Автомобили

              http://www.proza.ru/2017/05/31/2303 

         Не помню, кто из ребят приобщил меня к игре в шахматы. Занимались мы - скорее, играли, кто как умел - в Доме пионеров на Мойке 24; руководил нами мастер Батуев (ходили слухи, что до войны он был чемпионом Ленинграда). В апреле занятия почему-то были перенесены в здание Ленэнерго.

        В один из дней после занятий я выскочил раньше всех из дверей и перебегал трамвайные пути; они были полностью скрыты в длинных коричневых лужах. Я прыгнул через пути, поскользнулся, и галош (или правильнее сказать галошина?) с какой-то ноги - тогда все носили галоши - благополучно слетел и остался лежать между рельсами. Я потянулся за ним, ещё раз поскользнулся и упал в эту длинную лужу. Случайно взглянул вдоль путей в сторону Михайловского сада и увидел несущийся со стороны Мойки трамвай! Краем глаза заметил, что женщина-вагоновожатый, обернувшись через плечо назад, увлечённо с кем-то говорит, не глядя вперёд, а трамвай мотает на стыках из стороны в сторону и он летит на меня… А я... А мне никак было не подцепить проклятую галошину! В последний момент я схватил её (или его?) и, перевернувшись через плечо, отполз в сторону, краем глаза заметив мелькнувшее в лобовом стекле трамвая отчаянное искажённое лицо женщины-вожатого!...
       Метрах в десяти трамвай со скрежетом остановился, но я не стал ждать дальнейшего развития событий и быстро побежал через Марсово поле. Весь мокрый и грязный, наверное, я был хорош!  И только когда отбежал от путей на порядочное расстояние, меня, как говорится, посетил ужас, прошиб пот…

         Движения на улицах стало больше. Маршрутов трамваев сначала стало 17, а потом целых 28, автобусов же – четыре или пять.  На автобусных маршрутах «1» и «3» работали довоенные тяжёлые трёхосные машины, а на «2» и «4» по виду несколько более современные, но довоенные же двухосные, меньшей вместительности. Автобусы, как и трамваи можно было издали различать по боковым цветным фонарям: у маршрута «1» – оба белые, «2» – синие, «3» – красные и «4» – зелёные. Думаю, в дальнейшем предполагалось и на другие маршруты оснастить различными огнями так же, как и трамваи.

        По радио стали рассказывать о том, что в Ленинграде налажен выпуск автобусов на базе старых списанных грузовиков ЗИС-5.  И в самом деле, сначала изредка, а потом всё чаще стало возможно увидеть на улицах обрубленные тупорылые неуклюжие автобусы – синий низ, бежевый верх с широкой разделительной полосой между ними. В отличие от грузовиков и довоенных автобусов мотор был упрятан в салон и находился справа от водителя; вместе они занимали чуть ли не треть помещения. Ну, если не треть, так четверть уж точно!

        Сначала их пустили по маршруту номер «1» «площадь Растрелли – ЦПКиО» мимо нашего дома на Кирочной, потом перевели, в основном, на Манежную площадь: оттуда летом отправлялись пригородные маршруты на Сестрорецк и Зеленогорск (Териоки).
        На Манежной стояли огромные длинные очереди на эти автобусы, и я со взрослым удивлением понял, что есть такое понятие - «престиж».

        Оказывается, ехать на пригородном поезде (его обычно тащил паровоз серии «С» или «Су», электрички на этом направлении ещё не ходили) от Финляндского вокзала в тот же Сестрорецк это - не престижно! А самый что ни на есть «престиж», состоит в том, чтобы, выстояв трёхчасовую очередь на автобус, приехать в давке и духоте (но на автобусе!) к себе на дачу в Разлив или Репино, бывшее Куоккала!
        Даже не на дачу, а в снятое на чьей-то даче помещение и измятому и потному - но с сознанием собственной исключительности - вылезти со своим портфелем или, там, авоськой с продуктами на СВОЕЙ соответствующей остановке!

        И, вообще, автомобилей на улицах заметно прибавилось. Американцы «студебеккеры», «шевроле» и «доджи» заметно потеснили довоенные ЗИСы и «газики»; попадались «виллисы» с нелепой самодельной крышей, легковых «эмок» и ЗИСов-101 встречалось совсем немного.
       Грузовиков немецких было мало, зато мы быстро научились различать трофейные «опели». Их было пять: «-олимпия» «-капитан», «-адмирал»,  «-кадет»  и «-адам». Когда несколько позже появились первые «москвичи-401», отличить их от «-олимпий» было почти невозможно: завод по их производству был целиком вывезен из Германии "в счёт репараций" – со всеми станками и технологиями.

        Других трофейных «немцев» было тоже много:  «мерседесы», «ханомаги», «хорьхи», но больше всех БМВ и тарахтелок ДКВ с мотоциклетным мотором (об этих последних сейчас нигде никогда не упоминается). Владели этими машинами, в основном, разбитные энергичные офицеры в чине не выше капитана (они, возможно, служили раньше в нашей оккупационной администрации в Германии). Но вскоре новыми хозяевами машин стали полковники и генералы.

        Также на улицах было относительно много тяжёлых мотоциклов, в основном, неказистых немецких. Но больше всех нравились – и не только нам, мальчишкам, но и взрослым – американские «харлеи»! Это была вещь: карданный привод и огромная фара! К тому же у милицейских машин (а «харлеи» и были, в основном, у милиции) справа и слева от заднего колеса висели ещё и огромные жёлтые портфели, сумки из натуральной толстой, почти подошвенной кожи!

         В начале лета в один из выходных отец забрал меня, и в компании его сослуживцев на довоенном открытом «газике» - грузовике ГАЗ-АА - мы поехали за Зеленогорск (до этого лета он назывался Терийоки) на озеро Красавица.
        Мы ехали мимо строящихся новых домов по чётной стороне проспекта Энгельса: недалеко от Светлановской площади строили их пленные немцы. Потом домов такого типа было много понастроено на Охте, в Новой деревне, да и повсюду на окраинах Ленинграда. А на Лесном проспекте немцы строили длинный кирпичный забор между самим проспектом и насыпью железной дороги.

        Красавица оказалось просто обычным озером, никакой особенной красоты я не заметил. Но у берега плавал чей-то плот, и с парой каких-то неизвестных мне мальчишек мы шестами вытолкали его чуть не на середину озера. Отец отнёсся к этому спокойно.
        Он обещал через пару недель забрать меня с собой в поездку в Днепропетровск к дяде Лёксе, бывшему лейбмедику. Но мама, узнав о плоте, меня не пустила. Сказала, что отец только и ждёт, как бы от меня избавиться, сбросивши с поезда. Я понимал, что это была явная чушь, посмотреть на бывшего лейб-медика очень хотелось, но спорить с ожесточённой и плачущей мамой было просто невозможно.

                http://www.proza.ru/2017/05/31/2094