Булатная книга 6 Автор и автор FIN

Начало: -
Булатная книга 1
http://proza.ru/2010/05/01/1393

Булатная книга 2
http://proza.ru/2010/05/03/1303

Булатная книга 3
http://proza.ru/2010/05/21/1319

Булатная книга 4
http://proza.ru/2010/05/28/1566

Булатная книга 5
http://proza.ru/2010/06/05/810


Здесь я опишу казнь. Но сначала несколько слов о тех событиях, на которых остановилось моё повествование.

«Мы встретились с ними в уютном и недорогом кафе в спальном районе города. Она, как всегда была роскошна, – высокая, замысловатая причёска, тонкий макияж, в меру приоткрытая грудь, надменно-ленивые движения, – смотрит в сторону. Я вижу её ушко, розовые извивы которого слагаются в форму человеческого эмбриона. Качнулась массивная золотая серёжка…» http://proza.ru/2009/11/07/1246

Об этом я уже рассказывал. Таким образом, дамы и господа, многообразный, пёстрый ряд восхитительных стерв, которых я знаю, пополнился ещё одной, а ряд моих близких друзей, соответственно, сократился.

Земное, здесь всё земное… Я скоро ушёл. Будьте счастливы. Зато у меня теперь есть Молчун – герой поэмы «Зародыш». Он никогда не родился бы в моём воображении, если бы мне не довелось понаблюдать эту парочку.

Почему я в ранней юности не писал просто о любви, или вот пусть даже о таких странных людях, как Молчун, скажите мне, Машенька? Почему я, как безумный Франкенштейн, скрещивал поэзию, искусство, художественную работу – с философским поиском?

Поиск…  «Значит, ты ничего не хочешь найти? Не хочешь найти НЕЧТО? Но почему же это всё так мучительно?» – написал я в первой главе «Булатной книги».

К поиску меня толкала загадка нестерпимой боли и масштабы ужаса мира. Но если ты не знаешь, ЧТО ищешь, ты ничего не найдёшь. «Нужно просто терпимо (с позиций добра) к поиску относиться. И уметь быть благодарным и за малость, – возразила Алла Молчанова. – Иначе – черствость, цинизм (злокачественная опухоль души) – обеспечена.»

Кто-то мне на днях цитировал восточное высказывание: «Путь и есть цель». И всё моё существо воспротивилось этой мысли. Это и есть – освящать мерзости. Я, блин, поэт! А это значит – пьянство, ****ство (тонкий, изобретательный, остроумный разврат), нахлебничество, и тотальнейшая ле-е-е-е-ень.

Нет! Ведь я – не белка в колесе!.. Не могу я быть тольк исполнителем роли, стрекотать велосипедною спицею. Я не бездомная собака, которая рысцой пробегает мимо нас с деловым и сосредоточенным видом, будто спешит на совещание у губернатора… Хотя все мы знаем, что собака бежит туда, где есть возможность отыскать пищу. А пища ей нужна для того, чтобы опять бежать.

Я должен найти НЕЧТО.

(Случайно выскочивший у меня образ собаки не выходит из головы.)

Однажды я со своим братом ездил в Карпаты. Я совершенно равнодушен к путешествиям, плохо ориентируюсь даже в родном городе, терпеть не могу долгой ходьбы и вообще физических нагрузок, люблю еду в тарелке (пусть и не ресторанной), а не в алюминиевой кружке, унизительно привязан к городскому комфорту быта, – короче говоря, уговорить ему меня было трудно, но брат с этим справился.

Мы бродили в горах, среди сосен… Далеко зашли. С нами была его собака – Дина. Спаниель чёрно-белой масти, умнейшая, весёлая, хитрая (умела отвлечь внимание, чтоб сцапать что-то – глянет вбок, и ты туда посмотришь рефлекторно, тут она и стащит), в целом послушная, но прожорливая как дейнонихус по прозвищу "страшный коготь", который порвал моего несчастного гипсилофодона. Хорошая собака была, она по нелепой случайности погибла в этом путешествии.

Но обстоятельства её смерти…

Почему-то люди всегда винят Бога, когда теряют кого-то. Как будто им не известно, что каждую минуту на Земле мрут люди, собаки, куры, киты, утконосы и прочая тварь Божья. По чему бы сегодня ни твоя любимая?..

(Конечно, если честно мыслить. Но когда больно – вообще мыслить не получается.)

Интересную параллель хочу здесь провести, друзья.

Почему в моих поэмах, стихах и новеллах так много боли? Почему страдают их герои – Петрушка, Молчун, Художник?

Потому что боль – в авторе. Если творение болеет и болит – болен автор.

Но ведь Мир трещит и корёжится от болей… Не о горячих точках я говорю – обо всём, включая вездесущий рак.

Если бы у Мира не было Автора – не было бы и творения. Ещё никто не видел, чтобы стихи написались сами по себе, – что же говорить о мироздании, сложном, непостижимом… О звёздах и планетах, о зверях и разумных млекопитающих.

Если автор мира – саблезубый языческий монстр, с руками из головы и ногами из спины, – тогда всё понятно. Тогда аннотация к миру всё поясняет. Он сам – то ли свою жену обезглавил, то ли отца оскопил, то ли сына собственного сожрал. Всё логично!

Если он – аморфное, безвольное, туманно-автоматическое «У»-божество, с коктейлем из добра и зла (жизнь отняла у меня обоих родителей – я знаю, что такое зло), тогда тоже всё понятно – будем медитировать возле больных, пожимать плечами над могилами и освящать авиакатастрофы.

Но если Автор Мира – Живой Бог, – Существо вечное, совершенное, абсолютное, уравновешенное, но, в то же время, –чувствующее, сострадающее, ЛЮБЯЩЕЕ, то… боль в мире можно объяснить только МНОЮ. Человеком.

Пусть даже не лично я, Гена Петров, в Раю согласился познать и ТО, и ТО – то есть, и добро (которого было навалом) и… зло. Которого там не было. Повторяю – НЕ БЫЛО. Не было зла, ибо увидел Он, что это хорошо. Зла не было. Вот что важно!

«Познаешь ты добро И ЗЛО… Согласен?» Согласен. Так шулерски зло прокралось в мир через меня. Познал.

Пример из жизни. Парень, хочешь познать бокал хорошего грузинского вина на светлой свадьбе кузена – и…
(дальше – шёпотком) литр палёной водки под косячок с залапанной шалавой в подвале соседа, татуированного, аки африканский вождь, с последующим взаимным мордобитием и, возможно, поножовщиной?

Оооо! Хооочууу… Хочу быть ОПЫТНЫМ!

И подвал теперь – навечно где-то рядом.

Не меня лично обманули. Но разве не творил я зло в своей жизни? Да! Коне-е-ечно, не умышленно! Я ведь инфантильный и легкомысленный, эстет, созерцатель.

Иди ко мне, Барон, это я – твой, с позволения сказать, хозяин (ты знаешь, как мы оба, блин, обожаем, блин, друг друга), это я виноват в том, что у тебя зуд. Давай мазать буду, ложись. Да ложись ты! Чего урчишь!..

Знаешь, почему я тебя ненавижу? Потому что ты болеешь, и ты когда-нибудь умрёшь. Кто-то сказал, Достоевский, кажется, или Шестов, в философских книгах которого Достоевский стал персонажем:
если очень сильно любишь людей, рискуешь возненавидеть их, страдая от созерцания их мук.

Дина помчалась галопом за суковатой палкой, которую бросил кто-то из нас, с весёлым шумом ворвалась в густые кусты и – исчезла. Потом визг.

Там оказался каменный колодец. Когда мы с трудом достали собаку, то поняли, что у неё сломан позвоночник и, учитывая, где мы находимся, осознали – она обречена.

Мы погоревали.

Однако надо возвращаться, мы и так немного удалились от известных маршрутов. А что с ней? (Эти глаза забыть нельзя.) Надо убить её, ей больно, но она, скорей всего, проживёт ещё не один час.

Именно так я и хотел унять боль мира. Я всегда был инстинктивным мистиком... Но будучи на окраине удаляющегося детства ещё и безответстенным поэтом, я вбил себе в голову, что могу уничтожить мир словом! Загнанных лошадей пристреливают.

                Стрелять в прохожих глупая затея,
                живущих много, всех не перебьешь.
                Стреляться самому – еще глупее,
                истратишь мощь протеста ни за грош.

                Грозя стволом всей жирной туше мира,
                скормить кусочек свинскому свинцу?!
                Такая смелость мелкого транжира
                тотальному убийце не к лицу.

                Я – гений беспатронный, беспардонный, -
                небытия разлил бы кислоту
                по пошлому, холеному холсту,
                натянутому в рамочке оконной.

                Что мне стереть один-другой фрагмент!..
                Я смыть хочу мазню всю эту вцелом!
                А карабин с оптическим прицелом
                в масштабе звезд – не лучший инструмент.

(Дальше не буду. Ибо я и так, из-за мерзкого тщеславия только что нарушил своё решение не публиковать даже фрагменты кощунственных стихов. Гореть мне в аду.)

Мы не смогли этого сделать. Хотя оба, по очереди постояли, дёргаясь, над скулящей Диной в призрачном сумраке вечернего леса, вытирая сопли дрожащей рукой, в которой был судорожно зажат нож. Мы оказались трусами.

Иногда мне кажется, что она до сих пор там лежит, вот сейчас – шевельнула ухом, меленько и быстро дыша, помаргивая глазами от огненной боли…

Господи милосердный! И я хотел опубликовать свои юношеские стихи, карикатурно изображающие моего Творца и Спасителя, полные остроумной желчи, талантливой игры слов, поражающей остроты оборотов и метафор… Технология сожрала главное – смысл.

Сейчас словно сон вижу. Иду я по мосту Преображенского в сторону Хортицы. Здесь всегда ветер, сильный ветер. В руке – пакет. Бумажный, для цемента, что ли. Специально отыскал, чтобы размокло побыстрее…

Нет, это не пакет, друзья. Это четыре года жизни человека, гражданина Украины, Геннадия Филипповича Петрова, непризнанного гения, легкомысленного паразита, доброго, душевного человека, бездельника и потаскуна, начинающего алкоголика, трусоватого лентяя, романтического любовника, поэта-гения, подлеца, забывающего долги (увы и увы, не только денежные), сироты, утончённого хама и богохульника…

Перила низкие – страшно. Какой кретин их такими сделал? Сразу вспоминается дюжина самоубийц (в основном юноши и девушки), которые предпочли разбиться о поверхность серого старого Славуты…

Бросаю, то есть, отпускаю. Кто-то мне говорил, что на втором ярусе моста (надо мною), где проходит железная дорога, всегда дежурит вооружённая охрана. Ща подумают, что я бомбу кинул, и застрелят меня из «калаша»…

Долго летит, уменьшаясь, желтея… Кажется я успел раз семь или восемь сглотнуть.

Ничего. Только пенный плевок. Даже кругов пресловутых нет – металлически серая, рябая волна днепровская. И звука я не слышал – в ушах опять сильно засипел ветер, толкающий меня в глаза…

Прости, друг. Я знаю, ты хотел сделать мне приятно, ты даже выполнил мои идиотские требования. Булатная книга послужит хорошим грузиком. Помнишь, как в «Титанике» главная героиня бросает драгоценную (и не только в ювелирном смысле) вещь в океан? Днепр – не океан, конечно, но могучая река.

Сёма не обиделся. Вчера он сказал мне по телефону: "Да ладно… Ты сам создал эту книгу".

«Вот напоследок будет самая здравая мысль. Классный перенос ответственности за написанное – убийственное – на форму книги. Сорри за офф-топы. Но я смертельно устала от кликушества.
Надеюсь твоя казнь будет милостивей моей.
ТвоЯ
ЗолотистаЯ»
Марина Гареева   29.05.2010 02:54

Спасибо вам всем, удивительные друзья мои, реальные и виртуальные. Моя свобода оказалась рабством… Светский художник и Церковь – плохо совместимые вещи, но даже на базаре есть мера, которую переходить нельзя…


- FIN -