Старая герань

Девяностолетняя старуха,  Агриппина,  вот уже  месяц не вставала с постели. Её тело стало таким  худым и костлявым, что кожа повисла на нём тряпкой. В ней трудно было узнать некогда цветущую, весёлую женщину, с очаровательной улыбкой.
 Её душа давно уже было готова покинуть этот мир, но крепкое сердце упрямо продолжало отсчитывать минуты земной жизни.   
 
    Несмотря на постельный образ жизни, дни проходили довольно быстро: рано утром прибежит проведывать соседка, поможет оправиться; потом сноха приедет  накормить завтраком; кто-нибудь из сыновей забежит печь натопить, воды натаскать, да рассказать - как там, на улице - лютует ли зима? А вот ночью – тоска смертная, все думки передумаешь.
 
     Ночи Агриппина никогда не любила, ещё с тех самых пор, когда осиротев, двенадцатилетней девочкой, попала  нянькой в зажиточную семью. Она до сих пор помнила, как   сидя ночами у колыбели, мечтала выспаться! Потом вышла замуж, своих нарожала десятерых. Так и прожила всю жизнь  в няньках. 

   Зимние ночи - особенно длинные и скучные. Слышно только как мерно тикают настенные часы, да  ветер в трубе завывает, да ставня крючком скрежещет.

   Внезапно в сенцах  хлопнула дверь. Агриппина насторожилась: «Може смертушка за мной пришла? Оно ведь доподлинно то, никому неизвестно – как она является, окаянная!».
Звонко загремело опрокинутое ведро, и послышалась приглушённая мужская ругань. Дверь отворилась, и темноту комнаты пробил свет фонаря.
- Кто там? – крикнула слабым голосом Агриппина.
Ответа не последовало. Только стало слышно, как негромко переговариваясь, какие-то люди   открывали  дверки кухонного шкафа, шарили  по полкам. 
  Потом в комнате зажёгся свет.  Протяжно заскрипели  дверки старого шифоньера,  и  Агриппина из спальни увидела,  как двое мужчин  скидывали на пол небогатый старушечий скарб.
- Ребята, что вы ищите то? – опять подала голос Агриппина.
Не обращая внимания на старуху,  пришедшие продолжали обыскивать дом. Загремела коробка с лекарствами, с шелестом посыпались на пол старые фотографии и письма.

  Не найдя ничего ценного, непрошенные гости зашли в спальню Агриппины, включили свет. Тусклая лампочка осветила  маленькую комнату. В ней и было-то всего: массивная железная кровать, с коваными наконечниками; табурет; да старые иконы в углу,  с расшитым рушником.

    Молодой парень, стараясь не смотреть в лицо старухе, приподнял её голову вместе с подушкой, а второй – принялся обшаривать постель.
Агриппина всматривалась в лица молодых парней, но не могла найти,  ни одной знакомой чёрточки. 
    Когда подельник   вытащил потрёпанный кошелёк с пенсией, второй небрежно опустил подушку со старухой,  как-то неловко отшатнулся, зацепился за занавеску и  опрокинул  цветочный горшок, который шумно  упал на пол   и разбился. От неожиданного звука, воры засуетились и спешно покинули дом, не погасив свет.

  Старушка, молча, лежала и смотрела на разбитый горшок со старой геранью. Сквозь осколки виднелись сплетенные в тугой комок корни. Загрубевшие от времени  ветки, с мелкими редкими цветочками,   беспомощно лежали на прикроватном лоскутном коврике, словно жалобно протягивая хозяйке корявые руки. Агриппина вдруг подумала, что герань всю свою жизнь росла в этом старом глиняном горшке: «Как же  ей теперь, к другом то привыкать?». 
Неутомимое сердце на секунду сжалось в комок, а слабая трясущаяся рука промокнула кончиком платка намокшие  глаза. Нет, это были не слёзы,  Агриппина   была такой старой, что давно уже разучилась плакать.