Наволочки... 22 июня 1941 года...

Наволочки
Ольга Янченко, из блокнота журналиста.  22 июня 1941 год…

 Н А В О Л О Ч К И…

(часть 4-я автобиографической повести «надежда»)
***
Это было недавно...Это было давно...Вы читаете мой дневник. Так вот, это случилось после встречи с той злополучной "полуторкой", автомашиной какой - то воинской части Красной Армиин, на которой нам "повезло" подъехать пару килолметров. Но вдруг на  неё налетел немецкий самолёт и лётчик его с удовольствием играл, поливая "полуторку" из пулемёта, видя, что в кузове маленькая девочка...Это была я, 7-летняя Оля Янченко, беженка из белорусского города Жодино.

Когда немцу надоело гоняться за мчащейся по весь опор, виляющей "полуторкой", он выстрелил в бензобак. И машина вздыбилась, как норовистый конь...И я беспопомщным мешком грохнулась на булыжники. Опомнилась я уже в деревне, в чужой хаце, на горячих голых кирпичах.
И они -то спасли меня .Но с тёплой уютной печки пришлось слезть. Это оказалось непросто. Во - первых, высоко, без лесенки. Во - вторых, что - то очень крепко держало меня за спину, ноги и шею. Руки мои дрожали, в голове пылало, словно пожар. Сквозь полусонное состояние я слышала голос мамы: –
– Ну, что ты как варёная, Оля! Вставай скорее! Надо уходить! Немцы кругом! Папа в лесу ждёт…
Я почти очнулась. Слово «полуторка» вспыхнуло в моём потревоженном мозгу. Да, нам за много часов тайного пути по лесам и болотам «повезло» … Нас взяла проходившая по шоссе Минск-Москва воинская автомашина. Папа сказал тогда: – О! Чья - то полуторка!

Картинка того «везения» возникла мгновенно. В кабине полуторки сидели военный в пилотке и военный в фуражке. Я вышла на дорогу, подняла руку. Машина остановилась. Папа и мама вышли из-за кустов. Военный в фуражке мельком глянул на папины документы, скомандовал: - Быстрее!
Мама мгновенно оказалась в кабине, а мы втроём в кузове. И полуторка покатила. Я стояла, прижавшись голодным животом к кабине её, сердце мой взлетало, как воробышек: – О! Наконец-то едем! Дорога уходила под колёса машины, деревья мелькали мимо неё. Было тихо, светило солнышко, как до войны. Настроение моё взлетало воробышком. Какое счастье! Мы едем!
Вдруг возникший какой-то непонятный гул в небе нарушил эту тишину. Гул приближался. Я глянула вверх и онемела -- немецкий самолёт, сверкая чёрными крестами крестами, совсем низко пронёсся над полуторкой. Какие-то шипящие штучки цепочкой отскакивали от него. Повизгивая, они ложились вокруг полуторки,чиркая её уже по борту кузова...
И тут военный в фуражке,словно очнувшись от сна, заколотил кулаками по кабине: – Воздух! Воздух!

Что было дальше, я рассказала в материале «Полуторка». Теперь, если мой случайный ироничный читатель не против, – «Наволочки»…
***
Нам повезло! Итак, мы уцелели под обстрелом немецкого аса. Что стало с полусгоревшей автомашиной, с взорвавшимся бензобаком её, я не знаю. Меня, контуженную, с расквашенным позвоночником, как-то дотащили до ближайшей деревни.

Добрая женщина, хозяйка хаты у дороги уложила меня на спасительную печку. Её горячие кирпичи сделали своё лечебное дело - так называемая растяжка позвонков и согревательный эффект уменьшили боли.
Выпав беспомощным мешком из кузова той злополучной полуторки, я получила травму позвоночника, но, как потом выяснилось, мне повезло – спинной мозг его не был задет и я сохранила способность передвигаться.
***
НАВОЛОЧКИ...

И вот мы уже опять идём. Мой невоеннообязанный, как тогда говорили, белобилетник папа (он не видел на один глаз) вёл нас тайными тропами по лесам, болотам по драгоценной теперь карте БССР и компасу. С ними вот совсем недавно мы втроём весело ходили по грибы…Но это было ещё…до войны.

Неожиданно мы вышли на небольшую поляну, ярко освещённую солнцем. На ней, как цыганский табор, кучками сидели, лежали женщины и дети.
Папа, словно забыв об осторожности, шагнул из - за кустов и, не успев сообразить, что тут происходит, рванулся обратно…Но было уже поздно. Нас заметили.

Эй, Янченко! Георгий Захарович! Жив? Мы слышали, как вас там, на шоссе немец поливал из пулемёта… Похоже, Захарыч, война это настоящая…А?
– Да, Семёнович, очень похоже…А ты тут как?
Тот не ответив, шагнул в кусты.

Мне же приспичило «по - маленькому». Я зашла за кустики, успев шепнуть маме: – На минуточку. Присесть мне не удалось. Что-то молнией ударило в поясницу. Я словно оглохла, ослепла.

Очнувшись, огляделась. За кустами на противоположной стороне полянки только что говоривший с папой Семёныч старательно расстилал на траве…наволочки!
Они лежали таким правильным конвертиком, что я, забыв про осторожность, рванулась к папе:
– Ой, а там Семёнович наволочки сушит! – торопилась я обвестить всех про эту небывалую стирку.
А над нами уже кружили немецкие самолёты. Задрав головы к небу, не успев ничего сообразить, женщины и дети падали , срезанные пулемётными очередями.

Сначала никто даже не кричал. Вопли и стоны донеслись до меня уже потом, когда я, обезумев от страха и боли в спине, ползла по дну неглубокой речушки, хватая сухим ртом мутную воду, захлёбываясь слезами. Белые наволочки огромными пятнами плыли у меня перед глазами.
То теряя сознание, то на мгновения приходя в себя, я ползла по дну речки, не зная, что делать. Самое страшное было потеряться от мамы и папы.

И только через много - много лет, рассматривая папины Грамоты от Наркомата СССР за безупречную его работу в борьбе за Победу, вспоминая те ужасные дни июня 1941 года, я узнала, что рядом с той полянкой, где расселись беженцы, была автомобильная воинская часть. Огромные цистерны бензина взрывались, раздирая на куски всё вокруг…

А "конвертик" из обычных белых постельного белья - наволочек на той соседней полянке для немецких самолётов разложил наш бывший механик из Жодино ловкий Семёнович…Во, предатель!

Папа клял себя за недогадливость:
– И кто мог подумать! А ведь я считал его порядочным человеком! Вот тебе и наволочки…
***