Тэрус Рваная Щека. Пролог

Много лет назад в несуществующей сейчас стране однажды летом семиклассник Миша маялся от книжного голода. Бывают заядлые курильщики, а Миша был заядлый книгочей. Уже по пятому разу было перечитано всё, что нашлось в скудных школьной и деревенской библиотеках про индейцев, про шпионов, про фантастику, про приключения. Кто-то из умных сказал: хочешь прочитать интересную книгу -напиши сам. Вот и деревенский школьник, помаявшись, решил: а почему бы и нет? И сел писать толстый роман "про фантастику и про приключения"….
В силу различных причин роман так и не был дописан. И вот спустя сорок лет, уже не Миша, а Михаил Михайлович в кипе газетных вырезок нашёл несколько пожелтевших ученических тетрадок и решил реанимировать сочинение. Возможно по ходу, если будет положительная реакция Читателей, сочинение допишется до финальной точки.
Пролог написан сорок лет спустя, а начальные главы остались без изменения - подверглись лишь косметической правке.
Итак, слово Мише из далёкого 1969 года…




ТЭРУС РВАНАЯ ЩЕКА
Фантастический роман


Пролог

Старый Император хандрил. Он  стоял у окна,  смотрел в сад, но видел лишь стену забора, отделяющую сад от внешнего мира. Стена, казалось, медленно росла вверх, ширилась, грозя скрыть от Императора солнце, небо.
Император закрыл глаза, выжав сквозь ресницы скупые слезинки.
О, Боги, когда же закончатся эти пытки? Почему я ещё жив? Зачем снова и снова просыпаюсь, чтобы испытать боль?

Сегодня Императору исполнилось 57 лет. Семь из них он император без империи: от прежних владений остался этот жалкий клочок земли огороженный забором. Впрочем, и он этот осколок не принадлежал императору, ибо являлся его тюрьмой. Всё теперь принадлежит другому императору, в прошлом соседу.

Вот ведь как получилось… Предупреждали не единожды: этот утконосый юнец ещё покажет себя, советовали пресечь, так жалость сыграла злую роль. Совестно было ему зрелому против отрока идти. А отрок не будь дурак собрал силы в свой хилый кулачок и ударил внезапно, всё равно, что в спину. Понятное дело, надоумили другие, в первую очередь дядюшка юного царя, да его обширное семейство. С давних пор зуб имели на соседа: брезговали их дочерьми, в жёны девиц брали всё с дальних стран. А семейство-то спало и видело, как однажды станет владеть этой территорией, и подкупы чинили, дочерей задарма отдавали, ан, нет, соседи нос воротили. Руки чесались наказать за такое отношение, да прежние-то цари мягкотелые были, всё более на словах сражались, а как до решительного поступка, так не сдвинуть. Всё отмахивались: мы, мол, испокон века с соседями жили мирно, на чужое не зарились, не стоит и чести марать.

У отрока-царя думы о чести были на последнем месте, а на первом: я хочу! Возжелал юнец обладать меньшой дочкой соседа, направил посла заявить о своём желании. А сосед наглец в ответ: нам чхать на Ваше хотение, дочка для другого приготовлена. Шибко огневился таким ответом отрок-царь, тут-то семейство дядюшки и смекнуло: а не подлить ли маслица в огонь да направить его на обидчика?

Император горько вздохнул, смахнув текущие по щекам слёзы. В поражении виноват только он один, возможно, потому и терпит эту долгую пытку затворника.
Виноват тем, что рассорился с зятьями и те, обиженные, не пришли на подмогу. Виноват и тем, что из-за долгой мирной жизни  не уделял должного внимания государству, а, прежде всего, воинам. Зажирели, потеряли навык в ратном деле, в доброй сече смалодушничали, сдались поганцы, предатели, в услужение пошли к новому хозяину. Им всё одно кому служить, лишь бы платили хорошо. Отчизна пустой звук…

Больнее всего Императору было осознавать, что в своё время глупо поддался злокозненным наговорам и под корень извёл семейство Минка. Вот кто душой болел за Отчизну, верой правдой служил дедам и прадедам Императора, завсегда были не только государевым ухом и оком, но и правой рукой. Соответственно и награда была. Многих при дворе зависть ела поедом, доносы на Минков строчили не переставая. Честь Минков была столь чиста и крепка, веками проверена, что Император отмахивался от доносов как от назойливых мух.
А в тот чёрный год, будто кто опоил Императора колдовским зельем: поверил доносам, дал волю гневу своему. Полетели головы с плеч на радость лихоимцам…

И остался Император глух и слеп, сила лишь в левой руке, а правая точно отсохла. Тут и ударил утконосый юнец соседушка… Захватил ручонками загребущими всю империю, себя самолично нарёк Императором, а побеждённого милостиво поместил в Летнем дворце доживать свой век. Узником. Должно быть, в насмешку здесь юный Император проявил и невиданную щедрость: во дворце и на прилегающей территории всё осталось неприкосновенным. Как иные держат в клетках диковинных птиц и зверушек, так и утконосый теперь имел золотую клетку, в коей томился диковинный зверь - старый император. Стражники за забором неустанно охраняли ту клетку, присматривал за "зверушкой" лишь старый слуга, такой же бедолага узник. Он и за постельничего, и за кухаря, и за брадобрея.
Что деется за забором, чем мир живёт - не ведают. Таков указ нового Императора: оградить от внешнего мира.

Собственно старый Император и не горел желанием увидеть тот мир, коему он теперь не хозяин. По-всему произошли большие перемены, захватчики повсюду понаставили своих меток, порушили устои, свои чуждые законы насаждают…
Нет, невыносимо это видеть!
Лишь одного Император желал: узнать, что сталось с Росаной, с меньшой дочкой, с любимицей. Если угодила в лапы утконосого, то бедняжке не позавидуешь…
Нет, нет, не думать о том! Улизнула девочка моя, нашла спасение у старших сестёр…

-Господин, кушать.
Старый Вэнк семеня прошаркал к столу, опустил поднос, стал неторопясь расставлять блюда.
Император глянул через плечо:
- Вэнк.
-Да, мой господин,- Вэнк выпрямился, посмотрел на хозяина бесцветными глазами.
- Ты служишь нашей семье без малого полвека. Много видел и слышал. А не знаешь ли случаем, кто-нибудь из Минков…уцелел?
Вэнк неопределённо хмыкнул, расслабившись, вновь продолжил накрывать стол.
Император вздохнул: нет, конечно, никто не уцелел после тех мер, что были предприняты против Минков…
-Нешто запамятовали? - неожиданно спросил Вэнк.- По сю пору в остроге томится последыш Минков. Новые-то хозяева тоже не осмелились выпустить…

А ведь верно! Император отчётливо вспомнил, как лет восемь назад пред его очи представили мальчонку:
- Последний Минк, Ваша Светлость,- доложил воевода, отвечающий за порученное дело.- Удушить?
Император не успел отдать распоряжение: кинулась ему в ноги Росана, обливаясь слезами, молила пощадить мальчика:
- Папенька, родненький, не нужно его душить! Ты же не жестокий зверь. Пощади ради меня…
Император заверил дочь, что мальчишку пальцем не тронут. И отпустят на все четыре стороны. Малышка поверила и успокоилась.

Последнего Минка действительно пальцем не тронули.
Его спрятали здесь же в Летнем дворце, в остроге.
Дабы смягчить вину оттого, что пришлось солгать дочери, Император приказал хорошо кормить узника и не препятствовать его просьбам, кроме одной: ни шагу за порог острога. Первое время Император справлялся об узнике, и всякий раз слышал: жив-здоров, с участью смирился, от еды не отказывается, единственная просьба - свечи и книги - исполняется без препон…
Вскоре, однако, Император забыл об узнике, как о чём-то незначительном.

Боги должно быть тоже любят пошутить. А иначе как объяснить такое: Летний дворец, любимое место препровождения императора, стал его острогом, и здесь же томится последний узник его империи.
Злая шутка Богов…

Это прежде-то мальчонка был напуган, оглушён горем, не разумел что к чему, а ныне-то ему лет двадцать от роду, прочел, поди, всю императорскую библиотеку, размыслил, кто повинен в его заключении, кто осиротил. Вправе жаждать мщения.
- Вэнк, - поперхнувшись, сказал Император,- приведи его…сюда.

Спустя четверть часа старый император стоял на коленях перед длинноволосым юношей с бледным лицом. Узник болезненно щурился от непривычного света, недоумённо косился по сторонам.
А император, склонив голову, глухо со слезой говорил:
- Ты вправе лишить меня жизни. Я преступник, ты - палач. Я приму смерть без сожаления… Но потом…сынок заклинаю твоими пращурами…помоги Отчизне! Твои родичи служили верой и правдой ей, я дурно поступил с ними… Боги уже наказали меня, лишив всего…Пред Отчизной ты чист…послужи ей с честью…вороги топчут её тело, изгаляются…О плате не думай: всё что присмотришь в дворце -твоё…Прежде чем дашь волю мщенью, услышь глас несчастного отца…
Юноша выпрямился, впервые прямо посмотрел на поникшего у его ног старика:
- Повинную голову меч не сечёт. Приказывай, Государь.