводишь?
- Да, я показал им только как винтовки «в козлы» ставить, а Юуширо меня борьбе учит.
- Что за борьба, - с интересом спросил Подвойский, - Греко-римская? Я сам ее большой любитель, но только посмотреть. Чтоб бороться- годы уже не те. Кстати, товарищи, борьба- это очень хорошая физическая подготовка воинов. Так научил он тебя бороться?
- Нет, это не Греко-римская, эта борьба японская, жиу-жицу называется. Он мне только три приёма показал.
-Как-как ты сказал?
- Жиу-жицу, японская борьба, её так Юуширо называет.
- Чего только не бывает. Мы не давно начали только подбор преподавателей для обучения разным видам борьбы бойцов специальных отрядов, предназначенных для разведки и диверсий.  Двое у нас сейчас этим занимаются в серьез. Ощепков, тот дзю-до в Японии изучал, в помощь ему Спиридонова дали, борец хоть куда. Четыре вида борьбы знает, ему сейчас помогает Харлампиев, тоже крепкий парень, грамотный. Они сейчас учебник составляют из приемов разных видов. А этот, Юуширо, он хороший специалист? – Очень хороший,- горячо сказал Митяй, он за две недели меня уже трем приемам научил.
- Ну, немного.
- Так зато каким. Против них мало кто устоит.
Митяй заметил, что Подвойский смотрит на него с недоверием, и скептически улыбаясь.
- А вы попробуйте, Юуширо любого поборет, могу биться об заклад.
-Ну-ка, Александр Павлович, пригласите-ка, сюда ваших кавалеристов, а то они что-то застоялись.
Комполка отдал команду, четверо конников сопровождения подъехали к ним и спешились. Подвойский обернулся к ним:
-  Кто из вас поборет этого китайского командира, получит новые хромовые сапоги.
Четверо здоровых донских казаков, улыбаясь, переглядывались. Потом один спросил, - А если нет?
- Тогда вместо своих сапог обмотки получишь.-
- Ну, ладно. А где бороться будем? Вон там, на лужайке, - указал рукой Подвойский,- по-моему, место подходящее. Он повернулся к командиру китайского батальона,- скажите своему командиру роты, что он будет бороться с нашими казаками.
-Халосё.- улыбнулся Чжао- цзы- минь. Он выпалил две какие-то фразы по-китайски и указал на поляну. Юуширо скорым шагом подошел туда и снял с себя амуницию. Подвойский и все его окружение передвинулось к поляне. Митяй тоже решил посмотреть, как все будет происходить, тем более что заверил, что его товарищ может всех уложить. Казак тоже снял с себя портупею и фуражку, оставшись в сапогах и гимнастерке.
- Как бороться будем? – спросил он. – Как хотите. Тот,  кто признает себя побежденным или не сможет более трех минут освободиться от противника, тот проиграл.
-Сходитесь – скомандовал Подвойский.       
Юуширо остался стоять неподвижно, только чуть расставил ноги и приподнял руки в локтях. Согнувшись почти по пояс, казак начал надвигаться  на него. Он был шире в плечах и, наверное, на целый пуд тяжелее. Последних два шага он сделал побыстрее и попытался ухватить японца за плечи, но тот сам схватил его правую руку, поднырнул с поворотом и казак грохнулся на землю, а тот отскочил и опять принял ту же стойку. Митяй для себя отметил,  что это был бросок через бедро. Все зрители заулыбались, видя, как приложили такого здорового бойца. Его товарищи хлопали себя по коленям и  откровенно хохотали.
- Што, поел пылюки? Запомнятся тебе эти хромовые сапоги.
-Не дрейфь, Петро,- подбадривал товарища какой-то боец в форме матроса, - дай ему в ухо, а потом вали на землю.
Сконфуженный казак начал злиться и опять набросился на японца. Результат был тот же самый, только летел он на этот раз еще больнее.
-Как он его так бросает?- подивился Подвойский.
- Это «мельница» пояснил ему Митяй, прием такой. Здесь все приемы так придуманы, что сила противника используется против него самого. Главное вывести из равновесия.
В это время Юуширо бросил казака в третий раз, оседлал его и зажал голову в замок, так что тот захрипел и начал беспорядочно молотит руками и ногами по земле.
- Отпусти его,-  распорядился Подвойский. Японец вскочил на ноги, поклонился и отступил на два шага назад. – Здорово! – восхитился Начальник Главной инспекции, - Молодец! 
- Он и  с двумя справиться может,-  встрял опять Митя.
- Неужели? Вот бы посмотреть….  Ну, что бойцы, вдвоем с китайцем справитесь? Ну-ка, зброю с себя снимайте и в круг.
Два казака, не смея ослушаться приказа, стали снимать с себя  оружие, переговариваясь между собой.
-Главное, его одновременно схватить и вырваться не давать.
Они начали осторожно подходить к Юуширо, пытаясь его схватить с двух сторон. Он понял их намерения и сделал вид, что пытается напасть на правого, тогда левый сам бросился на него и налетел на прием. Японец бросил его через себя, одновременно уходя от попытки схватить его вторым. Второй, зацепился за лежащего товарища, и Юуширо так же уложил его под хохот остальных, прямо на его лежащего товарища.
- Всё, достаточно, - сказал Подвойский. – Я вашего специалиста забираю.
- Как это «забираю», товарищ член Военного Совета, - спросил комполка,- Он ведь все-таки комроты.
- Эка, важность, комроты. Замените другим. А мы ему поручим дело государственной важности. Хочешь в Москву, Юуширо? Обратился он к японцу.
- Я хочу в Японию.
- Куда, куда? Нет. У нас с Японией сложные отношения. Придется обождать, пока война не кончиться. Ладно, решим этот вопрос. Во всяком случае, от Москвы до Японии ближе, чем отсюда. Садись в машину.
Юуширо повернулся к Чжу-цзе-миню, отдал ему честь и пошел к автомобилю. Подвойский и процессия пошли туда же.  Проходя невдалеке от того места, где лежало тело капитана с отрубленной головой, Подвойский слегка задержался.
- Лихой удар. Вы так сможете?- обратился он к сопровождавшим его военным.
Один из казаков отозвался,- С коня на скаку, можно попробовать.
- А в пешем бою?
- Нет, это вряд ли.
- Вот видите, а он умеет. Пусть учит наших лучших бойцов.
После этого он сел в машину, хлопнул дверкой и сказал командиру полка,- да не забудьте приговор привести в исполнение, а то белые господа, наверное, заждались, - и, козырнув, толкнул водителя в спину. Тот дал газ и машина фырча и, пованивая синим дымком, двинулась из расположения полка. Больше Митяй с Юуширо никогда больше не встречался.
 Позднее уже, в ходе войны Отечественной, Дмитрий встретился с инструктором из НКВД, который готовил диверсионные отряды для заброски  в тыл врага. Увидев знакомые приемы, Дмитрий разговорился с майором. Оказалось, что это теперь называется боевое самбо «спецкурс для ГРУ и НКВД». Дмитрий Кирсанов пытался вспомнить названия приемов по-японски, но майору они ничего не говорили, а про Юуширо Оэемадо он тоже ничего не слышал. Сказал только, что эту борьбу придумали Харлампиев и Ощепков, но последний оказался врагом народа и японским шпионом, поэтому его осудили и  расстреляли. Больше Дмитрий никому вопросов об этой борьбе не задавал и о японце не вспоминал.  Тем более, что прошло к тому времени  более двадцати лет, как он увидел Юоширо и его приемы, а ознакомстве с японцем стоило помалкивать.
Мы же кажется успели подзабыть о красноармейцах, которые, разжившись гусем, готовили его, делясь воспоминаниями, в предвкушении сытной трапезы.  В тот момент,  со своими боевыми товарищами, с которыми Дмитрий находился в боевом охранении на посту, делиться мыслями о японце  и его удивительной борьбе не хотелось.  Да и было о чем из его жизни,  боевым друзьям  послушать и пообсуждать. Собственно, о чём они просили, о том он всё   и рассказал, вновь  окунувшись на короткое время  в ту пору- прежней, мирной жизни.