Сказка. Сюрприз четвертый

Нет, разумеется, у меня рука не поднялась выкладывать сюда то, что я получила от моих подопечных на вырванных из тетрадей листочках в клеточку. Вместо этого я внимательно прочла их ответы на мои вопросы и те маленькие, подчас совершенно не похожие на сказки истории, которые мне удалось прочесть, а иногда и немножко додумать. И в результате у нас получилась одна сказка на всех.

***

Жила-была одна не совсем обычная семья, состоявшая из бабушки, её дочери и её же внучки. Да, разумеется, вы у меня можете спросить, что в этой семье необычного?  А разве вы сами еще не догадались? У бабушки не было дедушки, у дочки – отца, да и сама Шапочка вела себя так, что на девочку походила мало, и мальчикам, с которыми она играла и над которыми частенько брала верх, в голову не могло прийти пригласить её на свидание или подарить ленточку или красивый цветок.

В начале бабушка жила с ними вместе. Это было, когда Шапочка была еще совсем малышкой, и у них в доме жил маленький, бородатый мужчина, которого мама звала Пьер. Пьер был добрым и отзывчивым человеком и Шапочку, которую тогда звали не Шапочкой, а Люси, очень любил. Но вот бабушку её он так полюбить и не смог, и потому однажды вечером уложив Шапочку в постель и рассказав ей на сон грядущий очередную грустную сказку про двух возлюбленных, которым так и не удалось встретиться (они назначили свидание в лесу, но  разминулись, пройдя мимо друг друга), он сунул ей под подушку красивую красную шапочку из замши и попросил всегда надевать её, когда ей нужно будет идти в лес.  После этого он поцеловал её в лоб, пожелал приятных сновидений и вышел из комнаты.

С тех пор на глаза Люси и её мамы он не попадался. В том, что Пьер ушел, мать Шапочки обвинила бабушку. В ответ на это бабушка обиделась и переехала жить в заброшенную, но вполне приличную охотничью сторожку, которая находилась на самом краю леса и приходилась ей когда-то родным домом.

Сначала Люси очень грустила по вечерам, часами ворочаясь в такой теперь, как ей казалось, холодной и неуютной постели, но потом она постепенно привыкла жить без сказок, прикосновений мягких губ и добрых лучистых глаз, и почти перестала вспоминать своего милого, бородатого  сказочника. Зато про красную шапочку она твердо запомнила и когда подросла, напялила её себе на голову и не снимала даже тогда, когда ложилась спать. Заметив за ней такую странность, дети со свойственной им жестокостью, стали дразнить её Красной Шапочкой, а взрослые сочли, что бедный ребенок немного не в себе и стали предлагать её матери сводить её к доктору или хотя бы бабушке на воспитание отдать.
На доктора у мамы денег все не находилось, а о том, чтобы спровадить единственное свое дитя и зажить, наконец, нормальной, как ей казалось, жизнью, мама Шапочки нет-нет да и задумывалась, и однажды, когда живший неподалеку от них весельчак Жан предложил ей выйти за него замуж, она решилась.

Притворившись расстроенной, она сообщила дочери о болезни бабушки и попросила Люси бабушку проведать и хоть чем-нибудь помочь. Огород там прополоть или дров наколоть, принести в дом воды или убраться в единственной комнате… Да, в дорогу мать дала Шапочке большую корзину с пирожками и пообещала по возвращению подарить ей красивое шелковое платье и изящные башмачки, о которых девочка очень мечтала.

Нет, разумеется, мама Шапочки не была такой уж законченной негодяйкой. Она не желала своей дочери зла. Ей хотелось всего лишь немного счастья. Да и бабушке, которой к тому времени исполнился 71 год, как подумала женщина, помощь не помешала бы.

- Люси, вот тебе корзина с пирогами. Подкрепись ими в дороге, но все, смотри, не ешь, бабушке тоже оставь, - напутствовала она свою дочь. – Иди по дороге не сворачивая. Да, знаю, по дороге идти далеко, но гораздо безопаснее. И вот еще что… Если тебе кто-нибудь встретится на пути, не останавливайся и с незнакомцами беседы не заводи. Знаем мы этих незнакомцев!

Шапочка делала вид, что внимательно слушает и время от времени в подтверждение того, что все понимает и со всем согласна, кивала головой, но пропускала все слова мимо ушей и уже представляла, как она идет по летнему, пронизанному солнечными лучами лесу, рвет ягоды, собирает цветы и поет песенки. В том, что девочка вела себя с точки зрения взрослых  столь неразумно, нет ничего удивительного – к началу этой истории у неё за плечами было совсем не много лет, и жизнь её была похожа, пускай на скучную, но все же сказку, в которой, как уверял её Пьер, злодеев не так уж и много, справедливость, пусть не всегда, но торжествует, а все истории, которые осмелились начаться, обязательно имеют если и не хороший, то поучительный конец...

***

Погода в тот день удалась. По небу гуляли небольшие, полупрозрачные облака, похожие, скорее, на дымку или клочья утреннего тумана. Солнце не прошло по небосклону еще и пятой части своего пути и выглядело совсем юным, теплым и ласковым. Широкая, накатанная дорога в это время суток была подобна свежевымытому полу, который успел слегка подсохнуть и лишь кое-где блестел маленькими лужицами воды, скопившимися в едва заметных углублениях и не желающими их покидать. По бокам дороги благоухали незатейливые дикие цветы, пели свои песни птицы, а легкий ветерок лениво заигрывал с ветвями деревьев.
Поначалу Люси интересно было исследовать содержимое лужиц, выискивать среди ветвей тех, чьи голоса раздавались рядом и время от времени срывать цветы, выделяющиеся среди других своими размерами или красотой, но потом она привыкла к необычным звукам, приятным запахам и буйству красок, и ей стало казаться, что дороге не будет конца, приключения пройдут от неё стороной и сказка, о которой она так мечтала,  произойдет не с ней, а с какой-то другой девочкой.

- Должно быть, так всегда бывает, если ты ведешь себя так, как советуют тебе взрослые, - подумала Люси и взглядом стала  искать тропинку, которая увела бы её от скучной взрослой обыденности. Как назло тропинка все не появлялась, дорога не заканчивалась, время шло, солнышко поднималось все выше и выше, и чем выше оно поднималось, тем горячее становилось его прикосновение. Птицы, наговорившись вдоволь, приступили к завтраку. Бабочки, жучки, гусенички, сообразив, что пришла пора поиграть с птицами в прятки, бросились врассыпную.
- Бедные насекомыши, - подумала Люси и от неожиданности ойкнув ударила себя по спине. На полотно дороги, теперь уже не влажное, а пыльное, упало маленькое, бездыханное, крылатое тельце, а Люси тихонечко чертыхнувшись сорвала стебель мощного на вид растения и принялась обмахивать себя им со всех сторон.
- Вредные какие! - произнесла Люси вслух наивно думая, что насекомые её слушают и понимают, - Вредные и глупые, - подумала она уже про себя, а через некоторое время добавила:
- Да ведь и я глупа как пробка!
Люси улыбнулась, представив себя посреди зеленой полянки, окруженной могучими деревьями. От ветвей деревьев на свежую, прохладную траву ложилась тень. Где-то неподалеку весело журчал ручей, и пронзительно пахло недозрелыми дикими яблоками,  липовым медом и грибами.
- Пусть все так и будет, - подумала Люси и, бросив на дорогу ненужный ей теперь стебелек, смело шагнула в прохладную тень леса...

***

Когда на душе темно, а в желудке пусто, даже самый светлый и теплый день может показаться пасмурным, прохладная вода из ручья – ледяной или затхлой, пробегающий неподалеку заяц – чересчур уж худым, а то и вовсе нагло усмехающимся...

Этот день показалось волку особенно мерзопакостным. С утра его мучила изжога. Волк попробовал было залить «пожар» прохладной ключевой водой, но по дороге к ручью поскользнулся на мокрой от росы траве и, с разбегу налетев на непонятно откуда взявшийся еловый пень, вышиб себе  зуб и повредил переднюю лапу.
- Плохи мои дела, - заскулил волк и уже с опаской, прихрамывая, стал спускаться по склону. – И жить то мне негде, и есть то мне нечего, а теперь вот еще и нечем...

Последний раз на обед волку достался маленький, глупый мышонок.  Мышонок отродясь ничего не слыхал про волков, был уверен в том, что самым страшным зверем в лесу является кот, а самым хитрым – лисица. Волку не стоило особого труда прикинуться невинной овечкой, вскружить голову наивной серости и слопать её в тот момент, когда она, захлебываясь от избытка чувств, попыталась ему эти чувства выразить.
Мышонок лишь на вид казался упитанным. На деле он представлял из себя бесформенную массу из хрупких косточек, обтянутых жесткой кожей, и заросшей пушистой серой шерстью. Прежде чем глотнуть, волк долго пережевывал эту ни на что не похожую, мало съедобную пищу, а когда она, наконец, попала к нему в желудок, тут же об этом пожалел. Пожалел он об этом и ночью, когда его начали мучить желудочные колики, и утром, когда его стала донимать изжога, и сейчас, когда невыносимо ныла челюсть, а нога предательски подворачивалась всякий раз, когда он пытался перенести на неё тяжесть своего не такого уж и тяжелого тела.
- Нет, ну их, всех этих юных, белых и пушистых, - подумал волк. – Не так уж много от них проку. Пусть лучше будут старыми и трудолюбивыми. Пусть даже умными будут… чуть-чуть. А еще пусть поменьше болтают и побольше делают. И есть я их  не буду. Ну, зачем, спрашивается, мне их есть, если они сами меня кормить станут?

Когда вслед за заманчивыми мыслями в голове у волка возникла не менее заманчивая картинка этой, с его точки зрения, райской жизни, внимание его было отвлечено громкими звуками, смутно напоминавшими давно забытую детскую песенку про девочку, которая спит и во сне то ли летает в облаках, то ли мечтает о сказочном принце и при этом не забывает о том, что все эти сказочные глупости обратятся в прах, если она вздумает хоть на миг усомниться в их истинности.
- Ну, почему мне так везет на простаков? – подумал волк и начал искать место, где можно бы было спрятаться. До ближайшего куста было никак не меньше десяти длинных волчьих прыжков. Еще вчера... Да что там, еще сегодня утром преодолеть подобное расстояние было для волка парой пустяков, но сейчас… Сейчас волк даже подумать не мог о том, чтобы прыгать. Вместо этого он, разумеется, мог бы подумать о том, чтобы тихонечко отойти подальше от места, где с минуты на минуту могло появиться производившее так много шума существо. Он мог, если бы как следует захотел, взъерошить шерсть и зарычать так, что с деревьев посыпались бы листья, но вместо этого он радостно заскулил и завилял хвостом, вмиг превратившись из страшного  дикого зверя  в несчастную, брошенную хозяином собаку, которая почувствовала, что теперь она спасена, а её мытарствам пришел конец.
- Да что же это я делаю? – с раздражением подумал волк. – Я же мечтал о другой, совсем другой спокойной жизни... Нет, нет так нельзя! Надо взять себя в лапы, надо показать ей, ему или им, кто в этом лесу хозяин. Надо..
И тут волк учуял запах свежеиспеченного теста, восхитительный запах мяса, пережаренного с луком и совсем тонкий, едва различимый аромат ванили.
- Я буду трижды дурак, если откажусь от столь вкусного обеда, - сказал сам себе волк и, прихрамывая, помчался навстречу своей судьбе...