Притворщик. Ч. 2. Гл. 4

          На кухню он заходить не стал, а сразу прошёл к себе. Не снимая одежды, он свалился на кровать и задумался. Давно он не чувствовал себя так паршиво. А всё проклятый язык. И с чего ему вздумалось изображать из себя умника? И перед кем, господи? Ну, да что, захотел поумничать – вот и получай. Это тебе наука... зарубка на память.
 
          Его самолюбие было уязвлено – уязвлено до такой степени, что он даже сам от себя такого не ожидал. То, задыхаясь от стыда, то, раздражаясь, он ворочался сбоку набок – всякое положение ему казалось неудобным, и всё время ему что-то мешало. Наконец, он встал, закурил и начал ходить по комнате.

          Он подошёл к висевшему на стене зеркалу, взглянул на себя и вдруг рассмеялся. Весёлого в этом смехе было мало, однако, он как-то переменил направление его мыслей.   

          «Господи, - подумал он, с удивлением глядя на своё отражение, - да что же это со мной? Ну, с чего я так разошёлся? Странно, зачем-то обидел девушку. В конце концов, что уж такого обидного она мне сказала? Да, ничего, решительно ничего. Пускай, она и была немного нетактична, ну так, что с того? Ведь она совсем ещё ребёнок. А я... Подумаешь, какая цаца. А чего я, собственно, ждал? Сам-то, небось, тоже хорош… какие-то помидоры... Идиот! Ну, форменный идиот!»

          Он отошёл от зеркала и снова улёгся на кровать. Он почти успокоился, как вдруг ему представилось лицо Розы, а потом – её грустный, удаляющийся силуэт. Горечь обожгла его с новой силой. Он встал и закурил. Дым разъедал ему глаза...

          За дверью послышались шаги, а затем – голос хозяйки. Она звала его ужинать. Он потушил окурок, лёг и притворился, что спит. Елизавета Савишна потопталась под дверью и ушла. 

          Он провёл довольно скверную ночь: поминутно просыпался и, путая сон с явью, всё не находил себе места. Снилось, что будто бы он в аэропорту, и что собирается лететь домой. А всюду толпы народу, и все снуют, толкаются. Уже давно объявили посадку, а у него раз за разом что-то теряется – то документы, то вещи. Он мечется среди толпы, ищет пропажу. Но отыскав одно, тут же теряет другое. Его толкают, на него злятся... И вдруг - Роза. Она бросается ему помогать, но потом он понимает, что она вовсе не помогает, а наоборот и что она нарочно так всё делает, чтобы он опоздал на свой рейс.  А самолёт тем временем улетает - улетает без него.

          Дважды за ночь он вставал, выходил на крыльцо покурить, но стоило ему лечь, как всё тот же сон продолжался снова. И снова аэропорт, и снова толпы народу...

          Он поднялся ещё до света и решил больше не ложиться. Включив торшер, он заправил постель, накинул спортивный костюм и, взяв книгу, уселся в кресло. Он чувствовал себя совершенно разбитым. Сюда же примешивалось и чувство вины, и ощущение какого-то смутного беспокойства. Впрочем, за книгой он стал успокаиваться; постепенно и нервы его вошли в берега. Под конец он даже задремал, а когда проснулся, то усталости словно и не бывало. В лучах утреннего солнца комнатка его буквально светилась.

          Он выбрался из кресла, сделал несколько гимнастических упражнений, потом прихватил мыло, полотенце и вышел во двор. На улице было свежо, щебетали птицы, а над кухонькой вился почти прозрачный дымок. Слышались шаркающие шаги хозяйки – у неё что-то шкворчало на сковороде. По двору разносились аппетитные запахи. Крапивин заглянул за занавеску, поздоровался с хозяйкой и отправился в угол двора, где находился каменный жёлоб с водопроводным краном.

          Он фыркал, рычал, обливаясь водой. Потом побрился у зеркала и к завтраку явился бодрый и сияющий. Зато хозяйка была явно не в духе. Она хмурилась, смотрела как-то стороной, а когда он пытался с ней заговорить, она либо что-то бурчала себе под нос, либо просто отмалчивалась. А потом и вовсе ушла, оставив его наедине с завтраком.

          Вместо неё заявился кот. Растрёпанный и как бы спросонок, он устроился на приступочке и стал умываться. Тут он заметил постояльца, опустил лапу и уставился на него своими жёлтыми глазищами. Крапивин ему приветливо улыбнулся.

          - Ну что, приятель, как жизнь? – спросил Крапивин.

          Кот мигнул одним глазом, потом потянулся и зевнул.

          - Э брат, да ты у нас лежебока. Так ты и подружек своих всех проспишь.

          Кот помотал головой, осторожно подошёл к Крапивину, понюхал его коленки, а затем, свалившись на спину, начал играть его шнурками от кроссовок.

          Допив свой чай, Крапивин пошёл собираться…

          Работа в этот день шла из рук вон плохо. Крапивин был рассеян, часто путался с цифрами, так что раз за разом приходилось всё начинать сначала. Ко всему прочему, его раздражали девушки. Они уже перестали его стесняться и больше себя не сдерживали, то болтая почти без умолку, то поминутно над чем-то посмеиваясь. А то ещё собирались у столика с провизией и начинали громыхать посудой.

          И что странно, Маргарита Александровна - всегда такая строгая и сердитая - не только не пыталась их приструнить, но напротив, как бы даже поощряла их своими ухмылками.
Но девушкам и этого было мало - одна крашеная блондинка, верно, мнившая себя необычайной красавицей, уселась в проходе на стул, а две другие суетились вокруг неё, пытаясь из длинных её волос произвести какие-то немыслимые плетения. Всё это отвлекало, мешало сосредоточиться.

          А тут ещё гнусавый паренёк. В этот день он хрюкал как-то особенно вдохновенно. Крапивина так и подмывало запустить в него чем-нибудь тяжелым. Благо, под руками ничего не нашлось.   

          Он терпел, сколько мог, но, промаявшись до обеда, решил на сегодня бросить.

          Но и на другой день всё в точности повторилось. И снова он не смог высидеть дольше, чем до обеда. В конце концов, он собрал бумаги и вышел на улицу.

          Здесь он нос к носу столкнулся с Газаевым. Тот поднимался на крыльцо, с виду уставший и озабоченный. На приветствие Крапивина он лишь рассеянно кивнул и прошёл мимо. Его сопровождал уже не молодой, крепкого сложения мужчина, с коротким седым ёжиком. На нём топорщился новенький, мышиного цвета костюм, заставлявший его поминутно подёргивать плечами, вертеть шеей и поправлять вылезавшие из рукавов манжеты.

          Проводив их взглядом, Крапивин постоял на крыльце, выкурил сигарету и зашагал к ближайшему ресторанчику. В ресторанчике он сытно пообедал, а убаюкивающие мелодии, извлекаемые из рояля седым, взлохмаченным евреем, наполнили его лениво-созерцательным настроением.

          Из ресторанчика он отправился побродить по набережной, прихватив по дороге две баночки мангового сока. На набережной он отыскал свободную скамейку, присел и, потягивая сок, стал наблюдать за отдыхающими. На губах его играла благодушная улыбка.

          Солнце стояло довольно высоко, но не жгло, а лишь пригревало ласковым теплом. Небо было чистое, и только вдали, у самого горизонта, белела полоска облаков.

          Крапивин приканчивал уже вторую банку, как вдруг среди толпы прохожих мелькнуло что-то знакомое. Он приподнялся и посмотрел в ту сторону. В какой-то момент толпа, как нарочно, расступилась, и он увидел девушку, очень похожую на Розу. Правда, он видел её со спины, но гибкая фигурка и эти роскошные чёрные волосы... Девушка шла под руку с высоким сутуловатым парнем, с виду интеллигентным, и что-то втолковывала ему, размахивая свободной рукой. Словно почувствовав его взгляд, она вдруг обернулась и посмотрела на него. Да, это была она – никаких сомнений. По губам её скользнула насмешливая улыбка.   

           Крапивин стоял, как вкопанный. Сутулый парень тоже остановился и посмотрел в его сторону. Очевидно, он был близорук, судя по характерному растерянно-наивному выражению лица и по тому, как он щурился, пытаясь понять, кем так заинтересовалась его спутница. Но через секунду Роза потянула его за собой, и они скрылись в толпе. 

           Крапивин был обескуражен - именно обескуражен, и не более того. Меньше всего он помышлял о ревности. Да, и с чего бы ему ревновать? Но вот неприятность - пока он отвлёкся, его скамейку заняла молодая, дебелая мамаша с двумя мальчуганами. Весьма разболтанными и непоседливыми. У каждого в руках было по пакетику с черешней. Забравшись на скамейку с ногами, они свесились через спинку и плевались косточками. Мамаша не обращала на них ровно никакого внимания, и как только уселась, тотчас уткнулась в книжку в цветастой, глянцевой обложке.

           Покосившись на них, Крапивин швырнул банку в урну и пошёл искать другого укромного местечка. Ему вдруг сделались ненавистны и эти толпы, и бурлящий гомон голосов, а, всего больше, назойливая яркость красок, от которой уставали глаза и слегка даже подташнивало. 

           Ему хотелось тишины и уединения. Он свернул в парк. Здесь было прохладней и не так многолюдно. Пройдясь по аллеям, он опять очутился возле бассейна. Несчастная белуга всё также стояла, уткнувшись в угол, и возле неё также плавали кусочки размокшего хлеба, обрывки бумаг и прочий мусор.

           - Бедняга, - проговорил Крапивин,  - какой же умник тебя сюда посадил?
Он присел на корточки у кромки бассейна и стал разговаривать с рыбиной, подбирая ласковые и чувствительные слова. Но за целый час белуга так и не шевельнулась. Крапивин выпрямился, вздохнул и, простившись с ней, побрёл опять к набережной.

                (Продолжение следует)http://proza.ru/2010/06/01/160