Точка на карте..

Давно не держал в руках географическую карту Калужской области, но по прошлым годам помню, что посёлок наш на ней присутствовал. Такой маленькой точкой «Посёлок Марьинского завода».

Желание снова оказаться в родных местах зрело давно. С тех самых пор, как посёлок стал разъезжаться, когда жители его стали понимать, в стране начались переделы, не выживают целые города, а тут… Сначала закрылся фельдшерско-акушерский пункт, и жители остались без медицинской помощи. Потом магазины, школа, клуб, перестали ходить автобусы из районного центра.

Нас предупредили, что туда добраться теперь целая проблема, но мы осмотрели нашего «Жигулёнка» и решили пойти на риск...

Дорога в десять вёрст… Много раз ходил этим маршрутом. Бывало, идёшь со станции Думиничи и припоминаешь: вот за тем поворот будет река Жиздра...

Как бы куда не спешил, обязательно задержишься на её мосту. Сейчас уже верится с трудом, что по этой реке когда-то ходили небольшие суда и баржи. В высокую воду, чуть ниже по течению. По берегам реки всегда жило много народу, а её красота осталась такой же, не проходящей с годами. По её поросшим дубравами берегам и сегодня можно встретить палатки, костры и лодки...Туристы...

Вот ещё один поворот. Довольно часто приходилось видеть удивительную картину: за окном автобуса смешанный лес, длинной полосой подходят к дороге сосны. И вдруг медленным шагом через эту дорогу проходит лось. Животный мир за эти годы заметно обеднел…Каждый кустик, каждое приметное чем-нибудь место были знакомы.

Дорога петляет среди полей, вырывается на освещённые солнцем отрезки пути и снова уходит в смешанный лес. Поля давали хлеб, картофель, в них чувствовалась жизнь и присутствие человека. Ходил много раз, в дневные часы и среди ночи. Дорога не утомляет, придаёт силы: идёшь домой. Посёлок любили, по выходным и праздникам местный клуб не вмещал всех желающих.

Проходишь соседнюю деревню – середина пути позади. Ещё полчаса пути, подъём на Мушурову горку, первые дома, и вот посёлок словно на ладони. Фонари у домов, ярко светятся окна, из одного конца посёлка в другой перекликаются собаки. Идёшь главной улицей и подмечаешь, слушаешь голос живого посёлка...

«Вы откуда?» - «105-й лесоучасток», «С Сахалина». Замечаешь на лице собеседника недоумение и добавляешь: «Посёлок Марьинского завода». Это название уже у многих на слуху, и у пассажиров автобуса завязывается беседа. Посёлок, действительно, был многим знаком, с ним нас связывало автобусное сообщение. Все знали, что ты дважды в день – утром и вечером – можешь спокойно уехать по своим делам и вернуться.

Наш Марьинский как бы состоял из трёх частей: 105-й участок, Сахалин и сам посёлок. Несколько улиц с деревянными домиками по краям дороги. 105-й участок возник уже после войны: на восстановление страны требовалось много древесины, и поэтому среди леса решено было построить несколько больших бараков для рабочих. Рядом магазин и столовая…Время было трудное, район бедствовал, но обслуживание здесь людей было поставлено на высоком уровне. Питание – в первую очередь.

Таких стихийных поселений в те годы было много. Некоторые из них состояли из нескольких домиков, и когда в семьях появлялись дети, подходило время отправляться им в школу, возникали проблемы…Жители таких, затерянных среди дикой природы, деревушек переезжали в наш посёлок: тут всегда была школа. Сначала она состояла и четырёх классов, а потом появилась и 8-летка. Работы хватало всем. Лес давал древесину, которую перерабатывали на предприятиях леспромхоза, местный завод – кирпич. Завод служил «градообразующим предприятием», где были заняты многие рабочие. Построенный в 19-ом веке, завод выстоял и в годы войны.

Когда наша семья переехала на родину отца, и мы местом для проживания выбрали посёлок, предприятие ещё выпускало свою продукцию. Качество кирпича было известным, и за ним приезжали потребители из соседних областей и даже из уральских металлургических заводов. Из истории войны известно, какому разграблению фашистами подверглись оккупированные территории нашей страны. Прошли годы, несколько человек из числа моих друзей служили в Демократической Германии, и они рассказывали, что встречали здания, построенные из кирпича с названием «Речица». Таких заводов было два: один непосредственно в самой Речице, а другой у нас. Речицкий был полностью разрушен, а в нашем посёлке уцелел и ещё лет двадцать продолжал работать. Так и не узнали, кто и по какой причине закрыл предприятие. Много ручного труда? Качество глины стало другим? Разбираться не стали, решили – и закрыли.

В посёлке жили одной семьёй, доверяя друг другу. Если кто-то куда-то уходил, достаточно было подпереть дверь палкой или повесить на неё незакрытый замок. Любая новость облетала посёлок со скоростью света. Хорошим событиям радовались, плохие обсуждали всем миром, и беда  было тому, кто вёл не совсем добропорядочный образ жизни…
Бабушка во дворе присматривала не только за своим ребёнком, и это тоже было привычным делом. Умели сопереживать. Хорошо запомнил дни, когда не стало старшего брата. Он погиб на колхозном поле на снаряде из-под картофелекопалки. Во время войны всё вокруг было покрыто минами. Их было так много, что не находилось столько сапёров и сил, чтобы освободить деревни, леса и поля от смертоносного груза.

… Небольшая комната наполнена запахом ладана. Мужчина лет шестидесяти странноватого вида, в тёмной одежде и который мне напоминает грача, читает молитвы. Ему рассказывают о случае, когда мы с братом по весне в оплывшем солдатском окопе нашли образок. Николай его восстановил, поместил в выпиленную рамочку. «Это Николай-угодник. Спаситель всех живущих», - слышим мы. «А тогда почему же он брата не спас?» - интересуюсь я.

Привезённый откуда-то священник замолкает, в воздухе повисла тишина. И я слышу слова о выборе Богом, о каких-то ангелах…От этих объяснений  никому легче не становится. Смотрю на маму, отец не отходит от неё ни на шаг. С годами я пойму, как трудно было в те минуты моим родителям. Пройти всю войну и остаться в живых, а сына потерять уже в мирное время.

Врезались в память дни и минуты, когда случилась беда. Даже какая погода стояла. Брат приехал домой на выходные. «Завтра в колхоз, будем убирать картошку. Решил приехать, а то теперь не скоро увидимся…Заодно в баню схожу»…Мы эти два выходных дня провели вместе. В лесу. Долго бродили по нашим памятным тропинкам. Николай говорил редко, и в его молчании мне виделось что-то тревожное. Дни были светлыми, воздух хрустально-чистым, а небо таким глубоким и ярко-синим, что глаза уставали любоваться этой красотой. После окончания местной начальной школы ученики продолжали ходить в соседнюю деревню. Путь был не близкий, автобусного сообщения тогда ещё не было, и дети жили в интернате.

У брата было две страсти – книги и живая природа. Особенно его интересовала военная литература и история оружейного дела. Он мог часами рассказывать, где и кто создал первый танк или артиллерийскую установку, винтовку или пулемёт. Он рассказывал, а мы заслушивались, затаив дыхание. В те годы в нашем доме были главными книгочеями мой брат и Володя Хромылёв, его ровесник и друг.

Николай знал, как устроена граната или снаряд от миномёта, какую смертельную угрозу они несут. Вот почему в тот день начала сентября, узнав, что мальчишки младших классов раскопали в земле снаряд и ушли с ним в лес в сторону деревни Речица, он первым бросился за ними, вырвал ржавую болванку из рук и только успел крикнуть: «Разбегайтесь, она сейчас….». Прогремел взрыв, брат всю силу снаряда взял на себя, прикрыв его грудью. Никто не пострадал, а моего брата не стало. Через несколько лет я приду на это место и увижу рваные раны от осколков на стволах деревьев и на деревянной вышке…Сколько ещё таких смертельных находок хранит земля со времён войны!

В лесу мы с братом любили бродить в любое время года. Иногда забирались  в такие дебри, что мне казалось: здесь ещё не ступала нога человека. «Вот тут в последний раз видели рысь. А это следы медведя». Николай для убедительности снимал кепку и накрывал ею след. И я сразу представлял, какой это большой и сильный зверь. Были у нас и особые места, где мы строили землянки. Это было ещё одно увлечение брата. Помню – мне было лет пять, и мы тогда ещё жили в Калининградской области, - одну из таких землянок мы построили в заброшенном саду. Мы уснули, ночь опустилась на землю, а нас…ищут всем посёлком. А ещё Николай всегда что-то мастерил, изобретал. Часто думаю, кем бы мог стать брат: учителем, конструктором, натуралистом или всё-таки военным? Мне долго не верилось, что брата уже не будет…

 И снова, как это происходило уже много раз в нашей жизни, поддержка шла только со стороны соседей.

Попасть в посёлок было не просто, но на завод потребовался кузнец, и мы перебрались в Марьинский. Позади был переезд из Калининградской области, почти год по чужим квартирам в райцентре, и вот свой уголок. Квартирка в общежитии на две маленьких комнаты. Переехали мы в марте, а к лету уже перезнакомились со многими жителями, отстроились, завели хозяйство: куры, свиньи, корова, Как и положено, в те годы сельскую жизнь без живности представить было трудно. Огороды уходили далеко за посёлок, выпиливали лес, корчевали пни. По осени снимали урожай, которого хватало до следующего сезона. Всё это кормило, обувало, одевало…Наш посёлок богатым не был, но не был и обузой для районного бюджета. Семьи в 5-6 человек детей не редкость. Мои земляки умели трудиться, оберегать честь семьи и своего имени. Если кто-то из детей жил на стороне и решал стать семьянином, свадьбу отмечали только в родительском доме. А посёлок хорошел, разрастался.

Выросла целая улица новых, из пахнущих елью, домов, и мы перебрались в новую квартиру. По этому случаю закупили новую мебель, а чуть позже появился телевизор, холодильник. Уезжать из старого, в два этажа, дома, не хотелось, и я долго сюда продолжал приходить. Для нас, мальчишек, дом этот напоминал что-то важное в истории посёлка. Сколько человеческих судеб было в нём наполнено! Во дворе, под тенистыми липами, берёзами и дубками читали книги, играли, нянчили малышей, влюблялись…Маленькие квартирки, комнаты-клетушки, коридоры и лестницы, пропахшие кошками…Но наш дом был хорош тем, что он умел объединять людей, дарил добро, делал их открытыми и отзывчивыми. Дети, вырастая в подобной обстановке, сами становились носителями, хранителями и продолжателями добрых дел и поступков.

Принято считать, что интеллигентов рождает город, но своих первых интеллигентов я встретил именно в старом доме-общежитии.

Однажды, забравшись на чердак, мы отыскали несколько горстей стреляных гильз от нашей винтовки. Представили, как это происходило; на территории посёлка находилось несколько братских могил. Во время войны дом этот был использован фашистами под временный лагерь для перемещённых лиц. Женщины, старики, дети…Узников держали несколько суток без еды и воды и потом угоняли в сторону железнодорожной станции. Угоняли одних, дом заполняли новыми пленниками…

Когда в посёлке стало детей только школьного возраста более двухсот человек, решено было построить новую школу. В центре посёлка, в самом красивом месте, в два крыла, с высокими потолками, светлыми классными комнатами. Приступили к строительству весной, а осенью школа уже заработала. Строили всем миром, принимали участие и ребятишки. Рядом спортивный городок: волейбольная и баскетбольная площадки, турники, ямы для прыжков, гимнастические приспособления. Каждый год мы на деньги, заработанные в колхозе на уборке картофеля, что-нибудь покупали для своей школы. Появился фруктовый сад…

Открытый, гостепримный, с доброй и отзывчивой душой, посёлок умел дарить подарки для всех. Встречи с друзьями и интересными людьми, здоровый чистый воздух, песни молодёжи по вечерам у костра на берегу лесной речки или у обочин дороги...

Пройдут годы, а эта привычка останется - встретиться среди стройных сосен парка, выбрать место поудобнее и запеть во весь голос песни нашей молодости. А за околицей - дорожки-тропинки, по которым мы уходили в распахнутый мир живой природы. Назначали любимым свидания....

…И вдруг всё остановилось в один миг. Посёлок стал быстро приходить в запустение. Новое руководство посчитало, что людей лучше перевезти в другое место, чем создавать для жителей посёлка условия. Но и это не делалось. Быстро пришли в негодность дороги, которые теперь никто не ремонтировал. Лесовозная, большегрузная техника разбивала их в пух и прах, но теперь за ними никто не следил. Не стали держаться медицинские работники и педагоги и, отработав год-два, они уезжали. А потом и эти учреждения закрылись. За любым предметом жизни и домашнего обихода приходилось отправляться в рацонный центр. Перестали ходить городской и рабочий автобусы. Новое руководство махнуло на людей рукой. Процесс умирания посёлка уже нельзя было остановить…И его жители стали разъезжаться, рвать родные корни. Кто-то с лёгкостью, а кто-то с болью…Остались единицы, которых держали память, холмики могилок дорогих людей. Эта часть жителей продолжала надеяться, но так и не дождалась своего часа.

Я смотрел на наш пруд среди посёлка и не узнавал его. Вместо "моря", каким  казался нам пруд в годы нашего детства, он теперь выглядел заросшей, заболоченной и жалкой лужей. Мы здесь учились плавать и даже держать весло на самодельной лодке. Не каждый осмеливался доплыть до другого берега, измерить его глубину. Пруд зародился из подземных источников, которые не замерзали даже зимой, и мы любили остужать разгорячённые после хоккейных поединков губы и лица. В жаркие летние дни его берега оглашались детскими и взрослыми голосами. В дни ледостава, в конце поздней осени, пруд покрывался тонким зеркалом льда, который трещал и дыбился под нашими ногами. Так мы проверяли себя на смелость...

.....Я покидал когда-то большой посёлок с тяжёлыми мыслями, его широкие улицы, густо поросшие высокой и дикой травой и бурьяном, которая появляется обычно там, откуда уходит человеческая жизнь. Большие площади перед бывшим клубом и возле магазина, где всегда было многолюдно, были завалены гниющим лесом. Я даже с трудом узнал место, где когда-то стояла наша школа. Но на душе были и светлые чувства от встречи с самым красивым и дорогим уголком, где прошла большая часть моей жизни...