Моцарт без Сальери

Более полувека назад случилось прочесть статью криминалиста с уничтожающей критикой теории Игоря Бэлзы о насильственной смерти Моцарта, злодейски отравленного Антонио Сальери. Из зависти к гениальному современнику.

Но, как выяснилось из элементарного сопоставления фактов, Моцарт должен был завидовать Сальери, а не наоборот. Потому что оперы Сальери ставились чаще, чем оперы Моцарта, и чаще исполнялась его музыка. А признание Сальери в совершении преступления прозвучало перед смертью, когда он уже потерял рассудок, и ни малейшей юридической ценности не имеет.

Так же автор статьи обратил внимание на такой факт: отец Моцарта надолго пережил сына, а вот дед умер в том же возрасте, как и внук. А хорошо известно, что черты больной наследственности иногда передаются не от родителей детям, а через поколение. Ко всему прочему И.Бэлза догадался в «подтверждение» теории отравления сослаться на маленькую трагедию Пушкина «Моцарт и Сальери»!

Что можно сказать о таком «доказательстве»? Вся эта чушь о злобной зависти посредственности к гению всего лишь некорректная ретроспективная экстраполяция значимости творчества того или иного художника в прошлое. Через два века мы видим, какое место в культурной сокровищнице человечества занимает музыка Моцарта, но вот его отец, Леопольд Моцарт, тоже композитор и выдающийся педагог, считал, что сын у него… неудачный! Мог бы, дескать, стать выдающейся личностью, но растрынькал жизнь по кабачкам и притонам! Пушкин тоже, устами Сальери, обзывает Моцарта «гулякой праздным». Сальери мог жалеть своего не очень счастливого по жизни коллегу, но уж никак не завидовать ему.
Дискуссии об этой загадке истории продолжаются уже два века, чего только не говорили и не писали, но, думается, строгое юридическое и медицинское доказательство истины невозможно в принципе. Возможно только построение гипотезы, которая логично объединяет все странности и загадки трагедии, случившейся в самом конце восемнадцатого века.

Странность номер один: предсмертное признание Сальери. Да, он сошел с ума, но бред безумца тоже имеет свою логику: человек «западает» не на абстракцию, а на то, что переживалось в его прошлой жизни. Бред сумасшедшего Мопассана имел ярко выраженную «специализацию», не трудно догадаться какую, если имеешь представление о его жизни и творчестве. Так почему же крупный музыкант и педагог, учитель Бетховена, более чем через тридцать лет «запал» на отравлении Моцарта?

Вторая странность. Незадолго до смерти Моцарт всем и вся жаловался, что его отравили, но конкретного виновника не называл. Вид у него действительно был крайне болезненный, так что поверить было можно. Но болезненный вид не обязательно следствие отравления: дедушку композитора тоже отравили, что ли? Если Моцарт страдал от какой-то болезни, то зачем он так упорно навязывал окружающим свою версию?

И потом, в те времена искусство составления и применения различных ядов было широко распространено и стояло на очень высоком уровне. Даже вздорная бабенка, сеньора Тофана, готовила свою прелестную «акву» так, что не поступило ни одной рекламации. То есть, отправляясь в мир иной, старые мужья молодых жен даже и не успевали разблаговестить о своей незадаче. А тут сорокалетний мужчина, опытный, грамотный, хладнокровный проявляет вопиющий дилетантизм: «отравленный» бегает по Вене и жалуется, что ему подсыпала яд!

Третья загадка. Провожали Моцарта в последний путь всего несколько человек и дошли они всего лишь до ворот кладбища. Далее не пошли. Тело Моцарта опустили в общую могилу штатные могильщики. Вроде бы в тот печальный день была плохая погода и провожающие не захотели лишний час не то мокнуть, не то мерзнуть. Воля ваша, но не могло этого быть. Будь они все отпетыми мерзавцами, ненавидящими покойного композитора, – из чувства самосохранения не допустили бы подобной гнусности: «А что люди обо мне скажут?» Но не пошли на кладбище! Все, как один, не пошли! Ладно, спишем на ужасную погоду, но через день, два, через неделю, выбрав погожий денек, почему никто не пошел, не дал могильщикам на водку и не спросил: «Ребята, где вы тут схоронили нашего родственника, надо бы крестик поставить…»? Через полтора десятилетия вдова Моцарта впервые посетила то кладбище, интересно, что она могла там найти?

Так существует ли гипотеза, объединяющая все эти странности в одно монолитное целое? Существует: суицид, самоубийство. Выдвигалась версия, что и Моцарт, и его дед страдали почками. Ну а боли от камней в почках могут кого угодно довести до самоубийства. Да не обязательно и болезнь почек. С тех пор, как наших далеких предков не весьма деликатно попросили вон из рая, какой только напасти не сваливается на горемычные головы их потомков, нас с вами, то бишь.

Хорошо, самоубийство, не выдержал человек страшных болей, покончил с собой, кто его осудит за это, но при чем тут странные похороны, жалобы на отравление, безумные признания Сальери?! При том, что самоубийство в христианстве считается одним из самых тяжких грехов, которому нет прощения. В повести Николая Лескова цыганка Грушенька умоляет любящего ее Очарованного Странника убить ее, чтоб не было на ней греха самоубийства. И Странник исполняет ее просьбу, потому что можно замолить грех убийства, но нельзя ничего замолить лишив себя жизни.

Пусть так, скажет читатель, но это объясняет лишь уверения Моцарта в его отравлении: смалодушничал человек, не выдержал нечеловеческой муки, Бог, может быть, и простит, но уходить из жизни с клеймом грешника не хотелось. Все остальные возражения остаются в силе.

Не остаются. Вот строки из Генриха Гейне:

                «Самоубийц хоронят
                В скрещенье двух дорог,
                Цветок растет там синий –
                Тоски предсмертной цветок».

Самоубийц, язычников, вероотступников, богохульников хоронить на освященной земле кладбища церковь не разрешала. Актеров, кстати, тоже. Когда умер Мольер, любивший его искусство король спросил служителей культа: на какую глубину распространяется освящение кладбищенской земли? Получив ответ, приказал: вырыть могилу на два фута глубже и похоронить великого артиста. Но то король, королю не возразишь. Если бы стало известно, что композитор покончил с собой, его не разрешили бы хоронить по соседству с добропорядочными христианами. А это позор и для памяти усопшего и для его родственников.

А если правдами и неправдами все же определить покойника в освященную землю, то власти, дознавшись, могли эксгумировать тело и закопать за пределами погоста, где попало, как собаку. Еще хуже.

Далее логическая цепочка просматривается довольно легко: во что бы то ни стало, пока никто ничего не подозревает, надо похоронить близкого человека в освященной земле. А на случай, если кто донесет или проговорится, надо похоронить так, чтоб место захоронения не могли найти. Значит – общая могила. Но постояв у края общей могилы можно довольно точно запомнить место, где засыпали гроб и в случае следствия пришлось бы туго: заставили бы клясться на Библии. А лгать в такой ситуации верующий человек не может.

Что ж, лгать нельзя, будем говорить правду: не знаем, даже приблизительно! Как не знаете?! Да дождик был, мы промокли, замерзли, дошли до ворот и повернули домой. Можем на Библии поклясться. Да вы могильщиков спросите!.. А что могильщики помнят? Они ежедневно десятки тел сбрасывают в те ямы. Что все это не досужие опасения говорить посмертная судьба другого великого музыканта: Никколо Паганини. Десятки лет цинковый гроб с его телом скитался по городам и весям, пока не нашел упокоения. А ведь Паганини умер на пятьдесят лет позже Моцарта.

Вот так и была спрятана могила композитора и теперь, пожалуй, легче отыскать место погребения Чингиз-Хана, чем одного из величайших музыкантов мира.

Осталось последнее – предсмертные страдания Сальери. Чтоб отравиться нужен яд, но маловероятно, чтоб «гуляка праздный» занимался тонкой и опасной химией изготовления смертоносных снадобий. Можно пойти к аптекарю, но неизвестно, что он подсунет, и не будет ли огласки. Лучше пойти к надежному человеку, желательно итальянцу, о котором знаешь, что он в этом деле хорошо соображает и попросить: «Друг Антонио! Крысы замучили! Шастают по всем углам. Дай чего-нибудь покрепче и понадежней».

Если Антонио Сальери дал Моцарту яд не любопытствуя, зачем он ему, а потом узнал, на что пошло страшное зелье, то это психическая травма на всю оставшуюся жизнь, которая и трансформировалась на смертном одре в безумное признание. Граница между «Сальери дал Моцарту яд» и «Сальери отравил Моцарта» очень тонка и очень быстро стерлась. Да и ранее он мог проговориться, воскликнув в расстроенных чувствах: «Зачем я дал Вольфгангу мышьяк!.. Если бы я знал!..»

В заключение еще раз подчеркнем, что возможно создать непротиворечивую гипотезу о двухсотлетней загадке, но на уровне строгого детективного расследования воссоздать истинные детали происшедшего труд напрасный. Отсюда еще следует и то, что руководствуясь произвольными догмами, слухами и прямыми измышлениями клеветать на человека, хоть живого, хоть умершего столетия назад, непозволительно. Даже гениальному Александру Пушкину. Даже европейски образованному искусствоведу Игорю Бэлзе.