Поиграйся со мной. Роман-путешествие. 2

     - Пошли! - наклонился ко мне шеф.
   Куда пошли, зачем пошли, почему и на х - я не спрашивал. Мы поднялись из-за стола и вышли. Шеф ни копейки не оставил бармену. Тот сам передаст счет в бухгалтерию и там с 15 валютных представительских рублей (он не имел права получить их на руки и закупить на них какой-нибудь мохер или кримплен - только пропить! И только на борту!) начальника медицинской службы вычтут пропитую нами сумму. А если бармен пожелает подружиться с шефом, то он ничего не станет передавать в бухгалтерию и покроет расход за счет скрытых резервов.
   Мы зачем-то приперлись в амбулаторию. Шеф открыл дверцу пожарного крана, достал ключ, который мы там прятали, и отпер дверь.
   После шума, дыма и интима кормового бара в амбулатории было тихо, приятно, светло. И располагающе пахло медикаментами. Чуть-чуть покачивалась палуба идущего "Писателя". Она могла, кстати, покачиваться и от того, что было выпито. Короче, она покачивалась и по одной причине и по другой.
   - Как я его? - с подчеркнутым самодовольством произнес шеф, плюхаясь в глубокое и удобное кресло для пациентов. Он был счастлив и горд и подчеркнутым своим самодовольством хотел сказать - вот мол, я не задаюсь!
   - А как я тебя поддержал? - Пьер Безухов скорчил гримасу, поправляя очки.
   - Нормально,- сказал шеф.- Я сразу стал злее. Ну, думаю, х тебе в рот, ж куриная!.. А здоровый бугай попался!
   ...Мне было ужасно приятно сидеть рядом с геройским своим шефом в амбулатории, сознавать, что "Писатель" рассекает чужие воды, что за бортом мигает редкими огнями чужая, вражеская земля.
   Когда в разговоре возникла пауза - с одной темой покончили, новую еще не нашли, шеф снял трубку и набрал номер:
   - Информация? Ирен? Говорит начальник медицинской службы доктор Ва-а-сюкевич! - он как-то по особому произнес свою фамилию, он выпендривался.- Как дела, Ирен? Тихо все? Нас не искали?.. Ага, хорошо. Если надо будет - мы у меня... Да, в каюте. Да, все. Все мужчины в смысле!
   Шеф выпендривался. Дежурила сегодня дентист, так ей выпало по графику, случись что-нибудь, он сама бы все сделала, или моментально бы разыскала нас. Поэтому звонить в информацию необходимости не было. А может быть, шефу просто нравилась Ирен и он искал способа ее вы. Или еще какую-то бабу из тех, что могли сейчас находиться в информации - там все бабы и там есть кого, в принципе, е. Взять хотя бы саму Ирен - вполне, вполне годится для е! И если она станет постоянной пассией моего горячо любимого шефа, то это, в общем-то, будет номер! Еще набубнит ему че-нибудь в ухо ночью насчет меня... хотя это очень маловероятно, потому что Ирен не такая. Ирен очень гордая и сочтет это ниже своего достоинства.
   - Пшли ко мне!- сказал шеф.
   Мы вышли, заперли дверь и пошли к нему.
   В коридоре, соединяющем амбулаторию с лестничной площадкой, на глаза нам попался какой-то немец в вечернем костюме. Он мельком окинул нас взглядом и свернул в боковой проход, а я почему-то, идя за шефом, продолжал думать об этом немце. Что-то меня поразило... Немец стоял перед глазами и не таял. Костюм? Да, вот именно, костюм. Меня поразил его костюм.
   Это был вечерний костюм. Мне не приходилось еще видеть людей, одетых в такие костюмы. Мне непонятно было само выражение - вечерний костюм. Костюм есть костюм, особенно если он по размеру. Он может быть новым или старым, но вот как это - вечерний? Наверное, это который поновее... Мне показалось, что немец сделал это нарочно. Для хохмы. Он специально так вырядился, чтобы схохмить. Мне даже неприличным показалось, что человек так может быть одет.
   Ну и чем же отличался этот костюм от всех тех, что мне приходилось до сих пор видеть?.. Вы понимаете, не было никаких таких очевидных отличий. Ни красной ленты через плечо, ни железных пуговиц, ни шитья - ничего такого не было. Это, в принципе, был то же самый костюм, что и у нас в магазинах продается. Но. Вот возьмем топорный табурет и тщательно выполненный стул. От импортного набора. Сидеть можно и на том, и на другом... Именно этим отличались Серегины дорогие часы от моей колбасной штамповки! На костюме не было ни складочки, ни пятнышка, ни потертости, ни пузырей на коленях. Каждый шов был выполнен точно, ни на миллиметр в сторону - и все это и создавало поразивший меня эффект.
   Ну хорошо, я теперь представляю что значит "вечерний костюм". Что же означает костюм "от известного портного"? Этого я не знаю до сих пор. А может быть, тот немец и был одет в вечерний костюм от известного портного? Не знаю. Но не мог же я, два раза обмотанный Серегиным белым поясом, в страшной рубашке с чужого плеча, подойти и спросить? А если бы я сам был одет в вечерний костюм, мне бы и спрашивать не было нужно.
   
   
   У себя шеф извлек из "ЗИЛа" непочатую "Морду"  и мы снова сели за стол.
   О чем-то болтали и что-то жевали. Потом было принято решение принести мою гитару.
   - Только не мозоль глаза,- сказал шеф.- Крысиными ходами неси!
   Крысиными ходами назывались служебные ходы, которыми члены экипажа могли перемещаться, не попадаясь на глаза туристам. Вообще-то комсостав имел право ходить путями, какими вздумается, но рекомендовалось все же не забывать о крысиных ходах. В этот же свой поход за гитарой мне особенно не следовало ходить в открытую - у меня было такое ощущение, будто "Писатель" попал в шторм. Меня кидало в разные стороны, и я придерживался за переборки.
   Придя в свою каюту, прибранную днем, я сел на диван, чтобы перевести дух и вдруг увидел рядом какого-то незнакомого человека. Я вздрогнул, но тут же сообразил, что это я сам и есть - в зеркале. Оно было укреплено на переборке. Чужое лицо, висящая безрукавка с погонами (потертыми, мне их Серж подарил), дурацкий белый пояс - я был здорово пьян... Вообще-то мне не следовало возвращаться к шефу, мне нужно было рухнуть в постель, или хотя бы на диван, не раздеваясь, и даже не выключая свет, и отрубиться. Это было бы самым разумным, что я в этой ситуации мог бы предпринять.  Но я обещал, значит, надо идти.
   Я встал, извлек из шкафа (кажется, его называют рундук) гитару и тронулся в путь крысиными переходами, придерживаясь за переборки и перила, спотыкаясь на трапах. Как хорошо, что я никого не встретил на своем пути! Меня никто не видел, ребята! Мне очень крупно повезло!
   - Господа офицеры!- голосом поручика Р-ржевского заявил я, вваливаясь к шефу,- играйте сами!
   После чего я положил им на диван инструмент, коротко кивнул, прочно держась за косяк, и хотел было покинуть помещение, но меня сцапали и заставили принять внутрь еще. На посошок. Это была уже убойная доза.
   Имея ее в желудке, я тронулся в обратный путь. Она всосалась и вокруг меня стали крутиться и качаться крысиные ходы. Потом я, на каком-то трапе, переключился на автопилот и пришел в себя уже утром, в своей, слава богу, каюте. И в своей постели. И я был раздет и штаны, рубашка лежали на диване и даже не кое-как, а были сложены, хоть и криво. Башмаки валялись на полу. То есть я не полез в постель в башмаках. А что самое приятное - дверь в каюту оказалась заперта изнутри. Следовательно, я сам ее запер, своею собственной рукой. Все это позволяло надеяться, что никаких приключений на мою долю на обратном пути не выпало. Я не пошел в бар искать немецкую блонду и звать ее по. Я не пошел к Людке устраивать диспут на тему взаимоотношений порядочного мужчины и блудливой женщины (потому что в этом случае она бы сейчас лежала рядом со мной). Я не вылез из крысиного хода перед бюро информации и не стал просить прощения у Ирен. Я вообще ничего такого не учинил! У меня, оказывается, крепкий и здоровый организм. Автоматика довела меня до дома, раздела, уложила, заперла и отключила.
   Жуть! А ведь я мог проснуться в чужой каюте, и рядом бы кто-то был. Вообще могло произойти все, что угодно. Залез бы на мачту и проснулся бы уже там. Или... или... Господи, ну зачем я так нажрался?
   
   
   
   Голова болела сверхъестественно. Я с трудом встал, подполз к иллюминатору, стараясь на глядеть в зеркало - противно было. Краем глаза я все же видел ту образину!.. Я отвернул тугие барашки и в каюту ворвался свежий забортный воздух. Влажный, смешанный с плеском и шумом бегущей за бортом воды. Я высунул голову наружу - от моего иллюминатора до воды примерно два метра, но сейчас волны подбирались совсем близко, казалось, я могу достать их рукой, и это было так дико!.. По обе стороны от меня уходила вдаль черная стена - борт "Писателя". Надо мной, я посмотрел вверх, черная стена будто сливалась с небом, подобно стене высотного дома, если подойти к нему вплотную. А подо мной, совсем рядом, под  моей высунутой из сплошной стены, трещавшей головой, волновалась, убегая к корме, вода. Временами она ухала вниз, обнажая зеленую от водорослей подводную часть борта и тогда казалось, что до воды недосягаемо далеко, но потом вода вскидывалась вверх, угрожая захлестнуть иллюминатор. И тогда становилось страшно. И велика была скорость, с какой вода проносилась мимо меня. Вода неслась как горная река. "Писатель" летел вперед. Зрелище захватило меня, несмотря на то, что в желудке моем было со вчерашнего дня намешано черт знает что. А на душе у меня лежало такое гадостное чувство, что трудно даже было понять к чему оно конкретно относится.
   Я втянул голову в каюту и в плечи и съежился. Потом я надел на голову теплую вязаную шапочку из красного мохера - болиголовку, и вернулся в постель. Было время завтрака, но о каком завтраке могла идти речь?!! Впрочем, до завтрака еще целый час - кажется, должны были перевести часы... или нет? Не помню. Сколько сейчас времени? К черту! Все равно я сейчас при смерти. Я буду лежать, пока не приду в себя. Или помру…
   Вот - кара мне за то, что я не сочувствовал перебравшей Людке и рычал на нее и все остальное.
   Надо что-то делать. Надо промыть желудок. Эх, вчера бы его промыть! Был бы сейчас как огурчик... Вчера я был слишком пьян для промываний. Интересно, меня кто-нибудь видел? Господи, и как же это я так набрался...
   Я встал, дополз до раковины и принялся промывать желудок. Полегчало сразу, но не настолько, чтобы я мог покинуть каюту. Я опять улегся и перестал двигаться, прислушиваясь только к тому, что творилось у меня в голове и вообще внутри.
   Всё! Пьянству бой! Хватит. Боже, как я вчера добрался до дому?..
   Через некоторое время я все же поднялся, заварил чай и принялся пить его без сахара, сидя в кресле. Ноги при этом я подобрал под себя. Потом я заставил себя пойти в туалет. Вернувшись, я побрился, переоделся и побрел, осторожно ступая, на работу.
   
   - Господа офицеры! - встретил меня Серж, - играйте сами!
   - Что? - спросил я. Я ничего не понял.
   - Господа офицеры! - засмеялся шеф,- Играйте сами! И гитару об диван!
   И тут я вспомнил. Господи, еще и это...  Но поразмыслив, я утешился - а что, неплохо сказано!
   Потом меня стала занимать другая мысль - почему у них такой цветущий вид? Промыли перед сном желудки? Ой, вряд ли! Просто переварили! Совершенно по ним незаметно, что они вчера пили. А я еле на ногах стою. Здоровые они  просто. Пьем одинаково, и та же самая доза ударяет по моим 58 килограммам, и по Серегиному центнеру с лих, и  по шефу, который потянет никак не менее 90 кг! Храбрые какие!..
   - Как тут у нас? - спросил я. - Тихо?
   - Тихо,- ответил Серж. Одна только бабка с головной болью приходила. И все.
   - А-а,- сказал я.
   - Они еще пару дней появляться не будут, пока не освоятся,- объяснил Серж.
   - Ну, тогда я, пожалуй, пойду?- повернулся я к шефу.- Мне что-то не по себе.
   - Идите, доктор, идите,- шеф меня не держал.- Но вечером вы должны быть в форме.
   - А что такое? - насторожился я.
   - Намечается вечер случки. Так что будь готов.
   Это означало, что после ужина в музыкальном салоне состоится совместный вечер отдыха экипажа и туристов. Такие мероприятия и получили название - вечер случки.
   - Ага,- сказал я. - Ясно.
   Вернувшись к себе, я лег и, слегка покачиваясь в такт качке от одного бортика кровати к другому, молча мучался до тех пор, пока в мою каюту не ворвался с грохотом через иллюминатор гребень волны. Словно ведер пять воды влили! Сквозь иллюминатор, как через здоровенную трубу секунды три летел под напором толстый белый жгут смешанной с воздухом воды... Я подскочил, забыл про голову, и бросился закручивать барашки, пока еще одна не ворвалась. А после этого я долго ползал по палубе с тряпкой, собирая перекатывающуюся воду. И выжимал тряпку в раковину. Качка усилилась - в задраенный иллюминатор время от времени били волны - не брызги налипали, а сплошная вода наваливалась! Потом вода обваливалась вниз, и долгое время было чисто, пока мы не врезались в волну покрупнее - тогда все повторялось. Но ворваться ко мне волны уже не могли, они только просачивались жиденькими мутными струйками, которые стекали в специально устроенный пластмассовый стаканчик. Устранить эти струйки я так и не смог, как ни затягивал барашки - сгнила от времени уплотнительная прокладка.
   Я сидел рядом с иллюминатором, на диване и наблюдал за волнами. Мне пришло в голову, что если волна попадется очень уж большая, то может вылететь стекло и тогда фуганет такая струя, что достанет до  двери! И воды у меня моментально станет по пояс. Еще одна такая волна - и в полный рост. И как я буду все это вычерпывать?.. На случай выдавливания стекла имелась стальная заглушка. Я опустил ее и закрутил барашки - сразу же сделалось темно. Но заглушка легла неплотно - палец пролазил в щель. Ка-а-азлы! Судостроители называются! Я помучился, но так и не избавился от этой щели. Хусим! Если прижмет, сделаю прокладку из казенного одеяла - и пц!
   Я поднял заглушку, закрепил ее и отвалился от иллюминатора. Я вымыл руки и снова улегся, и никто меня не беспокоил. Голова, словно опомнившись, заболела с новой силой. Ити-о-мать!.. И только под самый вечер я почувствовал себя приемлемо - голова уже не трещала и не разламывалась. Я поднялся, попил чаю, сходил на ужин в кают-компанию. Вернувшись, я стал готовиться к вечеру случки.
   Я побрился еще один раз. Потом пошел в душевую и принял душ - мне сразу сделалось легче. Надо было раньше сходить - я стоял под горячей струей, и она словно вымывала из меня остатки перегоревшего алкоголя, отравлявшие мой организм. Я там долго стоял.
   Потом я чистил и гладил брюки и куртку свою форменную и прицепил к ней погоны, сняв их с безрукавки. В безрукавке не полагалось идти на вечер, да я бы и сам не пошел.
   Курточка эта была так себе - средней поганости. Впору на плечах, но свисающая на животе - одесским портным в голову не могло прийти, что на флоте иногда еще попадаются моряки без брюха! К этой куртке полагались черные брюки, белая рубашка и черный галстук. Все это у меня было.
   Из зеркала на меня с некоторым вызовом глядел почти совсем уже оправившийся от пьянки молодой человек, слегка смахивающий на огородное пугало, но только с погонами (потертыми и пожеванными, сменившими на своем веку не одного владельца), и с интеллигентным лицом. "Суки, - подумал я в этом месте.- Красавец! Вы должны с утра занимать очередь перед дверью моей каюты, чтобы со мной пое. А вы что делаете? Ни одна ведь не стоит! Одна только Людка нашлась, да и с той пришлось поругаться. А спать мне теперь с кем? Человек пропадает, мать вашу е, а они и в ус не дуют! Б бессовестные..." Тот, в зеркале, невесело улыбнулся. Все же вчера мне изрядно досталось. Флотское гостеприимство - ну как они могли отпустить меня без посошка? "Плевать! - решил я, разглядывая свое еще не совсем нормальное лицо.- Сойдет!" После этого я пошел в музыкальный салон.
   
   
   Это большое, самое большое на судне помещение, расположенное в носовой части, шириной от борта и до борта, уставленное привинченными столиками (стулья же передвигаются свободно, их привинчивать не стали) с танцевальной площадкой посередине и с небольшой эстрадой для оркестра. С другой стороны зала, напротив оркестра, располагался бар. Еще здесь были всякие декорации под древесину, оригинальные, с выпендрежем, светильники, и живая зелень в надежно укрепленных горшках.
   Почти все места были уже заняты, но меня приютил за своим маленьким, на двоих, столиком Юрик, пассажирский помощник. Это был примерно моего возраста парень, недавно закончивший водный институт. Мы еще не были с ним приятелями, но приятельские отношения обещали наладиться - нас тянуло друг к другу.
   - Привет, док,- сказал он,- садись.
   - Спасибо,- сказал я и сел.- А ты чего один?
   - Да так... не все же быть в коллективе...
   - А-а,- вежливо сказал я и принялся искать взглядом своих. Нашел. Они сидели всей службой - шеф, Серж, дентист и фельдшер. Только меня не хватало. Все при погонах, в приличных форменных костюмах, особенно выделялся в своей белой форме Серж; мне показалось даже, что его форма наступает на пятки вечернему костюму. Все места за их столиком были заняты - так что меня нельзя было упрекнуть в отрыве от коллектива.
   - Ничего толпа собралась, а? - сказал Юрик.
   - Да, действительно, - я кивнул.
   Немцы сидели вперемешку с экипажем, одеты были и те, и другие примерно одинаково (немцы лучше), во все вражеское, только комсостав был одет по форме. Что интересно, если сидящие за столиком были обращены ко мне спиной, я все равно мог отличить где чья спина - советская или немецкая. Черт его знает, одежды ли причиной, или неуловимо-национальная манера держаться, но на каждом человеке было написано свой он или чужой. Даже на спине это было написано.
   - Подошел к  нашему столику официант из бара, 18-летний хлопец с Одессы -бабочка, лоск, манеры, - поставил бокалы, открыл пепси-колу Новороссийского разлива. Это было бесплатно - угощала администрация парохода.
   - Может, еще чего желаете? - спросил официант.
   - Джин с тоником,- тут же ответил пассажирский.
   Официант кивнул и отошел.
   - У тебя что, счет в баре?- не собираясь скрывать зависти, спросил я.
   - Нет, я же не старший...
   - ?
   - Для него это раз плюнуть,- сказал пассажирский.- А сделать приятное двум офицерам всегда полезно. Вдруг он прибежит к тебе завтра с трипаком? Или ко мне тоже какая-то причина найдется.
   - Конечно,- сказал я.
   Мне трудно было к этому привыкнуть.  Неловко как-то, мелочь, но ведь все равно ты кому-то чем-то обязан. Вроде бы и не виноват ты, так принято, все так делают, но все же ты чем-то кому-то обязан.
   Джин с тоником - вещь приятная. Особенно после вчерашней попойки. Мне совсем полегчало. Сидишь, попиваешь, пьянеть не пьянеешь, но легкий туман ощущается. Приятно. Правда, потом может появиться желание выпить как следует - для усиления тумана.- Чего мы ждем?- спросил я, до половины опорожнив свой стакан.
   - Капитана. Как он придет - вечер считается открытым.
   ...Когда появился капитан со свитой - старпом, стармех и помполит, раздались аплодисменты. Капитан уселся за свой капитанский столик, пригласив садиться офицеров - мы ведь все встали, едва он вошел! И вечер начался.
   На середину танцплощадки вышел, волоча за собой длинный микрофонный шнур, Вилли, наш переводчик. Настоящее его имя было Виктор, но к нему приклеилось это немецкое Вилли и даже в Одессе не отлипало. Он даже когда умрет, все равно останется Вилли и ребята так и скажут - надо бы к Вилли на могилку сходить, помянуть... Вилли было лет 27. Он улыбался так, будто видеть собравшуюся публику было для него верхом блаженства. Еще ни разу и ни у кого я такой улыбки не видел. Вот если сейчас спросить у Вилли - не желает ли он вы интересную бабу, так Вилли ответит, что идите вы, дескать, ребята, со своей бабой на х и е ее сами, а я и так уже ловлю максимальный кайф и просьба мне в этом не мешать.
   Не переставая улыбаться, Вилли начал?
   - Meine dame und Herrn!..
   Это означало - горячо любимые дамы и господа! Дальше Вилли как понес! - и я перестал его понимать. Речь от нас им. Потом от них к нам. Потом перевод. Наилучшие пожелания. Аплодисменты. Как будто и не убивали мы с ними друг друга толпами, и не сжигали города - да не было всего этого! Аплодисменты!
   Потом был концерт художественной самодеятельности нашего парохода. Ничего особенного. После всего были танцы под аккомпанемент судового оркестра. Играли ребята неплохо. Под Запад. Особенно мне понравилась Рита, Маргарита, или Маргрет - она играла на маракасах и вообще выполняла не совсем понятные функции в оркестре. Нельзя сказать, что она была красавицей, она была толстенькой, плотненькой и упитанной. Но дергалась она в так музыке с таким энтузиазмом, как если бы лежала в постели и с кем-то интенсивно е. Я подумал о том, какова должны быть сейчас ее п? По всей вероятности, она у нее влажная, скользкая и слегка приоткрытая - чтобы легче было вставить. Потому что Маргрет представляла себе, что член ей как раз и вставили, и она на этом члене и дергалась - именно те самые у нее были движения. Мне очень захотелось вместе мысленного ее перца подставить свой собственный. Чтобы она вот-таким вот способом покаталась на моем. Танец, ребята, любой танец, это по сути своей занятие любовью, только замаскированное.  Исключая разве что военные танцы - там замаскированнное убийство. Венера и Марс.
   ...Вначале экипаж танцевал вместе с туристами. Но потом сказалась разница в возрасте - экипаж был из молодежи, а туристы из пожилых.  И через некоторое время  немцы тоже покинули музсалон. (Или запрезирали нас?) Короче, экипаж развлекался один и только кое-где в его среду были вкраплены отдельные немцы и немки.
    Капитан с сопровождающими его лицами тоже ушел.
   - Вон смотри,- сказал пассажирский,- Бригитта. Со СТАФА. Профессиональная б. СТАФ - это так, видимость. Основная работа по ночам. Дает за деньги. Я ее по нескольким рейсам знаю.
   Бригитта была молодой, рослой и красивой немкой. Вылитая положительная героиня какого-нибудь фильма. Мне очень хотелось бы ее вы. Она б? Вернее, не б, а шлюха. Это разные вещи - вот моя Людка была б, она е ради удовольствия и денег не брала. Она е по симпатии и могла привязаться к тому, кто ее вы и не хотела расставаться. Шлюха же - совсем другое. Она е за деньги, ни к кому не привязывается, п для нее как кувалда для слесаря - орудие труда. Подходишь к ней, договариваешься, она приходит к тебе, ты ее е и отдаешь ей оговоренную сумму. Если пожелаешь вы еще раз - снова платишь. Так вот: Бригитта шлюха? Меня это почему-то обидело. Мне хотелось, чтобы это было неправдой.
   - А вон негритоска, видишь? У стойки. Тоже б. Вернее, шлюха.
   У стойки бара стояла невысокая молодая негритянка, красивая, губы и нос не сплющены, хорошо сложена, и фигура у нее, и сиськи. Вот какое мне дело - меня тоже обидело, что она шлюха. Мне хотелось, чтобы у нее была постоянная симпатия и чтобы она только с этой симпатией бы и е. Ну вот не псих ли я? Какого хрена тогда ей таскаться по пароходам?.. Она таскалась потому, что это была ее работа. К ней подходили, приглашали, она называла сумму, являлась куда сказано, ее е, платили и она уходила. Ждать нового заказа. И вот этим вот своим занятием она меня обидела. Но Бригитта обидела меня больше - белая женщина!
   Рядом с негритоской стоял и беседовал с нею о чем-то какой-то желтый - то ли кореец, то ли японец, то ли кто-то там еще.
   - Въетнамец,- сказал Юрик.- Сам не могу понять - на кой ему черт наш пароход, битком набитый белыми?
   - Вот он к негритоске и пристраивается.
   - Пфуй,- сказал Юра.- Он считает себя неизмеримо выше ее. Он вряд ли доверит ей пососать свой х. Не говоря уже о том, чтоб засунуть его ей в ее черную низкосортную п. Пожалуй, он согласился бы оказать такую честь Бригитте. Но та заломит с него втридорога, а может быть и совсем не даст, потому что тогда другие немцы перестанут ее е. И вообще о ней может пойти дурная слава и ее перестанут брать на пароходы. Если она ему и даст, то только в глубокой тайне. И все равно будет его презирать и считать его недочеловеком. Он ее е, а она холодно на него смотрит и считает недочеловеком. А он недочеловеком считает ее. Сложные могут быть у них отношения.
   - Нас он тоже считает недочеловеками,- сказал я.
   - Ну разумеется! - подтвердил пассажирский.- Белые для него - низшая раса.
   - Вот скотина!
   Меня это тоже обидело. Что кто-то имеет наглость считать белых низшей расой. Я никак не мог согласиться с тем, что белые - низшая раса. Я сам был белым! Я подумал о том, чтобы быть белым приятно. Я посмотрел на свою руку - белая... У меня все белое!
   А вечер случки продолжался.
   Я почему-то не люблю массовые вечера.
   Я не умею танцевать и просто завидую тем, кто танцует легко и свободно. Ну, может, и еще есть у меня какие-то причины, но сборища мне не нравятся. Запутано немного здесь. Ведь нравится же мне смотреть, как танцуют другие. Блонда в кормовом баре, например, которую я так и не вы и не вы никогда. Или как Маргрет танцует мне нравилось... Блонда и Маргрет танцевали по разному. Маргрет просто стоя резалась с партнером, невидимым только. А Блонда о чем-то с вами разговаривала. (Но от этого вы ее хотелось ничуть не меньше, чем Маргрет.)
   Бывает и так, что смотреть на танцующих мне противно. Сейчас тоже сколько угодно было девок, на которых мне смотреть не хотелось - они прыгали, а мне их не хотелось. Вот отплясывают кикиморы из пассажирской службы - никакого чувства собственного достоинства. И не е они - вытворяют х его знает что. Такая даже и в твоей собственной каюте будет не е с тобой, а вытворять х его знает что. Она будет биться за свою честь и кричать "мемадо"! В конец-концов ты ее, конечно, врежешь, но это будет все равно, что с удовольствием отпи какого-нибудь подонка! Получай, сука!.. Совсем другие чувства... А были и другие девочки, из экипажа, на которых мне приятно было смотреть. Ну да, естественно - среди них и моя бывшая. Красивая, б! Она танцевала ко мне спиной, и я мог спокойно на нее смотреть, не боясь, что она это заметит. У нее спина была красивая. Вообще весь вид сзади. И одета она была ничуть не хуже Блонды. На моей бывшей было длинное, до  пят, вечернее платье из какого-то бархатного материала. Оно ей шло. Блин, ужасно хотелось задрать на ней это платье, добраться до ее п… Вот же сука, что с человеком делает! Чувствует, стерьва, что я на нее смотрю. И что раскаиваюсь.
   Моя грешница танцевала совсем иначе, чем Блонда или Маргрет. Она не е. Она мне говорила - смотри, смотри, гад!  Я знаю, что ты на меня смотришь. Ну что, плохая девка, да? И ты мог такую прогнать? На что ты рассчитываешь? Кем ты собираешься ее заменить? Что, много таких, которыми можно заменить, да? Ну так подойди же ко мне, подонок, и потанцуй со мной. Я ведь не стану крутить носом! Я забуду, как ты меня выставил, как ты меня обидел и унизил. А потом мы с тобой уйдем, и ты получишь именно то, что тебе так хочется получить! Запросто! И без проблем! Чего же тебе еще?
   Вот стерьва!
   Да, еще она мне говорила, что она ни с кем не е за деньги. Что она - не шлюха. И это правда. Она была кем угодно, только не шлюхой.
   - Есть на что посмотреть? - отвлек меня пассажирский.
   - А? Да,- сказал я.- Ты прав. Есть на что посмотреть.
   - Группой держатся,- сказал пассажирский.
   Действительно, рядом с моей бывшей танцевали еще несколько привлекательных молодых женщин - девственниц-то там заведомо не было! Это все были женщины! И все они мне нравились, и на всех на них, вместе с Людкой, я поглядывал, с момента как попал на «Писатель», и каждую из них боялся, потому что очень хотел вы. Боялся влюбиться и попасть в зависимость. И вот - одна из них мне таки дала, легко, честно и просто,  а я ее по собственной своей воле выгнал. И она после этого вернулась к своим, вернулась к этим женщинам. Они держались группой. Если бы я ее не выгнал, то она сейчас танцевала бы с не с ними, а со мной. Или я бы был с ними.
   - Интересно,- сказал я.
   - Это самые те девочки,- сказал пассажирский. - Сливки. Перепробовали весь пароход. В рот берут.
   - И теперь они без мужиков?- спросил я равнодушным голосом.- Побросали их мужики?
   - Н-нет,- пожал плечами пассажирский.- Спать им есть с кем... Вон та у меня была,- он кивнул на мою бывшую...
   Во. Значит, она брала у него в рот. Вот че мне теперь делать?
   Лично я так не делаю. Ни один мужик не сможет вам сказать, что я показал ему девочку, с которой у меня что-то было. Я не показываю, не называю, не рассказываю. Я держу это в тайне. И мне неприятно, когда на своих девочек показывают другие. Мне кажется, что это нехорошо. Я чего-то тут не понимаю.
   Как мне было отнестись к пассажирскому? Ведь он наверняка знал, что Людка была у меня. И поставил в известность, что она и у него была... Существует, конечно, рекомендация бить в таких случаях морду или хотя бы выплескивать в нее джин с тоником. Но я под этой рекомендацией свою подпись не ставил. Это глупо. Все равно, что затыкать рот каждому встречному матерщщиннику. Бесполезно. И опасно, потому что всех их не перепи. Ну, отпи ты одного или двоих, а потом неминуемо отпи тебя. Слишком неравны силы.
   - Давно? - спросил я тоном праздного любопытства. Вариантов было несколько. Он вы ее после того, как я прогнал. Он вы ее до того, как она дала мне. Он вы ее в то самое время, когда ее е и я.
   - Перед началом этого рейса.
   Так-так! Дала она мне уже в рейсе. А перед началом рейса я на нее просто смотрел, хотел и боялся. Мы друг друга уже видели, но никаких отношений не имели. Отношения у нас появились мгновенно, без прелюдии, за один вечер. А до этого вечера она с кем хотела, с тем и е.
   - Пришла она ко мне,- продолжал пассажирский,- посидели немного, говорить не о чем, я спрашиваю - в рот хочешь? Она говорит - хочу. Даже свет тушить не стали. Сама расстегнула, достала и взяла.
   Фи, что за удовольствие! Хотя бы после бани, а то просто так...
   - Ну как?- спрашиваю. - Понравилось?
   - Ничего,- говорит,- нормально. Улыбается, рот в сперме... Потом вытерлась.
   Врал он или не врал? Если не врал, то зачем он был ей нужен? Ну вот что ей было за удовольствие? Мы с ней в рот не делали, у нас не было потребности, нам и так хватало - штатно! А вдруг он не врал? Вдруг так все и было? Почему нет? Она что, не видела к кому пришла?
   А впрочем, черт их разберет. Я ее прогнал и х с нею. Не мой. И вообще - какое мне дело? Пусть берет что хочет, у кого хочет и куда хочет! Пусть в анус дает! При чем здесь я?! Ну вот при чем здесь я?!! Пусть ее е втроем - один в анус, другой в п, третий в рот. Еще несколько х могут пристроиться - кто между сиськами, кто подмышками! Но я-то тут при чем? Ну, у меня с ней тоже было, но х с того?
   - А вот эта,- пассажирский кивнул на другую девочку из той же группы,- кажется, с твоим шефом спит.
   Кажется! Еще не уверены, но уже знают. Значит, про меня с Людкой он точно знал!
   - В светлом платье.
   Мы смотрели на эту девочку.
   Мне было наплевать кто спит с моим шефом. Меня интересовало -  знает ли Юрик с кем недавно спала Люда? Это меня интересовало гораздо больше, чем то, с кем спит мой обожаемый шеф... Да х я выпендриваюсь? Ясное дело, Юрик знает. Ну и х с ним. Что мне теперь делать? Простая душа, он не обидеть меня хочет, а открыть глаза. Значит, можно не сомневаться, что у него с ней именно так все и было. И рот в сперме тоже. И так спокойно и естественно, и свет не тушили. И душ не принимали. Ладно... в конце концов, я могу просто не понять намека.  Ладно, х с ней.
   - Такая тощая? - спросил я, глядя на б, с которой, кажется, спал мой  шеф. Я просто не мог представить ее спаривающуюся с нашим бугайчиком.- Он же ее раздавит.
   - Баба,- сказал мне на это пассажирский,- это тоже самое, что клещ. Клеща не раздавишь. И бабу не раздавишь тоже. Они на это рассчитаны. Я клеща один раз поймал и давил плоскогубцами - ни х-я! Не давится. Тогда я распилил его надвое ножом. И то с трудом.
   - Прочные они, с-суки,- согласился я.- А ты чего не танцуешь?
   - Не тянет,- он подумал и пожал плечами.- Давай лучше пива выпьем.
   - Вы просто миллионер, поручик! - сказал я высокопарно.
   - Знаешь, сколько ябриков я получаю в месяц? - оживился он.
   Если точнее, то он сказая ***брики, а не ябрики. Но в моем бессмертном романе и так много всяких ХУ,  так что пусть хоть здесь-то не будет. Ябрики - это иностранная валюта. Ябриками могут быть любые деньги, в том числе доллары, марки, и инвалютные рубли. А также песеты, кроны, динары, пиастры, и даже тугрики. Но никогда совдензнак внутреннего обращения не называют ябриком. Он не достоин такого названия, он не валюта.
   - В месяц я получаю,- продолжал он,- тридцать ябриков, так что из нас двоих, док, миллионер скорее ты.
   - Но у тебя блат!- возразил я.
   - Вот тут ты прав.
   Нам принесли настоящее вражеское пиво в маленьких бутылках с броскими этикетками. Принесли чистые стаканы. Высокие, из тонкого стекла...
   Да, мы сближались. Но в глубине души я испытывал к Юре нехорошее чувство. Я испытывал его еще до того, как мы очутились за этим столиком, и я узнал, что моя бывшая запросто так, под настроение взяла у него  в рот. Недоверие я к нему испытывал, что ли... Или я предчувствовал, что он может показать приятелю на женщину, с которой она спал. Вернее, какое там спал! Он же не сказал, что оставил ее на ночь и , штатно, как положено. Он сказал только, что она взяла у него в рот и что губы у нее были в сперме. Но все равно мы сближались, несмотря на мое нехорошее чувство. Меня к нему все равно тянуло. Или это его тянуло ко мне?... Мне казалось, что из нас двоих лидер скорее я, чем он.
   
   Наскучив сидеть в музсалоне, мы пошли к внутреннему бассейну и принялись играть там в шахматы. Это были огромные шахматы, пешка величиной с водочную бутылку. Они были грубо выполнены из дерева - топорная славянская работа. Из сосны. И покрашены кисточкой. А роль доски выполнял невысокий стол. Он тоже был покрашен кисточкой. Ну вот че бы нам не завести порядочные шахматы? Можно было бы чуть дороже брать за билеты. А эти шахматы сбивали нам цену.
   Партнер мой играл неуверенно и я, будучи поначалу напряжен, вскоре расслабился и, не задумываясь, лез во всякие авантюры, будучи уверен, что все равно выпутаюсь.  А если и не выпутаюсь - так надо же и человеку доставить удовольствие! И действительно, когда ему удавалось выиграть, пассажирский радовался так, что на него приятно было смотреть. Честное слово, я совершенно не злился, хотя проигрыш меня обычно огорчает - иногда так сильно, что некоторое время не хочется жить.
   Мы сыграли много партий. А когда надоело, пошли ко мне и занялись чаепитием. Чай сыпался в холодную воду, потом туда опускался маленький электрокипятильник и вода нагревалась до тех пор, пока из чая не выступала легкая пена; кипятить чай нельзя, ни в коем случае - получается бурда. После нагревания кипятильник извлекается из воды и разбухшие чаинки медленно опускаются на дно. Когда они опустятся все, чай можно пить. Это неторопливое, почти ритуальное занятие, за которым можно спокойно болтать о всякой всячине.
   - Приятно было,- сказал пассажирский,- прийти к домовитому Козлевичу, попить чаю, покалякать о том, о сем...
   - И не говорите, Михаил Самуэлевич,- подхватил я.
   - Хороший город Черноморск,- вздохнул Паниковский.
   - Кефир,- с удовольствием сказал я,- хорошо помогает от сердца.
   - Пилите, Шура, пилите,- пассажирский прихлебывал чай.
   - А вы уверены, что они золотые? - на полном серьезе, как и полагается, спросил я.
   - А какими же, по вашему, они могут быть? - удивился поручик.
   - Это великая книга,- сказал я.
   - А Черноморск - великий город.
   - А вы знаете, имеются сведения, что Черноморск скоро будет объявлен вольным городом...
   Ах,  какая это была прекрасная тема для ночного чаепития - Остап, Паниковский, Балаганов, Адам Казимирович и невезучие ксендзы. Когда кто-то, не то я, не то он, глянул на часы, было уже за три ночи!
   - Ого!- сказал он.- Ну, я пошел!
   Я пошел следом, проводить, потом мы пили пиво в его каюте, потом, наконец, я отправился домой.
   
   
   Добравшись до своего коридора, я нос к носу столкнулся с Ирен. Она топала куда-то в махровом длинном халате.
   - Что за вид, Ирен? - обрадовался я.
   - Только что сменилась,- она улыбнулась.- Приятно освежиться под душем.
   Действительно, волосы у нее были влажными.
   - А в вашем отсеке что, сломался?
   - Там кто-то сидит.
   - А-а... чаю хочешь?
   Мы смотрели друг другу в глаза. Ну какой, спрашивается, может быть чай в четыре часа утра? Тут уже и просто поспать некогда, а вы говорите - чай!
   - Сударь,- сказала мне Ирен,- благодарствую покорно. Но я уже пила у вас чай. Больше не хочется.
   - Ир,- сказал я,- ну разве плохо тогда было? Ну скажи мне честно?
   - Тогда было хорошо,- сказала она.- Вот только потом мне было очень плохо. Тебе-то что! Ты хоть понимаешь, что ты меня обидел?
   - Конечно, понимаю, я ж не тупой!
   - Ну вот. Понимаешь.
   - Ир, давай обсудим эту проблему не в коридоре. Идем ко мне и спокойно поговорим. Ведь нам есть о чем поговорить, не так ли?
   Она молчала и думала. Она могла бы повернуться и уйти, но она не уходила.
   - Вот видишь,- сказал я.- Ты не уходишь. Значит, есть о чем поговорить. Идем.
   - Ладно. Идем. Но я скорее тресну, чем что-то сейчас будет. Так и знай! Чтоб не кричал потом, что она надо мною издевалась и так далее! Только поговорить.
   - Ну конечно, Ирен! Только поговорить!
   Мы прошли несколько шагов и оказались у меня.
   - Дверь,- сказала, войдя ко мне, Ирен,- не запирай. Если ты запрешь дверь, я сейчас же повернусь и уйду. Тебе придется задерживать меня силой, а это уже будет называться...
   - Боже мой, Ирен, за кого ты меня принимаешь? Ты можешь в любой момент уйти - даже если дверь заперта. Повернешь ключ и выйдешь.
   Я включил свет. Ирка в воинственной позе стояла посреди каюты, готовая силой отстаивать свою честь, если бы я попытался на эту ее честь посягнуть. Глаза ее сверкали. Волосы ее были влажными, на ней был банный халат, а на ногах у нее были резиновые шлепанцы. Через плечо было перекинуто влажное махровое полотенце. Ирка была чистенькая, только что из душа. Под ее халатом было ее влажное, только что вымытое тело. И п там у нее была тоже. Мы стояли и смотрели друг на друга. Значит, мы пришли, чтобы поговорить.
   Я протянул руку к ключу, повернул его в замке, потом отошел от двери, так, чтобы не загораживать ей выход, и сел на кровать. Ирке ничто не мешало уйти.
   - Ты свинья,- сказала она мне.- Ты негодяй. Нельзя так обращаться с женщинами. Ты подонок. Знаешь за что?
   - Конечно, знаю. За то, что не пригласил тебя зайти еще раз. Ир, ну не злись, а... Меня ведь женщины тоже обижали. Наверное, чаще и больше чем тебя - мужчины.
   - Нет! - сказала она.- Таких негодяев как вы - еще поискать! Как я вас ненавижу! Всех!
   - Ир,- сказал я, - а я ненавижу женщин. Вы все ****и. Только одни ****и дают сразу, а другие ломаются. И те, которые ломаются, презирают тех, которые дают сразу. А мы все время перед вами унижаемся и просим, просим... Вы не стоите того, а мы все равно просим, просим... Ир, давай на время забудем о том, что мы друг друга ненавидим. Потом будем ненавидеть опять.
   - Подонок,- сказала она.- Но ведь ты все равно и на этот раз меня не пригласишь! Не пригласишь ведь?
   Бедняжка.
   - Ир,- сказал я,- но ведь за тебя все равно отомстят. Ведь отомстят же!
   - Я все знаю,- сказала она.- У тебя была эта ****ь из бара, эта потаскуха! Меня ты не пригласил, но ее ты приглашал!
   - Ир... Не заво...
   - Потом ты все-таки не выдержал и выставил ее и теперь тебе просто некого выебать, и потому ты согласен на меня, но меня ты все равно не пригласишь!
   И, вскипев, она ринулась отпирать дверь.  Когда она переступала через мои ноги, я поддел ее, она была легкой, и уронил себе на руки, и перевернулся вместе с ней на кровати таким образом, что она оказалась подо мной.
   - Пусти! - она рванулсь, но я был гораздо сильнее. Она подергалась некоторое время - вырывалась изо всех сил, по настоящему, если бы вырвалась, точно ушла бы. Но я был сильнее, и она не вырвалась, и перестала вырываться. Мы лежали лицом к лицу и нос к носу. Я поцеловал ее в губы - несильно, просто так.
   - Ир,- сказал я,- ясное дело, ты можешь уйти. Я с тебя сейчас слезу, и ты можешь уйти. Хочешь?
   Пока она думала, я раскрыл на ней халат и положил руку на ее мягкую сиську. Сиська была дряблая, как кисель. Потом я потрогал вторую сиську и поцеловал ее. Ирка хотела что-то сказать, но передумала и закрыла глаза. Она сдалась. Она была согласна, чтобы я е вы и при этом больше не пригласил. С паршивой овцы хоть шерсти клок - вот чем она руководствовалась.
   Я снял с нее полотенце, оно так и оставалось у нее через плечо, и кинул его на диван. Ирка тем временем стряхнула с ног резиновые шлепанцы, и ногами же скинула их с кровати. Я развязал узел на ее поясе, и раскрыл обе полы халата - вот грудная клетка с дряблыми сиськами, ниже ее дряблый живот, еще ниже волосы - там начинается п. Я погладил волосы рукой, погладил клитор - там было влажно, Ирка уже готова. У нее был крупный клитор, гораздо крупнее, чем у Людки, и он стоял. Я совсем немного с ним поигрался и Ирка застонала. Она стонала громко, не пытаясь как-то сдержаться или приглушить звук. Она уже не владела собой.  Я развел ее ноги в обе стороны, так чтобы между ними прошла ладонь и прикоснулся пальцами к п - там было мокро и горячо.
   - О-о-о-о,- застонала Ирка.
   С ней можно было делать все, что только придет в голову. Она бы не стала сопротивляться. Мне пришло в голову ясное дело что - посмотреть п.
   Я сместился вниз, развел ей ноги еще шире и стал эту п рассматривать. Дряблые половые губы, большие и бесформенные малые, пигментированные, щель зияет, внутренние стенки влагалища розовые и слегка разошлись,- вход в глубину женского тела.  Все это мокрое от смазки и еще есть какие-то крошки и хлопья. Че тянуть-то? Я раздвинул ее ноги так широко, как только было можно, согнув их еще в коленях, (Ирка начала дрожать и задыхаться) стащил с себя штаны, приставил х во входу... когда я разводил пальцами ее половые губы она уже знала, что сейчас, вот сейчас,.. и уже от одного этого ее выгибали судороги, а когда я вставил головку  между разведенных половых губ, Ирка издала какой-то нечленораздельный звук и страшно всем телом напряглась.
   - Вот тебе! - и я одним движением вогнал х на всю глубину и еще налег, желая вогнать его поглубже.
   - А-а-а-а!!! - закричала в полный голос Ирка с такой силой, как если бы я на полную глубину всадил в нее мясницкий нож... Хоть я и знал, что она кричит в момент е, но все равно меня ее вопль застал врасплох и напугал - а вдруг кто-то идет по коридору и подумает, что я тут убиваю человека? Я схватил подушку и закрыл Ирке лицо. После этого я вынул из нее х и снова всадил.
   - А-а-а-а!!!!!
   - Вот тебе, с-сука! Вот тебе!
   - А-а-а-а!!!! А-а-а-а!!!!
   Я вынимал и вонзал, стараясь как можно глубже и сильнее. А подо  мной извивалось, подмахивало, кричало и рычало женское тело и из п у него лилась смазка. По-моему, она кончала от каждого удара и не могла остановиться. Сколько ударов, столько оргазмов, слившихся в один затяжной, пульсирующий, рычащий и кричащий оргазм. Ни до ни после я не встречал такую женщину. Я даже не представляю как с такой можно е систематически. Кроме всего, нас непременно услышат, рано или поздно, и мы превратимся в живую легенду на пароходе. Под мою каюту специально будут ходить по ночам и дежурить, чтобы услышать как вопит под х Ирка. Она же не сможет сдерживаться.
   Она кричала и кричала. Я перестал думать о ней, стал думать о себе и через сколько-то там ударов кончил в глубину Иркиного тела - как-то даже не подумал, что от этого дети бывают и на какой стадии цикла сейчас женщина. После этого я упал на нее и замер. Ирка перестала кричать, постонала некоторое время и стихла и я убрал с нее подушку - чтобы не задохнулась. Иркино лицо было ужасно - она была бледна, глаза закрыты, рот стиснут, зубы оскалены... вообще зверское выражение лица. Что делает е с человеком! Потом все это прошло и она, очень глубоко и с облегчением вздохнув, открыла глаза. Это была Ирка, как обычно, насмешливая и ироничная.
   - Слезь с меня!
   Я слез. Все равно мне на ней делать было больше нечего.
   - Ну вот и все,- сказала она.- Доставила тебе удовольствие. И себе тоже. Одеяло тебе залила... Ничего, простирнешь.
   - Ир, неужели ты не можешь сдержаться?
   - Неужели ты думаешь, что если бы могла, то стала бы так кричать?
   - Странно. Ты же осознаешь, что происходит?
   - Ну и что? Между прочим, мне мешает, что меня глушат подушкой!
   - Ир, вся вахта сбежится! Ну нельзя же так! Мы ж не одни на пароходе!
   Она не ответила. Некоторое время мы лежали молча.
   - Дай мое полотенце, - сварливо приказала она.
   Я встал, подтянул штаны, взял с дивана полотенце и подал ей.
   - Не смотри на меня!
   Ладно. Чего уж там - я отвернулся. Ирка возилась на кровати - вытиралась.
   - Все, можешь повернуться.
   Она уже была в своем халате, перевязана поясом, полотенце сложено в руках, на ногах резинки.
   - Спасибо, молодой человек,- насмешливо сказала она. - Вы доставили мне ни с чем не сравнимое удовольствие.
   - Пожалуйста, Ирен,- сказал я.- И себе тоже.
   - Стыдно признаться, но я, кажется, не могу без этого обходиться. Хотя бы иногда.
   - Ир, да че тут стыдного? Я ведь тоже не могу...
   - Ну, я пошла.
   Я не стал ее задерживать. Она повернула в замке ключ.
   - А ну выгляни в коридор!
   Я подошел  к двери и выглянул:
   - Никого!
   Тогда она тоже  выглянула в коридор, вышла и закрыла за собой дверь. Не оборачиваясь. Она меня презирала. Она показывала мне, что попользовалась мной как вещью и что плевать ей далее на меня. Е предмет с х наготове... Бедная Ирен!.. Е глаз! Уже скоро шесть утра! Хоть немного надо поспать! Я разделся, разобрал постель (одеяло Ирка и в самом деле завафлила на совесть!), потушил свет, рухнул и отключился.
   
   
   
   В шесть утра заорал судовой динамик, я его не выключил. Но я продолжал спать, потому что время еще было. Потом я встал, умылся, побрился, - но вид у меня все равно был засношенный. Наверное, подумают, что я пьющий. Надо переходить на здоровый образ жизни. Ладно, хусим - вчера был вечер случки, верно? Официальный, законный вечер случки. Ну вот, в полном соответствии с уставом и я выгляжу как после вечера случки. Но я почти не пил и меня не тошнит. Я просто мало спал и по этой причине утомлен.
   В кают компании ко мне не приглядывались. Всем на меня было наплевать, потому что все, я так думаю, мало спали и были утомлены. Кое-кто на завтрак не пришел вообще.
   Из кают-компании я пошел в амбулаторию и принял дежурство.
   Вообще-то слово "принял" подразумевает, что кто-то тебе его сдал. На самом же деле никто мне ничего не сдавал, в амбулатории было пусто, а Серж, дежуривший передо мной, спокойно дрых в своей, вероятнее всего, каюте. Он даже на завтрак не явился. Я нацепил свой белый халат (он был великоват, не нов и сильно смахивал на мешок), уселся за стол, подпер голову рукой и стал думать о том, что скоро нужно будет идти на обед, потом будет большой перерыв, и я смогу упасть на кровать и хоть немного выспаться.  Потом  будет вечерний прием, потом ужин, потом я буду свободен, нужно только сообщать свои координаты и все перемещения в информацию, чтобы меня не вызывали по спикеру в случае чего. Потому что после этого кто-то непременно задается вопросом - а где шляется дежурный врач.
   Господи, до чего же скучно.  Все отсыпаются после случки.
   Хоть бы Людка пришла,- подумал я. Вернее, не подумал, а помечтал, потому что Людка была изгнана и прийти не могла. Это раньше она приходила, когда мы с ней только-только по. Иногда приходила, потому что я этого не поощрял. Она, ну, когда мы с ней уже пообщались, заскочила ко мне, вся сияющая и плюхнулась в кресло для посетителей. Я сидел тогда один, как и сейчас. Она была в голубой кофточке с широкими рукавами и в черной узкой юбке. Она смотрела на меня и улыбалась. Потом сделала капризное и недовольное лицо и швырнула на пол наш амбулаторный карандаш.
   - Люд,- сказал ей я, - не хулигань.
   Я встал с кресла и поднял карандаш, а она тогда с таким же капризным выражением лица взяла со стола и кинула на пол не то резинку, не то бумажку какую-то.
   - Людка, - рассердился я,- ну что это такое!
   - Меня ломает!
   - Что?
   - Хочу и буду! - сказала она. И после этого швырнула на пол что-то еще.
   Я рассердился на нее тогда. Сейчас бы я на нее не рассердился. Я стал вспоминать какая красивая была Людка. Какие у нее сиськи были и все остальное. И она не рычала зверем, а только негромко стонала и умеренно металась в постели. Бедняжка Ирен, мне ее жаль, но она такая некрасивая. С ней меня бы не доставали. Но некрасивая она. И под нашей каютой всегда дежурила бы вахта. И нарочно почаще ходили бы мимо, а потом бы рассказывали как док е переводчицу…
   - Можно войти,- в дверь постучали и я не сразу врубился - показалось, что Людка как раз и пришла. Я даже не успел решить как мне поступить, наверное, я бы ее простил... а впрочем нет. Но что гадать, если это была не она. Это была девочка-гоноройщица.
   - Да, заходи,- сказал я.
   - Я... ну, вы сказали пива выпить...  и  потом прийти.
   - Что? Ах да, в самом деле. А где твой парень?
   - Он на вахте. Он вечером придет.
   Мы смотрели друг другу в глаза. Какая она хорошенькая, однако. Она ничуть не хуже Людки. Может, даже лучше. Людка черненькая, а эта светленькая. И п у нее маленькая, чистенькая и аккуратненькая.
   - Ну хорошо,- сказал я.- Пойдем.
   Так, че мне надо? Предметные стекла, бактериологическая петля, спиртовка... Я все это собирал, а она стояла рядом и ждала. Потом я пропустил ее вперед и закрыл дверь. Мы прошли в нашу гинекологию, короче, обычная госпитальная каюта, но там кресло стояло гинекологическое.  Я отпер дверь, мы прошли и я ее запер. Так полагается, иначе кто-нибудь ворвется и увидит в кресле женщину в неприличной позе и она от этого смутится. Посторонние этого видеть не должны.
   Кресло было накрыто простыней. Я снял простыню и кинул ее на кровать. И повернулся к девочке. С ней что-то происходило. Она была частично красная, а частично бледная. Мы смотрели друг другу в глаза, и она вдруг глубоко вздохнула. Она не к врачу пришла, ребята, она пришла к мужчине. Изменщица коварная. Ей уже скучно было со своим парнем, который, кстати, не был ей верным парнем и даже заразил ее трипаком.
   - Снимай трусики,- сказал ей я.- Садись в кресло и разведи пошире ножки. Сейчас мы возьмем у тебя мазки.
   Она еще раз глубоко вздохнула, и нам почему-то стало легко. Она перестала волноваться и бояться меня. Я - тоже. Потому что до сего момента я точно таким же как она образом и волновался и боялся. Она подняла подол платья и я увидел, что трусики у нее белые и свежие. Она взялась за резинку, чтобы их снять.
   - Подожди,- сказал я.- Садись так, а трусы с тебя я сам сниму. Согласна?
   Она кивнула и села в кресло.
   Ну вот... С чего начнем?
   Я положил руку ей на грудь и пощупал сиську. Через платье. Потом вторую. Она сидела и смотрела на меня. Она не пошевельнулась и только глубоко вздохнула. Я положил ее на спину, на кресло, полусидя, она покорно легла. Ее платье расстегивалось на груди и я расстегнул его и развел края - ее сисечки были в лифчике. Вот одна сисечка, а вот вторая. Не расстегивая лифчик, я потянул его вверх и сисечки, упруго колыхнувшись, освободились. Их можно было ласкать, гладить и щупать. Можно было и поцеловать, но это было бы уже слишком.
   - Ты прелесть,- сказал я.- Какая жалость, что ты не свободна.
   Она только улыбнулась в ответ. Она ничего не сказала. К примеру, она могла сказать, что это не имеет значения, или что он ей надоел - нет. Она ничего не сказала. То есть она на самом деле была несвободна. Немножко с ней пошалить - здесь, сейчас, в этом кабинете, вот и все что можно было себе позволить.
   Она полулежала на кресле и ножки ее были прикрыты платьем. Я запустил туда руку и полез по ножке вверх. Гладкая, приятная и прохладная кожа. От девочки пахло свежим мылом - только что была в душе. Чистенькая.  Такие бедра симпатичные...
   Я гладил ей ножки, обе, иногда переходя на трусики, под которыми угадывались мягкие волосы. Можно было сделать все, что я хочу - она согласится. Я развел слегка ее ножки и гладил внутренние поверхности бедер. А что там поделывает? Вот здесь, за тканью, вход. Тот самый, в глубину ее тела. Сюда мальчики перчики свои вставляют... Девочка была возбуждена, ткань пропотела от скользкой жидкости. Я поддел пальцем край трусиков и залез туда -  сыро и скользко. Я ввел кончик пальца в девочкино влагалище и стал его ласкать. Девочка закрыла глаза и положила свою руку сверху на мою. Ей нравилось все это. Ее законный этим давно уже не занимался. Он ложился на нее, е, отваливался и засыпал. Они уже привыкли друг к другу и общение свелось к самому необходимому. Так бывает всегда. Мы с Людкой тоже уже начали друг к другу привыкать.  Не было новизны.
   Я отнял у девочки руку, чтобы задрать на ней платье. Когда я начал его задирать, она приподняла попку, чтобы мне было удобнее. Я задрал его так высоко, как только было можно - под шею. Она была вся видна - вот трусики, живот, ребрышки, сисечки, с которых стянут лифчик. Я развел ее ножки - трусики сильно пропотели напротив входа - там было влажное пятно.
   Девочка еще раз приподняла попку - когда я снимал с нее трусики. Потом я развел ее ножки - одну положил на левый ногодержатель, другую на правый. Взял ее за таз и немного потянул на себя - чтобы было видно удобнее. Вот - женская п. Какая прелесть! Волосы, губки, клитор... Я развел ее половые губы - вот вход во влагалище. Оно розовое. Все было влажным и скользким. Сейчас достать бы член, лечь на девочку, которая так удобно развела свои ножки, и вставить ей до упора. Ей- богу, вполне можно было так поступить. Она не стала бы звать на помощь. Она только этого и хотела. Но это было бы уже чересчур. Чревато всякими ужасами, типа зубила... Я ввел ей во влагалище пальцы, и стал массировать, одновременно поглаживая клитор.
   - Тебе приятно?
   - Да-а-а,- шепотом сказала она и закусила губы.
   Я хотел, чтобы она кончила. Но я ошибся. Она не захотела кончать таким способом. Ей было приятно, потому что она ждала, что сейчас в ее тело войдет член,- тогда бы она кончила. Но когда она поняла, что члена не будет, что ей предлагается кончить вот так, от руки,  она открыла глаза и села.
   - Не надо,- сказала она.- Я так не хочу.
   Она сидела, я стоял между ее разведенных ног и мы смотрели в глаза друг другу. Я погладил ее еще немножко и руку отнял.
   - Лен,- сказал я (ее звали Лена) - ты его бросишь?
   - А ты хочешь, чтобы я его бросила?
   Я не хотел, чтобы она его бросала. Я не хотел всего того, что неминуемо с этим связано. И потому я промолчал.
   Мы смотрели в глаза друг другу и я опасался, что она у меня сейчас попросит. Скажет что-то типа "вставь мне", или "а что, кроме пальцев у тебя ничего больше нет?" И тогда мне придется или ей отказать, или на самом деле ей вставить. Но она у меня не попросила. Она не сказала ни слова, но выражение ее лица неуловимо изменилось, и она откинулась на спину. Ее п по прежнему была передо мной и ничем не была прикрыта, но это уже не женщина была у мужчины, а больная на приеме у врача. Я снова потрогал ее половые губы и вход во влагалище - там  как бы сделалось сухо. Она не хотела больше.
   Насколько проще живется собачкам и кошечкам! Никаких тебе проблем! Раз нам дают, мы берем и радуемся! А у людей все совершенно не так. Мы, видите ли, знаем, что вот это добро, а это вот зло. Что в этом случае взять можно, а вот в этом взять уже нельзя. И вот находятся рядом звенящий от восторга х и радостно готовая принять его п... но х опускается, а п подсыхает и вам остается только зажечь спиртовку, взять  бактериологическую петлю и произвести забор материала для анализа. Эх... Может, зря я ее не вы.
   В мазках у девочки было чисто. Здоровая она оказалась. Да я об этом и без мазков знал… У ее кавалера, которому она не очень-то была нужна, и который ей самой не очень-то был нужен, в мазках тоже оказался порядок. И они оставались друг с другом весь этот рейс, и ничего не было слышно о них отрицательного - ни ссор, ни скандалов, ни измен, ни мордобоя. Е потихоньку друг с другом, а если чего-то другого им и хотелось, то они от этого воздерживались.
   Отпустив Леночку, я какое-то время повозился еще с микроскопом, а потом все убрал, вымыл руки, сел за стол и замер. Цапля может часами стоять на одной ноге и не шевелиться - я делал то же самое, только я сидел.
   Время на работе идет быстро - ты сидишь, а время идет. У тебя нет выбора, ты должен высидеть и потому ты не возмущаешься, как если бы крали твое личное время, не торопишься, сидишь себе и сидишь, а тебе за это дают совдензнаки и валюту, кормят тебя, иногда развлекают и катают по заграницам. Да, еще и женщины время от времени показывают тебе самое дорогое, что у них есть. То одна покажет, то другая...  Отчего бы не посидеть и не поскучать? Со мною бы многие с радостью поменялись, разве не так?
   А еще у тебя со временем вырабатывается род иммунитета, позволяющего тебе отсиживать время легко и безболезненно. Ты входишь в полусонное состояние, ускоряющее бег времени. Посидел вроде бы и недолго, ан бац - уже тебе обед. Посидел-посидел - бац! Пора идти на ужин!..
   Я уставился взглядом в одну точку и как бы оцепенел, физически ощущая как свистят, безо всякой угрозы, у виска мгновения. Как утекают минуты и как неспешно погружаются в небытие целые часы. И как уходят в вечность спрессованные из мгновений года. Делать мне было нечего. Я находился в нирване.
   
   Робкий стук в дверь вернул меня к бытию. Следом за стуком раздалось:
   - Darf ich herain? - и с неловкой улыбкой порог переступила старушка. Это была немецкая старушка. Она давно уже ни с кем не е, все грехи остались у нее в прошлом. Бедняжка... Она была седая, худая, похожая на учительницу на пенсии. Она была просто одета. Если вы думаете, что она чем-то отличалась от наших старушек, так вы очень сильно ошибаетесь.
   - Ja, bitte! - улыбнулся старушке я. - Was ist los? Nemen Sie bitte Plaz!
   - O, Sie sprechen deutch!- приятно изумилась старушка.
   - Yes!- брякнул я по-английски, потому что от непривычки в голове у меня образовался водоворот из оставшихся после школы и института немецких фраз, молдавских и отдельных английских выражений типа олл-райт, о'кей.- То есть ja! Оляке (это было уже по молдавски). Черт! Ja, ich spreche Deutch,- всплыла в памяти железная немецкая фраза.- Aber nicht fil und nicht richtich!
   Пока я барахтался в лингвистической трясине, немка уселась в кресло, продолжая с симпатией на меня смотреть, потом что-то сказала.
   - Э-э,- произнес я.- Ich niht fersteen. Welhe krfnkheiten haben Sie?
   - O! Ja,-  деловым тоном произнесла она.- Ich habe kopfsmerzen.
   Это означало, что у нее головная боль.
   - Ага, клар! - сказал я, встал, достал из шкафа конволюту анальгина и протянул ей.- Bitte!
   - Dankeshen,- с признательностью сказала старушка и раскрыла кошелек.
   - Nein, nein,- поспешно остановил ее я. - Bei uns fаre gelde, то бишь  ohne gelde!
   - O! - немка удивилась.  Конечно, ей говорили, что у нас медицина бесплатная, но одно дело знать и совсем другое убедиться на деле.
   -  Filem dank, filem dank,- заулыбалась старушка и, откланявшись,  направилась к выходу.
   - О! Айн момент! - спохватился я, вспомнив, что забыл записать ее в журнал.
   Я записал ее имя, а едва она вышла, как в амбулаторию вошел примерно такой же старичок, которого тоже мучила головная боль. За ним больные потянулись - у кого насморк, у кого повышенное давление или мелкие травмы, боли в области сердца, не представлявшие опасности. Еще были волдыри после оспопрививания, расположенные почему-то на заднице - видимо, так в Германии принято прививать оспу. Это им сделали на всякий случай - перед дальней дорогой.
   Короче, заболевания ко мне несли исключительно легкие, расправляться с которыми не составляло  труда. Языковой же барьер оказался невысоким - то, что мне было нужно, я понимал, а то, что сам хотел дать понять им я  объяснял при помощи своего скудного, но достаточного объема слов. Ну, жестами еще себе помогал. Немцы, народ понятливый. Они согласно кивали и подсказывали мне нужные немецкие слова, которые я тут же записывал на бумажку. Потом я перенес их в записную книжку. Туда же я выписал и те русские слова, которые мне приходилось употреблять чаще других, и, разыскав в словаре их немецкие аналоги, тоже занес в блокнот. Это были слова - самочувствие, пустяк, полоскать,  чувствовать, разденьтесь, оденьтесь, повернитесь, следующий, занято, платить не надо,  запор, дышите глубже, не дышите, это вам поможет... и тому подобное. Занятие оказалось увлекательным. Я работал совершенно без отвращения, которое обычно сопутствовало раньше всем моим языковым упражнениям. Так и должно быть - ведь теперь я не для галочки работал, не из-за страха перед двойкой, а ради конкретной пользы. Польза была ощутимой. Лучше этого способа был только один - завести себе немецкую любовницу. О-о, тогда бы я так рванул бы в Deutch!
   - Cледующий!- покрикивал я.- По одной таблетке три раза в день! Повернитесь! Дышите глубже! Разденьтесь до пояса! Возьмите термометр!..
   Некоторые пациенты норовили засунуть термометр в рот, а иные даже в прямую кишку, высматривая помещение, специально отведенное для такой процедуры.  Нет-нет - объяснял им я.  Сюда, сюда - и показывал им на подмышку, не зная как это будет по немецки.
   Вообще у меня возникло такое впечатление, что немцы гораздо свободнее чувствуют себя перед врачом, чем русские.  Они совершенно не стесняются своего тела и физиологических отправлений, совершенно справедливо полагая, что человек в белом халате для того и существует, чтобы во всем этом разбираться.  Даже моя юная физиономия их не смущала. А ведь меня на последнем курсе вполне можно было принять за первокурсника и даже за десятиклассника. Это создавало мне определенные сложности в работе с больными.
   - Следующий! - кричал я по-немецки.
   Пару раз звонил шеф, спрашивал как дела, нет ли чего серьезного.
   После обеда открыла стоматологический кабинет дантист и явилась мне на подмогу фельдшер, извинившись, что отсутствовала с утра. Видимо, она отдыхала после вечера случки, но меня это не очень интересовало, потому что я сам мог в любое утро заболеть и никто бы меня в этом не упрекнул, работая за меня.
   Суточное дежурство несли только Серж, я и дентист. Шеф осуществлял общее руководство и расхлебывал сложные случаи, а фельдшер отрабатывала ежедневно свои часы, помогая то одному, то другому, то третьему. А если возникала необходимость, то весь наш коллектив собирался вместе и работал, не считаясь с временем, графиком, самочувствием и погодой.
   
   После обеда больных стало меньше. Мы с фельдшером не столько работали, сколько занимались самым обыкновенным убийством времени, глядя друг на друга и болтая о всякой ерунде.
   Близко к окончанию приема в амбулаторию явился отдохнувший и посвежевший шеф, а после него, охая и клянясь, что завязывает с пьянством,- Серж.
   - Ну, как дела? - спросил старший врач.
   - Нормально,- ответил я.- Вот только таблеток маловато...
   - Как?- воскликнула находившаяся тут же дантист, отвечавшая по совместительству за аптеку.- Я же на неделю заготовила,- она подошла к шкафу, открыла дверцу, где хранились расходные медикаменты, подвигала выдвижными ящиками и удивилась:- Ты смотри, нету!.. Ты что, им целыми конвалютами выдавал?
   - Да,- сказал я.
   - Ну пожалуйста! - она с возмущением посмотрела на шефа.- Он выдавал целыми конвалютами!
   - А как надо? - нервно поинтересовался я. - По одной таблетке, что ли?
   - Да! - тоже нервно ответила дентист. - По одной таблетке! Представь себе! Иначе мы моментально вылетим в трубу!
   - А отсчитывать таблетки поштучно, прикасаться к ним руками - негигиенично! Им будет противно эти таблетки принимать! Я бы на их месте - не стал!
   - А ты мой руки!
   - Каждый раз? Тогда у нас будет перерасход мыла, воды и полотенец. А к моим рукам прицепится какой-нибудь дерматит!
   - Да ладно тебе,- сказал Серж.- Выдавай по одной таблетке и черт с ним! Все так делают. Не ты ж виноват!
   - А престиж? Что они о нас подумают? А руки?
   - Вытряхивай по одной таблетке на бумажку и не прикасайся ни к чему!
   - Ну хорошо, ладно. Только все равно - трястись над каждой таблеткой? Что они о нас подумают?
   - Так было, есть и будет на наших судах,- сказала дентист.- У нас бесплатная медпомощь. А что они подумают - плевать! Ничего они не подумают! Потому что бесплатно!
   - Медпомощь у нас бесплатная,- не сдавался я,- а медикаменты у нас платные. Это в больнице все бесплатно. А поликлинические у нас идут с рецептом в аптеку и выкладывают за таблетки денежки.
   - Опять двадцать пять! - вскинулась дентист.- Я плаваю больше, чем ты на белом свете живешь, и всегда выдают таблетки поштучно!
   - А вообще-то надо подумать,- вмешался шеф.- Ведь таблетки-то у нас, действительно, в аптеке покупают. Да. Стоят они копейки, но не в этом дело.
   - Что, продавать? - не поверила дентист.- Нас посадят. А кроме того - не хватит медикаментов.
   - Продавать через судовой киоск,- ответил шеф.- Выгодно - приток валюты в казну. А снабжение можно заказать - пришлют попутным судном. Надо поговорить с начальством.
   - Бессмысленно,- хмыкнул Серж.- Кто захочет осложнять себе жизнь? Не нами заведено, не нам и менять!
   - Посмотрим,- сказал шеф.
   И произошло нечто странное, невероятное и вообще небывалое. Я тогда по простоте душевной просто не понимал, на что мы замахнулись и что преодолели. "Писатель", видимо, и в самом деле был каким-то необычным пароходом. Нигде, ни до, ни после не было того, что произошло у нас - мы через несколько дней стали продавать медикаменты. Через судовой киоск. В нарушение всех традиций. Начальство - и наше, и немецкое, представители фирмы "Неккерман", зафрахтовавшей "Писателя" - нашло, что так удобнее всем. Медикаменты ведь на самом деле стоили копейки. Это были хорошие советские медикаменты, прошедшие все мыслимые и немыслимые контрольные инстанции. От них не бывает детей-уродов. Они помогают. Правда, они упакованы паршивенько, не то, что вражеские, но разве в упаковке суть?
   
   Сутки я отдежурил спокойно. Меня ни разу не выдернули из каюты, а утром, не выходя наружу, я сдал по телефону дежурство дентисту и перевернулся на другой бок - теперь в течение двух суток я мог заниматься чем угодно! Если, разумеется, не случится ничего такого, что потребует моего присутствия. Я решил отоспаться. После всех этих случек, пьянок, женщин и прочих потрясений. Все! Хватит! Я сплю! Я даже на завтрак не пошел...
   


Рецензии
Немного до половины не дочитала еще. Очень, очень нравится. Эти наблюдения из настоящей жизни, про реальных людей. Буду читать дальше, не торопясь.

Елена Гохнадель   29.05.2010 15:22     Заявить о нарушении
Очень, очень интересно! И часто смешно, забавные наблюдения, например, про пиджак, сшитый на моряка с пузом.

Елена Гохнадель   29.05.2010 15:23   Заявить о нарушении
И про шахматы славянской работы посмеялась. И до этого - уже я и не помню почему. И вот эти чувства - когда ему рассказывают про Люду - очень достоверно.

Елена Гохнадель   29.05.2010 16:39   Заявить о нарушении
А, про то, что бабы прочные, смешно! И еще много где.

Елена Гохнадель   29.05.2010 16:40   Заявить о нарушении
Спасибо, Лена. Это меня поддерживает. Я вот еще из-за чего переживаю - там откровенные сцены есть. Они очень откровенные. Они даже натуралистичнее, чем у Эммануэль Арсан. Не погорячился ли я? Не убрать ли?... Я себя утешаю тем, что это не массовое издание и мало кто прочтет. И я если я пойму, что я был неправ, то просто удалю весь этот натурализм и все. Как будто его и не было.

Александр Ван Штофф   30.05.2010 00:03   Заявить о нарушении
Не получилось продолжить чтение. Когда буду дальше читать, я напишу, что думаю. То, что прочитала до сих пор, очень, очень понравилось. Ничего не было такого, что бы мне помешало.

Елена Гохнадель   30.05.2010 11:28   Заявить о нарушении
Я уже подумываю, не написать ли все матерные слова полностью. Ведь они здесь нужны по смыслу, а не с целью шокировать читателя.

Елена Гохнадель   13.06.2010 20:37   Заявить о нарушении
> Сколько ударов, столько оргазмов

А я думаю, что это не оргазмы, а просто больно. И что она кричала от боли. От оргазма - сужу по себе - не кричишь. Это как бы отвлекает и мешает и вообще ни к чему.

Но это я просто так, не как "писатель писателю" :-)

Елена Гохнадель   13.06.2010 20:57   Заявить о нарушении
А, дочитала до того, что это был "мокрый оргазм". Да, тогда да. А кроме того, ей лучше знать, от чего она орала.

Елена Гохнадель   13.06.2010 21:01   Заявить о нарушении
О, уже конец! Хочу продолжения!

Елена Гохнадель   13.06.2010 21:32   Заявить о нарушении
Лена, привет. Это не было от боли. Я ж не Чикатило, чтобы мучать бедняжку. Это бывает такой тип женщин, они именно так это воспринимают. Я думал, что это шутка, но так на самом деле бывает... Больно, если с девственницей. Но там совсем другая ситуация. Там понятно, что ей больно и потому и ведешь себя с ней совсем по другому. Там уже другие цели и задачи.
Даю продолжение. (Странно, я ожидал, что читателя будет угнетать такая откровенность автора и сомневался - надо ли мне так писать? Да и сейчас сомневаюсь. Насколько проще писать про гитару - никакой эротики! Пиши себе смело и не переживай. )

Александр Ван Штофф   13.06.2010 22:47   Заявить о нарушении
О, я рада, что будет продолжение!

Елена Гохнадель   13.06.2010 22:51   Заявить о нарушении
Лена, будет прямо сейчас. Я последний раз вычитываю - просто вылавливаю всякие х и п. Я уже неск раз читал и вроде бы все выловил, но - все равно осталось. Счас. Кстати, там полно философии про русско-немецкие взаимные отношения.

Александр Ван Штофф   14.06.2010 00:13   Заявить о нарушении
Да, это тоже очень интересно!

Елена Гохнадель   14.06.2010 00:14   Заявить о нарушении