Финал

ФИНАЛ

  Ты вчера приснился мне –
   пьяный, злой, угрюмый…

В.С.Высоцкий

  Снова поднимаюсь на рассвете,   пью с друзьями в случае вино.
  И никто не знает, что на свете   нет меня уже давным-давно…

В.М.Тушнова


Кончилось вдруг. Всё вот так и кончается – вдруг.
Уезжал – родной, вернулся – чужой. Более того – враждебный.
Глаза синие-синие, зубы белые-белые. Сияют вот не ей.
Порой – забывалась. Надо ж как-то жить. Забывалась, забывала о том, что кончена жизнь.
И только если ночью снилось прошлое счастье, либо – заново со всей остротой – разрыв, то не в мокрой подушке дело, а в том, что потом неделю, случалось, выкарабкиваться приходилось в видимость жизни.
И явилась Наталья – не могла не явиться.
Молчит, зараза. Не предлагает ничего, так – оценивает: вмешаться – не вмешаться.
Вмешалась? Не вмешалась? Вмешалась, должно – колдовство заискрило, словно неисправный электроприбор.
Мишка оказался рядом, и ей даже удалось прижать к своему плечу буйну его голову и что-то попытаться истерически ему объяснить.
Не  тот Мишка человек, которому можно что-то навязать, когда он не хочет. Не стал слушать, исчез. С колдовством ли, а скорее сам – исчез: был – и не стало.
-Ни в чём не виновата… - доказывала она. Кому доказывала? Не было Мишки.
И как Марья-царевна или какая там ещё младшая дочь своего Финиста, пошла она искать Ясного своего Сокола – посохи железные бить, сапоги снашивать.
Но только всё чужое и незнакомое было вокруг, и пейзаж, и люди, начудила Наталья, но только никто не знал, кто такой Мишка Сокол и, главное, где он.
Где?!
Она задавала этот вопрос каждому встречному-поперечному, но лишь смеялись.
Но – не до бесконечности же!
-Спроси вон у них, - сказал один. Рукой на гору почти отвесную махнул. Там на маленькой площадочке мирно пекли на костре картошку несколько толстых, неопрятных, но совершенно мирных на вид тёток. И лишь одна из них была молода и худа, и отчаянно рыжеволоса. Наташка, показалось ей, но тут юной ведьмы и не стало видно.
Срывая ногти и сапоги железные вдрызг разбивая, она полезла на гору. Лезла-лезла, но – залезла-таки.
Когда она, грязная и не столько уже потерянная, сколько злая, запыханная, потная, вылезла к костру, у неё срывалось дыхание и не до того было, чтоб бояться задать свой вопрос.
-Где Мишка?
-Ох, девочка… Стоит ли? Лучше иди, не стоит тебе этого видеть. Лучше уйди, ей-богу, - сказала одна, с каштановыми кудрями, кое-где сохранившими присутствие бигуди, вылезающими из-под розовой мохеровой чалмы, и протянула ей аппетитную печёную картофелину. Она машинально откусила.
-Где Мишка? – повторила она.
-Какой Мишка? – сказала ей другая, похудее и покрикливее, неулыбчивая. – Не знаем никакого Мишки. Какой такой Мишка ещё?
-Ну Мишка, - сказала она. – Сокол.
-Сокол?! – захохотала неулыбчивая. – Ну что ж, Сокол так Сокол. Получи, коль хотела. – Пауза. А потом, с гнусной такой улыбочкой: - И что хотела.
Она узнала его, но только потому узнала, что не могла не узнать любимого, а это всё же был он. Но выглядел он просто бичом и даже пах бичом. Синие глаза выцвели и посерели, и лишь синяк под одним из них был синим. Зубы почернели и сгнили, многие были выбиты или сломаны, волосы поредели и далеко отступили ото лба, и кожа была серой и морщинистой. И был он, что уж совсем немыслимо, пьян – неумело и потому неудачно, и следы этой постыдной неудачи «украшали» грязную одежду и остро пахли.
-Я люблю тебя, Сокол, - крикнула она, и это было тем заклинанием, что вызвало Наталью.
-Всё, бабы, хватит, - сказала та. – Хватит, пошутили. Кончайте, бабы.
И Мишка стал таким, каким был всегда. Ясным Соколом – кончилось наваждение…
Таким стал, как в последнее время.
-Мишка! – крикнула она. – Я ни в чём не виновата. Я люблю тебя.
-У, шмара, - осатанел он. – Лучше молчи.
Вот и всё. Что бы ни было с ним, он будет теперь ненавидеть её. Его с пути не собьёшь. Что случилось – не узнать теперь, но менять что-то поздно. Ненавидит. Всё сломано. Всё. Сокол – птица хищная.
…Она налила стакан воды и аккуратно вытрусила из флакончика на ладонь таблетки. И аккуратно же ссыпала их… в унитаз… и залила водой из стакана. Лишь одну таблетку и глоток воды выпила.
Не помогло. Подогнулись ноги. Она села на пол, прямо возле унитаза, лбом в колени – и зашлась в плаче.

1997
Хабаровск