Светлое прошлое. Глава 4

           О сюжете: девушка-студентка, по кличке Мышка, и солдат-дезертир, по прозвищу Чума, из наших дней переносятся в переломный для страны 1991 год. Сразу после выхода из поезда, Чума вступает в перепалку с сотрудниками милиции, и его задерживают для "выяснения" личности.

          Глава 4
       
         То утро для старшего лейтенанта милиции Петра Кошкина началось неудачно: старый будильник забыл прозвонить, и Пётр проспал точно так же, как случалось в блаженной памяти годы его учёбы в Астраханской средней школе милиции. Есть средь советских учебных заведений и такая…
         Эту школу милиции, к примеру, не сравнить с Волгоградской высшей школой: и срок обучения – короче, и программа для курсантов – не в пример легче. Поступить оказалось просто, после отличной службы в армии, где Пётр отличался особой старательностью при выполнении полученных заданий и угодливостью по отношению к любому начальству.  В то время в следственную школу тех, кто в армии не отслужил, не принимали: будущий милиционер должен был пройти армию! Как иначе проверить его пригодность к службе? Толщиной толстого отцовского кармана? А только учёба в «слежке» Петру Кошкину далась не слишком легко, - не любил он учиться и попусту мозги забивать всякой ерундой. Пётр верно полагал: в любой работе главное – это опыт. А что там ваша теория? Да ерунда! Без практики теория – нуль без палочки… Поэтому экзамены он сдавал с «Божьей помощью», зато к работе приступил с гораздо большим энтузиазмом, тем более, что дядька, москвич с хрущевской поры, помог племяннику получить комнату в общежитии, и место достойное помог получить по распределению.
       Родители Петра, простые крестьяне-совхозники, ничем сыну помочь по служебной линии не могли, а он уж так стремился жить иначе, не так, как мать с отцом. Не хотел на селе грязь месить да коровам хвосты крутить… Впрочем, Пётр бы не отказался, по окончании учёбы, стать на селе участковым, да только место было к тому времени занято местным «Анискиным», подвинуть которого не было никакой возможности молодому амбициозному выпускнику.
      Поселившись в московском общежитии, молодой лейтенант порешил, что такая жизнь ему не нравится, и стал усиленно оглядываться по сторонам, в поисках подходящей партии. Знал хорошо, что москвички – дамы гордые, за квартиру крепко держатся, но людей в форме любят и уважают, несмотря на скромную их зарплату, которую, понятное дело, не сравнишь с зарплатой того же токаря или, скажем, знатного фрезеровщика. И нашёл-таки подходящий вариант: милую девушку, трудившуюся закройщицей в одном из московских ателье. Особой интеллигентной Галочка не была, но Пётр и сам любовью к отечественным и зарубежным книгам, как и к фильмам Феллини и Антониони не отличался… Зато Галочка очень неплохо подрабатывала: она заказчиков и на дому обслуживала, имея на том столь приличные деньги, что почти заканчивала платить взносы за однокомнатный кооператив… Она, конечно, не была коренной москвичкой, приехала в столицу из Твери, но неплохо устроилась, со своей нужной профессией.  Еще она была старше Петра на целых шесть лет, но подобная мелочь не остановила предусмотрительного милиционера: подобная мелочь, как разница в возрасте, способна влиять лишь на глупцов, которые, глядя на другого, вечно думают о своём отражении в зеркале. А Пётр думал о будущем, и не уставал хвалить Галочку с утра до вечера, как и полагается любящему мужу… Впрочем, и сойдясь с очаровательной портнихой, Кошкин не выписался из общежития, в надежде получить в будущем еще одну квартирку: тогда Галочкину халупу под Домодедово можно было бы сдавать и жить обоим припеваючи…
      На первых порах у Петра имелся внушительный  оклад в сто двадцать рэ да пайковые в виде продовольственного пакета, да мизерная надбавка за первое его офицерское звание. Не разбежишься… Зато родители неплохо помогали и материально, и натурой: зарежут кабанчика, да привезут сыночку и окороков, и колбас домашних, и отец от себя горилки передаст, трижды прогнанной, - вот и зарплата почти целехонькой останется. И Галинка неплохо готовила…
      Но основной статьей дохода Петра Кошкина был он сам: высокий, подтянутый, миловидный сероглазый блондин, несколько женоподобный, но в форме напоминающий этакого степенного немецкого офицера. Голос лейтенанта Кошкина звучал ласков, вкрадчиво, проникая в самую душу собеседника. Еще Пётр умел держать многозначительную паузу, для пущей убедительности.  Его даже начальство хотело к себе в РОВД перевести на другую работу, такую, где способности к убеждению могли бы большую пользу принести советскому народу и партии. А только Пётр от перевода отказался, мотивируя тем, что хочет именно на доставшемся ему по распределению месте отслужить положенный срок. Очень уж не хотелось Кошкину расставаться с тёплым местечком, которое дядька ему помог выбить всеми правдами-неправдами…   Место было и впрямь исключительным: опорный пункт милиции на Павелецком вокзале. Работа, с одной стороны, нервная, неприятная, нарушителей общественного порядка немало, зато – доходная… Ну, для тех, кто понимает что-то в этом мире и умеет лавировать. А уж Пётр-то умел: и начальству польстить вкрадчиво, и поклониться вовремя, и подарок преподнести в знак уважения. Выслуживаться он был рад, имея такие способности в крови: дед Петра был энкавэдэшник, погибший в момент задержания преступника.
     Жаль, что отец не пошёл по стопам деда: влюбился в канцеляристку сельскую и остался работать завгаром в её селе. Охота ему была технику чинить да кабанчиков разводить на вольных просторах… Однако, способности отца к технике для Петра обернулись неплохим подарком: к двадцатипятилетию лейтенант получил быстроходный автомобиль, Жигули шестой модели, модифицированный самолично отцом и превращенный в настоящего гоночного «зверя». Когда Пётр срывался с места на простеньком, стареньком с виду драндулете, все диву давались…
       Только вот получение очередного звания руководство, благоволящее к Петру, по виду, что-то задерживало. Требовалось совершить нечто: раскрыть на подведомственной территории готовящееся преступление, задержать вора в экстремальных условиях, выявить организованную банду или… что еще мог сделать Пётр на родном вокзале? Да ничего…  Он даже опасался присвоения очередного звания, которое могло означать неминуемый перевод в РОВД и другую, менее доходную должность. То ли дело – опорный пункт: сидишь в своё дежурство с помощником, никакое начальство тебя не тревожит, не дергает почем зря неуставным видом или отеками под глазами, возникшими вследствие принятия на ночь трёх бутылочек «Жигулёвского» по 33 копейки…
Галка, конечно, права: вредно пиво часто пить, но как летом откажешься от такого удовольствия? И потом, он же не водку пьёт, - всего лишь пиво…
         Вот и вышло, что проспал: тут будильник испортился, тут пиво сон продлило, а только вскочил Пётр аккурат за полчаса до начала смены. В гараж за машиной бежать, - не успеешь: до гаража еще пятнадцать минут ходу, и потом по переполненным улицам гнать, брр… Правда, Москва 1991 года не похожа на штатовский Нью-Йорк: в киножурнале, перед кино, раз показывали американские автомобильные пробки, - у нас такого столпотворения машин сроду не будет…
      Электричка, на которой Пётр обычно ехал на работу, давно ушла, а другую нужно было долго ждать. Что же делать-то? Вдруг начальство с проверкой пожалует из РОВД? Да нет, они по утрам не приезжают, сами, поди, на работу опаздывают: вечно ближе к вечеру жалуют, а у Петра всегда и бутылочка наготове и еще что получше из закусочки… а только при тех проверках Кошкин вечно на месте сидел, а сегодня что? Проспал… Позор!
       Правда, на дежурство еще должен заступать сержант Скобеев, а ему в помощь недавно прислали мальчишку-практиканта, Ваську Сырцова, - верная у него фамилия… Пётр понадеялся, что Скобеев и без начальства не растеряется, лишь бы сменяющийся лейтенант Маслов не возникал, любит он порой голос подавать… А Скобеев с неизменным пониманием отнесётся к опозданию начальства: проверено, - верный служака… Надо бы ему тоже в «слежку», пусть заочно закончит, подходящий кадр… Пётр решил дождаться начала совей смены дома: ровно в восемь утра набрал трубку телефона, - ответил писклявый голос практиканта. Пётр велел Скобеева позвать, и сообщил преданному напарнику, что приболел малость, приедет немного погодя, пусть без него обход начинают. Скобеев доложил: всё понял. Вот и все проблемы!
            Вчера Пётр изрядно потратился, но решил все-таки проехаться на такси: не хотелось тащиться на электричку, переполненную советскими гражданами...
Потому как ничего нет на свете, чем эти электрички по расписанию: народ в них, как сельдь в банку, забивается, - и дышит друг на друга, дышит…
       Раз Пётр, будучи в штатском, в субботний вечер надумал к жене на дачу податься, да еще стул старый с собой захватил: сидеть не на чем было на даче. Еле протиснулся в двери, прижимая тот к себе тот стул, словно кенгуру наоборот. Стоять пришлось в проходе, неудобно.
       Разозлился Пётр, да и уселся кум-королём на своем стуле «гамбсовском», то есть не моложе тех, за которыми Киса с Осей по стране мотались. Только расположился поудобнее, и тут -  станция! Входит, с пустым ведром,  старушка спорная: то ли тетя в годах, то ли бабуся ранняя, - и шасть к Петру. Произносит внушительно и неоспоримо:
- Уступи, сынок, место пожилой тетеньке! Ветеран я! Рано тебе сидеть!
Рассмеялся Кошкин: поняла ли сама женщина, что сказала? Да кто ж его посадит?... Поглядел Пётр на даму: не походит на ветерана войны нисколечко, - ветераны – те люди скромные, им Пётр и сам место уступал, безошибочно угадывая бывших фронтовиков.
     Но не стал спорить, пустил женщину присесть. Однако, ближе к своей станции, Пётр попросил «бабушку» вернуть ему сидячее место, - выходить скоро. Так та, вместо благодарности, заметила:
- Так удобно сидеть было, - и на тебе: отдавай стул! Стулья в такси или в грузовиках возить надобно, а не в электричках, нечего народ дразнить мягкой мебелью! Забирай свое старьё!
       После того случая, чувствительный Пётр в некоторой степени охладел к электричкам, и жил теперь мечтой об обмене жилья ближе к месту работы. А жена смеялась над ним. Что с неё взять: портниха – не кандидат наук…
      Наконец, Пётр домчал на лихой «Волге» до своего второго дома, вокзала родного. Подумал: как то его подчинённые без него справляются?... Этот Сырцов – глупый такой, всё всерьёз принимает, к людям придирается, трудно ему будет в милиции работать, если только о букве закона думать, а жизнь-то меняется…  Начальник на работе, конечно, должен присутствовать, виноват он, Пётр, бросил своих…  Ведь если один милиционер умеет писать, а другой – читать, то нужен еще и третий, кто будет ими руководить и думать за них…
       Вот как в воду Пётр глядел: пришёл на опорный, а подчиненных нет. Пришлось своим ключом дверь открывать. Обход пошли делать без него, не дождались. Снова этот Сырцов станет приставать к честным гражданам, чтобы показать, что он – «старший», а сам-то – практикант, прости господи…
       Опорный пункт милиции давно нуждался в ремонте: обстановка, прямо сказать, не Кремль… Стол, когда на нём пишешь, шатается, словно былинка на ветру, телефон старый, диск порой прокручивается, а трубка изолентой оконной заклеена… Зато на стене – правила поведения, которые должен знать любой сотрудник советской милиции… В такой убогой обстановке только и остаётся, что правила зубрить… Сколько писал, сколько просил, - и смету на ремонт крошечную составил, - всё напрасно, одни обещания…
       Вытащил Пётр из дребезжащего, задернутого ширмой «Саратова» кусок вареной молочной колбасы, закусил без хлеба, запил водой, - позавтракать дома не успел. Сразу жизнь веселее показалась.
     Наконец, пришли подчинённые и задержанного «для выяснения личности» привели. Хорошо день начинается…
      Посмотрел Пётр на задержанного: вполне приличный парень: чисто выбрит, молод, только глаза беспокойные, как у девчонки на первом свидании. Откуда такой чудак взялся? Тут только Пётр обратил внимание на то, что парень – в ботинках кирзовых, это в июне месяце! Может, не совсем в порядке с головой?...  или просто вызов окружающим бросает, никак не поумнеет… Майка зелёная, не первой свежести, штаны пятнистые: поди, на рынке купил, типа «иностранных», пошитых в кооперативе где-нибудь под Вязьмой…
     Вот зачем привели, спрашивается? Видно же по лицу парня: не хулиган, не рецидивист, сидел, наверняка, спокойно, никого не трогал, так нет: вздумали документы проверять! Им-то что: задержать – раз плюнуть, а Петру теперь разбирайся с этим хиппи или чокнутым, бог знает…
      Нет, хотя и просят за Сырцова, но Пётр никогда его в свои подчинённые по доброй воле не возьмёт… Вот практику оттрубит, - и до свидания! Не нужна нам такая самодеятельность… Вот бы Сырцова в кадры распределили!
         Чума стоял перед старшим лейтенантом, натянутый, как струна, решительно не зная, как себя вести в сложившейся ситуации. Никогда еще его милиция не задерживала. И ведь задержали за дело!  Хорошо, хоть наручники не надели, так вели, - в наше время охотнее наручниками балуются сотрудники…
      Еще эта сумка Мышкина на двух колёсиках, которую пришлось за собой волочить в опорный пункт, - мешала: не то бы он мог и деру дать куда подальше, но не бросишь же чужое имущество на произвол судьбы. Тем более, знал: в сумке – немало ценного, один крошечный ноутбук – целое состояние для этого дикого времени, когда компьютеры походили на динозавров по габаритам… 
       Вот начнут они сейчас ему шмон устраивать, в чужих вещах копаться… А Мышка из кассы прибежит к скамье, где он сидел, и что подумает, не найдя ни Чуму, ни сумку свою? Подумает, что он – вор! Со стороны так и получается…
      Сырцов, позабыв о субординации, вытянулся во фрунт перед руководством:
- Товарищ старший лейтенант! Позвольте доложить: задержан гражданин, отказавшийся предъявить паспорт, и оказавший сопротивление органам милиции! То есть это… Мы со Скобеевым хотели у одной «тёти» цыганской наружности документы проверить, а тут этот вмешался, словно ему больше всех надо! Я ему говорю: «Предъявите документы!» А он мнётся… Точно нет у него документов! Так что же он тогда на вокзале делает? Вот, задержали для выяснения обстоятельств: подозрительный он какой-то! Вот!
     Ухмыльнулся Петр, переглянулся со Скобеевым: ну, кто же так рапортует, как этот Сырцов? Зеленый огурец поперед батьки в пекло лезет… Тут некстати вспомнилось, где Пётр подобные штанишки видел: у внучка высокого милицейского начальства! Может, и этот – чей-то внук? Вот наказание…   
        Скобеев, стоя за спиной практиканта, руку к губам поднёс, делая вид, что закуривает. Вот же изобретательный мужик! Вот это – «связка» в работе!
- Знаешь что, Сырцов: сбегай ты в магазин, - купи мне сигарет! – тихо попросил Кошкин. – Забыл свои дома… И спички тоже прихвати!
- Да спички у меня свои есть, я вам одолжу! – предложил Сырцов. Пётр чуть не рассмеялся: достал его этот наглый практикант до одури! – только где же я вам сейчас сигареты так сразу куплю? Дефицит же!
Тут и непробиваемый Кошкин рассвирепел, не сдержался:
- На то ты и власть, чтобы все тебе продавали по первому требованию! Ты думаешь, в магазинах кладовые пусты, да? Все там есть, только потребуй, и не вздумай просить, - ты – власть! Не будет в магазине, так дуй в вокзальный ресторан, там купи с наценкой. Что же я тебя таким простым вещам учить должен! И спичек купи, мне охота свой коробок иметь, а не твоими зажигать!
     Раскрасневшийся Сырцов вынужден был бежать выполнять поручение. Как только дверь за ним захлопнулась, лейтенант со Скобеевым дружно заржали…
- Ну, а теперь хочу выслушать твою версию, товарищ сержант: почему задержали этого… гражданина? Чем он нарушил советские нормы поведения?
     Скобеев доложил, что, в принципе, сбивчивый доклад Сырцова – верен, но самодеятельность устроил сам курсант, нравится ему власть превышать по поводу и без, а теперь, что же, надобно всё по форме… И Кошкин, и Скобеев понимали: Сырцов, сын начальника средней руки, начитавшийся книжек о шпионах и диверсантах с Запада, так и рвётся в бой с воздушными мельницами… Да только не будет диверсант так глупо одет, как этот чудак…
- Значит, документов у тебя нет, парень? – спросил Кошкин у задержанного. Во время препирательства начальника с практикантом, Максим тихонько сидел на ободранной табуретке, и тихо позёвывал: то ли недоспал, то ли в такой форме нервничал. – И как тебя звать-величать?
- Максимом… - ответил Чума, и поправился тут же, - Максим Мазаев я.
- И что же мы, Максим Мазаев, без паспорта на вокзале делаем? Кого ждём?
- Девушку я ждал, - угрюмо и честно ответил Чума. – Она в тот момент, когда меня «ваши» задержали, в очереди стояла в билетную кассу. Со мною её вещи. Получается, я вместе с ее вещами пропал… что она теперь подумает? Господин… Гражданин начальник, отпустили бы вы меня, а? Вот сейчас она вернется к той скамейке, где я сидел, - а ни меня, ни ее вещей, - нет!
- То есть ты, Максим Мазаев, не в таких близких отношениях с этой девушкой? И она даже может подумать, что ты ее вещи украл? – Пётр заинтересовался. – Если хорошая девушка, дурного сразу не подумает, а начнёт тебя, дурака, искать… Народу на вокзале много, подскажут: куда ты делся, горемычный… Так что, купив билет, твоя красавица непременно сюда явится, если захочет свои вещи вернуть и тебя вытащить, неразумного…Ты мне одно скажи: какого рожна полез защищать ту цыганку? Разве не знаешь, что цыган нужно проверять в первую очередь? Они – самые подозрительные: всегда отвечают, что встречают одного из своих многочисленных родственников, и номер поезда знают, как правило, а на самом деле – водку продают из-под полы, прямо на вокзале! И не только водку: всё, что угодно… Была бы моя воля, я бы этих детей Индии, - хотя, конечно, спорный вопрос, откуда они взялись, из Индии или из Египта, - так вот, я бы их всех посадил в вагоны общие и отправил куда подальше… Чтобы им пришлось либо к жизни нормальной приспосабливаться, либо уменьшилось бы их население…
- Так ведь дети у них! – возразил Чума. – Как же можно? Вы прямо как настоящий сталинист рассуждаете: в войну отечественную сколько народов и народностей выселили с насиженных мест, но ничего путного из этого не вышло: только ненависть к русским усилилась, хотя выселяли по приказу грузина… Крайние меры никогда не приводят к ожидаемому результату!
     Кошкин ушам не поверил: сидит перед ним это «чудо в перьях», одет не по погоде, а еще рассуждает, как студент богословия в Сорбонне. Не зря Сырцов его забрал: озлился курсант, наверное, что ему неизвестный стал мораль читать… Но Кошкин был не таков: он поговорить любил, реагировал на все ровно, - он только порадовался, что есть с кем поговорить несколько минут. Пока Сырцов не придет: при том слова лишнего не скажи, всё папаше донесёт...
- Оказывается, ты у нас философ и грамотей, Максим? Я и сам понимаю: никогда от этих цыган современным городам не избавиться, пока народ всем миром против них не встанет! Знаешь, какое еще от них зло?
- Наркотики, - пробурчал Максим. – Но не только от них: из Средней Азии везут… Что же ваша милиция без служебной собаки обход делает? Разве таких, как я, выявлять нужно? Надо собаку на выявление наркотиков нацелить: у них нюх отличный, за границей давно с собаками перевозчиков наркоты выявляют..
- Ну, не знаю, как на Западе, а у нас с кинологами хорошими – проблема, - отмахнулся Кошкин. – Вот умный ты парень, Максим, вижу, но что же мне теперь с тобой делать? Ты вообще-то московский? Давай твоим родителям, что ли, звонить: пусть приезжают, заберут тебя отсюда… потому как к людям без документов у нас подход строгий! Беспаспортных отправляют в РОВД, где помещают в «обезьянник» до выяснения личности. Может, твой паспорт у той девушки, что в очереди за билетами стоит? И существует ли она в реальности, та девушка? – И Пётр проникновенно заглянул в прозрачные глаза задержанного, который явно что-то скрывал, но, при этом, не был похож ни на БОМЖа, ни на умалишенного, ни на беглого рецидивиста… Просто оригинальничает, - вот и всё.
     И тут в помещение Сырцов ворвался, раскрасневшийся, сердитый: достал-таки где-то «Астру» начальнику. Кошкин недовольно поморщился: не любил «Астру», но посылал не для того, чтобы практикант купил что-то, - лишь бы от Сырцова избавиться на несколько минут. Сырцов немедля влез в разговор:
- Что, товарищ старший лейтенант, написали протокол задержания? – порою Петру хотелось мальчишке наподдать по загривку за отсутствие чинопочитания. Но что на глупца злиться? Он мечтает, что именно ему доверят протокол писать… И ведь такие, как этот Сырцов, - это и есть будущее нашей милиции: дети и внуки чинуш, которые ничего не понимают в реальной жизни, потому как от всего их по жизни оберегали… И человечности в таких никакой нет… Пётр себя тоже хорошим человеком не мнил: так себе человечишко, но и не дурень типа обидчивого Сырцова…
- А что писать в нём будем? – ухмыльнулся старлей. – Что сидел себе среди бела дня парень спокойно, человека ждал, никого не трогал, тут подошли сержант Скобеев с практикантом и, без видимых причин, задержали этого парня? Так запишем, да, курсант?
- Товарищ старший лейтенант! Он… он… оскорбил сотрудников при исполнении! – Сырцов весь красными пятнами покрылся. – Он нам знаете, что сказал?! Что мы только и способны, что с женщинами воевать! Вот что он сказал!
- Неправда! – подал голос Чума. – Я сказал: «со слабыми», без уточнения полов… А что, разве неправда?
- Да ты хоть, задержанный, помолчи! – оборвал Кошкин. Вот ведь нашла коса на камень: сразу два дурака собрались рядом, Сырцов и этот, как его…Мазаев..
- Ты, Максим, молчи, пока тебя не спросили…
- Так я же ничего дурного не сказал! Не матом каким выразился…
- Еще бы ты матом на сотрудников при исполнении… Ты пойми: получается, что ты оскорбил не только моих подчинённых, но и всю советскую милицию, вот что плохо! Ты же не за столом среди друзей свое мнение высказал, а прямо сотрудникам в лицо…
     Ну, кто тебя за язык тянул? …Ладно, подождём еще пару минуточек: может, явится твоя «девушка» и прояснит обстоятельства… Я так понимаю, что при ней и документы твои, и деньги… Верно я говорю? Во всяком случае, ее документы при ней, - и она тебя знает: поможет личность прояснить…
       Максим насупился. Он не знал, как поступит Мышка: побежит его искать или бросит на произвол судьбы? Сумка-то ей нужна, но, может, запрещены контакты с местными силовыми структурами? Верно старший лейтенант говорит: кто за язык тянул? Подумал бы, да и промолчал… Язык – враг наш, воистину…
    Однако, прошло еще четверть часа, - никто за Чумой не являлся, и лейтенант, под натиском своего «знатного» практиканта, вынужден был вытащить ветхий пожелтевший листок бумаги из ящика старого письменного стола, - и начать составлять протокол. Только делать он это не торопился, и подчинённым не доверил: привык все сам… Некоторая заминка возникла, когда старший лейтенант у Чумы о дате рождения спросил: тот число и месяц моментально пропалил, - и задумался. На краткий миг у Кошкина впрямь возникло сомнение в адекватности задержанного: речи умные «толкает», а про год рождения – молчит… Чума пошевелил для чего-то губами, глазами поводил по сторонам, словно что-то просчитывая, - лишь потом ответил: 1970. И вздохнул с легким присвистом. Всё-таки не без странностей парнишка…
- Служил? – вопрошал грустно Кошкин. – Где, когда, в каком роду войск?
- В мотострелковых частях, в разных местах дислокации, - ответил Чума и замялся. Что же ответить? Компьютеров-то нет, не пробьют, что ни скажи. Во всяком случае, сразу не пробьют… А если задержат надолго, что же ему, придётся несколько недель вместе с «четырнадцать-суточными» полы драить? Может, закосить по-настоящему?... Чума закатил глаза под потолок, обратив только сейчас внимание на потолок в потёках, обвисающие обои на стенах и унылую одинокую лампочку вместо плафона. – В каких же частях я служил?... номера сейчас вспомнить постараюсь… Знаете, я столько частей поменял на своем веку, гражданин начальник, - закачаетесь!
      Кошкин недоверчиво всмотрелся в парня: на сумасшедшего не похож нисколько, но, бог их знает, этих чокнутых, может, они вот такие и есть, как этот чудак?...  Если парень будет «косить» под идиота, придётся скорую вызвать, а вовсе не наряд из РОВД. И то ладно, - хлопот меньше…
      Внезапно в помещение, - без стука, - ворвалась энергичная длинноволосая девица в сером платье, с крупноватой сумкой через плечо. Все милиционеры немедля уставились на ноги вошедшей: начало июня, а у неё – ноги черные, словно только что с советской базы на Кубе вернулась…Про таких говорят: «техник восьмой категории», то есть манекенщица дома быта… Но стучаться-то в опорный пункт все-таки надо!
Мышка обвела быстрым взглядом присутствующих, обрадовалась, что Макс пока, во всяком случае, здесь, - и обратилась именно к старшему лейтенанту, безошибочно распознав, кто тут старший:
- Здравствуйте! – девица вела себя несколько даже агрессивно: обычно просители униженно просят, а эта… - Максим, миленький, вот ты где!  Товарищ старший лейтенант, что же моего «мальчика» забрали? А при нём моя сумка, - моя, заметьте! Если бы мне люди добрые не подсказали, куда Максимку повели, пришлось бы мне самой в милицию обращаться, по поводу кражи сумки с неимоверно ценными вещами! Надеюсь, сумку мою не досматривали? Все вещи на месте, или мне проверить? Если хоть что-нибудь пропало, - я немедленно обращусь к вашему вышестоящему начальству! Да знаете ли Вы, кто мой папочка? Наверняка, Максим вам сказал, что он – не один на вокзале! Кто посмел его задержать без реальных оснований? Ты, что ли, рыжий? – Она вперила острые серо-голубые глазищи на Сырцова, тот даже испугался такого неожиданного натиска. – Мне на вокзале люди сказали, что именно рыжий поволок моего «мальчика» в кутузку местную…
- Это вам цыганка многодетная подсказала? – ехидно спросил Сырцов.
- И не только она! Несколько человек наблюдали за развернувшимся спектаклем… Сказали, парень едва успел мою поклажу подхватить… Что за безалаберность?! Максим автоматами Калашникова не торгует, чтобы его задерживать! Почему он должен днем паспорт носить при себе, если он – честный гражданин, не привлекался… Вам лишь бы на слабых наезжать! А нужно – работать, выискивать тех, кто преступления реальные готовит! Вас здесь государство посадило, чтобы граждан охранять, а не мальчишек  после армии задерживать… И нечего ухмыляться! Когда будешь лейтенантом, тогда и будешь иронизировать! А теперь, товарищи старшина и курсант, вышли отсюда оба! Мне нужно с вашим начальником побеседовать! Я что, непонятно выражаюсь? Немедленно подняли свои… со стульев и вышли в предбанник!
- Больная, что ли? – спросил Сырцов, оставаясь на своём месте. Скобеев сидел молча, недоумённо поглядывая на начальство, не зная, как реагировать.
- Товарищ старший лейтенант! Пожалуйста, попросите своих служащих удалиться на пару минут, - шипящим тоном велела Мышка так, словно она – генерал.
      Кошкин от такого поведения скромной с виду девушки чуть дар речи не потерял: замер, рот приоткрыв. Глаза Кошкина стали похожи на чайные блюдца. Впрочем, в не меньшем удивлении пребывали и Скобеев, и Сырцов. Даже Чума, знакомый с Мышкой с самой полночи, и тот не мог в себя прийти от неожиданности: оказывается, не всё он узнал о своей загадочной попутчице! Чему-то ее все-таки научили те, кто послал девушку в Москву… Уверенности в себе ей не занимать!
-  Товарищ старший лейтенант! Я жду! – произнесла Мышка безапелляционным тоном. – Нам с вами лучше побеседовать без свидетелей!  - И она ослепительно улыбнулась Кошкину, покручивая пальцами свои жемчужные бусы, стараясь поймать взгляд офицера. Когда ей это удалось, Мышка пристально уставилась на Петра, как очаровательный удав на бедного кролика.
       Чума решил, что Мышка с ума сошла: кто так себя ведет с сотрудниками органов? Сейчас менты её саму за чокнутую примут, и ничем она ему не поможет… Однако, к полному удивлению Чумы и всех присутствующих, лейтенант судорожно глотнул, закашлялся и произнес, запинаясь:
- Ну-ка, вышли все вон отсюда! В коридорчике постойте! И задержанного с собой прихватите… Мы с девушкой побеседуем…
        Чем руководствовался Кошкин в принятии решения? Один Скобеев понимал: либо начальник хочет что-то от неё взять, либо девица – непростая: чья-то дочь, или подруга высокопоставленного лица, или… Словом, Кошкин понапрасну не станет время тратить на бесполезные разговоры… А Сырцов, не понимая мотивов начальника, снова попытался выступить:
- Товарищ страший лейтенант! Да она, может быть, сумасшедшая? Возьмёт и бросится на вас с кулаками?!... Никакого уважения к милиции…
- Выйди отсюда, внебрачный сын господа бога! И не вставляй ума начальству! – Мышка ехидно усмехнулась. - Товарищ старший лейтенант, и долго вам  с таким практикантом мучиться? Ему бы ноотропил попить, для просветления…
- Это еще что такое? – возмутился Сырцов. – Она меня оскорбляет, товарищ старший лейтенант! Арестуйте её для выяснения!
- Ноотропил – препарат для повышения умственной активности и лучшей социальной адаптации в коллективе, - вполне ваш случай, курсант, - Мышка на Сырцова не смотрела. – Так я жду, товарищ старший лейтенант!...
- Быстро вышли все! – рявкнул Кошкин. Чувствовал нутром: хлопот с этой девицей не оберёшься! А тут еще Сырцов-дуралей: непременно отцу вечером расскажет, что его персону тут оскорбляли сторонние люди, а старлей позволял оскорблять своего практиканта… Вот как с утра день не заладился, так оно и пошло всё наперекосяк…
           Когда за вышедшими захлопнулась дверь, Мышка вскочила и одним движением заклеила замочную скважину с внутренней стороны двери, использовав для этой цели жвачку, извлечённую изо рта. Старший лейтенант с восторгом наблюдал за её действиями: странная посетительница мигом проникла в тайные замыслы Скобеева и Сырцова, которые, в противном случае, непременно бы приложились оком к крошечному отверстию в замочной скважине.
       Оставшись наконец в кабинете с Кошкиным наедине, Мышка не стала тянуть быка за рога, сразу приступив к делу:
- Товарищ старший лейтенант! Вот, взгляните, мое удостоверение аспирантки МГИМО… Думаю, вы понимаете: случайные люди в этом ВУЗе не учатся… - Кошкин перегнулся через стол, внимательно изучил документ, сверив лицо на фотографии с разъярённым личиком Мышки. Однако, в руки офицеру девушка «корочку» так и не дала, еще и пальцем погрозила: не балуй, типа… - Допустим, из моей сумки пропали некоторые ценности. Уверяю вас: в моей поклаже - немало ценных импортных вещей! Сумку мою ваши мальчики захватили по беззаконию, безосновательно потребовав среди бела дня документы у юноши, преспокойно дремавшего на скамейке в ожидании своей девушки… Как вы думаете: все ли ценности на месте? Опись не составлена?
      Допустим, сейчас я иду к вашему непосредственному начальнику и пишу «телегу» на работу вашего опорного пункта. Вы полагаете, мое заявление спустят в мусорный ящик? Но, уверяю вас, я напишу два экземпляра заявления и одно сразу отправлю по почте ценным письмом, но уже начальнику вашего начальства… Думаю, там будут рады наехать на подчинённых, как полагаете? И тогда повышения вам придётся ждать долго-долго…
      Кошкин смотрел на Мышку грустно: и откуда только взялась такая умная? С виду, - нормальная девушка, скромная, симпатичная даже, - и такая пакостная! Вот не было печали: раз проспал, - и подчинённые занялись самодеятельностью… Вдруг у этой нахалки имеются высокопоставленные покровители? Иначе она бы себя не вела так уверенно…
- И что вы предлагаете? – спросил Кошкин бесцветным голосом. – Вы хотите, чтобы я просто отпустил вашего «мальчика» и уничтожил протокол, верно?
- Совершенно верно, товарищ старший лейтенант! – обрадовалась Мышка. – Видите, как вы хорошо меня понимаете! Без вашего курсанта мы сразу нашли общий язык! Итак, вы рвёте ту бумагу, что успели написать, я не иду к вашему начальству с жалобой на превышение служебных полномочий вашими ретивыми подчинёнными, - и расходимся тихо и мирно, довольные друг другом. Идёт?
- Если бы всё было так просто! – Кошкин понурил голову. – Вы думаете, этот курсант – он оказался здесь и вообще в следственной школе – без «мохнатой руки»? Да если я поступлю так, как вы меня… просите, - мне завтра же придётся отвечать перед начальством. Как я понимаю, паспорта вашего молодого человека при вас нет? Но личность его вы удостоверить можете, и ваш паспорт – при вас? – Мышка кивнула. – Однако, имело место оскорбление сотрудника при исполнении, - во всяком случае, именно так ситуацию понимает Сырцов. А папа Сырцова – немалый человек в служебной иерархии. И что же мне теперь делать?... Нашла коса на камень…
- Товарищ старший лейтенант! – Мышка заулыбалась совершенно обольстительно, сменив интонацию на противоположную. – Я вижу: вы – человек с понятиями, и рады бы пойти мне навстречу. И сама эта история совсем не нраву как вам самому, так и вашему сержанту. Что же получается: некий курсант-недоучка правит бал в вашем опорном пункте? Его «обидели»… Но о каком оскорблении сотрудника при «исполнении» может идти речь, если юноша не является сотрудником органов? Он же только учится! Его дело – ходить, куда велят, выполнять ваши поручения, - и помалкивать, получая первичные навыки в работе милиционера. Верно я говорю?
      А он выступает, словно местный божок… Так не годится: вы, опытный профессионал, должны на цырлах ходить перед этаким ничтожеством, лишь потому, что он – сын своего папаши! И это – будущее нашей милиции, где всё будет решаться по звонку свыше и по знакомству! До чего же мы доведём страну с этим «телефонным правом»?
     Вот я более чем уверена: вы – честный человек, сами поступили учиться, своими мозгами сдавали экзаменами, - и вам непросто приходится карабкаться в жизни, потому что нет у вас волосаторукого папаши! И работаете вы на износ, я уверена по вашему уставшему лицу. И левая почка у вас барахлит после малейшего напряжения: вон, под левым глазом отёк образовался…
      И в отпуске вы давно не были, потому что вечно денег не хватает, чтобы вдвоём с женой поехать отдохнуть, - да не в деревню к родителям, а на воды целебные или к благословенному Чёрному морю! Я уже не говорю о том, чтобы отправиться в круиз на лайнере: разве простой человек у нас может себе позволить заграничный отдых, как в «Бриллиантовой руке» показывают? Помните, про Семёна Семёновича…
      Нет!  Только бонзы от партии или от производства, разграбившие народное достояние! А теперь из них многие торопятся откреститься от вскормившей их партии, словно это она, голубушка, виновата в  их персональном прохиндействе и хапужничестве…
     А теперь, как разрешили легализовывать наворованное, так эти же начальнички открывают кооперативы, или организовывают непонятные ИП на имена своих жен, матерей или бабушек… И тупым сынкам своим подыскивают тепленькие местечки…
    И нередко даже сбрасывают с насиженных мест простых, не «блатных» подчинённых, таких, как вы, потому что вас защитить некому!
      И вот сейчас вы рискуете попасть под наковальню с двух сторон: либо вы пойдёте против детской обиды вашего практиканта, - и на вас наедет папаша этого дурачка; либо вы вступаете в конфликт со мной, - и на вас наедет ваше руководство… Мне бы совсем не хотелось, товарищ лейтенант, чтобы у вас из-за меня неприятности были: уверяю, ничего более нет для меня ненавистного, чем людям пакостить! Жалобы, кляузы – это такая мерзость, фу! Разок мне пришлось обратиться в наши доблестные органы, когда еще возможности не те были, - насмотрелась и наслушалась вдосталь….
      Но здесь и сейчас, поверьте, я – в силе немалой! В моих силах сделать так, что вы вовсе лишитесь вашего насиженного местечка…
     Но я этого не сделаю, ни за что! Поверьте, это так! И в моих возможностях сделать так, чтобы ваш курсантик с легкостью вылетел из этой самой следственной школы, - не верите? Его папаша, уверена, не министр и не генерал, а так, мелкая сошка…  Ничем, кроме мелких «наездов», он не сможет помешать вашей карьере…
Так помогите же мне, товарищ старший лейтенант! Мне срочно нужно своими делами заняться, а я тут в вашем опорном пункте драгоценное время теряю… Давайте мы с вами просто разорвём этот желтый ветхий протокол и порвём на сто шестьдесят четыре части… А объяснение в вашим Сырцовым я беру на себя! Идёт? И он ни слова не скажет своему удачливому папаше, клянусь папой!
- С чего вы взяли, что у меня левая почка барахлит? – пробормотал Кошкин, вспоминая, как одна из задержанных недавно вокзальных «гадалок» сказала ему то же самое. Значит, верно сказала… Девка-то на цыганку не похожа…
- Вы про Джуну Давиташвили слышали? – Мышка пронзительно уставилась на лейтенанта. – Она – экстрасенс, и я – тоже… Захочу: пойдёте на повышение, захочу – и ваша почка мигом «заиграет», в больнице окажетесь… попробуем?
      Кошкин смотрел на визитёршу с недоумением и некоторым испугом: может, правда ненормальная? Но у психов подобная уверенность в себе редко встречается… может, прав был Сырцов?
      И тут Мышка прибегла к последнему аргументу: отвернулась в сторону, распахнула свой увесистый ридикюль, покопалась в нём, а когда повернулась к Кошкину, лейтенант в её руках увидел значительную, по его понятиям, сумму денег. Превосходившую все его ожидания, - за такой незначительный поступок, каковым Кошкин полагал нарушения, приписываемые этому Максиму. И мысль нехорошая закралась в голову: может, тут что посерьёзнее? Или эта королевна просто не знает счета деньгам? Живут же люди…
      Смотрел Кошкин на деньги сиротливым, испуганным взором. Очень бы ему хотелось их взять, но за что столько?
- Давайте протокол! – велела Мышка. Кошкин замер как загипнотизированный, но, уже в следующее мгновение, услужливо вручил Мышке документ на стареньком бланке. – Надеюсь, в книгу задержаний запись еще не сделана? Нет? Вот и отлично!  - И жестом фокусника Мышка брезгливо взяла пыльную ветхую бумажку, - явно бланк был напечатан еще в начале брежневских времён, - сложила в несколько раз и небрежно сунула в сумочку.
- Позвольте! – попытался возмутиться лейтенант. – Бумагу бы разорвать надо!
- Не боись, начальник, к делу не приобщу! – показала Мышка великолепные, изумительно белые зубы. Откуда Кошкину знать о пастах наших лет?... И демонстративно разорвала бумажку прямо в сумочке, чтобы обрывки никто не смог увидеть здесь… - Довольны? Держите, это вам по дружбе!
       Если бы Кошкин знал, с какой «любовью» Мышка относится к милиции, но бы, возможно, не стал у неё брать ни копейки… Но он – не знал, а если бы и знал, вряд ли бы ее чувства повлияли бы на его решение. Кошкин привык к небольшим презентам со стороны родственников и друзей «задержанных», но о подобной  сумме и мечтать не мог. Возможно, девушка просто не знает таксу? Или берёт на понт? Или ей что-то от Кошкина еще нужно? Ну, конечно же!...
        Однако, деньги взял, не пересчитывая: все хрустящие купюры мигом исчезли в карманах лейтенантских штанов и рубашки. Не зря ведь она замочную скважину заклеила: предусмотрительная, однако! А может, она сама из структур? Этого не хотелось бы… В подтверждение его слов, она сказала:
- Как мы и договорились, вашего практикантишку я беру на себя: сейчас я с ним сама разберусь в коридорчике, вы только не вмешивайтесь, - Кошкин закивал головой быстро-быстро, мыслями уже унесшись на несколько дней вперёд…  Представил, как «подмажет» начальство небольшим подарком, возьмёт накопившиеся отгулы или часть отпуска, - и подастся на «юга» вместе с Галочкой! Зря, что ли, она по блату недавно такой купальник шикарный прикупила у подружки, отоваривавшейся по купонам «Березки»? – Но нам с вами следует еще разок встретиться, товарищ старший лейтенант: будет у меня к вам небольшая просьба, которую вам удовлетворить – раз плюнуть, уверена! Зато получите еще столько же, - или поболе… И ничем вам это грозить не будет!
      Кошкин широко распахнул глаза от удивления: это что же она от него хочет? Да он готов всемерно помочь такой милой, щедрой девушке! А, может, он сам ей понравился? Может, она того… Да нет,  глупости! Наверное, хочет побудить его еще в некоторой степени нарушить правила поведения советского милиционера, - но лишь бы это не подпадало под явное «несоответствие»… А по мелочи, - почему бы и нет? Всё начальство порою «нарушает», и ничего…
     У Петра мысленно уже слюнки текли от предвкушения, как он будет лицезреть родную Галиночку в малиново-красном раздельном купальнике, в окружении пальм… Как они с ней в сочинский дендрарий пойдут… Хорошо!...
     Мышка поспешно и внешне хладнокровно назвала Кошкину место и время возможной встречи. Тот закивал, ничуть не споря, только удивляясь: зачем в ресторане встречаться? Не лучше ли у какого-нибудь памятника культуры, к примеру… В чем, скажите на милость, ему идти в ресторан? Галочка будет раздосадована, не поверит, что муж на срочную работу идет в таком виде… однако, спорить со своей благодетельницей не решился: ее слово – закон!
- Можете звать обратно ваших «церберов» и моего «мальчика», - велела Мышка. – Только не забудьте про обещанное. Я вас не обижу, лейтенант!
     Согласно кивая головой, Кошкин спиной попятился к двери. Хотел было пригласить изгнанных войти, но вспомнил о жвачке, закрывавшей проем замочной скважины, и пару минут тщательно очищал проём от липкого месива. Мышка с иронией наблюдала за молодым служакой: именно таким она и представляла себе типичного «низового» сотрудника органов: наверняка, еще и живёт в жениной квартире, свою-то в столице не скоро дадут! А теперь, с учетом надвигающихся перемен, могут и совсем не дать, если только не совершит Кошкин нечто выдающееся или героическое… вот жизнь!... может, живи этот Кошкин в другой стране, получай он зарплату, удовлетворяющую всем потребностям, - он и не подумал бы «брать» ничего и ни от кого? Может?
- Заходите! – Кошкин распахнул дверь, и в нее слишком быстро ломанулись стоявшие за дверью сержант и курсант. Чуму они просто впихнули в дверь, словно мягкую игрушку: надоело им его «конвоировать» за здорово живешь, когда так интересно было бы ухо или глаз к замку приложить… Впрочем, Скобеев разок попытался, но увидел только нечто белое, и Сырцов тут же встрял с замечаниями. Все ему нужно, этому малолетке!
- Простите великодушно за задержание, молодой человек! – Кошкин даже пританцовывал на месте от возбуждения, а сам думал: это как же «королевна» будет Сырцову объяснять, что к чему? Здорово она самого Кошкина от объяснений освободить решила… - Вы свободны! Не держите зла! Перестарались мои подчиненные в своей бдительности на благо великого Советского государства…
- Да ладно, чего уж там… - Чума был лишен, похоже, всякой мстительности. Или просто мечтал оказаться отсюда подальше, - и поскорее. – Нам можно уходить? Тогда я забираю сумку! – И он решительно ухватил за ручку Мышкину сумку на колёсиках, порываясь как можно скорее уйти отсюда.
- Подожди, мой милый! – Мышка продолжала играть из себя «сладкую девочку». – Сейчас пойдём… А пока мне нужно с этим «мальчиком» парой слов перекинуться… - И она невежливо указала пальцем на Сырцова. – На минуту… Выйдем! Товарищ старший лейтенант, подтвердите обязательность сего!
     Лейтенант кивком подтвердил практиканту, что тот должен следовать за девушкой. Курсант и странная девица вышли в коридор буквально на одну минуту, но, когда Сырцов возвратился, у него горели уши и щеки, словно он перегрелся на солнце в середине июля. Кошкин даже внимания должного не обратил на уход странной парочки, хотя очень желал расшаркаться перед Мышкой, - так он был удивлен нетипичным поведением Сырцова. Тот уселся на стул, как током ударенный, глядя перед собой в пространство. Явно он не готов был к откровенности с начальством: нужно было переждать чуток. Тогда Кошкин подозвал к себе Скобеева и, на ухо, тихо, как шелест травы, повелел:
- Поедешь на такси за этими двумя… Проследишь, где остановятся. Потом доложишь. Вот, возьми «денежку» на расходы и на сигареты себе. Всё понял?
- Так точно! – гаркнул чрезмерно исполнительный Скобеев, но Сырцов на него и внимания не обратил, так и сидел, будто кирпичом по темечку ударенный…
Когда Скобеев забрал деньги и умчался выполнять приказ, Кошкин все-таки приступил к онемевшему курсанту с расспросами. И тот, запинаясь, пояснил, что девица показала ему одну «корочку». Такую «корочку»… Мол, они, Сырцов со Скобеевым, своей деятельностью им с парнем помешали в выполнении одного задания… И теперь ей, мол, особо хочется его, Сырцова, наказать… И даже отправить официальную «бумагу» его факультетскому руководству… но, может быть, она и не станет этого делать, может быть…
     Кошкин, как человек мудрый, мигом понял, о какой именно «корочке» идёт речь, - и взялся за голову. Ведь он у нее взятку взял! Что теперь с ним будет?...
       Вернувшийся вскоре Скобеев рассказал, что девица и парень на такси доехали до здания гостиница «Россия». Вошли в фойе и обратно из гостиницы не выходили. Через некоторое время  Скобеев обратился к местному администратору с вопросом о вошедших, но, несмотря на предъявленное им удостоверение, женщина отвечала неохотно. Однако, удалось узнать: девица сняла в гостинице номер-люкс. О парне Скобеев ничего не выяснил. По всей видимости, тот заселился вместе с девицей, но неофициально, и, раз дежурная столь неохотно отвечала на вопросы, значит, знала больше, чем говорила.