Воспоминания детского врача

Несколько лет тому назад в газете "Русская Германия" ( я проживаю сейчас в ФРГ) было опубликовано объявление о сборе воспоминаний блокадников, с целью их последующей публикации. Моя мама мне ни раз рассказывала о том времени, но сама писать она уже не могла, поэтому я записала, что помнила, и отправила с фотографиями по указанному адресу. Мне обещали мамины фотографии (того времени) вернуть, но всё "затихло". Прошло несколько лет и опять из газеты "Русская Германия" я узнала, что сборник воспоминаний вышел, предлагалось его купить. Я позвонила по указанному номеру телефона, оказалось, что о моей маме авторам сборника ничего известно не было. Вчера посмотрела документальный фильм о блокаде, он был без коментариев.Смонтирован из хроники блокадных лет.  По какой системе его монтировали не понятно. Так постепенно стирается прошлое из памяти, поэтому решила опубликовать здесь мои записи.

Мамин рассказ

О начале войны я узнала на лестнице больницы проф. Снегирёва, где работала врачом в отделении недоносков.Я как раз шла в 1-ое отделение, когда мне сказали:"Началась война". Я испугалась. Нас собрали и велели в будущем по первой тревоге приходить на работу. И в тот же день, вечером  часов в восемь была тревога. Я на трамвае (тогда ещё по Невскому трамваи ходили) поехала на работу. В тот вечер ничего особенного не случилось, и нас отпустили домой. А дома вечером, после работы муж сказал, что ему нужно идти в воен.комат. Он сходил туда и его мобилизовали в Береговую оборону. На следующий же день после обеда мы поехали на трамвае на Балтийский вокзал к месту сбора. Когда мы вышли из трамвая, там как раз было кольцо, он велел мне дальше с ним не идти. Я видела, как он начал подниматься по лестнице, и его вытошнило. Не понимаю, почему? Ведь мы оба одно и тоже ели, а меня не стошнило, хотя я была беременна. Вот я и опять осталась одна с дочкой (до этого он воевал на Финской) Любочкой двух с половиной лет. Позже к нам кто-то из жил.конторы пришёл и сказал, что детей будут эвакуировать. Я Любочку не отдала, решила с мамой в Рыбинск отправить. Сама с ними тоже хотела уехать. Пошла в гор.здрав. отдел отпрашиваться, но меня не отпустили. Начальник Мошанский (Фёдор Исаакович стал  зав. ленгорздравотделом в апреле 1942 года ) сказал:"Вы - как врач, военнообязанная. Если один ребёнок умрёт, так что, ведь идёт война." В июле или августе мама с Любочкой уехали. Когда их поезд отходил, началась тревога. Меня страх объял: может я их на смерть посылаю. 
Ну вот я и осталась одна.  Правда, в городе ещё был мой брат Сергей, но он жил со своей семьёй. У Сергея была броня, т.к. он  преподавал в ЛЭТИ. Но вскорости он решил пойти на фронт добровольцем. Перед отправкой их подготавливали, и они жили рядом с Пушкинским театром. Я его там навещала. Знала, когда они строем пойдут, и приносила ему чистые носовые платки.
5 сентября  1941 года у меня родилась вторая дочка Руфочка (49 см 2800 гр.) Только я родила, началась бомбёжка, а меня нужно было зашивать. Но ничего, всё обошлось. Руфочка была красавицей: глаза голубые, ресницы длинные. Брат приходил, посмотрел, а потом его отправили командиром в Береговую оборону. Рожала я в своей больнице. Там мы с Руфочкой первое время и жили. Потом стали дома жить, на канале Грибоедова. Началась зима. Она была холодная и снежная. А у нас в комнате оконные стёкла воздушной волной выбило. Я окно матрасом заложила, но всё равно было холодно, как на улице. Ко всему в добавок было отдано распоряжение, замки с сараев, где у нас дрова хранились, снять. Объяснили, что это из-за возможности пожаров. Ну, и в результате все наши дрова украли. А дров у нас было много припасено. Ничего не осталось. Тут мне Гаря - друг брата помог. Он работал в штабе лен. фронта. Когда брат на фронт уходил, он его попросил, мне помогать. Вот Гаря и организовал машину с дровами. Но они были такими огромными (шпалы), тяжёлыми, и вывалили их перед домом. Мне нужно было их к нам на 4-ый этаж затащить. Просить кого-нибудь помочь я не хотела, потому что тогда нужно было бы хлебом расплачиваться. А его у меня и так мало было. На дочку ведь ничего не полагалось. Она считалась грудной. Молока, правда, сначала у меня много было, даже другим детям сцеживала, но потом оно пропало. В яслях давали соевое молоко, а Руфочка его выплёвывала.. Ну вот, затащила я эти шпалы в квартиру и надорвалась, очевидно. Позже пришёл солдат от Гари и их перепилил..Руфочку я на санках в ясли возила. Они были рядом с работой. А потом санки украли. Я попросила одну мед.сестру, которая рядом с больницей жила, у неё пожить. И мы стали жить с её двумя дочками и мужем. Потом одна дочка умерла, толи от воспаления лёгких,толи от дистрофии, не помню.. Однажды  я вышла с Руфочкой во двор. Скользко было, а я в маминых валенках была. Подскользнулась, упала, и Руфочка со мной тоже упала и головкой об лёд стукнулась. У меня до сих пор звон в ушах стоит от её головки. Очевидно, получилось сотрясение мозга. После этого она перестала плакать. А однажды, кажется в марте 1942 года, ко мне на работу прибежали из яслей и сказали, что она поела гречневого отвара и умерла. Я заплакала. Пошла, взяла её и пошла с ней мёртвой к главному врачу. Попросила разрешить положить Руфочку вместе с мёртвыми женщинами в часовенке при больнице. Не было у меня сил и средств её самой похоронить. (В этой часовенке меня когда-то крестили, когда  я сама родилась.)
Потом я продолжала работать, но всё было как в тумане. Не было смысла дальше жить. Так я ради Руфочки жила. Однажды, Руфочка ещё была жива, застала меня воздушная тревога на Невском. Я как раз к ней в больницу бежала. Бежала и молилась, чтобы с Руфочкой ничего не случилось. Прибежала, стучу, а меня не слышат и не открывают. Там была суматоха: детей и матерей в убежище переносили. Меня воздушной волной прижало к стене, я выдохнула, а опять не вдохнуть! Потом сторож мне открыл, а не пускает, пропуск требует. Я ему пропуск показала, только тогда и впустил. Я вбежала, в комнату заскочила, и в этот момент бомба попала в дородовое отделение. Сторож позже к нам прибежал, весь белый, спрашивает:"Доктор успела к вам добежать? Я её не пропускал."
Работала я одна, все врачи куда-то пропали. Правда, работы было мало. Женщины редко рожали. Два, три ребёнка у нас бывало. Один врач по домам ходил, за хлеб лечил. Потом он умер.
Однажды в кино меня обокрали. Был у меня портфель. В нём - маслёнка с маслом, хлеб, молоко для Руфочки. Портфель разрезали, наверное, когда я за билетом в кассе стояла, и всё, всё украли!
В конце концов я заболела*. Голова у меня тряслась и страшно болела. Я её руками придерживала, чтобы не тряслась. А отпущу, руки начинают трястись. Положили меня сначала в одну больницу, потом в другую, на Васильевском острове. Но какое было там лечение? Врачи думали, как-бы прокормиться. Баландой нас кормили. Позже, когда блокаду сняли, эвакуировали больницу куда-то вглубь страны. Но с едой там было не лучше. Моей маме послали телеграмму,чтобы она меня забирала, если успеет. Во мне было 27 кг, говорить даже не могла, а слёзы всё текли и текли. Откуда только вода бралась? Денег на дорогу маме дала моя институтская подруга Тамара. Она военным врачом работала. Поехали мы в Рыбинск, но не доехали. Я не могла есть. Всё, что ела, сразу выходило наружу. Организм не принимал пищу. В Ярославле была пересадка. А я не могла идти. Мама тоже была слабой,не могла мне помочь. Какой-то солдат или матрос отнёс меня в больницу. Там меня Тамара навестила. Принесла мне сгущённого молока. А я её не узнала. Она обиделась. Но, что тут было поделать? Я была больна...Ещё в Ленинграде ко мне в больницу приходил папин брат - дядя Боря, так он меня не узнал. Принял меня за мою маму - так я выглядела.**

*Точно установить, когда моя мама заболела, трудно.  У неё сохранилась справка, что она до 20.06.1943 года работала в род. доме. Но я думаю, заболела она раньше.

**В 1943 году маме было 27 лет, а моей бабушке - её маме 50 лет.
Позже, уже в мирное время мамин брат устроил её в больницу, в которой лечили героев войны. Там было отличное питание: икрой кормили. И мама выжила, хотя врачи предсказывали ей смерть в 1949 году.
Как раз в этом году я и родилась. После войны врачом маме работать не удалось. Во-первых, после войны было много безработных врачей и, во-вторых, мама получила 2-ую группу инвалидности, поэтому в больницах, например, работать не могла. Было ещё и в-третьих: её еврейская фамилия. В горсовете работали мамины школьные друзья. Они посоветовали маме взять девичью фамилию, но она отказалась это сделать, хотя с мужем была уже в разводе. Работала не по специальности, очень мало получала. Поэтому жили мы бедно, но не унывали. Мама со мной на руках танцевала. Родственники нам помогали, как могли, благо не все братья маминого папы погибли. (Папа её - мой дед умер в 1937 году, когда мама была ещё студенткой.) Мама умерла в 2008 году от старости и от рака пищевода.
*** Фотография мамы (Екатерины Алексеевны Школьниксон (дев. Смирнова) была сделана в 1940 году для военного билета.