Ой, на гОре тай женцЫ жнуть

  Ветер взмывает из-под кручи вверх, пузырит на спинах рубахи, упруго забивает глотки;
свист стоит в ушах - приходится кричать.
  - ВЫгон был здесь! ВЫгон!
  - Только хата Мушенкова стояла на круче!
  - И дом Юльки Варенковой!
  - Он - не на круче! Дом Юльки - вот он, на девятнадцатой линии!
  - На девятнадцатой лайн-стрит!
  - Теперь - лайн-стрит!

  Три зрелых мужика размахивают руками, спорят; Иван Баникин, сухой, подвяленный солнцем мужик, старожил этих мест; ещё один старожил, живущий в доме умершей сестры Юльки Варенковой - Николай Пушкарь и бывший абориген "нахаловки" Андрей Варенков, двоюродный брат Юльки.

  У них за спиной дома и хаты, стоящие на вЫгоне их детства; перед ними обрыв высокой кручи, источенной гнёздами-норами ЩУРоВ, пойма Урупа, застроенная садовыми домиками и дачами. За Урупом - лес, река Кубань, синяя даль.

  Полуденное июльское солнце слепит глаза и чтобы увидеть даль, нужно поставить над глазами ладошку козырьком. Иван убирает руку, трёт глаза:
  - Ничего не видно! Солнце! А раньше - Эльбрус можно было увидеть!
  - Рано утром и с кургана! - уточняет Пушкарь, устный летописец "нахаловки".
  - Айда ко мне на огород сходим! - предлагает Иван Баникин. - А то орём тут!
  - Пошли! - соглашается Андрей Варенков. - Время есть!

  Андрей несколько дней назад приехал в отпуск, издалека, с Урала. Три года не был на родине. И поэтому поводу сегодня у Баникиных общий сбор родни и знакомых Андрея. А пока собираются, готовят стол, можно и побродить по памятным местам.

  Они спускаются по лесенке с шаткими перильцами. Лесенка начинается почти у дома Пушкаря и по склону, заросшему ивняком, доходит до прудика вдоль участка Баникина. На середине спуска - родник, питающий прудик. Он всегда был этот родник, всю их жизнь: и в засуху и в половодье, и в лихие годы и в хлебосольные. Жив родной! Мужчины угощаются его студённой водой и Андрей плещет воду на толстого Пушкаря.
  - Ты чё?! С ГЛуЗДУ ЗЪиХАВ?! - завопил Николай. - Мне ж нельзя - я сердечник!
  Андрей смеётся:
  - Не боись! Это - живая вода!
  Они с Иваном тоже освежают лица. Хорошо! Лепота!
  - Щас ПРОТРяХНЕШЬ на солнышке, - успокаивает Пушкаря Иван.
  - Не, я домой. Сменю рубаху.
  И Пушкарь поднимается вверх, колыхая бочковатым телом.

  А Андрей с Иваном спускаются вниз к мостику из двух жердей в устье пруда.
  - А почему он у нас Пушкарь? - вдруг спрашивает Иван. - Он же твой двоюродный брат.
  - Бздел много в детстве, - смеётся Андрей. - Пердел. Дядь Жора так и говорил ему: "Ну, ты, сынок, пушкарь у меня." Так и пошло: пушкарь.
  - Вот мой участок. - Баникин останавливается у покосившейся калитки.

  Участок выглядет заброшенным. Хилый хозблок, несколько хилых же грядок, никакая картошка и...огородное пугало. На что тут можно позариться птицам? Даже подсолнуха нет.
  - Когда нарезАли землю, удалось получить два участка: на себя и на дочь. - Иван усмехается. - Штука одна интересная. Мне регулярно, уже много лет, снится земля. Несколько раз в год - обязательно. Даже не земля, а нарезанные огороды. Причём сон - один и тот же: я знаю на какой дороге и какой по счёту слева мой участок; я знаю что и где на моём участке посажено и растёт; а вот участок - ЧЁРТА ЛЫСОГО, не могу найти. А?
  - Да-а...А зачем тебе два участка? - спрашивает Андрей. - Да ещё и дома огород.
  - Не знаю. Здесь я мало чего сажаю. Так...Трава для коз, да вот - вид. Хорошо ведь?
  - Хорошо, - соглашается Андрей.
  - Здесь вот прудик с лягушками да ужами, а там, у бурунОв, дом, - говорит Иван. - Там у меня - бассейн с проточной водой.
  - Как так? Прямо из Урупа? - удивляется Андрей.
  - Да нет. На участке родничок пробился. Если бы не наводнение, я бы давно закончил дом. А так...
  Писали и говорили много об этом наводнении на Кубани. Заливало так, как сейчас Европу. Под крышами дачных домиков ещё видны следы той воды.
  Помолчали.
  - Я ещё под хутором Зуевом пятнадцать соток взял, - неожиданно продолжил тему Иван. - Под картошку.
  Хутор Зуев - километрах в двадцати от города. Почти напротив станицы Советской, через Уруп. Там тянули свою жизненную лямку дальние родственники Баникина.
  - А под Зуевом зачем тебе земля?
  - Не знаю. Тянет туда.. Но одному мне тяжело: сыну -  не надо, зять не помогает. Не знаю.

  ...Во время расказачивания на Кубани из станицы Урупской выселили казаков. Станицу переименовали в Советскую и раздали жирные чернозёмы иногордней бедноте. Так появился в здешних местах красноармеец Володя Баникин. Тшедушного сибиряка, незлобивого и кроткого, быстро прибрала к рукам вдовая своенравная казачка Алёна; и политическую конъюктуру уловила, и мужичок в хозяйстве пригодился. Работящий и безотказный Володя Баникин извёл себя, но хозяйство поставил. А потому попал под раскулачивание. И бывший красноармеец, перерожденец и кулак бежал от советской власти на шахты Донбасса. Там и спрятался. А потом - война. После войны, когда всё перемешалось, перевёз Баникин
по-тихому семью в Армавир, построил на окраине "нахаловки" ТУРЛуЧНУЮ хату. Потом рвал жилы на строительстве кирпичного дома, в котором и живёт сейчас Иван.
  А земля ему, красноармейцу Баникину, так и не далась...
  Иван похож на мать. Может поэтому ему снятся такие "генетические" сны?

  - Айда сходим к дому, - говорит Иван.- Здесь недалеко.
  - Да знаю я! Вон они буруны - отсюда видно, - сопротивляется Андрей.
  И то: в доме Ивана стол накрыт, а они шастают тут по кручам. Нет уж!
  В это время на круче появляется Пушкарь с кем-то. Они машут руками.
  - Наверно нам машут, - говорит Андрей.
  Иван оборачивается.
  - Щас! Пушкарь с моим Лёшкой, сыном, - поясняет Иван. - Подождут.
  - Да ХМаРА вон идёт, - Андрей кивает на небо.
  Над кубанским лесом, над плато клубилось сизое седоватое облачко.
  Иван даже не смотрит:
  - Дождя не будет. Так - сходим?
  - Иван! Я только приехал. Ещё зайду, посмотрим.
  - Ну, ладно. Только обещай. А?
  - Буду, буду.

  ...Во дворе дома под виноградом стол накрыт: салаты, фрукты, арбузы, водка и домашнее вино. И, конечно, сало! Как же без него. И малосольные огурчики - оглушительный раздражитель.
  Гостей много, все говорят громко, вздёрнуто, предвкушая и радуясь. А когда возникает нечаянная пауза, то слышны голоса соседей - ближних и дальних - и даже звонкие голоса с Урупа.
  В безветренном пространстве двора стоят тёплые запахи июля. Не плывут, тем более не носятся, а - стоят! Кажется, что каждый метр площади имеет свой запах: горячей лебеды и крапивы, ботвы помидор и арбуза, яблок и бордовых роз, и ещё и ещё чего-то. Люди проходят сквозь запахи, наполняются ими и сами начинают пахнуть по-летнему.

  - К столу! - наконец призвала Маша, жена Баникина. - Рассаживайтесь! Андрюша! Иди сюда, в ХОЛОДоК, рядом со мною.
  И когда утих гомон, Баникин поднял стакан и сказал:
  - Мы с Машей всем рады, но особенно тебе. - Он повернулся в сторону Андрея. - Это хорошо, что ты приехал. Хорошо, что ты приезжаешь: и мы чаще встречаемся. За тебя. За встречу!

  Ну и всё пошло своим чередом.
  Образовались группы по интересам. Зина, жена Толика, брата Андрея, разговаривала с Машей - они из одной станицы; Света, жена Пушкаря, наводила мосты со своей золовкой, сестрой Николая, а сам Пушкарь сцепился с хамоватым Завалюем.
  - Шо ты тут мне КоНИКИ ВЫКИДЫВАЕШЬ? Так-не так...
  - Та он СМаЛИЧКУ такой, - попробовала успокоить Николая жена.
  - Брысь! - шуганул её Пушкарь. - Ты, Завалюй, был шкелет сопливый и таскался за нами как НАЛыГАЧ за коровой! Не та-ак... Пятдесят второй год. Уруп ГУЛЯЛ. Вода стояла на нечаевских огородах: вот здесь внизу, где дачи. Так же,как три года назад! Что? ПРИЖуК? То- то же, помнильщик. Я предлагаю выпить за память. Нет, Завалюй тут не при чём. Его родители... И твоих нет, и твои ушли, твои... За родителей.
  Молча выпили. Закусили.
  - По-над лугом зэлэнэньким,
    По-над лугом
    Зэлэнэньким, - вдруг неожиданно низким голосом запела Зина, жена родного брата Андрея, Анатолия Варенкова.
  - Тёть Наташа любила эту песню, - шепнула Маша Андрею. - Помнишь?
  Андрей кивнул. Ещё бы: не помнить мамины песни.
  - Брала вдОва лён дрибнЭ-Энький, - высоко подхватили женщины.
  Это удивительное искусство кубанских женщин: СТРОИТЬ голос. подладиться, спеть в лад с другими голосами, не нарушая гармонии запева.
  - Давай, кум, подхватывай! - Иван махнул рукой Анатолию Варенкову.
  - Там ВасИлько сено кОсэ,
    Там ВасИлько
    Сено косэ, - подхватывают мужчины...

  Непостижимо: как? каким образом входит в нас народная песня? поселяется в душе и хранит её и лелеет? Что за механизм? Ведь никто из нас специально не запоминает эти песни; да и поются они за столом , где детям нет места. Да и не нравятся они нам, детям, эти взрослые непонятные песни; и не запоминаем мы слов этих песен. А они всё же приходят к нам с возрастом, как наследство и мудрость.
  Сколько раз спорил Андрей с Иваном по поводу песни "Ой, на гОре тай женцы жнут"! и всерьёз и шутливо. Понятно, что "на горЕ" жнут. А раз "жнут" - значит "жнецы", а не "женцы". А что такое "тайженцы"? Что за тайные саженцы?
  - Отцепись! - говорил Иван. - Пристал как банный лист к жопе. Жнейки - женщины. А потому -  "женцы". Ты пой с чувством: может когда-нибудь и дойдёт.

  Ну, вот, наколдовал: Иван затянул "Ой, на гОре...". Его кум и брат Андрея -  Анатолий, на ушах которого потоптался ни один медведь, сейчас "подхватит" песню. И будет петь.Хотя ему всё равно: что"Марсельезу" на французском, что старую казачью песню петь - слов не понимает.
  Только допели казачью, заорал неугомонный Завалюй: 
  - А это помнишь, Иван?
    У Баникиных гулянка:
    Значит там большая пьянка.
    Ради сына и отца -
    Дайте ЖМЕНЮ холодца!
  Вся "нахаловка" знала о частых застолиях у Баникиных. То ли Баникины были хлебосольнее других, то ли дух там особый, но родня и знакомые любили собираться по праздникам у них. А праздников у нас - ого-го! Вот и сегодня - пожалуйста: приехал Андрей, надо было собраться в доме родителей Андрея, а собрались здесь.
  А частушки уже пошли с приплясом:
  - Мы бывали на Урале,
    Но такого не видали:
    Чтобы вот такой амбал
    Никого не отъе...
  - ...бал! - закончил Завалюй.
  - ...не отнимал, - уточнила под хохот Зинаида.
  Амбал, да с Урала - ясно в чей огород булыжник.
  Жена Завалюя пошла грудью на мужа:
  - Милый якобы во сне
    Засадил все грядки мне.
    Я проснулась и реву:
    Засадил бы наяву.
  Люба Пушкарка подошла к Ивану и что-то сказала на ухо.
  Они отошли. Пошептались.
  - Я сейчас… - Иван хватанул водки, вытер рот ладошкой.
  - Что-то случилось?
  - Нет. Я сейчас, - повторил Иван и вышел на улицу.
  Андрею показалось, что очень уж резко переменилось настроение Ивана: будто в котёл попал на реке Кубани. Он встал из-за стола.
  - Сиди, - сказала Маша.
  - Да, ладно! Я так, поозираюсь: давно ведь не был.
  И тоже вышел.

  Иван поворачивает за угол. Андрей спешит за ним. За углом окликает Ивана. Тот останавливается.
  - Ладно, - говорит Иван, - Пойдём. Он, сука, сейчас у МацепУрихи.
  - Кто?
  - Та зять! Хером его взять. Любка сейчас сказала. А ей - соседи.
  - А что он делает у тёть Веры?
  - Да причём тут тёть Вера?! Внучка её, Любка... Мне говорили,что он бегает туда - я не верил.

  Они поворачивают на Ленина. Вот хата,где в детстве жил Андрей. А рядом - дом его двоюродной тётки. Она и есть МацепУриха. Тридцать лет уже вдовствует тёть Вера. Дочь её, Надежда, избалованная с детства, жила и живёт беспутно и своенравно: имеет третьего мужа и одну дочь, Любу, от первого брака. А она, дочь, живёт НЕ С бабкой, а ПРИ бабке: помочь когда - старая ведь - и потихоньку подбивает тёть Веру переписать на неё дом. Уже два года бабка в осаде.
  И вот разведка донесла, что сейчас у Любы зять Ивана.

  Иван стучит кольцом калитки. Отзывается тенорком собачонка.
  Во дворе дом и ВРЕМЯНКА.В щелку видно, как во времянке за окном шевельнулась занавеска.
Иван приоткрывает калитку - дежурный лай собачки переходит
 в регистр простуженного тенора: с хрипом, натугой и даже кашлем.
  Иван продолжает стучать. Наконец-то из дома появляется тёть Вера.
  - Та замолчи ты! - машет рукой на кобелька тёть Вера.Прищурилась. -Проходьте, он не достаёт.
  Хорошо ещё видит старушка. СтоИт, держится за стенку. Два дня назад Андрей заходил к ней, поэтому его сегодняшнее появление не удивляет старушку.
  - Та замолчи же! Шо б ты СКАЗыВСЯ!
  Она прогоняет шавку в конуру. Та спокойно, выполнив работу, поволокла цепь к будке.
Андрей обнимает тётку.
  - В  гости? - улыбается тёть Вера.
  А Ивану не терпится.
  - Та нет! СкажИте, Любка дома?
  - Была, не знаю...
  - А где? В доме?
  - В доме нет.
  - Значит, во времянке? Я посмотрю?
  И не дождавшись разрешения, Иван устремляется к лёгкому домику в глубине двора.
  - Шо он? - спрашивает племянника тёть Вера.
  - Скажет сейчас. Я сам толком не знаю.
  - А може винца пока? Не ПОГРеБУЕШЬ?
  - Да нет! Я же - на гулянке.
  - Была дома, была, - говорит через паузу тёть Вера. - Хто-то приходыв до нэй...
  - Кто?
  - А  ХТо ЗНА.
  Тёть Вера поправляет беленькую косынку; затягивает узловатыми, опухшими в суставах пальцами, концы косынки под подбородком:
  - Мелькнула голова за окном - не знаю...

  И тут выскакивает Иван из времянки:
  - Не бреши!
  - Да не было ничего, дядь Вань!
  - Не успели!
  Иван вдруг останавливается:
  - А сиськи наружу? Пол мыла?
  - Так... Лето... - теряется Любка.
  Она стоит в купальнике молодая, сочная.
  - Тёть Вер! Вам зачем окно в огород? - Иван машет рукой в сторону времянки. – Кого сторожить?
  - Тю- ю! Ты - шо?
  - Через окно гад выскочил! Уже дома наверно.
  Огород Мацепурихи задами выходит почти на ПЛАН Ивана: всего через одного соседа. А потому зять мог перелезть в огород соседа, а оттуда - уже к себе домой. Вернее - к Баникину.
  - Пошли! - Иван направляется к калитке.
  - Та шо ш ты ничЁго… - опешила старушка.
  - Она всё расскажет. - Иван ткнул пальцем в сторону Любки. - Обрисует.
  Кобелёк гавкнул для росписи, чем и утвердил резолюцию. А для пущей важности поднял заднюю лапу на ствол абрикосы, растущей возле будки: точка.

  А во дворе Баникина застолье продолжается. Николай Пушкарь колышется за столом и темпераментно доказывает всё тому же Завалюю:
  - Да на Ленина тогда ещё и профиля не было, шоссейки. Гуси траву по улице щипали, как на хуторе. Я же сто лет здесь! На углу - ДолИна, - он хлопает по спине Свету, жену, члена большой семьи ДолИны. – Дальше: Варенковы, Мацепура, прокурорша... Что ты! Я же всё помню.
  Во двор стремительно входит Иван, за ним - Андрей.
  - Где вы ходите? - спрашивает Маша. - А здесь как раз Игорёк пришёл.
  Игорёк - и есть зять.
  - Я знаю! - рявкает Иван. - Где этот ГаВРИК?
  - В доме...
  Баникин влетает в дом.
  - Игорь! - кричит Завалюй. - Леопольд, подлый трус, выходи! Штрафную получай!
  И тот выскакивает из дома, как пробка из-под шампанского, спотыкается об обувь, стоящую на крыльце и падает вниз со ступенек.
  А на крыльце появляется Иван:
  - Давай! Звездуй в свою Горькую балку - хватит с тебя сладкой жизни. Пожуй солому! Хорёк-Игорёк!
  За столом стало тихо.
  Игорь поднимается, угнув голову и пряча глаза, шкандыбает к калитке.
  В тишине мекнула коза.
  Маленький кобелёк, похожий на дикобраза, неожиданно рыкнул басом в своей будке, закрытой пустым ящиком.
  А Завалюй - икнул.
  Повернувшись к гостям, Баника-воин подводит итог празднику:
  - Всё. Паска кончилась. Шашки наголо, казаки. По коням...
  И садится на ступеньки крыльца.

  Недоумевая, переговариваясь в полголоса, как в доме покойника, гости стали подниматься, прощаться,расходиться. Шёпотом спрашивали Андрея о причине гнева Баникина, хотя наверняка догадывались. Андрей дипломатично пожимал плечами: не знаю.
  Гости разошлись.
  - Давай.
  Иван подошёл к столу, налил в стаканы водки.
  Выпили они с Андреем молча.
  Из дома доносился плач дочери.
  - Переживает? - спросил Андрей.
  - Ещё бы! Не БУДяК ведь выдернули. Да и стыдно. Ничего. Сколько можно с этим чириком ходить? Отболит.

  Свинцовые тучи зашли с востока, а солнце покатилось на запад. Над кручей взметнулся мощный смерч, унося в своей воронке зазевавшегося щура. По садам сквозанул резкий порыв ветра - будто взмахнули гигантским веником. Сухо, с треском громыхнуло небо и стало тихо.

  Иван плеснул ещё водки.
  - Ой, на горе тай женцы жнуть… - подперев рукой голову, он запел как-то расслабленно, но сосредоточенно.
  - Ой, на горе тай женцы жнуть... Не на горЕ. На гОре жнут, на гОре, - бесцветным голосом прокомментировл Баникин.
  - А по-пид горою
    Яром-долыною
    Казаки идуть...

  Звуки выходили толчками, как кровь из раны, и в паузах, в насыщенном электричеством воздухе были слышны  всхлипывания дочери и детский смех,голоса соседей и выкрики купающихся на Урупе людей.

  Предзакатное солнце уходило от города за отроги Кавказа, в чужую даль.
 
  Уходил день.
 
  Исчезала эпоха.




                ИЗ КУБАНСКОГО ДИАЛЕКТА
  ЩУР, ЩУРЫ - птицы, но не стрижи
  С ГЛУЗДУ ЗЪИХАВ - с ума сошёл
  ПРОТРяХНУТЬ - просохнуть,подсохнуть
  ЧЁРТА ЛЫСОГО - чёрта с два, увы
  ТУРЛуЧНАЯ - глинобитная
  ХМаРА - тучи, гроза
  В ХОЛОДОК - в тень
  КоНИКИ ВЫКиДЫВАТЬ - чудить, выпендриваться
  СМаЛИЧКУ - с детства
  НАЛыГАЧ - верёвка на рогах коровы
  ГУЛЯЕТ РЕКА - выходит из берегов
  ПРИЖуК - притих, затаился
  ЖМеНЯ - горсть
  ВРЕМяНКА -летнее или временное жильё
  ШО Б ТЫ СКАЗыВСЯ - чтоб тебе пусто(плохо) было; здесь - чтоб ты сдох
  ГРеБОВАТЬ - брезговать
  А ХТо ЗНА (А ХТоЗНА) – а кто его знает, не знаю
  ПЛАН - участок,территория
  ГаВРИК - хмырь
  БУДяК - сорная трава