Палага

   В невысоком аккуратненьком доме с дочерью, зятем и внуками жила Пелагея. Палага, как все её звали. Оставил её муж, и повредилась она умом. Вроде как и слова-то она все позабыла. Говорила отдельными короткими фразами близкими по смыслу тому, что она хотела сказать. И все её понимали. Была Палага безобидная, улыбчивая, и её любил и стар и млад. Высокая, слегка полноватая, с пронзительно-синими глазами. Рыжеватая толстущая коса - под самые колени. В косу непременно вплеталась атласная лента и на конце завязывался бант. Любовно ухоженная дочерью, была Палага чистенькой и нарядной. Носила широкие юбки и пёстренькие ситцевые кофточки.
   Все на улице знали, что любила Палага моего отца, часто к нам хаживала.

   Однажды в воскресный день в нарядной кофточке и пышной юбке, с красной лентой в косе, улыбаясь и часто оглядываясь по сторонам, Палага шла к нашему дому. Шла через лужок, наклонялась и срывала цветы для букета. Вся наша семья: отец, мать, я, мои старшая сестра и младший брат, сидела на террасе и пила чай.
 - Отец, Палага идет к нам, - поведала мать, выглядывая в окно.
 - Ой, мать! Я хотел в огород поработать уйти! - Отец сделал движение скрыться, но, поглядев на нас, вздохнул и остался.
Мать вышла встретить Палагу. Все мы, кроме отца, высыпали на крыльцо.

 - Проходи, Палага! Ой, а букет-то какой красивый собрала! - Мать закрыла калитку, повернулась к Палаге: 
 - Проходи, проходи. Иди, вон, по ступенькам-то. - Мать слегка подтолкнула её к крыльцу.
Палага упёрлась, вывернулась из-под руки матери и, глядя в открытую дверь террасы, каким-то особым, ласковым, грудным голосом спросила:
 - Жён-от дома?
Мать спрятала улыбку, ответила серьёзно:
 - Муж-от? Дома, где ж ему быть-то. Проходи-проходи. Никуда, покуда, не ушёл.
Палага, переминаясь с ноги на ногу и вытянув шею в сторону двери, повторила:
 - Жён-от дома? Уходила? Уходила?
 - Нет, нет! Не ушёл. Иди. - Мать за руку привела её на террасу.
Мы же расступились на крыльце, пропуская их вперёд. Потом зашли сами и уселись по своим местам.

   Отец поднялся Палаге навстречу.
 - А, Палага! Ну, здравствуй-здравствуй! Присаживайся, чаю попей.
Отец взял чашку, налил чая, поставил перед Палагой. Она же сидела, как замороженная. Не шевелилась, не моргала и только шумно дышала. Глаза её сияли так, что неловко было смотреть. Даже отец слегка смешался, придвинул ближе к ней чашку, положил два куска сахара, потом зачем-то добавил ещё два. Палага, слепя глазами, судорожно перевела дыхание, заулыбалась наконец и, оборачиваясь на мать, воскликнула:
 - Жён-от дома! Уходила! Уходила!
Мать дала ей чайную ложку в руку и та начала мешать чай, неотрывно глядя на отца. Отец, сохраняя улыбку на лице, не разжимая губ, тихо прошептал:
 - Мать, выручай. Девчонки, выручайте. Сын!
Мать рассмеялась:
 - К тебе ухажёрка-то пришла!
А мы наперебой стали Палаге предлагать то печенье, то ландрин, то баранки. Но Палагу трудно было отвлечь. Вернее, невозможно. Не обращая внимания на наше угощение, она оставила в покое чай, положив ложку аккуратно на блюдечко. Перекинула косу на грудь и теребила её, елозя бантом по полу, всё так же глядя на отца.

   Отец, как правило, долго не выдерживал. Вот и в этот раз протиснулся между книжными полками и стулом, на котором сидела Палага, вышел на крыльцо. Поспешно сбежал по ступенькам и быстрым шагом скрылся в огороде.

   Палага застыла, посидела в оцепенении, глядя на стул, где только что сидел её "жён", и заплакала. Плакала беззвучно, крупными слезами. Нам всегда казалось, что её слёзы непременно должны были быть голубыми. Мы украдкой рассматривали её лицо, надеясь это увидеть. Палага всегда плакала, когда "жён" уходил. Привыкнуть к этому было нельзя, и мы трусливо сбегали, оставляя с Палагой мать. Стоя под окнами террасы, слушали, как мать что-то тихо и ласково говорила и говорила. И мы знали, что она вот так будет говорить, пока Палага не встанет и не пойдёт восвояси. Уходила она успокоившись, опустив голову. До своего дома не доходила. Усаживалась у соседского на лавочке. Она всегда там останавливалась после свидания с "жёном". Мы это знали и всегда за ней подглядывали.

   Она сидела, теребила косу, водила носком туфли по траве, постепенно оживляясь. Наконец заоглядывалась по сторонам, посмотрела вверх. Над её головой
висели зелёные кисти рябины. Палага радостно засмеялась, подхватилась и почти бегом направилась к своему дому. Мы вышли из своего укрытия и уселись в недоумении на лавку: "Чего это она?" Стали ждать, может выйдет ещё.
 
   Палага вышла, подошла к рябине, нагнула ветку и сорвала несколько кистей. Вновь уселась на лавку, пошарила по кофточке на груди, и мы увидели в её руке иголку с длинной белой ниткой. Конечно же мы сразу догадались, что она будет делать бусы из рябины. Мы тоже их делали, но из красной.

   Нанизывая ягодку за ягодкой на нитку, Палага тихо забормотала под нос, затем неожиданно запела. Пела-лалакала: "Ла-ла-ла-ла-ла-ла". Пела монотонно, длинно и нудно. С застывшим улыбчивым лицом, погружённая в себя. Нам стало жутковато, неуютно, и мы понеслись домой.

   Наутро, в другой кофточке, с зелёными рябиновыми бусами на шее, Палага, счастливо улыбаясь, снова шла через лужок к нашему дому. В руке она несла нить зелёных рябиновых бус для своего "жёна"