Тэрус Рваная Щека гл 8-9

ГЛАВА 8
 
-Как тебя зовут…по-настоящему?-  решился спросить Лунк, когда они удалились от дома управляющего.
- Тэрус.
Лунк и Лэк вздрогнули, отпрянув. Побледнев, Лэк опустился на колени, подвинул свой узел к ногам Тэруса. Лунк тотчас последовал его примеру.

Тэрус, вздохнув, невесело усмехнулся: вот и стенка между ними: он сын Лэнги, почти Бог, а они кроты…
Тэрус мягко, с ободряющей улыбкой, заставил ребят подняться и взять своё. Он сказал, что это принадлежит им, что он для них такой же человек, равный, товарищ, друг. И если они желают ему добра, то должны вести себя как с равным. То есть не привлекать лишнего внимания.

Лунк и Лэк медленно приходили в себя, из всего сказанного Тэрусом не поняли и трети. Но главное всё же дошло: сын Лэнги просил их относиться к нему как к обычному кроту. Спокойный уверенный голос Тэруса словно будил их от долгой спячки, будоражил и звал за собой в неведомое.

- Крот- это слепое серое животное. А вы - люди. Человеки. Человек стоит выше животных. Все эти сытые твари с плетью, привыкли помыкать вами. Потому что вы привыкли подчиняться, вечно с согнутой спиной. У вас и в мыслях не было, чтобы выпрямиться, вырвать плеть и огреть ею мучителей. Вы боитесь! Потому что впитали эту боязнь с молоком матери. Вы уверены, что так и должно быть. Но это не так! Боги создали людей равными, братьями и сёстрами. Значит не должно быть хозяев и надсмотрщиков - госов. Вот ты, Лунк скажи: твои родители, братья и сёстры часто едят мясо? Они и вкуса его не знают! А почему?
- Так повелел Тренч…- выдавил Лунк.

Тренч - Бог Богов, отец Лэнги. Когда она заявила, что люди, внуки Богов должны жить в равенстве, братстве, Тренч рассердился. "Этого не может быть! Если здесь у нас на Святом Ольпе нет равенства, значит, его не должно быть и там, внизу!"
Лэнга возразила:
" Мы живём в изобилии, и мы бессмертны…"
Тренч не стал далее слушать взбалмошную упрямую дочь: он проклял её.
"Прочь с глаз моих отступница! Нет более у меня дочери по имени Лэнга! Отныне и навсегда семя твоё будет смертным. Пусть сердце матери сломит твой дух и вернёт в родной Чертог с покаянием!"
Но не вернулась Лэнга на Ольп. Отец лишил её божественной Силы, но оставил бессмертие. И вот уже не одно столетие посылает Лэнга своих сыновей к людям, посеять зёрна братства и равенства. Гибнут её дети, но за каждой смертью Тэруса - шаг людей к счастливой справедливой жизни. Силён Тренч, но и дочь его - ослушница сильна своей решимостью и верой, что не зря посылает своих деток: придёт желанное время. И оживут её сыновья в осуществлённой свободе людей.

-Лошадь ударишь плетью, и она бежит, подчиняясь хозяину. Но ты же не лошадь, Лунк. И ты, Лэк.
- Если я подниму голову,…меня засекут насмерть,- тихо, сглотнув ком в горле, сказал Лэк.
- Когда один - да, засекут. А нужно всем поднять головы! И разом вырвать плети из рук госов. Поэтому я вас прошу: не молчите, говорите со всеми, убеждайте. Если все вместе, разом - победим.

Как не пытались скрыть Лунк и Лэк свою растерянность, у них не получалось. По-разному они представляли сына Лэнги, в основном много старше, мужественным воином, сказочным витязем, но сейчас перед ними был простой мальчишка, ровесник…Было от чего растеряться.
Ночь для мальчишек прошла без сна. Мысли одна страшнее другой, набегали, как госы и, казалось, вот-вот угодишь под ноги коней, сомнут тебя, затопчут, иссекут плетьми, смешают с пылью…

ГЛАВА 9

Риска прибыла не одна.
С ней приехал Мольс, чуть выше среднего, плечистый молодой человек. Узколицый, с короткой жирной шеей, проницательные чёрные глаза как ягоды тонули в вязких лужицах хитрости и лукавства. Взгляд  колючий, пронизывающий. Лицо его с несколько грубоватыми чертами, сразу врезалось в память тем, что находилось между симпатией и неприязнью. И ещё голос его, мягкий, сочный навсегда оставался в ушах.
Мольс сообщил Жулагу, что он лучший приятель Лупса, старшего сына Ватилы. От него и письмо имеется. Некоторое время в силу обстоятельств Мольс поживёт здесь. А далее видно будет.

Риска была белокурой порывистой девочкой четырнадцати лет. Всё лучшее, изящное и красивое от родителей перешло к ней, чего нельзя было сказать о братьях. У Риски чудные большие карие "бархатные" глаза. Звонкий, совсем ещё детский её голосок, колокольчиком звенел в стенах многокомнатного здания. Она не ведала покоя: лёгкая и весёлая носилась по дому, здоровалась с прислугой, с вещами. Брат Лобод отсутствовал (к приятелю в соседнее поместье отбыл) и Риска была рада этому: они часто ссорились, потому что брат всякий раз приставал с неприличными вопросами о её жизни в пансионе.

Ополоснувшись в ванной, пообедав, Риска решила объехать окрестности, поздороваться с любимыми  местами. Там в городе она безумно скучала по своему лесу, по речке, да просто по воздуху.
Переодевшись в костюм для верховой езды, Риска не стала дожидаться, когда ей к крыльцу подведут любимицу Уллу - Птичку. Во дворе конюшни работный и его помощник седлали лошадь - она нервно переступала ногами, возбуждённо всхрапывала: чувствовала хозяйку. Риска бросилась к любимице, обхватив её голову, порывисто чмокнула в нос:
-Уль, Птенчик мой! Как же я соскучилась по тебе!
- Атта*, всё готово,- доложил работный.
----------------------------------------------
Атта* - буквально: " моя юная госпожа"
----------------------------------------------
Риска вскочила в седло, гикнула и Улла понесла её со двора.
-Гей! Гей, лети моя Птичка!

По зелёному пологому косогору спустилась в ложбинку жёлто-белую от одуванчиков. По разморённой жарой полдня траве подлетела к заливчику, осадила Уллу. Тихая речка распахнула перед ними водную гладь, на белой донной гальке играли солнечные блики, сновали рыбёшки. Риска, опьянённая счастьем, вскинула руки и что есть мочи радостно закричала:
- Я приветствую всех вас! Я снова с вами!
Сбросила одежду и - бултых! Какое блаженство! Целую вечность мечтала об этом миге.
- Улла, ко мне! Купаться!
Ногам щекотно: мальки балуются, торкаются, пощипывают. Риска весело смеётся, хлопая ладошами по воде.
Улла входит в воду, довольная фыркает, Риска, смеясь, брызгает на неё, затем, нарвав пучок травы, начинает нежно мыть любимицу.

Накупавшись, они выбираются на лужайку. Улла с наслаждением поедает траву, прохладную, что под широкими лопуховыми листьями. Риска, упав на природный ковер, подставляет солнцу белое тело:
-Целуй меня! Целуй!
Стрекотали кобылки, осторожно звенела над головой полосатая оса. В небе чистом, без единого облачка, звенел голосок небесной пташки.
О, Боги, как же хорошо быть дома!

Проголодавшись, Риска поскакала домой. Во дворе принять лошадь подошёл низкорослый крепкий мальчишка со шрамом на щеке. Риска видела его впервые. Всех дворовых она хорошо знала, с раннего детства не менялись. Неужели отец изменил своему принципу и купил этого мальчишку: обычно в дворовые переводились работные из деревни. Значит в нём что-то есть эдакое, раз отец раскошелился.
Спрыгнув с лошади и проводив взглядом мальчишку, Риска твёрдо решила после обеда всё выяснить про него. Она бы не смогла сейчас ответить, почему он так заинтересовал её. Было в нём что-то необъяснимо притягательное.

Обедала одна. Лобод так и не вернулся, а Мольс, как сообщила служка, перебрал офэки* и спит, неприлично храпя. Жулаг к счастью не надоедал своей опекой: у него и без Риски дел по горло - завтра начинать жатву. Трапезу с ней разделила Ди, по настойчивой просьбе госпожи.
--------------------------------
офэка*- гвоздичная водка
--------------------------------
Ди, личная служка Риски, почти ровесница госпоже. Они вопреки неписаным законам, - "раб не может быть другом господину",- дружили с малолетства. Ватила без ума от дочери, всячески потакал ей, позволяя порой переступать грань этих самых законов. Но только в пределах поместья. Отправляя Риску в пансион, отец твёрдо наставлял: никаких вольностей, быть прилежной, старательной, соответствовать положению. Впрочем, о болезненной щепетильности отца к своей фамилии Риска усвоила с тех пор, как начала себя осознавать. Малейшее пятнышко на репутации Ватилы - "это нож в спину". Даже братья, которые никогда не отличались послушанием, вне поместья обуздывали свои привычки, вели себя пристойно.
Риска обожала отца и старалась ничем не огорчать его. О, каких усилий ей это стоило. Там, в недрах пансиона. Если бы не Ди, Риска однажды просто не выдержала бы душной пансионской атмосферы, рванулась бы из оков, наплевав на все законы, и, подобно Улле галопом полетела бы домой, к воле.

И вот она дома. Теперь то уж точно насладится свободой сполна и всласть. Вся прислуга, за исключением Ди, недолюбливала Риску за её забавы, в которые втягивались они по прихоти хозяйки.

От Ди Риска узнала, что того мальчишку зовут Рваная Щека. Настоящего имени никто не знает. Отвечая госпоже, Ди невольно напряглась: атта явно задумала очередную забаву с работным, а Ди это никогда не нравилось. К удивлению Ди, госпожа отпустила её, а сама решительно направилась во двор конюшни.

Рваная Щека ремонтировал колесо от телеги - менял лопнувшие и сломанные спицы. Риска присела на лежащее у стены бревно, стала наблюдать за мальчишкой. К собственному удивлению, она отметила, что ей впервые не хочется дурачиться над работным. Из тех скупых сведений, что сообщила Ди, следовало: Рваная Щека необычный работный, не как все. Другие равнодушно относились к окружающему, лица их всегда сонные, глаза тусклые. Рваная Щека напротив смотрел живыми глазами, в нём жизнь не дремала, а била ключом, правда, временно придавленный камнем. Но в первую очередь Риску поразил тот факт, что вот этот мальчишка не хуже заказных иноземцев соорудил Жулагу камины и печь на кухню. Такого даже дедушка не припомнит, а он по государственной службе в стольких местах побывал, всякого разного слышал и повидал.

Даже сейчас Рваная Щека возился с колесом как-то по-особенному: будто и не работу делал, а занимался любимым делом, для души. К примеру, как Риска в иные минуты отдавалась любимому рисованию.
Вскоре она испытала жгучее желание поговорить с мальчишкой, как с равным. И, не сдерживая себя, тотчас подошла ближе, присела на корточки.
Ди, наблюдавшая в окно за госпожой, только тихо ахнула: о, Боги, что творит госпожа! На виду у всех опустилась перед работным…Какое счастье, что этого не видит Старшая госпожа. Досталось бы и Риске и невиновному работному…

   
Рваная Щека глянул мельком и тут же отвернулся. Риску поразили его светлые глубокие небесно-голубые глаза. Она никогда раньше таких не видела, но в первую секунду ей почудилось, что ЭТИ глаза она уже видела. Где?
-Тебя как зовут?
-Рваная Щека,- бросил через плечо мальчишка.
- Нет, как тебя отец с матерью зовут?
Он покосился в её сторону, странно хмыкнул. Такого Риске тоже не доводилось видеть: чтобы работный в присутствии госпожи хмыкал. Да это как оскорбление. Не меньше двадцати плетей, полагалось за такой поступок. А уж если бы порол сам Жулаг, то пяток и от себя бы добавил.

Риска с малолетства тянулась к необычному, яркому, непостижимому, душа от обыденного, тусклого изнывала. Во всём облике Рваной Щеки, даже в этом неприглядном шраме, в этой многозначительной ухмылке Риска почувствовала это необычное, манящее, влекущее. Как тайна, которую нестерпимо хочется разгадать. Но как  преодолеть, а лучше разрушить стену "раб-господин"? Как перекинуть мост через пропасть?

Мальчишка вогнал последнюю спицу в отверстие осевого кольца, получилась восьмиконечная звезда. Между концами спиц-лучей дугообразные плашки- мальчишка прибивал их гвоздями, за которыми всё время тянулся. Риска подсела ближе, взяла горсть гвоздей и подала первый. Рваная Щека взял и вбил в нужное место. И следующий. Даже не глянул на Риску, будто так и должно быть. Заметив пульсирующую жилку у виска, Риска невольно обрадовалась: волнуется! И это волнение не раба, а равного. Она уверовала в это, как веришь в солёность соли, едва коснувшись её языком.

Она могла заговорить любого учителя, но сейчас мучалась не находя нужных слов. Подавала гвозди, любовалась движениями рук мальчишки и краем сознания, словно чужая, отмечала, что глупо улыбается.

Звезда уже не звезда, а настоящее колесо. Осталось оббить железной полосой. И Риска снова подавала гвозди, а Рваная Щека молча, всё больше теряя уверенность, вгонял их в нужное место. Наконец, в очередной раз, ударив молотком мимо шляпки гвоздя, он выдохнул:
- Шла бы ты…отсюда!

Такая дерзость тянула на все пятьдесят плетей. Риска даже вздрогнула, невольно оглянувшись: нет ли поблизости госов? Доложи они Жулагу об этом, и быть работному выпоротым. Нет, хвала Богам, ни одного рядом!

Колесо готово. Рваная щека покатил его к телеге, Риска поднялась, шагнула следом.
- Тебе что, делать нечего?- он резко обернулся.
- Нечего. Хочешь быть моим сопровождающим?
Он не ответил, но Риска, не спуская с него глаз, почувствовала: молчание - не отрицательный ответ, а раздумье. И она тотчас убедила себя, что, подумав, он согласится. И она не торопила, но с нетерпением ждала ответа.

Вогнав шпильку и тем самым завершив работу, Рваная Щека, собрав инструменты, направился в конюшню.
- Эй,- напомнила о себе Риска.
Он остановился, глянул через плечо:
- Эй - зовут лошадей, а я человек.

Риска растерялась. И оттого, что впервые услышала, как работный называет себя человеком, а не кротом, как обычно они отвечают, и оттого, что этот самый крот только что продемонстрировал…протест. Он читался и во взгляде, и в голосе. Он дал ей, госпоже понять, что, относясь к нему как к животному, она обидела его. Кроты не умеют обижаться, им это чувство незнакомо. Так Риске внушали ещё в раннем детстве. И она в это верила, ибо не встречала прежде проявлений. До этой минуты.

Она уже хотела заявить, что это не так,  что к животным она относится гораздо лучше, чем к иным людям. Тот же Жулаг или госы, она на дух их не переносит…

Не успела ничего сказать Риска: появились госы, и она быстро поспешила к себе.