Маленькие эпизоды большой войны

                Синица

Рота новобранцев возвращалась с первого боевого задания в расположение части.  Необстрелянных бойцов, обычно, сразу в серьёзный бой, не посылали. Вот и эти – «понюхали пороху» и назад.
Семёну Синица было уже тридцать с хвостиком, когда его призвали на фронт. Всю жизнь работал бухгалтером в крупном колхозе. Невысокого роста, плотный, грузный, неповоротливый,  даже в тяжёлые военные годы, он умудрялся не худеть, хотя питался нисколько не лучше других.  Командиры  всегда цеплялись к нему на построении. Уж как-то совсем не по-армейски смотрелись его пухлые  щёки со здоровым румянцем  и выпирающий живот. Семён чувствовал, что его недолюбливают, но деваться было некуда, и он терпел. Доставалось ему и от однополчан.  Он часто становился мишенью для насмешек. «Ну, какая же ты синица? Синица птичка  маленькая юркая. А ты - хомяк», - смеялись сослуживцы. Так и прилипла к нему кличка «хомяк».
Солдаты шли группами. Вели неспешные разговоры. Как вдруг сзади раздалась автоматная очередь. Кто-то крикнул: «Немцы!», и все бросились бежать,  петляли, словно зайцы между косогорами и редким кустарником. 
Семён, сначала бежал наравне со всеми, но в силу своего веса и неповоротливости, вскоре стал сильно отставать. В конце концов, запнулся и обессилено упал на землю.
Он лежал, уткнувшись в пожухлую августовскую траву, сердце бешено колотилось, струился пот.  Подняться - было погибелью, а так - оставался шанс, что  его примут за убитого. 
Он слышал, как немецкие солдаты прошли буквально в метре от него. Семён сжался в комок, зажмурился.  Немцы шли, весело переговариваясь, по-видимому, шутили, изредка посылая вперёд автоматные очереди.  Когда их голоса стали удаляться, Семён осторожно приподнял голову и увидел, что их всего-то четверо. Огляделся – больше немцев не было. Стараясь не шуметь,  подтянул к себе винтовку, прицелился и выстрелил. Один из немцев медленно стал оседать. Тем временем,  Семён перезарядил винтовку и выстрелил в спину второго. Застигнутые врасплох они, только теперь сообразили, что происходит и стали убегать. Это придало уверенности солдату,  он выстрелил вдогонку  в третьего и опять попал. Но четвёртый был уже далеко. Семён ещё какое-то время  поискал его в прицел,  потом опустил винтовку и пошел  догонять  своих.
Постепенно с разных сторон, растерянно глазея, стали появляться  солдаты.   Семён шёл неторопливо, вразвалку, а потом вдруг остановился и, сложив ноги калачиком, уселся на землю.  С важным видом скрутил самокрутку,  затянулся:
- Чего бежали то? – обратился он к окружившим его солдатам , - немцев то всего четверо было.
- А сам-то чаво бежал? – спросил щупленький Колька.
- «Чаво бежал, чаво бежал» ,– передразнил Семён, - не мог же я вас бросить, - и уже громко добавил, -  кто-то же должен среди вас немцев бить! Не всем же драпать без оглядки!
Вперёд шагнул молоденький командир роты:
- Молодец, Синица,  эку хитрость придумал и не струсил!
А тот в ответ лишь довольно крякнул.
С тех пор  Семёна больше никто «Хомяком» не называл.  А вскоре его назначили командиром взвода.  Войну Синица прошёл достойно.  В 1944г ему было присвоено звание «Героя Советского Союза».

                Танкист


Романов был одним из четырёх членов экипажа боевого танка, служил водителем-механиком. После  ранения,  его оставили  в санчастичасти полевого госпиталя, до полного выздоровления.  Чтобы не сидеть без дела -  выполнял посильные хозяйственные работы.
 Механикой Романов  увлекался с детства.  Сам смастерил  самокат  и  велосипед. Хоть и  незамысловатая техника, но и здесь нужно разумение.  На войне все его навыки пригодились.
Свою боевую машину полюбил сразу. Сейчас, находясь на лечении, скучал по танку и  ребятам.
Как-то главврач пожаловался, что, мол, за продуктами не на чем съездить, тут-то Романов и предложил использовать для хозяйственных нужд недавно подбитый немецкий танк, называемый в народе "танкеткой" за его лёгкость и манёвренность. У танка снесло верхнюю башню, а в остальном - целёхонький.  Идея понравилась. А что? Пусть вражеская техника и нашему народу послужит!
Стоял ясный тёплый денёк, когда  Романов в очередной раз на танке отправился за хлебом в соседний посёлок.  Казалось, всё было овеяно  радостным наступлением весны. Так хотелось верить, что вместе с её приходом, жизнь обязательно  вернётся в мирное русло.
Хлеб в мешках погрузили в танк. Но даже через мешок, свежеиспеченный  хлеб источал такой аромат, что никакие другие запахи в танке не могли  его перебить. Он  дурманил и навевал воспоминания из далёкого детства, когда мать в воскресное утро пекла хлеб на всю неделю, и в избе стоял запах сытости и благополучия.
Уже на подъезде, с бугра,  Романов  увидел, что за время его отсутствия, местность  страшно изменилась. Там, где ещё недавно стоял госпиталь, образовались руины. Всё было в дыму, местами полыхал огонь. Теперь танкист понял, откуда летели немецкие самолёты, которые он увидел, выезжая из посёлка.
 Танк,  не снижая скорости,  продолжал спускаться вниз, когда до Романова дошёл весь ужас случившегося.  Он остановился, вылез наружу. Картина обстрела была  чудовищна: всюду  рваный  брезент, груда  железа, деревянные обломки, кровавые куски тел, вперемешку с землёй и одеждой.  В воздухе  висел кисловатый запах пороха, который смешивался с отвратительным запахом смерти.
Романов,  оглядываясь,  присел на танк, и почему-то подумал: «куда же теперь хлеб то девать?». Дрожащими руками он пытался свернуть самокрутку. И вдруг,  как молния среди ясного неба, в голове пронеслось: «Да тут же столько наших было! Лёнка дружёк!  Санька земляк? А как же медсестричка Олечка, которая  так похожа на сестрёнку Танюшку?»  Самокрутка вывалилась из рук, и табак медленно посыпался на солдатские сапоги. Романов  стянул с головы шапку и с такой силой сжал её в руках, что пальцы в кулаках побелели.  Изнутри, из самой глубины вырвался нечеловеческий вой.  Это  был такой вой, от которого седеют мужчины в неполные двадцать.    

                «Соколики»

Колонна из восьми орудий, трёх машин с военнослужащими  и военно-полевой кухней,  двигалась  в сторону фронта. Ухабистая дорога сначала раздражала, а потом стала укачивать.  Измотанные боями солдаты дремали.
 Внезапно раздался  залп, за ним другой, третий. Солдаты бросились врассыпную из брезентового укрытия грузовика. И уже от туда,  увидели на возвышенности  немецкие танки, которые  вели стендовую стрельбу.  С бугра колонна для них была вся  как на ладони.
 Соколов, командир одного из расчётов, крикнул Петренко:
- Мишка, где Драгин? Давайте вдвоём слева, а мы с Лёнькой справа развернём орудие, что ж они нас долбят то как куропаток!?
- Так ведь  бьют гады прицельно,  головы не  поднять!- отозвался Петренко.
- Да не уж-то мы - артиллеристы, будем  за  орудия прятаться? Тьфу, срамота!
- Как же без упора то? Укатимся, после первого же выстрела! - отозвался Драгин.
- Смотри, бруствер какой, у дороги, в него и упрёмся, - кричал сквозь грохот командир.
«Соколики», так в роте называли этот  боевой расчёт, пригибаясь, под залпами   вздыбливающим  землю, принялись готовить орудие к бою. Работали быстро и слаженно, и уже через несколько минут Соколов командовал:
- Огонь!
 Опыта расчёту было не занимать -  каждый удар имел точное попадание.
 В рядах противника началась суета. Танки закрутили железными головами, началась передислокация,   теперь их выстрелы не были такими меткими.
Воспользовавшись замешательством, и по примеру  «Соколиков», вскоре и  другие орудия вступили в бой.
Наткнувшись на  активное сопротивление, вражеские  танки стали отступать.
Стих последний залп, и только в  ушах всё ещё стаял звон недавнего боя.  Зашевелились, перекликаясь, уцелевшие бойцы.
Боевая колонна и большая часть боеприпасов была спасена, но расчёт под командованием Соколова погиб.
  «Соколики»  сделали своё дело,  и улетели, может быть, самое важное дело в их жизни – остановили врага. Пусть только на время, на одном рубеже, но это был ещё один шаг на пути к Великой Победе!