Притворщик. Часть первая. гл. 1

      За дверью послышалась возня, затем - чьё-то глухое ворчание. Его перекрывали сердитые вопли секретарши. Потом на секунду всё стихло. Но кто-то снова стал прорываться в кабинет, и наконец в дверях появилось раздражённое лицо секретарши:
      
      - Опять этот заявился… и снова пьян, как извозчик… - Она ещё что-то хотела сказать, но не успела. Тот, про которого она говорила, довольно бесцеремонно отпихнул её в сторону и протиснулся в дверь.
      
      Это был длинный, уже немолодой, сухопарый мужчина, с вытянутым землистым лицом и с преувеличенно выпученными, разъярёнными глазами – такие можно видеть у застарелых, регулярных пьяниц, приученных смотреть на мир не иначе, как на причину всех своих несчастий. Звали его Семён Иванович Селезнёв.

      Пробравшись в кабинет, он взялся выпихивать секретаршу за дверь, но та отчаянно сопротивлялась.

      - Ничего, Елена Васильевна, - сказал хозяин кабинета, мужчина зрелых лет, степенный и элегантный, в дорогом, ладно скроенном костюме. – Ничего, я тут сам разберусь. – Он сдвинул брови и перевёл взгляд на непрошеного гостя.
      
      - Алкаш! Грубиян! – прошипела секретарша и, шмыгнув в дверь, затворила её за собой.

      Леонид Петрович Крапивин, - так звали хозяина кабинета, - чуть отодвинул от себя бумаги, которыми был завален его стол, но вставать не торопился и даже напротив, откинулся на спинку кресла, с любопытством рассматривая гостя.

      - Ну, и цербершу ты себе завёл, - заметил тот, оглянувшись на дверь. На нём был старенький, кургузый пиджачишко и мятые штаны, весьма заношенные и с жирными пятнами.
Оставшись с Крапивиным наедине, он как-то немного стушевался.

      - Я говорю, чуть рукава не отодрала, зараза, - смущённо пожаловался он, оправляя на себе пиджак - И вдруг рассыпался мелким конфузливым хохотком. Потом закашлялся, а, откашлявшись, вдруг вспомнил, что всё ещё топчется у двери. Он обиженно крякнул и направился к столу, протягивая Крапивину свою костистую руку.

      Крапивин пожал её, но с места не поднялся. И вообще, встреча с Селезнёвым его, кажется, не обрадовала. Он кивнул на ряд стульев, составленных у окна. Но гость уселся ближе, за приставной столик, пнув перед этим стул, отодвигая его для себя. Устроившись, он вынул мятую пачку «Примы» и, осыпая себя и всё вокруг табаком, стал выискивать целую сигарету.

      Крапивин предложил ему своих, но тот скривил набок рот, тем выразив презрение ко всяким благодеяниям.   
      
      Пока он возился, чиркая спичками, Крапивин взял стоявшую на столе кружку с кофе, сделал несколько глотков и поставил её на место.

      - Сырые, собаки, – ворчал Селезнёв, ломая спички и мусоря на столе. Руки у него тряслись.   

      - Да, не свинячь ты, в самом-то деле, - поморщился Крапивин. – На вот, возьми, - Он катнул к нему по столу свою зажигалку - прозрачную, довольно оригинальной работы, с игральными кубиками внутри.

      - Вот и зажигалка у тебя не как у людей, - мрачно пробурчал гость, разглядывая её на свет.
      Крапивин улыбнулся, но ничего не ответил.

      - Разжирел ты, как я погляжу, - продолжал бурчать Селезнёв, злобно попыхивая сигаретой, - Загребаешь презренный металл, а того не знаешь, каково оно жить. - Он хрюкнул носом и обиженно замолчал.

                __________
 
      
      Этих двоих связывало... А впрочем, их давно  ничего не связывало. Ну, разве что редкие визиты Селезнёва – как дань беззаботному, болтливому прошлому. Это, когда всё было общее, а, в сущности, ничьё, и когда в рабочие часы приятно было отдаваться жарким беседам на темы, весьма отдалённые от унылой, набившей оскомину действительности.
      
      Но с тех пор всё переменилось. Трест, в котором они служили, в конце концов вылетел в трубу. Да, что там трест – вся страна пошла кувырком.    
      
      Тогда, оказавшись на улице, Крапивин, долго раздумывать не стал и завёл собственное дело, а его приятель ещё долго мыкался, принюхиваясь и присматриваясь к новым обстоятельствам. Обычно под хмельком он наведывался к Крапивину в контору, жаловался на гнусность наступивших времён и, под разговор о своих несчастьях, брал у него несколько взаймы, как правило, без отдачи. С тем и исчезал, когда на неделю, когда на месяц.

      Правда, однажды явился случай, когда ему действительно почти повезло. Было это, примерно, лет десять тому назад. Тогда он как-то примазался к молодым, оборотистым ребятам, сумевшим ловко сыграть на приватизации и прибрать к рукам одно весьма доходное предприятие.

      Селезнёв воскрес. Теперь он щеголял в галстуке и новенькой троечке, при нём неотступно находился дипломат какого-то особенного модного образца. Одним словом, его стало не узнать. Разумеется, всякие сношения его с Крапивиным немедленно прекратились.  Если не считать тех редких звонков, когда, будучи в подпитии, он желал побахвалиться и заявить себя удачливым бизнесменом.   

      Но, к несчастью, он был патологически ленив и вдобавок имел пагубное пристрастие к алкоголю. Сверх того он оказался жаден до одурения и тащил всё - и своё, и чужое. Потом пил, а, протрезвившись, снова тащил.

      В конце концов, не прошло и года, как его партнёры, те самые молодые, оборотистые ребята, начали роптать - за его жадность, за полную бесполезность его для дела. В ответ Селезнёв разгорячился, встал в амбицию - словом, разругался со всеми в пух. А в результате, его попросту выперли, отобрав у него и всё, что он успел нахапать. Ну, или почти всё...
      Селезнёв был в ярости. Года три он слонялся по судам, но, так ничего и не выиграв, спустил последнее и затих.
      
      С тех самых пор удача от него отвернулась, а тут ещё пошли семейные дрязги... Короче говоря, он впал в уныние, сменяемое приступами озлоблённого раздражения, совсем опустился и не просыхал теперь больше ни дня. Тогда-то он и вспомнил о старом приятеле и стал наведываться к нему снова. 
    
      Что до Крапивина, то его дело значительно окрепло, разрослось. Оно не сделалось каким-то особенным колоссом, но шло ровно, уверенно и приносило довольно ощутимый и твёрдый доход.


                (Продолжение следует)http://proza.ru/2010/05/16/226