Портрет Ауриты

ПОРТРЕТ АУРИТЫ

«Вместо пролога»

Она росла прелестной милой девочкой. Весёлый детский смех её звенел как полевой колокольчик, а голосок напоминал щебет птенца ласточки, живущей рядом, в уютном круглом гнёздышке, прилепившемся к белому балкону небольшого каменного дома.
Дом этот стоял на утопающем в садах берегу Днестра, точнее – на правом Молдавском его берегу – но относился всё же, как бы к левобережной части республики Молдова, где в основном проживает украинское и русскоязычное население.
Что-то я запутался с этим определением местонахождения дома,
ну да иначе не выразить. Главное же во всей этой истории, что я берусь рассказать, то, что мне посчастливилось некоторое время жить в этом доме с замечательными людьми, среди которых была одна юная особа – весёлая синеглазая девочка. Я даже играл с этой девочкой в «кошки-мышки», но всё по порядку.
Ведь сначала надо рассказать, как я с нею познакомился, не так ли?
Дело было так:


«Служебная командировка»

Как-то раз в сентябре 1985 года, так если за девять лет до развала СССР, я был откомандирован от Железногорского НПО ПМ в небольшой уютный город Тирасполь, славящимся своим химзаводом «МОЛДОВАЛИТ».
Я должен был посетить отдел сбыта этого завода и проследить судьбу заказа двух вагонов полимерной плёнки, в которой нуждалось наше предприятие.
Прибыв авиарейсом в Одессу, я столкнулся с обычной проблемой южных вокзалов – длиннющими очередями во все кассы. Начинался бархатный сезон, когда с юга, по своим северным городам, устремилась огромная масса родителей с детьми школьного возраста, а им взамен, на южное Причерноморье прибывали более степенные отдыхающие.
Отчаявшись купить билет на обратный самолёт, я с большим трудом, использовал всё своё небогатое умение упрашивать и, показав своё командировочное удостоверение со звездой – всё же достал через военную кассу железнодорожный билет до Красноярска.
Но поезд отправлялся только через неделю. И всю эту долгую неделю мне предстояло где-то и как-то жить. Оставив эту сложную задачу на потом, я на автобусе добрался до Тирасполя. (Благо, ни каких межгосударственных погранзастав в СССР тогда не было).
Отыскал химзавод «МОЛДОВАЛИТ» и узнал в отделе сбыта, что два вагона с полимерной плёнкой два дня как отправлены в мой родной город Железногорск.
Что ж, дело сделано, теперь можно и домой ехать, но судьба распорядилась иначе.
Надо было что-то делать, где-то искать ночлег – не на вокзале же мне кантоваться целую неделю? - и я заинтересовался – где лучше, то есть дешевле прожить несколько дней до отправления моего поезда?
В отделе сбыта, мне посоветовали в Одессе не останавливаться – гостиницы там все переполнены приезжающими и уезжающими, а частный сектор слишком много берет за одну «койко-ночь». И что дешевле всего устроится временно проживающим здесь в Тирасполе, на частном секторе или в ближайшем городке Бендеры – там говорят за проживанье берут ещё дешевле. Я поблагодарил за совет, и, выйдя на Тираспольский автовокзал, тут же попал в окружение местных хозяек сдаваемых на ночлег частных квартир и комнатушек.
Бойкие тётки и бабки, на перебой расхваливали передо мной свои коммунальные берлоги. Сойдясь с одной из бабок, на трёх рублях за ночь. Видимо решающую роль в моём выборе сыграло удобство адреса местожительства недалеко от автовокзала, я устроился у этой ведьмоподобной бабки на ночлег.

Не буду подробно описывать эту хибару, в тёмном как тюрьма трёхэтажном доме - «сталинке», потому как из-за обилия злющих клопов выдюжил в ней всего одну ночь.
Да и что там описывать? - высоченный мрачный потолок с пыльной розеткой без лампы.
Вдоль стен высились такие же мрачные тяжёлые шкафы или шифоньеры, покрытые серыми гардинами и мешковиной – преисподняя да и только! Так что, уже рано утром, отдав мрачноватой на вид, как и её хибара, бабке положенные за ночлег деньги, я почти опрометью бежал оттуда на воздух.
Но, прежде всего, ещё днём, я съездил в город герой Одессу, походил по Деребасовской, Потёмкинской лестнице, сфотографировался у памятника Дюку Ришелье и перед морским вокзалом. Обошёл вокруг знаменитый одесский театр оперы и балеты, заглянул в тесноватые одесские дворики, завешанные висящим на многочисленных верёвках стираным бельём, походил ничего не покупая, по Привозу и устав от бесцельного шатания поехал к своей хозяйке-бабке на ночлег. На следующий день, я отправился искать другой адрес без клопов.



«Белый домик за Днестром»

Тут одна седовласая старушка, с кошёлкой полной яблок, видимо не сумевшая распродать их на Тираспольском рынке, позвала меня на ночлег в ближайший городок Бендеры, где у неё на окраине стоял небольшой в два этажа с балконом частный дом.
Переехав по мосту неширокий Днестр, я, взявшись нести её корзину, пошагал рядом с моей новой старухой до её дома. Белый в два этажа домик старушки действительно был очень приятный, ладный, будто кукольный и с аккуратным ухоженным садиком в небольшом, соток шесть ухоженном дворе.
Здесь, в этом уютном домике я и познакомился с прелестной бабушкиной внучкой.
Звали девочку Рита, полное же её имя было Аурита – точно такое же что и бабушки – молдаванки по рождению.
В честь бабушки родители дочку свою так назвали. И потому в домике жило сразу две Риты-Ауриты, а не одна – старшая и младшая. Фамилия же у родителей младшей Риты-Ауриты была обычная русская, раскрывать её не стану, пусть будут Сидоркины, или Федоткины… - суть от этого не меняется. Отец у Риты был бывшим пограничником – подполковником запаса, а мама медсестрой или фельдшером. Бабушка Аурита доводилась матерью отцу девочки непоседочки.
У не очень молодых родителей, Риточка была единственным поздно появившимся на свет ребёнком, и они, конечно же, души в ней не чаяли.
Теперь, после тех далёких дней, моего краткого проживания в том белом каменном бессарабском домике, прошло более двадцати лет.
А я до сих пор удивлён, почему баба Аурита пригласила меня к себе в этот чудесный дом, где кроме меня – временно проживающих постояльцев или гостей больше не было. Пожалела что ли? Или потому что я из уважаемой ею Сибири?
И я ныне вспоминаю с благодарностью те воистину волшебные дни моей жизни, проведённые в одном доме с этими замечательными по доброте и отзывчивости людьми.
А главное, я помню юное милое создание – девочку с ярко синими, как небо лучистыми глазами, и с задорно пляшущими в тёмно-каштановых кудряшках косичками. Словно бы её косички жили отдельной совершенно самостоятельной жизнью от неё самой.
И надо признаться, я тогда откровенно любовался этой девочкой, как дивным чудом, посланным с неба Господом богом на радость и удив-ление людей!

Право же, что может быть восхитительнее молодости, особенно если она в самом начале своего пути?! А жизнь, при благоприятных обстоятельствах, ожидается быть прекрасной и удивительной! В сущности, она такой всегда и оставалась.
И девочка Рита, как могла, радовалась жизни, доверчиво принимая её в свои детские ладошки.


 «Портрет в гостиной»

Тогда я впервые увидел в гостиной этого чудесного дома висящий на стене портрет девочки. Казалось, на портрете была изображена Рита, но в каком-то старомодном из прошлого века платьице с кружевным отложным воротником. Я не решился тогда спросить у кого-либо – чей это портрет и кто художник? Да, и зачем? - когда живой образец красоты и детской непосредственности был перед моими глазами.
И так! – девочка была чудно как хороша! – и жизнь каждый день дарила ей, и обещала дарить радость, тепло солнечных лучей, внимание окружающих и счастье!
Каждый день не был похож на другой:
Весной, в цветущем саду гудели пчёлы!
Летом – порхали бабочки, и переговаривались на все голоса птицы!
Осенью – на плодовых деревьях созревали крупные красно-жёлтые яблоки. А с гибких лоз, вьющихся по столбам и решётчатому перекрытию открытой веранды, крупными гроздями свисал виноград.
Белый каменный домик старой кладки из двух небольших этажей с бал-коном показался мне в ту незабываемую осень, точно бы из сказки.
И в первый же прекрасный осенний день, пребывания моего в этом замечательном белом доме, Рита познакомилась со мной. И почему-то я ей сразу понравился.
Родителям Ритиным я, похоже, тоже приглянулся, потому что мы скоро сдружились, и они даже не хотели брать денег с меня, как с вре-менного постояльца за проживание у них в доме. Мне пришло мягко, но убедительно настоять, и отдать им деньги за неполную неделю вперёд. Впрочем, деньги были небольшие.
Имена у родителей девочки-пострелочки тоже были обычные русские. Отца, насколько помню, звали Василием, а мать Лидией. А вот отчества их, признаюсь, забыл.
В первый же вечер Рита потребовала от меня, чтобы я ей прочитал на ночь сказку о Дюймовочке. Девочкины родители, даже чуть пристыдили её – Рита, как тебе не стыдно к ещё незнакомому тебе дяденьке приставать с такими просьбами!..
И даже, всегда благодушная бабушка откликнулась – Ауритка, иди-ка ко мне на колени, я тебе сказочку расскажу!..
Но Рита выбрала почему-то именно меня, хотя я и пробыл у них тогда в первый день всего несколько часов до наступившего вечера.
Я сел рядом с Ритой на кушетку, что в тёплый сентябрьский вечер была выставлена на веранде, и стал ей рассказывать, как Дюймовочка появилась на свет в белом цветке озёрной кувшинки.

В это время родители застелили белой скатертью большой круглый стол, стоявший здесь же на открытой веранде, и выставив посередине стола большущий пузатый самовар позвали бабушку и Риту пить чай:
– Ауриты, к столу, к столу!..
-Бабушка просим, просим, садитесь – вот ваше любимое место…
 и пододвинули к столу бабушкино кресло-качалку. Улыбчивая бабушка Рита чинно уселась за стол, а младшая Рита не идёт.
-Аурита, что же ты? – потом сказку дослушаешь!.. – иди чай пить, с оладушками, и дядю Витю зови…
-Виктор, идите к нам, пить чай!..
Отказаться – значить обидеть радушных хозяев и я, смущённо приглаживая свои сбившиеся волосы, спросил у девочки – ну, что – идём пить чай?.. а она, тут же схватив меня цепкими пальчиками за руку, весело закричала – идём!.. – и потащила меня за руку к столу.
За столом, я вежливо, улучив минутку, спросил у Ритиных родителей – что за чудесный портрет висит у них в гостиной на стене?
Наступила некоторая пауза. Ритины родители, загадочно улыбаясь, переглянулись с бабушкой Ауритой.
–А вы не догадываетесь? – хитровато прищурив, ярко-синие, как у дочки глаза – cпросила Ритина мама. И продолжила:
-Вы, наверное, думаете, что на портрете Рита изображена, только платье на ней какое-то странное – не так ли?
-Да я так думаю – сознался я.
Тут оживилась молчавшая до сих пор бабушка Аурита:
-Позволь дочка, я сама всё как умею, расскажу. - Это, молодой человек, мой портрет. То есть, конечно, не теперешней старухи, какую видишь перед собой, а пятилетней, сопливой девчонки. Погоди, когда же это было, в каком году?.. – задумалась бабушка, подперев ладонью лоб.
Тут её сын, Василий – ей подсказал:
-Мама, этот портрет написан в 1905 году.
-Тогда сколько же мне сейчас лет? – точно впервые узнав об этом, удивилась бабушка.
-На данный момент вам, бабушка без одного дня 80 лет… - юбилей ваш завтра отмечать будем, неужто забыли? – напомнила бабушке Лидия.
-Про юбилей помню, а когда постарела – не знаю… - уклончиво ответила старая Аурита и продолжила, ни на кого не глядя. – Болела я в ту зиму шибко, все думали – помру, но как раз, в начале нового века, весна пришла ранняя – природа ожила, всё зацвело… я и раздумала умирать.

И вот как-то в один весенний день, пришёл к моим родителям, вот в этот самый дом, где мы чай собрались пить – ты разливай, разливай… - это она обратилась к своей невестке Лидии.
Лидия, прислушиваясь, начала разливать из самовара по кружкам горячий чай.
-Так вот, продолжала бабушка – в один майский день, уж и не помню в какой, пришёл к нам известный художник и написал тогда мой портрет, так сынок?
-Да-да – поддержал мать Василий – Ритин отец, - художник был приглашён молодой, но как говорили в то время – подававший большие надежды, он даже в Петербургской академии художеств учился…- как же его фамилия?..
Да там внизу портрета должно быть написано…
Тут же непоседливая Рита сорвалась с места и, наверное, став в гостиной на стул, быстренько сняла со стены портрет, и принесла мне, тыкая пальчиком в угол письма – вот здесь, здесь написано.
Я внимательно пригляделся – в правом нижнем углу стояла одна смазанная, но всё же заметная заглавная буква «А»… - дальше было неразборчиво.
-Неужели Айвазовский?! – поразился я…, назвав первую попавшую на ум фамилию на букву «А» – художника 19 века, - Разве он помимо моря ещё и портреты писал?.. – но, не придя ни к какому выводу, передал портрет Лидии. В это время девочка уже сидела у бабушки на коленях, нежно прильнув к старушке всем тельцем. Тут все увидели, как девочка похожа на свою бабушку, а главное на её портрет в молодости и чуть ли не хором воскликнули:
-Ах, как похожи!..
Похвалил портрет и я – Действительно замечательный портрет, и цвета сочные – сразу видать руку мастера!.. После чего Лидия отнесла его на место.
Так прошёл этот замечательный вечер и наступил следующий замечательный день,
Когда я играл с Ритой в мяч и в чехарду – стараясь, чтобы выигрывала она. Нам весь день было очень весело, мы много смеялись, и день прошёл незаметно, а вечером опять была открытая веранда, на веранде стол, накрытый белой скатертью, и на столе большой начищенный до блеска самовар с выгравированными на боку медалями.
Чай пили в прикуску с вишнёвым вареньем и с обещанными медовыми оладьями.
В это время в дом пришли гости, это были в основном родственники: дяди и тёти Риточки, а также их большие дети.

Родственников было много. И все с цветами. Цветы некуда было ставить, и для них пришлось налить большой таз воды, ведро, стеклянные банки и несколько кастрюль. Гости весело расположились на веранде вокруг вытянутых в длину накрытых столов. Самовар и шанешки были отодвинуты в сторону, на длинном столе появились бутылки с хорошим молдавским вином, фрукты и виноград.


«Юбилей бабушки Ауриты»

Оказывается, именно в этот день у бабушки Ауриты был круглый юбилей. 80 лет! Все поздравляли бабушку, хвалили, и целовали её в обе по-молодому разрумянившиеся щечки, особенно часто прикладывалась Риточка – она просто учмокала всё бабушкино лицо своими перепачканными шоколадкой губами.
-Да хватит тебе меня чмокать - взмолилась бабушка – всё лицо исслюнявила!..
Кто-то из женщин за столом затянул вездесущую песню «Ой мороз, мороз» - но в тёплый сентябрьский вечер эта песня показалась не уместной, и её не поддержали. Тогда несколько женщин затянули «Вот кто-то с горочки спустился», но и эта песня не пошла.
Тогда, усевшись за стол, весёлая компания решила выпить ещё по стаканчику.
Бабушка Аурита, в полудрёме опустив подбородок на грудь, будто бы тихо посапывала во сне. Но она не спала, а слушала:
Вот во дворе, рядом с верандой, затрещал костёр, на что бабушка проворчала – Веранду бы не подпалили…
Вот кто-то из молодёжи принёс гитару, и во дворе у костра зазвучали их молодые голоса. Молодёжь пела незнакомые бабушке походно-туристические песни.
Я присоединился к ним. Рита же, как вездесущая птичка порхала, поспевая везде. Потом кто-то, дополнительно к другому вину, принёс целый бочонок молдавского красного вина, разлили по графинам, выпили во здравие бабушки Ауриты, поднесли и ей рюмочку
-Кагор бабушка… церковное вино, специально для вас достали – пояснили они. Бабушка не отказалась.
Уютно расположившись в своём плетёном кресле, она задумалась…
Молодёжь ей нравилась, и песни их нравились – хорошие песни, жаль только старые забывают…
Вдруг она почувствовала, что кто-то тихо теребит её за рукав…
Она повернулась в ту сторону – и увидела свою правнучку и тёзку Риту.
-Что тебе, милая? – спросила она у девочки.
-Бабушка, спойте мне песенку – попросила девочка…
-Песню?.. - переспросила удивлённо бабушка, довольная, однако, просьбой правнучки – разве же я певица, у меня и голоса давно нет…
-Спойте, спойте – поддержали просьбу гости, собравшиеся вокруг бабушки.

-Какую же тебе песню спеть, милая моя девочка?.. я много знала раньше, правда смогу ли вспомнить… - давно я деточка не певала песен.
И тут все опять стали упрашивать бабушку спеть, хоть немножко – спойте, спойте баба Аурита, ну, пожалуйста, спойте!..

И бабушка Аурита, припоминая слова, запела старческим дребез-жащим голосом.
Кто-то отыскал, и принёс сборник старинных народных песен, кто-то сам припомнил слова, и тот час поддержали бабушкину песню, которую старушка одна не вытянула бы.
И вот уже песню бабушки Аэриты подхватили все гости, в том числе и я с Ритой, и ещё, какие-то, откуда ни возьмись явившиеся три или четыре женщины, видимо ближайшие соседки. Хорошо, душевно пели. Особенно красиво пела, обладающая редким голосом Лидия, не отставал и Василий, у которого оказался мощный баритон.
Зазвучали и другие крепкие мужские и распевные женские голоса – это к веранде ещё подошли соседи, и, усевшись на ступеньках веранды, или облокотившись на перила, включились в общий человечий хор. Подхваченная многими сильными голосами песня летела дальше шире и вольней.
Потом, по окончании этой песни, пелись вперемешку другие; русские, украинские, и молдавские песни, а под конец, даже цыганские, греческие гагаузские или еврейские… уж и не помню.


«Звезда бабушки Ауриты»

Ах, какой-то был прекрасный, тёплый, сентябрьский вечер, напоенный ароматом ещё не увядших плодовых садов благоухающих приусадебных и луговых цветов – их тонкий аромат доносился с приднестровских полей, лугов и рощ.
Когда-то отличная певунья, бабушка Аурита только улыбалась, и кивала головой.
Ей вспоминались, другие далёкие – далёкие, но не менее милые от того лица, другие ароматы и другие костры… - от которых до бабушкиного уха долетали знакомые ей с детства мелодии.
На веранде стали убирать со стола. Потом за столом освещённым свечами играли в карты, в лото и в другие настольные игры, в чём бабушка участия не приняла.
Она сидела в своём плетёном кресле-качалке, укутавшись шалью, и отдыхала, наблюдая, как в небе одна за другой загораются звёзды.
Неожиданно для неё одна из звёздочек, доселе казалось ярко горящая в высоком ночном небе, сорвалась с положенного ей места и, чиркнув в черноте ночи тоненькой полоской света, погасла над самим домом.
И все, кто в ту пору ещё оставался на веранде или ушёл, но мог видеть падение этой звёзды, успели загадать свои самые сокровенные желания…
И только бабушка загадать себе желанное не успела.
-Что ж – сказала, встрепенувшись она, неожиданно окрепшим, помолодевшим голосом – посижу здесь на веранде, подышу воздухом, да подожду – может и моя звёздочка мне прямо в фартук на колени упадёт и улыбнулась сама своим же словам.
-А вы идите, идите, не беспокойтесь… Я посижу…
Ни кто из уважения к бабушке, не стал ей перечить, и задержавшиеся еще на некоторое время гости довольные и умиротворённые разошлись по своим домам для исполнения загаданных ими желаний. Осталось только несколько, не торопящихся куда либо, родственников.
В тяжёлых ветвях уличного каштана жалобно вскрикнула какая-то ночная птица и, снявшись с дерева, неслышной тёмной тенью пролетела над верандой, с подсвеченной из окна дома сирени лениво переклика-лись цикады. Так ещё один прекрасный вечер пришёл к своему концу.
Я вместе с Ритой и её родителями понесли оставшуюся посуду на кухню в мойку. Кто-то двигал, и переносил столы, кто-то, негромко переговариваясь, курил во дворе.

Бабушка на веранде осталась одна и всё смотрела, смотрела на усыпанное звёздами небо – вот среди многих других звёзд, вспыхнула её Бабушки Ауриты маленькая звёздочка и, сверкнув яркой полоской в небе, не упала, а плавно опустилась бабушке прямо в её раскрытые морщинистые ладони.
-Хорошо прожила жизнь, деточки мои, ни кого не видя перед собой, прошептала она, пора умирать.
Шаль с плеча бабушки медленно сползла на пол. Голова бабушки свесилась вниз – она будто бы уснула. У бабушки это был первый серьёзный сердечный приступ.
Первой обнаружила бабушку, в таком состоянии, Риточка и громким криком созвала всех.
-Бабушка, бабушка – не умирай! – кричала она плача, и гладя одновременно своими ладошками упавшую руку бабушки. Рита даже пыталась отогреть холодные её пальцы своим жарким дыханием. И что удивительно, это подействовало – бабушка приоткрыла, уж было затуманенные смертью глаза, и прошептала, еле шевеля окоченевшими губами:
-Она спустилась за мной…
-Кто бабушка? – продолжая гладить её руку, спросила девочка.
-Моя звездочка… прошептала, еле слышимо бабушка, и прикрыла устало глаза.
Тут все и сбежались. Захлопотали вокруг бабушки. Василий и Лидия и ещё две прибежавшие на шум ближайшие соседки, недавние самые громкие певуньи, - повезли бабушку прямо в кресле качалке, как в саночках на полозьях к её кровати в доме.
Кто-то из родственников вызвал по телефону неотложку.
Но, осмотрев бабушку, врачи не увезли её в больницу, мудро посчитав, что домашний покой и уют ей будет намного лучше. К тому же Лидия сама была врачом, и приняла уход за бабушкой на себя. Бабушку аккуратно уложили в постель, и сделали всё, необходимое. Теперь, она спала.
На следующий день в каменном белом домике немножко успокоились и занялись своими повседневными, обыденными делами.

«Прощание с белым домом»

Проснувшись утром, я почувствовал резкий запах лекарств, и уди-вился, необычной тишине, что стояла в доме.
Оказалось, что Риты нет дома, Из дверей кухни с заплаканными глазами вышла Лидия и сказала мне, что Рита ушла, с позвавшими её девочками, не очень далеко в приднестровские рощи.– Не то за ягодой, не то за орехами. И что, к обеду обязательно придёт, иначе будет строго наказана.
-Да… - подумал я, что-то действительно существенно изменилось в этом дружном доме.

Вернувшись из лесу, точно к обеду, (как и наказала ей мать) – Рита в захлёб рассказывала мне, о том, что замечательного она видела в том лесу, где была с подружками, и как чудесно осенью падают листья с деревьев, и как они красиво кружатся в воздухе. Я много красивых листиков собрала! – похвасталась она мне, и показала целую охапку сухих осенних листьев, собранных ею в роще, которую она называла густым лесом.
-Разве это не замечательно? – ещё как замечательно! – продолжала хвастаться трофеями Рита – и тут же грустно добавила - жаль только, бабушка заболела.
После чего, она надолго задумалась, и молчала уже, не играя со мной, весь оставшийся день до вечера.
Потом, уже вечером, весело плясал огонь в печи, и девочка дослушала начатую мною в первый же день нашего знакомства с ней, сказку о Дюймовочке.
Из чулана вышла, вытирая ладони о бабушкин фартук, Лидия.
Я заглянул в чулан, и увидел в нём протянувшиеся по стенам деревянные полки, на которых сушились ягоды или стояли банки с вареньями и компотом. Под полками на жёрдочках висели подвешенные к ним гирлянды золотого лука, серебряного чеснока и пучки сушёных, целебных трав, что собрала за лето бабушка. Запах от всего этого богатства гулял по дому вместе с пряным запахом собранного урожая яблок, сушёного винограда, красного перца и других даров южной природы. В тот раз, и потом, на следующий день Бабушке Аурите стало гораздо легче.
Весь дом вновь повеселел, и как будто заулыбался.

Повеселела и девочка.
В этот день я играл с Ритой «в кошки-мышки» - так если, поочерёдно завязав «кошке» платком глаза, широко расставленными руками ловили «мышку». Это было весело, и мы оба долго смеялись.
В тот же вечер, перед тем как лечь спать, я застал Риту Ауриту возле детского портрета своей бабушки. Она очень внимательно и с какой-то глубокой задумчивостью рассматривало его. Будто бы пытаясь разгадать в портрете какую-то тайну.
Отправляясь в свой угол, я тихо, чтобы не спугнуть, прошёл мимо неё и неслышно прикрыл за собой дверь. Ночью у маленькой Риты поднялась температура и, у родителей её прибавилось забот.
А потом, потом, на следующий день, рано утром, когда наглотавшаяся таблеток от ОРЗ, Рита ещё спала, я поблагодарил хозяев за гостеприимство, и благодарно подержав в своих ладонях слабенькую сухую руку бабушки Ауриты, попросил поцеловать Риту за меня в щёчку.
После чего, уехал, уехал навсегда в свой сибирский Железногорск.


«Воспоминание об Аурите»

Я прикрыл глаза, и ясно представил себе синеглазую девочку с непослушными тёмно-каштановыми косичками, точно танцующими вокруг её головы.
И ещё я представил себе, как она бегает и резвится с другими детьми – ни о чём не печалясь, не догадываясь и не задумываясь о пока ещё далёком от неё грядущем взрослом, пожилом и старческом мире.
Её светящееся задором и весельем личико, только что отмытое от вишнёвого варенья, как бы заявляет всем – подумаешь портрет какого-то загадочного «А»! – когда всё вокруг так интересно, удивительно, замечательно и прекрасно!
И смех её напоминает: не то журчание лесного ручейка по камушкам,
Не то щебет пташек певуний, не то тончайший, слышимый только ею, звон полевого колокольчика…
И в самом деле – что может быть восхитительнее молодости, особенно когда она в самом начале пути?! – а жизнь, при благоприятных обстоятельствах, ожидается быть прекрасной и удивительной!

Теперь, на временном более чем  двадцати летнем расстоянии, иногда я, нет-нет, да и вспомню и Риту, и её родителей, и бабушку Ауриту, и весь беленький их дом с белым балконом, к которому прилепилось снизу круглое гнездо ласточки. Вспоминаю, и фантазирую:
Если в это время у нас в Сибири стоит морозная снежная зима, я начинаю представлять себе, что нахожусь в том беленьком доме, где живут такие замечательные знакомые мне люди, и с ними девочка Рита.
И вот сейчас зимой, наверное, она смотрит в скованное морозом окно, и видит через протаявший кружок на стекле, как серебряные снежинки опушают окрестные деревья.
Она выбегает с салазками во двор – и снежинки звёздочками ложатся на её вязаную шапочку, и на выбившиеся из под шапочки тёмно-каштанового цвета локоны с задорно прыгающими, будто бы сами по себе, косичками.
Одно время мы даже переписывались. Последнее письмо из Бендер пришло как раз перед Молдавско - Тираспольским конфликтом. В письме сообщалось, что старая бабушка Аурита умерла от сердечной недостаточности, что Рита закончила Бендерскую среднюю школу с серебряной медалью и передаёт мне привет. Больше писем оттуда не было.


«Вместо эпилога»

На днях, открыв одну из центральных газет, я увидел фотографию девочки подростка, лежащей в луже крови на тротуаре приднестровского городка Бендеры.
Это рядышком с городом Тирасполем и не так уж далеко от большого черноморского порта Одессы, и от черноморских курортных мест, где пока ещё не стреляют из орудий и пулемётов по мирным гражданам.
Но уже и досюда попахивает порохом, и доносится глухое эхо артиллеристской канонады, напоминая несведущим людям, нестрашное громыхание летних гроз.
Фотография убитой девочки сопровождалась кощунственными, чёрствыми, равнодушными словами, из которых мне врезалась в память мерзкая строка – «Она родилась, чтобы умереть»
-Нет! – взорвалось во мне протестом – нет! – она родилась для того, чтобы жить!..

Она росла беспечной, прелестной, милой девочкой – чей смех звенел, как полевой колокольчик, а голосок напоминал щебет птенца ласточки из гнезда прилепившегося к карнизу или к балкону белого каменного дома. Она жила не для того, чтобы какой-то, накаченный спиртным или наркотиками, высоковозрастный ублюдок-снайпер, срезал её смертельной пулей, когда она выбегала из пылающего дома.
Старый каменный дом, дореволюционной постройки, не был военным объектом. В нём не скрывались ни гвардейцы, ни карабинеры. Ответного огня из дома не последовало. Тем не менее, по дому стреляли из тяжёлых орудий, из всесокрушающих ракетных установок типа «ГРАД» и «АЛАЗАНЬ», а может быть ещё более разрушительных и страшных орудий придуманных и созданных взрослыми дядями для уничтожения всех без исключения людей, в том числе женщин, стариков и детей.
Вероятно, этот дом занимал стратегическое положение на местности. И потому, чтобы дом не достался ни одной из враждующих сторон – по нему вели прицельный огонь отовсюду. – До полного его разрушения. Шквальный огонь по дому вёлся не то от незнания, не то от преступного нежелания знать, что в доме обитают только мирные ни в чём не повинные жители, не успевшие эвакуироваться со своими детьми в более безопасное место.
Впервые же залпы – в окнах каменного дома вылетели все стёкла.
Потом обрушилась вовнутрь пылающая крыша – похоронив под собой заживо горящих людей, прячущихся от осколков среди сдвинутой тяжёлой мебели, которая вспыхнула над ними, как спички!..

Чудом оставшаяся невредимой девочка сорвала что-то висящее на стене и выбежала из пылающего дома на каменную мостовую, где её и нагнал меткий выстрел неизвестного безжалостного снайпера.
Она упала на мостовую, рассыпав по ней длинные пышные волосы, толи тёмно-каштанового, толи золотисто-соломенного цвета. Широко раскрытые глаза девочки смотрели неподвижно в задымленное небо с немым укором и удивлением – как бы спрашивая – За что!?
На фотографии из центральной газеты, смутно видно, что мёртвая девочка-подросток прижимает к своей груди некий плоский предмет – не то икону, не то картину в красках с изображённым ликом.
Кажется, это был лик святой Богоматери.
А может быть, это был опалённый огнём пожарища, детский портрет в старинной раме – главная реликвия многих жителей каменного дома.
-Господи! – взмолился я, потрясённый увиденным, читаемым и слышимым, каждый день, по радио и в газетах.
-Господи! – взмолился я в отчаянии и горе – как же им там тяжело, если я здесь, далеко-далеко от южной страны – благословенной окраины недавно великой державы СССР, охваченной огнём гражданской войны, содрогнулся в ужасе и омерзении, от содеянного и делаемого кем-то по сей день зла!
-Господи! – да не будут мои слова и мольбы обращённые к тебе, не услышанными тобой!
Как не может быть слышим безнадёжный глас вопиющего в пустыне!
-Господи! – пошли вечный мир и духовное возрождение нашей многострадальной великой Родине и этой маленькой, но прекрасной земле на её юго-западной окраине!
-Господи! – пошли мир всему Причерноморью, что мне так же близко и любимо, как любой другой уголок земли людей!
Сердце моё, сердце русского человека, потомка первопроходцев Сибири, болит, и разрывается от горя и плача по всем безвинно убиенным, всем страдающим и жаждущим твоего, Господи, прощения, спасения и благословения!

1985 – 2005г-г.