Во дворе было шумно и весело...

Во дворе с самого утра было шумно и весело. Пилили дерево. Дед Андрей смотрел и не понимал, чему радуются эти люди? Кому-то помешала совсем ещё не старая слива. Много мусора, мол, от неё. Спелые плоды падали на асфальт, оставляя некрасивые пятна. Разве есть кому дело до того, что дожди, которые нет-нет, а проливаются то каждый день, то через день, смывают эти нелепые кляксы от жёлтых созревших слив? Дед Андрей смотрел и не понимал. Ему было больно. Он сам чувствовал себя этим подпиленным деревом, чувствовал, что будь у людей возможность, они так же подпиливали бы стариков. Потому что мешают. Потому что воняют старостью. Потому что не могут двигаться быстро, плохо слышат, невнятно говорят и постоянно пересказывают одни и те же истории. Когда-то, в совсем ранней молодости, когда ещё не называл его дедом, а просто Андрюшкой, он смотрел на стариков немного свысока и не понимал зачем они живут. А теперь вот, не понимает зачем пилят молодое здоровое дерево. Людям не было дела до мыслей и вопросов деда Андрея, их увлекло новое занятие и даже сплотило, чего прежде не наблюдалось во дворе. Больше того, на лице дамы с четвёртого этажа, которая и начала вчера пилить помешавшую кому-то сливу, даже появилась улыбка. Но все настолько были увлечены процессом, что не обращали внимания на такие мелочи, как улыбка на лице дамы, которую последние лет двадцать никто не видел улыбающейся. А может и хорошо, что никто не замечал сейчас её лица. За долгие годы оно отвыкло от определённых мышечных движений и теперь улыбка больше походила на оскал.

А люди шумели и радовались. Пилили дерево. На помощь даме с четвёртого этажа вышел сосед из второго подъезда и пила, до того тихонько поскрипывающая, лихо завизжала. Раздался вскрик, кто-то отгонял ребёнка от падающего дерева, и ветви сливы рухнули на землю. Дед Андрей смотрел. Не было у него сил противостоять. Не было сил. Совсем. Только смотреть как падает посаженная когда-то с любовью и заботой молодая красивая слива.

В самый разгар распиливания уже упавшего, но ещё живого дерева, к деду Андрею подошла Вера, художница с третьего этажа. Подошла и молча, тяжело опустилась на скамейку. А пару секунд спустя так же молча погладила руку деда Андрея, взяла её в свои тёплые ладошки. Старик плакал. «Плачут от бессилия» - так когда-то, очень давно, говорила Андрею его преподавательница по классу скрипки. Плачут от бессилия. И от старости. У души нет возраста, а тело немощно. Душа, если она живая, сохраняет способность страдать в любом возрасте. Когда возраст души совпадает с возрастом тела, можно противостоять злу, это сложно, но добро побеждает, если верить в свою правоту. Тогда страдания дают силы для борьбы. А когда тело дряхлое, душа может только страдать.

Вера держала в своих тёплых и мягких ладонях морщинистую, высохшую руку старика, легонько поглаживая её. Вера смотрела на людей и тоже не понимала. Ведь в природе всё едино, и дерево, которое сейчас пилят – часть людей, которые словно опьянели  от процесса. Так пьянеет человек после убийства. Люди, словно безумные, продолжали алчно растаскивать глазами умирающее дерево.
- Верочка, а вам не надо чего-нибудь отпилить, - с визгливым кокетством поинтересовалась молодка  с первого этажа, вызвав хохот и  движение в рядах соучавствующих.
- Да. – ответила Вера. – Да. Надо. – последнее слово прозвучало уже в полной тишине. Веселье вдруг остановилось, улыбки сползли с обезумевших  лиц, все посмотрели на Веру. А она протягивала к вопрошавшей правую руку и говорила:
- Надо. Отпилите мне, пожалуйста, вот ЭТО.
- Что – ЭТО? – не поняла молодка
- Руку. – просто ответила ей Вера, - Правую руку. Чтобы она никогда не смогла сделать то, что делаете сейчас вы.

Стало ещё тише, даже ветер утих, с интересом наблюдая за происходящим. Он был против того, чтобы убивали молодое дерево, и всё норовил  то пыль поднять, застилая глаза этим странным людям, то удержать падающие ветви. Но он был совсем ещё молодым ветром и не имел той силы, которая могла бы помешать людям.

А люди, как-то съёжившись, словно от холода, вдруг стали вспоминать, что  у каждого из  них есть свои дела и заботы. Люди стали разбредаться по своим подъездам. Ветер заметался, не зная, что ему делать и, с перепугу, подхватил чьё-то слово, уронив его возле Веры. «Сумасшедшая» - кто-то то ли сказал, то ли прошептал, то ли подумал. Но Вере не было дело, до глупых слов, что валялись в пыли под ногами. Она улыбнулась деду Андрею и обняла его. Он плакал. Теперь уже не от боли. И не от бессилия…

* * *
А вечером во дворе снова было шумно. Люди мастерили детскую площадку. Папа маленького Сашеньки ремонтировал качели, чьи-то мамы вкапывали в землю старые колёса, создавая нехитрую полосу препятствий – дети любят прыгать по таким «полукругам». Дети вообще любят прыгать и бегать. А ещё они любят фантазировать. Из распиленных ветвей сливы они выстроили что-то малопонятное взрослым, но вполне знакомое им самим. Это «сооружение» могло быть равно как крепостью, дворцом, так и космическим кораблём, островом, горой… Чем угодно.

Вера  надела старую рубашку, в которой обычно работала, взяла краски и вышла во двор. Здесь не было мольберта и холста, зато были детские качели, беседка и непонятное «сооружение». Обмакнув одну ладонь в красную краску, другую в лимонно-жёлтую, она прикоснулась к беседке один раз, потом ещё и ещё. Получился странный, ни на что не похожий цветок.

Не прошло и получаса, как на беседке, качелях, скамейках появились разноцветные ладошки, странные цветы – большие и маленькие, смешные рожицы и бесчисленное количество принцесс с огромными глазами и невероятные семи-восьмипалые тётеньки и дяденьки, взявшиеся за руки и подписанные корявыми буквами как «мама» и «папа». А настоящие мамы и папы продолжали мастерить детскую площадку до позднего вечера, потом развели костёр и решили печь картошку и петь песни. И никто не ругал детей за то, что они перемазались в краске, потому что понимали – это хорошо. А слива, которую спилили, как сказал один «знающий» пожилой друг соседа из второго подъезда, слива по весне пустит новые побеги и вырастет ещё лучше и краше, и плодовитее, если конечно замазать срезы садовым варом или простой масляной краской…
На следующее утро дворничиха тётя Алла увидела, что места, где были срезаны ветви молодой сливы, заботливо закрашены нежно-сереневой краской, такой же, как  у деда Андрея на оконных рамах.