Седая девочка фрагмент

                ***

         Пока Домашняя девочка Лида щелкала клювом в очень новой для себя ситуации, Света-Бандитка деловито откручивала толстую проволоку, державшую закрытой решетчатую дверь подвала : «дворник, зараза, накрутил тут! Ненавижу дворников!»
Этот подвал  оказался затоплен, поиски продолжадись. Еще один, в соседнем доме, был сухой и почти чистый, никаких дохлых кошек и бутылок, простор!
   Только чьи-то колготки валялись, похожие на шкурку убитого животного. Но Лида, повинуясь проснувшемуся в ней в первый раз инстинкту дома, шептавшему «тебе здесь жить, только чужих грязных портков не хватало, сжечь их на фиг» поддела предмет дамского  белья палкой и брезгливо выкинула на улицу. Подвал был сух, из «кошачьих» дыр пробивался свет. Дальняя комната была чистой, хоть спи и обедай. Видимо, периодические визитеры, алкаши и те, кому негде перепихнуться, до дальней комнаты не добрались. Ее и определили как будущую квартиру Лиды.
    Вечером она собралась, сложив в школьную сумку одежду и свернув в большой пакет покрывало. Учебники были стопкой сложены под кроватью. Вряд ли кто туда полезет. Прозвонил будильник, Лида собралась и ушла, вроде бы как обычно, в школу. Светка-Бандитка ждала ее у подъезда.
      В подвале было по-прежнему чисто и спокойно, это позволяло думать, что место малопосещаемое и в общем безопасное. В углу самой дальней комнаты Лида расстелила покрывало. Вещи из сумки выложила в ящик, который стал ее прикроватной тумбочкой. Получилось мило и уютно. Здесь ее мать не найдет.
      Лида не думала, где она будет брать одежду, например. Кто-нибудь даст, всегда так жила, знакомые ее родителей, у которых был сын, отдавали ей донашивать мальчишечьи ботинки и свитера, а подруга бабушки, Галя Асатрян, приехавшая из Армении, отдавала вещи своей внучки,  на многих Лидиных вещах были пришиты метки  «Эврика Асатрян». Саму эту девочку, Эврику, Лида никогда не видела, а вещи  эти ей всегда нравились, приятные телу, вещи хорошего человека.
      Плохо было другое. Лидина мать недавно привезла свои старые вельветовые брюки, вытертые в определенных местах, внушавших Лиде отвращение, растянутые как торба и вышедшие из моды уже за пару десятков лет до того. Если в таком виде прийти в школу, сверстники закидают тухлыми помидорами и оклеят жвачкой всю одежду и волосы. А могут просто оплевать. С ног до головы. Варёночные, в кожанках, уверенные охотники.            Нет, в этом доисторическом мешке показываться в школу, где Лиду и так-то не любили, было просто смерти подобно. Мать на уговоры не поддавалась, к мольбам была глуха,  ругаться было нельзя, слишком опасно, может начать избивать.  На мольбы типа «ну что же ты делаешь, надо мной же все смеяться будут», отвечала : « а ты ходи гордо, они сами и отстанут»!
     Пришлось надеть на себя ненавистные обноски и весь день просидеть в подъезде со Светкой-Бандиткой и пачкой сигарет. Светка-Бандитка умирала от смеха над штанами времен брежневского застоя, Лида что-то ей  смешное рассказывала, про те времена, когда все умники ходили в таких штанах, а страной правил генсек в огромных бровях. Хохотали, на Светку Лида не обижалась. Она Друг, ей можно, штаны-не-штаны, портки и вправду были комичные, как тогда говорили, улётные.
      Главное, мать уедет, забудет свой каприз, а Лида никогда больше не оденет этот ужас. Весь день прогуляли, чтоб не попасться на глаза одноклассникам, хорошо, что контрольных не было. И вечером Лида с наслаждением сняла с себя вельветовое «ретро», испытывая брезгливое чувство от нечистой выношенности старой вещи в тех самых гнусных местах, откуда, по слухам она,Лида, к несчастью своему, появилась.
   И теперь, обживая подвал, Лида тихо радовалась : матери больше не удастся меня унизить, кончились ее подлянки, теперь – свобода»! Дело было даже не столько в боли от побоев, Страх определял все, и еще очень неприятное ощущение от того, как Мать наслаждалась самим процессом, возможностью возить по полу, таскать за волосы и терзать за горло.  Ей-богу, она при этом рычала.
     После вопроса уюта нарисовался вопрос питания и вопрос освещения. По лихой мысли Светки-Бандитки сели на трамвай и зайцами доехали до Свято-Данилова монастыря. Там как раз шло отпевание, и девчонкам дали по паре шоколадных конфет. Большие, сладкие, сытные…Лида почувствовала, что наелась.
     Женщина-служительница попросила девочек помочь заменить свечи и собрать огарки. Они и собрали – через один, то есть один – в ящик, один в карман. Через некоторое время вопрос освещения подвала был решен всерьез и надолго.
    Когда вернулись, сытые, приятно уставшие от работы, зажгли свечу, стало просто прекрасно. Над головой громко топали, было прямо как в песне :
«горит свечи огарочек,
гремит недальний бой.
Налей, дружок, по чарочке,
По нашей, фронтовой!...»

    Прошлись   еще разок по дворам. Лидино окно было освещено.
- «Смотри, это твоя бабушка не спит»! – сказала Светка. Бабушку было жаль, очень, но ведь Мать приедет, поднимет шум, изобьет за дневник, а если дневника не будет, просто проломит Лиде голову,  тогда бабушке будет совсем плохо. И Лида подавила в себе жалость.
      Наступала ночь. Светка пошла домой, а Лида тоже пошла – в свой подвал. Прошла через подъезд легко, никто ее не видел. В «бункере» было спокойно. Дверь в свой отсек она закрыла на палку. Ненадежная абсолютно, но какая-никакая страховка. Со временем нужно будет засов приделать.
     Чиркнув спичкой, коробок она взяла еще дома, это было целый день назад, длинный как жизнь, Лида зажгла свечу. Посидела на покрывале, обхватив коленки. Мысли в голове бродили какие-то  рваные, клокастые : по морде, восемь пятерок, больше никогда, бутылки собирать по помойкам и сдавать, скоро весна – заживу чудесно, свобода – это значит, больше не будут бить и унижать, я победила свой Ужас.
     Усталость давила и клонила, Лида задула свечку и легла. Сон не шел. По стене спускался здоровенный паук.
- «Паша!» -Шепнула Лида . – Я тебя буду звать Пашкой, Паук Паша, привет, сосед! Лида пыталась заснуть, а пауков становилось все больше. Видимо, она устроила свое ложе на каком-то их паучьем  пути, и теперь здорово им мешала, перекрыв дорогу многочисленным паучьим караванам.
      Когда, казалось, волны сна вот-вот закачают ее усталый разум, Лида услышала голоса, шаги и треск. Она подскочила на покрывале, радуясь, что холодно, и что спит она в пальто. Рука быстро нащупала в кармане перочинный ножик, аккуратно заточенный перед Побегом. Ножик не был кровожадным , он хотел точить карандаши, например,  и не хотел входить в мягкий человеческий живот. Но Лида не хотела домой. С костяным хрустом сломалась пополам палка, что держала дверь....
  Это лишь небольшой фрагмент пока неопубликованной повести "Седая девочка".