Глава 20. Новые проблемы, старые решения

После успешного освобождения дороги на гору Скопус мы вернулись на старые позиции в городе. Однако, не остались там, а вскоре вернули нашу базу в Маалех Хахамиша, пригородный район на западной стороне города, высоко в холмах над киббуцем Кирьят-Анавим и тель-авивской дорогой.

Радостно было снова оказаться возле этой дороги. С тех пор как мы пробились по ней, чтобы добраться до города, я убежден, что ключ к нашему владению Иерусалимом  -  кроме того, что там  блокирована сотня тысяч еврейских жизней, у него есть и неоценимое  символическое значение  –  в том, чтобы как-то прорвать душащую город петлю, отрезавшую нас от Тель-Авива, и прорвать окончательно. С момента прибытия в город я начал настаивать на необходимости освобождения тель-авивской дороги, но эта идея казалась сумасшедшей почти всем моим коллегам, утверждавшим, что дело обороны города требует всех до единого мужчин и женщин, которые у нас есть. Я не мог возражать против того, что мы истощены, но продолжал добиваться прорыва.

Это все в будущем. Пока у нас были более насущные проблемы. Маалех Хахамиша был во многих отношениях прекрасной базой для бригады «Харел» и гостеприимство местных жителей было восхитительно щедрым. Многие из них урезали свой и без того бедный дневной рацион, чтобы обеспечить нас хорошим питанием. Но основным недостатком ее как базы был тот факт, что она просматривалась радарами с близлежащего холма. Это было плоховато даже во время британской оккупации, а когда за несколько дней до ухода они передали радиолокационную станцию Арабскому легиону, потребовало немедленных действий. В тот же день солдаты батальона Иосефеле Табенкина атаковали станцию и вытеснили легионеров с казавшейся очень сильной позиции. Заметный успех и важный трофей.

Я был настолько убежден в стратегической важности радиолокационной станции, что строго потребовал держать на вершине холма взвод Пальмаха для усиленной обороны. Но нам так не хватало людей для наступления, что вопрос об отводе какого-либо подразделения Пальмаха на оборонительные позиции даже не ставился. Было сделано все для передачи охраны милицейскому отряду из Иерусалима. Городское командование, вероятно, от недопонимания сопротивлялось требованию и в конце концов послало отряд неопытных бойцов.    

Поскольку я был уверен, что Легион попытается отбить этот ключевой пост, назначение неопытных солдат для его охраны расстроило меня, и я сказал об этом громко всем, кто слушал. Ицхак Рабин, помнящий печальную точность моих предсказаний о том, что еврейские поселения Этцион на востоке будут захвачены, если не поменяют оборонительную тактику, попросил меня изложить новый план обороны вершины холма и проинструктировать гарнизон как защищать свои позиции.

Германское Верховное командование утвердило бы мой план. План весьма неожиданный, поскольку являлся плагиатом блестящей немецкой оборонительной тактики, с которой я часто и с тяжелыми последствиями сталкивался в Европе. По плану защитники должны были покинуть кажущиеся безопасными узкие траншеи вокруг станции (которые на самом деле очень уязвимы, поскольку видны и детально известны противнику, занимавшему их раньше), и тайно выкопать окопы на окружающих холмах, оставив прежние в качестве ложных. Я знал, что подобная тактика лишила бы арабов преимуществ от тяжелых дальнобойных орудий. После того, как их низкотраекторные снаряды разнесут к чертовой матери наши ложные позиции, солдаты, не понесшие потерь, неожиданно выскочат и отобьют атаку танков и пехоты, последующую за обстрелом. Мой план также предполагал держать подразделение «Харела» в готовности к контратаке.

План был отличный, но он не сработал. Во-первых, нам не хватало людей, а значит и возможности отправить хоть одного солдата «Харела» на помощь атакуемым защитникам. Во-вторых, только у хорошо обученных, уверенных в себе солдат хватило бы духу уйти из заранее подготовленных надежных окопов в маленькие ячейки на возможно враждебной местности. Милиционеры преспокойно нарушили все мои инструкции, остались в окопах и были сметены точным обстрелом, предшествующим успешной атаке арабов. В считанные минуты арабы вновь полностью овладели радарной станцией.

Вражеские пушки, смотрящие в наши глотки, ухудшили, мягко говоря, ситуацию. Противник вскоре попытался развить наступление. Пока 25-фунтовые пушки и другие орудия поливали огнем с холмов, их бронемашины наступали на Маалех Хашамишу, на ходу обстреливая нас. Помню чувство беспомощности, охватившее меня, когда мы теряли все, что было перед ними, и я знал, что у нас нет бронебойного оружия. Машины шли и шли, а наши пули отскакивали от них и стало ясно, что нас захватят. В этот момент вскипел боевой дух. На полном виду у врага несколько бойцов батальона Иосефеле Табенкина перебежали открытое пространство, чтобы взобраться на крутой склон холма. Под мощным непрерывным огнем они пересекли открытый склон и оттуда смогли бросить «коктейль Молотова» на бронемашины.  Две машины взорвались, остальные отступили к радарной станции, и мы выжили, чтобы снова сражаться.

Хотя больше наши позиции не подвергались атакам, арабский легион владел радарной станцией, что было постоянной угрозой, а для меня постоянным напоминанием о нашей главной проблеме – дисциплине. Мы потеряли шанс захвата этой станции, потому что милиция полностью проигнорировала мой приказ. Мы пытались биться с хорошо вооруженными профессионалами, используя плохо вооруженных новобранцев. Старый опытный пехотинец, я знал, что подобная система не работает, нам самим надо  стать профессионалами. Не будучи солдатом по духу, я тем не менее знал, что воюющей армии требуются жесткая организация и железная дисциплина, хоть это и противоречило моему характеру.

Ситуацию осложняло то, что сменная милицейская система отработала свое. Весь наш многолетний боевой опыт  состоял в мелких стычках с арабскими боевиками. Теперь, на настоящей войне против регулярной армии стало ясно, что необходима новая форма организации и новая военная доктрина.

Например, сам Пальмах. С самого начала он создавался тайно под носом англичан. Из этих молодых людей  формировались небольшие взводы, обычно квартировавшие в киббуцах. Киббуцная жизнь и работа воспитали их в духе равенства. Дисциплина базировалась на равенстве, верности, и близкой дружбе между всеми, независимо от чина. Солдаты не носили знаков различия из-за бесполезности и из принципа. Офицеров и сержантов хорошо знали в небольших подразделениях. Они пользовались заметным уважением, их приказы не обсуждались даже без формальной военной дисциплины.

В результате все очень хорошо функционировало в  небольших групповых операциях. У меня было много возможностей убедиться в их отваге и самопожертвовании, а также необузданном веселье, с которыми эти молодые и преданные солдаты воевали. Они шли в бой с песнями, с чувством гордости за свой отряд, я никогда не видел ничего подобного.    

Пока было все хорошо. Но ситуация изменилась почти за одну ночь, когда сформировалась бригада «Харел». Теперь объединились незнакомые люди. Существующим взводам было придано подкрепление. Взводы объединились в роты и батальоны с другими подразделениями, до того неизвестными. В таких обстоятельствах невозможно было следовать пальмаховским традициям близкого общения и неформального понимания. Если сотни совершенно незнакомых людей, в большинстве наскоро обученные штатские, наскоро же собраны для немедленного введения в бой в составе новых боевых формирований, необходимы обычная армейская организация и дисциплина.

Это стало очевидным для старослужащих после того, как офицеры обнаружили, что их команды не выполняются, поскольку пальмахники не знали, что приказ исходит от офицера.  Не было знаков различия, проясняющих ситуацию. Последствиями были дорогие ошибки, недопустимые в боевых условиях, так как стоили жизней.

Например, одной из первых операций бригады был штурм Неби Самвила, закончившийся катастрофой с потерей почти всех атакующих. Причина была проста – хотя штурмовать планировалось под покровом темноты, командир не подчинился приказу и начал атаку на рассвете. В утреннем свете его солдаты были хорошо видны обороняющимся и их отбросили назад с тяжелыми потерями. Неби Самвил на одном из самых высоких холмов в районе Иерусалима остался в руках арабов, постоянно угрожавших нашим коммуникациям. Этот провал высветил еще одну слабость: недостаток дисциплины в командной цепочке.

Я начал силой вводить необходимые изменения, что оказалось нелегко. Офицеры и солдаты бригады были так заняты, получая одно задание за другим, что попытка любой реорганизации была подобна попытке стричь бегущую овцу. Каждый день мы бились просто за физическое выживание.

Естественно, не я один понимал необходимость изменений. Большинство офицеров бригады сознавало это, и мои предложения обычно принимались без возражений. Когда я предложил ввести знаки различия, идею полностью одобрили  некоторые старшие офицеры: Ицхак Рабин (который, улыбнувшись, согласился: «Если вы сможете их уговорить») и Менахем Россак, командир одного из батальонов. Но активно возражал Итти, начальник оперативного отдела, имеющий большое влияние на Иосефеле Табенкина, командира другого батальона. Поскольку речь шла о принципе (неприятие знаков различия - одно из святая святых Пальмаха) – было трудно реализовать идею немедленно. Но со временем ее начали принимать. Первыми знаки различия надели  капралы и сержанты. Потом, в качестве одобряющего жеста, публично согласился с моим предложением Менахем, надев соответствующие его званию знаки. Первый сделавший это старший офицер.

Легче было добиться менее символических, более практических действий. Одной из досаждавших бригаде проблем была организация снабжения и тыла. Тоже проблема роста. Пока обычным формированием был взвод, постоянно находящийся в киббуце, логистика была простейшей – или продукты есть или их нет. Совершенно другое дело – бригада, располагающаяся возле Иерусалима, не имеющая соответствующей тыловой базы, особенно когда чего-то не хватает всем жителям осажденного города – и военным, и штатским. Поскольку Пальмах не имел вообще никакой формальной организации военного снабжения, ее следовало создавать с нуля.
Как это сделать?

Меня поражало, что мы вообще не имеем какого-то неприкосновенного запаса. Все сейчас оказались в ловушке в Иерусалиме, включая Яффе и его помощников, людей, помогавших организовать снабжение и реквизицию грузовиков. Как и Гарри, эти палестинские евреи отслужили в британском подразделении обеспечения в Западной пустыне, где приобрели большие знания и опыт организации тыловой службы. Сейчас они работали вхолостую. Почему бы нам не задействовать их? Я высказал свою мысль Ицхаку, он изложил ее другим старшим офицерам. Идея была принята с некоторым сомнением, но нынешние трудности были столь огромны, а перспективные преимущества столь очевидны, что план был принят. Я посоветовал Гарри Яффе перевести его заместителя Шморака начальником адьютантско-квартирмейстерской службы бригады. Гарри согласился. С ним пришла группа офицеров и сержантов, создавшая организационную структуру и недостающие службы. Они работали с энергией и энтузиазмом, вскоре их усилия оказали воздействие на бригаду в целом, функционирование стало намного эффективнее.

 Когда я только пришел в бригаду новичком, меня никто не знал и на мои предложения автоматически не обращали внимания. Не имея формальной власти, я и насильно не мог их внедрить. Даже Ицхак, формально управляя бригадой, часто испытывал трудности с выполнением собственных приказов некоторыми независимо мыслящими подчиненными!

Но с самого начала мои отношения с пальмахниками были прекрасными. Почти каждый тепло встретил меня и был рад и благодарен, что я, как и другие зарубежные волонтеры,  приехал издалека, по доброй воле, помогать в защите еврейского государста. Снискать их понимание, а затем и согласие с моим мнением и предложениями, безусловно помог  мой предшествующий опыт жизни и работы в Палестине и особая симпатия к гордым искренним сабрам.

Когда Хагана и Пальмах еще действовали в глубоком подполье, мое появление на совещании штаба было мотивировано словами «Ху мишелану!» («Он один из нас!»). Я не мог желать большей чести...

Сейчас я намеревался использовать свое влияние полностью, чтобы убедить моих соратников в необходимости прорвать блокаду Иерусалима для возобновления связи с Тель-Авивом. Если это было трудно, то не потому, что всем хорошо жилось и они не хотели что-то менять из эгоистичных соображений. Далеко не так. В осаде мы, солдаты, жили и воевали в ужасных условиях. Все были плохо одеты, разношерстная изношенная форма с элементами штатской одежды отнюдь не идеальна для жарких дней и холодных ночей. Еды всегда не хватало и нехватка становилась все заметнее, хотя городское население, военное и гражданское, сидело месяцами на скудном пайке. То же самое с водой, которая строго дозировалась иерусалимским губернатором, Довом Джозефом, поскольку после занятия Латрунской насосной станции арабским легионом водоснабжение было отрезано. С этого момента население должно было рассчитывать на дождевую воду, собираемую в старинные цистерны, которые играли ту же роль много лет назад в других осадах Иерусалима в течение его долгой и трудной истории. В результате воды едва хватало только для питья, мытье даже не обсуждалось.      

Неделями я не мог поменять нижнее белье. Если узнавал о возможности помыться, то радостно шагал несколько миль по холмам, ради такой роскоши как основательное мытье. Это был один из наиболее приятных моментов во время службы в Иерусалиме. Боевые действия в грязи, буквально превращающей нас в слоеные торты, делали жизнь еще более трудной и давали новое значение выражению «грязные солдаты».  Были времена, когда я с радостью поменял бы эти иссушающие, пыльные, условия на серую мрачную влажность брескенского кармана, где вода была доступна в неограниченных количествах.

Наши лишения и тяготы, разумеется, мужественно переносило и гражданское население города. Кроме того, они разделяли и военные опасности. Арабские снайперы, которые казалось были способны держать под постоянным обстрелом еврейские районы города, не ограничивались евреями только в военной форме. Позже, когда к боевым действиям подключились регулярные арабские армии, непрерывная снайперская стрельба усилилась и сопровождалась почти непрекращающимся ни днем ни ночью орудийным обстрелом, взымавшим регулярную дань жизнями военных и штатских.

Несмотря на все это, жители Иерусалима оставались бесстрашными, их отвага в тяжелых и опасных условиях была одним из главных факторов, позволивших выдержать осаду. Но одной отваги как солдат, так и гражданских, недостаточно, чтобы выиграть битву за Иерусалим. Нам не хватало оружия, боеприпасов и другого военного имущества. В то время, как арабская артиллерия вела все более мощный и разрушительный  огонь,  нам  почти нечем было ответить. Совершенно не хватало артиллерии и минометов, склады боеприпасов были практически пусты. Поскльку арабы обстреливали нас безнаказанно, я все более убеждался в том, что следует пробиваться к Тель-Авиву для пополнения запасов и для доставки минометов, которыми мы могли бы отбиваться.

Я, конечно, знал, что у руководства Иерусалима забот полон рот, что давление противника нарастает, и, что еще хуже, Ирак и Египет открыто вступают в войну, значит мы столкнемся с дополнительными регулярными формированиями. Битва обещает быть мучительной, руководство Иерусалима главным образом заботится о захвате контроля над городскими укреплениями, чтобы усилить оборону в будущем противостоянии. Наши ресурсы, солдаты, оружие на пределе.

Тем не менее, я официально предложил, чтобы войска в Иерусалиме, особенно бригада «Харел», взялись за одну задачу – вновь открыть дорогу с побережья для нашего обеспечения.

Как я и ожидал, иерусалимские руководители с ходу отклонили мое предложение, будучи убежденными, что дорогу освободят войска, пробивающиеся из Тель-Авива. Я же настоятельно советовал не полагаться на спасение снаружи. Страдал от блокады Иерусалим, не Тель-Авив! Нравилось нам это или нет – дело наше. Не было смысла отражать атаки на Иерусалим, оставалось только сдать город из-за голода или сложить оружие, когда закончатся патроны, что было вполне реально.

В бригаде моя идея была принята неоднозначно. Ицхак Рабин одобрил ее целиком, с энтузиазмом поддержал Менахем Россак. Но была непримиримая оппозиция в лице Итти и Иосефеле, которые считали, что освобождение дороги – «не наш ребенок». Это было не первое разногласие, разделяющее командование «Хареля» на части.

Менахем, с которым у меня были близкие отношения, склонялся к поддержке моих предложений, так же как, нарушая пальмаховскую традицию, он носил знаки различия. На другом конце шкалы был Итти, который не любил меня и все, за что я стоял. Однажды, когда я объяснял, как планировал операцию с помощью крупномасштабной карты, он ядовито заметил: «В Пальмахе мы должны видеть землю, мы не планируем по карте». Моя давняя встреча с ним на бензоколонке показала, что он был крайне смелым  человеком и, казалось, не доверял планированию, подготовке, за которые я ратовал, считая это чем-то вроде трусости. Его близким союзником был Иосефеле Табенкин, с которым я часто не соглашался, но всегда был в дружеских отношениях. Иосефеле был тоже традиционным офицером Пальмаха, очень лихой и тоже с подозрением относящийся к предлагаемым мной новшествам, направленным на создание жесткой организации, необходимой для крупномасштабных операций. Вместе с Итти (планировавшим большинство его батальонных операций, что для батальона Менахема делал я), он протестовал против большей части моих идей, включая план прорыва. Обсуждения плана казались бесконечными, мое нетерпение усиливалось из-за того, что каждый раз мы шли к иерусалимским властям под огнем снайперов. Более того, власти возражали против плана, так же как Итти. Идея постепенно становилась все более обоснованной с поддержкой Ицхака, окончательно ее приняли в результате «внешнего вмешательства», буквально как грома среди ясного неба. Иерусалим был отрезан от путей сообщения с внешним миром. Но один путь еще был – воздушный. Ежедневно маленький самолет "Аустер" отваживался вылетать из Тель-Авива и приземляться на полевом аэродроме. Он доставлял почту и важных гостей, включая Бен-Гуриона, несколько раз побывавшего в осажденном городе. Во время некоторых посещений он приглашал меня встретиться. Мы стали верными друзьями. Оказалось он накопил изрядный запас моих предложений, особенно поддержанных Ицхаком Рабином. Бен-Гурион высказался о моих предложениях относительно реорганизации бригады и оказал большую поддержку идее освобождения дороги на Тель-Авив. Это решило исход дела. Мы собирались попытаться.

Глава 21. Прорыв http://www.proza.ru/2010/02/10/233