А. Е. Азаров ТОМ-3

                Р А З Д В И ГА Я
               
                Г О Р И З О Н Т Ы
               
                (Роман- автобиография)
          
                Том 3
               
            КНИГА ПОСВЯЩАЕТСЯ
            ПАМЯТИ МОЕГО ДРУГА –
            МИРОЛЮБОВА АЛЕКСАНДРА
            И
            ВСЕМ ВЫПУСКНИКАМ 1981 ГОДА
            2 РОТЫ АВОКУ
               
      СТРЕМИТЕЛЬНЫЙ РАЗГОН
               
      С однокашниками переписка на сайте
               
      В АВОКУ царица полей – пехота!
               
      Разные взвода и выбор друзей –
               
      Наша вторая рота.
               
      Под оркестр отправляемся на учёбу,
               
      Занятия на кафедрах и казарма.
               
      Долгие ночи в караулах и нарядах –
               
      Такая здесь карма.
               
      В шеренгах чеканный шаг на параде,
               
      В коробки выстроены полки.
               
      У нас воспитывали веру в победу –
               
      Ночные марш-броски.
               
      Третий курс – третий том жизни курсанта,
               
      Учения с боевой стрельбой.
               
      В Рыбачьем горная подготовка «эдельвейс»,
               
      Иссык-Куля прибой.
               
      На Или плав и в колоне вождение БМП,
               
      Четыре года пыльный полигон.
               
      Для карьеры в «большие звёзды» – 
               
      Стремительный разгон!

     Рашид Кулмурзаев. Алма-Ата 2009 год.


     Азаров Артур Евгеньевич родился в 1960 году. Его отец был офицером и поэтому семье пришлось часто переезжать с одного места службы на другое. После школы он поступил в Алма-Атинское общевойсковое командное училище. Основная офицерская служба прошла в Казахстане и Киргизии в мотострелковых полках на разных должностях. Закончил службу подполковником во Внутренних Войсках России, в составе которых принимал участие в первой Чеченской войне.
   
После увольнения в запас остался жить в Тюмени. Много лет работает в автошколе ДОСААФ преподавателем, и за это время подготовил огромное количество кандидатов в водители. Он очень часто встречает на дорогах города своих выпускников разных лет, которых обучал всем секретам изучения ПДД и теории «автомобильного мастерства». И всегда они при встречах с радостной теплотой и благодарностью узнают своего учителя. Такое отношение людей к себе он считает своей лучшей наградой в жизни.
    В третий том вошли годы обучения в военном училище, второй и третий курсы. Книга является продолжением рассказа о жизни Азарова А.Е.


                ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА.
 
Недавно мне на глаза попалось одно очень мудрое изречение, поразившее меня своей глубиной: «Говорят, что каждый человек может хорошо написать, по крайней мере, одну книгу – книгу о своей жизни!» Вот интересно было бы узнать, кому первому такая мысль пришла в голову? Начиная работу над очередной новой книгой, я каждый раз вновь и вновь оглядываясь назад, пытаюсь найти для себя ответ на эти вопросы:  «Где, как, когда, в какой момент и собственно из чего родилась эта совершенно необычная идея – написать свою книгу?»

Мне иногда даже самому становится интересно – в каком месте в моей жизни и где можно было бы найти истоки этой моей удивительной идеи? Удивительно, но самое первое, что спрашивает у меня большинство людей, когда узнают об этом – зачем и для чего я это пишу? Что же этим я хочу сказать или кому доказать? Да я и сам до конца не знаю точных ответов на эти вопросы. Но уж точно не для того, чтобы кому-то что-то доказывать или изменить. Просто – пусть она сохранится как память о моей жизни и всех событиях, которые в ней произошли. Об этих своих душевных сомнениях уже я упоминал, начиная работу над ними. А может быть, всё началось с моего поступления в военное училище?
 
Когда я только начинал восстанавливать в своей памяти и воссоздавать реконструкцию тех далёких событий происходящих во время моего обучения в военном училище, я с огромным удивлением увидел – оказывается, как много разных и интересных событий происходило с нами в училище! Это особенно становится понятным, когда я держу в своих руках и перебираю страницы нескольких листков-черновиков с заметками и воспоминаниями о том времени. И сам уже переживаю, начиная работу над третьим томом, который будет продолжением рассказа о моей дальнейшей курсантской жизни в Алма-Ате: «А поместиться ли всё это в него?»

Ведь многие первые мои яркие жизненные впечатления о тяжёлом поступлении в АВОКУ и трудностях первых курсов обучения уже вошли во второй том моей книги. Эта книга не дневник в общепринятом понятии, потому что совокупность известных фактов – это ещё не биография, это сырой материал. Для меня последовательное изложение житейских событий – лишь внешняя сторона дела. Ведь я стремлюсь в своей книге не просто в хронологической последовательности сухо перечислить все события тех лет, а в художественной форме воссоздавая свой внутренний мир выявить все познания противоречий жизни, свои мысли, наблюдения и выводы. И ещё – писать для себя и писать для читателя – совершенно разные вещи!

Трудно и нелегко было найти свою форму повествования, поэтому моя книга есть по сути дела литературно-художественное изложение тех событий от имени самого героя. Встречаются в ней «отклонения» и скачки на несколько лет вперёд, которые неразрывно связаны с одним событием или человеком. Такой литературный приём очень успешно использует в своих книгах известный писатель В.В.Карпов, за творчеством которого я пристально слежу всю свою жизнь. А началом этого интереса стала моя встреча с ним ещё в детстве, в Сары-Озеке. Все его книги («Маршальский жезл», «Вечный бой», «Расстрелянные маршалы», «Полководец», «Генералиссимус» и другие) всегда поначалу были мгновенно «проглочены» мной, и только потом уже перечитаны по несколько раз медленно, вдумчиво и глубоко осмысляя написанное между строк.
 
Мне приходится припоминать много разных подробностей и моментов, которыми была полна моя курсантская жизнь. Многие события и факты из тех дней ещё хорошо и ярко помнятся мной до сих пор, а некоторые напрочь забываются, а потом давно забытые сами внезапно, совсем неожиданно всплывают откуда-то из глубин памяти по какому-то поводу… Книга мной заявлена как художественное произведение, основанное на реальных событиях. Поэтому многие факты, эпизоды, высказывания и мысли в ней не вызывают сомнений, но при этом присутствуют неизбежные неточности, ошибки памяти, а всё остальное моя фантазия и как говорят в таких случаях – все совпадения случайны!
 
Чтобы полнее и точнее отразить все те события я в ходе работы над своей книгой обратился к моим однокашникам, с которыми мне вместе пришлось делить время учёбы. Они же первыми и прочитали книгу, дополняя её своими воспоминаниями, уточняя свой взгляд на разные события. Всё-таки в удивительное время мы живём – с помощью Интернета можно быть связанными с ними, даже находясь на огромном расстоянии! Когда книги были размещены в Интернете, меня нашли мои одноклассники по Усть-Каменогорску, с которыми связь была давно утеряна, и высоко оценили те несколько страниц, в которых я описываю свои впечатления о городе, нашем классе и жизни.

Правда Иринка Злобина при этом уточнила ряд неточностей, деталей и имён, которые я подзабыл. Но что поделать – время! Мне почему-то всегда казалось, что за те пару лет, которые я провёл вместе с ними, меня уже никто и не вспомнит! Вот выяснилось, что и нет! Приятно. Неоценимую помощь своими воспоминаниями и фотографиями мне с радостью оказали Сергей Иванов, Александр Руденских, Владимир Матусевич и Рашид Кулмурзаев. А главным консультантом и редактором моих книг я считаю Вячеслава Воропаева – он всегда веско и аргументировано высказывает свою точку зрения и со многим мне приходится соглашаться, внося изменения в текст. Хотелось бы высказать им всем свою огромную признательность за участие в подготовке этой книги.
 
Почему-то когда я начинал работу над теми временами учёбы так думал, что мне, чтобы описать свои впечатления и всю яркую курсантскую жизнь в училище АВОКУ вполне хватит и одного тома. Но уже в ходе кропотливой работы над ним я осознал что – нет! Здесь одним томом не обойдёшься. Мне же хочется описать все те события более полно и с подробностями, выписать образы своих друзей и товарищей, с которыми пришлось пройти через многие события, свои мысли на фоне жизни тех лет, чтобы всё было понятно. Ведь многое из того, что происходило тогда в жизни нашей страны сейчас уже просто трудно представить себе молодым людям, которые никогда не жили в то время и даже не представляют себе, что такое возможно. Вся моя курсантская жизнь в те годы, полные ярких впечатлений действительно пришлись на времена Л.И.Брежнева и явились для меня настоящей, по его словам – «школой жизни».

Это были наши «золотые годы» учёбы, когда мы все были молоды, и у нас партия, комсомол, советская пропаганда и культура формировала «социалистическое» мировоззрение и идеологию, закладывались будущие жизненные принципы, воспитывался стойкий и твёрдый командирский характер, так необходимый нам в дальнейшей службе. Каждому из нас приходилось, раздвигая горизонты жизни открывать и познавать для себя окружающий нас военный мир, преодолевать разные курсантские трудности в жизни и учёбе, гораздо более трудные, чем в любом гражданском институте, учиться жить в большом коллективе и находить настоящих друзей.
 
Такая непрерывная долгая жизнь в курсантском коллективе, среди таких же молодых парней, когда ты весь словно невидимым рентгеном каждодневно просвечиваешься насквозь со всех сторон формировала у нас лучшие качества. Мы учились дружить, прощать ошибки, понимать свои недостатки. Здесь мгновенно и незримо оценивались все твои лучшие качества – честность, верность данному слову, хорошее отношение к товарищам по взводу, работе, нарядам и учёбе, готовность придти на выручку друзьям.

Боясь и стыдясь насмешек своих же товарищей, куда-то очень далеко уходили от нас все плохие качества людей – жадность, воровство и склонность к обману, даже в мелочах. Это только на первый взгляд совсем несведущему человеку, очень далёкому от военной жизни дилетанту покажется – ну что может быть интересного в том однообразии, когда мы все (120 человек) четыре года прожили в одной казарме и изо дня в день учились, стояли в нарядах или работали? На самом деле это далеко не так!
 
В моей жизни так получилось, что благодаря поступлению в военное училище качественный переход из простого мальчика-школьника десятиклассника во взрослую и серьёзную жизнь прошёл практически мгновенно. Мне самому почему-то так показалось, что я это осознал сразу же в  первый день приезда на Учебный центр в абитуру. «Всё! Вот здесь под временами моего счастливого детства можно подводить черту!» – понял я сразу, когда там сходу пришлось научиться выживать, в полном смысле этого слова, надеясь только на себя и своих друзей и понимая, что нельзя расслабляться даже ни на минуту и всё время нужно держать себя в руках.

А потом, когда уже поступил, после принятия военной присяги, стрельб на полигоне и выполнения боевых задач в карауле с оружием в руках наступило полное осознание того, что ты уже взрослый человек и к тебе такое же серьёзное отношение. Ну и что с того, что мне всего было семнадцать лет?

Таков тогда был порядок нашей жизни и не даром политработники везде понавешали глубокомысленных плакатов: «Принял присягу – назад ни шагу!» И опять здесь в моей жизни так получалось – ведь первый курс негласно всегда называется «приказано выжить» и нужно было действительно опять держаться, глотая обиды на несправедливость жизни, только завистливо глядя на гордо проходящих мимо тебя старшекурсников. Учиться и ждать, надеясь только на то, что и ты когда-нибудь сам в далёком туманном будущем доживёшь до этого радостного момента. И как самого великого праздника в своей жизни мы с нетерпением ждали того радостного момента, когда же мы сами своими глазами увидим новых зелёных первокурсников! Ведь мы уже по сравнению с ними будем на целый год старше! Но давайте вернёмся опять к тому далёкому времени – зимнему отпуску на втором курсе.

          
                АЛМА-АТА. ВТОРОЙ КУРС. КОНЕЦ ЗИМЫ. ЧУДЕСА
                ВОЕННОЙ ЖИЗНИ. ИСТОРИЯ ПРО ВОРА.

…Как всегда очередной зимний отпуск пролетел незаметно короткой, быстрой и яркой вспышкой. Оставляя в памяти только радостные встречи с друзьями, вкус домашней еды, ежедневно доносящиеся до обеда с улицы через открытую дверь лоджии из моей родной школы уже основательно подзабытые мной серебряные трели школьного звонка, безмятежный отдых дома с родителями, и моё увлечение – марки! Долгими часами в отпуске я мог терпеливо раскладывать по альбомам марки, внимательно изучая при этом рисунки, надписи и страну выпуска, находя каждой из них своё место. И этот удивительный запах – запах весны так хорошо ощущаемый в Чимкенте.

Я всегда поражался вот этому удивительному факту в моей жизни, пока учился в своём училище. Я приезжал из холодной зимней Алма-Аты (а зимний отпуск во всём училище был всегда во второй половине февраля), где ещё даже не было даже намёка о какой-то весне. Проводил две чудесные недели как в сказке, обходя все знакомые места в городе и видя радующую глаза зелёную травку на солнечной стороне домов, грязный, тающий снег, стекающий в арыки вдоль дорог тоненькими струйками, и вновь на месяц-полтора возвращался в зиму. И только потом вновь переживал длительную и затяжную весну уже в Алма-Ате.

Я плохо помню точное время, но как-то находясь в каком-то в очередном отпуске, пока я учился в военном училище, я не смог увидится с Женей Матвеевым. Оказалось, что он призван военкоматом и попал служить срочную службу в танковых войсках в ГСВГ. Примерно в тоже время отслужил и Сашка Цветков. С одной стороны было очень жаль, но с другой стороны он единственный из друзей, пройдя через это, потом всегда мог хорошо понимать рассказы на все военные темы. Не знаю почему, но вроде бы ни Тимур, ни Серёга Агалаков, тем более Игорь Вишняков со своим институтом в армии не служили.

Какие мотивы и причины лежали в основе этого всего меня как-то в то время не интересовали, и я не забивал себе голову этим проблемами. Но когда Женя вернулся назад в Чимкент после службы и мы вновь увиделись – это уже был не тот вчерашний бесшабашный школьник Женька Матвеев, которого мы все хорошо помнили (или только я?), а уже взрослый серьёзный человек со своим характером и суждениями. Что-то совершенно невидимое и неощутимое на первый взгляд у него изменилось внутри. А может быть, это появляется у всех людей, которые долгое время проводят вдали от дома и своих родителей, когда необходимо рассчитывать только на самого себя и своих друзей? Неужели и я, обучаясь в военном училище меняюсь так же сильно? На этой мысли я и поймал тогда себя, когда мы после его срочной службы вновь встретились с ним. Почему-то вот таких разительных перемен я не заметил за другими своими друзьями.

Вернувшись в училище после такого короткого зимнего отпуска, а я уже описывал в прошлом томе, что мне было очень обидно, когда из него два дня «украли злые дядьки – майор Франчик и наш ротный» своими подковёрными играми, жизнь вновь вернулась в своё русло. Через несколько дней улеглись впечатления каждого от поездок, перелётов, приключений и событий которые произошли с ними в отпусках. С удивлением и восхищением мы слушали истории тех, кто жил далеко, когда они рассказывали, как им приходилось добираться из разных уголков нашей тогда огромной и необъятной страны - СССР. И хотя я тоже считался иногородним, не живущим в Алма-Ате, но мне всегда про свои приключения в дороге рассказывать особо было нечего.

Как-то у меня в жизни по сравнению с другими всё получалось очень просто. Утром сел в самолёт в Чимкенте и через два часа уже в Алма-Ате, несколько остановок на автобусе с пересадкой на ВАЗе и ты уже в училище. Во всём этом было одно удивительное совпадение – именно в нашем чимкентском доме жил лётчик, командир экипажа, который много лет каждый день «гонял» свой самолёт АН-24 по маршруту Чимкент – Алма-Ата. Утром туда, вечером обратно. Именно на нём каждый год и прилетала моя мама ко мне на день рождения. Он хорошо знал моего отца и маму и всегда приветливо здоровался, когда встречался с ними во дворе.

Конец зимы на втором курсе запомнился несколькими яркими событиями, которые надолго врезались мне в память и заставили как-то совсем по-другому взглянуть на свою жизнь и по-новому её переосмыслить. Первое произошло сразу же на Учебном центре, на первом полевом выезде после отпуска. Сейчас я точно не могу вспомнить всех мелких подробностей того дня, но так получилось, что в тот день занятия по тактике с нашим взводом проводил л-нт Михайлов.

 Мы как положено с утра строем в составе взвода в колону по три, двигались по центральной дороге Учебного центра к тактическому полю. Стоял обычный мартовско-зимний хмурый день, и ничего не предвещало беду. Настроение у всех было не очень радостное в предвкушении того, что нам предстоит целых шесть часов провести в поле в обществе нашего лейтенанта. Снега как такового на земле не было, но земля была мерзлая, и мы были одеты в шинели, поверх них всё снаряжение, а на голове – обязательная каска. К каскам нас «приучали» ещё сразу с первого курса и она была обязательной необходимостью всех полевых занятий.
 
По холодной погоде ноги сами двигались бодро, не тормозя, и мы привычно шагали строем – ведь дорога на тактическое поле была нам хорошо знакома. Я тоже шагал в строю взвода, как всегда на своём «законном по штату» месте в третьем отделении – гранатомётчик всегда стоит третьим в отделении, после командира отделения и пулемётчика. Почему я так подробно останавливаюсь на этом факте, станет понятно позже. Двигались мы как положено навстречу движению – наше отделение было ближним к центру дороги, по которой очень редко проезжали случайные машины. Можно было так сказать, что она была совсем пустынной. И вот откуда только взялась эта машина-летучка ЗИЛ-131 с будкой, которая догоняла нас сзади?

И куда она мчалась по дороге, хотя все кто знает такие машины, понимает, что больше 60 км\час они просто не могут разогнаться? Она и ехала на первый взгляд не быстро, но мне показалось, что всё произошло в доли секунды. И почему молодой солдат водитель не рассчитал правильно расстояние и начал выворачивать руль обратно после обгона нашего взвода – не понимаю? Толи он ещё был молодой и неопытный, толи думал и надеялся на то, что проскочит – сейчас не могу сказать. Но факт остался фактом, левым краем огромной будки, оббитой железом, которая выступает за габарит автомобиля, по ходу движения он ударил по нам, почему-то смещаясь влево прямо на нас да ещё на пустой дороге!

Удар пришёлся на наше крайнее третье отделение. У шедшего за мной четвёртым в строю, Сашки Сухорукова будка лишь чиркнула по рукаву шинели. У меня удар пришёлся в правую руку, которой я сжимал свой «родной РПГ». Хорошо еще, что удар получился не полностью в плечо, а только скользнул по гранатомёту и шинели, получившись по касательной. Я после него устоял на своих ногах, и он лишь сильно меня толкнул, закручивая влево на кого-то из второго отделения, кажется на Серёгу Гущина или Семёна, который был гранатомётчиком во втором отделении. Меня как кеглю в игре отбросило вбок, но сам удар был настолько внезапным, сильным и неожиданным, что в первые секунды я даже не мог что-то чётко соображать.

Но краем глаза, как бывает на киноплёнке с ускоренной перемоткой, я увидел, что после меня удар краем будки пришёлся по Серёге Иванову и Эдику Шварцу, свалив их с ног! Серёге пришлось точно по плечу, а Эдику досталось больше всех – в спину и по каске. Когда я немного отошёл от пережитого шока и смог что-то понимать, перед моими глазами открылась вся картина «мамаева побоища».
 
Серёга Иванов, приподнявшись после падения, сидел на земле, держа повисшую правую руку другой рукой, и обводил всех наших окруживших его курсантов непонимающими глазами. Эдик Шварц лежал на земле с закрытыми глазами и тихо стонал, у него из разбитой головы текла кровь, капая на землю. Как хорошо, что у него на голове оказалась надетой каска с затянутым туго ремешком под подбородком. Страшно себе представить последствия, если бы её не было! Машина остановилась немного дальше по дороге и из неё буквально вытащили за шкирку бледного и очень испуганного солдатика-водителя. От нашей скорой расправы с ним прямо здесь же на месте происшествия спасло только то, что с нами был л-нт Михайлов.
 
Сразу видно было, что водитель белый от страха и сам испуган всем происходящим и тем, что он натворил. Машину сразу же развернули  обратно – в сторону казарм Учебного центра и загрузили в неё Эдика Шварца и Серёгу Иванова. Ведь там была хоть и маленькая, но санчасть и два солдатика-фельдшера, которые обеспечивали стрельбы. Почему-то у меня в памяти так ярко и осталось эта картинка – как грузят в кабину Эдика без сознания. Наш лейтенант поехал с ними сам и ещё кого-то взял с взвода, сказав напоследок Вите Быкову пока проводить занятия самостоятельно. Хотели ещё взять и меня с собой, но я наотрез отказался, так как посчитал это несерьёзным – по каждому пустяку бегать в санчасть. Все обступили меня, наперебой спрашивая: «Ну, как? Как ты? Что чувствуешь?» Как-как? Правое плечо сильно болело, но я на все расспросы друзей отвечал, что всё хорошо.
 
Конечно, ни а каких тактических занятиях после этого не могло быть и речи. Мы все собрались в кружок на тактическом поле, и у нас только и было разговоров о том – что же сейчас там происходит с нашими товарищами? Л-нт Михайлов так больше и не появился у нас, и мы сами в положенное время вернулись в Учебный центр. Здесь мы все узнали, что Серёгу и Эдика увезла в госпиталь наша санитарка, которая специально приехала за ними. Хорошо, что солдаты-фельдшера были на месте и быстро всё сделали как надо.

У Эдика Шварца была потеря сознания, сотрясение и рана на голове, а у Серёги толи ушиб, толи вывих плеча тоже с лёгким сотрясением. Слава богу, что эта история так хорошо закончилась и через некоторое время они вернулись к нам после госпиталя. Мне же пришлось вечером писать нашему ротному объяснительную записку о том, как всё это там происходило. Я там честно написал, что всё произошло мгновенно на пустой дороге, машина выскочила откуда-то сзади, сильно толкнув меня в плечо и больше ничего по существу этого дела я добавить не могу.
 
Только вечером лежа в кровати и чувствуя, как болит моё плечо, уже успокоившись и отойдя от всего пережитого сегодня, я вновь и вновь мысленно возвращался к тому самому секундному моменту. Я даже не признался своим ближайшим друзьям, что это событие на сегодня меня совсем выбило из колеи. В моей голове почему-то назойливо так и крутились вопросы: «А что получилось со мной, если бы машина прошла буквально на несколько сантиметров левее? А если бы после удара курсанты попали под колёса? Как это всё глупо сегодня произошло! Неужели нельзя этого было как-то избежать? Кто виноват?» И я снова переживал стресс от внезапного, сильного и совсем негромкого звука удара будкой машины по моему плечу и гранатомёту и какое-то неприятное ощущение холода внутри после этого.

Очень медленно мои мысли переключились от сегодняшних впечатлений на другое яркое событие, которое было у меня осенью и так же вызвало примерно такое же состояние. Почему-то они у меня в голове связались в единую цепочку. В то время, когда мы приехали после первого курса осенью на Учебный центр всей ротой, нас (вот сейчас точно уже не могу вспомнить с кем, но кажется с Сашкой Аксёновым или с Маковеем) двоих на весь день отправили в поле собирать цветной металл. Кто нам поставил эту задачу, я уже не помню, но весь день нам необходимо было напротив направления стрельб из гранатомётов собирать остатки от выстрелов в кучки.

Такие же группы из наших курсантов были направлены в поле напротив директрисы БМП. Собирать почему-то надо было срочно, потому что вроде бы как нам объяснили уже прямо завтра придёт машина, для того чтобы вывезти весь этот цветной металл и куда-то сдать. Конечно, речь не шла как сейчас о какой-то сумме денег, ведь тогда сдавали только от организаций согласно утверждённому плану и по безналичному расчёту.

Таким образом, мы вместе с Сашкой добросовестно выполняли задачу до самого обеда, начав собирать от ближней зоны и удаляясь всё дальше в поле. А, придя после обеда, когда почти вся задача была выполнена, мы оказались уже на расстоянии около 600-800 метров от рубежа стрельбы. Здесь остатков от выстрелов было мало, и мы решили передохнуть, раз задача выполнена и подвернулась такая возможность. Мы очень комфортно выбрали небольшой земляной бугорок, закрывающий нас от центральной дороги на котором была закреплена мишень-пулемёт с соседнего направления стрельб.

 Подстелив под себя куртки х/б, мы легли рядом и спокойно начали загорать, разглядывая небо и радуясь нашей жизни. Я не знаю, сколько это заняло времени у нас, но даже когда мишень-пулемёт несколько раз поднялся и опустился – нас это даже как-то не насторожило. Мы про себя лениво подумали: «Ну, наверное, пришёл солдат-оператор с этого направления покопаться у себя в пульте управления – нам-то, что с этого, пусть себе копается!»

Но всё обернулось гораздо хуже для нас. В очередной раз, когда пулемёт вновь поднялся, мы услышали необычные звуки. Это был незнакомый характерный шипящий звук от пролетающих над нами буквально в нескольких сантиметрах пуль, который я раньше хорошо слышал в кино. А также мы хорошо и чётко различали удары по бугру с той стороны от попадающих в него пуль. В этот первый миг, когда мы с ним оба в одну секунду сразу поняли, что это – я почувствовал, как моё сердце мгновенно провалилось куда-то, настоящий противный неприятный липкий страх стал охватывать тело и настоящий холод в груди. Мы сразу инстинктивно плотнее сдвинулись друг к другу, тесно прижались и лежали неподвижно оцепеневшие, лихорадочно одновременно размышляя над одним и тем же вопросом: «Что же нам дальше делать?»
 
В общем вариантов-то у нас было не много. Первый – выскочить из-за бугра и побежать куда-нибудь вбок или прямо к ним. Но я сам хорошо помнил, как трудно на таком расстоянии через прицел автомата различить в азарте стрельбы мишень это или человек, появившийся перед стреляющим неизвестно откуда в поле. Второй – медленно и незаметно по-пластунски отползать куда-нибудь вбок как в кинофильмах про войну.

Но это тоже ещё неизвестно чем для нас может окончиться. А вдруг какой-нибудь дурачок попадёт в нас случайной пулей? И третий – самый верный, ничего не делать – спокойно лежать себе на месте, никуда не дёргаясь, дожидаясь окончания стрельб, ведь бугорок хоть и маленький, но как мы уже понимали, надёжно защищает нас от пуль с той стороны.
 
К этому времени мы хорошо изучили траекторию полёта пули по кафедре огневой подготовки. Мы одновременно со знанием дела осмотрели наш бугор и остались им довольны. Ширина его была около трёх метров, да и высота достаточная. Очень хорошо, что когда его делали – землю нагребали отсюда же рядом. Поэтому вокруг него образовывалась небольшая глубина, что в этот раз нам было на руку. Да! Конечно, это не очень приятно, вот так лежать за бугорком под настоящими пулями, пролетающими в буквальном смысле в нескольких сантиметрах над головой, но это всё-таки лучше, чем тебя подстрелит какой-то дурак с автомата или нас, потом если узнают, будет «песочить» наш ротный и ещё неизвестно чем это всё окончится.

Так мы и решили – будем оставаться и лежать на месте, ведь стрельбы когда-нибудь закончатся, а нам это не мешает загорать. Таким образом, мы после небольшой суеты и первого волнения как-то успокоились и легли рядом дожидаясь окончания всего. Странно, но возникший мгновенно первый страх после первых очередей от нас куда-то ушёл, и мы даже начали привыкать к своему безвыходному положению. Это было необъяснимое ощущение, когда на бугре поднимали мишень и пули с противным шуршанием пролетали прямо над нами.

Сашка осторожно в перерыве между стрельбой, когда пулемёт лег, выглянул из-за бугра и сказал, что там на стрельбу подъехало две машины – ЗИЛ и УАЗ вероятнее всего с какими-то солдатами. Это у нас было обычное дело: всякие лётчики, связисты и ракетчики привозили к нам на Учебный центр своих солдат стрелять первое упражнение учебных стрельб. В голове мы вычислили примерно, что раз машин две, то солдат всего не более 30 человек – значит, всего будет пятнадцать смен по двое. Будем ждать и надеяться на лучшее.
 
Хорошо ещё, что оператор при стрельбе не каждый раз поднимал «наш» пулемёт, запуская разные программы. Я впервые в своей жизни лежал под огнём из настоящего автомата и честно говоря, ощущение было не из приятных. Конечно, сейчас можно было бы написать, что мы оказались такими героями, и нам тогда было совсем не страшно. Но, придерживаясь «исторической правды» ведь мы все живые люди, надо честно признаться, что это было далеко не так.

 Это была смесь из какого-то тихого и глубокого страха сидящего далеко в душе и одновременно ощущение восторга и полной безопасности оттого, что этот совсем небольшой бугорок, высотой немного более чем полметра надёжно укрывает нас от летящих в цель пуль. После нескольких очередей мы уже стали привыкать к свисту пуль, как солдаты на войне привыкают к этому после первого боя и даже начали подшучивать – мол, что же вы так не точно бьете по целям?
 
Но, честно говоря, напряжение нервов и уровень адреналина у нас в крови был наивысшим – в такую переделку ещё в своей жизни ни мне, ни Сашке не приходилось попадать. Никогда в своей жизни мне больше не пришлось так долго быть под обстрелом. Вот так я в своём военном училище после первого курса попал под настоящий обстрел, натурально, а не образно узнал и понял, как свистят пули над головой. В те минуты, когда мы лежали за нашим бугром я вспомнил давно ещё в детстве прочитанный мной коротенький рассказ А.Гайдара «Четвёртый блиндаж». В сюжете которого дети, собирая грибы, случайно зашли в блиндаж на артиллерийском полигоне и в тот момент начались стрельбы. Как это всё нам напоминало нашу ситуацию, а сам рассказ теперь наполнился каким-то особенным и понятным смыслом.

Примерно через  час-полтора всё закончилось, и наступила тишина. Мы, конечно, выждали время пока все машины уехали и солдат-оператор, закрыв пульт, ушёл в Учебный центр. После этого мы окружной дорогой, совсем в другом месте со спокойными лицами вышли к нашей роте. Ещё по дороге мы с Сашкой сразу договорились, что об этом случае никому не будем рассказывать – это останется нашей общей тайной. Ведь ещё неизвестно, если это дойдёт до нашего ротного – что он придумает для нас в виде наказания. Но те неприятные ощущения от звука пролетающих пуль и хлёсткие удары от их попадания в глиняный холм надолго врезались мне в память и я после этого яркого случая с нами заметил за собой, что начал как-то более серьёзнее относиться к жизни. Стал больше задумываться о последствиях всех своих действий.

Вот таким образом связав в голове эти два хорошо запоминающиеся события, которые произошли со мной буквально подряд я, ещё плохо осознавая это, стал приходить к одному очень важному для себя выводу. Тогда я ещё не смог его чётко сформулировать и списывал всё происходящее на простое моё везенье в жизни. Но следующее грандиозное событие, вновь произошедшее со мной уже на третьем курсе и дальше, сформировало его очень точно.

Однажды на третьем курсе в Учебном центре затеяли ремонт моста через речку, протекающую рядом. На нём неспешно копались рабочие, а мы в это время, чтобы попасть на занятия в Учебном центре проезжали несколько километров дальше по трассе от нашего поворота. Там уже трасса Алма-Ата-Капчагай пересекала речку по капитальному мосту. И мы, делая поворот за ним, ехали по полевой дороге в степи вдоль реки обратно. Дорога в итоге получалось на несколько километров длиннее, чем всегда.

Здесь надо сделать необходимое отступление, чтобы всё стало понятно дальше. Как я уже говорил, все полевые занятия начинались у нас с автопарка училища. Куда мы прибывали в полевом снаряжении, а там преподаватель уже ждал нас. После краткой постановки задачи в начале занятия и объявив тактическую обстановку мы производили посадку в кузов автомобиля. Каждый раз автомобиль был разный – ЗИЛ-130 или ЗИЛ-131. И в каждом из них было и разное расположение лавок в кузове.

Они были вдоль или поперёк. Но в любом случае почему-то у каждого курсанта в кузове, независимо от расположения лавок было «своё законное место», на которое он сразу и садился. Кто эти места закреплял, и как так получалось – не знаю. Просто так сложилось само собой по ходу и в процессе жизни. Причём эти места в кузове не зависели ни от отделения или  штатного места во взводе. Здесь в кузове был уже совсем другой – наш мир! Я всегда сидел с левой стороны, третьим от борта, рядом со мной сидел Тарас, а напротив – на средней лавке Сашка Миролюбов. Таким образом, само собой получалось, что и в кузове автомобиля мы были всегда вместе и могли общаться друг с другом.

Так вот история, которая натолкнула меня на серьёзную и глубокую мысль, которая несколько раз подтверждалась и позже была такая. Как обычно уже было много раз, мы для полевых занятий вновь прибыли в автопарк, очередной преподаватель что-то там нам наговорил и мы загрузились в машину. Причём обязательным элементом на всех занятиях, который выполняли все преподаватели, было – инструктаж по мерам безопасности во время движения. Все эти слова нами были уже сто раз прослушаны, и мы относились к этому как к пустой, абсолютно ничего не значащей формальной обязанности. Ну, какие там меры безопасности во время движения!

Спрашивается, что может случиться с нами в кузове автомобиля во время его движения? Едет себе машина по дороге – и пусть едет! Какое нам дело до того как необходимо держать оружие во время движения или не высовывать руки за пределы кузова и не садиться на задний борт или не спать? Что там бурчит нам преподаватель, раз он едет в кабине – нас это не касается! Так думали все, ну и конечно я, каждый раз в душе про себя выговаривая: «Ну кому и для чего он это говорит? Зачем терять время на пустую формальность? Нам уже много раз сказали нам об этом на первом курсе, хватит! Ведь мы уже учимся на третьем курсе!»

В кузове автомобиля закрытом от всех глаз тентом всё происходило по обычной схеме. Сначала несколько минут после начала движения, когда мы ещё были бодрые и возбуждённые всеми событиями, происходящими с нами, шёл общий громкий и весёлый разговор. Постепенно он распадался на отдельные части и куски, когда уже все разговаривали между собой по двое или по трое. От монотонной качки автомобиля многие обычно засыпали и «отключались».

Кто-то спал по-настоящему – глубоко и полностью, используя эту выпавшую возможность, а кто-то просто закрывал глаза и впадал в состоянии «анабиоза». Это когда ты вяло реагируешь на всё окружающее тебя, но не спишь в полном смысле этого слова, а просто пережидаешь время в дороге не разговаривая ни с кем и находясь наедине со своими мыслями. При этом ты по характерным приметам, шумам, звукам и поворотам автомобиля следишь за движением машины и понимаешь место, где мы в данный момент находимся.

Вот и в тот раз, после начала движения, пропустив мимо ушей весь этот надоевший уже инструктаж преподавателя, я очень удобно устроился на своём месте, сразу решив хорошо поспать. Чтобы было удобнее сидеть и хоть как-то зафиксироваться от раскачки автомобиля, я просунул левую руку между дугой держащей тент и самим тентом с внешней стороны кузова. И так мне тогда стало хорошо и уютно, что я практически сразу же и уснул. И проспал в таком положении почти всю дорогу.

Но уже когда мы проехали «наш» поворот и повернули дальше, за мостом через речку и поехали по полевой дороге вдоль реки – я как-то мгновенно от какого-то внутреннего толчка проснулся. Сколько мой сон занял по времени – не знаю! Наверное, минут 20-30, но я проснулся в тот раз как-то очень быстро, как будто мой внутренний голос скомандовал мне: «Подъём!» Я мгновенно проснулся, сон сразу куда-то улетел и я сам ничего не понимал, ведь до Учебного центра ещё было приличное расстояние и ещё можно было бы поспать. Я как-то очень спокойно вытащил левую руку из-за дуги и устроился на лавке «как было положено» – плотно зажав свой гранатомёт между колен.
 
И вот, как только я сел таким «правильным» образом, буквально через несколько секунд – наша машина столкнулась бортом со встречным автомобилем! Дело в том, что полевая дорога со временем приобрела вид жёлоба. Середина её просела, ведь раз на ней не было травы, то песок с неё выдувало ветром и вымывало весенней водой. Две машины, разъезжаясь между собой, приняли правее, не учитывая того, что кузова с дугами выступают за габарит кабины и скользнули друг по другу всей длинной бортов!

Дуги на всех автомобилях крепятся с внешней стороны борта, и поэтому весь скользящий удар пришёлся по ним. Мгновенно и отчётливо в тишине послышался противный скрежет железа, сухой треск от мгновенно сломавшихся как спички дуг и звук рвущегося брезента. На нас посыпались отлетающие мелкие щепки и куски брезента. Кому-то из нас досталось этими сломавшимися дугами, но хорошо, что мы все были в надетых на голову шапках и ничего страшного не произошло. Машины мгновенно остановились, старшие и водители стали разбираться между собой – ведь вторая машина тоже была наша с Учебного центра, но шла пустая.
 
Никто в этой суматохе и сутолоке событий не обращал внимания на меня. Меня же самого в этот момент аж трясло внутри, бил мелкий озноб, противный страх и ужас поднимался откуда-то снизу и входил в мозг иголками – ведь я же буквально за несколько секунд до этого убрал руку с того места, именно оттуда, где сейчас по борту идут глубокие борозды! Страшно было даже только подумать – что было бы сейчас с моей рукой, если бы я её вовремя не убрал! Борта автомобилей со всего размаха просто размазали бы её в лепёшку между собой!

Это, каким же я таким уму не постижимым образом успел выдернуть руку и как это мне удалось буквально за несколько секунд до столкновения? Кто же мне это подсказал? Я начал медленно всё анализировать в своей голове, вспоминая и перебирая все мелкие подробности. Почему же я так внезапно проснулся посреди дороги? Может быть, мой ангел-хранитель просто уже знал наперёд, что произойдёт с нами, и поэтому меня разбудил? Чем тогда закончились наши занятия я уже не помню, но тем вечером я после долгого анализа и размышления пришёл к одному как я считаю верному заключению.

Вероятно, моя судьба сама знает что делает! Через какие только передряги мне уже пришлось пройти в училище за несколько последних лет! Ведь это видимо не случайно я попал и спокойно пролежал под пулями, почувствовав себя после этого только смелее и увереннее в жизни – ведь не каждому человеку в жизни выпадает такое испытание! А та машина, сбившая Серёгу Иванова и Эдика Шварца! Ведь возьми она немного левее и… Это просто хорошо и замечательно, что они вновь рядом с нами живут, учатся и сами теперь смеются над тем происшествием в своей жизни.

А последний случай – вообще редкая и чудесная удача в моей жизни! Раз внутренний голос подсказал мне что делать – поэтому, наверное, ещё не пришло моё время. Значит, будем жить дальше! После этого события и долгих размышлений я пришёл к одному замечательному выводу, в который верю и до сих пор – значит, ничего плохого со мной больше не случится и не произойдёт.
 
Судьба сама, когда это будет необходимо, своими руками отведёт все беды в сторону. Только конечно и мне самому теперь надо быть в жизни умнее, а не таким дураком каким я был раньше! Ведь это же так глупо – лежать загорать на войсковом стрельбище, идти строем по дороге, когда рядом огромная степь или нарушать меры безопасности, о которых нам наши преподаватели прожужжали все уши! Видимо наверняка кроется в них (этих словах) какой-то глубинный смысл, раз их нам повторяют изо дня в день.

Верить в свою счастливую звезду это хорошо, но всё-таки надо к этому прислушиваться! Да! Может быть, мне больше никогда в своей жизни вновь не придётся так столкнуться на машинах. Но в жизни может хватить и одного раза, чтобы глупо погибнуть или стать калекой! После такого удивительным образом сделанного для себя вывода мне как-то и жить стало легче! Такая вера в судьбу и в свою счастливую звезду, когда уже сам заранее знаешь о том, что как бы сейчас трудно не было, а всё равно в конце всё будет хорошо, очень помогала мне и дальше.

Это удивительным образом подтвердилось и дальше, когда мы на четвёртом курсе стреляли из БМП на горном стрельбище в Рыбачьем. Нам для стрельбы выдали выстрелы к БМП с истёкшим сроком хранения, сразу предупредив о том, что возможны осечки и затяжные выстрелы. Это такой выстрел, который происходит не сразу, а по различным причинам с задержкой в несколько секунд. И надо же было так случиться, что именно такой выстрел попался мне! Когда я при стрельбе, увидев цели, нажал на кнопку электрического спуска – то уже привычного для меня грохота от вышибного заряда в пушке вслед за этим, не последовало. Я лихорадочно несколько раз дёрнул рукоятку ручного элекродублёра спуска, как полагалось по инструкции – и тоже ничего, тишина.
 
Находясь в каком-то ступоре от такого нестандартного развития событий (ведь ещё никогда у меня такого не было во время стрельб в училище!), я очень медленно дотронулся рычага, которым опускался затвор в орудии и в этот момент раздался выстрел. Конечно, он улетел «в никуда» – ведь я уже не смотрел в прицел.

Но это было так неожиданно для меня, ведь я могу поклясться, что в тот момент я даже не касался рукой кнопки выстрела и не дёргал дублёр. Так вот что, оказывается, называется затяжным выстрелом! Только теперь мне это стало понятным. Страшно стало даже подумать о том, что он мог вот так же взорваться в башне у меня в руках, если бы я вытащил его из пушки! Да, надо быть осторожнее! Очень хорошая и здравая мысль, жаль только то, что она приходит всегда как-то очень поздно.

Потом я «удачно» переворачивался на военном КАМАЗе. Да так, что вся кабина всмятку – а мне ничего, только ушибы и синяки! А высшим достижением моей счастливой судьбы я считаю войну в Чечне. Про то, как я гонял колонны старшим, расскажу позднее, а вот случай в Аргуне хорошо укладывается в эту теорию. Однажды мне по ходу службы пришлось быть старшим и вывозить из Грозного эшелон с солдатами Тюменского БОН (Батальона Оперативного Назначения) после их плановой замены.

Огромная ответственность за всё это мероприятие легла на мои майорские плечи: документы на эшелон, оформление передачи имущества, техники, связи, запасов боеприпасов, ГСМ, продуктов и многое другое… А самое главное и неприятное в этой командировке было то, что мне везде нужно было действовать и принимать решения только самостоятельно. И очень хорошо, что со мной в тот момент оказались надёжные офицеры – Олег Князев и Юра Агафонов. За время нашей совместной службы они хорошо научились от меня в трудных и сложных ситуациях принимать самостоятельные разумные решения для выполнения общей задачи, укладываясь по времени. Очень хотелось бы им сказать спасибо, но судьба так хитро вывернула, что их уже нет с нами.
 
…Как всегда смена затягивалась из-за разных мелочей и недоразумений, а железнодорожники торопили меня с отправкой, так как ночевать воинским эшелонам в городе Грозном, у них было не принято. Так получалось, что город Грозный это ЖД тупик от проходящей ЖД дороги через Аргун. Да я и сам хорошо представлял себе, что ночевать в вагонах на никем не охраняемой грузовой станции Алды напротив знаменитого сгоревшего нефтезавода – совсем не вариант. Как тут обеспечишь круговую охрану людей между вагонами? В общем, после моего не очень приятного разговора с комбатом и представителями пермяков по поводу затяжки приёмки и личного вмешательства по всем направлениям сдачи – дело сдвинулось с мёртвой точки.
 
Правда при этом мне пришлось напрямую и нелицеприятно называть их соответствующими образами и понятиями, которые я про них думаю, невзирая на их личности и погоны с большими звёздами. И очень жёстко поставить мои условия о том, что я всё закончу ровно через час и уеду со своими людьми, а всю ответственность за срыв этого мероприятия возложу на них, когда буду докладывать командующему Уральским округом.

 И поэтому наш эшелон на самом пределе времени медленно тронулся в обратный путь. Бронепоезд к тому времени, не дождавшись нас, ушёл на станцию Червленую, и мы поехали одни. Примерно не доезжая половины дороги до города Аргуна – стемнело. А на ночь в Чечне всю охрану войсками железной дороги снимали. Но что делать? Не ночевать же в степи? Мы медленно ехали в тревожной темноте ночи, в вагонах все соблюдали полнейшую светомаскировку, окна и двери вагонов были закрыты, только в тамбурах скрытно дежурили пулемётчики.
 
И вот на подходе к городу меня позвал дежурный офицер, чтобы я посмотрел вперёд. Над городом в чёрной темноте непрерывно из разных мест летали трассера, явно были видны вспышки от разрывов гранат или подствольников. Это было не похоже на какую-то обычную ночную пальбу – там видно, судя по всему, шёл какой-то бой. Что же делать? Остановиться или продолжать ехать в неизвестность? Ведь никакой связи у нас ни с кем не было! А если стоять, то где мы находимся? Где наши, а где «чехи»? Всё это вихрем пронеслось у меня в голове, с компьютерной скоростью вычисляя все варианты развития событий. Ведь у меня только триста пацанов с лёгким оружием, да по четыре магазина на каждого, ну может у особо запасливых немного побольше – ведь мы едем домой!
 
Намного ли этого нам хватит, если что? И наше командование ничем помочь или придти нам на выручку не сможет –  у меня никакой связи с ними нет. Но такова командирская судьба – именно я один, как старший отвечаю за всех и мне нужно принимать какое-то решение! Я задумался:

 – Трудный вопрос! А вообще есть ли у меня право, ничего не зная бросать этих парней, которые уже пробыли здесь полгода, выполнили свою задачу и настроились на скорую встречу с мирной жизнью куда-то в ночную неизвестность? Ведь моя главная задача и это мне много раз повторил перед отъездом в Екатеринбурге НШ округа полковник Нуруллин – привезти всех живыми в Тюмень! Из них больше трети «дембеля»! Родители уже с нетерпением ждут их дома, тормоша каждый день часть и округ письмами и звонками.
 
 – Всех живыми! Товарищ майор, ты это хорошо понимаешь? – очень ярко всплыли у меня в голове его слова. И акцент при этом ставился на слова «всех, живыми!» после этого он добавил: «Азаров, я верю то, что ты справишься с этой задачей! Это трудно – но ты должен справиться!» А мои деловые качества он хорошо знал – ведь мы вместе служили в Тюменской дивизии. И у нас с ним была «одна общая тайна на двоих» – мы это сразу выяснили для себя при первой встрече. Оказалось, мы вдвоём заканчивали мотострелковые училища и оба, волею судьбы попали во внутренние войска. Офицер, воспитанный военным училищем в мотострелковом духе, случайно попавший в ВВ – это было явно видно. Ведь нас «ковали» в училище для великих дел!

Мне на всю жизнь запомнилась его фраза, которую он произнёс при Командующем УрВВ, когда тот засомневался в моих способностях из-за очень непривычно малого звания для таких дел в ВВ. «Товарищ Командующий! Он – справится! Вы мне поверьте – я знаю! Этот один майор из Тюмени всех тех – четверых Пермских полковников в Грозном вместе взятых стоит! И даже намного больше!» Д-а-а! Вот так! Ну что к этому добавить! Ещё никогда я в своей жизни не слышал столь высокой оценки! Да за такое доверие и орденов не надо! Поэтому и я должен расшибиться в лепёшку, выложиться по максимуму, как говорится, сам умереть, но поставленную задачу – выполнить!

Но тогда всё это очень быстро пролетело у меня в голове. Мне нужно было принимать какое-то решение и потом нести за него ответственность, какое бы оно не было. Переговорив с машинистом тепловоза (вот кого я тогда зауважал – ведь гражданский человек всё-таки!) и с ближайшими офицерами всё же решил – проскочим! Тем более что команды машинисту на остановку не было. В общем всё остальное дальше уже было просто: офицеры быстро подняли всех солдат, подготовились к отражению нападения – скатанные матрацы и мешки к окнам, все надели бронежилеты и каски и всё это было проделано в полной темноте – ни одного огонька в окнах!

 Я же в тот момент, лихорадочно прокручивая в голове весь училищный курс тактики и все части нашей «умной книги» – Боевого устава, но так и не смог припомнить из него ни единой строчки о том – как же необходимо организовывать оборону в ЖД вагонах? Эх! Где же ты сейчас в эту трудную минуту наш любимый преподаватель по тактике – Женя Липартов? Он бы мне обязательно что-нибудь умное подсказал! Знал бы он тогда, когда читал нам лекции по тактике в военном училище и проводил практические занятия, что же нам реально понадобится в нашей офицерской жизни! Хорошо еще, что ЖД узел в Аргуне сработал как надо – мы по обходной ветке в полной темноте и тревожном ожидании неизвестности скользнули по его окраине и ушли на Моздок. Удаляясь от него, мы продолжали смотреть на продолжающие летать над городом ниточки трассеров и вспышки гранат так и не понимая в чём же там дело?

…А разгадку всего происходившего нам рано утром объяснил офицер – ЖД комендант станции Моздок. Когда он чуть свет зашёл в наше купе и услышал от нас, что мы в ночь выехали из Грозного и проскочили Аргун – он нам сразу просто не поверил! Выяснилось, что наш эшелон оказался последним, который чудом вырвался из Грозного – именно этой ночью боевики-чечены провернули крупномасштабную операцию по захвату города Аргуна, и после ночных боёв он сейчас полностью захвачен ими. Там сейчас грабят банки, отделения милиции, паспортные столы, ЖД вагоны и гражданское население.

 Вся Северо-Кавказская ЖД дорога перерезана во все стороны и парализована, все номерные пассажирские поезда, и грузовые эшелоны в том направлении стоят на разъездах вплоть до Минеральных Вод. А наше командование спешно только сегодня планирует начать операцию по деблокированию города. Вон оно что! Никак по-другому кроме как чудом это не назовёшь и только! Как и каким образом, нам это удалось? Не знаю. Как здесь не поражаться военной судьбе! Может быть из-за того, что у нас впереди и сзади были товарные вагоны (для прикрытия) и мы ехали без света – нас приняли за обычный товарный состав? А может быть, им тогда было просто не до нас? Кто теперь знает? Но поставленная мне задача была полностью выполнена – все прибыли в Тюмень живыми и это главное.

Но хочется добавить к этой мысли о везенье. После такой подборки историй может сложиться ложное впечатление, что вся моя жизнь в армии представляется как один сплошной праздник, полоса радостных счастливых совпадений и лёгкое перешагивание со ступеньки на ступеньку по карьерной лестнице. Не всё так просто! И это не далеко не так! Судьба видимо для природного баланса и равновесия, как-то оберегая меня от физических мучений постоянно, на протяжении всего времени службы «подбрасывала» мне глубокие провалы – муки моральные, которые с лихвой компенсировали и уравновешивали все радости. О них я тоже буду обязательно упоминать в своей книге.

Но вернёмся к временам училища. Хорошо запомнилось и второе яркое событие, которое произошло этой зимой. Где я был главным участником. Это история про то, как мы с Серёгой Ивановым поймали вора. Начинать её надо тоже издалека, чтобы всё стало понятным в конце. Так получилось в нашей роте, что ещё с первых дней первого курса сами собой сложились очень понятные всем нам правила жизни и поведения, которые знали все. Нарушать их никто не хотел, да и не было в этом никакой особой необходимости. Это вопрос хранения вещей и денег. Все вещи необходимые курсанту для жизни хранились в тумбочках: умывальные принадлежности, тетради, подшивка, нитки или иголки. Всё необходимое для занятий – в полевой сумке, которая лежала на полке над шинелями.
 
Деньги же все носили с собой, обычно за обложкой военного билета или в пистоне (специальном маленьком карманчике на брюках). Лазить по чужим вещам, карманам, тумбочке или в лежащей на стуле форме было не принято. Это был «дурной тон», а кроме этого можно было прослыть нечестным человеком или того хуже – тебя могли  обвинить в воровстве. Конечно, эти законы были нигде не написаны, но всем понятны. Бывали и из них разные исключения: если знали, что у тебя в тумбочке, например, лежит катушка с белыми нитками, то можно было отмотать себе немного и снова положить её на место.

Так же и друзья могли выдавить себе на зубную щётку немного твоей зубной пасты, когда у них закончилась или оторвать подшивку, но обязательно спросив или уже потом сказав тебе об этом. Это всё было товарищеской выручкой в трудную минуту. Но что касалось твоих личных денег – то тут вопрос ставился очень жёстко. Никто не имеет права их брать, даже прикасаться к ним, а тем более что-то там искать. Только лично – из рук в руки!

И вот после зимнего отпуска на втором курсе у нас во взводе началось немыслимое. Как-то тихо-тихо начались робкие разговоры о том, что у курсантов стали пропадать деньги! При этом они как-то очень удивительно исчезали – не полностью, а частями. Всем нам в это просто не верилось, даже те, кто об этом говорил, сами удивлялись этим событиям: вечером в кармане была пятёрка, а утром – только три рубля! По началу всё это списывали на простую свою забывчивость, ну бывает, закрутился, забыл, сам потратил и не помнишь куда. Но потом стали анализировать, ведь те, у кого они пропадали, вроде бы были люди серьёзные, раньше не замеченные в забывчивости. Тем более таких странных случаев набегало всё больше. Эти истории всех как-то начали нервировать, стало появляться какое-то смутное подозрение и недоверие ко всем, чего раньше никогда не было.

Нужно сказать, что такая история с деньгами уже была не первой. Что-то похожее на это произошло буквально несколько месяцев назад в первом взводе. Там утром обнаружили, что пропали деньги (и довольно большая сумма) у Разума. Все курсанты сразу кинулись искать их по карманам, тумбочкам и кроватям. И в результате поисков деньги обнаружили в кровати одного курсанта под матрасом. Украл? Подкинули? Каким образом они туда попали – никто не видел. Нет никаких доказательств.

 Там всё переплелось в одну кучу – личные отношения, неприязнь, отношения «кадеты» – не «кадеты» и ещё много чего непонятного. И тот курсант стоял на своём – не знаю, как они оказались в моей кровати! Но шум из этой истории получился большой – «профилактика друзей» в комнате для чистки обуви, стыд, срочный приезд отца на выручку сына, громкое и шумное комсомольское собрание с одним решением – «исключить». Мы хотели ещё отчислить его из училища, но офицеры резонно напомнили нам – для этого нужно ловить с поличным! Поэтому того курсанта сразу от нас и от греха подальше перевели в первую роту.

…В тот раз и у меня пропала огромная по тем временам сумма – целых пять рублей! Я хорошо помнил, что у меня за обложкой военного билета лежали: десятка, пятёрка и три рубля. Конечно, я их не проверял каждый день, если в этом не было необходимости. Я мог не заглядывать туда по несколько дней или даже целую неделю, спокойно зная о том, что они там лежат – спрашивается, а куда они могут оттуда деться? Живя вот в такой обстановке я был точно в этом уверен, но когда через несколько дней проверил – пятёрки не было! Я точно был в этом уверен, так как хорошо помнил все свои траты, а чтобы потратить такую немыслимо огромную сумму и забыть – это уж совсем!

Я, конечно, сразу поделился этим с Эдиком Шварцом и со своими друзьями Сашкой Миролюбовым и Тарасом (а мы как друзья всегда были в курсе того, у кого из нас, сколько денег – ведь в буфет мы всегда ходили вместе «на общие ресурсы», да и никогда не делали из этого особого секрета). Сашка и Тарас тоже подтвердили, что они об этом знали и мы точно их никуда не девали. Это для меня тоже осталось неразрешимой загадкой – ну куда она могла деться, ума не приложу? Неужели я, такой аккуратный в этом отношении, смог её потерять где-нибудь? Нет! Что-то здесь не так! Но во что бы то ни стало, я всё-таки должен был докопаться до истины – так я решил для себя!

И вот однажды, буквально через несколько дней после этой загадки, я проснулся глубокой ночью. Не знаю почему, но темноте казармы я внезапно открыл глаза, и что-то необычное привлекло моё внимание. Надо пояснить, что даже ночью по казарме могли ходить дежурный по роте, дневальные, разные проверяющие офицеры и так далее – в этом для нас не было ничего необычного. Но в едва различимом свете через окно от фонарей на плацу я увидел, что кто-то сидит спиной ко мне на стульях нашего взвода с нашей формой и что-то копается в ней. Кто же это и что он там ищет? Этот вопрос сразу возник у меня в голове.

А потом когда я увидел, что в своих руках он держит что-то похожее на военный билет – догадка сразу молнией ударила меня! Я тихо-тихо протянул руку из-под одеяла и стал трясти Серёгу Иванова. Он, молча спросонок поднял голову над подушкой и непонимающе взглянул на меня. Я же приложив палец к губам с призывом его молчать, показал пальцем, куда нужно смотреть. И мы уже вдвоём стали наблюдать за неясным контуром в темноте, так и не понимая, кто же это? А он спокойно, закончив с одной формой, пересел на следующий стул и начал ворошить следующую форму. Тут уже и Серёга сразу всё понял без слов, очень тихо прошептал мне в подставленное ухо: «Я его сейчас схвачу, а ты давай беги и врубай свет в казарме!»
 
Мы очень медленно и бесшумно встали с кроватей, и Серёга первый крепко схватил его обхватом сзади. А я уже упоминал о том, что Серёга Иванов был у нас борцом и из его хватки, даже если он в шутку хватал кого-то, вырваться от него было просто невозможно. Я же пулей выскочил проход и на ходу, пока бежал к деревянному фойе стал громко кричать со всей силы на всю казарму дневальному: «Свет! Включай свет! Дневальный, врубай свет! Быстрее свет!» Видимо мой крик в ночи был так необычен, и было в нём что-то очень серьезное, поэтому я даже не успел добежать до выключателей, как свет в казарме включили. От моего громкого крика вся рота зашевелилась в кроватях с вопросами: «Что случилось?»

А я сам ещё не знал, что случилось, а только догадывался и, развернувшись, побежал обратно во взвод. И здесь мне всё стало ясно: Серёга крепкой хваткой сзади держал курсанта-казаха с нашего взвода с огромными и испуганными глазами, (не хочу даже упоминать фамилию этого урода) да так, что он даже не мог пошевелиться, а везде вокруг них на полу валялись рассыпавшиеся деньги и военный билет. Место, на котором мы его поймали, было очень далеко от его кровати и поэтому всем сразу всё стало ясно без каких-то объяснений.

Вокруг них сразу стал образовываться плотный круг из курсантов нашего взвода, здесь были все наши: Сашка Руденских, Ваня Шапкарин, Витя Быков, Литвин и другие. А к нам всё подходили и подходили другие курсанты из остальных взводов. В этой полусонной тишине слышно было, как кто-то громко прокричал на всю казарму всем остальным: «Пацаны! В четвёртом взводе поймали вора!» Первую минуту все курсанты смотрели на Серёгу плотно держащего вора и рассыпанные по полу деньги молча – а что тут говорить, всё ясно!

Первый шок от увиденного проходил и медленно подступало ожесточение, и волна народного гнева начала охватывать всех. Ещё бы несколько секунд и наступило бы его избиение без тормозов – вот он вор – наконец-то пойман с поличным! И каждый из нас понимал, что дальше ему никакой жизни в нашей роте не будет. Но в этот момент вмешались наши ротные солдаты, которые, что ни говори, а всё-таки были старше нас и мудрее по жизни. Видимо зная и понимая настроение толпы, и хорошо предвидя дальнейшее развитие событий, наши солдаты – Мишка Глухов, Сашка Миронов, Вовка Матусевич, Баха Ультараков, Витя Быков, Юрка Ликаев и другие быстро выдернули его из рук Серёги Иванова. Ведь он так и продолжал крепко держать своей хваткой затихшего вора! Они вывели его из круга нашей разъярённой толпы, уже готовой начинать рвать его на части, только скажи. И тут же спрятали его подальше от нас в канцелярии роты, вызвав дежурного по училищу, а сами стали у дверей, не пропуская нас к нему.
 
В это время в деревянном фойе, отойдя от первого шока, начался и забурлил стихийный митинг. Горячие головы со всех взводов выкрикивали оскорбления и требовали от них немедленной выдачи нам этой «крысы» для самосуда и расправы. Особенно тут «бунтовал» первый взвод – для них это тоже был актуальный вопрос, ведь они своего вора так и не поймали за руку! А мы – молодцы!  Ведь это же неслыханно – воровать у своих же! За это и убить мало! Но солдаты стояли твёрдо на своём – не дадим! И сами отпихивали от двери самых ярых и разгорячённых, которые пытались к нему прорваться и взять штурмом дверь.

Д-а-а… Дела! Вот уж не знаю, что там у этого вора в это время крутилось в голове, но он всю свою оставшуюся жизнь должен быть благодарен нашим солдатам за то, что они его просто спасли в те минуты от разбушевавшейся толпы. В этом невообразимом шуме и гаме разъярённой толпы среди криков и буйства страстей как-то незаметно появился дежурный по училищу и всё стало как-то само собой рассасываться. Вора увели на гауптвахту, а мы ещё возбуждённые всеми этими ночными событиями долго не ложились. А мне вместе с Серёгой Ивановым ещё много раз пришлось пересказать всё развитие событий.

А конец той истории был простой. Утром пришёл ротный, и мы всё как было написали на бумаге и он сразу же сказал нам, что вот его гарантировано буквально через несколько дней отчислят. Похвалил нас с Ивановым, наших солдат за правильные действия и нашу сознательность. (Эх! Был бы он здесь ночью и видел бы, что здесь творилось!) Но эта история мне запомнилась и своей концовкой. За всё то время, пока он сидел на гауптвахте, никто к нему не ходил, а благодаря  «училищному телефону» конечно и там сразу узнали кто он такой.

 И ему старшекурсники оторвали курсантские погоны прямо там и, несмотря на то, что он был курсант второго курса, унижали наравне с последними солдатами. Это было неслыханным, но верным по своей сути. От него все отвернулись, ведь он сам вычеркнул себя своим поступком из списков курсантов – таким среди нас не место! Но и на этом история ещё не закончилась, когда все страсти улеглись, а он отбыл нужный срок на гауптвахте – его до приказа на отчисление привели к нам в роту. Вот это я вам скажу – сильное моральное унижение! Наш ротный перед этим нас строго-настрого предупредил, чтобы с ним не было никаких драк или оскорблений, ведь нужно потерпеть всего несколько дней, и он навсегда исчезнет из нашей жизни!

Лучше бы его держали где-нибудь подальше от нас! После слов нашего ротного в роте негласно было решено – объявить ему бойкот, его для нас уже просто нет. Когда его завели обратно в роту, за это короткое время очень изменившегося с испуганными глазами, это уже был другой человек – просто морально раздавленное и униженное ничтожество. Вся наша злость от этого его вида куда-то ушла, заменившись на простое отвращение. И его никто не замечал! Это было ужасно! Никто из курсантов роты, ещё несколько дней назад хорошо знавших его, с ним не здоровался, не узнавал, и даже не скрывая этого, старался смотреть в его сторону с какой-то брезгливостью.

Когда он пытался начинать с кем-то говорить, все поворачивались к нему спиной. Когда он заходил в класс или отсек, где были курсанты – все вставали и выходили из него, чтобы даже не находится с ним в одном месте. Его не пускали в строй, и никто не хотел сидеть с ним за одним столом. Он превратился в изгоя, приведение. Вокруг него мгновенно образовывался какой-то вакуум, никому не хотелось даже как-то «запачкаться» и быть замеченным в жалости к нему. А никакой жалости у нас к нему и не было. Он так и ходил без каких-то погон на х/б, и никто не делал ему никаких замечаний, проводя большинство времени сидя в одиночку в классе. Всё училище мгновенно узнало об этом случае в нашей роте, и когда его видели, не стесняясь, показывали на него пальцем.
 
Вот теперь я понял для себя и осознал, что самое большое и страшное в жизни наказание – это презрение твоих же товарищей! Вот уж действительно не знаю, как такое можно пережить? Никто из нас даже не хотел вникать в этот вопрос: «Зачем же он воровал деньги?» Я и сам для себя этого так до конца и не понял. Ведь с голоду он не умирал, кормили нас довольно хорошо, а если было мало, всегда можно было взять себе добавки. Нашу получку ротный всегда выдавал вовремя (хоть и собирал по рублю!), но оставшихся денег для жизни вполне хватало. У него были какие-то родители. Тогда вставал вопрос – зачем? Значит здесь кроется какая-то другая причина.
 
Таким образом, он как тень и просуществовал у нас в роте несколько дней и незаметно для нас куда-то исчез. Все только вздохнули с облегчением, когда это заметили. Ни одного из курсантов, которых  отчисляли с  нашей роты (даже самых хулиганов) нам было так не жалко и мы не презирали в душе, как его! От него избавлялись с каким-то облегчением, как от гнойного нарыва и какой-то вредоносной бациллы или заразы, человека потерявшего своё нормальное человеческое обличие. Это краткое слово – «вор» сразу, как бритвой или ножом резало прямо в сердце!

Неужели можно и дальше продолжать вот так спокойно жить на свете, когда тебе в глаза кто-то может такое сказать? Таким вопросом я задавался в своих мыслях, примеривая ситуацию на себя. Нет! Никогда в своей жизни я не хотел бы попадать в такую историю! Воровать вообще, а уж у своих-то – совсем последнее дело! Этот урок и история была для нас всех очень показательна, она происходила у всех нас на глазах, и больше до самого выпуска подобных историй у нас в роте не было. Воровать деньги никто не хотел, помня то, каким позором это может обернуться. И наша жизнь после этой истории опять вошла в свою обычную колею.


          АЛМА-АТА. ВТОРОЙ КУРС. ВЕСНА. ВТОРОЙ КАРАУЛ.
              ЗАНЯТИЯ ПО ПЛАВУ НА БОЕВЫХ МАШИНАХ.

Так и пролетели последние зимние дни. Таял снег в последних сугробах на газонах и наступала весна. А весной опять хочется радоваться и жить с новой силой. Тем более это была наша вторая весна в училище. Этажом ниже в нашей казарме путаясь под ногами, уже копошились зелёные первокурсники, а мы на их фоне выглядели солидно. Мы стали старше, намного умнее, поняли жизнь, почувствовали вкус учёбы и появляющаяся зелёная трава, набухающие почки на деревьях радовали нас всё больше и больше. На этом фоне очень хорошо проявились прелести закреплённой за нашим взводом территории.

В отличие от второго взвода, где территория была сразу возле роты и поэтому всегда была на виду, в четвёртом взводе наше отделение отвечало за дальний спортгородок. Он находился аж за трибуной стадиона и практически из казармы и с основной дороги был не виден. На нём росла простая трава, не было никаких дорожек или аллей, и только по краям росли небольшие деревья. Поэтому и особых хлопот и забот он нам не доставлял. Наш ротный очень редко на нём бывал, больше заботясь о чистоте территории возле казармы, доверяя этот вопрос л-ту Михайлову.

А между ним и нами был наш командир отделения Эдик Шварц, который всегда мог вывернуться из любого положения и очень виртуозно любому доказать, что чёрное – это белое! (А нашему л-ту Михайлову и подавно!) Наш лейтенант чаще всего просто махал рукой на Эдика, чтобы, продолжая разговор с ним, не ходить по кругу или не увязнуть в решении глупых вопросов. Поэтому мы за Шварцом все годы обучения всегда жили как за каменной стеной и все громы и молнии л-нта до нас практически не долетали. Правда и мы Эдика в свою очередь старались лишний раз не подводить.

Конечно, Эдик Шварц регулярно выделял двоих уборщиков на территорию как требовали начальники, но мы-то все в душе заранее знали, что там особо и делать-то нечего. Нужно было только не спеша, прогулочным шагом, наслаждаясь кислородом дойти до спортгородка и быстро собрать явно видимые бумажки и мусор. При этом в это же время можно было прослушать из репродукторов, которые включали в училище каждое утро популярную тогда передачу «Полевая почта юности», составляемую по солдатским письмам. Конечно, я всегда любил ходить на уборку территории с Тарасом, ведь он был в нашем отделении. А Сашка Миролюбов был в другом отделении и отвечал за какую-то половину стадиона. Только весной, после зимы нам приходилось на спортгородке что-то там подправлять, подкрашивать краской и белить контуры ям с песком, но это бывало только один раз в году, и для нас было больше праздником.
 
Хорошо ещё нам в этом деле помогали и люди собирающие бутылки (даже не знаю, как правильно их назвать одним общим словом – пусть будет так). Только, когда я стал учиться в четвёртом взводе я обратил внимание на эту «тёмную» и неизвестную для меня раньше сторону жизни. Оказывается вся территория для сбора, жёстко поделена между ними невидимыми границами и за неё идут настоящие нешуточные войны. Вот уж не знаю, кто из курсантов нашего взвода договорился с этим человеком (а он был один все три года, пока я учился в четвёртом взводе) о том, чтобы мы для облегчения его задачи будем складывать все бутылки, собранные с нашей территории в одно потайное место.

Это был небольшой арык на дальней границе нашей территории – мы всегда аккуратно складывали туда бутылки, а сверху присыпали листвой. И в течении дня они оттуда исчезали. Нас это тоже устраивало, хорошо, что не надо было их таскать на мусорку. Ведь листья и бумажки, собранные со спортгородка мы сжигали на месте, и поэтому как такового самого мусора с нашей территории всегда получалось немного.

Нашу жизнь в это время разнообразили разные случаи в роте. Одним из ярко запомнившимся был случай с каптёрами Антоновыми. Это были люди приближённые к командиру роты. Хотя они и имели одну фамилию, но между собой не имели каких-то родственных связей. Это был тот удивительный случай, когда они были просто однофамильцами, но все считали их братьями, наш ротный так сам и говорил при случае: «Где братья Антоновы?» Они выполняли много разнообразных «деликатных дел» в интересах роты и обогащения самого ротного.

 Все дела они делали весело и жизнерадостно «обеспечивали нас тётей Лёлей» и провожали её вечером домой, обменивали постельное бельё роты в БПК (банно-прачечном комбинате), меняли нам нательное бельё и портянки, когда мы мылись в бане и ещё ряд подпольных дел связанных с получением всего на складах училища от вещевого имущества до боеприпасов.  При этом они всегда ловко умудрялись решать все жизненные вопросы и проворачивать все свои «тёмные делишки» хорошо прикрываясь ими, чтобы не заступать с ротой в наряды. Поэтому их в нарядах и на занятиях увидеть можно было редко, и на очень высокие оценки было трудно рассчитывать, но они абсолютно от этого не страдали, воспринимая всё абсолютно спокойно с очень простой логикой – тройка тоже оценка. В наряд командир роты их тоже редко ставил, только если они его очень сильно рассердят.
 
В общем, сама история была такая. Однажды каким-то вечером они, закрывшись вдвоём в кладовой сели выпить. Каким-то там невообразимым образом наш ротный это почуял и стал стучать в кладовку, чтобы ему открыли. Они долго не открывали, но в конце концов отрыть пришлось. И хотя они и пытались скрыть следы преступления – ротный всё сразу понял и унюхал запах спиртного. В результате этого он повёл их за собой в канцелярию на воспитательную беседу. Основным доводом обвинения против них была обнаруженная в кладовой выпитая наполовину бутылка водки, которую он поставил перед собой на стол. Антоновы во время его беседы стояли перед ним, с поникшим видом показывая, что они осознают свою вину.

В конце разговора дневальный по роте позвал командира роты к телефону, и он вышел буквально на несколько минут. Братья Антоновы в это время, понимая, что им уже терять больше нечего – а так хоть будет за что наказывать, в этот момент допили бутылку из горлышка и без закуски прямо в канцелярии! Когда же ротный вернулся – он обалдел от вида уже пустой бутылки на столе, а Антоновы только разводили руками с глупым видом: «Сами не понимаем, куда всё делось?» Конечно, после всего этого они «попали в опалу» и отстояли по несколько нарядов в роте, но эта весёлая история, каждый раз обрастая новыми подробностями, получила громкую огласку в роте. Да! Дорого бы дал каждый из нас, чтобы посмотреть в тот момент на лицо нашего ротного, когда он это всё увидел. Наверняка это была бы веселая картина!

В это весеннее время на втором курсе я полюбил второй караул. Уже сам по себе факт попадания в наряд именно во второй караул у нас считался праздником! Это всегда сопровождалось каким-то ореолом романтики, несерьёзности, жаждой приключений, неизведанного путешествия и полного чувства отрыва от училищной суеты. Ведь нам предстояло нести свою «тяжёлую» службу по охране и обороне военных объектов на нашем Учебном центре. Но именно там можно было спокойно на целые сутки выключиться из повседневного ритма жизни и учёбы, просто используя время для отдыха. Караулы в роте составлял обычно Лёха Долев и старшина, правда, командир роты иногда вносил свои коррективы.

Поэтому в эти весенние дни, хотя я очень редко подходил к Лёхе с таким вопросом и лишний раз старался не злоупотреблять нашей дружбой, но просил его поставить меня, если это будет возможно во второй караул. Если это удавалось, то радость от этого начиналась прямо на ротной вечерней поверке.
 
С облегчением услышав свою фамилию в списках счастливчиков, попавших в такой караул я ложился спать уже с внутренней радостью зная, что завтра придётся ехать на Учебный центр. Правда, сразу же после команды «Отбой!» со всех счастливчиков организовывался обязательный вступительный взнос – 1 рубль! Это по-нашему называлось – сброситься. Этот вопрос решался обязательно – если даже у тебя не было денег по какой-то причине, то за тебя «взаимозачётом» вносил кто-то из твоих друзей.

В результате всегда собиралась неизменная сумма – 9 рулей (или десять, если начкар был наш сержант). Сдавать надо было всем обязательно, так как все деньги шли на покупку разносолов, которые мы всегда покупали в нашем училищном магазине и брали с собой в вещмешке как на пикник: банки с кабачковой икрой, вареньем или джемом, пряники и конфеты, чтобы разнообразить обычный стол и «было ощущение  праздника».
Поэтому после занятий и обеда сразу начиналась радостная суета. Назначенные делегаты шли закупать продукты, в полевые сумки собирались нужные книги, конспекты, бумага и конверты для писем. После получения оружия и краткого инструктажа командира роты мы шли в автопарк к дежурному автомобилю.

На первых курсах начальниками вторых караулов ездили или наши офицеры, что было очень редко или курсанты со старших курсов. А уже начиная с третьего курса – свой сержант со взвода. Обычно это был наш замкомвзвод – Витя Быков или Эдик Шварц. Дежурными же по Учебному центру всегда заступали офицеры из тех рот БОУПа, которые располагались там. При несении своей службы им не было до нас особого дела, и они практически нашей жизнью не интересовались, лишь формально расписываясь в постовой ведомости о том, что в карауле всё в порядке. Им гораздо важнее было проверять жизнь своих солдат и работу столовой.

В карауле было всего три поста; трёхсменные – автопарк и артсклады и один ночной – двухсменный (огневой городок). Само караульное помещение было маленьким, и всегда, что было не маловажным, закрывалась изнутри на засов. Поэтому мы там чувствовали себя свободно, как у себя дома, ведь никто чужой не мог внезапно к нам войти без звонка. А самым любимым у меня весной был самый дальний – артсклады! Это был самый дальний пост, располагающийся за автопарком в голой степи.

 Он представлял собой два железных типовых ангара, обнесённых двумя рядами колючей проволоки с караульной вышкой. Конечно, ночью там в несении службы ничего особенного не было, но вот днём… Весенний день на артскладах – это просто чудесная сказка! Это когда ты спокойно пригреваемый тёплым солнышком занимал своё место на вышке, где для удобства всегда был какой-нибудь ящик и устраивался там поудобнее, и твоему взору представлялась прекрасная картина во все стороны!
 
Сам этот вид весенней степи с сочно-зелёной травой, редкими полевыми цветочками и этот чудный неповторимый запах – всё настраивало тебя на прекрасное настроение. Эта идиллия и сам этот простор, ничем не ограниченный как в училище стенами и деревьями – поражал. На посту все училищные проблемы уходили куда-то далеко-далеко, и вокруг тебя было только огромное небо и бесконечная степь! Ты молча стоял в одиночестве, сжимая автомат и, наслаждаясь открывающимся видом, смотрел и смотрел на эту красоту, простирающуюся далеко-далеко до самого горизонта, вдыхая ароматный запах весенней степи, и в своих мечтах тоже уносился куда-то ввысь.

Всегда в такие минуты хотелось думать о чём-то приятном и хорошем. А вид с вышки был действительно неповторимо прекрасным! Рядом негромко журча, неторопливо протекала река, на небольшом соседнем всём изрытом кучками холме жила колония полевых сусликов, которые деловито перебегали между норками по своим каким-то делам, а дальше бесконечная степь и такой заманчивый, зовущий к себе горизонт – то чего мне так не хватало все четыре года в училище! Каждый раз, наблюдая с вышки на радостную беготню этих жизнерадостных сусликов, которые на тебя совсем не обращают никакого внимания, я почему-то всегда удивлялся – наверное, они уже к этому привыкли и принимают часового за часть природы.
 
Особенно приятно было наблюдать по утрам за наступлением нового дня и восходом солнца. Когда сначала отступала темнота и медленно-медленно, словно нехотя из-за горизонта начинало появляться первыми лучами ещё красное солнце. И только потом оно становилось всё ярче и ярче, начинало пригревать и ты стоишь на вышке и щуришься, глядя на него, радуясь в душе очередному новому наступающему дню. Да! Это были самые чудесные минуты из обучения в училище. Буквально через месяц солнце вновь выжигало своим светом степь, и она приобретала свой привычный жёлто-песочный цвет. А в этом уже не было никакой романтики.

На других постах Учебного центра охранять тоже было не трудно, но на них не было той спокойной романтики как на артскладах. Конечно и там, чтобы хоть как-то «убить время» на посту всегда можно было найти себе занятие по душе. Если были силы, и возникало желание сильно «послужить Родине» можно было бодрым шагом «нарезать» бесчисленные обходы поста, рассчитав время одного круга и вычисляя в голове, сколько ещё кругов осталось до смены. Когда же ты устал, муторно на душе, нет настроения, и уже ничего не хочется, то всегда можно было найти тихий уголок, из которого было всё видно и присесть на какой-нибудь удобный ящик и спокойно сидеть, ожидая смены, изредка поглядывая на часы. А ещё всегда можно было при наличии фантазии поиграть в «ролевую игру» – представляя себя каким-нибудь разведчиком или диверсантом в тылу врага, незаметно и бесшумно подкрадываясь «снимать часовых» отстегнув штык-нож от автомата и ловко метая его в подходящую доску, дверь или дерево.
 
Но с этим делом всегда нужно было быть осторожным и аккуратным. Очень громко у нас в роте прогремела одна история, связанная с этим. Однажды Эдик Ручкин, проводя время таким образом время на посту случайно отбил всю пластмассу на ручке штык-ножа. Делать нечего – при очередной смене пришлось докладывать об этом начальнику караула л-ту Прохорову объясняя, что это он так неудачно упал, нечаянно оступившись на ступеньках. Перепуганный Прохоров сразу же вызвал нашего ротного, и они очень долго потом вместе с Эдиком проводили на посту «следственный эксперимент» – заставляя его много раз падать вместе с автоматом со ступенек на асфальт по настоящему.

И хотя никто в это не поверил, но и другого доказать тоже не смогли, так как он падал каждый раз очень натурально и правдоподобно. В тот раз всё обошлось – Эдик Ручкин отделался лишь только большим количеством набитых при этом себе синяков и шишек. Поэтому ротному пришлось возиться с заменой этого штык-ножа, но вечером он злой оттого, что нутром чувствовал обман, но ничего поделать не мог, выступил перед нами со своей речью. Весь смысл, которой сводился к одному – если ещё раз кто-нибудь из нашей роты в карауле посмеет вот так, как Эдик неудачно «упасть» – то ему будет очень плохо, и у него сразу появятся большие проблемы в жизни. Уж он для этого постарается!

И вообще второй караул у нас всегда считался совершенно несерьёзным делом. Конечно, всё формально выполнялось по уставу УГ и КС, но уж с очень большими упрощениями. У нас у всех были свои наручные часы, и мы все уже знали, когда придёт очередная смена, и собирались поближе, чтобы разводящему не тратить много времени на смену. Какое уж тут, как в училище – «Пост номер такой-то, сдал! Пост номер такой-то, принял!» Всё ограничивалось простыми фразами вроде: «Ну, давай! Всё нормально». А на артскладах разводящий часто днём, когда было хорошо видно, выходя из автопарка, просто издалека махал рукой часовому, разрешая смену, чтобы самому не топать лишние сотни метров по пустой степи туда и обратно.

Другим, не забываемым обязательным ритуалом, очень врезавшимся мне в память, было получение пищи на караул в солдатской столовой. Это было на Учебном центре нашей «лебединой песней» и украшением всей нашей жизни там! Только ради этих незабываемых ярких впечатлений всегда стоило ехать во второй караул. Всегда в поход за получением пищи, кроме тех, кому это было положено, находилось куча добровольных помощников. Ведь этот сам поход за получением пищи давал нам возможность практически «отрабатывать свои командные навыки» на солдатах и приобретал смысл наглой добычи или захвата всего нам положенного (да и сверх положенного!).

 Это же было приятно почувствовать себя в обществе солдат БОУПа на Учебном центре Гулливером среди лилипутов или белым путешественником среди пигмеев в Африке – ведь мы же были курсанты, а это звучит гордо! Это значит мы на десять голов выше их по своему социальному статусу. Если первое или второе на наш взгляд было вкусным, то все слова бедолаги солдата-повара о какой-то норме пропускались мимо ушей. По такой же схеме решался вопрос и с солдатом-хлеборезом по получению всего положенного на караул.
 
Такой солдат, хоть он и был «местным авторитетом» на Учебном центре всегда знал, что сильно спорить с курсантами чревато большими осложнениями – они тут же быстро и доходчиво могут объяснить кто здесь хозяин. В результате такого похода у нас всегда еды и чая было вдоволь. Особенно мне нравилось во втором карауле то, что положенного нам чая на ночь набирали всегда настолько с большим запасом, и мы все им за караул просто опивались.

Поэтому всегда и сам приём пищи в карауле превращался в грандиозный праздник; все дружно собирались за одним столом, наваливали себе еды столько, сколько сможешь съесть, открывались банки с кабачковой икрой и вареньем, вываливались конфеты и пряники, которые честно делились на всех. Это больше всего напоминало мне выезд на какой-то пикник на природе, когда за столом идёт весёлый разговор, слышны шутки и громкий смех и всех хорошее и радостное настроение. Это были незабываемые минуты счастья и разнообразия в обычной повседневной нашей жизни.

Некоторым недостатком такого караула, с которым можно было примириться – это была обратная езда на машине после смены и поздний приезд в роту. Обычно мы всегда приезжали прямо перед вечерней поверкой, а если шли в столовую на ужин, то иногда и опаздывали на неё. Смена караула обычно была недолгой, ведь если с нами ехал обратно офицер – дежурный по Учебному центру, который сменялся вместе с нами, то он сам торопил всех. Солдат дежурной машины подгонял её прямо к караулке и мы, те, кто были свободные, забирались в кузов, ожидая остальных. В такие минуты томительного ожидания мы все уже как бы вновь мысленно возвращались обратно в училище, в свою роту, к своим проблемам, но знали, что мы провели здесь не самый худший день в своей жизни.
 
Дорога обратно в училище была нам хорошо знакома, и солдат-водитель из БОУПа, всё понимая, всегда выжимал из машины по трассе максимум и никогда его за это никто не ругал, а мы всегда подзадоривали его перед этим: «Давай парень домой побыстрей!». И пока машина так неслась «с ветерком» по дороге, все молчали, находясь наедине со своими мыслями. Если стояла осень или зима, то ехали назад уже в темноте и просто спали.

Помню, что как-то однажды зимой за нами почему-то пришла машина с дырявым тентом и пока мы на ней ехали, то промёрзли насквозь, хотя и опустили шапки и подняли воротники. Тогда я ещё наивный подумал про себя, что так сильно я больше,  наверное, никогда в своей жизни не замёрзну. Но как я сильно ошибался! В своей офицерской жизни мне ещё много раз пришлось вспоминать те «детские училищные мечты» понимая, что это были только ещё цветочки.

…Плав! Сколько восторженных эмоций объединилось для меня в этом слове! Это незабываемое на всю жизнь событие происходило весной второго курса, примерно в мае месяце. Для нас были организованы занятия по вождению боевых машин на плаву. Однажды ещё на первых занятиях по вождению боевых машин нас обрадовали – буквально через несколько дней мы всей ротой выезжаем на комплексные полевые занятия. Мы к тому времени, только-только вылезли с тренажёров и на настоящих машинах провели всего несколько первых занятий. Основная тема занятий там будет: «Преодоление водных преград на боевых машинах».

 Но там будут элементы тактики, инженерной подготовки и ещё много чего интересного. И самым главным в этой новости было то, что сами занятия состоятся на реке Или. А нам, честно говоря, в то время было всё равно куда ехать (хоть к чёрту на куличики!) – так надоела рутина из учебных занятий, нарядов, караулов и просто училищных стен. Весна будоражила кровь, и в это прекрасное весеннее время хотелось куда-нибудь на свободу, на простор степей, да и мы сами были не прочь набраться новых ощущений.
 
И вот как всегда это обычно бывает, в очередное утро мы всей ротой в полевом снаряжении, взяв вещевые мешки, загрузились в автомобили и поехали по знакомой нам дороге по направлению к городу Капчагай. Но машины проскочили наш поворот на Учебный центр и помчались дальше. Это уже было необычно, и мы с интересом разглядывали новые места по краям дороги. Немного не доезжая до нового города-спутника Алма-Аты, наша колонна повернула влево на совсем ничем не приметную полевую дорогу и очень долго ехала по ней, поднимая пыль. Никакой реки, пока мы ехали, не было видно, но я мысленно ориентируясь и примерно представляя себе в голове карту местности, понимал, что раз мы повернули влево, то мы должны подъехать к ней уже ниже Капчагайскай ГЭС. Как её строили у меня на глазах, я уже упоминал в книге о своём детстве.

Проехав довольно много времени по абсолютно голой и безжизненной степи с небольшими бесконечными песчаными холмами дорога как-то хитро сделав очередной поворот привела нас на берег реки Или. А здесь на берегу, на большой ровной площадке «кипела жизнь»! В полевом парке мы увидели стройные ряды боевой техники – автомобили, БМП и БТРы из БОУПа. Мы сразу поняли, что она с нашего училища, ведь ней были нанесены наши опознавательные знаки.

 А рядом было огромное количество палаток, столовая – всё готово к нашей жизни. Немного дальше от нас располагались и другие части. Опытным взглядом, оценивая их технику, нам было понятно, что это какие-то инженерные части, ведь там были видны огромные понтоны на машинах и ещё много чего необычного для нашего взгляда, привыкшего к виду родного БМП. Место для занятий было выбрано очень удачно. Ровная площадка на берегу реки, закрытая со всех сторон от посторонних глаз высокими грядами холмов.
 
Занятия там были несколько дней и действительно были очень интересными. В один из дней нам показным методом ознакомили с возможностями инженерно-сапёрных частей. Здесь были и разные средства переправы – плавающие машины, паромы, работа настоящих водолазов, всё это я видел впервые, и всё мне было интересным. Я смутно вспоминал своё детство в Сары-Озеке, когда ещё пацаном лазил по такой же технике, когда она стояла на рампе перед погрузкой на ЖД платформы. Просто я тогда особо не задумывался о её назначении, но очертания машин остались в памяти. Так значит вот это что такое!

А самым впечатляющим и поражающим воображение  было – наведение понтонного моста через реку силами сапёрной роты. Перед этим нам объяснили, что у них оказывается на всю такую работу, как и у нас, существуют тактические нормативы. Поэтому и солдаты всегда торопятся всё выполнить с перекрытием времени. Оказывается, по этим результатам им и присваивается очередная классность и это наведение моста, которое мы будем смотреть – для них зачётное!  Нас отвели подальше от места работ и мы, расположившись на площадке, удобно присели, так как нам всем это показалось довольно долгим делом – наведение настоящего моста. Но преподаватели умышленно не сказали нам времени выполнения норматива, видимо давая нам возможность самим поразиться этому.

Сначала была небольшая заминка с уточнением и постановкой задач, когда все солдаты и офицеры построившись перед колонной машин, что-то уточняли. Меня поразило несерьёзно малое количество солдат – неужели это сапёрная рота, которая сможет у нас на глазах сделать мост через реку? Я с недоверием уточнил это у преподавателя, но он твёрдо и уверенно ответил, что это количество соответствует требованиям нормативов.

 Надо сказать, что река Или в этом месте была сравнительно небольшой, метров пятдесят-шестьдесят. До этого я как-то об этом не задумывался, ведь её истинные размеры были не видны, когда проезжаешь по плотине и видишь перед собой огромное бескрайнее море-водохранилище. После этого все заняли своё место в колонне из огромных машин-КРАЗов с секциями понтонов, стоявшей на расстоянии около ста метров от реки. По единому сигналу они завелись и двинулись к реке.
 
И здесь нам впервые так близко пришлось наблюдать (и даже в глубине души как-то зауважать этих сапёров) слаженную работу этого коллектива. Огромные машины быстро и ловко по очереди под руководством офицера, управляющего ими флажками, стали, развернувшись заезжать задними колёсами прямо в реку и сбрасывать с себя эти огромные секции понтонов. При этом они, падая в реку, удивительным образом как-то сами расправлялись и превращались в ровную площадку. Солдаты непостижимо быстро запрыгивали на него, что-то там ловко для нас непонятное крепили, при этом им приходилось прыгать в холодную воду реки и они делали это не задумываясь, прямо в форме и телогрейках бродя возле него по пояс в воде. Опытным взглядом сразу было видно, что каждый из них знает свою работу и делает её безо всяких дополнительных команд. Да, приходилось согласиться с тем, что даже такое малое количество солдат, знающих своё дело вполне способно выполнить поставленную задачу.

Когда очень быстро подъезжала следующая машина предыдущая секция уже была пристыкована к другим. Постепенно вся идея построения моста нам становилась понятна – из разрозненных секций, которые были на машинах у нас на глазах, буквально за несколько минут вырастала единая конструкция. Правда она была вдоль берега и оставалось только её повернуть поперёк реки. С помощью катера это тоже было проделано довольно ловко – настоящий мост был сооружён прямо у нас на глазах буквально за несколько минут! В такое просто не верилось! Ещё в глубине души у нас оставались сомнения в том, что может быть это для нас или для показухи собрали так быстро? Но когда тут же по мосту машина проехала туда и назад, все сомнения у нас отпали. Молодцы, что тут скажешь! Мокрые и довольные солдаты с офицерами собрались на  разбор возле собранного ими моста, и оказалось, что они намного перекрыли тактический норматив.

После этого были занятия по подготовке боевых машин к преодолению рек вплавь самостоятельно. Очень долго нам всё это объясняли, но мы все уже были в нетерпении – скорей бы нам самим сесть за штурвал и ощутить это на самом деле практически! Наконец, после обеда настал и наш час! Всех разделили на две группы: тех, кто начинает на БМП и тех, кто начинает с БТРа, а потом замена. Я попал одним из первых сразу плыть на БМП. Сразу меня охватило какое-то внутреннее волнение, и хотя я уже видел, как кто-то до меня это уже проделал, но противная внутренняя дрожь всё же не проходила.

Вроде бы всё со стороны казалось просто: сесть в машину, завести, тронуться, на подходе к воде – достать со специального места и заменить смотровой прибор, откинуть щиток, выдвинуть трубу воздухозабора, включить все водооткачивающие насосы, медленно съехать в воду и проплыть, держа обороты двигателя постоянными и видя в триплексе (смотровой прибор) красный флаг на противоположном берегу, ведь преодолевая течение реки приходилось плыть под углом. На противоположном берегу нужно было развернуться и так же преодолеть реку в обратном направлении. Перед этим нас на занятиях предупредили – плыть необходимо с плотно закрытыми люками, чтобы в случае чего, если заглохнешь или не дай бог утонешь, тебя могла спасти спасательная команда или водолазы, которые были в готовности на берегу, успели зацепить трос, чтобы тебя вытащить на берег. Для этого на машине был привязан специальный яркий буёк, чтобы показать им место, где машина вдруг утонет в воде. Всё это было как-то не очень приятно себе представлять.

В общем, когда я сел на место механика и услышал в шлемофоне голос солдата-механика сидящего за мной сзади на месте командира как-то успокоился. Плотно закрыв за собой люк, и в сразу охватившей меня темноте после яркого солнечного дня я увидел перед собой уже мне хорошо знакомый, таинственно мерцающий щиток механика-водителя. Заведя БМП, и сделав всё, как положено, я подъехал к реке и, двигаясь медленно и плавно, даже сначала даже не почувствовал, что уже плыву. Ощущение само по себе было очень необычным. БМП очень глубоко погружалась в воду, и, глядя в боковой смотровой прибор, появлялось  такое ощущение, что ты сидишь в машине по самую шею в воде. Коричневая, мутная вода реки и небольшие волны на ней хорошо были видны в прибор, ведь он возвышался всего на десяток сантиметров над ними.

Машина в этот момент очень трудно управлялась, с большим запозданием – ведь она плыла только за счёт перемотки гусениц. Оказывается это совсем не трудно – держать глазом красный флаг посередине прибора. Когда я немного обвыкся и отошёл от первого впечатления меня от всего этого охватил какой-то радостный восторг! Я – плыву по реке! Сам! И оказалось это совсем просто. Только как-то уж совсем необычно. Назад я уже плыл увереннее и всё сделал хорошо. К сожалению, мне позже за всю свою жизнь больше так и не пришлось плавать на БМП, но огромное впечатление от этого всего осталось надолго.

После этого мы перешли на участок плава на БТРах, который был оборудован ниже по течению реки, где река образовывала небольшой залив.  Тут всё для нас было уже понятно. Здесь мы плавали по пять человек сразу, даже заменяясь по ходу движения. Бронетранспортёр, в отличие от БМП был хорошо приспособлен к плаванию, имея водомёт. Он и двигался на воде как моторная лодка или огромный корабль, только наполовину погружаясь в воду, поэтому его борта были высоко от воды, а гребной винт хорошо разгонял его.

В общем такая приятная и комфортная езда, с открытыми люками по реке, в которых мы сидели на броне, доставляла массу удовольствия. Оказывается, какая это большая разница – преодолевать реку на БМП или БТРах! На память о тех временах у меня в альбоме осталась фотография, сделанная во время занятий, где мы вдвоём с Тарасом стоим на фоне реки в курсантских шинелях с двумя курсовками, держа автоматы. И у каждого из нас – неизменные полевые сумки и противогазы. (Значит, опять становится понятно, что нас фотографирует Сашка Миролюбов). А на заднем плане солдаты что-то готовят для показа нам.
 
Вообще эти занятия мне ярко запомнились и дали большую пищу для размышлений. Запомнились они не только полевой жизнью, ведь мы опять жили на природе, как в абитуре или в полевом лагере, питались из котелков и спали в палатках, умываясь прямо на берегу реки. Но и другими выводами, которые я сделал для себя. Поразила сама река Или, хотя она и была небольшой по географическим меркам, но она очень отличалась от привычных нам степей – действительно, оказывается очень хорошо реки использовать для строительства обороны.

Эх! Если бы я знал тогда, сколько времени я ещё буду проводить на ней во время своей долгой службы в Панфилове вместе со своим другом Андреем Удодом на рыбалках и охотах! Ещё мне интересной показалась мысль наших преподавателей по тактике, которую они нам много раз говорили во время занятий о том, что все боевые машины могут вести огонь по противнику во время форсирования водной преграды. Это всё было хорошо и понятно, но я почему-то сразу же подумал о том, что и противник в это же время тоже  может вести огонь по нам. А на воде сами машины видны как на ладони: плывут медленно и неповоротливо, уже не могут использовать манёвр или складки местности, как на земле. А что же делать экипажу, если машину подобьют? Об этом нам как-то не говорили – вероятно, давая возможность поразмыслить и додумать этот вопрос самим. Значит, становилось понятно – не простое видно это дело – форсировать водные преграды!

А ещё, глядя на этих солдат, которые так самоотверженно работали на всех наших показных занятиях, я впервые для себя сделал ошибочный вывод. Я подумал – вот ведь как хорошо служить в настоящих войсках! Оказывается, какие хорошие и сознательные солдаты служат у нас в Вооружённых силах! Наверное, и у меня, когда я выпущусь из училища или поеду на стажировку, будут такие же. Красота! А не жизнь! Учи и воспитывай солдат – ведь они, так же как и мы, очень хотят добросовестно служить нашей Родине и сами должны стремиться овладевать воинской профессией. Но как далеки эти наивные мысли были от реальной жизни – в этом мне пришлось разочароваться сразу же с первых дней стажировки, а потом и когда стал офицером.


     АЛМА-АТА. ВТОРОЙ КУРС. МАССОВЫЕ ВЫСТУПЛЕНИЯ.
       ГАРНИЗОННЫЙ НАРЯД.

Со второго курса наш батальон, а иногда и только одну нашу роту стали привлекать на огромные разные «показухи» – так мы называли разные массовые мероприятия, которые проходили в городе или в училище. Все эти мероприятия за все годы обучения у меня в голове почему-то сливаются в одно огромное представление с нашим участием, а всплывают только небольшие яркие эпизоды из разных курсов. И уже очень трудно бывает вспомнить, которое из них было на каком курсе. Что мы только не делали или не изображали! Кажется, невозможно себе что-то такое представить, чем бы мы не занимались. Мы были и спортсменами с высокими разноцветными флагами, которые красиво ходили по стадиону, и сидели на трибуне с двухсторонними планшетами, по команде делая разные фигуры, показывали приёмы с оружием на шестнадцать счетов в четыре стороны, и с голым торсом показывали комплексы вольных упражнений.

Каждому такому выступлению предшествовали длительные и нудные тренировки на нашем училищном стадионе. Для нас участие в этих мероприятиях и сами тренировки было просто тупое и бесполезное «прожигание» жизни и времени. Не надо забывать, что у нас помимо этого всего были ещё два парада в год с месяцем подготовки к нему. А изображать разных спортсменов или сидеть с куском материи – это было для нас не престижно, но раз заставляли, то мы делали – а куда деваться? Но одно забавное выступление мне очень ярко запомнилось. В нём сошлось всё: армейский маразм и слово «надо»!
 
В общем, мы должны были изображать бравых и молодцеватых спортсменов, которые должны были ходить на поле стадиона с высокими флагами и красиво поднятыми локтями, делая разные фигуры и ходить «прочёсом». Такое необычное слово я услышал от организатора, который работал с нами. Это было в его понятии, когда одна шеренга проходит через другую, идя навстречу друг другу. Когда мы начинали тренироваться, ходя по стадиону в своей курсантской форме, то ещё даже не представляли себе, чем это всё закончится. В общем, когда мы достигли своего совершенства после многочисленных тренировок и у нас всё стало получаться, а до выступления на центральном стадионе осталось несколько дней – нас обрадовали новостью. Оказывается, мы будем «спортсменами» в дешёвом белом трико. На тренировках мы особо над этим вопросом как-то не задумывались, думая,  что так и будем ходить в своей форме.

И вот за день до выступления на генеральную репетицию в училище к нам в роту привезли огромный ворох этого дешёвого трико. Откуда его столько взяли – ума не приложу? Уже видно было, что оно уже не новое и его пытались отстирывать. Мы натянули его на себя и, одев наши «крутые» синие спортивные полукеды, взятые со спортзала, вышли на тренировку. Всё было хорошо, только выявилось одно замечание – уж очень наши синие кеды не сочетались с этим белым трико.

 Но на это наши начальники нашли оригинальное решение, как раз в армейском духе – начистить их белым мелом! И мы вечером, всей ротой, как дураки, сидя в классах и расположениях стали тереть их белым мелом. Это мне напоминало какой-то филиал дурдома – мы готовим себе белые тапочки! В этот же вечер испортилась капризная алма-атинская погода. На смену приятным и теплым дням непонятно откуда ветер нагнал огромные тучи и с ночи начал идти дождь.

Я уже не помню, что это был праздник – но мы участвовали на его торжественном открытии. Мы с утра, глядя в окна, ещё надеялись, что его из-за погоды отменят. Но нет – надо ехать! Командир роты, из-за холодной погоды дал нам команду взять с собой шинели, чтобы не замёрзнуть в машинах. Довольно странное и необычное зрелище представляла наша рота, когда мы построились перед погрузкой в машины: из-под курсантских шинелей виднелись белые трико и белые, натёртые мелом кеды.

Когда мы подъехали к Центральному стадиону, стало видно, что народу на трибунах хоть и немного, но всё-таки есть. Несмотря на постоянно идущий и не прекращающийся мелкий и противный дождь люди сидят под зонтами и в плащах в ожидании начала. Нас всех заранее вывели в свои места – мы должны были в определённый момент открытия праздника входить на стадион через разные входы. Короче, чтобы долго не останавливаться на подробностях получилось так: мы очень долго стояли под дождём, конечно же без шинелей, дожидаясь своего выступления, а оно всё затягивалось. При этом нам от дождя укрываться было негде – флаги, которые должны были красиво развиваться, мы сами и всё трико насквозь полностью промокло, мел со всех наших полукед частью смыло, а летящие грязные капли воды из луж превратили их в грязные обмотки. В общем от вида бравых спортсменов не осталось и следа.
 
Мы стали напоминать жалкую мокрую кучку непонятных людей, и всё бы это ещё можно было бы стерпеть, но через тонкое мокрое и прилипшее к телу белое трико очень явно и контрастно проступили наши армейские синие семейные трусы. Это и вызвало на всех трибунах раскаты гомерического хохота, когда мы всё же, дождавшись своего «звёздного» часа, нарисовались перед ними. Люди громко смеялись, весело свистели, что-то кричали, показывая на нас пальцами. Нам самим сначала было стыдно за нас, а потом и мы от этого всего, глядя друг на друга, тоже начали веселиться с лёгким настроением:
 – А-а-а! На всё наплевать, пропади всё пропадом – ведь никто из сидящих на трибунах людей не знает, что мы курсанты! Пусть они про нас думают, что хотят! А может быть, мы – это стадо каких-то безмозглых дураков!
 
Мы ходили по стадиону, выполняя всю программу сами весело смеясь и радуясь вместе со зрителями – в общем, провал нашего выступления был полнейший! Кое-как закончив свой концерт, мы под весёлое оживление на трибунах провожающее нас, весело и жизнерадостно все мокрые насквозь шлёпали по лужам, ощущая огромное облегчение оттого, что всё наконец-то закончилось. Молча побросали флаги и пошли к своим машинам. Вот уж я действительно не знаю, что подумали люди сидящие на трибунах стадиона, глядя на нас – а может быть, они подумали, что это какие-то клоуны или какая-нибудь комик-группа?

Было и ещё одно мне хорошо запомнившееся весёлое выступление. Это когда мы на каком-то спортивном празднике показывали комплексы вольных выступлений. В тот день было утро воскресенья и на этот праздник, о котором нас всех предупредили заранее, были приглашены наши родители и знакомые. На празднике участвовал весь наш батальон, ведь после спортивного праздника командиром роты были обещаны увольнения. А для всех победителей, в качестве главного приза – даже суточные увольнения. Поэтому посмотреть на всё это народу в тот раз на стадионе набралось необычно много.

В самом начале выступления, после торжественной речи руководства мы должны были выбежать на поле с голым торсом и показать дружно под музыку комплексы вольных упражнений. Вся хитрость и красота этого выступления состояла в том, что первый комплекс мы делали все одинаково, поворачиваясь на девяносто градусов. А потом, в заранее определённом порядке одни шеренги и ряды начинали выполнять второй комплекс, а все другие – третий! И при этом они вращались в разные стороны. И только потом опять все вместе первый. Вроде бы всё это было просто. Но как всегда как бывает в армии – вмешался случай! Те курсанты, которые постоянно бывали на нескольких наших тренировках, всё выполняли понятно и правильно. А в тот день почему-то многих (почти человек двадцать) не хватило. Такой вопрос решился очень просто, перед самым выходом быстро вырвали нужное количество курсантов из нашей первой роты. Никто уже не успевал им что-то путное объяснить, ведь ими заполнили недостающие места – сказав просто: «Делайте всё как другие и смотрите по сторонам!»

Да! Мы начали в этом составе здорово, и все надеялись на то, что также и будет дальше. Но как только мы дошли до второго и третьего комплекса – началось, что-то невообразимое! Все зрители на трибунах, глядя на нас, повалились со смеху: одни из нас делали второй и, поворачиваясь в одну сторону, сталкивались с другими, которые ещё продолжали выполнять первый, другие уже начали делать третий. А некоторые из новеньких совсем растерялись от этой неразберихи, выполняли вообще чёрт знает что, глядя непонимающе по сторонам и отставая на несколько тактов. В общем, на футбольном поле творилось форменная вакханалия!
 
От смеха трибун и от самого вида этакой клоунады мы сами тоже начали громко смеяться, продолжая, как роботы выполнять совсем уже полную ерунду, причём каждый из нас в душе считал, что уж он-то один всё делает правильно. Всё это безобразие закончилось с окончанием музыки. Мы, вместе с трибунами покатываясь со смеху, кое-как строем ушли со стадиона за трибуну, где нас встретил злой как чёрт наш командир роты и начал метать на наши головы гром и молнии. Видно было, что ему очень хорошо «досталось» от руководства батальона. А мы-то причём? Не надо было «левых» людей, которые ничего не понимали ставить к нам в строй. Но мне этот весёлый момент запомнился надолго, и я сделал для себя на будущее правильный вывод – любое дело нужно серьёзно готовить и не менять участников, ведь людям, которые участвуют в этом деле первый раз не всегда всё понятно.

Именно на таких больших показухах, когда необходимо было привлекать много людей вместе с нами всегда участвовал четвёртый батальон – он был на год старше нас. Нас всех всегда расставляли по росту, несмотря кто, с какой роты. И именно из-за этого мы многих курсантов того батальона узнавали ближе и больше других. Про Нобика, который постоянно ходил с нами в наряд по столовой я уже писал. А ещё там учились Серёга Пушинин, Ваня Окладников, Сашка Рыбалкин, Ришат Хамитов, да и сам редкий бамбук – Асхат Шоинбаев, которого во время учёбы в училище, как нацкадра никто не замечал. Только потом случайно на гребне волны национализма в Казахстане он, волей случая резко взлетев, стал у меня командиром полка в Панфилове (а затем очень плохо закончил свою карьеру), да и многие другие, которых я уже и не могу вспомнить.
 
Именно тогда начиная со второго курса, со мной всегда на всех мероприятиях где-то рядом оказывался Толя Кириченко – наши судьбы с ним вот таким удивительным образом начали переплетаться ещё тогда. Мы как-то сразу же стали приглядываться друг к другу после первого выступления. Мне почему-то понравилось его спокойствие, рассудительность, терпение, с которым он переносил все эти мероприятия, равное и какое-то уважительное отношение ко всем. Даже после окончания всех мероприятий мы всегда пока учились, узнавали друг друга и в повседневной жизни. Нельзя сказать, что мы стали очень близкими друзьями в училище, но хорошо узнали друг друга и сохраняли очень тёплые отношения между собой.

А потом он выпустился и весь четвёртый курс я его не видел и даже не знал где он. И какая для меня была неожиданная радость, когда я сам лейтенантом приехал служить в Кой-Таш, и мы вместе с ним оказались командирами взводов в одной мотострелковой роте! Вот какие бывают же в жизни радостные совпадения. Он сразу как мой наставник ввел меня в курс всех дел в полку и здорово помог мне на первых порах. Правда вместе нам удалось прослужить всего три года, и потом уже военная судьба нас окончательно развела, но мы связь не теряем. Теперь хоть и редко, но перезваниваемся. Но о нашей совместной службе расскажу позже.

Вообще четвёртый батальон, на жизнь которого мы смотрели только со стороны, был для нас необычным и загадочным. Примечательно было то, что их командир батальона сам был откуда-то из дисбата (дисциплинарного батальона), где он занимал какую-то большую должность. Это уже само по себе было необычным, и почему-то мы часто проходя мимо, видели как он там перед строем батальона «закручивает им гайки». Ведь мы своего комбата – полковника Коротеева (Зину) видели очень редко и то по большим праздникам, а всю нашу жизнь всегда осуществлял только наш командир роты.

А ещё он почему-то любил разводить цветы на своей территории батальона и каждодневно лично обходил все свои владения. Конечно и цветы, росшие у них возле казармы, были знатные! Это очень здорово отличалось от закреплённой за нами территории. У нас же всё было строго и по-армейски – только чистые газоны и дикая трава, правда, у нас тоже на территории возле казармы был один небольшой газончик, но нём всегда росли только какие-то чахлые многолетние цветочки, на которые никто не обращал внимания. Мы вспоминали про газон только весной когда таял снег в сугробах и на нём начинала вытаивать куча мусора и пустых бутылок, которые мы выбрасывали долгой зимой прямо в снег из окон своих классов.
 
Ещё седьмая и восьмая роты были особенные и запомнились нам своими причудами: из-за того, что их казарма была самая ближняя к столовой они в столовую ходили по большому кругу – обходя все казармы. Это был настоящий армейский тупизм, а логика этого всего была «железная» – чтобы успеть пропеть строевую песню. Хорошо ещё, что нам в этом плане повезло, наша казарма была подальше, и из-за этого мы всегда смотрели на них проходящих мимо нас с сожалением. И была у них ещё одна очень запоминающаяся история. Как-то весной или летом в одну ночь их батальон весь постригся наголо – в знак протеста против каких-то неразумных действий их комбата. Это был такой молчаливый своеобразный протест всех против «закручивания очередных гаек».

Я уже не помню, почему и из-за чего там у них получилось, но это была полная дикость! Когда они утром всем батальоном без пилоток гордо прошагали мимо нас в столовую – у нас был просто шок! Вся рота – лысая! Это зрелище представляло собой полный улёт! Ведь они не просто прошлись машинкой, а ещё и выскоблились станками. Поэтому и головы у них весело «играли» на солнце и отражали солнечные зайчики.

 Это как же, и до какого состояния надо было довести людей, чтобы курсанты третьего курса все поголовно побрились налысо? Так они и ходили на занятия почти месяц, сверкая лысиной, пока вновь не обросли и все в училище их сразу узнавали, раз лысый курсант – значит с четвёртого батальона! На очередном построении училища полковник Кишании по-доброму так и назвал их в микрофон – шайка бритоголовых. Это словосочетание с его лёгкой руки надолго так и прилипло к ним. В разговорах между собой нам всем сразу становилось понятно о ком идёт речь. Второго такого подобного случая в училище я больше не припомню.

Я не знаю, какую там воспитательную работу провели с командованием батальона, но наш ротный, построив нас вечером, сразу завёл разговор об этом. Он очень долго-долго молол разную чепуху, говорил красивые слова, взывая нас к комсомольской сознательности и не допустимости таких действий, чтобы и мы вдруг тоже не решили так поступать. Но как всегда в конце разговора кратко подвёл итог своего выступления – тому, кто у нас в роте вдруг окажется лысым 100 нарядов по роте обеспечено, и он лично будет за этим следить! Конечно, мы все понимали, про сто нарядов он это сильно загнул, но то, что лысым не поздоровиться это мы хорошо уяснили. И ещё все мы из этой беседы хорошо для себя поняли – видимо наш генерал всем офицерам училища очень хорошо «накрутил хвост» раз даже и наш ротный так заговорил.
 
Ради правды стоит упомянуть, что и мы на каком-то из старших курсов однажды «взбунтовались» против нашего командира роты и это было точно связано с военной причёской. В тот раз как-то всё слилось в одно: и тётя Лёля, и наказания ротного за наши стрижки, и действительно высочайшие требования к увольняемым в город, когда их уже перед самим уходом в увольнение заставляли подстригаться. А уж как наш командир роты умел морально издеваться над нами, я уже описывал.

 Но даже при такой самой бурной и активной агитации штрейкбрехерами в разжигании волны народного гнева участие в ней у нас в роте приняли не все. Всё-таки видимо мы тогда не достигли той самой наивысшей точки кипения, когда все – как один! Почти все сержанты и многие коммунисты не поддержали это решение, и я тоже в знак солидарности с Сашкой Миролюбовым, (он был у нас в роте секретарём комсомольской организации), а ещё больше из-за моих проблем с КПСС на тот момент не стал бриться налысо.

В итоге получилось, что протест поддержала только почти половина роты. Наш командир роты, как человек совсем не глупый, это конечно сразу заметил, и в душе, наверное, очень обрадовался тому факту, что побрились не все. Конечно, он обороты по требованию к стрижке сбавил, но как всегда сразу в своей иронично-тезисной манере нам перед строем объявил: «А что? Мне нравиться! Лысый курсант – отличный курсант!

У таких людей нет замечаний по прическе, и я так думаю, что они с такой причёской в ближайший месяц не будут записываться в увольнения, ни в самоволки бегать, пока не обрастут!» Я к тому времени уже хорошо понял жизненную мудрость о том, что каждый из нас идёт по жизни своим путём и прежде чем поддаваться настроению общей массы надо хорошо сесть и подумать: «А чем это может лично для меня окончиться?» Именно в то время у меня как раз возникли большие проблемы с прохождением кандидатского стажа, и я лишний раз рисковать из-за такой ерунды как причёска не хотел.

Чтобы не сложилось ошибочное мнение о том, что все наши массовые выступления были такие провальные, как я написал (просто они очень ярко этим и запоминались) были у нас и такие, когда чувствовалась гордость за себя, за училище и вообще за все Вооружённые силы. Хорошо помню показные выступления с оружием. На огромном футбольном поле мы целым батальоном в своей курсантской форме показывали строевые приёмы с автоматами.

И в тот момент, когда почти триста человек все как один красиво и чётко делают одновременно одни движения – это было здорово! Это нравилось и нам самим! А ещё когда неожиданно для всех посреди выступления в определённое время звучали одновременные залпы холостыми патронами – все трибуны ахали в едином восторге! А ещё были выступления с флагами, и с планшетами на стадионе! И после каждого из них нам руководство объявляло благодарность и выражали уверенность в том, что мы и дальше, если будет нужно…

А ещё со второго курса нам стали доверять «взрослые дела». Это ходить в гарнизонный наряд. Приходилось заступать в патруль и в караул на гарнизонку (охранять гарнизонную гауптвахту). Эти наряды всегда были в городе и это приносило дополнительные впечатления. Несколько раз я был в патруле. В патруль всегда назначали два курсанта и офицера. Какой-то большой радости у  меня такой наряд не принёс. Один раз мы с майором – начальником патруля, а их всегда подбирали, чтобы они были не из нашего училища, попали дежурить на ВДНХ.

 Нам пришлось полдня, шагая по определённым улицам города (определённому маршруту) и зорко глядя по сторонам сделать несколько кругов по пустынным улицам. В общем уже через несколько часов такой пустой ходьбы нам это конкретно надоело. Мы поняли наша самая главная цель, чего нам вдвоём с другим курсантом очень хотелось – поймать «погранца» здесь неосуществима. О наших непростых отношениях с курсантами-пограничниками я уже упоминал. За всё своё патрулирование мы встретили только одного солдатика-отпускника, у которого с документами и формой всё было в порядке. Да и сам майор устал.
 
Поэтому мы зашли на территорию самой выставки, которая напоминала большой парк и, сняв красные повязки с надписью «патруль», удобно устроились на лавочке. Сам майор сказал нам, что ему срочно необходимо куда-то съездить на пару часиков, а мы можем пока отдохнуть. Так получалось, что до самого вечера мы были свободны. У нас появилась масса времени на изучение всей выставки. Подкрепившись горячими пирожками, мы не спеша, отправились всё изучать. Раз это был рабочий день, то людей везде было совсем мало. Я, хорошо помня в голове Московскую выставку, где бывал в детстве вместе с родителями, надеялся на что-то похожее. Но оказывается здесь в Алма-Ате, всё было гораздо проще. Довольно быстро мы обошли всё по кругу и вновь оказались на нашей лавочке. Где и провели неплохо время до встречи с нашим начальником патруля, сидя на тёплом солнышке и разглядывая редких прохожих.
 
И никогда больше за всё время обучения в училище я больше не был на ВДНХ. Проезжать на автобусе – проезжал, но заходить – нет. Мне хватило тех впечатлений, когда я был там в патруле. После этого сделав ещё один кружок по улицам города «для очистки совести» – поехали на смену. Второй патруль вообще прошёл абсолютно бездарно. Мы с добросовестным начальником патруля целый день бродили по городу «убивая ноги» и только после обеда немного передохнули. К вечеру от такой ходьбы ноги в сапогах гудели и мы с великим облегчением вздохнули, когда он наконец-то закончился.

Как в связи с этой историей, не упомянуть о почти такой же. Это про Алма-Атинский зоопарк. Мы много раз слышали от местных курсантов о том, что в городе есть зоопарк. Но как-то всё не получалось туда попасть. Тратить на это драгоценное время редких увольнений было как-то неправильно. И я ещё на первых курсах начал думать о том, что мне всё-таки необходимо как-то выкроить время для этого и обязательно туда сходить, ведь пока я учусь надо использовать эту уникальную возможность.

А то вдруг моя судьба забросит меня куда-нибудь к чёрту на куличики, и я потом буду жалеть об этом всю жизнь. Кого-то звать с собой было неудобно. Ведь было ещё неизвестно, как к этому отнесутся другие – могли и обсмеять ненароком, сказав, что я как маленький мальчик трачу время в увольнениях на всякую ерунду. Мой друг Сашка Миролюбов был местным и бывал там раньше со своими родителями, поэтому я по секрету поделился этой идеей со своим другом Тарасом (хорошо, что он был, так же как и я – иногородним и он отнесся к ней с пониманием). И мы вдвоём «подпольно» втайне от всех сходили туда уже на третьем курсе. И вновь я поймал себя на такой же мысли, как после ВДНХ.

Я очень хорошо почему-то из детства запомнил посещение вместе с родителями Московского зоопарка – огромные территории (старая и новая), большое количество клеток с разными животными, огороженный сеткой огромный вольер для разных птиц, а самое главное – экзотические тогда для тех времён апельсины! Держа это в своей голове, примерно такое же я ожидал увидеть и здесь. Но после этого посещения у меня наступило полнейшее разочарование от всего увиденного – территория маленькая, самих животных немного и самое главное – нет того ощущения праздника, как было в детстве. Проходя мимо всех животных, замечаешь грязь, ржавые и некрашеные прутья клеток, какое-то запустение и убогость всего.

 А может быть, действительно в детстве воспринимаешь весь окружающий тебя мир как-то по-другому? Ведь не зря говорят: «Всему своё время!» Ставясь взрослее мы действительно на многие привычные с детства вещи смотрим по иному, переосмысливаем свои дела и поступки. Разве не так? И примеров этому масса. Так получилось у меня и с Алма-Атинским зоопарком. Поэтому мы с Тарасом на обратном пути решили, что никому не будем о своём походе рассказывать (правда, конечно,  поделились об этом с Сашкой) и я больше никогда в своей жизни в него не ходил.

Но я отвлёкся от наряда по гарнизону. Гарнизонный караул! Вот это другое дело! Вот где по настоящему бурлила жизнь, да так, что кипела кровь от восторга! Как много ярких впечатлений в моей жизни было связано с ним. За время учёбы я был в нём несколько раз на каждом курсе. Само здание гарнизонной комендатуры находилось в самом центре города, в середине неприметного двора за ЦУМом. Куда уж ещё центральнее! Алма-Атинская комендатура была знаменита тем, что она очень высоко держала статус столичной. Даже сами курсанты алмаатинцы ходили туда отмечать отпускные билеты с внутренним трепетом.

 И опять я поражался этому её удивительному отличию от «моей родной» Чимкентской! В этом же здании комендатуры была и огороженная высоким забором гарнизонная гауптвахта. Сами наряды заступали туда по графику от разных частей гарнизона, и в основном солдаты. Но когда наступала очередь училища АВОКУ – все арестованные солдаты на ней знали – раз приехали курсанты, ну значит, будет дело! Хоть забор, окружавший дворик гауптвахты был высок, но всё равно с верхних этажей соседних домов, окружающих комендатуру его было хорошо видно. Поэтому, даже всегда суровый комендант, наводящий на всех ужас, каждый раз инструктируя нас перед нарядом, хорошо зная нашу высочайшую требовательность, просил: «Ребята, вы как-нибудь с арестованными полегче! Жители соседних домов очень часто жалуются, наблюдая на то, как вы с ними работаете!»

Но мы уже все хорошо знали – на гауптвахте содержится самое отребье, «сливки со всех частей гарнизона» – солдаты, в работе с которыми уже нет никаких других мер воздействия и осталась только самая крайняя – арест с содержанием на гауптвахте. Значит, они своей службой так допекли своих офицеров (таких же какими будем и мы!) то нам надо в свою очередь в знак солидарности с ними устроить солдатам здесь такое, чтобы у них больше не было желания сюда попадать.

И эта незримая солидарность с офицерами заставляла нас очень жёстко обозначать границу между солдатами и нами, проявляя высокую (просто высочайшую!) требовательность к арестованным. Здесь очень ярко приходилось ощущать, как проходила линия разграничения. И как после такого наряда начинаешь ценить нашу хорошую училищную гауптвахту, ведь курсанты военных училищ никогда не сидят на гарнизонке. Разве что если поймают в самоволке или подберут пьяными в городе. Да и то сразу сообщают в училище, чтобы офицер с роты приехал и забрал.

Начальником караула с нами всегда был лейтенант Михайлов, ведь караул назначался от взвода. А помощником всегда был незаменимый в таких делах – Эдик Шварц. И лейтенант, вероятно помня, как он сам заступал курсантом, во время наряда старался глубоко не вникать в тонкости службы «давая своим ребятам оторваться» доверяя ключи от камер и многие другие дела своему помощнику. Конечно, здесь нужно обязательно сказать о том, что дисциплина среди арестованных в камерах солдат и так была очень высокой. Прямо сказать, что никто из них не хотел нарываться на нашу воспитательную работу. Но находились и такие солдаты, которых ещё не сломала исправительная система.

Это нас всегда только радовало – ведь нам было ещё над чем «поработать». И мы весь день (и всю ночь, когда лейтенант спал) работали, радуясь неограниченной возможности нарабатывать свои командные качества! Всё было «по-уставу» начиная с подъёма: и умывание, и приёмы пищи, и обязательные занятия днём в дворике, и уборка в камерах, громкий и чёткий доклад старшего по камере, когда открывается дверь камеры, да и просто само чёткое представление, когда обращаешься к арестованному. У арестованных солдат за сутки нашего наряда практически не было свободного времени. Даже во время короткого ночного отдыха мы умудрялись по несколько раз их поднимать для тренировки, добиваясь всегда чёткого выполнения команд.
 
И я, хорошо зная с первого курса жизнь нашей училищной гауптвахты – ведь сколько раз я на первом курсе отходил туда выводным, удивлялся этому различию! Вот уж действительно теперь становилось понятным, что наша училищная гауптвахта – это курорт, по сравнению с гарнизонкой. А устав действительно, возведённый в высшую степень и доведённый до состояния маразма – великая сила!

Ко мне всегда после гарнизонного наряда приходила в голову такая «дурная» мысль – а вот смог бы я, если бы был солдатом выдержать здесь хотя бы несколько дней? Вот уж не знаю! Потом она куда-то исчезала и забывалась, а после очередного наряда вновь всплывала в голове. Как всё-таки хорошо, что я курсант военного училища! К этому выводу я много раз приходил во время своего обучения в училище. И с каждым очередным курсом я всё больше укреплялся в своей мысли, что мне всё это нравится, и я правильно тогда в своей жизни сделал, что выбрал учёбу в училище. Такие наряды очень помогли мне в моей дальнейшей службе, когда я уже офицером заступал начальником караула гарнизонной гауптвахты в городе Фрунзе.


          АЛМА-АТА. ВТОРОЙ КУРС. ВЕСНА. ВЫХОДНЫЕ ДНИ.
                НЕПРЕРЫВНЫЙ БЕГ.

 К весне второго курса наша курсантская жизнь уже втянулась в обычное и понятное всем русло. Это касалось вопроса суббот и воскресений. В эти дни, после напряжённой недели, если мы не заступали или не стояли в нарядах офицеры роты «оставляли нас в покое». В субботу до обеда всегда были занятия, а после обеда ПХД – так называлась у нас большая уборка на всех закреплённых местах в казарме и на территории роты. И для всех ста двадцати человек в это время находилась работа. Конечно, каждому курсанту доставался только один очень маленький участок, но конечное время – 17.00 всегда было чётко определено.

Поэтому особо спешить и набрасываться на работу не было никакой необходимости. Не спеша, все курсанты к этому определённому времени всю работу заканчивали. Но, правда, иногда всё это сдвигалось из-за бани. Только после этого все увольняемые (если они были) уже могли строиться в деревянном фойе. Но многие из нас не хотели идти в увольнение в субботу – ведь оно всегда было коротким до 22.00. Ну что успеешь сделать за это время? Ведь нам от училища до города добираться с пересадками на автобусе почти целый час. И то если удачно ехать на экспрессе №92. Вот так и считай, что получалось – час туда, час сюда, да ещё надо переодеваться в парадку, да что ещё придумает наш ротный, перед тем как отпустить в увольнение – кто знает?
 
Поэтому большинство увольняемых в субботу было из алмаатинцев – ведь им можно было съездить домой, повидать родителей, раз так получилось, то почему бы не использовать эту подвернувшуюся возможность? Мне тоже такие увольнения особой радости это не приносили и я, уже сходив несколько раз, даже если меня Эдик Шварц записывал на субботу – просто не ходил. В нашей курсантской жизни гораздо ценнее было знать, что ты просто свободен и можешь использовать это время по своему усмотрению.

Это тоже были хорошие и по-своему счастливые времена в училище: вечером нас ждал неспешный ужин в столовой, а после ужина уже без строя все курсанты училища направлялись по одной широкой дороге в сторону клуба. Старшины всех рот, махнув на всё это рукой, давали нам самим возможность выбора куда идти: или в кино, или в роту – спать. Отбой в субботу был на час позже и все с нетерпением ждали его, начиная уже по-привычке зевать с десяти вечера.

Гораздо веселее и интереснее в этом плане бывали воскресенья. Этот день в училище всегда был выходным. После суетной и расписанной распорядком дня буквально по минутам бурной недели этот день внезапно сваливался на нас как неожиданный подарок судьбы. Утренний подъём был на час позже. Конечно же, по утрам не было зарядки, и мы, вставая и умываясь, сразу шли на завтрак. После завтрака обязательное построение – к  этому времени всегда приходил один из наших офицеров роты.

На построении объявляли, если в этот день не было спортивного праздника или срочных работ, то этот день выходной, и мы можем использовать его по своему усмотрению. Кто хочет, может стираться (а форму как не старайся аккуратно носить, всё же надо было стирать не реже чем один раз в две недели), кто смотреть телевизор или готовится к занятиям. А все увольняемые должны были собраться в 10.00 перед канцелярией роты. Как правило, к этому времени подъезжал наш ротный, чтобы лично осмотреть нас перед выходом в город, но иногда он доверял это дело и командирам взводов.

 Если стояла тёплая и хорошая погода, то многие шли на «мойку» стираться. Для этого ничего особенного было и не нужно, только желание – мыло и щётку всегда можно было достать или попросить там же. «Мойка» – это было очень громко сказано. Это было просто название определённого места в училище, известного всем, которое находилось в самом удалённом и тихом месте. Такой своеобразный уютный закуток возле бетонного забора за плацем и огромным котлованом, приготовленного для нового учебного корпуса закрытый от всех глаз. Это уже намного позже, после нашего выпуска его построили, а при нас это была обычная огромная яма.

Мойка представляла собой простую трубу, из которой бежала водопроводная вода. Здесь всё было оборудовано и приспособлено для стирки: и гладкие листы фанеры, где можно было расстелить форму, чтобы удобно было тереть её щёткой, остатки нескольких кабинок и высокие тополя, на ветках которых удобно было развешивать форму. Вокруг её были густые заросли травы, на которой можно было отдохнуть. Это было очень удобно – постирав форму, вешаешь её сушиться и можешь немного, если хочешь поспать или позагорать на мягкой травке. Это были такие сладкие и самые счастливые минуты из выходного дня, когда, развесив постиранную форму можно было прилечь на толстый слой травы в тенёчке под деревьями и спокойно поспать на свежем воздухе вдыхая её ароматный запах! На хорошем солнце и небольшом ветерке она сохла примерно около часа.

Здесь же рядом с мойкой была наклонившаяся бетонная плита в заборе, который окружал нашу территорию. Она уже такой была ещё до нас и продолжала стоять всё время при нас, пока мы учились. Эта плита и сама тропинка через неё имела своё собственное (понятное всем) название – «тропа самоходчиков». От её названия становилось понятно и её назначение. Удивительно, что в отличие от первого КПП, на котором всегда стоял наряд и существовал серьёзный пропускной режим, по этой тропе можно было спокойно ходить в любое время. Это была такая своеобразная дорога как бы для своих.

Несколько раз с этим, правда вяло пытались бороться – поднимали плиту, обмазывали верх плит солидолом и даже один раз поверх плит натянули колючую проволоку. Кто это всё придумывал, были наивными людьми – какая проволока может быть помехой курсанту всегда вооружённому в наряде штык-ножом? Она перекусывалась этим ножом в несколько секунд элементарно, а плита вновь падала уже через несколько дней. Эта тропа выводила на небольшую тихую улицу с частными домами, где жили гражданские люди. И дальше через асфальтную дорогу, по которой ходил городской автобус №1 по маленькому проходу через ЖД разъезд к автобусной остановке на оживлённой трассе. А там уже ходили другие автобусы с ГРЭСа в город.

  На втором и третьих курсах по выходным дням и хорошей погоде я несколько раз ходил в гости к Андрею Маковееву. Такой поход к нему домой был похож на небольшое приключение и всегда был интересным, принося массу новых впечатлений. Начинался он всегда неожиданно, когда меня вдруг находил Андрюха, ведь он учился во втором взводе, а я в четвёртом и по секрету от всех предлагал составить ему компанию «прогуляться». Несмотря на то, что мы учились в разных взводах мы все годы сохраняли между собой прекрасные дружеские отношения.

 Почему он часто выбирал меня – не знаю. Видимо потому что мы за год обучения во втором взводе хорошо узнали и стали понимать друг друга, вместе работали на Учебном центре и оба (что в армии немаловажно!) умели держать, когда это было необходимо «язык за зубами». Мы всегда с ним шли вдвоём, и только редко, всего несколько раз брали кого-нибудь с собой. Такое мероприятие у нас всегда было вечером, вместо ужина и кино. Я уже упоминал о том, что он жил сравнительно рядом с училищем, на окраине Алма-Аты. Это был небольшой поселок, состоящий из частых домов находящийся за ЖД станцией Алма-Ата-1. Мы же всегда попадали в него не по дороге, а по своей тропе. Вот тут действительно становились ощутимыми все преимущества местных курсантов-алмаатинцев.

Если мысленно в голове представить себе схему треугольника, то расстояние по дороге между нашим училищем и его домом было как бы по двум сторонам. Это было ещё небезопасно, ведь по дороге неизвестно кто мог бы нам попасться. А мы, обхитрив всех, шли пешком напрямик по диагонали. Как Андрюха эту тропу нашёл и «натоптал» я не знаю, но он даже в первый раз вёл нас по ней уверенно. Тем более заблудиться где-то было просто не возможно. При этом такая дорога была абсолютно безопасна в плане неожиданной встречи с кем-то.

 И она в свою очередь состояла из нескольких разных и интересных участков. Сначала мы попадали на территорию мотострелкового полка №77800, когда в одном тихом и определённом месте быстро и ловко преодолевали бетонный забор, который разделял наше училище и мотострелковый полк. По полку нам, курсантам-мотострелкам можно было ходить смело и свободно – ни у кого даже никогда не возникало никаких вопросов. Правда мы, чтобы особо ни на кого не нарываться шли по тихому краю части возле солдатских казарм. Вот так я, впервые с Маковеем (так все звали его в роте) ещё обучаясь в военном училище, попал на территорию этого полка. Тогда я ещё не знал и даже не представлял себе, сколько времени мне в своей дальнейшей службе придётся быть связанным с ним.
 
Таким образом, быстро пройдя через небольшую территорию полка, мы выходили к полковой кочегарке. Она находилась на окраине части и прямо за ней, через небольшой овраг, в который ссыпали шлак, открывался огромный пустырь. Все здания на этом заканчивались и дальше шли только поля с редкими небольшими деревьями и кустарниками. С этой стороны не было никаких заборов – ведь дальше за пустырём начиналась ровная грунтовая взлётная полоса военно-транспортного полка. Это было всегда как-то неожиданно – теснота, дома, заборы, большие деревья среди которых ты постоянно живешь, и вдруг оказывается, совсем рядом всё сразу обрывается и дальше – пустые поля! И эта так хорошо видимая после училища линия горизонта.

 Мне ещё с моего гарнизонного детства была хорошо знакома эта детская идея – дойти до той самой черты и, раздвинув её всё же узнать, а что там дальше?
Хотя самолёты там летали крайне редко, но мы всё-таки скрытые от всех глаз, не спеша, делая небольшой крюк, обходили её по краю идя по оврагу, в котором была едва приметная тропинка. Это уже для нас было здорово – вокруг были поля, такой необходимый нам простор и полное ощущение свободы. Таким образом, после того, как мы обходили «взлётку» мы выходили к огромному оврагу, поросшему кустарником, через который шла очень толстая труба и за которым были расположены очистные квадраты. Места здесь были абсолютно безлюдными и заброшенными.

Но с той стороны оврага, преодолевая  его, шагая прямо по трубе, мы попадали уже на хорошо накатанную широкую тропинку. И уже по ней, пройдя километра два, мы выходили на тыльную сторону его посёлка. А в нём его родители жили буквально через две-три улицы. Но именно вот этот безлюдный полевой участок был самым замечательным во всём походе. Небольшие заросли кустарников среди огромных полей, поросших весной зелёной, а осенью – жёлтой травой и безграничный простор, после тесноты училищных стен вызывал восторг! И этот удивительно-пьянящий воздух полей, о котором я уже упоминал. Такая дорога туда занимала у нас всего не больше часа, но вот обратная в училище – это всегда был класс!

Родители Андрея были простые люди, и всегда принимали нас с душой и приветливо, быстро накрывая большой стол. По пути к его дому мы обязательно встречали кого-то из его друзей и неважно кого. Жизнь здесь, несмотря на то, что это была окраина города, текла по своим сельским законам. Он сразу через них передавал, чтобы примерно через час нужные ему друзья собирались у его дома. И точно, когда мы (или я, когда мы были вдвоём) немного посидев у него дома, выходили на улицу, чтобы оставить его дома с родителями решать свои вопросы – возле дома уже собиралось несколько пацанов, друзей детства с мотоциклами.

Откуда так непостижимо быстро и мгновенно облетала посёлок весть о том, что Андрюха пришёл домой? Не знаю. Удивительна для меня была дружба и верность этих ребят между собой – жителей городских окраин. И это мне очень напоминало мою жизнь в военном городке Сары-Озека. Может быть, именно вот за это я любил вот такие походы – за возможность как бы вновь, вот таким образом соприкоснуться со своим детством? Пока ждали Андрея мы весело болтали с местными пацанами находя много интересных общих тем для разговора. После выхода Андрей перебрасывался с ними несколькими фразами о последних новостях, и мы рассаживались по мотоциклам.
 
И уже назад мы по тем же полям, по которым только что шли сюда, до самой трубы через овраг ехали с ветерком. Даже если мы были вдвоём, то нас ещё сопровождало два-три мотоцикла просто за компанию. Видно было, что им все эти места были знакомы, и они все уверенно ориентируются в этих полях. Это было просто здорово и от этого буквально захватывало дух! Низко светящее вечернее розовое солнце и длинные тени от деревьев и полная тишина среди бескрайних полей разрываемая только рокотом наших мотоциклов! У трубы мы уже прощались, крепко жали им руки, говоря: «Спасибо парни за помощь!» Дальше мы шли пешком по направлению к кочегарке и, оглядываясь назад видели и слышали, как пацаны едут обратно в поселок, медленно скрываясь в кустах.
 
На всё про всё такой поход занимал у нас не больше трёх часов. Уже часам к девяти мы были у себя в роте и, конечно же, никому не рассказывая о том, где мы были. Но при этом всегда кто-то из моих ближайших друзей – Тарас или Сашка Миролюбов обязательно знали, где и с кем я «пропадаю» на несколько часов. Такие редкие походы к Андрею домой, хоть они и были всегда всего несколько часов как-то внутренне «подзаряжали» меня свободой и раздвигали горизонты жизни – то чего мне всегда остро не хватало в городской тесноте домов.

 Всё-таки я привык к свободе передвижений и «гарнизонное детство» видимо очень глубоко сидит во мне. Почему-то всегда хочется узнать – а что там дальше? А, обучаясь в училище, приходится ходить по давно известным и натоптанным маршрутам: казарма, столовая, кафедры и стадион. И только выезды в Учебный центр, как-то вносили в неё разнообразие. После этого и отсутствие увольнений в город переживалось менее остро. Во все остальные субботы и воскресенья я, как и все стирался, спал или отдыхал, просто болтая с друзьями.

Такое длинное вступление про выходные дни понадобилось мне вот для чего. История, о которой я хочу рассказать, началась именно в один из выходных дней весной на втором курсе. Как-то раз я, возвращаясь уже не помню откуда, зашёл в наш отсек и увидел на своей кровати конверт. Так всегда было принято у нас в роте: все газеты оставляли на подоконнике в деревянном фойе, а письма вручали лично в руки, если курсанта не было – то ложили на его кровать. И это всегда всем было понятным: раз тебе есть письмо – то оно будет лежать и ждать тебя на кровати. Всегда, когда мы на протяжении четырёх лет возвращались с занятий и заходили в казарму, чтобы положить полевые сумки бросали взгляд на свою кровать – не лежит ли там письма от кого-нибудь?

Появление письма на моей кровати в выходной день было неожиданным – ведь почта в эти дни не работает! Подойдя ближе и взяв его в руки, я прочитал, что оно действительно адресовано мне. Правда по его внешнему виду сразу понять было невозможно от кого оно и откуда: вместо обратного адреса – только незнакомая для меня роспись, а на конверте почему-то не было почтовых штемпелей. (Я как опытный филателист этот факт сразу зафиксировал своим взглядом!)

Надо сказать, что у нас в роту очень часто приносили подобные письма от девушек. С разными дурацкими надписями вроде: «Самому весёлому курсанту», «Самому хорошему курсанту такого-то курса», «Самому счастливому курсанту» и т.д. Женщина-почтальон, которая работала на нашей почте, всегда добросовестно и равномерно распределяла их по разным ротам. Их обычно мы выбрасывали в мусорный ящик не читая, но иногда кто-то из курсантов и брал под настроение, чтобы ответить или просто прочитать.

Но моё письмо было не похоже на такие – ведь на нём стояла моя фамилия. «Что это за такие необычные шутки? Может быть, очередной розыгрыш?» – пронеслось у меня в голове, когда я, рассматривая его крутил в своих руках. Да и откуда оно могло взяться в выходной день? В то время учёбы я практически ни с кем не переписывался, кроме своих родителей. В общем я его вскрыл, раз оно было мне и прочитал. Оно оказалось от таинственной незнакомки.

 В нём среди нескольких строчек кроме обычной в таком случае ерунды – я тебя знаю, а ты меня нет, было предложение переписываться и встретиться. В конце письма был Алма-Атинский адрес и имя – Ирэн. Какая такая Ирэн и откуда она вдруг так неожиданно свалилась на мою голову? Вот вопрос, так вопрос!

Вечером, лёжа в своей кровати в темноте казармы я долго не мог уснуть. Что за Ирен? Разглядывая в окне фонарь дневного освещения на плацу, напрягая память и перебирая в голове все свои встречи, и мимолётные знакомства в Алма-Ате я окончательно пришёл к выводу, что это просто какой-то розыгрыш. Мне в связи с этим припомнилась одна весёлая история. Обучаясь в школе Сары-Озека, мы учились заполнять конверты и написанию цифр индекса.

Каждый из нас учился заполнять конверт на свой домашний адрес, чтобы потом, опустив его в почтовый ящик, самому проверить на примере – придёт оно или нет? А ещё учительница предложила нам написать письмо самому себе с текстом, в котором рассказать о своей жизни. Я же, не мудрствуя лукаво, кратко написал на листке «До скорой встречи! Фантомас» – очень известную тогда фразу из французского кинофильма. Хорошо помню, какие удивлённые глаза были у моей мамы, когда она из женского любопытства открыла конверт без меня!

Наверное, написали кто-нибудь из местных курсантов и ждут от меня ответа, чтобы потом посмеяться! Никаких Ирэн или даже близко похожих на это имя я не помню. Конечно все мы во время редких увольнений в город, выступлений с показухами и езды на автобусе по дороге из училища успевали переброситься с некоторыми девчонками словами, но что-то я такого имени не припоминал. У меня есть одна хорошая знакомая в Алма-Ате Иринка – это дочка Паши Каракулова, но к чему ей такие загадки?

Мы с ней и так хорошо знаем друг друга, да и адрес в конверте был совсем другой. В общем я это письмо благополучно выбросил в ящик с мусором и не стал забивать себе голову подобной ерундой. Но через некоторое время уже по почте пришло такое же настоящее письмо уже с обратным адресом и номером телефона всё от той же загадочной Ирэн. «Ну ладно! Достали эти египетские загадки! Теперь уж позвоню при случае, когда будет возможность. Ведь надо же решить для себя эту необычную загадку» – подумал я про себя.

Не помню точно когда, но скоро после этого события у нас с Тарасом выпало совместное увольнение. Нам с ним особо в городе делать было нечего, но мы с ним твёрдо решили в этот день, раз так у нас получилось посетить знаменитый каток Медео. А то ещё когда нам может выпасть такая возможность? Перед этим мы всё точно разузнали у местных: откуда из города идёт автобус туда, сколько это занимает по времени и сколько стоит.

Оказалось в этом нет ничего сложного, а всё очень просто – они идут от Центрального стадиона, через определённое время. В общем я, особо не надеясь, позвонил по телефону этой загадочной Ирэн и предложил ей с какой-нибудь подругой составить нам компанию в поездке на Медео. Тарас особо против этого не возражал – ладно возьмём с собой девчонок, если они захотят, всё веселее будет! Договорившись о встрече в определённое время и в определённом месте возле Центрального стадиона, мы не спеша, поехали к нему.
 
Когда мы подъехали и стали «на точку» там никого не было, и к нам никто не подошёл – ведь перепутать нас в курсантской форме с кем-то другими было невозможно. Но после небольшого ожидания мы увидели двух девчонок решительно направляющихся к нам. И пока они шли на нас мы с интересом разглядывали их. Тарас, глядя на них, это было видно по нему, сразу загрустил. Ведь они, как очень точно и образно выражается мой друг Миша Ковалёв, были «гренадерами» – ростом под 180 сантиметров.

(Потом в разговоре выяснилось, что они вдвоём играют в баскетбол за какую-то команду, используя по делу свой рост). Вот это да! Я сам немного от этого смешался, но, твёрдо решил добивать это дело до конца, преодолевая первую неловкость, затеял весёлый разговор. Та, которая была Ирен, оказалась почти одного роста со мной, и это ещё как-то можно было пережить, а вторая – больше чем на голову выше Тараса. Решив не откладывать поездку и обсудив все вопросы, мы купили билеты и сели в автобус.

Погода в городе стояла не очень солнечная, но всё-таки солнце как-то пробивалось через небольшую дымку на небе. Людей таких, как и мы желающих осмотреть Медео, набралось полный автобус – ведь это был выходной день! Уютно устроившись в тёплом автобусе мы с хорошим и радостным настроением тронулись в путь. Он сначала немного попетлял по улицам города в направлении гор, а потом совсем незаметно въехал в горы. Я впервые ехал по этой дороге, и всё для меня было интересным. Мимо нас промелькнули КПП, забор и за ним здания пограничного училища, на которые я взглянул с интересом, отметив про себя – так вот значит, где учатся «погранцы»! Место хорошее и далековато от нас. Теперь будем знать!

А дальше пошли горы. По мере того как наш автобус поднимался вверх начала портиться погода. Тучи опускались всё ниже и ниже, затягивая окружающие нас пейзажи, потом появился противный мелкий дождь, а дальше всё больше и больше. В общем, когда мы подъезжали к конечной точке нашего путешествия, на улице в слабой дымке тумана шёл сплошной хороший ливень. Сквозь разрывы в дымке были только видны белые стены катка Медео с фигурами конькобежцев на фронтоне, а дальше – ничего.

Никакой знаменитой плотины и вида красивых гор, покрытых елями, я в тот раз толком не разглядел. Мокрые насквозь люди стояли на посадочной площадке и ждали нашего автобуса, чтобы на нём ехать назад.
Пассажиры нашего автобуса, возглавляемые несколькими активными женщинами с детьми, выражая общее мнение, наотрез отказались выходить из него, требуя от водителя немедленно разворачиваться и ехать обратно в город. Прямо сказать, другого мнения ни у кого не появлялось, глядя на то, как насквозь промокшие люди на улице жмутся под маленьким навесом на остановке.

 Мы с девчонками тоже выходить и гулять по такой погоде сразу передумали. И хотели, как и все пассажиры только одного – скорее вернуться отсюда обратно в город! Но там тоже нашлись активисты, которые кричали нам, чтобы мы освободили автобус, ведь мы уже приехали, а они хотят побыстрее отсюда уехать. Убеждая водителя, что если мы не откроем двери, то они сами возьмут автобус штурмом.

Водитель автобуса видя как накаляется обстановка быстро организовал сбор денег с пассажиров и сам сбегал, купил на всех нас билеты и мы с облегчением и радостью поехали обратно. Спускаясь по дороге из гор, мы с удивлением замечали, что погода по мере приближения к городу стала улучшаться и когда мы вновь подъехали к Центральному стадиону солнце в городе, словно в насмешку над нами светило в полную силу. Вот уж действительно – капризы погоды! Совсем не верилось в то, что мы только что реально съездили и поглядели на настоящий дождь, идущий в горах на Медео и вернулись обратно. Радостным людям, идущим по улицам города нам навстречу совсём было невдомёк, что в горах идёт настоящий ливень и там мокнут люди.
 
После небольшой прогулки возле стадиона и фонтанов возле цирка мы распрощались с девчонками и проводили их на автобус. Вот так я в своей жизни впервые побывал на знаменитом катке Медео, конечно, потом я бывал там несколько раз, но свою первую встречу с ним я хорошо запомнил. Но от той поездки всё-таки был толк: хитро плетя свою нить в разговоре с Ирэн я выяснил, что мой адрес ей дал Сашка Аксёнов, вернее его подруга, которую они давно просили тоже познакомить с каким-нибудь курсантом АВОКУ. И она, ничего лучше не придумав, решила познакомить её со мной, передав письмо через Сашку. Конечно, эта история с таким необычным знакомством не имела под собой никакого толкового продолжения – увольнения в училище были редкими, а когда я всё-таки попадал в них, всегда находились какие-то более важные дела.

И дело было даже совсем не том, что она мне не понравилась, просто как-то всё вот так по жизни не срасталось.  Сашка Аксенов, правда, ещё несколько раз передавал мне приветы от неё, но мне всё как-то было не до того. Тарас же с того раза мне сказал, что он на такие непроверенные дела, вроде этого больше никогда со мной даже по дружбе не будет подписываться. А то вновь нарвёшься со мной на такого же «лихого гренадёра» и что опять будешь с ним делать?

А ещё весна второго курса мне почему-то запомнилась непрерывными кроссами. Мне почему-то так показалось, что едва только сошёл снег и началось… Под каким только предлогом и в какое время они не проходили! Они были тренировочные, зачётные за месяц и в виде наказания за что-то, когда наш командир роты был чем-то недоволен. И по утрам, вместо зарядки, и перед обедом и просто на занятиях по физической культуре. Самими изнурительными из всех были утренние зачётные кроссы.

 Ещё с вечера нам объявляли, что утром вместо зарядки будет какой-то серьёзный забег (на три или шесть километров) и его нужно сдавать обязательно с максимально лучшим временем. Просто сдача одного километра уже для нас на втором курсе была мелким и незначительным событием. Сразу же вечером составлялись списки взводов, и наши каптёры Антоновы выносили в деревянное фойе огромную кучу из номеров. Каждый курсант должен был получить номер и отметиться в списке взвода. В роте с вечера и после отбоя начиналась предкроссовая суета: каждый искал верёвки для того, чтобы подвязать утром сапоги или «хитрые сапоги» полегче. Все ложились спать уже имея свои номера и понимая неотвратимость этого события, морально настраивался на утренний забег. У меня всегда при таких событиях портилось настроение, и я старался поскорей заснуть, чтобы не видеть всего этого.

Утром, когда мы сонные, ещё зевая и поёживаясь от утреннего воздуха, только выходили из казармы мы сразу же натыкались на нашего бодрого и энергичного майора Франчика (и как только он умудрялся появляться в училище в такую рань?), который тут же разворачивал бурную деятельность. Если забег был на стадионе он тут же заставлял нас (как он выражался) – не терять драгоценного времени, а активно разминаться у него на глазах. Хотя я уже по себе где-то со второго курса заметил, что мне эта разминка никакого толка не даёт.

 Почему-то мне всегда казалось, что я ещё лучше бегу пока сонный и только к середине дистанции постепенно просыпаясь, втягиваюсь в изнурительный бег. А может быть, мне просто бежать было легче, пока мозги спят – ноги сами делали свою привычную работу автоматически? Кто знает? Но удовольствия от таких утренних забегов было мало. После такого бега с его металлическим ощущением крови во рту просто напрочь отбивало аппетит и все в столовой за завтраком практически пили только чай. И ещё часа два все во время занятий кашляли, восстанавливая дыхание.

Зачётным этой весной был марш-бросок на шесть километров. Поэтому на его сдачу нас и нацеливали. Я как-то однажды вечером, лёжа в кровати и по привычке обдумывая свои мысли, с огромным ужасом осознал, что я сегодня, наверное «побил свой собственный рекорд». Так получалось, что в сумме за один отдельно взятый день я пробежал около двадцати километров! Эта цифра очень легко складывалось из утренней зарядки (около двух километров), днём на занятиях мы пробежали «шестёрочку» (а перед этим ещё «полторашечку для разминки», как выражался майор Франчик).

А когда пришли в казарму после занятий то узнали, что наш командир роты «осерчав на нас» и в качестве повышения нашего спортивного мастерства ещё дополнительно устроил нам забег на шесть километров. А на следующий день утром, вместо зарядки – сдавали «шестёрку» на зачёт. Вот и считай, как ни крути, а двадцаточка уж есть! Но вот к какой интересной мысли я пришёл и что оказалось странным: толи мы были молодыми, или уже привыкли к постоянным нагрузкам, у нас какого-то особого упадка сил не наблюдалось. После таких забегов всегда находилась какая-нибудь весёлая шутка, которая разряжала обстановку и за повседневной суетой для грустных мыслей не оставалось времени.

Из того времени мне хорошо запомнился проводимый марш-бросок на двенадцать километров. Почему-то за всё время обучения в училище он таким образом был организован только один раз. Стартовать и финишировать нам необходимо было  на своём плацу в училище, а бежать за территорией училища. Дистанция бега была размечена таким образом: мы выбегали за мачты с антеннами РВ-90 и бежали по пустырям, которые пересекались небольшими оврагами до самой дороги Алма-Ата – Капчагай. Затем нужно было бежать вдоль дороги около 3-4 километров, и снова поворачивать к училищу, но уже выбегая с другой стороны. Одно из непременных условий такого забега было – весь взвод прибегает на финиш вместе (допускается растяжка не более 50 метров).
 
В общем, так как мы были четвёртым взводом то мы стартовали последними в роте, а перед нами на несколько минут раньше убежал третий взвод. Когда же мы все вместе нашим взводом добежали до дороги, то с удивлением увидели что часть отстающих курсантов третьего взвода, вместо того чтобы бежать вдоль посадки деревьев с внешней стороны дороги – вышли на трассу и машут попутным машинам. И что самое удивительное – многие машины (даже легковые!) останавливались, понимая ситуацию, и подбирали по два-три человека. Курсанты как бежали, так прямо с автоматами и противогазами весело запрыгивали в них. Видимо, так велика была солидарность водителей машин с нами, ведь многие из которых сами служили в армии – все помогали нам!

Витя Быков (наш замкомвзвод) на ходу посовещавшись с Эдиком Шварцом, тоже решил проявить «курсантскую смекалку» и кому-нибудь махнуть на удачу. Эдик вышел на дорогу и буквально тут же остановил огромный скотовоз – КАМАЗ с полуприцепом, на котором был простой каркас из реек. И мы всем взводом (почти тридцать человек!) мгновенно, помогая друг другу, загрузились в него через боковую дверь. И поехали дальше с ветерком радостные от такой неожиданно подвернувшейся удачи, стоя в прицепе, крепко держась за перекладины, потому что присесть в кузове было некуда. Водители и пассажиры всех обгоняющих нас машин весело улыбались и что-то кричали нам, показывая поднятые вверх большие пальцы. Я хорошо запомнил как долго и с каким удивлением смотрели и показывали на нас пальцами пассажиры одного обгоняющего автобуса.

Видимо мы действительно представляли собой довольно необычное и забавное зрелище – стоящий целый взвод курсантов с автоматами и противогазами в грузовом скотовозе! Мы же в свою очередь тоже в долгу не оставались, радуясь такой неожиданно подвернувшейся возможности, весело и радостно кричали и махали им в ответ из кузова. Таким образом, мы лихо двигаясь на машине увидели как обгоняем бегущий вдоль дороги наш третий взвод во главе с их замкомвзводом Мишкой Глуховым. А обогнать Мишку кому-либо за все четыре года в нашей роте было просто невозможно и немыслимо. Это так получалось, что мы своим взводом по времени даже обгоняем их! Значит, у нас уже есть в запасе минут 10-15, а это уже великое дело для такой дистанции!

Возле нужного нам поворота водитель остановил машину и мы в радостном настроении, чтобы не терять драгоценного времени (но и чтобы не «прибежать раньше времени»!) быстрым шагом пошли по дистанции. Через насколько минут, тяжело дыша и крича нам на ходу что-то обидное нас обогнал третий взвод. Выждав примерное время, и мы перешли на бег, успешно выполнив норматив.  Чем там закончился марш-бросок, я уже не помню, но это полное ощущение радости, восторга и удачи оттого, что мы смогли так удачно хоть три километра проехать на попутке, ещё надолго запомнилось.
 
Ещё со второго курса с началом весны началась сдача СКУ – специального контрольного упражнения на полосе препятствий, которое необходимо было выполнять с автоматом и противогазом. Оно уже само по себе было намного сложнее ОКУ, да ещё часть дистанции приходилось бежать в противогазе, что вносило ещё дополнительные трудности. Я уже упоминал раньше, что наш майор Франчик был «фанатом» гимнастики и полосы препятствий. Из-за этого мы на занятиях очень часто только этим и занимались.

Поэтому, как только сошёл снег, все занятия по физической культуре начались с полосы препятствий на спортгородке. Опять мы взводом часами отрабатывали до автоматизма всё сначала по элементам, а потом всё упражнение, точно высчитывая свои шаги между препятствиями. В этом упражнении приходилось залазить в окна второго этажа макета дома, прыгать с лестниц, через ямы и в подземный ход. И везде с тобой должен был быть автомат, который приходилось туго пристёгивать ремнём за спиной к себе, чтобы он не болтался при беге и противогаз. При преодолении всех узких мест по дистанции об этом всегда необходимо было помнить, сгибаясь с запасом, иначе можно было им воткнуться куда-нибудь.

Но меня при этом всём всегда радовало только одно – как бы майор Франчик не изгалялся над нами в своих требованиях по правильности преодоления препятствий на полосе, это было всё-таки лучше, чем гимнастика! Я очень хорошо для себя запомнил урок зимней сессии на втором курсе, когда Франчик «дурковал» по максимуму на выполнении нужных упражнений гимнастики. Здесь же, как ни крути основной показатель для оценки – время выполнения упражнения, в отличии от гимнастики, где есть просто безбрежное море для фантазии! И я уже ко второму курсу по себе заметил, что у меня все короткие дистанции (сто метров, километр, ОКУ и СКУ на полосе препятствий) всегда получаются намного лучше, чем длинные (три и шесть километров). Видимо, я по своей природе больше спринтер, чем стайер и если бы я был великим спортсменом-бегуном, то наверняка бегал бы только на короткие дистанции.


              АЛМА-АТА. КОНЕЦ ВТОРОГО КУРСА. Я – ЕДУ В АБИТУРУ.
                СЕССИЯ ДОСРОЧНО. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ.

Вот так буднично и совсем незаметно для меня после майского парада в учёбе и делах подошёл июнь второго курса. Это был обычный последний летний месяц полевых тактических и огневых занятий и подготовки к летней сессии. Потому что на весь месяц июль выпадала, как считалось в училище самая трудная сессия с множеством зачётов и экзаменов по гражданским предметам. Наконец-то мы навсегда прощались с уже надоевшими всем нам хуже горькой редьки (несерьёзными с нашей точки зрения) гражданскими предметами как математикой, физикой, сопроматом и технической механикой.

 И самым сложным в этой сессии как считалось – была защита нашей первой курсовой работы по предмету детали машин. Уже настраиваясь на сдачу, я спокойно планировал свою жизнь, и так думал и надеялся на то, что ничего особенного и необычного больше не произойдёт и я, сдав сессию в августе поеду в отпуск. Но видимо моей судьбе было так угодно, чтобы всё в этой жизни было не так просто! Видно в насмешку за то, что я так хорошо спланировал обычную спокойную жизнь, она по-своему закрутила, завертела меня, и на конец второго курса выпало столько разных событий, что моя жизнь полетела просто со скоростью курьерского поезда! И всё началось, как всегда бывает в армии – совсем неожиданно!

…Как-то в один из обычных вечеров меня нашёл в нашем взводе Рашид Кулмурзаев (мой хороший друг ещё с абитуриентских времён из первого взвода) и с хитрым видом отозвал меня в сторонку от всех «пошептаться» с ним и Сашкой Ельменовым. Это было очень неожиданным, ведь мы с ним всегда все четыре года успевали при встречах обсудить все новости и вопросы. Но бывали такие моменты в жизни, когда нужно было что-то срочное: дать что-то переписать или перехватить срочно какую-то сумму денег.

Это между нами было святое – всегда нужно было помочь другу, даже если у тебя самого не оставалось ни копейки (как-нибудь протяну) или не было нужной суммы, нужно было занять у кого-то под своё честное слово, ведь я знал и был уверен, что они всегда вовремя вернут долг. Таким образом поступал и я, всегда зная о том, что можно и у них перехватить в любой момент. Но в этот раз я сразу по загадочному виду Сашки и Рашида понял – что-то тут не то и речь пойдёт о чём-то необычном!  Когда мы уединились подальше от всех втроём, Сашка кратко по секрету и больше утвердительно, чем вопросительно спросил:
 – Азар (так все звали меня в училище между собой), поедешь с нами в абитуру?

Я почему-то сразу и не понял глубины его вопроса: какая абитура, куда и когда поедешь? Что это, вообще, значит «вместе с нами»? Только потом, после более подробного изложения ими всех событий – наконец-то «врубился» в ситуацию! Оказывается, есть уникальная возможность на время нового набора – на весь июль поехать в абитуру, командовать абитуриентами. Вот это да! Заманчиво! От такого предложения даже, несмотря на то, что я расстанусь с Сашкой и Тарасом на целый месяц – отказаться было просто невозможно. При этом нужно сдать всю сессию за одну неделю – досрочно! И в то время, когда все курсанты роты целый месяц будут «париться» с летней сессией – мы будем отдыхать в абитуре! Оказывается, только что ротный вызвал Сашку Ельменова в канцелярию и определил его старшими от нашей роты в командировку для абитуры и доверил ему самостоятельно подобрать ещё четыре человека из нашей роты.

Но при этом обязательно должны были соблюдаться следующие условия: желательно, чтобы это были курсанты из разных взводов и они не должны быть «залётчиками». Такими чтобы ротный за них был спокоен и хорошо учиться, чтобы могли сдать сессию досрочно. Причём сам отбор должен был произойти тихо, без огласки и ротный сначала сам утвердит предложенные ему кандидатуры, а только потом уже их обнародуют. Конечно Сашка, пользуюсь своим правом сразу первым «отобрал» своего друга Рашида Кулмурзаева, а вторым с четвёртого взвода, естественно меня. Вот тут-то всё и срослось как нельзя лучше, нечего сказать – я был и с другого взвода, и не «залётчик» и учусь неплохо! Вот здесь я и оценил по настоящему наши «земляческие чувства» с Рашидом и Сашкой.

В голове у меня сразу калейдоскопом завертелись мои уже подзабытые, под напором новых впечатлений, страшные и кошмарные воспоминания двухлетней давности – как я «умирал» в абитуре. Вспомнил как лихо и уверенно командовали нами курсанты и как мы страшно им завидовали! Я вновь поймал себя на мысли, что ещё в абитуре я задавал сам себе этот вопрос: «Неужели и я смогу так же как они?» – когда узнал, что они всего-навсего закончили только второй курс. Казалось, какой огромной ширины была пропасть между ними и нами. Неужели это правда, и с того времени уже незаметно пролетело два года? А я как-то всего этого в повседневной суете курсантской жизни не заметил. И мне так кажется, что это было ещё вроде бы только вчера. Я аж задохнулся от вдруг раскрывающейся в один миг передо мной бескрайней перспективы весёлой жизни!

Находясь в учебном центре можно на целый месяц напрочь забыть про надоевшую зарядку по утрам, когда подолгу приходилось стоять на плацу и бесконечно выполнять однообразные комплексы под музыку из репродукторов или под счёт старшины. Причём это мне было свежо в памяти, ведь буквально несколько дней назад мне ротный объявил за это обидный наряд. В тот день мы на зарядке после небольшой пробежки после подъёма построились на плацу и начали выполнять комплексы. Нашего ротного на самом подъёме не было и он, оказывается «подрулил» невидимый нами уже попозже, когда мы все были на плацу.

Как-то незаметно для нас он вышел откуда-то из-за казарм сзади и сразу, пока мы его заметили пяти крайним курсантам «для повышения активности», как он выразился, «влепил» по наряду. Нельзя сказать, что те, кому объявили наряды, ничего не делали или он как-то очень внимательно следил за этим. Я так понимаю, что он их объявил особо не разбираясь, а просто так – «по ходу жизни» или  как говорится «чтобы боялись». Я уже упоминал раньше о моих непростых отношениях с командиром роты, а после этого я, конечно, не стал любить его больше. Всё больше укрепляясь в мысли, что с такими разными подходами к жизни видимо мы с ним никогда «не станем близкими друзьями».
 
А в такой командировке в абитуру было самое главное для меня – ведь можно было целый месяц не видеть нашего ротного! Это уже всё равно, что ждёт меня там, второстепенно, однозначно – хуже, чем в роте не будет! Тем более со мной рядом будут мои друзья Сашка Ельменов и Рашид Кулмурзаев! А самое главное во всём этом – я наконец-то смогу ответить на давно мучивший меня и сидящий где-то в глубине души как заноза вопрос: «Смогу ли я командовать людьми? Неужели я уже созрел? Интересно как это у меня получится?» Такие сомнения и опасения, о которых каждый вроде бы и не говорил вслух, но волновали тогда всех нас.
 
Ведь я учусь на командира, и значит, мне всю свою жизнь придётся этим заниматься. Ждать стажировки, которая ещё будет на третьем курсе после зимнего отпуска, чтобы там проверить себя ещё долго, а здесь в абитуре уже можно потренироваться. Всё эти мысли пронеслись у меня в голове за одну секунду, и от открывающихся передо мной перспектив аж схватило дух, и я только кратко выдохнул: «Конечно, да! Ведь вы сами знаете, что я с вами хоть куда!» Сашка строго-настрого предупредил меня, что это огромный секрет и нужно до поры до времени держать язык за зубами. Никому! Даже свом близким друзьям, иначе у него будут проблемы.
 
Всё! Это предложение, как счастливый лотерейный билет перевернуло всю мою летнюю жизнь. Я добросовестно выждал несколько дней и сделал счастливые глаза, когда ротный сам объявил на построении фамилии курсантов, которым «выпала огромная честь» – ехать в абитуру от нашей роты. Решено – поедут пятеро: Ельменов, Кулмурзаев, Глинский, Андрианов и Азаров! И наступила наша счастливая полоса! Каждому из нас выдали по специальной бумаге («бегунку», как все курсанты называли её, ведь действительно, чтобы сдать сессию досрочно – нужно было хорошо побегать), подтверждающей наше право на досрочную сдачу всех зачётов и экзаменов.

 И мы с этой бумагой и зачёткой могли в любое время, удобное для преподавателя всё сдать в срок до 30 июня. Здесь нужно прямо сказать, что досрочная сдача летней сессии для меня не представляла никакой проблемы. Всё заключалось больше в простой встрече с преподавателем. Математику, физику, сопромат все преподаватели очень быстро выставили просто по текущим оценкам – и там у меня получились сплошь одни четвёрки.

А вот на электротехнику я специально зашёл отдельно от всех после занятий. Конечно, я уже был наслышан о трудностях в сдаче этого предмета. Но раньше я уже упоминал о наших неплохих отношениях с преподавателем этого предмета. Почему-то все курсанты в училище считали её «вредной тёткой» и очень требовательной, но я всегда имел своё мнение на этот счёт, которое вслух не озвучивал. Да и кому мне было что доказывать? В общем, когда я зашёл к Н.Шот в кабинет, уже мысленно настроившись на решение тупых задач с э.д.с. и даже не помышлявший на лёгкую сдачу и показал бегунок с правом на досрочную сдачу, она как-то улыбнулась и просто сказала мне: «Давай зачётку!» И сразу поставила оценку в нужную графу.

Мгновенно взглянув в неё, я увидел в графе напротив электротехники стоящую красивую четвёрку. Вот это да! Действительно, редкая и неожиданная удача в жизни. Ведь все курсанты, которые ехали со мной, ходили и сдавали у неё электротехнику не по одному разу. И чтобы получить у неё четверку (да что четвёрку – хотя бы тройку!) надо было ещё помучиться. И опять мой отец как всегда тысячу раз оказался прав! Я хорошо запомнил эту фразу, которую он повторял мне много раз – хорошо учиться, всегда хорошо! Так вот, что это значит! Хорошая учёба в нужный момент сыграет свою роль.

Остальные предметы сдавались по-разному. Все основные силы и время пришлось бросить на выполнение курсового проекта по деталям машин. Очень хорошо помню, что мне достался какой-то очень мудреный редуктор с косыми зубьями. Приходилось, для того чтобы успеть сделать всё после занятий сидеть на кафедре, делая расчёты, да ещё прихватывать время для черчения, сидя в классе по вечерам после отбоя. Но это были и одновременно радостные минуты созидания своего «шедевра», когда ты был полностью погружён в математические расчёты, ходил с тубусом, исправлял ошибки. И с каждым прожитым днём я мог видеть, насколько продвинулся вперёд к его окончанию.

Наконец-то примерно через неделю максимального «наваливания» на курсовой проект я написал пояснительную записку, начертил все чертежи и одним из первых очень успешно защитил его на твёрдую четвёрку. Когда я благополучно сдал курсовой проект, то подумал, как и все мы – больше это мне в моей жизни не понадобится! Можно смело выкидывать всю эту ерунду с шестерёнками, зацеплениями, допусками и натягами из головы. Ведь мы выпустимся из военного училища и будем офицерами-мотострелками!

Вот огневая, тактика, эксплуатация машин – это серьёзно, да и всегда нам пригодится! А все эти расчёты зубьев и усилий кто-нибудь из умных «ботаников» нам рассчитает, если они понадобятся. Но как же я ошибался. Ведь верно люди говорят о том, что «лишних знаний не бывает»! Кто же знал тогда, что со всем этим мне ещё придётся вновь близко столкнуться на пенсии, когда я стал работать в машиностроительном техникуме. И вновь несколько лет подряд меня стали окружать со всех сторон эти такие основательно подзабытые разные редукторы: цилиндрические, конические, червячные и т.д. Пришлось мне вновь вспоминать, напрягая голову всё то чему нас учили в военном училище.

На кафедре БМиА наше желание сдать предмет на хорошую оценку нашло своё практическое применение. Объединив нас всех желающих сдавать досрочно, преподаватель поставил нам условие – ремонт кабинета в три дня и каждый получает по четвёрке. Работа в общем для нас была не трудная: всего-то  нужно было потолок – побелить, панели и пол – покрасить и соответственно всё убрать. Кое-что нам давали, а что-то нужно было и «доставать». За неделю активной подготовки мы всё собрали и в один определённый день после обеда приступили к работе.

Я впервые в своей жизни участвовал в таком грандиозном ремонте и сам как-то не очень верил в успех, полагаясь больше на своих друзей. Ведь никогда раньше мы дома с родителями не занимались этим. Все квартиры у нас были служебные, и затевать в них что-то серьёзное в них было ни к чему. Конечно, бывало, что мама сама белила потолок и стены на кухнях в новых квартирах в которые мы переезжали. Моя задача при этом всегда была только набрать в части извёстки или мела и принести домой. Ещё иногда мы красили полы в одной из комнат, но это было легко и просто. Самое большое, что мне пришлось делать до училища – это укладывать вместе с отцом кафель и линолеум в Чимкенте.

Но мне работать впятером под руководством Сашки Ельменова было не страшно. Я вполне полагался на него и Рашида. Нам «торжественно» на всё время работ выдала ключ от класса лаборантка кафедры Ирина – молодая весёлая девушка, которая через год вышла замуж за училищного фотографа с четвёртого батальона. И мы приступили. Вынеся в коридор столы, стулья и все стенды со стен мы закрыли всё остальное расстеленными газетами (вот зачем мы их собирали в роте целую неделю – чего-чего, а уж газет нам приносили огромную стопку). Раздевшись до трусов, чтобы не пачкаться известкой, мы дружно и быстро побелили потолок и стены специальными кистями. Двое из нас только белили, а остальные помогали им, передвигая столы и разводя новые порции извёстки. Оказалось это совсем не трудно, даже мне для приобретения опыта и навыка доверили побелить небольшой участок на стенке в углу.

 Больше времени заняла уборка: долго собирали в кучу грязные газеты и несколько раз отмывали полы и стены от попавших на них капель извёстки. Но к вечеру всё было закончено и мы радостные от всего этого, но полностью заляпанные пятнами извёстки прямо в таком виде, похожие на раскрашенных индейцев, пошли на мойку отмываться. Благо, что мойка была рядом с кафедрой, на которой мы работали. И только отмывшись там, вновь стали похожи на людей.

 Утром Сашка Ельменов сходил на кафедру и показал преподавателю нашу работу – и он остался ей доволен, а мы после обеда всё продолжили. На второй день мы красили. С этим делом и я уже был немного знаком, поэтому, дружно начав со стен и переходя на пол, мы все вместе тоже быстро справились и с этой задачей. А я тогда понял для себя, что это оказывается совсем не трудно – когда дружно возьмёшься за работу можно и горы свернуть! Вот так вся поставленная нам задача была выполнена за два дня. Третий день сохла краска и когда мы вновь занесли в кабинет столы и стулья, преподаватель выставил нам в зачётки «заслуженные» четвёрки.

С майором Франчиком в этот раз на моё удивление никаких проблем не возникло. Он очень внимательно изучил свою секретную тетрадочку с записями, в которой фиксировал наши результаты за весь семестр и вроде бы остался доволен ими. Правда, он не был бы Франчиком, если бы не заставил нас что-то досдавать! И мы в один из назначенных им дней что-то бегали на последний зачёт, но это уже было скорее просто формальностью, чем сдачей. И в результате этой сдачи мы у него тоже получили свои заслуженные твёрдые четвёрки, и были абсолютно свободны! Вот так я в тот раз лихо победил летнюю сессию второго курса досрочно.
 
Но кроме сдачи этой сессии и абитуры на это лето назревали ещё два грандиозных события: это обязательный приезд (вернее прилёт) мамы ко мне на день рождения и совершенно удивительно-сногсшибательное для меня известие – мой друг Сашка Миролюбов женится! Мама прилетит 28 июня, свадьба намечена на первую неделю августа, а между ними целый месяц абитуры. Самое главное, что в роли дружки на ней он предложил выступать мне! Правда, что такое дружка и вообще что конкретно он должен делать на свадьбе я это себе очень смутно представлял. Ну и как я буду выглядеть в его глазах после того, если откажусь? Просто свиньёй! Нет! Об этом просто не может быть и речи! Вот задачи так задачи! Вся сдача летней сессии и связанные с этим проблемы на фоне этого оказалась просто мелким эпизодом в моей жизни.

В этот год очень складно так получилось, что я свой День рождения встречал в момент досрочной сдачи сессии. Это был обычный рабочий день среди недели, и это уже само по себе было очень хорошо. Никто из офицеров в течении дня особо не интересовался нами курсантами-досрочниками, и это позволяло мне в этот раз спокойно провести его вместе с мамой. Я хорошо усвоил «уроки истории» – то, как удивительно «приятно» поздравил меня мой командир роты с эти праздником в прошлом году. Как долго, с недовольным лицом и неохотой специально затягивал время моего увольнения, играя на нервах, и видимо считая, что он делает мне огромное одолжение – отпустил без всяких поздравлений и приятных слов.

Хватит! Довольно вам издеваться над людьми! Поэтому уже в этом году, заранее приняв для себя решение больше никогда не обращаться с такими просьбами к нашему командиру роты я решил – поступлю хитрее! Я в этот раз не стану ни у кого отпрашиваться, доставляя удовольствие офицерам роты – пошли вы все подальше со своими недовольными рожами! Этот наш праздник – только мой и моей мамы! И теперь я не хочу, чтобы его мне (и моей маме!) портили какие-то уроды и даже прикасались к нему своими грязными лапами!

Я заранее прозвонил своей маме, чтобы она захватила с собой мою «гражданку»: брюки, лёгкие туфли и рубашку, ведь на дворе лето и этого мне вполне хватит, чтобы переодеться. Затем договорился с Эдиком Шварцем о том, что я в этот день «пропаду» с утра и до отбоя, на что он твёрдо мне пообещал: «Артур я всё сделаю прекрасно. Не бойся, если что – задурю мозги любому, кто будет тебя искать – будь спокоен!»  И я, уже за год хорошо зная Эдика, понимал, раз Эдик сказал – то на него можно смело положиться, это железно будет сделано.

Чего-чего, а вот такие дела он всегда умел ловко проворачивать! Конечно, Сашка с Тарасом тоже были посвящены в это дело, но просто в порядке информации. Сам я о своём дне рождения молчал как партизан, никому не говоря об этом, чтобы лишний раз эта информация не дошла до нашего командира роты и командира взвода. И они вдруг в этот день не начали меня искать. Я всё рассчитал точно и надеялся, что нашему ротному будет не до меня, а в том, что нашему командиру взвода своим умом самостоятельно до этого не дойди, если только ему не подсказать – был просто уверен.

Поэтому мой День рождения на втором курсе прошёл прекрасно. Я начал его как обычно, тихо и спокойно соблюдая полнейшую маскировку встал на разводе на занятия, как и все в строй взвода вместе с сумкой, всем своим видом выражая полное желание учиться. Добросовестно отсидел две пары, и уже зная по времени, что мама должна прилететь и доехать на первое КПП, отпросился у Вити Быкова куда-то идти что-то сдавать досрочно. Конечно, ничего идти сдавать я и не собирался – к этому дню у меня уже всё было почти сдано. А пошёл прямо на КПП, куда как раз подъехала мама.

 Я в двух словах объяснил ей дальнейшую схему действий – она должна была перехватить свободное такси, а они частенько проезжали мимо и подъехать на нём на тыльное второе КПП училища. А я буду ждать её там, чтобы не «светиться» здесь, на первом. Через второе КПП мы свободно ходили в наш автопарк, который был расположен через тихую тупиковую улицу, идущую к мотострелковому полку №77800 и огороженную с двух сторон бетонными заборами, вдоль которых росли огромные деревья. Так что никаких проблем из-за этого не возникало.

Мама так и поступила – через очень короткое время она подъехала за мной на такси и мы на нём поехали через весь город в 10 микрорайон в гости к Паше Каракулову, который нас уже ждал. И уже там у него я спокойно переоделся, помылся и поел. А потом мы вдвоём с мамой пошли в небольшой парк возле кинотеатра «Сары-Арка» и уже там найдя на тихой аллее в тени от  деревьев свободную скамейку присели на лавочку и смогли спокойно обо всём поговорить. И всё в этот раз было замечательно!

 Мама и я никуда не торопились, точно зная, что до самолёта мы спокойно можем быть вместе и этот день только наш. На улице стоял хороший южный солнечный день, мимо нас проходили по своим делам редкие прохожие, а мы беззаботно говорили обо всём и съели каждый несколько порций мороженного, которым моя мама угощала меня. Это было так мне приятно: слышать мамин голос и быть с ней рядом – о лучшем подарке на свой День рождения я и не мечтал! Мама непрерывно рассказывала все свои новости, передала приветы от моих друзей и спросила о моих планах.
 
Пришлось мне в свою очередь её огорчить новостью и своих планах связанных со свадьбой Сашки Миролюбова на первой неделе августа. И том, что я не смогу, да и просто не имею права отказаться – ведь я уже дал слово! Поэтому я приеду в Чимкент немного позже – буквально на следующий день после свадьбы. И все оставшиеся дни я проведу дома вместе с ними – раз мы в этом году никуда ехать не планируем. Надо отдать должное моей маме, что она всё правильно поняла, ведь она как никто другой человек в мире хорошо знала меня.

Она же сама всегда так воспитывала меня с детства – никогда не врать, редко что обещать, ну а уж если что-то пообещал или дал слово – то обязательно должен, как говориться расшибиться в лепешку, но выполнить! Вот так здорово мы и провели время в мой День рождения, потом я вместе с ней поехал в аэропорт и проводил до самой стойки регистрации. Где мы по-доброму расстались, и я ещё долго никуда не торопясь со второго этажа аэропорта смотрел на посадку в самолёт и ещё ему вслед когда он пошёл на взлёт. И со своим школьным портфелем в руке, в котором мама привезла «гражданку», а теперь там лежала моя военная форма, я поехал в училище. Переодевшись по пути, я спокойно пришёл в роту, где никто за это всё время и не заметил моего отсутствия.
 
Вечером после отбоя лёжа в тишине казармы и перебирая в голове весь этот день, я опять в своих мыслях и рассуждениях вернулся к тому, что как сильно и кардинально отличаются эти два моих дня рождения в училище друг от друга! Да и вообще, начав, относится к своей жизни по взрослому и с философской точки зрения я осознал, что раньше я, может быть, ждал в этот день чего-то материального или каких-то подарков. А в последние годы как-то так само собой получалось, что я стал больше ценить «духовные ценности». И всё началось со школьного выпуска. Тогда в этот день – 28 июня был выпуск и вручение аттестатов, ну а какой ещё более лучший подарок придумаешь себе на день рождения?

А на следующий год, как и на этот ко мне прилетала моя мама из Чимкента на один день! (Даже на полдня, если сказать точнее!) И тоже – никакие ценные подарки не сравняться с таким событием в моей жизни. Хорошо поразмыслив, я понял и пришёл к удивительному по своей сущности выводу – да и что мне по большому счёту реально нужно в моей курсантской жизни? Ведь обучаясь в военном училище, мне в бытовом плане необходимо совсем мало – одет, обут, накормлен и есть где поспать. А вот побыть несколько часов с самым любимым и родным мне человеком, разговаривая и ощущая, что тебя любят, волнуются, да просто понимая своим умом факт – что ты кому-то нужен – это да! Это и есть для меня в жизни самый дорогой подарок.

Да! Ещё год назад я наивный глубоко переживал, нервничал и всё продолжая верить в порядочность и справедливость, надеялся на человеческое отношение к себе в этот праздничный для меня день. А наш ротный – вот уж кто действительно – злой гений, трепал мне нервы! На втором курсе я уже сам был «творец своего счастья» – вёл себя гордо, ни перед кем не пригибался, ни к кому не ходил, ничего для себя не просил, и всё получилось очень хорошо. Да, да!  Может быть, это и было с одной стороны совсем неправильно и даже где-то местами незаконно, но с другой стороны – а кто сказал, что всё в своей жизни всегда нужно делать правильно? И всегда ли ко мне в училище относятся правильно и входят в моё положение? То-то! Вот и готов ответ на поставленный вопрос.

Испытывать вновь то унижение и свинское отношение к себе (и самое главное – к своей маме) я уже не хотел – мне хватило и одного раза. А «уроки истории» я всегда хорошо помню! Вот так я ещё раз для себя укрепился в правильности своего решения и вывода, сделанного мной год назад – никогда не подходить к командиру роты с какими-либо просьбами, а все свои проблемы учиться решать самостоятельно. Конечно здесь во всём огромную (чуть ли не главную!) роль сыграло и хорошее отношение ко мне моих друзей. Эдик Шварц в этом плане был молодец, и я был весь день спокоен зная, что он всегда что-нибудь придумает и как-нибудь выкрутится из любых ситуаций.

 Такой мой удачный во всех отношениях праздник не мог пройти совсем не замеченным, поэтому на следующий день я со своими ближайшими друзьями Тарасом, Сашкой и Эдиком весело и дружно «отметили это грандиозное дело» соком и булочками в буфете у лётчиков. Это может вызвать невольный вопрос: «Причём тут лётчики? Ведь наше училище мотострелковое?» Здесь нужно осветить немаловажный аспект нашей курсантской жизни. Про бетонный забор, окружавший училище с двух сторон, и непрерывно тянувшийся до тринадцатого военного городка, вдоль которого ходил городской автобус №1 я уже упоминал. Здесь нам всё было понятно: забор это чёткая и ясная граница училища.
 
Про третью сторону, вдоль которой шла внутренняя дорога к КПП в/ч 77800, тоже говорил. Но здесь всё было уже не так просто. Нам, чтобы попасть в наш автопарк приходилось выходить через тыльное КПП-2 нашего училища, на котором всегда дежурили солдаты с БОУПа и идти по этой улице. Поэтому здесь понятие граница училища было более расплывчатым. А вот с четвёртой стороны, за общим бетонным забором рядом с нами была какая-то лётная часть. Солдаты этой части ходили в лётных погонах – значит, мы делали для себя вывод, что они лётчики.

 Чем конкретно эта часть занималась, и каково было её предназначение почему-то меня (да всех нас!) вообще все годы обучения не интересовало. Ну жили они там себе своей жизнью и жили – нам-то что с этого? Самым примечательным и удивительным в этом всём было то, что между ними и нами не было чёткой границы. В смысле все-то курсанты и солдаты знали, где она примерно проходит на местности, но никаких заборов или ограничений между нами на земле не было.
 
Так получалось, что самым дальним уголком нашего училища оказалась закреплённая за нашим отделением тихая территория спортгородка за стадионом. А за спортгородком сразу начинались ничем не огороженные несколько рядов из высоких полудиких яблонь. Они росли так близко друг к другу, что под ними всегда был темно. И эта полоса из деревьев всегда была  пустой и немного запущенной и поэтому что там дальше за ним для нас было не видно. И уже считалось, что эти яблони находятся на территории лётчиков. Условно всеми было так принято, что граница между нами проходит по небольшому глиняному арычку по краю посадки. Конечно, в жаркий летний день мы всегда могли в свободное время немного отдохнуть в тени этих деревьев. Такая же картина наблюдалась и дальше там, где сад заканчивался.
 
По какой-то нам совсем непонятной схеме между нашим бассейном, кочегаркой и санчастью оказался расположен детский садик. Я так понимаю, что он был видимо для детей военных, которые жили в 13 и 16 военных городках. А вот почему он оказался расположенным в таком необычном месте – я не знаю! Поэтому вдоль кочегарки была тихая дорога, обсаженная огромными тополями, которая уходила через всю территорию этой лётной части до самого военного городка. И по ней утром и вечером родители водили детей в этот садик. И здесь тоже было непонятно – где же наша территория заканчивается, а где начинается лётчиков? Но вот что было самым странным, никаких проблем это у нас не вызывало. Солдаты никогда не заходили на территорию нашего училища, а нам в свою очередь там тоже делать было нечего.
 
Единственное, что мы любили – это ходить к ним в буфет. Начиная со второго курса, мы очень часто там бывали. Он был так удачно расположен в тихом месте прямо в ближайшей к нам двухэтажной казарме, в которой жили солдаты. А наша территория спортгородка была самая ближайшая к ней. Всего-то и нужно было, чтобы попасть туда, пройти не больше пятидесяти метров, завернув за угол казармы. Так получалось, что нам было проще, выйдя из казармы нашей роты свернуть в него, чем идти в наш – училищный буфет. Курсанты других училищных рот в него как-то очень редко ходили. И поэтому он как бы негласно считался буфетом нашей роты и батальона.
 
Почему-то самих солдат в этом буфете можно было встретить очень редко, толи они в него не ходили, толи у них не было денег – не знаю, поэтому продавщица нас всегда встречала с большой радостью. У неё всегда была свежая выпечка, молоко, сок и ещё много чего для нас вкусного и съедобного. В уголке буфета стояли несколько столов, за которыми можно было спокойно присесть, набрав всего у прилавка. Сколько радостных минут мы с друзьями провели в этом всегда тихом буфете! Все праздники и крупные события отмечались только там. Почему-то я очень любил его вот за эту тишину и спокойствие, которого не хватало в нашем огромном училищном буфете. Поэтому там и состоялось наше «торжественное накрывание столов» по случаю моего дня рождения.


        АЛМА-АТА. КОНЕЦ ВТОРОГО КУРСА. ЭТО СЛАДКОЕ
              СЛОВО – АБИТУРА. СВАДЬБА САШКИ.
 
Буквально через несколько дней после моего дня рождения наша группа, досрочно сдав всю сессию, уехала на Учебный центр организовывать набор абитуры. И опять так получалось, что уже в третье лето подряд я самый жаркий месяц в своей жизни буду проводить на полигоне! Какое-то довольно странное закономерное совпадение или полоса в моей жизни. Учебный центр встретил нас как всегда песком, выжженной солнцем травой, пылью и июльской жарой. Как это всё вновь напомнило мне мои первые дни здесь!

Практически здесь ничего не изменилось – та же безбрежная ширь и простор степи, тот же полевой лагерь со стройными рядами палаток и та же манящая меня с детства ширь полей и, конечно же, такая далёкая туманная линия горизонта. А ведь с того момента уже прошло целых два года! Но это всё же не так! Изменилось! Я уже проучился в АВОКУ два года и понял жизнь, и я уже не тот домашний мальчик, который приехал сюда два года назад плохо понимающий, что к чему в армии и теперь настало уже моё время проверить себя. Время летит! Те курсанты, которые тогда командовали нами – они уже выпускники, сдающие ГОСы, и теперь мы сразу покажем абитуре, на что способны!

С нами вместе поехали курсанты и с первой роты нашего батальона – всего человек двенадцать. Нас всех на Учебном центре встретили несколько офицеров – администрация нового батальона. Стали распределять по ротам, объясняя смысл нашей работы – всего с начала абитуриентских рот будет сформировано много, а потом по ходу жизни их количество станет уменьшаться, соединяясь между собой. Почему-то сразу возник очень серьёзный  вопрос – о сохранении личных вещей абитуриентов. Оказывается на прошлой абитуре были такие громкие и неприятные случаи воровства друг у друга, и новое руководство очень хотело этого избежать.

Появилась новая идея – все вещи хранить в специальной камере хранения и выдавать абитуриентам по мере надобности. Эта идея ещё не имела под собой ничего конкретного, и все технические детали этого нового было решено додумать уже по ходу жизни. В общем, закончив перечислять все качества, которыми должен был обладать такой курсант, который будет нести огромную материальную ответственность в случае пропажи чего-то и, обведя всех нас внимательным взглядом, начальник абитуриентского лагеря почему-то остановил свой выбор на мне:
 – Я так думаю, что вот вы справитесь с этой нелёгкой и непростой задачей! – так сразу почему-то прямо указав рукой на меня, произнёс он.
 – Почему я? – удивлённо возразил я, полный желания командовать людьми.
 – Потому что я так решил! – кратко и по-военному подвёл итог нашей беседы начальник лагеря.

Всем сразу стало понятно, что дальше пререкаться будет бесполезно – только навлекать на себя неудовольствие начальства. Вот так я сразу неожиданно с первого дня приезда получил «высокое назначение» – быть старшим хранителем всех вещей абитуриентов. Почему из всех курсантов он остановил свой выбор на мне – так и осталось для меня загадкой, а забивать себе голову глубокими  измышлениями на эту тему я не стал, посчитав это ерундой. Раз назначили «Начальником камеры хранения» – так тому и быть, буду начальником! Остальных курсантов распределили по абитуриентским ротам, подчинив офицерам – будущим командирам роты, а я как «большой и великий начальник» стал подчиняться только начальнику  учебного центра.
 
Огромная ответственность навалилась на меня по сравнению с моими друзьями. Конечно, я сначала был немного разочарован и недоволен, ведь я в своих мечтах думал совсем о другом, и мне казалось, что моя работа в абитуре это – командовать, отрабатывать командный голос, проверить себя. А здесь, заведуя кладовой, мне придётся решать, как мне казалось мелкие и незначительные задачи. Для меня освободили один склад с хорошей железной дверью, выдав мне ключ от нового замка. Там оставили только сейф для ценных вещей и денег, стол, стул и журнал для записей.

Вдоль стен на этом складе были сделаны стеллажи, на которых будут храниться личные вещи абитуриентов. Когда все мои вопросы были решены практически за один день я, оставшись один, присел на стул в своём пустом прохладном складе и, крутя ключ на верёвке от него на пальце, оглядел «своё хозяйство» внимательным взглядом. И остался им очень доволен:
 – А что? – стал размышлять я – Может быть это и к лучшему? Сам себе хозяин. Буду хорошо делать своё дело, и всё будет нормально.

В то, что я успешно справлюсь с поставленной задачей я, уже хорошо зная себя, просто не сомневался. Для завершения всего мне оставалось только написать расписание работы и повесить его на дверь. И решить второй немаловажный вопрос – кто же будет моим помощником из абитуриентов. (Это я сразу же обговорил с начальником при назначении, и он доверил мне самому подобрать кого-нибудь.) Это уже было хорошо – у меня была в голове на примете одна кандидатура по заранее продуманному мной плану. Здесь опять нужно сделать небольшое отступление. Однажды в зимнем отпуске как-то в разговоре со мной моя мама упомянула фамилию – Саулис. Она мне ни о чем не говорила, а мама рассказала удивительную историю.
 
Начало её я уже забыл, но по факту так получалось, что моя мама каким-то неведомым для меня образом пересеклась с женщиной, у которой сын в прошлом году ездил поступать в АВОКУ из Чимкента (вместе с сыном Гены Бернштейна) и не поступил. Самым главным для меня в этой истории было то, что он сейчас серьёзно готовится и в этом году твёрдо намерен опять ехать поступать второй раз. Я мысленно уже тогда зауважал его – значит, есть в нём что-то такое! (Трудно в этом признаваться, но уже упоминал об этой своей мысли – я бы сам второй раз наверняка не поехал, если бы не поступил.)
 
Но тогда зимой это были только мечты и планы, а после приезда (вернее сказать – прилёта) на мой день рождения мама подтвердила, что он точно будет в абитуре этого года. И попросила меня найти его там, и по возможности оказать ему помощь в поступлении, если конечно у меня будет такая возможность. Да я и сам уже заинтересовался – очень мне захотелось посмотреть, что же это за такой настырный парень с Чимкента?  И что же в нём есть такое, раз он решил дважды испытывать себя? Вот я и подумал – раз всем своим чимкентским землякам я, конечно же, помочь не смогу, ну а вот тому одному, который приехал поступать второй раз – почему бы и не попробовать? Чем смогу – помогу! Тем более моя мама, правда, не очень настойчиво, но просила помочь этому пареньку. Для начала я решил, что сразу его определю себе на склад помощником, а там дальше будем разбираться по ходу появления задач. Так всё и получилось, как я планировал.
 
Буквально через день начались заезды абитуриентов. В связи с этим у меня началась моя работа. Она была, как оказалось совсем не трудной: ко мне на склад приводили группу «товарищей абитуриентов» после оформления в учебном отделе и я, построив всех перед складом кратко объяснял порядок хранения вещей и ценностей. Главное условие – никаких продуктов. Мы их с брезгливыми лицами извлекали из сумок и словами: «Пропало или нельзя», – сваливали в специально подготовленный для этого ящик. Поэтому к вечеру у меня на складе набиралась приличное количество разных банок с консервами, лепёшек, конфет, пряников с печеньями. Конечно, что можно было из этого мы  всё дружно «уничтожали» вместе моими ближайшими друзьями-курсантами Рашидом Кулмурзаевым, Сашкой Ельменовым и другими, а остальное просто вываливали в мусор.

После начала работы в камере хранения я быстро внедрил собственное «ноу-хау». Я его придумал для быстрого общения с разными национальными и дремучими ребятами, которые продолжали массово приезжать сюда для того, чтобы учиться «на военных механизаторов» – так им объясняли в военкоматах, выполняя план набора. Накидав русскими буквами самые необходимые для меня фразы на разных языках, на обычном листке бумаги я мог самостоятельно общаться с казахами, узбеками, таджиками и туркменами. Таким образом, я мгновенно стал полиглотом – мгновенно переходил с одного языка на другой, что вызывало у них большое восхищение.

Многие фразы я быстро зазубрил и поэтому уже через день, общаясь с абитуриентами, мог не заглядывать в свой листочек, который всегда висел у меня над столом. И мне совсем было не важным, что я иногда не понимал многого из того, что они мне пытались говорить в ответ – мне моего запаса хватало, чтобы разобраться с какой он роты, номер чемодана и суть того, что же он хочет. Многие фразы я так и запомнил с тех времён, используя и дальше, будучи офицером. Например, на таджикском языке: «оби ор» - принеси воды, «инджабио» - иди сюда…
 
 Первые дни я справлялся сам, а через три дня приехала долгожданная мной партия земляков-абитуриентов из Чимкента, в которой был Генка Саулис. В общем после размещении в палатках и определения в роту он сразу безо всяких каких-то проблем был определён мне в помощники. Парень мне сразу понравился: был немногословным, не болтал лишнего, а уже второй приезд на наш Учебный центр давал ему возможность хорошо ориентироваться в этой жизни. С его встречей и мне стало намного легче в моём складе. После обучениям его азам нашего дела и нескольких наглядных уроков я уже мог спокойно куда-то уходить, оставляя его одного.

Сам я, конечно, жил на Учебном центре в палатке с курсантами нашей роты и они всегда с радостью доверяли мне покомандовать «своей» абитуриентской ротой – сбегать с ними на зарядку, сводить строем на завтрак, обед или ужин. А возможностей у меня для этого было неограниченно. Поэтому я иногда с радостью подменял их «в охотку» в этих делах. В этом плане никогда ни у кого вопросов не возникало – все считали, что так и должно быть. А я спокойно «дорываясь» до людей отрабатывал свои командирские качества, полностью удовлетворяя своё командирское рвение с которым и ехал в абитуру.
 
К моему большому удивлению это оказалось для меня не так уж и сложно. Когда я первый раз в своей жизни увидел сразу перед собой больше сотни абитуриентов, выполняющих все мои команды, понял для себя одно – я справлюсь! Вот оно – дело всей моей жизни и то, чем мне придётся заниматься всю свою службу. Да! Видимо крепко и не зря вбивали в нас офицеры роты и  преподаватели эту науку целых два года! Удивительно, думал я, размышляя над этим по вечерам, я всегда раньше с тайным страхом и с каким-то трепетом ожидал того первого момента, когда же я первый раз буду командовать какими-то людьми. Справлюсь ли? Смогу или нет? Ведь командовать своими курсантами с нашего взвода на тактических занятиях – это было как-то совсем не то. Как-то привычно – что ли? Ведь я их знал, и они сами понимали и знали, что от них хотят, а иногда даже и сами подсказывали.
 
И вот он здесь, этот долгожданный мной миг настал! Свершилось! Я доказал сам себе, что могу и справлюсь. Какой-то дикий щенячий восторг и бурная радость переполняла меня внутри каждый раз после этого, несмотря на мой суровый внешний вид и твёрдый командный голос. В этом плане целая рота абитуриентов давала мне широкие просторы для раздолья. Хотелось закричать во весь голос, на весь Учебный центр: «Смотрите все! Я командую! И у меня получается!» Но это было у меня только внутри, а внешне я сохранял спокойствие и серьёзный вид. Казалось совсем недавно, я сам так же неумело шагал в строю по пустыне только с одной мыслью в голове: «Вот было бы мне здорово поступить в АВОКУ и научиться так же командовать!»

А сейчас я сам командую, и что же изменилось вокруг меня? Абсолютно ничего – такая же безграничная степь, бешеная жара, водоворот абитуриентов перед глазами, страшно завидующих нам и борющихся за своё «выживание». Но нет, говорил я сам себе – изменилось! Я стал старше на два года, и они видимо, всё-таки не потеряны зря! За эти годы я как-то совсем незаметно для себя «наполнил голову знаниями» и приобрёл совершенно новые качества, которых раньше за собой не замечал.

Это громкий командный голос, которого всегда так добивались от нас преподаватели, уверенность в себе, понимание разных сторон жизни, рассудительность и армия со своими нормами и законами всё прочнее и прочнее «въедалась» в меня. Главный вопрос, на который мне хотелось себе ответить, и то чего очень хотелось узнать в абитуре, я понял уже с первых дней – справлюсь! И поэтому дальнейшая жизнь в абитуре уже пошла спокойно и размеренно, принося мне только внутреннюю радость и самоудовлетворение.

Такая моя должность на складе и оказание помощи в командовании абитуриентской ротой давала мне возможность общаться со всеми абитуриентами этого года в лагере. Поэтому я и потом многих курсантов в этом батальоне хорошо знал и в своей дальнейшей учёбе. Мало этого сказать, что и все они помнили меня как начальника камеры хранения. Это было удивительно, когда я уже будучи «солидным» командиром роты через много лет встречал лейтенантов из нашего училища, а они мне говорили:
– А я Вас хорошо помню – Вы были начальником камеры хранения! И я сразу без всяких дополнительных разъяснений понимал, что это выпускник третьего батальона нашего училища.

 После этих встреч в моей голове вновь всплывали эти давно забытые эпизоды из той жизни.
Конечно, незримо и независимо от деления на роты нас связывало и землячество. Рашид нашёл своих ребят-земляков из Ленинска, Сашка тоже обнаружил каких-то своих земляков и поддерживал с ними связь. А мне были ближе мои земляки-чимкентцы. Уже здесь в абитуре я самостоятельно пришёл к одному удивительному открытию, сделав которое понял, что именно мне со следующего года придётся руководить всей нашей чимкентской училищной диаспорой. Потому что наш земляк с четвёртого батальона, который будет учится со следующего года на четвёртом курсе сам был какой-то мутный, совсем невнятный и его особо никто не признавал.

А теперь в уже хорошо прорисовывающейся ситуации на будущее его точно никто не признает. А у меня, единственного чимкентца с третьего курса получается свой совсем понятный круг близких земляков – Игорь, сын Гены Бернштейна с моего двора и с ним пару человек на втором курсе, и теперь если поступит Генка Саулис и с ним ещё кто-то будут на первом. И все они, кроме того, что они просто являются моими земляками по Чимкенту, ещё какими-то невидимыми и неразрывными нитями связаны со мной и моими родителями и это дополнительная ответственность! Это кардинально меняет всё дело! Здесь уже мне придётся, начиная с третьего курса возглавлять их, и в такой ситуации мне не отмахнутся от их проблем и тут не скажешь: «Я не могу!» Должен, значит расшибиться в лепёшку, но помочь. Я часто заходил к ним в палатку, отвечая на разные вопросы, но в основном связь с ними держал через Генку.

В общем я чётко выполнил все мамины просьбы. И это мне здесь было сделать не трудно. Генка сам по себе был паренёк толковый, а с моими наставлениями всё у него получилось гладко. Я сразу предупредил его – никаких шпор, ведь если его поймают с ними, то уже и я ничего сделать не смогу! С экзаменами по математике помог разобраться солдат-лаборант с кафедры математики, который жил вместе с нами в казарме. Про него я уже упоминал раньше. Его привлекали на вступительные экзамены, и он по моей просьбе внимательно «присмотрел» за Генкой на письменном.

А устный ответ у него принимал лично сам. Поэтому с математикой всё было решено. Сочинение и физику Генка, правда, сдавал самостоятельно, тут уж я ничем ему помочь не мог. Но проинструктированный мной он всё сделал, как было надо – важен был сам факт сдачи. Ну а с «выживаемостью» в абитуре у него всё было нормально. Конечно, по утрам он, как и все вместе со своей ротой бегал на зарядке, стоял на вечерней поверке и спал вместе со всеми в палатке, но днём всегда был на своём «рабочем месте» – у меня на складе.

В итоге по результатам сдачи экзаменов он в сумме набрал баллов больше чем надо и был зачислен. Где-то в это время их замполит батальона (кажется, его фамилия была – Пуго? Хороший офицер!) начал подыскивать себе писаря батальона, и я очень ловко представил ему Генку. А ему я предварительно очень красочно описал преимущества и перспективы этого направления жизни. Ведь оно мне было хорошо знакомо. Правда Генка слабо пытался возражать мне, что он не очень хорошо рисует, но его приободрил – ведь это дело наживное! Со временем «набьешь руку»!

Я со своей стороны ему гарантирую всестороннюю помощь в этом деле (правда, больше полагаясь на своего друга – Лёху Долева, но об этом я пока благоразумно промолчал!). После разговора с ним замполит его кандидатуру и утвердил. В результате всего этого моего «гениального плана» Генка на все свои четыре года обучения был обеспечен «блатной писарской жизнью». И, что немаловажно – маленькой комнаткой в батальоне для творчества, в которую я частенько заходил к нему позже как старший товарищ, чтобы узнать как дела у него и моих земляков с батальона. Немаловажным фактом биографии в его жизни было и то, что все курсанты батальона знали его связь со мной ещё с абитуры, когда он помогал мне на складе, и это ограждало его на первых курсах от разных проблем.

От такой свободной и вольной жизни мы немного отвыкли, находясь два года постоянно «в ротной мясорубке» и что нам самим было странным, даже начали скучать по ней. По утрам бывало по хорошему настроению сами выбегали на зарядку, чтобы пробежаться и «прогнать абитуру» по нам так хорошо знакомому маршруту – 6км (до арки в начале Учебного центра и обратно). А по вечерам, лёжа в палатке опьяненные свободой перебирали и вспоминали между собой все те события, которые были с нами за два года обучения начиная, конечно со своей абитуры.

 Ведь мы же вместе с Рашидом Кулмурзаевым и Эдиком Ручкиным начинали эту жизнь одновременно из той большой нашей абитуриентской палатки и только втроём поступили в училище. А сколько в ней было таких как мы парней, которым не повезло… Что нам вместе пришлось пройти и пережить просто «выживая» в тех ужасных условиях – мы хорошо помним! Но почему-то все они нам теперь вспоминались весело и по-доброму. Все трудности и проблемы первых лет как-то забывались, а в памяти оставались только хорошие и приятные. А ещё почему-то мы очень хорошо запомнили тот момент, когда мы всей ротой на первом курсе учили новый текст гимна.
 
Ведь именно в 1977 году впервые за многие годы на всем нам хорошо знакомую с детства музыку гимна нашей страны были написаны новые слова (товарищ Михалков наверно совсем «задолбался» их по нескольку раз в своей жизни переделывать в угоду времени!). А до этого его все слушали без слов, потому что там были слова о Сталине. И по новым уставам во время проведения всеобщей вечерней училищной поверки его необходимо было исполнять хором на плацу. Поэтому нас всю роту посадили на лавках стадиона и мы, переписав слова, учились его петь хором.

 Мы как дурные несколько часов орали его во всё горло по-разному – и поротно и повзводно, соревнуясь между собой. Именно с того времени этот текст и врезался мне в память. И когда я вновь слышу его музыку, они откуда-то у меня из памяти сами всплывают в голове. А теперь они уже вновь не совпадают с его новой редакцией. И почему-то у меня уже нет желания учить новые слова – ведь те слова нам вбил в голову ещё наш командир роты в 1977 году! Так и крутится у меня в голове одна такая ехидная мыслишка: «А зачем напрягаться – вдруг его снова переделают?»

Ещё вспоминались мои близкие новые друзья с четвёртого взвода – Сашка Миролюбов и Тарас. Интересно, как там они сдают сессию, какие проблемы их волнуют сейчас? Находясь целый месяц здесь, в отрыве от них я начинал понимать как мне их не хватает. Ведь за целый год мы уже привыкли к тому, что всегда и везде только вместе. Конечно, я не мог сказать, что мне плохо здесь с моими друзьями из роты. Но просто не было ставшего уже привычным Сашкиного молчаливого понимания моих мыслей. Удивительно, но это факт – он почему-то как никто больше другой в моей жизни мог мыслить точно также как и я. Очень часто разговаривая с ним, мы оба ловили себя на том, что одновременно произносим одну и туже фразу или слова. Это было очень странным. Никогда больше я ни с кем в своей жизни не встречал такого удивительного совпадения!
 
А может быть, всё это произошло и, наверное, было главной причиной из-за того, что у нас с ним было такое схожее детство и такая похожая жизнь – жизнь детей офицеров, и такое похожее само воспитание в семье наложило свой отпечаток? Когда ситуация требовала и необходимо было сконцентрироваться – быть собранным и немногословным, а в остальное время быть самим собой. Много раз так бывало, что нам с ним хватало только перекинуться взглядом и несколькими словами, чтобы всё понять. А иногда и даже просто посидеть рядом друг с другом, говоря совсем о чём-то постороннем, и слова здесь были совсем не главным, но хорошо читая за ними вполне понятные мысли каждого в тот момент. Это было, что называется удивительное умение настраиваться на одну волну, видеть глубину проблемы и «читать между строк».

Ну и конечно жизнерадостности Серёги Тарасова, его упорства и усидчивости с которыми он не надеясь ни на кого, преодолевал все  возникающие проблемы.
Из того времени абитуры в моей памяти почему-то осталось только несколько ярких эпизодов. Первый – это как мы гоняли по полигону на «Жигулях» песочного цвета одного преподавателя, который был земляком одного абитуриента и давал нам помыть машину на то время пока он сидел на экзаменах. Конечно всегда, в помощники они брали и меня. Сашка Ельменов к тому времени очень уверенно ездил на машине, правда, без прав, но на полигоне у него никто их и не требовал.

Рашид ездил немного хуже, а я только учился. И именно на ней и по нашему Учебному центру у меня тогда и были получены первые в жизни уроки вождения легкового автомобиля. С каким неописуемым восторгом мы это делали. Я хорошо помню то своё первое чувство, когда машина послушно выполняла все мои движения. И нам в тот момент совсем было неважно, что это простая «копейка»! Поэтому мы всегда на ней сначала немного катались по широким полевым дорогам, а потом Сашка доезжал до автозаправки на трассе Алма-Ата-Капчагай и мы сбрасывались на бензин (а он стоил тогда – 30 копеек литр), чтобы дозаправиться и было незаметно, что мы сожгли бензин. А потом быстро и дружно вчетвером мыли её возле речки.

И к назначенному часу она всегда стояла на стоянке чистенькая и заправленная, блестя и переливаясь на солнце своими красками, а мы радостные и счастливые от всего этого и наполненные яркими впечатлениями шли к себе. «Эх! Жизнь удалась! Только ради этого можно было ехать в абитуру!» – такие мысли возникали у нас в голове. А действительно!  Ведь нам на целый месяц можно было со спокойной душой  «выключиться» из училищной круговерти – здесь все абитуриенты (как мы в своё время!) с нескрываемым восхищением смотрят на нас, сессия уже сдана и впереди летний отпуск. А самое главное – мы целый месяц не видим нашего «мудрого» ротного с его нравоучениями, раздающего наряды направо и налево с его не всегда справедливыми понятиями о добре и зле.

И второй – самый весёлый за всю абитуру. Надо пояснить, чтобы всё стало понятным – наша палатка, в которой жили мы, курсанты второй роты вместе, в палаточном лагере ничем не отличалась от других и стояла на передней линейке прямо возле грибка дневального. А под ним круглосуточно стоял очередной абитуриент-дневальный из числа «залётчиков». И вот однажды когда мы провели вечернюю поверку, и несколько раз потренировали абитуриентов на выполнение команды «Отбой!» лежали в палатке, весело разговаривая между собой, в наш лагерь забрёл офицер – какой-то ст. лейтенант из БОУПа дежурный по Учебному центру. Что он здесь делал и зачем бродил по палаточному городку – для нас так осталось загадкой? Видимо его привлёк необычный шум громкого разговора из нашей палатки посреди мёртвой тишины лагеря. И он, заглянув в неё, скомандовал:
 – Палатка! Пять секунд – строиться на передней линейке!

И мы, привыкшие чётко выполнять все команды, быстро по-военному построились в одну шеренгу. Глядя на нас, сразу было и не понять с первого взгляда, что мы курсанты. Ведь мы все стояли в тапочках, трусах и майках. А вся наша курсантская форма висела в темноте палатки невидимая снаружи. Офицер, вероятно, тоже был не очень внимательным и наблюдательным (не хочу обвинять его в употреблении алкоголя – мы не нюхали его, но кажется – точно!), ведь опытному человеку было бы трудно сразу этого не понять по нашему виду и по чёткому выполнению команд!

Видимо у него была целая куча времени, и ему захотелось нас немного повоспитывать. Поэтому он обратился к нам с такой речью, вышагивая в свете не яркого фонаря:
 – Ты что сынок щуришься? – сказал он, глядя прямо в глаза Сашки Ельменова, – спать, наверное, очень хочется?
 – Да! – на всякий случай ответил он машинально, совсем обалдевший от всего происходящего, всё ещё не совсем понимая, о чём пойдёт речь.
– Скажи спасибо вот этим абитуриентам! Это из-за них ты сейчас здесь стоишь! А ты, наверное, ещё не знаешь, как в армии воспитывают…

Ах, вот оно что! Тут сразу до всех нас одновременно дошло, что офицер совершенно не понимает, кто сейчас перед ним стоит и с кем он разговаривает. Оказывается, он принимает нас за наглых и шумящих ночью приехавших сюда абитуриентов, а вовсе не за курсантов уже окончивших второй курс. Наш старший – Сашка Ельменов молчал, а мы хорошо усвоив военную науку – раз старший молчит – сами тоже не хотели говорить лишнего, в душе веселясь над собой и ожидая с интересом – чем же всё-таки закончится этот весёлый цирк? Проучившись два года в училище, мы-то своим умом уже хорошо понимали, что это нам ничем серьёзным не грозит.

Ну, даже если шумели? Ну и что? Шумели и шумели, почему бы и не повеселиться? Поэтому мы стояли молча, в душе потешаясь над всем этим, как в бесплатном цирке. Очень долго нам тупо молчащим в строю, лейтенант рассказывал, что это за такое училище и в конце беседы, когда уже немного устал, спросил Сашку Ельменова:
 – Что сынок, очень хочешь поступить в военное училище?
– Конечно! – в тон, подыгрывая ему, почему-то тонким и писклявым голосом, ответил Сашка.
 – Значит, будем тренироваться делать «Подъём!» - «Отбой!»

Мы же во время этого разговора стояли молча как партизаны, каждый из нас старался как-нибудь случайно ничем не выдать себя. А он, несколько раз построив нас перед палаткой, наконец-то оставил нас в покое так и поняв, что мы курсанты. Когда мы все во время тренировки вбегали через узкий вход в палатку и падали на маты – просто давились со смеху над собой! Это было здорово нам – как два года назад вспомнить свою абитуриентскую молодость! Но когда вновь строились на линейке – снова были серьёзными. И только уже когда он окончательно ушёл, закончив тренировку, нас всех обуяло такое ничем неудержимое веселье, что мы ещё почти целый час ещё просто закатывались от смеха над собой.

 Всё припоминали, как мы ловко сыграли роль абитуриентов, и особенно нас веселили вопросы, которые мы, копируя лейтенанта, повторяли на все лады: «Что сынок спать хочешь?» или «Что сынок очень хочешь поступить в училище?» Дневальный из числа абитуриентов стоящий под грибком и с квадратными глазами наблюдавший за этим концертом совсем ничего не понимал и видимо думал своё, глядя на всё это: «Куда же я попал? Это, наверное, точно – настоящий дурдом!»

Вот так весело, беззаботно и совсем безо всяких трудностей пролетела моя вторая абитуриентская жизнь. Со своей работой в камере хранения я успешно справился и даже был отмечен за это руководством нового батальона. У меня ничего не пропало, не было никаких жалоб, а даже, наоборот, у меня на складе осталось немало «лишнего». Конечно, речь не шла о деньгах и ценностях, а просто многие абитуриенты, уезжая или поступив, бросали свои вещи у меня. Вот потихоньку и набралось несколько сумок и портфелей с разным барахлом. Из этого всего я для себя взял только более-менее приличные туфли моего размера на платформе, предварительно капитально промыв их с мылом и высушив на солнце. Ведь у меня была впереди свадьба Сашки Миролюбова! А всё остальное, подходящее им по размеру я раздал остальным курсантам в последний день нашего отъезда.

Сейчас я уже точно не вспомню, как я уезжал во второй летний отпуск. Наш ротный конечно же, как всегда «завёл свою любимую шарманку» на целый день с нервотрёпкой и построениями в несколько этапов для устранения недостатков для тех, кто убывает в отпуск. Что-то пришлось делать и мне, но для меня это было по большому счёту не принципиально, потому что меня через несколько дней ждала свадьба Сашки и я никуда не торопился.

 Со мной на свадьбу нашего друга остался и Серёга Тарасов, несмотря на то, что он и зимой не ездил в отпуск к маме, которая воспитывала его одна. А ему ехать надо было намного дальше, чем мне – в город Прохладный (на Кавказе). Ну как можно было и ему уехать в отпуск «бросив» товарища в эту трудную минуту! Близкие друзья Сашки из Алма-Аты – Сашка Аксёнов и Андрей Маковеев, с которыми он был в абитуре, твёрдо дали слово, что и они тоже будут на свадьбе несмотря ни на что.

И эти все дни слились у меня в одну закрученную спираль. Начало отпуска, подготовка к свадьбе, всякая суета, связанная с этим, ведь каждый день что-то нужно было доставать или покупать. Ещё была проблема с пиджаком и галстуком для меня – их у кого-то попросили на пару дней. Конечно же, основные проблемы по всей организации и расходы легли на плечи на Сашкиных родителей – Леонида Георгиевича и Ирину Александровну. А основной причиной такой скорой свадьбы стала смерть родителей Лены. Про Лену я знал только то, что она была простой девчонкой из непростой семьи, и Сашка с ней уже давно пересекся и много лет знаком. Я видел её, когда она приезжала к нему в училище в выходные дни. Даже ещё вроде бы они учились в школе в одном классе, и мама Лены была классным руководителем. Почему-то каких-то других подробностей я уже вспомнить не могу.
 
Не буду точно утверждать, но Сашка в нашей роте женился одним из первых. Это уже намного позже потом, на третьем и, особенно на четвёртом курсе это стало для нас обычным делом и все к этому как-то привыкли – не было недели или  месяца, чтобы у кого-то не было свадьбы. А тогда, сразу после второго курса это всё для нас было ново и необычно. Я сам тоже с трудом представлял себе свою роль на свадьбе, просто твёрдо зная одно, что я должен быть всегда вместе с Сашкой и больше полагался на интуитивные действия по складывающейся ситуации. Это вообще-то, честно говоря, была моя первая свадьба в жизни! Почему-то так получилось в моей жизни, что такие события меня до этого времени как-то не касались, и я никогда на них не был. В военном городке Сары-Озека все офицеры и прапорщики вроде бы уже были женаты, а в Усть-Каменогорске и Чимкенте я тоже не помню таких событий.

В общем, из всех картинок огромного калейдоскопа предшествующих событий накануне этого «исторического дня» в памяти у меня они начали запоминаться только с утра дня свадьбы. Хорошо помню как мы с Сашкой с огромным волнением сели в украшенную цветами, шарами и лентами автомашину и целой кавалькадой, громко сигналя, поехали к дому Лены. А ехать надо было совсем недалеко – в соседний двор 10 (или 11?) микрорайона. Потом у меня, видимо от волнения полный провал в памяти. И дальше всплывает момент, когда мы с Сашкой и со всеми очередными женихами долго сидели в комнате жениха в Центральном Доме Бракосочетания, волнуясь и ожидая своей очереди. Главным было то, что всё там получилось хорошо. Когда же мы, наконец, вышли из комнаты – все уже собрались в огромном зале. Здесь были родственники, одноклассники Саши и Лены и наши парни из АВОКУ.
 
А дальше всё опять закрутилось и перемешалось в памяти – остались только небольшие эпизоды, которые сохранились на фотографиях: я ставлю подпись на документах, мы все вместе в парке им. 28 героев-панфиловцев, затем вторая (в моей жизни – такая удивительная!) поездка на гору Кок-Тюбе и ещё где-то. В моей памяти из всего этого осталось только одно – мне ещё никогда в своей жизни не приходилось открывать столько бутылок с шампанским. Их огромное количество предусмотрительно поставили нам в багажник машины родители Сашки, и именно я за это отвечал. После небольших трудностей с открыванием первых бутылок я затем очень быстро набрался опыта и дальше научился их ловко и быстро открывать.

Затем всплывает уютный празднично украшенный зал, много веселья и радости. На свадьбе были все только близкие и хорошо знакомые люди, поэтому здесь всё прошло ладно. Всё время Сашку и Лену кто-то поздравлял, желал любви и счастья, все поздравления шли по кругу: друзья, родственники, наши АВОКинцы. Дарили новобрачным подарки. А что мы могли подарить своему другу? Только свои широкие радостные улыбки, огромные поздравления и собственное присутствие, конечно же, и мы собрали от всех нас небольшую сумму в конвертик твёрдо считая, что Сашка с Леной сами разберутся что с ней делать.

 Как это обычно всегда бывает на свадьбах у невесты «украли туфлю», хоть я и пытался за ней приглядывать, пока меня не отвлекли. И мне пришлось, как я не сопротивлялся и отказывался, «выкупая» её обратно выпить рюмку водки из украденной туфли. До этого я весь день, помня о своей роли, только обеспечивал и предлагал всем «отметить это дело» больше делая вид, что я тоже пью с ними. После этого я, хорошо помня о том, чтобы не опьянеть необходимо хорошо есть – выполнил норму. И всё это мероприятие закончилось очень хорошо.

Полностью выполнив поставленную мне задачу, я довольный собой уходил в радостном настроении в самом конце, когда уже все гости разошлись. Кто-то попросил меня проводить дружку Лены, которую я на этой свадьбе увидел первый раз, и она не произвела на меня никакого впечатления – надменную, малоразговорчивую и как мне показалось «немного примороженную» подругу. Не знаю, но почему-то она оказалась совсем не похожей на Лену, которую я уже знал целый год. Хорошо было ещё то, что она жила недалеко – возле ВДНХ. Быстро покончив с ней, я весь радостный от обилия пережитых за этот такой яркий и насыщенный день впечатлений по затихшему ночному городу поехал спать. Моя жизнь продолжалась, и нужно было ехать домой к своим родителям...

Уже дома в Чимкенте, когда через несколько дней после приезда все впечатления от этого как-то улеглись, я как всегда мысленно возвращаясь ко всему, начал размышлять. Эта Сашкина свадьба, кроме самого факта свадьбы навела меня на некоторые жизненные умозаключения и вопросы. Ведь когда-то и у меня в моей жизни должен наступить такой этап. Но если глубоко задуматься над этим вопросом и внимательно оглядеться по сторонам – что-то подходящей для этого кандидатуры я на своём горизонте пока не вижу, да и вообще раньше над этим вопросом я ещё как-то не задумывался.
 
 – Эх! Хорошо Сашке! – мысленно позавидовал я им, – У него с Леной в их жизни всё сразу было как-то понятно. Всё как-то и так само собой к этому пришло. А произошло бы оно годом раньше или позже – это уже было неважным. И можно было только порадоваться за них.
Но внутри меня эта первая свадьба моего друга что-то изменила. Я это заметил за собой немного позже. Почему-то ещё тогда я поймал себя мысли и подумал: «Если и у меня когда-то будет свадьба – то, как бы я хотел, чтобы она была похожа на эту! Только все свои и те, кого я сам хочу видеть на ней!» И ещё одно удивительное открытие я сделал для себя – я раньше до этого момента можно так сказать как-то совсем не обращал внимания на девчонок.

Но нельзя это утверждение понимать совсем буквально, конечно они меня окружали всегда – одноклассницы в школе, знакомые, девчонки во дворе и всегда у меня с ними были хорошие, нормальные дружеские отношения. Но для меня все они до этого момента жили и существовали как бы отдельно в своём, каком-то совершенно другом, параллельном и незнакомом мне мире бантиков и кукол и со своими далёкими от меня заботами, проблемами. И это всё мне было совсем не интересным, несерьёзным и даже не достойным моего внимания.
 
А теперь мой взгляд на многие такие вещи изменился – он как бы сфокусировался совсем с другой стороны, стал более осмысленным, более пристальным, оценивающим многие факторы, на которые я раньше не обращал никакого внимания и которые могли бы пригодиться в семейной жизни. И вдруг с этой точки зрения для меня открылось – какие же они все разные! Если же внимательно приглядеться, то под вроде бы внешне обаятельным обликом среди них существуют надменные, включающие дежурную улыбку, как мигалку на повороте, капризные, завистливые, обидчивые, обманщицы, и просто не способные понимать условия и специфику обучения в военном училище.

И почему-то я всегда в своих мыслях возвращался к самой близкой в моей жизни и понятной женщине – своей маме. И это касалось всего. А как она что-то делает? А как она поступает в разных ситуациях? Все эти сравнения непрерывно вертелись у меня в голове. В общем, после недолгого раздумья я решил, что для меня свадьба – это вопрос ещё очень далёкого будущего, которое пока скрыто в тумане и не стоит мне пока забивать себе голову подобной ерундой. Жизнь сама, если ей будет очень нужно, как-нибудь «развентилирует» этот вопрос.


    АЛМА-АТА. НАЧАЛО ТРЕТЬЕГО КУРСА. ОСЕНЬ. СБОР ЯБЛОК.
            ПРИЕЗД РОДИТЕЛЕЙ ГЕНКИ САУЛИСА. ПАРАД.

А потом был второй летний отдых! Август месяц в Чимкенте – самое золотое время. Уже нет в городе такой убийственной жары как в июле, но всё равно в воздухе веет приятным теплом, поэтому купальный сезон продолжается. Мама с отцом из «летней резиденции» вновь переходили спать в свою спальню. Такое название они прочно и навсегда закрепили за нашей большой комнатой – залом. Это название было связано с тем, что в нём у нас стоял кондиционер. При этом если плотно закрыть двери и включить его на полную мощность, то перепад температуры составлял двенадцать градусов! Это очень много – под утро даже бывало холодно. И самый жаркий месяц в году они всегда проводили там, расстелив прямо на ковре плед и бросив на него по-походному две подушки, обходясь малым, как настоящая семья военных, привыкшая стойко переносить все тяготы военной жизни. И самое удивительное, что всего этого им хватало для счастливой и комфортной жизни. Ладно, я ещё как-то понимаю, когда мы так спали в новых квартирах в ожидании прибытия нашего контейнера. Но чтобы просто вот так – когда казалось, и есть все возможности для этого и можно было бы соорудить себе такое ложе!
 
Скромность в быту, нетребовательность к еде, простой отдых, отсутствие зависти к богатству других людей, способность радоваться простым и земным вещам – это всегда окружало меня в нашем доме с самого детства и поражало в моих родителях одновременно! Они никогда не задирали нос и не ставили себя выше других людей, хотя и имели для этого все основания: отец был полковник, а мама врач первой категории! И всего этого в жизни они добивались самостоятельно – отец имел два высших образования и половину жизни учился. Мама окончила мединститут по специальности педиатр (детский врач), затем переучилась на терапевта общего профиля, а потом уже в Чимкенте ещё и на фтизиатра (туберкулёз). Обладая таким редким и богатейшим набором практических медицинских знаний и одновременно являясь специалистом в разных областях она могла смело и уверенно диагностировать любые заболевания.
 
Но при всём этом видимо у них обоих был свой очень схожий жизненный взгляд на многие вещи. Военное детство, скромная жизнь после войны, отсутствие тяги к «красивой и звёздной жизни», накопительству, да и сам уклад далёкой гарнизонной военной жизни смолоду, постоянная готовность к переездам выработало привычку, да и просто не позволял им «обрастать» большим количеством вещей и обходиться малым в быту. Это всё я видел в нашей семье с самого детства, воспитывался и вырос в такой обстановке и в своей жизни стараюсь поступать так же.

Поэтому, наверное, у меня всегда вызывает антипатию и просто внутренний смех, когда я вижу или сталкиваюсь с этим – разными ужимками многих людей, которых я встречал в своей жизни. Людей, претендующих на большую светскую и элитную жизнь, но ничего реально ни имеющих для этого за своей душой, так называемых «любителей звездной жизни» вылупившихся невесть откуда – как говорится в народе «из грязи в князи!». И ещё мне так кажется, очень глупо выглядят те люди, кто всю жизнь гордится только своим происхождением, и те, кто в зрелом возрасте ещё сохраняет претензии к своим предкам, которые вроде бы ему чего-то недодали.

В это время вокруг просто море из фруктов и ягод – яблоки, груши, виноград, появляются первые арбузы и дыни. Жизнь легка и беззаботна! Целыми днями на неделе я был предоставлен сам себе. Иногда я вставал по утрам, когда мама и отец уже были на работе. Это были такие счастливые минуты! Я не спеша умывался, в прохладной тишине обходил такие мне родные все комнаты в нашей квартире и немного постояв в лоджии, подставляя себя свежему утреннему воздуху, завтракал. Мама всегда заботливо оставляла мне на столе накрытую чем-нибудь тарелку.

А иногда она мне своим так давно знакомым и родным с детства крупным и кругловатым почерком писала записку с предложением сходить в магазин что-нибудь купить или сделать. Это было так приятно неспешно пройти по уже знакомым улицам. Город в эти дни и часы пуст и как бы замирает, останавливая свой вечный бег, не видно всегда суетящихся и быстрых студентов со школьниками. У меня было несколько своих «любимых» мест в Чимкенте и каждый отпуск хотелось хоть один раз там побывать. Зачем? Даже я сам не знаю ответа на этот вопрос! Просто убедиться в том, что оно есть, существует, пройти мимо, посмотреть «напитаться энергетикой» и видами Чимкента на очередные полгода и дальше уже жить спокойно.

Одним из них был Центральный парк. В те годы там провели большой ремонт, убрали старые деревянные павильоны, очистили от старых деревьев, улучшили дорожки, поставили большое количество удобных скамеек – и от этого он стал светлее и как-то современнее. Обновили и центральный вход: сделали хорошую арку и возле неё несколько глубоких гранитных водоёмов глубиной метра по два. Правда зачем? Это было непонятно. Но мелкие городские пацаны сразу их облюбовали, и целый день голые и загорелые проводили возле них, докучая всем прохожим одним предложением:
         – Дяденька, брось монетку! Ну, пожалуйста!

Конечно, редко кто из прохожих оставался равнодушным к этим просьбам, и они всегда щедро кидали в них мелочь. Пацаны сразу же с весёлым визгом радостно, поднимая кучи брызг, всей гурьбой ныряли следом за ними. А на вырученные деньги они сразу в ларьке напротив покупали мороженное и ели его тут же под жарким солнцем на ходу «не прерывая производства». Мороженное таяло на солнце, текло по рукам, капало им на живот, оставляя сладкие полосы на теле и они старались есть его быстро, жадно и большими кусками. Конечно, и я всегда проходя мимо входа, бросал несколько монет в эти водоёмы. Сам этот вид весёлых, жизнерадостных и чёрных от загара мальчишек почему-то всегда был мне напоминанием о моём детстве – ведь когда-то и я так же как они сейчас в своё время жил беззаботно, не думая ни о чём. Но они уже называют меня «дяденька»!

 А какой же я им «дяденька» – мне казалось, что я в душе такой же озорной мальчишка, как и они, только чуть старше. Эх! Где оно – моё детство? И глядя на них, горько осознавал, что для меня оно давно закончилось. Сколько уже разных «взрослых» событий в моей жизни произошло, пока я учился два курса в училище! В то время мне казалось, что меня уже ничем новым не удивить! Но каким наивным я был – впереди был третий курс, который решительно и кардинально сорвал с меня «розовые очки» и заставил совсем по иному взглянуть на многие вещи в жизни.
 
После этого я любил возвращаться домой через «старый город», где можно было, не торопясь выпить кружку, остановившись прямо возле стоящей на улице бочки знаменитого на весь Казахстан холодного Чимкентского пива. И пить это холодное пиво мелкими глотками, наслаждаясь жизнью, и чувствуя, как оно начинает охлаждать тебя изнутри. Вкус этого пива в жаркий день так остался у меня в памяти навсегда. Хоть я и не считаю себя великим знатоком пива и перепробовал в жизни много сортов, но ни одно из них по моему личному мнению даже близко не может сравниться с тем – чимкентским!

Ведь всё-таки не зря когда чехи в своё время выбирали место для расположения завода по качеству воды – из многих городов Казахстана выбрали именно Чимкент. Конечно, были в отпуске радостные встречи с друзьями и одноклассниками, марки и обязательные походы с отцом по воскресеньям на встречу с филателистами. В общем отпуск и в этот раз удался на славу. И я вернулся в училище нагруженный всеми этими огромными впечатлениями за время отпуска.
 
Приезд в училище, после двух месяцев моей «расслабухи» вновь вернул меня в реальность нашей ротной жизни. Завертелось уже привычное для нас за два года колесо училищной жизни – учёба, наряды, полевые выезды сменялись и мелькали так быстро, что просто не оставались в памяти. Но всё это перечёркивало наше осознание того, что мы – на 3 курсе! Это уже звучало гордо! Наконец-то и мы дожили до этого радостного и долгожданного момента! И уже на нас с нескрываемым восхищением и восторгом смотрят первые и вторые курсы. Хотя все курсанты в училище носили одинаковую форму, но любого курсанта старшего курса всегда можно было намётанным взглядом отличить по хорошо видимым и понятным признакам.

 Перепутать было просто невозможно – форма на них уже сидела ладно, всегда была стиранной, а самое главное – уже не было какой-то суеты в движениях и такого лихорадочного блеска в глазах как молодых. Мы уже снисходительно и понимающе, даже со смехом смотрели на первокурсников, которые суетливо и торопясь, подгоняя друг друга, бежали в увольнение мимо нашей казармы к первому КПП, дорожа каждой минутой. Ведь курсанты старших курсов даже ходили своей отличной от всех молодых походкой: она приобретала уверенность, была немного вальяжной и все понимали самое главное – курсанту старших курсов не пристало куда-то спешить.

Ещё перед самым выпуском четвёртого курса началась передача наследства от выпускников: я по сходной цене приобрёл шикарные форменные брюки-клёш моего размера – свою давнюю мечту ещё с первого курса! Это уже было большое дело! Ведь форменные брюки от парадной формы были очень простые. Не пристало мне как курсанту-старшекурснику уже ездить в отпуск и ходить в «дудочках». Командир роты, конечно, вёл борьбу с ними (не уставными!), но если честно сказать, не очень активно. Мы все, уходя в увольнение и отпуск, сначала строились в правильных брюках, а потом по пути к КПП переодевались.

Правда и хранить их нужно было так, чтобы они не попадались на глаза ротному. Но это уже начиная с третьего курса для меня было не проблемой. Потому что ещё моим друзьям по взводу выпускники передали «хату» у бабушки – отдельный гараж в тихом переулке на «тропе самоходчиков». Вот это было действительно, по тем временам – круто! Этим мы все сразу как бы ощутили переход в новую – «взрослую» жизнь и другую «весовую категорию». У нас появилось своё тайное место, куда уже ни наш командир роты и ни наш командир взвода не мог дотянуть свои грязные щупальца. Вот там мы могли теперь спокойно проводить время и хранить все вещи, особо не заботясь о том, что их найдут в роте.
 
Но командир роты вновь по приезду начал нам «закручивать гайки», чтобы мы быстрее втянулись в обычный ритм. Начались придирки: причёска не такая, закреплённая территория за взводом недостаточно хорошо убрана, а иногда и просто так, индивидуально – чтобы так сказать «не очень-то расслаблялись» и лишний раз ему на глаза не попадались. Где-то сразу буквально через несколько дней по приезду и я попался ему «под раздачу», получив один наряд. Выстирав свою форму, я шёл по роте в подменке, и какое в этом было моё преступление?

 Я сам этого до конца так и не понял, а переспрашивать как-то было не с руки. Конечно, этот наряд я отстоял – куда деваться, но глухая обида от такой несправедливости так и осталась в глубине души. Ведь к третьему курсу наступило осознание «правил военный игры». Всё было понятно: если залетел, то на – получи наказание! А чтобы вот так – мимоходом, просто так, это уже перегиб! Ну и конечно это событие не прибавило у меня особой любви к моему уже давно сформировавшемуся мнению о нашем командире роты.
 
Осень третьего курса хорошо запомнилась несколькими яркими событиями. Нас сразу в сентябре привлекли на несколько дней для помощи в сборе урожая местному колхозу. Надо было собирать яблоки в Алмарасанском ущелье. Оно уже нам было знакомо по съёмкам кинофильма на первом курсе. Но тогда, когда мы здесь были в прошлый раз была зима, и все горы вокруг нас были покрыты белым снегом. А в этот раз всё было не так.

Как всегда утром после завтрака возле роты на тыльной дороге стояла колонна машин из БОУПа, и мы всей ротой выезжали в горы. После того как пересекали весь город и миновали последние микрорайоны, так как ущелье было на другой стороне города от нас, мы въезжали в само ущелье. Горы, покрытые яркой зелёной травой, тесно сжимали дорогу и она, петляя между ними, поднималась вверх. Воздух становился всё чище и свежее, а на склонах гор стали видны ровные посадки деревьев. Это и были знаменитые Алма-Атинские яблони сорта «апорт» с плодами размером с два кулака.
 
Позже я, заинтересовавшись этим названием, в энциклопедии прочитал, что это действительно самостоятельный самый ценный и крупный сорт яблок. И действительно он знаменит тем, что растёт только в горах Заилийского Алатау. Ведь и сам перевод с казахского названия города Алма-Ата – как «отец (или как вариант – дед, уважаемый старец) яблок». Нам и предстояло помогать знаменитому колхозу собирать этот небывалый в этом году урожай яблок. До этого момента я никогда в своей жизни не видел столько яблонь и яблок. Да и спрашивается где? В Сары-Озеке? Так там вообще деревья росли с трудом, а уж про яблони не могло быть и речи. Самое большое, что я видел – это на Украине несколько яблонек у бабушки в огороде. Правда Чимкент с его изобилием меня поразил, но там яблоки были с базара и где они росли, я почему-то не задавался вопросом.
 
Территория садов была огромной, и она была раскидана во всех местах вдоль ущелья на земляных склонах и ровных участках. А урожай яблок в эту осень действительно был небывалым. Все деревья были увешаны огромными красными с белыми прожилками и крапинками яблоками небывалой величины. Огромное количество яблок падало с деревьев, и лежали под ними, и это было действительно красивое само по себе незабываемое зрелище! Мы как всегда все дни дружно работали вместе с Тарасом и Сашкой, наполняя ящики и высыпая их в прицеп трактора. Просто не верилось в то, что такое количество яблок вообще можно съесть. Мне, да и многим из нас, когда мы это увидели сначала показалось, что я буду целый день есть эти яблоки.

Но всё оказалось гораздо проще. С большим трудом, в охотку осилив два-три огромных яблока, наступало полное насыщение, и ты уже просто механически выполнял свою работу – просто собирал их в мешки и ящики. Но всё равно мы ели их уже просто в запас и ещё привозили в училище полные карманы. Работники колхоза объяснили нам основную проблему их работы. Созревший урожай нужно собирать быстро и сразу отправлять на переработку, иначе яблоки не хранятся и они пропадут. Вот тогда-то я, работая среди этого изобилия и запомнил немного кисловато-сладкий вкус Алма-Атинского апорта. Работа сама по себе была не трудной, а свежий и чистый горный воздух с явно ощутимым ароматом яблок всё компенсировал. Это море яблок и их особенный запах окружали нас несколько дней. В моей памяти почему-то очень ярко так и остались те дни похожие на сказку.

По приезду из отпуска я сразу нашёл своих земляков на первом курсе и конечно главного из них – Генку Саулиса. Во время отпуска моя мама несколько раз созванивалась с его мамой, и они планировали приехать к нему в Алма-Ату в сентябре. Генка и несколько моих земляков благополучно пережили в моё отсутствие курс молодого бойца и присягу. Все они собрались в небольшой комнатке-чертёжной у Генки Саулиса плотно обступив меня и наперебой рассказывая все свои новости.

Я поздравил их и сказал, что если у них будут возникать текущие проблемы в жизни то, чтобы сразу обращались мне. И мне хорошо было видно по их виду, как в них с моими словами вливалась уверенность, и крепло чувство «землячества». Как я и предполагал раньше – «центр управления» всех чимкентских земляков как-то так тихо, незримо и незаметно переместился на меня! Курсант четвёртого курса – наш земляк махнул на это всё рукой по принципу – а делайте что хотите! – и жил своей жизнью выпускника. Поэтому мне пришлось сразу, начиная прямо с третьего курса быть старшим над всеми два года со всеми вытекающими отсюда последствиями.
 
Однажды в одно из тихих, спокойных и тёплых сентябрьских воскресений, когда наша жизнь текла медленно, после обеда меня в роте нашёл Генка Саулис. Оказывается к нему приехали его родители, и они очень хотят меня видеть. Ну что ты будешь тут делать! Отказываться было неудобно. Я прошёл с ним на первое КПП и познакомился с ними. Родители Генки мне сразу понравились: его мама была похожа на мою и теперь стало понятно, почему они стали так близки, а отец (позже я узнал, что это был отчим) всегда хорошо и совсем по взрослому относился к нам.

К сожалению я уже забыл как их зовут, но пока учился, помнил – это точно! Они передали мне привет и небольшую коробочку от моих родителей и раз были на машине, то сразу мне предложили, чтобы не стоять на КПП, отъехать вместе с ними куда-нибудь в тихое местечко, где можно было бы посидеть. Я сказал Сашке, что меня до отбоя не будет и весь вопрос был сразу решён. Мы сели в машину и поехали по дороге на наш Учебный центр. Сразу за ГРЭСом, не доезжая Дмитриевки, начинались тихие огромные пустые поля с небольшими оврагами – вот туда мы и свернули, отъехав подальше от дороги. И остановились, найдя уютную полянку, покрытую травой.

Отец достал из машины огромное одеяло, на котором мама быстро соорудила «достархан» и ещё что-то подстелить нам, чтобы не лежать на траве. Расположившись полулёжа вокруг стола мы приступили к празднику. По количеству продуктов, тарелок, вилок и ложек которых у них было заготовлено с запасом, и на что я сразу обратил внимание – я понял, значит, они заранее планировали, что и я поеду с ними. И ещё я отметил про себя – вся еда, которую они привезли с собой была сложена в кастрюльках и банках – совсем как у моей мамы, когда она прилетала ко мне на день рождения.
– Интересно, – в тот момент я поймал себя на этой мысли, – это моя мама их проинструктировала или все мамы на свете такие же «продуманные» как моя?

Видно было, что Генка очень рад приезду родителей с большой радостью набросился на домашнюю еду. Ну а мне уже (курсанту третьего курса!) не пристало быть таким голодным и нужно держаться солидно. Я хорошо помнил себя (всего-то каких-то пару лет назад!), когда ко мне на присягу приезжал отец. Тогда и я, тоже истосковавшись за два месяца по нормальной еде, хотел всего. Поэтому я скромно положил себе что-то в тарелку и старался больше поддерживать разговор. Конечно, они были мне благодарны за то, что я помогал Генке в абитуре поступить в училище. Но я отвечал, что в этом и большая заслуга Генки – ведь если бы у него самого не было того упорства и знаний, то я бы ничем не мог ему помочь. Мы уже весело вдвоём вспоминали все дни абитуры, работу в камере хранения, впечатления от курса молодого бойца и присяги.
 
Мама Генки, совсем как и моя мама близко к сердцу переживала все события, а отец, сам в своё время отслуживший в армии солдатом всё понимая, только говорил: «Всё нормально! Держись и учись сынок, раз уж поступил!». Ещё у них было много разных вопросов касающихся учёбы, отпусков, сессий и мне приходилось на них обстоятельно отвечать. Сразу после первых минут знакомства мне было легко и приятно сидеть и общаться с ними. Как всё-таки они напоминали мне моих родителей! Это было здорово! Мы тихим тёплым вечером уютно сидели вдалеке от всех людей совсем одни на полянке, и пили горячий ароматный чай, разливая его по чашкам из огромного термоса. Уже не жаркое солнце медленно клонилось к земле, медленно окрашиваясь в розовый цвет и увеличивая тени от деревьев.
 
С того времени и до самого моего окончания училища они всегда, когда приезжали в Алма-Ату к Генке передавали мне приветы от моих родителей. Это было приятно, ведь так получалось, что только они и мои родители связывали меня с Чимкентом. Несколько раз я был у них дома в гостях в Чимкентской квартире, когда мы с Генкой попадали вместе в отпуска они всегда были мне рады. И самое удивительное было то, что их дом стоял совсем недалеко от нас, и мы с отцом по воскресеньям много раз проходили мимо него совершенно не зная, что именно в нём и живут родители Генки. А с самим Генкой у меня ещё были удивительные встречи и после окончания училища, когда мы уже оба были офицерами. Но об этом позже.

В октябре начались каждодневные тренировки к параду на 7 ноября. Они уже шли у нас в привычном ритме. Ведь всё время пока я учился в училище, они были два раза в год – поэтому тренировки в апреле и октябре месяце это было для нас святое! Наша коробка по «законному праву» всегда шла последней! Конкурентов у нас в училище не было. Ясно, что это не пришло само собой. Ведь за этим стоял огромный труд всех курсантов и офицеров роты. И каждый раз нам в упорной борьбе приходилось доказывать своё превосходство перед другими. Здесь всё решал настрой и кураж – другие роты тоже не стояли на месте и стремились пройти как можно лучше. Но у нас получалось чуть-чуть лучше равнение в шеренгах, чуть-чуть лучше и чётче шаг и полковник Кишанин (зам. начальника училища) глядя на нас, одобрительно кивал головой и негромко говорил: «Ну, пойдёт!»

Этого скромного и простого «пойдёт» многие другие роты долго не могли от него добиться. И я, шагая по училищному плацу в первой шеренге на своём бессменном месте все четыре года – четвёртым от начала шеренги (справа Серёга Иванов, слева Лёха Долев) и осознавая свою персональную ответственность в этом общем деле, убедился в одном верном утверждении, которое раньше много раз слышал, но плохо понимал его смысл. Это выражение спортсменов – намного труднее всё время удерживаться на первом месте, чем стремиться к нему. В простом смысле это значит – гораздо легче стремиться и видеть перед собой цель – стать лучшим и гораздо труднее вновь и вновь каждый раз подтверждать,  что именно ты – лучший!

Так бы тот парад на третьем курсе и прошёл бы для нас обычно и ничем не примечательно. Но он очень хорошо запомнился мне одной подробностью. Как всегда мы на парад готовили только парадную форму: так обычно было принято раньше. Конечно, в Алма-Ате в ноябре уже начинались ночные заморозки – лужи подхватывались свежим ледком, октябрьская сырость переходила в утренние туманы, и появлялись изморозь и иней на газонах и опавших листьях. Но потом выходило солнце и это всё медленно исчезало, и стояла чистая холодная и ещё бесснежная осень. На построениях и во время езды на машинах мы уже были в шинелях, но на репетициях и на самом параде мы их оставляли в машинах и стояли только в парадках. Было прохладно, изо рта шёл парок, но в общем это было терпимо.
 
Так было и тот раз. Наш ротный как всегда очень придирчиво по несколько раз проверил нас, обращая внимание на погоны, курсовки, шевроны и аксельбанты – всё было готово и в полном порядке! Мы даже отходили генеральную репетицию, которую обычно проводили пятого ноября днём. И вот когда наступило шестое ноября – последний тихий вечер накануне завтрашнего парада – это в тот раз была суббота или воскресенье. Температура воздуха на улице была обычной, но может быть, немного холодней, чем обычно. Всё училище и я тоже после ужина были в нашем клубе и спокойно смотрели какой-то кинофильм.

Вдруг посреди кинофильма, что само по себе было очень неожиданно для нас (такого случая я за всё время обучения больше почему-то больше не могу припомнить!) – фильм остановили и включили свет. На сцену вышел дежурный по училищу и кратко по военному объявил:
 – Получен приказ! Парад, который состоится завтра – будет в шинелях! Все офицеры училища оповещены и сейчас прибудут в роты. Старшины рот! Всех курсантов в казармы – за ночь подготовить шинели, перешить погоны, шевроны, аксельбанты и к утру быть готовым!

Вот это действительно неожиданная новость! Да-а! О каком кинофильме дальше уже может идти речь! Тут уж не до него. Шагая в ночной темноте по аллеям училища в казарму, каждый из нас враз озадачился нарисовавшейся проблемой и сразу понимал, что сегодня ночью поспать уже будет проблематично. Ведь мы и так всегда на парад вставали на час раньше (в пять часов!), чтобы всё успеть: получить оружие, позавтракать, занять место в машинах и доехать до определённого места в городе, от которого ещё нужно было шагать до самой площади. Чтобы за час до начала уже стоять в готовности. А теперь за это время предстоит подготовить шинели, чтобы не выглядеть на фоне других курсантов уродом. Конечно, через время прибыли все наши офицеры – командир роты, л-нт Прохоров, л-нт Михайлов и тоже стали готовить свои шинели. Ну а мы, как всегда бывает в армии, привычно приступили к своим вполне понятным делам.
 
Опять наша рота ночью, как и всё училище, напоминала растревоженный пчелиный улей: везде был включён свет, все курсанты были заняты одним большим делом – шили, гладили, подрезали бахрому на шинелях, вешали аксельбанты. Мы с Сашкой и Тарасом, тоже забившись в уголок нашего класса и рассевшись за одним столом, дружно работали иголками. Где-то уже после двенадцати ночи нас построили и ротный начал проверку. И всё опять началось по знакомому уже нам кругу – очень дотошно проверялось всё: чистота и внешний вид шинелей, бахрома внизу, единое расстояние шинелей от земли, миллиметры в шевронах и курсовках, погоны и аксельбанты.

 Конечно, замечаний нашлось много, и дали время их устранять, причём даже тем, у кого их не было – ещё рано было ложиться спать! Логика нашего командира роты была по военному сурова и «железна»: раз у тебя самого нет замечаний – помогай устранять их своим товарищам! Ну что тут на это скажешь – ведь общее дело делаем! Все курсанты нашей роты опять с сонными глазами и внутренним раздражением от радости этого «грандиозного и ответственного мероприятия» начали устранять недостатки.
 
Вот именно в такие минуты и появляется радостное осознание того – как хорошо, что у тебя есть настоящие, верные друзья! Любая задача сразу (всем понятно) раскладывается на всех – и тут уже ты не можешь сказать своим друзьям: «Я не буду вам помогать. Устал!» Или ещё что-нибудь похожее в этом духе. Вот что значит такое простое понятие – войсковая дружба и взаимовыручка. Я уже не могу вспомнить точно, кто из нас кому помогал в ту безумную ночь. Но хорошо это запомнил – мы Сашкой и Тарасом дружно всё закончили задолго контрольного времени построения и как были в одежде тихо «отрубились» на своих кроватях не раздеваясь, пытаясь успеть хоть немного поспать в эту ночь. Потом опять уже глубокой ночью была вторая проверка и только после неё нам, у кого всё было готово, милостиво разрешили ложиться спать, хотя это уже было больше простой формальностью – ведь до подъёма оставалось не больше двух часов. Почему-то вот именно такие безумные ночи и остаются в памяти, когда вспоминаешь свою жизнь в училище.
 
А тот парад, который был на следующий день прошёл как обычно. Только погода в Алма-Ате в тот раз действительно была холодней, чем обычно. Ночью прошёл небольшой снег, который успели к утру убрать с дорог, но он остался на газонах и деревьях. И он придавал самому празднику какую-то особую торжественность. Конечно мы практически совсем не спавшие этой ночью (как наверно и другие участники парада) успели немного прикорнуть в машинах, пока нас везли на парад.

Поэтому на холодном и морозном воздухе осенней  погоды так рано и внезапно пришедшей в Алма-Ату мы стояли в строю и бодрились. Но после парада, когда всё закончилось, мы большой радостью приехали назад в училище и наконец-то освободились от этой «большой почётной обязанности» наша рота напоминала сонное царство. Все офицеры роты, тоже довольные тем, что всё прошло хорошо и, проведя ночь в казарме из-за этого накануне праздника – уехали домой. И мы очень довольные тем, что нас наконец-то оставили в покое уже не хотели никаких увольнений – в голове у всех была только одна мысль: «Лечь бы скорей и поспать, хотя бы пару часиков!» Поэтому мы все быстро и дружно, после сдачи оружия «попадали» в свои кровати и до самого ужина высыпались. Это было для всех нас самой большой наградой в этот праздничный день, и мы хорошо знали, что теперь до следующего праздника 9 мая – мы свободны!


          АЛМА-АТА. ТРЕТИЙ КУРС. ОСЕНЬ. НОВЫЕ ПРЕДМЕТЫ.
               АВТОПОДГОТОВКА. ОГНЕВАЯ ПОДГОТОВКА.

Радость от осознания того факта, что ты уже курсант третьего курса военного училища почему-то очень явно ощущалась мной в ту осень. Мы перевалили середину обучения и теперь выходили на «финишную прямую». Конечно, ещё до нашего выпуска ждать долгие два года, но появлялась твёрдая уверенность, что теперь и мы сможем этот путь пройти. На душе был праздник, который уже никто и ничего не могло испортить. Можно было смело сказать – это праздник, который всегда с тобой! Только потом, уже намного позже, где-то к зиме яркие впечатления от этого события как-то успокоились, улеглись, и мы привыкли к своему положению. Но вроде бы как-то незаметно для нас сам мир и всё окружающее нас пространство переменилось.

Нет! Понятно, что те же казармы, плац, кафедры, деревья и стадион никуда это не исчезло и не провалилось в тартарары. Они как стояли до этого момента, так и оставались стоять, но изменились мы! Наступило осознание того, что ты уже курсант старших курсов, и можно было так сказать, что положенный законом срок срочной службы – 2 года закончен. Даже если тебя сейчас и отчислять за что-нибудь уж совсем невообразимое, то сразу поедешь домой. Но вот что было странным – на третьем и четвёртом курсе сами отчисления из училища были очень редкими и только в порядке редчайшего события. И это как-то выглядело уже как-то совсем по-другому, нельзя сказать приятней, а в виде наказания что ли?

На тебя со всех сторон смотрят курсанты первых и вторых курсов, на которых ты смотришь свысока, с одной мыслю: «Зелёнка! Вы ещё проучитесь в училище с наше!» И поэтому уже самому нужно выглядеть солидно. Это касалось всего: ровно и красиво пришитого воротничка (для пущей красоты в него можно было вставить тонкую проволочку), чистой и выглаженной формы, неспешной походки, немного «наглого» способа носить офицерскую сумку – не по срезу ремня, как первокурсники, а намного ниже – так как носят планшеты военные летчики. Даже офицеры на это начинали смотреть как-то сквозь пальцы, делая замечания только тем, у кого она была уж очень низко.

А ещё по пилотке, лихо сдвинутой назад, свободному и не очень затянутому кожаному ремню и расстёгнутому крючку. По этим очень тонким характерным отличительным признакам в училище всегда можно было сразу и безошибочно опознать старшекурсника. Плюсом к этому на нём всегда была как-то очень ладно сидящая форма, с различными вставками в погонах – из пружины вынутой из фуражки или разрезанного вдоль зелёного футляра-тубуса от гранатомётного выстрела.

И вот именно тогда в начале третьего курса я заметил за собой одно очень поразившее меня совершенно новое наблюдение – наконец-то сама жизнь и обучение в военном училище стала мне нравиться и приносить радость! Как всё-таки хорошо, что я по совету отца поступил именно в АВОКУ! Видимо не зря я так мучился в абитуре, терпел и надеялся на лучшее! И как теперь хорошо, что я тогда не бросил всё это до присяги.

Ну и конечно ко всему этому прибавлялась внутренняя душевная радость от осознания того, что с всякими «несерьёзными» и не очень нужными на наш взгляд предметами вроде математики, сопромата, деталей машин и иностранным языком покончено. Теперь, когда ты подходишь к висящему у нас в роте расписанию занятий  и смотришь в него – просто душа поёт! Все предметы, начиная с третьего курса в нём «взрослые» и солидные: тактика, огневая, автоподготовка, вождение боевых машин, эксплуатация, ну и конечно, куда же её девать – кафедра марксизма-ленинизма с её философией, научным коммунизмом и психологией! И каждый предмет  требует отдельного упоминания и отдельной истории.

Началась долгожданная автомобильная подготовка. Я не ошибусь, если скажу, что этого предмета на третьем курсе с тайным нетерпением ждут все курсанты училища. Ещё бы – ведь перед сдачей летней сессии будет происходить сдача на настоящее водительское удостоверение. Правда мы все получали одну-единственную категорию – только «С», но в те времена не было такого жёсткого требования как сейчас и считалось, раз у тебя есть категория на грузовые машины, то можешь спокойно ездить и на своей личной легковой машине. Поэтому нам для начала хватало и только её одной. А наличие водительского удостоверения на право управления транспортным средством это уже было большим жизненным этапом.

Я уже упоминал о том, что в те времена не было возможности как сейчас – когда захочу так просто пойти и записаться в автошколу. Машин было мало, да и самих этих школ просто не было в таком количестве! Получение водительских прав было необычным праздником – ведь нужно было попасть в очень ограниченное количество счастливчиков в автокомбинате или ДОСААФе и учиться там почти полгода. И ещё всего две-три школы в городе готовили мальчиков в 9-10 классах вместо трудов. Или вот так как мы – легко и просто в военном училище!

Вождение БМП – боевых машин у нас было уже с первого курса. Но разве можно было сравнивать между собой вождение гусеничной машины по танкодрому, в пыли, по кругу и полевым дорогам, да ещё когда сидишь внутри боевой машины по-боевому и наблюдаешь всё вокруг только в триплекс. Конечно, нет! Это обычное дело – часть нашей боевой учёбы. А здесь ты сам водишь настоящую грузовую машину по дорогам и городу и ощущения совсем другие. И небольшой кусочек бумаги с твоей фотографией под названием «водительское удостоверение» – это первый серьёзный документ, получаемый в училище который, несомненно (так мечтал каждый из нас) пригодится нам в нашей дальнейшей жизни! В своём воображении и мечтах тех лет каждый из нас рисовал себя в машине: «Запорожце», «Москвиче» и как редкая удача – «Жигулях». О каких-то «Волгах» в то время было даже страшно думать – это было за пределами мышления, и так далеко никто тогда не улетал, даже в самых смелых своих мечтах.

Программа обучения была рассчитана на целый год, и отношение преподавателей на кафедре к этому было серьёзным. Лекции по правилам и устройству автомобилей, на которые мы сами ходили с большим желанием и удовольствием, ведь все понимали – это нам пригодится в нашей жизни, были интересными. На практических занятиях очень понятно и доходчиво объяснили устройство всех систем и агрегатов современных грузовых автомобилей – ЗИЛ, ГАЗ и КАМАЗ. Но самыми любимыми и интересными для нас, конечно, были практические занятия по вождению. Нас всех буквально через несколько первых занятий распределили по учебным машинам. К каждому прапорщику-инструктору, а их всего было в училище около десяти человек, попало по четыре-пять курсантов с взвода. Тут уж нас делили на группы больше по желанию и конечно все мы: Сашка, Тарас и я попали на одну машину.
 
Своего первого инструктора – прапорщика Юру Арбузярова я запомнил на всю жизнь и ещё много раз вспоминал добрым словом! И его, в смысле свою первую машину ГАЗ-53 с песочного цвета кабиной, на которой учился ездить, уважаю до сих пор! Эх, наш работяга ГАЗончик! Целый год мы были неразрывно связаны с ним. И до сих пор, когда мне на глаза попадается такой автомобиль – в моей голове сразу всплывает куча воспоминаний связанных с ним. Целый год на нём мы вместе с прапорщиком Арбузяровым «грызли» этот гранит науки.

 Мы дружно помогали ему готовить её на выход из автопарка и мыли, заправляли по возвращению с вождения. Даже потом, когда мы уже всё сдали, получили водительские удостоверения и перешли на четвёртый курс, когда встречали или видели его машину, то внимательно, ревниво и придирчиво вглядывались: «Ну, как он там? Всё ли нормально? Интересно, а какие там у него сейчас сопляки-третьекурсники проходят вождение?» Чего скрывать это были наши самые любимые дни занятий, когда ты видел в расписании на завтра чёрным по белому написано: автоподготовка – 6 часов! И душа каждого курсанта наполнялась радостью. Значит, завтра мы будем не сидеть где-то по кафедрам, как обычно, а целых полдня учиться водить автомобиль.

Практических занятий по вождению было много. С утра мы приходили в автопарк, каждые к своему прапорщику и помогали оформить автомобиль на выезд. Как эти прапорщики умудрялись так спокойно и серьёзно нас, и не одно поколение курсантов учить, сам не знаю. Как они могли находить верный и правильный тон в общении с нами? Ведь к третьему курсу у нас появлялось какое-то чувство внутреннего превосходства и лёгкого пренебрежения над ними. Это объяснялось в особой психологии армии. Вроде бы с одной стороны прапорщик и старше нас по воинскому званию.

Но с другой стороны – он как был, так и останется этим прапорщиком до конца своей службы, а мы через два года станем лейтенантами! И мы уже «отпахали» свои положенные законом два года в армии. Неважно, что они прошли в училище – ведь этот срок засчитывается в службу наряду с солдатским. Но вот тут был совершенно особый случай – ко всем инструкторам по вождению все курсанты училища  относились с уважением! Всегда, даже когда через много лет встречаешь выпускника любого года из нашего училища, в разговоре с ним есть один из неизменных вопросов, на который ты сам всегда помнишь ответ: «А кто у тебя был инструктор по вождению?» И радуешься, если услышишь знакомую фамилию. Потому что фамилия этого человека (несмотря на то, что он был всего лишь прапорщик!) на всю жизнь входила в твою память с благодарностью вместе с фамилиями офицеров – начальника училища, командира батальона, командиров рот и взводов.
 
Буквально через несколько минут все автомобили выезжали из автопарка училища. За рулём сидел один из курсантов нашей группы, а другие «комфортно» располагались в открытом кузове. Где только мы не побывали в Алма-Ате за эти дни вождений. Сначала, правда, мы много раз ездили по уже знакомому нам маршруту на Учебный центр. Но каждый день вождения  отличался друг от друга. Прапорщики видно тоже любили вносить каждый раз что-то новое и разнообразное в это дело.

То мы ехали по «старой дороге» – так все называли дорогу на Николаевку. Она была старой не в смысле – плохой, а просто когда построили Капчагайскую ГЭС и появилось водохранилище – она стала упираться в него. Для движения всего транспорта сделали новую и прямую дорогу прямо на плотину. И только по ней мы всегда ездили на Учебный центр. А николаевская дорога из-за этого была тихая, машины на ней были редкими, и она как нельзя лучше подходила нам для учебной езды.

На самом Учебном центре был небольшой оборудованный автодром с какими-то фигурами. Но сейчас я даже не могу вспомнить с какими. Конечно, по нему каждый из нас самостоятельно делал по несколько кругов для тренировки. Но всё-таки мы больше любили ездить по полевым дорогам Учебного центра и прилегающим окрестностям, одновременно учась водить и изучая окружающий нас мир. Затем, с приобретением опыта и навыков вождения мы стали выезжать и в город. Конечно, мы не ехали в центр и по центральным улицам города, а всё больше крутились в нашем районе – возле училища и ЖД вокзала Алма-Ата-1.

Но всё равно каждый раз мы, возвращаясь в училище, после вождения были «нагружены» новыми впечатлениями и узнавали для себя что-то новое, ещё неведомое и радостное. И каждый раз после вождения был большой общий обмен мнениями, кто где был сегодня и какие возникали впечатления от этой поездки. Не знаю, почему-то у меня никаких трудностей при обучении автоподготовки не возникало – всё как-то с первых занятий было ясно и понятно. Вполне логичный язык правил дорожного движения – понятен, а буквально после нескольких первых занятий по вождению на машине я привык к ней.

С этим вождением по городу у меня в голове остались несколько очень запоминающихся историй. Первая о том – как мы сбрасывались на ремонт. Здесь необходимо пояснить несколько моментов, которые с позиций сегодняшних дней будут не совсем понятны. Ведь в то далёкое время никакой обязательной страховки, как сейчас не было и в помине. Все ДТП разбирались по вполне понятной схеме – кто виноват тот и оплачивает весь ремонт тому, кто прав. Ну и понятно – соответственно свою машину восстанавливает за свой счёт. Вождение было сразу у всего нашего батальона: водили мы и первая рота – весь третий курс. И вот несколько раз так получалось, что при вождении по городу наши курсанты «въезжали» в другие машины. Это всегда было по-разному: когда немного, а пару раз за весь год и серьёзно. И для решения этих довольно досадных случаев среди всех курсантов в нашем училище было негласное правило.

Восстанавливать весь ущерб нужно было за свой счёт – раз сам виноват. Так это ещё было заведено до нас! Конечно, никто с курсанта в открытую не мог потребовать денег для покрытия ущерба – весь ущерб должно оплатить училище, а потом взыскать сумму с прапорщика-инструктора. Так положено по закону – он водитель-инструктор и должен был принимать все меры, для того чтобы избежать ДТП. Конечно же, мы свою военную машину делали очень быстро и практически незатратно: жесть и бамперы выравнивали, снова красили, фары и поворотники меняли – и это было ерундой, копейки.

Курсант, который попал в ДТП и его бригада обязательно помогали и работали в автопарке вместе с инструктором на восстановлении. А вот повреждённой «гражданской» машине нужно было отдавать деньги за ремонт. Все небольшие суммы, которые получались от нанесённого ущерба, обычно курсант отдавал сам владельцу «гражданской» машины или инструктору для решения проблемы. Но иногда сумма была очень даже значительной по тем временам.

Однажды наш батальон охватила необычная новость, из которой мы узнали, что какой-то курсант из первой роты каким-то образом «въехал» в зад автомобилю «Волга» и сумма ущерба была просто астрономической – больше 300 рублей! В те времена это было просто неподъёмной суммой для курсанта. Ведь примерно такую же зарплату получал мой отец за месяц! И вот когда была окончательно определена итоговая сумма нанесённого ущерба однажды вечером после ужина, когда ушли офицеры, к нам роту пришли несколько делегатов из нашей первой роты.

Здесь был сам курсант виновник ДТП и его ближайшие друзья. Они стали перед нашей ротой и обратились к нам с просьбой не быть равнодушными к этой беде, потому что материальное положение у этого курсанта дома было не очень. Его воспитывала только одна мать и такую сумму она просто не могла собрать! У них в роте все курсанты, хорошо всё понимая, оказывая ему помощь, сбрасывались по одному рублю. Мне очень хорошо запомнились слова самого курсанта:
 – Парни, – так он обратился к нам – прошу Вас, помогите, мне кто, чем может! Соберите хотя бы, как и наши в роте – по одному рублю! А кто не может – дайте хоть, сколько сможете, мне сейчас каждая копейка дорога! А остальную сумму я уж сам как-нибудь постараюсь достать.

Конечно, после этих слов у нас в роте не осталось равнодушных. Решено! Мы тоже не хуже других, сдадим этому бедолаге, попавшему в беду по рублю. Каждый понимал – ситуация в которую он попал, была очень трудная. Не вернуть деньги прапорщику, и даже неважно уже под каким предлогом – значит обречь себя на вечный позор до самого выпуска. С другой стороны, где взять сразу такую совершенно немыслимую сумму?

Ведь наша получка на третьем и четвёртом курсе была всего 15 рублей в месяц! А рубль – что? Каждый из нас хорошо понимал – на такое дело денег не жалко. Неизвестно ещё в какую ситуацию завтра ты сам можешь попасть! И хотя первая рота нашего батальона всегда жила от нас отдельно, своей жизнью, совсем не пересекаясь с нашей, и многих курсантов мы даже совсем не знали, но чувство солидарности было выше.

Они поднялись с нами в роту, и прямо на подоконнике окна напротив дневального в деревянном фойе была положена курсантская шапка. И в ней мгновенно был организован сбор денежных средств, без всякой бюрократии и списков. Каждый курсант нашей роты бросал туда рубль и выгребал всю мелочь из карманов. Буквально за несколько минут шапка была наполнена огромным количеством мелочи и рублей рыже-песочного цвета.

Курсанты первой роты стояли рядом и молчали. А когда шапка наполнилась практически до краёв курсант-виновник ДТП сдавленным голосом и, глотая слова, только смог произнести: «Спасибо, парни второй роты! Я даже не ожидал, что вы так ко мне отнесётесь!» Таким образом, вопрос с возвратом денег был решён – большая часть суммы была собрана курсантами, а остальное он добавил сам.

Этот случай вечером перед сном опять заставил меня долго размышлять на эту тему самому с собой. Вот ведь какая удивительная штука – наша жизнь! Совершенно не знаешь, что ждёт тебя завтра и куда может занести. Да, с одной стороны по закону прапорщик, конечно, сам виноват, должен был смотреть куда едешь – это его работа. Но с другой стороны всего не предусмотришь. Как там всё это было, никто особо не вникал. Факт оставался фактом – наша машина «въехала» в зад и однозначно виновата.

 Но если наши прапорщики-инструктора будут каждый месяц платить такие суммы (да даже и меньшие) за нас – это не дело! И правильно курсанты первой роты поступили, что сами ему помогли и пришли к нам. А вот интересно – смог ли я также, спрятав свою гордость куда-то подальше, выйти вот так перед курсантами первой роты? Не знаю. Было ли стыдно ему при этом? Наверное, да! На такой поступок нужно решиться только переступив через себя и видно ситуация у него была действительно совсем безвыходная, раз он так поступил. Сам вид курсанта с первой роты, полная шапка денег и его проникновенные, всем понятые слова ещё долго стояли у меня перед глазами.

Об этом я даже написал заметку Лёхе Долеву в ротную газету, в которой отметил, что все курсанты нашей роты проявили высокую комсомольскую и человеческую сознательность. А ещё я про себя подумал – нужно и мне самому после такой истории быть вдвойне внимательным, когда сам сидишь за рулём и как хорошо всё-таки, что у меня есть любящие меня родители. Не знаю – а как бы поступил я, если бы попал в аналогичную ситуацию?

Конечно, сначала постарался бы сам выкрутиться из этой ситуации – ведь у меня есть близкие друзья, на которых всегда можно было твёрдо рассчитывать: Сашка, Тарас, Вовка Кольной, Сашка Близнюк. У них всегда можно было перехватить небольшие суммы, а если бы не хватало, то и в роте у меня есть надёжные ребята: Олег Козлов, Рашид Кулмурзаев, Славка Одинаев, Сашка Аксёнов и многие другие, которые обязательно бы помогли мне выкрутиться. Ну и, конечно же, мои родители, правда, они перед этим сначала, наверное, поругали бы меня, но я так думаю всё бы поняли.

А вторая – очень весёлая и одновременно грустная. О том, как наш курсант с первого взвода Серёга Козедуб на учебной машине въехал в забор. Да не просто в каком-то переулке или где-нибудь незаметно в парке, а в забор лётной части на главной дороге в 300 метрах от нашего КПП. Серёга почему-то панически, до ужаса в глазах и дрожи в руках боялся машины. Когда он садился за руль своего ЗИЛ-130, вечно путал педали, лево с право и вообще доводил инструктора до предынфарктного состояния.

Это как-то всех нас удивляло – ведь каждый из нас рвался за руль, желая скорее постичь все секреты мастерства вождения. Так и повелось – когда мы уже вовсю куролесили на машинах по городу, Серёге инструктор нигде не доверял ездить, кроме автопарка и полигона. В чём там у него было дело, и какие причины, я уже сейчас не вспомню. Но весной, когда уже стало понятно, что сдавать экзамены Серёге всё равно придётся, инструктор получил «военный приказ»: с Козедубом – выехать в город!

И вот тут наш Серёга дал жару! Он еле-еле и осторожно на первой передаче смог выехать из автопарка училища по тихой, пустынной дороге на главную где немного разогнался, а когда проехал мимо нашего КПП – растерялся! Увидев встречный автомобиль, который его чем-то напугал, он перепутал педали тормоза и газа, при этом одновременно, безумно вращая рулём, пересёк линию деревьев, пешеходную дорожку и со всего маху врезался в забор! Да так, что инструктор даже не успел ничего сделать. Хорошо, что не в дерево и не в пешеходов! Да! История из-за этого получилась громкая. Мало того, что разбили машину, но ещё и снесли целый пролёт бетонного забора чужой воинской части. Конечно, всё там быстро восстановили, да и машина вскоре была на ходу. Но мы до самого окончания своего обучения, проходя мимо куска забора лётной части, всегда весело вспоминали эту историю. Ну и что? С кем не бывает! Главное – все живы!

Огневая подготовка на третьем курсе была уже осознанно интересной. Никого из курсантов преподавателям уже не надо было заставлять что-то учить. Как-то тихо и совсем незаметно для нас самих в наше подсознание за два прошедших года преподаватели «вдолбили» одну очень главную мысль – очень стыдно нам будет перед солдатами, если они что-то спросят в войсках, а мы не сможем ответить. Или ещё того хуже – будешь стрелять и неважно с чего хуже твоих солдат. Может быть, они и ничего тебе вслух не скажут, но про себя подумают – это точно! Да и нам самим это было интересно. Поэтому на огневую подготовку, хотя её и так в программе обучения нашего пехотного училища было много мы ещё и сами «налегали» основательно. Все занятия в училище по изучению материальной части образцов вооружения принятых на вооружение в армии шли вместе с другими, не менее важными и нужными по их бесконечной выверке, приведению к нормальному бою и обучению этому солдат.
 
От обилия разнообразных трубок холодной пристрелки ко всем видам вооружения, построения контрольно-выверочных мишеней и от огромного набора разных приборов из командирских ящиков (КЯ-73) – рябило в глазах. А ещё огромное количество оптики: разнообразных биноклей, прицелов и приборов разведчиков. И везде глядя в них по специальным штрихам необходимо было учиться вычислять расстояние до целей и поправок с помощью формулы «тысячной». Всё это потом отрабатывалось и в Учебном центре, но это было не всё чем мы занимались. Бесконечная череда стрельб из всех видов стрелкового оружия и боевых машин накладывалась друг на друга и сейчас очень трудно вычленить что-то особенное из этой общей массы этих воспоминаний. Стрельбы были со всех видов оружия просто с земли, с боевых машин и разных положений из в десантного отделения, днём и ночью, с помощью насадок или НСПУ (ночного прибора).

В памяти остались только отдельные яркие и поражающие чем-то новым эпизоды. Хорошо помню, как мы бросали на зачёт огромную противотанковую гранату. Выучив в классе её устройство и назначение, даже потренировавшись в училище на специальном окопе возле тира имитационной болванкой мы приехали в Учебный центр. Оказывается, и это было для меня большим открытием – никакой ручной наступательной гранатой современный танк нельзя уничтожить! Это только в кино про вторую мировую войну показывают, как разные герои связкой гранат подрывают гусеницы у танка.

Кто теперь знает, может быть, так и было в то время? Но сейчас развитие новых технологий в науке и технике шагнуло далеко вперёд – толщина лобовой брони у современного танка 15-20 см и она имеет такой большой угол наклона, что не всегда её можно пробить снарядом. А траки на современных танках изготовляют из такой высококачественной стали, что ему ручные гранаты – как семечки щёлкать! И поэтому для борьбы с ними была придумана новая противотанковая кумулятивная граната. Она весила уже довольно много, больше килограмма и имела в ручке маленький направляющий парашют, раскрывающийся после броска. Это было так сделано специально, чтобы она попадала в танк только верхней частью гранаты. В том-то и состоял её эффект – именно в создании направленной кумулятивной струи, а не в том, чтобы абы как лишь бы попасть.

Всё в этой гранате было хорошо – и толщина пробиваемой брони и совершенно новая технология изготовления, но был в ней один существенный недостаток – она получилась настолько тяжёлой, что бросать её куда-то далеко было просто не возможно. Даже мы физически крепкие парни, не могли при всём своём желании метнуть её дальше десяти метров. А выполняемое нами упражнение было очень простым – танк «проезжал» на расстоянии буквально нескольких метров от окопа, в котором мы, спрятавшись, ждали его появления.

И главным здесь было добросить и попасть гранатой в верхнюю часть танка. Ведь в реальном бою попадание ему гранатой в каток, гусеницу или в боковую полку ничего не даст. Граната ведь не достигнет свой цели – кумулятивной струёй пробить броню! Выполняя упражнение, мы кидали имитационные гранаты, ведь настоящего танка не было и мы бросали по фанерному и они тихо и совсем не страшно «бахали» изображая подрыв. От всего этого веяло ребячеством, чем-то несерьёзным, ненастоящим и совсем не страшным.

Надо честно признаться, что всё же один настоящий танк у нас на Учебном центре был. Это знаменитый и легендарный Т-34! Он стоял в поле как раз напротив вышки для стрельбы из БМП. Откуда он взялся и зачем стоит, мы не интересовались – он там уже стоял, когда мы поступили. По-видимому, он изображал из себя мишень, когда не работали (или ещё не было?) подъёмников мишеней на этом направлении. Правда, он представлял собой жалкое зрелище. Нам всем во время нашего обучения сразу объявили с первого дня и строго-настрого запретили по нему стрелять. Потому что он уже может не выдержать. Это нас ещё больше заинтриговало и заинтересовало – почему, ведь это же танк? Ведь кумулятивная струя в пушке БМП такая совсем маленькая?

Этот вопрос всё никак не давал мне и моим друзьям покоя. И мы однажды ещё на первом курсе, когда находились на Учебном центре, всё-таки решили узнать, о чём же нам говорят? Выбрав вечером несколько минут свободного времени мы тайком быстро сходили к нему, чтобы самим посмотреть на него внимательно и найти ответ на давно интересующий нас вопрос. Действительно издалека такой внушительный и самый лучший легендарный танк второй мировой войны – вблизи напоминал огромный дуршлаг.

Это был пустой каркас настоящего танка, без двигателя и оборудования, но полностью испещрённый мелкими дырками, в которые с трудом пролезал мизинец человека. Эти дырки так густо покрывали его, что это давало нам уникальную возможность хорошо оценить действие кумулятивных струй от наших снарядов БМП. Мы с огромным интересом разглядывали их, везде, где можно пытались просовывать свои пальцы, и наглядно поражаясь их эффективности. Удивительно, но на нём действительно не было «живого места» куда бы не попадали снаряды! Пробиты и по несколько раз были все катки, гусеницы и что самое поразительное – ствол пушки! Даже в нём было несколько сквозных дырок!
 
Вот это да! Мы с тайным восхищением мотострелков в душе гордо смотрели на это жалкое зрелище перед нами, и в голове возникала одна мысль: «Вот вам наш ответ, товарищи танкисты – рано вам ещё махать на нас руками и говорить презрительно в нашу сторону: «Пехота!» Мы тоже умеем огрызаться и если что ещё покажем на что способны. И нам в тот момент совсем было не важно, что современные танки совсем не похожи на Т-34! Ведь это ясно, что в современных танках состав брони, её толщина, наклон броневых листов, наличие противокумулятивной защиты претерпело много изменений. Но всё же! Факт налицо – если хорошо и в нужное место попасть, то и навороченному танку от одного нашего снаряда придёт конец! И нет для нас в мире более реального доказательства этого, чем то, какое мы сейчас сами видим и той картины, которая открывается перед нами.
 
Хотя я позже в своей жизни всё-таки встретил одного уникального человека, совсем далёкого от танкостроения, который на полном серьёзе так думает, и даже пытался убедить меня в том, что между танками Т-34 и Т-72У, оснащённого лазерным дальномером, баллистическим вычислителем и «компьютерными мозгами» практически совсем нет никакой разницы! Вступив с ним в спор, я абсолютно безуспешно несколько минут пытался ему возражать.

Налегая на калибр ствола пушки, механизм заряжания, электронную систему прицеливания, противоатомную защиту, скорость, автоматическую коробку передач и ещё много разных вещей, чего и в помине не было на Т-34! Основной его довод, что на них один двигатель – это было правдой. Но сравнивать тот двигатель времён второй мировой войны, в который за эти годы было внесено более сотни конструкторских изменений – он стал многотопливным, появился турбонаддув, и его мощность после этого возросла вдвое – некорректно. Это скорее наоборот является доказательством того, что этот двигатель очень надёжный и проверен годами.

Но оставим эту тему спора ему с его дилетантским взглядом на эти вещи. И опять вечером после этого похода я долго не мог заснуть, всё размышлял, глядя в потолок ночной казармы, и мучился над вечным вопросом, который был у меня всю жизнь: «Так кто же всё-таки окажется сильнее в реальном бою – современный танк или солдат-пехотинец?» Ведь такой огромный и грозный танк, оснащённый разными приборами, пушкой и пулемётами – воплощение лучших достижений человеческого ума и стоящий огромных денег может быть уничтожен простой противотанковой гранатой, которую способен бросить смелый солдат-пехотинец или совсем небольшим выстрелом из РПГ или БМП? И опять я приходил к выводу – это всё будет зависеть от конкретной ситуации. Если солдат обучен, грамотен, умеет правильно применять оружие, смел и находчив, то мы ещё посмотрим, товарищи танкисты, кто кого!
 
По закону парных случаев в своей жизни уже на четвёртом курсе перед выпуском я вместе со своими друзьями Сашкой и Тарасом совершили ещё одну, последнюю экскурсию к этому танку. К этому времени его уже основательно разбили выстрелами из БМП наши курсанты: сорванная из погона башня сползла на землю с корпуса и, перевернувшись, лежала рядом. Вся земля рядом с ним была усеяна рваными кусками железа, отдельные траки и катки с остатками торсионов валялись вокруг, дополняя жалкую картину. И в самом корпусе добавилось дырок, и он уже вообще не имел ровных участков, которые ещё сохранялись в прошлый раз. И по всему было видно, что он уже действительно долго не протянет. Вот вам и танк с его бронёй! Пехота надёжно разбивала его по маленьким кускам!

Интересными и поражающими новизной наше воображение были стрельбы из 12,7 крупнокалиберного пулемёта НСВ «Утёс», автоматического гранатомёта, переносного безоткатного орудия и ручных огнемётов. Все такие стрельбы были необычными, расширяющими наш кругозор по возможному усилению мотострелковых подразделений расчётами с разными видами вооружений. Конечно, мы изучали всё очень досконально: предназначение и нахождение по штатной организации. А кроме этого ещё полностью их устройство до последнего винтика, сборку-разборку, взаимодействие частей и механизмов, принцип работы. И способы их применения в наступательном и оборонительном бою.

После проведения стрельб нам стало понятно – крупнокалиберный пулемёт это мощная штука! Стрельба из него практически не отличалась от обычного пулемёта, но в оптический прицел, который шёл с ним в комплекте, все цели были видны как на ладони. И, конечно же, его огневая мощь была намного выше хорошо знакомого нам ПК – бронебойными пулями поражались легкобронированные цели, пробивалась кирпичная кладка и земляные насыпи! А уж про живую силу и говорить было нечего! Да, не хотелось бы попадать под его огонь!

АГС-17 поражал своими возможностями. Как хорошо, что кто-то додумался до этого – дать пехоте небольшую гаубицу, которая могла достать противника на расстоянии километра. И хотя гранаты его были только осколочные – они давали огромное количество мелких, размером чуть больше крупной иголки поражающих элементов. Этого вполне хватало, чтобы поражать солдат противника. Лёгкий, мобильный, простой в конструкции и способный посылать гранаты навесной траекторией, это была просто незаменимая штука в бою. Правда перед стрельбой сначала нужно было приспособиться его заряжать: после того как уложишь ленту в приёмник и закроешь крышку, необходимо было сильно и резко дёрнуть за специальный шнур. Чуть не так дёрнешь или не дотянешь шнур, всё – перекос и утыкание гранаты.

Безоткатное орудие было просто до безобразия: обычная труба-ствол на ножках, ручной спуск и оптический прицел. И сама стрельба из него приносила скорее удовольствие, чем создавала проблем. Всего-то и нужно было навести оптический прицел на цель и дёрнуть ручной спуск. Гранаты к нему были похожи на выстрелы из БМП только с другим вышибным зарядом. Но эта простота была обманчива – с него можно было начинать поражать танки на расстоянии больше километра, когда гранатомётчикам ещё нужно было ждать, пока танки подойдут ближе. А мы хорошо помнили наш дырявый танк Т-34, стоящий в поле – эти небольшие на вид выстрелы могли хорошо пробивать броню!

Начиная с третьего курса, у нас начались стрельбы с вооружения БТР-60ПБ. Почему-то всегда эти занятия в нашей роте проводил подполковник Тейкин. Это был добрейшей души человек. Его трудно было чем-то вывести из себя, и к нам он всегда относился как-то уж совсем по-отечески, как к малым и непослушным детям. Может быть, от этого, намекая на его связь с пулемётом,  его все почему-то между собой называли «подполковник КПВТейкин». Ведь на БТР-60ПБ был установлен довольно устаревший и немного капризный крупнокалиберный 14,5мм пулемёт – КПВТ. И самым трудным при стрельбе из него было – правильно зарядить! Тут приходилось учитывать множество факторов: правильно и ровно уложить ленту в приёмник, при этом хорошо оглядев её – все патроны в ней должны быть очень ровно заряжены, малейший миллиметр отклонения и будет утыкание, затем дёрнуть одним ловким и резким рывком за ручку на тросике.

Если рывок получиться слабым и не полным, а это было очень трудно сделать сидя в кресле наводчика, то после этого очень долго приходилось в тесноте башни, действуя практически на ощупь устранять задержку и извлекать застрявший патрон из пулемёта. При этом выслушивать критику преподавателя и своих товарищей. Но со временем мы и к этому приспособились – ведь стрельба всегда выполнялась двумя курсантами – один стрелял, другой был командиром. Так вот тот курсант, который был командиром сначала сидя сзади за наводчиком – дёргал ручку заряжания пулемёта и только потом занимал своё место впереди.

Сама стрельба из пулемётов БТРа после БМП поражала своей простотой. В нём не было никакой электроники – здесь все наводки делались вручную. Вращая одной рукой рукоятку, башня двигалась по горизонтали, одновременно с этим можно было крутить другую рукоятку – поднимался и опускался пулемёт. В прицеле была только одна центральная метка с рисками метража, которую при стрельбе необходимо было накладывать на цель. Это всё всегда наводило меня на интересную мысль: «А может быть всё гениальное – так просто?» Кто ещё знает, что будет лучше в реальном бою? Но здравый рассудок в этих рассуждениях всё-таки брал верх – если бой будет быстрый, на высоких скоростях, с резко меняющейся тактической обстановкой то конечно пусть расчеты берёт на себя электроника – она это сделает быстрее и точнее.

А за человеком только останется главное – сделать или нет выстрел на поражение. Но к чести вооружения БТРа-60ПБ надо признать, что те солдаты-наводчики, которые его осваивали в Чечне, очень лихо с этим справлялись. И я как заместитель командира полка по вооружению практически не имел с этим проблем. Все пулемёты на БТРах и БРДМах всегда стреляли хорошо и были исправны, чего нельзя было сказать о двигателях этих машин.

А самым запоминающимся из всей огневой подготовки  на третьем курсе мне стал случай, который произошёл у меня с Сашкой Миролюбовым. Это вообще было что-то из области фантастики и мифического, чего больше никогда в моей жизни не было. Всё дело было так. Мы стреляли днём обычное и рядовое упражнение – «восьмёрку» с автомата из бойниц десанта БМП. Это упражнение нам уже было хорошо знакомо: боевая машина ходит по колее в виде восьмёрки, подставляя для стрельбы по очереди то правый борт, то левый. А в десанте боевой машины сидят по одному стрелку и ведут огонь по целям. Для контроля за ними старшим (командиром машины) в десанте БМП едет третий курсант, который наблюдает за всем сверху через открытые верхние люки и даёт команду на открытие огня. До этой стрельбы мы уже так много раз стреляли и из БМП, и из БТРа. И днём и ночью, и с автомата, и РПК, и ПК – и подготовительные и зачётные стрельбы и для нас в этом не было ничего необычного.
 
Раз в такой стрельбе участвовало трое курсантов – можно (я надеюсь!) сразу догадаться, что и мы «поехали» втроём: Сашка, Тарас и я. Стреляли Сашка и Тарас, а я был командиром и сверху хорошо видел их действия. Дело в том, что обзор из десанта БМП через бойницы был очень узким и маленьким, и хотя солдат-механик всегда старался «хорошо подставить борт» цели было очень плохо видно. А самих целей всего было две – стреляли по группе пехоты (пять ростовых фигур) и пулемёту. Если ещё ростовые фигуры ещё можно было как-то заметить, причём на пятёрку нужно было обязательно «завалить» не меньше трёх плюс пулемёт.

А вот пулемёт, покрашенный под цвет местности увидеть было очень трудно – многие из нас (теперь-то чего скрывать!) не видя его, просто расстреливали магазин в видимом секторе, рассеивая очереди по горизонту на удачу во все, что хоть как-то его напоминало. Так получилось и в тот раз: сейчас я уже не помню, как отстрелял Тарас, а вот Сашкой произошла такая же история. Он удачно отстрелял по ростовым фигурам, а когда поднялся пулемёт, он его не видел. Я, конечно, весь сам в нетерпении и азарте сразу закричал ему:
 – Сашка! Пулемёт встал! Открывай огонь!

Он сделал несколько коротких очередей в никуда, и мне сверху хорошо было видно, что они пролетели очень далеко от стоящего в поле одинокого пулемёта. Что ты будешь тут делать? Я закричал ему вновь, давая целеуказание по попаданию пуль:
 – Бери левее! – и он тут же сделал короткую очередь, сдвинув её по горизонту. Я ещё несколько раз подкорректировал его стрельбу, чувствуя по количеству выстрелов, что патроны уже практически на исходе, а он всё-таки до сих пор так не видел его.

 Но с каждой очередью он всё ближе и ближе подбирался к пулемёту. И я, хорошо своим умом понимая, что патроны заканчиваются, и самое главное – выходит контрольное время пулемета, что он стоит последние секунды – и сейчас он ляжет, как-то это внутренне почувствовав и, видя сверху, что наконец-то ствол его автомата как мне показалось, как раз направлен на мишень, закричал:
 – Марыч! Давай длинную!

Он, скорее выполняя мою команду чем, что-то видя в поле, нажал на курок автомата. Автомат совсем коротко вздрогнул в его руках после единственного выстрела, а это оказался последний патрон в магазине и сухо щёлкнул. Всё! Патроны кончились! Этот неприятный момент хорошо знаком всем, кто стрелял из автомата – ты сам ещё в азарте стрельбы, но этот тихий щелчок, как гром среди ясного дня, враз прекращает все твои мечты и у тебя в душе что-то обрывается.

 Но в этот момент я, одновременно видя и фиксируя своими глазами Сашку, его автомат, щелчок выстрела и мишень – с радостью увидел, что прямо за ней – именно там где и было нужно, возник небольшой фонтанчик пыли, и мишень как-то совсем нехотя и медленно стала падать! Я, сглотнув слюну от радости, ещё не сам не веря в это, прокричал ему в десант:
 – Сашка! Ты кажется всё-таки «завалил» его последним патроном!

По курсу стрельб из стрелкового оружия допускался такой вариант – последний выстрел мог быть одиночным! Сашка в тот раз получил за стрельбу пятёрку и честно признался мне, что он совсем ничего не видел, а только выполнял мои целеуказания. При этом как он как-то путано объяснил, что всё происходящее с ним ему было очень понятно, и он всё понимал, всё чувствовал, так как будто видел это моими глазами.

Вот чудо! Неужели у него (или меня, а может быть у нас обоих!) есть что-то такое, никому не понятное?  Телепатия, третий глаз, подсознание, аура или ещё что-то? Удивительно, что и я во время его стрельбы как-то хорошо чувствовал малейшие сдвиги буквально на миллиметры автомата, да так, как будто это я сам передвигал его своими руками. Сашка делал это точно так же, как это сделал бы я, если бы был на его месте! А может быть, мы с ним просто вот так хорошо понимаем друг друга по интонации, малейшему оттенку голоса и даже по внутреннему состоянию?

Вечером я долго думал над этим вопросом лёжа в кровати. Ведь кому расскажи – никогда не поверит или просто скажет, что это обычное совпадение. Нет! Здесь не может идти речь о простом совпадении. Здесь что-то гораздо глубже и оно не лежит на поверхности. И это мы с ним хорошо безо всяких лишних слов оба понимали. Для нас двоих, с этой минуты больше уже были не нужны какие-то другие доказательства. Мы с Сашкой решили никому об этом не рассказывать, чтобы не подвергать себя глупым насмешкам.

Но каждый из нас для себя сделал из этой стрельбы однозначный вывод – значит, есть у нас с ним какая-то необъяснимая внутренняя связь, что-то такое неуловимо похожее и хорошо понятное только нам. То о чём мы раньше как-то смутно догадывались теперь было вполне доказанным – между нами появилась какая-то невидимая связь, понимание, шестое чувство или «правило близнецов» – и это вполне доказанный факт, когда один из них, даже на огромном расстоянии чувствует другого? Почему-то мы с ним никогда больше не возвращались к этой истории, чтобы не ворошить прошлое, но я хорошо запомнил её и то возникшее тогда чувство на всю жизнь. И хочется мне так думать, что и Сашка всегда помнил её.
 

    АЛМА-АТА. ТРЕТИЙ КУРС. ОСЕНЬ. КАФЕДРА МАРКСИЗМА-
          ЛЕНИНИЗМА. ПЕРВЫЕ ТАКТИЧЕСИЕ УЧЕНИЯ.

Рассказывая об училище, конечно нельзя не упомянуть о кафедре марксизма-ленинизма. Сколько учебного времени на старших курсах было «угроблено» на ней! Но если честно – то нельзя сказать, что всё оно пропало даром или зря! Эта кафедра ставила и решала острые политические вопросы в наше реальное время. Именно на ней я, взрослея, открыл для себя многие факты, на которые я раньше не обращал внимания или даже не догадывался, которые перевернули и сформировали моё мировоззрение. Это была не совсем обычная кафедра в училище. Несмотря на то, что все преподаватели на ней были офицеры в высоких званиях, на ней не было такого «жёсткого устава» как на кафедрах огневой или тактике.

 Все офицеры были политработники, окончившие политическую академию и поэтому имеющие богатый опыт и свой взгляд на многие училищные проблемы. Предметы, которые мы изучали на ней были: военная психология, философия, марксизм-ленинизм и научный коммунизм. Схема обучения всех предметов была очень схожей: сначала несколько лекций для всей нашей роты, а потом – трудные и нудные семинары повзводно, которые длились по шесть часов.
 
Самым любимым из всех был предмет военная психология, его преподавал подполковник Тен – оказалось, он вместе с моим отцом учился в военно-политической академии и хорошо его знал. Он сам об этом как-то меня спросил и когда узнал – то попросил меня обязательно передать ему привет от него. Когда же я при очередной встрече сообщил об этом своему отцу, он тоже этому обрадовался. И сказал, что он нормальный офицер. А мнение моего отца о разных людях было для меня всегда авторитетным. Тем более о тех офицерах, которых он сам хорошо знал. Сам по себе предмет был не трудным. Нужно было просто внимательно слушать преподавателя и делать небольшие пометки в тетради.
 
Но впервые в своей жизни на лекциях подполковника Тена я увидел, как так можно виртуозно читать лекцию целых два часа и чтобы было интересно! Все его слушали с огромным интересом: все его лекции всегда были наполнены какими-то конкретными, очень близкими нам примерами, случаями и событиями из военной жизни. Много раз после лекции ловил себя на такой мысли – два часа я не отрываясь, прослушал лекцию, а в свою тетрадь с конспектами почти ничего не записал. И не потому что не хотел, а потому что слушал не отрываясь. Как это ему удавалось – не понимаю! А ещё этот предмет нам нравился больше всех, потому что по нему, в отличие от других не надо было писать огромных конспектов-первоисточников. Мы, конечно, конспектировали немного коротеньких статеек по разным темам, всего не более десятка и всё – остальное из толстого учебника!
 
Вместе с этим довольно интересном предметом – психологии на этой кафедре основательно изучались ещё несколько, совершенно противоположных ему: философия, история КПСС и марксизм-ленинизм! Вот уж действительно это были лженауки и кормушки для дармоедов! В голове от их изучения почти ничего не осталось, кроме того, что мы (в смысле страна) идём самой верной дорогой в мире, уже построили социализм и ещё буквально вот-вот и чуть-чуть поднапряжемся и построим коммунизм!

 И каждый очередной съезд КПСС уверенно это подтверждал и становился очередной вехой на этом пути. Вот здесь у меня от обилия разной информации, что говорится «голова шла кругом» и возникали огромные сомнения в тех словах, которые говорили нам преподаватели. Дело в том, что мой отец как человек неглупый и сам грамотный политработник в высокой должности очень часто в спорах со мной на политические темы, когда я учился на старших курсах в училище, своими убедительными доводами быстро укладывал меня на две лопатки. Да! Он был «человек существующей тогда системы», хорошо видел её недостатки и намного лучше меня разбирался во многих проблемах.

Здесь обязательно необходимо сделать отступление – не надо забывать, что я учился в «эпоху позднего Брежнева». Может быть, он раньше и был неплохой мужик, ведь многие люди с ностальгией вспоминают те времена, но к этому времени он уже полностью превратился в дряхлого, обвешенного значками как малый ребёнок, плохо говорящего и с трудом соображающего старика. Эту тему всегда старательно обходили все средства массовой информации, но в народе это вызывало массу весёлых анекдотов.

Именно в это время вышли сопровождаемые позорной шумихой его «бесценные мемуары»: «Целина», «Возрождение» и «Малая земля», написанные на самом деле группой ловких журналистов, которые нам пришлось изучать и старательно конспектировать. Слава богу ещё, что это были тоненькие брошюрки всего в несколько страниц. А портреты Брежнева окружали нас везде в училище – с них на нас смотрел ещё бравый с мохнатыми бровями и подтянутый маршал СССР, имеющий несколько высших наград государства (правда нам не объясняли за что полученных?!) и огромной колодкой планок от медалей.
 
По обилию звёзд Героя СССР и одной Героя Социалистического Труда, которые висели у него на кителе, нам тогда так казалось, что это действительно должен быть героический человек – ведь столько же было за всю историю только у знаменитого полководца второй мировой войны Г.К.Жукова! Но о таланте, подвигах и исторической роли Жукова в войне мы очень хорошо знали (хоть это дело и замалчивали) из кинофильмов и истории, а вот чем же прославился наш «генеральный секретарь» почему-то всегда было тайной. Об этом молчала вся наша пресса, и узнать где-то было просто не возможно. Я знал, что есть у нас в стране трижды герои СССР – их было всего трое за всю историю: легендарный и лихой кавалерист Буденный и прославленные лётчики – Покрышкин и Кожедуб, каждый из которых «завалил» огромную кучу немецких самолётов!
 
Даже у такого героического маршала И.С.Конева, чьим именем названо наше училище и нам про него много рассказывали, было всего две звезды Героя. А тут – столько! Так что же такое он сделал? А так как я всегда в своей жизни любил ясность – это всё как-то наводило меня на интересные размышления и вопросы. Как же так? У нас в стране всего два человека такие герои, но об одном всё как бы ясно, а вот о другом – полная тишина? Да ладно это было бы ещё хоть как-то понятно, если бы он был профессиональным военным: летчиком, космонавтом, подводником или на худой случай разведчиком!

Многих из них награждали секретными приказами за подвиги, о которых нельзя рассказывать. А он всю жизнь был обычный партийный работник, а когда был военным, то работал в политическом управлении. Вот было бы интересно узнать, что за такие подвиги можно совершать, возглавляя политуправление? Всё-таки в душу у меня закрадывалось некоторое сомнение – ведь не могли же в нашей стране ему случайно или по ошибке несколько раз присвоить такое звание?
 
Спросить такое мне в то время, чтобы не вызвать лишних подозрений было не у кого, кроме как у моего отца и я поделился с ним своими подозрениями. А он очень быстро и убедительно на конкретных примерах всё доказал и «открыл мне глаза» на всё. Да! Оказывается, и это не секрет – наш генеральный секретарь за свою жизнь ничего особенно героического не совершал. Да, воевал, но воевали тогда все – не хуже и не лучше других. А то, что он многократный герой – он просто продолжил начатую традицию Н.С. Хрущёва награждать себя, а в последние годы у него обнаружилось славное полководческое прошлое и он вообще «свихнулся на этой теме».

 Дело дошло до того, что ему задним числом вручат уникальный орден «Победы», потом наградную шашку, присвоят звание маршала, хотя он никогда в жизни не командовал не то что дивизией, а даже полком, повесят звёзды Героя СССР просто так не за что, к своим юбилеям. А всем объявили, что его жизнь вообще просто один сплошной не прекращающийся подвиг! При этом маршалу Жукову в его книгу воспоминаний будут насильно вписывать страницы о подвигах Брежнева на Малой Земле. И это хорошо видно всем: он стал просто посмешищем в глазах умных людей и в своей стране и за рубежом!

Ему уже давно пора на покой, своим видом он только позорит нашу страну и все главы солидных стран уже не хотят встречаться с ним – старым маразматиком, а в гости к нам приезжают одни только папуасы из Африки, чтобы попросить денег. Действительно какой-то кошмар! Что же это такое твориться? Оказывается, во главе нашего государства, в котором я вырос и так этим гордился всю свою жизнь, стоит совсем пустой и ничем не выдающийся человек, выдающий себя за великого героя и полководца?
 
В голове у меня от этой информации всё перемешалось, и с юношеской горячностью я спросил его: «Отец! Так нам надо же что-то срочно делать? Раз это все видят и знают, то почему же молчат?» Но что он трезво и рассудительно остудил меня ответив: «А тебе ничего делать и не надо! Твоя задача – учиться! Знаешь и знаешь, молчи, не болтай ни с кем лишнего, просто живи дальше своей жизнью! Когда надо будет – сами разберутся с этим делом и без нас». Действительно, на это мне возразить ему было нечего – отец как всегда по-житейски оказался прав!

 И я, всегда помня и выполняя наказ моего отца, продолжал просто жить и учиться дальше. Но на все события, происходящие у нас в стране, стал смотреть как-то совсем по-другому, слушая официальные сообщения о «новых и выдающихся исторических встречах» – всегда помнил мнение своего отца об этом. Это было странно и удивительно, но вот такая раздельная и абсолютно диаметральная правда разных сторон жизни не мешала мне жить и учиться в училище! Когда нужно было на занятиях, я говорил то, что хотели услышать от меня преподаватели, а вот моё личное мнение никого не интересовало, и я его не озвучивал. Только оставаясь наедине со своими мыслями или в разговорах с отцом я мог давать «волю переполняющим меня чувствам».

Не могу удержаться здесь от того, чтобы не привести здесь строки В.В. Карпова из книги «Генералиссимус» о личной скромности И.В. Сталина. Просто тот человек, который хорошо знает историю и умеет делать выводы из прочитанного обратит внимание на такой интересный факт. Николай второй и Пётр первый всю жизнь проходили в полковничьих погонах, Сталин, не имея никакого военного звания вообще, любил носить полувоенный френч. Даже Гитлер (которого в нашем кино и литературе представляют круглым дурачком) тоже всю войну носил одну единственную награду – крест, полученный на первой мировой войне за личную храбрость в звании ефрейтора! Хотя и могли себя увешать, как говориться «с ног до головы». А вот эти люди были намного умнее нашего генсека! И этот факт, наоборот вызывает к ним уважение, характеризует только с положительной стороны и говорит о личной скромности.
 
Книга основана на реальных исторических событиях и фактах и нет оснований ей не верить. Цитирую прямо по тексту: «И вот только 24 июня 1945 года на торжественном приёме в Кремле в честь участников Парада Победы люди обратили внимание на то, что у Верховного Главнокомандующего – нет наград!!! Только одна Золотая Звезда Героя Социалистического Труда, которой он был награждён до войны. И вот они пируют, украшенные многими наградами, у некоторых по две и даже по три геройских Звезды, а у Сталина, который совершил для победы больше любого из присутствующих, нет боевых наград!

На следующий день, 26 июня 1945 года, несмотря на сопротивление Сталина и отговорки, что он не заслужил этого, было издано два Указа: о присвоении ему звания генералиссимуса и о награждении Золотой Звездой Героя Советского Союза. Это была первая и единственная его Золотая Звезда, отметим это как его скромность и как упрёк последователям, которые вешали себе на грудь Золотые Звёзды как сувениры, не имея на то ни права, ни заслуг. И вот черта личности Сталина. Её не вручили ему в торжественной обстановке, так и осталась она храниться в красной коробочке в наградном отделе Верховного Совета. Художники и фотографы пририсовывали ему эту Звезду на его портретах. И вспомнили о ней только в день похорон, когда надо было её прикрепить к подушечке в числе других знаков отличия». Да, по-разному можно относиться к самой личности Сталина и много дров он наломал в истории нашей страны, но этот факт как-то мне запомнился. Хотелось бы от себя добавить, что и «орден Победы» за №3, которым его наградили он, хотя его и получил, но никогда не носил.

Кроме так хорошо запомнившейся мне истории о Л.И.Брежневе отец сделал для меня ещё несколько «неприятных» открытий окружающего меня социалистического мира, о которых я раньше как-то не задумывался. Оказывается многие цифры, которые везде висели на разных плакатах и говорили нам о новых достижениях нашей страны, немного лукавили. Как мы не старались представить это дело на красивых рисунках, когда рисовали то, что было маленьким кружочком, а то, что будет огромным кругом, реальность была такова, что от США (нашего основного соперника!) мы очень сильно отставали по многим параметрам.

И когда официально объявлялось, что мы превзошли Америку по производству мяса, оказывалось, что там учитывалось только мясо высшей категории, а мы складывали и считали всё мясо, любой категории и ещё добавляли субпродукты, которые там вообще считались отходами. Такая же история была и с рыбой – в Америке считали только высококачественную рыбу, а мы складывали в одну кучу селёдку, хек, минтай и даже кильку. А там, оказывается, эта рыба считается не промысловой и идёт только на костную муку и комбикорм для животных. Все эти данные были не секретными, и о них писалось в газетах, но они приводились раздельно, в разных номерах и статьях и отец в подтверждение своих слов несколько раз находя их в периодической печати, аргументировано показывал их мне.

Кроме этого мой отец объяснил мне несколько простых истин, которые мне были непонятны после лекций в училище. Раз наш социалистический путь развития единственно верный и правильный, то почему же до сих пор не вспыхивает «мировой пожар» возмущения рабочих и крестьян? Да! Все мы выросли с этой идеей и пафосом. Ведь мы с детских лет были уверены, что буквы «СССР» постепенно распространятся на весь глобус и когда какая страна вступит в наш союз – это только вопрос времени.

 Большим открытием для меня было тогда, что в мире всё обстоит немного не так, как нам кажется. В той же Америке и Европе совершенно легально существуют коммунистические и социалистические партии, свободно продаются книги и издаются газеты. Но численность партий очень маленькая, несерьёзная и вступить в них можно, даже просто позвонив по телефону. И что меня очень удивило в то время – у них там всё перевёрнуто: «левыми» называют коммунистов и они считаются борцами за свободу. А у нас здесь «левые» – это, наоборот, всякие диссиденты и уклонисты, а «правые» сидят в райкомах. Абсурд какой-то…

А мне-то наивно казалось, что если любой человек прочитает эти книги, то сразу станет приверженцем строительства коммунизма. Это же ежу понятно, капиталисты – эксплуататоры трудового народа и необходимо срочно с этим бороться. Эти знания основывались на курсах лекций по краткой истории КПСС, где партии ещё со времён Ленина приходилось постоянно на протяжении многих лет бороться с разными «врагами» провозя подпольно литературу революционного содержания. Начиная с царской охранки, а потом то с меньшевиками, то с троцкистами, то врагами коллективизма. Да и сама смена Хрущёва Брежневым тоже как-то дурно попахивала и была похожа на настоящий заговор. Но оказалось, что рабочие в капиталистическом строе тоже научились успешно бороться за свои права под руководством профсоюзов методом забастовок и очень часто добиваются того из то, чего требуют. И ни а какой революции даже не мечтают.

Еще открытием для меня было то, что там очень высокая заработная плата, по сравнению с нашей страной. А курс доллара, который объявляют в нашей стране, никакого реального содержания под собой не имеет. Да, нам говорили, что США – это общество потребления и тот, кто работает – может позволить себе всё. И очень странным и непонятным нам по тем временам были сообщения о трудной судьбе какого-нибудь безработного, которому приходится жить в своём автомобиле. А автомобиль по тем временам у нас в стране был неслыханной роскошью.

Больше всего меня ошеломило, что там оказывается приличные люди – совсем не миллионеры, а просто многие из «среднего класса» – материально обеспечены не до конца месяца или до конца года, а пожизненно. Кто-то унаследовал состояние родителей, кто-то толково распорядился и вложил свои средства в банк, и очень многие люди работают не ради куска хлеба, а радуясь жизни для удовольствия и самоутверждения. Ещё с удивлением я узнал, что многочисленные выходцы из Африки и Мексики, живущие и нарожавшие там кучу детей вообще никогда не работают, живя безбедно на многочисленные пособия.

А самым главным открытием для меня, которое перевернуло моё сознание, как объяснил тогда отец, было то, что наш социализм Страны Советов и социалистический путь развития достиг пенсионного возраста и никого больше в мире не вдохновляет, потому что он вообще идёт в тупик! Как это в тупик? Удивился я этому и горячо заспорил с ним – ведь мы уверенно развиваемся и это же видно! Так нам говорят в училище и приводят примеры этого! Но оказывается – нет! Отец так прямо и высказался: «Не нужно верить в сказки, которые говорят всем людям и они их повторяют, а надо реально смотреть на вещи!» Наша страна ещё кое-как держится только за счёт высокой цены на нефть и низкой заработной платы!
 
Производственные мощности в стране старые и неэффективные, кучи выпускаемой у нас в стране продукции, разной обуви и одежды годится только в утиль! У нас не хватает продовольствия, колхозы и совхозы в большинстве своём работают убыточно! И чтобы прокормить свой народ стране приходится его закупать за рубежом. И если обратить внимание то любой завод, фабрику, технологию или любое оборудование – всё нам приходится покупать за границей и завозить в страну, потому что своего ничего аналогичного нет! Наш хвалёный и передовой завод ВАЗ закуплен в Италии. А машины собственной разработки «Москвич» и КАМАЗ никому и даром не нужны, кроме африканских стран и Кубы.

 Да, единственное, что у нас есть и чем можно гордиться это достижения в космосе и военной промышленности. И ещё всё то, что бесплатно обеспечивает нам государство – это просто совсем необходимый минимум. Вот тебе и оборотная сторона строительства социализма!
Получаемые государством лёгкие деньги за продажу сырой нефти за рубежом абсолютно бездарно разбазариваются: на поддержку мифических коммунистических и социалистических партий в других странах, на безвозмездную помощь никому не нужных азиатских и африканских стран и гонку вооружений. Какой ужас! Этого просто не может быть!

Да, всё-таки здорово уже в то время отец развенчал мой мир иллюзий. А ведь мы тогда не то чтобы сильно верили, но все-таки немножко допускали эту фантастическую возможность: а чем чёрт не шутит – вдруг мы действительно скоро построим коммунизм! Это теперь все такие умные и понятливые стали, а тогда прямо скажем, не много было убеждённых антикоммунистов. Для народа слово «коммунизм» до сих пор осталось хорошим: «у них прямо полный коммунизм» – говорят про счастливую и обеспеченную жизнь. А многие и сейчас по-прежнему мечтают всё получить по щучьему веленью.

Не надо забывать, что это было ещё в 1980-1981 году. Конечно, мой отец не был активным борцом с социалистической системой и просто делал свою работу, но от него первого я тогда уже услышал предсказываемый неминуемый крах этой системы. И не верить ему я не мог – ведь он практически всегда оказывался прав. Он говорил очевидные истины, основываясь на реальных вещах и фактах. Мне в это не верилось – ведь нам так уверенно всё объясняли наши преподаватели, и казалось у нас в стране всё хорошо. Но где-то в глубине своего сознания, даже когда я сам проводил политзанятия с солдатами, я всегда помнил слова моего отца, которые вызывали у меня сомнения в правильности всего того, что происходит у нас в стране.

Странно, но когда я понял из объяснений моего отца, что никакого коммунизма мы никогда не построим – мне стало как-то легче жить! Я-то и сам раньше очень сомневался в этом, а теперь это стало мне очевидным и можно было больше не забивать себе голову этой ерундовой проблемой. Просто строить свою жизнь, учиться и служить офицером.

Вот так легко и приятно проходили лекции по предметам, гораздо хуже обстояло дело с семинарами. Когда прошло несколько первых таких, абсолютно не подготовленных семинаров, где каждый надеялся на другого и несколько человек получили двойки. Витя Быков при поддержке наших сержантов сказал твёрдо: «Так! Всё! Хватит демократии! Не годится каждому курсанту умирать в одиночку – надо что-то делать!» И у нас во взводе до самого выпуска была внедрена «прогрессивная схема» проведения семинаров по кафедре марксизма-ленинизма. Она была до удивления проста – как всё гениальное в мире! Вот интересно, а можно было бы такую схему запустить в гражданском ВУЗе? Наверное – нет! Это возможно было только в таком коллективе, когда все постоянно находятся вместе и есть коллективная ответственность.
 
Если на семинар выносилось три или шесть вопросов, которые предстояло обсудить, то все они делились ровно на три отделения. Как это происходило – каждый раз решали сержанты между собой. Командиры отделений нашего взвода собирались в кружок возле Вити Быкова.  Эдик Шварц, Мишка Серёгин и Сашка Руденских в трудном споре между собой «делили» вопросы. За Эдика Шварца – нашего командира отделения, как я уже упоминал, мы всегда были уверены. Наш Эдик что-нибудь, хотя бы какую-нибудь мелочь, но всегда выспорит везде. Витя Быков в этом деле был главным судьёй, и его дело было только «узаконить всё это безобразие». После этого наступала наша работа – теперь уже нужно было распределить доставшиеся нам вопросы среди курсантов нашего отделения.
 
Здесь уж каждый курсант отделения получал свой участок: кто конкретно отвечает на вопрос и те, кто добровольно «желают» дополнить ответ. И вот здесь уже нельзя было схитрить или сказать: «А я не буду отвечать!» Система была жёсткой, всем понятной и по военному простой – если вдруг любой курсант с назначенного отделения вдруг откажется отвечать, то командир этого отделения должен сам поднимать руку и быть «добровольцем».

 Но после этого курсант, нарушивший эти негласные правила игры должен быть готов к тяжёлому и серьёзному разговору со своими друзьями и дальнейшей трудной жизни. Поэтому было понятно, что рисковать лишний раз никто не хотел. Готов ты или не готов, знаешь или не знаешь – все это знали твёрдо, и никого это не волновало (это твоё личное дело, ведь тебя заранее предупредили) – поднимай руку и пошёл к доске отвечать! Это у нас вырабатывало коллективную ответственность за всё и персональную за конкретный участок. Подвести своих товарищей из взвода было немыслимо!

Одним из непременных условий семинара было – наличие конспектов первоисточников. Их нужно было много, не могу сказать точно, но полную тетрадь из 96 листов мы исписывали по каждому предмету в семестр. Это был полный «дурдом» в классах роты в ночь перед семинарами. К каждому семинару необходимо было по 5-6 первоисточников – работ К. Маркса, Ф. Энгельса или 25 съезда КПСС,  но в основном работ В.И. Ленина. Все курсанты взвода забивались в класс и в быстром темпе строчили или переписывали друг у друга конспекты. Многие писали бездумно просто на результат – ведь каждый первоисточник должен быть не менее 5-6 страниц!

Так писал и я, механически заполняя страницы, но в голове у меня постоянно вертелась одна мысль, с которой мне не с кем было поделиться – кому это всё надо? Ведь Ленин писал это уже много лет назад, и весь мир очень сильно изменился с того времени! Неужели за эти годы никто не написал, чего-нибудь поумней и современнее? А современнее для нас были только – исторический 25 съезд КПСС и несерьёзные книжки Л.И. Брежнева.

И опять как всегда мой отец в разговоре со мной «открыл мне глаза» и озвучил горькую правду жизни. Оказывается, несмотря на свой писательский талант и обилие статей по своей сути Ленин был обычным светским бездельником – он с молодых лет нигде всю свою жизнь официально не работал, и ничего особенно героического не совершал, но с самого детства безбедно жил посвятив себя модному тогда движению – революционной борьбе, так это называлось.

Таких разных молодых и образованных бездельников в те годы было масса: левые, правые, кадеты, эсеры и ещё целая куча других. Царское правительство прямо сказать смотрело на это сквозь пальцы и особо с этим и не боролось. Поэтому и наказания за это были такими же. Ленин, проведя наказанным несколько сытных и приятных лет в своём имении и отбыв «суровое наказание» в сельской местности вместе с Надеждой Крупской уехал из страны.

Почему-то мне с самого детства хорошо запомнилась история о том, как он писал письма из тюрьмы молоком, а чернильницы делал из хлеба. Это было доказательством того, как ему трудно было сидеть в камере. А, немного повзрослев и поразмыслив, я же взглянул на эту историю совсем по-другому. Это как же нужно было сидеть «мучаясь» в тюрьме, чтобы каждый день писать письма, имея для этого вдоволь хлеба и свежего молока в камере? Холодильников тогда ещё не изобрели! Странно? Оказывается всё это и другую еду революционерам доставляли прямо в камеру из ближайших ресторанов и рынков.

И ещё – самую большую часть своей сознательной жизни, начиная с 1900 года и по 1917, прожил за границей в богатой и сытой Европе, меняя города в развитых капиталистических странах «как перчатки». Лондон, Вена, Париж, Берлин, Берн, Брюссель, Прага, Мюнхен, Женева, Цюрих, не забывая про итальянский остров-курорт Капри, Польшу и Финляндию – вот основные «ленинские места». И находясь там, всегда сильно «переживал» за Россию и мечтал о том, как сделать в ней революцию. Оказалось, что он в итоге просто удачно попал в нужное время под руку нужным людям.
 
Вот тогда я впервые услышал от отца, что революция в России была сделана евреями на немецкие деньги и Львом Троцким – и этому есть реальные доказательства. И в этом деле очень много «тёмных пятен» поэтому вместо, казалось бы, толстой книги о героическом пути нашей партии – существует только тоненькая книжонка «Краткая история КПСС». Какой ужас, этого не может быть! Мне тогда в это было невозможно поверить! Но не верить своему отцу у меня тоже не было никаких оснований – ведь я много раз в своей жизни убеждался в правоте его слов!

 Только намного позже, после падения коммунистического режима, в печати появились такие уникальные документы, проливающие свет на те далёкие от нас события. Вот такая история получилась у меня с кафедрой марксизма-ленинизма. Мой отец был первый человек в моей жизни, который мне очень убедительно ещё в те восьмидесятые годы доказал, что никакого коммунизма ждать не надо, никогда его никто не построит и это просто сказка-утопия. Странно, но такие глубокие познания (о которых я никогда ни с кем не делился, кроме своего отца) не мешали мне хорошо учиться в училище и вступить в КПСС.
 
Много разных впечатлений осталось у меня в памяти от занятий по тактике. Я уже упоминал, что они уже были для нас интересными, когда на машинах, когда на разной местности, чтобы не привыкать к одному Учебному центру. Почему-то мне хорошо запомнилось одно – проводимое с нашим взводом осенью на Учебном центре. Какая тогда была тема занятия, сейчас я уже не могу вспомнить, но что-то вроде двухсуточных учений. Началось с того, что мы как всегда утром прибыли в автопарк на обычное занятие, но заранее получили сухой паёк на сутки. Кроме обычного снаряжения пехотинца мы были в шинелях, у нас было с собой ОЗК и вещмешки.

 Как пройдёт занятие и где, никто из нас не представлял. Преподаватель до обеда вел занятие по обычной схеме: мы что-то делали, уясняя обстановку, принимали решения, перемещаясь с места на место, а в голове у нас крутились разные мысли: «Что это за учения такие? И чем же они отличаются от обычных занятий?» И вот, уже когда солнце начало клониться книзу мы в результате всех своих движений оказались на нашем Учебном центре, возле недостроенной тактической вышки.
 
Оказалось именно вот здесь наш преподаватель и «приготовил нам сюрприз». Кратко обрисовав тактическую обстановку по которой нам предстояло за ночь построить продуманную систему обороны предусмотрев в ней всякие хитрости: огневые мешки, запасные позиции в случае окружения и т.д. и обозначив передний край он уехал, пообещав приехать утром и продолжая  занятие всё у нас спросить. Вот это сюрприз! Нам впервые за годы обучения в училище предстояло провести целую ночь на свежем воздухе тактического поля. На улице уже стояла хорошая поздно-осенняя погода, воздух был прохладным, степь была к этому времени пустой – всю траву к этому времени уже выжгло солнце. Сама недостроенная тактическая вышка была только каркасом без окон и дверей, с цементным полом и по ней свободно гулял ветер. Единственное, что в ней были обозначены классы с потолком, но это было для нас слабым утешением.

До этого дня мы всегда на полевых выездах жили в казарме Учебного центра, и это было нам уже знакомо, а сейчас нам предстояло, как настоящим солдатам на учениях прожить ночь в поле. Всю ответственность за всё время пока преподаватель будет отсутствовать, он возложил на Витю Быкова. Конечно же задача, которую, уезжая, поставил нам преподаватель, нас совсем не так взволновала, чем та которую нам предстояло срочно решить: «Как же нам здесь пережить сегодняшнюю ночь?» Я в душе сразу как-то приуныл, обведя глазами голую степь вокруг и перебирая в голове все возможные варианты – так ничего путного и не придумал. Вырисовывающаяся перед нами перспектива меня как-то не очень радовала.

Странно, но многих курсантов нашего взвода эта проблема совсем не взволновала. Радуясь наконец-то появившейся за целый день свободе, большинство из них весело и с азартом малых детей включилось играть «в слона». Начертив на земле большой круг они, разделившись на две команды, прыгали друг на друга. Это было хоть каким-то развлечением в нашем положении причём, быстро бегая и прыгая можно было немного согреться. Я же уставший за день и тихо радующийся тому, что наконец-то нас оставили в покое, присел под стенкой вышки, завернулся плотнее в шинель, подняв воротник, снял вещмешок с гранатомётом и настроился ждать ночи с надеждой, что ближе к вечеру мы что-нибудь решим.

Разглядывая жёлтую от песка и высохшей травы степь начал философствовать сам с собой над вопросом, который давно уже не давал мне покоя:
 – Ведь я русский человек и по всем законам жанра человеческой жизни должен любить русские березки, о которых поётся в русских народных песнях и говорится в сказках! Но вот по мне почему-то вот эти степи и пески намного привычнее и роднее моему глазу, чем такие далёкие берёзы. Да и когда и где я видел эти берёзы? Здесь они не растут, и только на картинках или проездом на поездах из Москвы! А вот у бабушки на Украине я почему-то, как ни старался так и не смог припомнить – вообще растут они там или нет? Так что – выходит я не русский, раз ко мне ближе песок и бескрайние степи?
 
Эти философские глубины осознания уже давно заводили меня в тупик – кто же я? Украинец? Русский? А может быть – сын степей, казах? И как всегда в своих размышлениях я приходил к одному замечательному выводу – я сын великой нашей страны СССР. Русский, родившийся на Украине и выросший в Казахстане. Поэтому мне так близки все эти культуры, понятен язык, образ жизни и мыслей и очень трудно ответить на вопрос чего же во мне больше. Мне хорошо и привычно жить в Казахстане, а приезжая на Украину или в Россию я тоже у себя дома и не чувствую себя там в гостях. Вот так – в себе покопаешься, по философствуешь и можно дальше жить!

В полудрёме мои мысли переключились на другое, и я своими мыслями опять улетел далеко-далеко. Интересно, как там мои родители в Чимкенте, что делают? Наверное, сидят вечером как всегда дома в зале нашей тёплой и уютной квартиры. Отец в кресле, возле настольной лампы с книгой или газетой в руках, делает вид, что смотрит телевизор, а мама лежит на диване или с чем-то копается на кухне. Мой отец совсем недавно сообщил мне новость о том, что часть их строительных батальонов отправили в Москву на помощь в подготовке к Олимпийским играм 1980 года. И возможно как он выразился их «лавочку прикроют». В смысле всю среднеазиатскую «рисовую» (так все её называли в разговорах между собой) строительную бригаду, которая много лет занималась мелиорацией.

 При этом отец как всегда «открыл мне правду жизни», оказывается такая мелиорация – простое закапывание огромных денег в землю! На выходе никакого реального эффекта и результата от этого нет! Сначала «вбухивают» кучу денег в строительство оросительных каналов, тысячи людей и единиц техники работают над этим, а затем успевают собрать после этого с полей 2-3 урожая и после этого «освоенная» земля окончательно засаливается и её бросают. Это тоже было для меня загадкой. На мой простой вопрос: «А зачем тогда этим занимаются?» Он очень логично ответил мне: «Потому что на это выделяются гигантские деньги и их надо осваивать!» И опять он как всегда оказался прав – через несколько лет все строительные батальоны вывели из министерства мелиорации и ликвидировали за ненадобностью.
 
Как им там дома хорошо! А я (их любимый сыночек) сижу посреди необъятной казахской степи и, вглядываясь в её необъятную даль, честно говоря, даже не знаю, что мне делать дальше. Потом мои мысли с этого перепрыгнули на другое – я вспомнил тот радостный день, когда мы с Ириной Каракуловой весело и беззаботно ели мороженное в парке «им. 28 героев-панфиловцев». Это было увольнение в начале третьего курса, сразу после отпуска. Стояла хорошая солнечная погода и мы, радуясь жизни, сидели на лавочке в парке напротив госпиталя, куда я позже по закону парных случаев и по странному своему жизненному совпадению попаду уже офицером. Именно тогда в парке между весёлой болтовнёй Иринка рассказала мне удивительную историю, которая с того времени, как я её узнал, очень сильно меня поразила и навела на глубокие раздумья.

В том далёком 1968 году, спускаясь по улице Ленина, которая упирается прямо в этот парк, военный топливозаправщик на базе ЗИЛ-131 врезался в огромный тополь парка и сгорел. У него отказали тормоза, и он уходил от столкновения со школьниками переходящими боковую улицу и внезапно вывернувшим рейсовым автобусом. Как доказала экспертиза на принятие решения у них было не более трёх секунд и они не раздумывая отвернули от людей. В нём погибли двое солдат – Директорчук и Духович. Сначала я отнесся к этому с недоверием, ведь тогда в парке ничего не напоминало об этом. Но потом подлинность этой истории подтвердил и мой отец. А только через 19 лет в 1987 году на этом месте появилась небольшой гранитный камень со скромной надписью у входа.
 
Удивительно, но эта подлинная история запомнилась и взволновала меня надолго. Конечно, Ира не помнила многих подробных деталей той истории, но суть дела передала очень точно. Только потом мой отец очень детально и в подробностях всё мне объяснил. Оказывается, один солдат управлял автомобилем, а второй стоял на подножке и кричал всем людям, размахивая курткой, чтобы освобождали дорогу. Так они катились по всей улице Ленина и задели только один «Москвич», ведь машин тогда в городе было намного меньше. Одни сейчас говорят, что это было не так, и он не махал гимнастёркой – это красивая легенда придуманная позже. Но разве от этого что-то меняется? Ведь он же не бросил в эту трудную и опасную минуту второго, своего друга-водителя, хотя вполне мог выпрыгнуть на ходу! Понимал ли он в тот момент, чем всё это может кончиться? Конечно – да! И опять я вечером, размышляя над всем услышанным, удивлялся тому – почему же все люди говорят, что они совершили настоящий подвиг – ценой своей жизни спасли многих людей, а никакой памяти на этом месте нет?
 
Думал, примеривая ситуацию на себя: «А смог бы я так же поступить, если бы передо мной вот так стал вопрос? Какими были те неизвестные мне мальчишки-солдаты, которые, понимая все последствия этого, уводили от людей наполовину заполненный бензином топливозаправщик?» А что было бы, если бы водитель не отвернул? Погибли бы люди, и конечно суд потом доказал бы, что он не виноват. Но было бы ему от этого легче жить? Как жить с этим, когда знаешь, что ты мог это сделать? И очень обидно, когда о тебе так быстро забывают люди! Наверное, так же поступают и лётчики в аналогичных ситуациях, когда уводят падающие самолёты от городов и посёлков ценой своей жизни, не воспользовавшись катапультой. И вот почему на гражданских самолётах у пилотов нет парашютов! Выбор у них небольшой: или посадить самолёт со всеми пассажирами, или…
 
Вот уж действительно в нашей жизни всегда есть место подвигу! И самое главное в этом – ведь им было столько же лет, как и мне! И ты сам не знаешь, когда же придёт это время! А вот готового ответа на краткий и простой вопрос, который я задавал себе: «Готов ли я сейчас совершить подвиг ради людей?» – у меня не было! Значит отсюда простой вывод – нужно быть всегда, в любую секунду готовым к этому! Уже сейчас нужно морально готовиться к этому, ведь и в моей жизни тоже может так получиться, что времени на долгие раздумья не будет! Вот к такому выводу я пришёл тогда в своих размышлениях.
 
Но всё-таки этот парк навёл меня на грустные мысли – ведь именно в нём стоит огромный и знаменитый мемориал воинам-панфиловцам со словами, которые знают все: «Велика Россия, а отступать некуда – позади Москва!» и об их подвиге сохранена огромная память – Звёзды Героев, памятник, кино и написаны книги! А вот этим двум парням, которые тоже совершили не менее героический и величественный подвиг – совсем ничего? Странным для меня было ещё то, что свой такой самоотверженный поступок они совершили не где-то там далеко и неизвестно где, а именно здесь, вот на этом самом месте – в центре Алма-Аты?

 Выяснилось, что они так и остались не награждены никакими правительственными наградами. Вот отсюда и вытекает вопрос: «Странно, а оттого что в парке ничего не установлено в их честь и у них нет никаких наград, стал ли их подвиг от этого менее величественным?» Все люди помнят и знают об этом. Наверняка ещё живы те люди и школьники, которые были свидетелями этого события, и они хорошо знают, что живут на свете только благодаря этим простым и отчаянным мальчишкам! И мне в душе очень захотелось, что если мне всё-таки вдруг придётся в своей жизни совершить что-то подобное – то пусть хоть что-нибудь  напоминает людям об этом!

Из этого моего полусонного состояния меня вернули к реальности голоса моих друзей – Сашки и Тараса: «Азарыч! Ну что будем делать? Где будем спать?» Открыв глаза, я увидел, что на улице быстро темнеет, и скоро уже появятся звёзды, по степи начал «тянуть» противный и холодный низовой ветер. Мы достали какую-то банку с консервами, и дружно разделяя её на троих сели в кружок, тихо обсуждая дальнейшие действия. Сашка предложил нам устроиться в ближайшей к нам траншее полного профиля.

Выбрать в ней место потише, где нет ветра и завернувшись в плащ ОЗК залечь на самое дно. Тарас убеждал нас, что лучше устроиться внутри вышки, выбрав место где-нибудь под стеной, чтобы укрыться от ветра. А мне в том момент всё равно было, где спать, лишь бы эта ночь прошла быстрей. Я мечтал только об одном: «Как жалко, что человек не может делать так: зажмурил глаза, а потом открыл – и уже утро!»

Запив всё водой из своих фляжек, мы тоже стали устраиваться на ночлег. Курсанты нашего взвода к этому времени разделились: одни уже спали, устроившись прямо здесь же на земле под вышкой, другие внутри её, а некоторые, собрались в кружок, весело болтая возле небольшого костра из сухой травы перекати-поле и собранных мишеней. Сашка пошёл ночевать в окоп, а мы с Тарасом решили лечь спать внутри вышки. Найдя по пути небольшой кусок старой и расслоившейся фанеры, мы подстелили её под себя прямо на цементном полу. Раскатали свои плащи ОЗК на ней, укутались в шинели и тесно прижавшись, друг к другу уснули.

Я не знаю, насколько нам этого хватило, но я проснулся среди ночи от пронизывающего меня холода. Холод был невыносимым – он медленно как змея проникал отовсюду – через шинель и  сапоги. Жутко тянуло, даже через фанеру от остывшего цементного пола, а из оконных проёмов дул холодный сквозняк. Открыв глаза и оглядевшись, я увидел, что Тараса и многих курсантов в классе возле меня почти нет. Поднялся и я – дальше так спать было невозможно! С улицы через пустые проёмы окон на фоне чёрной ночи со светящимися звёздами проникали какие-то непонятные отблески.
 
Я вышёл на улицу и моему взору открылась удивительная картина: наши парни откуда-то притащили две огромные покрышки от грузовых автомобилей и зажгли их. Они шумно и с противным хрустом горели, давая чёрный и едко-угарный дым. А вокруг них правильными кругами на земле лежали бугорки из плащей ОЗК. Разобрать среди них кто это лежит было просто невозможно – все были укутаны с головой от дующего небольшого ветерка. Я немного постоял, медленно согреваясь возле покрышек в темноте ночи и разглядывая от скуки на усыпанном яркими звёздами такое близкое небо.

От нечего делать нашёл на нём так хорошо знакомые мне с детства созвездия, которые ещё давно мне показал отец – Кассиопею, Большую и Малую медведицы. Со звёздами стало всё ясно – они были как всегда на своём месте, но оставался непонятным один вопрос, что же мне дальше делать? Я выбрал свободное место, среди своих курсантов и прилёг, также завернувшись в плащ.
 
Эту первую ночь в своей жизни на настоящих «учениях» я запомнил надолго! Если ты ложился на землю спиной к огню – то, чувствуя приятное тепло на несколько минут можно было провалиться в короткий сон. Но только до того момента как тебе спину согревало теплом, а с другой стороны начинал работать жуткий «холодильник» и от этого холода ты просыпаешься. Тогда приходилось сквозь сон медленно поворачиваться, подставляя огню другую сторону. А ещё иногда приходилось просыпаться из-за меняющего своё направление едкого и чёрного дыма от горящих покрышек, который вдруг начинал обволакивать тебя и ты просыпался, кашляя и явно ощущая во рту вкус палёной резины. Но вставать и переходить на другое место было лень – все только плотнее укутывались в плащи, пережидая этот неприятный момент. Этих покрышек хватило нам на несколько часов, чтобы хоть так некоторое время поспать.
 
В итоге к тому времени, когда наконец-то небо на востоке начало светлеть мы все собрались вместе, потому что покрышки сгорели, а спать дальше было невозможно из-за утреннего холода. По мере того как начинался новый день, мы смогли разглядеть друг друга. И от этого вида нас всех охватил безудержный смех – у всех кто спал возле покрышек, а это было большинство нашего взвода, лица от копоти были чёрные и мы напоминали настоящих негров! Копоть от сгорающих ночью автомобильных покрышек толстым слоем покрывала лицо и руки. Мы просто укатывались со смеху, когда показывали пальцами, друг на друга. Да! Наш вид после этой ночи был незабываемый! К этому времени пришёл и Сашка Миролюбов, которого выгнал из окопа утренний холод и тоже стал «угорать» надо мной и Тарасом.
 
Конечно же, Витя Быков сразу отправил нас на речку умываться, а с нами за компанию, чтобы просто «убить время» пошли все остальные. Собравшись утром на берегу реки, над которой ещё кружился лёгкий туман, мы дружно приступили к умыванию. И к тому времени, когда уже приехал наш преподаватель продолжать занятие мы все выглядели прилично – у многих нашлось мыло и бритвы в вещевых мешках. Вот так весело прошла моя первая военная ночь на учениях. А сколько ещё мне пришлось пережить таких за свою жизнь! Но эту, первую в своей жизни я хорошо запомнил. Я уже совсем не помню, как и чем закончилось то занятие, но после него в моей памяти осталось только одно – как все-таки хорошо и какое это счастье, когда ты можешь спокойно спать в своей «родной» казарме и в своей кровати. Оказывается, вот это нужно ценить!


      АЛМА-АТА. ТРЕТИЙ КУРС. ОСЕНЬ. ЧЕРЧЕНИЕ ЗА ДЕНЬГИ.
               25 ЛЕТ ЦЕЛИНЕ. РАЗГРУЗКА ВАГОНОВ.

Сейчас уже трудно выстроить все события, которые произошли той осенью  в хронологическом порядке. Но то, что они произошли именно осенью на третьем курсе – это точно. Главным и, несомненно, большим «историческим» событием в моей жизни в начале третьего курса было то, что я впервые в жизни начал честно зарабатывать деньги своим трудом. Я уже упоминал, что почему-то у меня никогда никаких проблем не возникало с черчением и рисованием. Видимо имея хорошее пространственное воображение, мне всегда ясен и понятен простой язык чертежей. Вглядываясь в хитросплетение разных линий и разных надписей на листе, я легко ухватываю строение и конфигурацию детали. И с большим удивлением для себя ещё на первых курсах заметил, что не все курсанты в нашей роте могут делать то же самое.
 
На первом и втором курсе я просто легко чертил свои задания и помогал друзьям-товарищам, совсем не задумываясь об этом. Но на третьем курсе, когда со всем черчением было окончательно покончено совершенно неожиданным образом «подвернулась» возможность честно зарабатывать деньги. Такая традиция, наверное, есть в каждом военном училище. Если ты тупой или не хочешь чертить сам – иди к старшекурсникам, и они тебе всегда помогут! И конечно эта услуга стоит денег. По тем временам такса была окончательной и бесповоротной – пять рублей за чертёж!

Да, это было дорого, но работа стоила того! Во-первых, в цену входила срочность ведь срок изготовления «шедевра» – ночь и, во-вторых – это гарантированная оценка «пять». Некоторые заказчики, правда, зная об этом, сразу просили: «Нам пять не надо – это будет очень подозрительно, хотя бы четверочку или троечку, если можно». А нам-то что? Желание клиента – закон! Поэтому нам и приходилось делать на чертежах несколько небольших ошибок, гарантирующих снижение оценки.
 
Началось всё с того, что этот «бизнес» раскрутил Лёха Долев, ведь к нему первому как художнику в роте стали обращаться курсанты младших курсов с просьбой помочь. Заказов было так много, что он в конце концов был вынужден для этого дела привлечь своих надёжных друзей. А о том, что меня ещё с первого курса связывала взаимовыгодная дружба с Лёшкой, я уже упоминал. Он все четыре года в нашей роте был бессменный редактор ротной газеты, а я у него всегда был безотказный журналист – помогал ему сочинять заметки в них.

 В общем с Лёхиной «лёгкой руки» наш бизнес пошёл в гору и уже после выполнения нескольких первых заказов под его контролем я начал работать самостоятельно. Особую и можно так сказать – главную роль здесь играло то, что меня на первом курсе практически знали все курсанты, ведь я набирал их в абитуре и был начальником камеры хранения. А ещё бесперебойно напрямую работал канал через Генку Саулиса – моего земляка из Чимкента. Когда к нему обращались его однокурсники с просьбой «выручить в трудную минуту» – он сразу же вёл их к нам.
 
Особой чертой (нашим фирменным стилем!), выгодно отличающим нас от других всегда было то, что мы чертили «вживую». В наших чертежах ни один преподаватель с кафедры никогда не мог ни к чему придраться. Это всегда было надёжной гарантией получения курсантом оценки. Ведь другим «кустарям» в нашей роте, которые брались за это дело и на которых мы «как профессионалы высокого класса» смотрели немного снисходительно, частенько приходилось переделывать свою работу. Дело в том, что тех, кто использовал специальное устройство называемое всеми «дралоскоп» (лампу для подсвечивания через стекло) или метод накалывания иголкой – легко распознавали на кафедре и частенько возвращали чертежи без оценки для переделывания, и им вновь приходилось «отрабатывать» полученные деньги.

Главным для нас в этом деле было высокое качество и гарантия, поэтому и заказов у нас «под высокую гарантию» всегда хватало. За всю историю нашего черчения у нас не было ни одного случая возврата или каких-либо нареканий. Постепенно мы обрастали своей клиентурой, которые тоже ценили качество и скорость выполнения заказов. При выполнении таких заказов у нас было несколько непременных условий: заказчик перед отбоем вечером приносит лист ватмана, вариант задания и деньги – а уже утром, сразу после зарядки получает готовый чертёж. Никогда мы (как некоторые) не набирали заказы для выполнения на несколько дней.

У нас всегда был точный срок: вечером заказ и деньги – утром забирай свой готовый чертёж! Вот это-то и устраивало многих. Мы с Лёхой всегда честно распределяли заказы между собой по мере имеющейся возможности. Ведь чертить нам всегда нужно было ночью, в спокойной обстановке тихого класса. Приходилось не досыпать, а как иначе – хочешь заработать, не поспи пару часиков ночью! Но по мере приобретения навыка мы уже в голове знали все варианты заданий и легко справлялись с этой задачей. Сначала мы чертили по одному чертежу через ночь, на большее просто не хватало сил и времени, ведь спать тоже надо. Да ещё отвлекали наряды, полевые выезды и ночные занятия.
 
А потом мне в голову пришло одно гениальное решение – работать конвейером, и я привлёк для этого Серёгу Тарасова, ведь он очень здорово, просто каллиграфически писал чертёжным шрифтом. Вот тут дело пошло! Когда заказов было много мы наваливались вдвоём: после отбоя Тарас сразу ложился спать, а я разворачивал свою деятельность в классе. Быстро разложив на столе, набрасывал на листах рамки, угловые штампы, детали во всех проекциях со всеми разрезами и выносными линиями. Я уже упоминал раньше о своей удивительной способности – проводить прямые линии прямо «на глазок», без тщательной выверки. При этом я не тратил своего времени на надписи и постановку размеров. И в таком быстром темпе я делал два чертежа – это занимало у меня чуть больше двух часов.

 После этого я всё оставлял на столе и шёл будить Тараса – дальше была его работа: красиво и правильно всё подписать, проставить размеры, «подшлифовать» некоторые места и всё сложить. И нам между собой в этом деле ничего объяснять было не надо – мы хорошо понимали и доверяли друг другу. К утру два чертежа были готовы, а мы хоть немного умудрялись поспать за ночь.

Доход от этого всегда делили по-братски – по пятёрке на брата. Это были очень неплохие деньги по тем временам, при условии, что вся получка у нас на 3-4 курсе была пятнадцать рублей. А деньги мы всё равно расходовали сообща: дружно проедали их в буфете и тратили в увольнениях, особо не считаясь в том, кто больше потратил. Тарас, правда, всегда понемногу откладывал на авиабилет домой, ведь мама не всегда могла ему прислать необходимую сумму. И мы с Сашкой хорошо понимали его – ведь у нас с ним такой проблемы не было. Конечно же, мы чертили не каждую ночь, а иногда даже просто отказываясь от этого – когда не было настроения. Но всё равно эти заработанные нами «шальные» деньги давали так необходимую свободу в бытовых тратах и позволяли нам особо не ущемлять себя в обычной жизни.

Осенью третьего курса нашей роте выпала почётная честь участвовать в одном грандиозном деле нашей страны. В Казахстане широко отмечали грандиозную дату – 25 лет освоению целины! Так это событие и прошло бы мимо нас само собой совершенно незамеченным, но оно удивительным образом всё-таки коснулось и нас. Наша рота должна была в составе других воинских подразделений входить в зал огромного дворца Ленина для приветствия во время торжественного заседания. Военных для этого дела привлекли очень много: в каждый проход, а их было около десятка – входили разные подразделения. Это было красиво! Все были в своей парадной форме с погонами разного цвета: красными, голубыми, зелёными погонами, а ещё и артиллеристы, связисты и другие.

Конечно в основные, самые большие проходы доверили входить училищам: нам и пограничникам. Все остальные были солдаты.  Впереди нас шли знаменосцы и несли знамя училища, а за ними мы – в колонну по одному. Так как я всегда ходил в первой шеренге парадного расчёта, то и здесь оказался в самом начале, так как все были построены по ранжиру. И шагать всем нам самым длинным приходилось больше всех – через весь зал до самой сцены! В этой ситуации больше всех повезло Тарасу и остальным «карандашам» (так мы называли между собой последние шеренги в коробке). Им вообще приходилось, буквально зайдя в зал сделать несколько шагов и остановиться.
 
Для этого выхода у нас было несколько тренировок во дворце Ленина. Именно тогда я впервые попал в него, и он надолго произвёл на меня впечатление! Здание, несомненно, на тот момент было самым красивым в Алма-Ате. Всё здесь было сделано шикарно: везде мрамор, огромные люстры, блеск разной отделки, широкие лестницы, огромный зал, красивый паркет и резные кресла – всё это просто поражало моё воображение. Давняя конкуренция между нашими училищами (нашим и пограничным) не давала нам и здесь покоя – уж очень хотелось выглядеть намного лучше их! Но надо отдать должное, что пограничники всегда были достойные наши конкуренты – ходить они тоже умели!

Конечно, солдаты для нас в этом деле были не в счёт. Соревнование было только между нами – курсантами! Но как мы не старались красиво входить в зал, по наклонному полу держа равнение и высоко подняв голову – пограничники всё делали так же красиво как мы и нас никак не отмечали как лучших среди всех. И этот факт просто бесил нашего ротного – видимо ему уж очень хотелось «выпендриться» перед всеми. Он и требовал, просил и грозил нам всевозможными карами, которые ожидают нас по приезду в роту – но отличиться в тот раз так, чтобы выглядеть на голову выше их, не получалось! Нас никто не ругал, но и особо не восхвалял, а нашему ротному видимо очень хотелось чего-то необычного, и он к концу тренировки просто рвал и метал!

Мы-то наивно думали, что этим всё и закончиться. Но горько ошиблись, видимо наш командир роты твёрдо решил в тот вечер преподать нам урок своей командирской требовательности. По приезду в училище, сразу после ужина мы как были в парадной форме – так сразу и приступили к тренировке! Другого вот такого более идиотского вечера я не припомню за все годы нашего обучения в училище. В его больной голове родилась такая простая идея – раз у нас нет места для тренировки как во дворце Ленина – ничего страшного, значит, будем тренироваться на том, что у нас есть – в своей роте.

Мы всей ротой скапливались в каменном фойе и по его команде в колонну по одному через дверь начинали входить в казарму и красиво шагать по ней вдоль кроватей по тому узкому проходу, на котором обычно строились для вечерней поверки. Сам ротный в это время пока мы так вышагивали по казарме, чтобы лучше видеть нас из-за своего малого роста – напоминая мне злую дикую африканскую обезьяну, забирался «на пальму». Сначала он скакал по стульям, специально для него поставленными друг на друга, затем как матрос с какого-то корабля взбирался на двухъярусную кровать нашего взвода, на которой спал Сашка Руденских и руководил оттуда, махая руками и что-то крича.

При этом мы с высоко поднятой головой, чтобы не смотреть вниз, идеально сохраняя равнение и дистанцию, шагали в ногу по казарме. И все курсанты роты двигались как единое целое: шаг, движение рук, высоко поднятые колени при шаге на месте. И это всё повторялось бесчисленное количество раз. Самым главным в этом и на что очень бурно реагировал наш командир роты – почти десять минут нам нужно было неподвижно застыть и стоять не шелохнувшись, как каменные истуканы на знаменитом острове Пасхи. В этот момент никому из нас  нельзя было даже как-то качнуться, пошевелить головой или шелохнуться.

А командир роты, в душе видимо наслаждаясь этим зрелищем, медленно бродил вдоль нашего строя или пристально смотрел вдоль строя, как злой паук, радостно дожидаясь свой очередной жертвы. И каждый раз при этом он был сильно недоволен нами, находя крайних курсантов, нещадно раздавал им наряды направо и налево. Наряд в роте после этой тренировки, наверняка был заполнен недели на две вперед – это точно! Каким-то чудом тогда я «пролетел» мимо нарядов, хотя мысленно уже был готов к этому. Ведь именно для нас (самых длинных) вероятность попасть туда была самая высокая. На этой ночной тренировке не было знаменосцев и я, как и положено шагал третьим от начала. И нам приходилось больше всех топать через всю казарму под придирчивым взглядом нашего ротного с кровати.

А такого после десятиминутного «вымораживания» необходимо было по команде всем как один чётко повернуться кругом и в таком же порядке шагать в обратную сторону. Только выходя в каменное фойе с каменными и суровыми лицами, когда командир роты уже не мог нас видеть, мы могли расслабиться – и начинали давиться со смеху от вида всего происходящего! Наступала неудержимая разрядка после долгого напряжения. Это действительно для нас был какой-то театр абсурда! Эффективность этой тренировки была никакой: пол в казарме ровный, дистанция сокращённая, не было ритма музыки, под который нам необходимо было маршировать, да и сама обстановка ночной казармы и время после отбоя наводило нас на грустные мысли. В общем наш командир роты принципиально «дурковал» таким образом до полуночи, а потом уже видимо когда «мальчик наигрался в солдатики» – и сам устал наконец-то оставил нас в покое. Но эту «Варфоломеевскую ночь» я надолго запомнил.
 
А на самом выступлении всё у нас получилось нормально. Я, войдя в зал полный людей и прошагав по всему залу, стоял почти у самой сцены. На тренировках она была пустою, а теперь там стояла большая трибуна. И мне хорошо были видны люди сидящие там. Конечно, я всех их не знал – ведь это были разные руководители и почётные целинники, но одного из них я хорошо узнал и впервые в своей жизни видел так близко.

В середине стола, на расстоянии буквально десяти метров от меня сидел Д.А.Кунаев – руководитель компартии Казахстана. Это был очень уважаемый человек много сделавший полезного для Казахстана. Его я узнал по многочисленным портретам, которые видел раньше. Конечно, я и раньше видел его на многочисленных парадах, но это всегда было далеко и как-то мельком – ведь мне необходимо было держать равнение в шеренге и не сбиться с ритма. А здесь же я стоял очень близко, спокойно слушая торжественные слова приветствия, которые кто-то произносил с трибуны и внимательно несколько минут разглядывал его.
 
Да! Вот эти несколько минут я запомнил надолго. И ещё долго гордился этим, размышляя вечерами о том, что не каждому человек в своей жизни может выпасть такая удача. Не надо забывать, что это было в 1979 году. Это только намного позже, после прихода к власти М.С.Горбачёва и трагических Алма-Атинских декабрьских событий в 1986 году, когда уже служил в Панфилове, я узнал правду. Оказывается именно в это время, когда он руководил республикой в Казахстане процветал «махровый национализм», борьба кланов за посты в руководстве и их продажа за большие деньги, вырабатывалось мнение о том, что руководить республикой может только человек «своей» национальности.

С этой осени я уже упоминал, что у нас появилась своеобразная «отдушина». С гаражом, который нам передали старшекурсники, у нас наступила совсем другая и новая жизнь. Нас всего было четверо тех, кто владели этой ценностью – Ванька Никишин, Славка Одинаев и ещё кто-то. (Кто был четвёртым – сейчас никак не могу вспомнить!) Почему-то Тарас и Сашка сразу отказались от участия в этом деле, хотя и бывали там несколько раз вместе с нами или когда просили что-нибудь положить на хранение. Поэтому у меня был свой «узкий круг» из друзей нашего взвода, которых объединяла наша общая тайна. Бабушка – так мы называли женщину, которая пустила нас (хотя какая она была бабушка, ведь у неё в это время сын служил в армии!), была удивительной души человек.
 
Удивительно, но она сразу сказала нам, что никаких денег брать с нас за пользование гаражом не будет, а нам необходимо только будет ей помогать в домашних делах и соблюдать тишину. Она жила одна (где её муж мы никогда не интересовались, а она нам не говорила) в большом и длинном общем деревянном доме-бараке. Сам этот дом стоял в совсем неприметном тихом тупичке рядом с проходом на автобусную остановку. Случайные люди туда никогда не заходили – только все свои. А нам всегда было удобно туда забегать по пути в увольнение или возвращаясь из него. Причём её маленькие две комнатки были в нём последними, и у неё имелся свой отдельный вход. В торце дома стоял наш гараж, вход в который был виден из её окон и небольшой огородик с несколькими деревьями, кажется яблонями.
 
Наша задача была простой: весной помочь вскопать огород, осень собрать весь мусор и падалицы, отпилить сухие ветки и несколько раз помочь ей перенести угольную кучу в специальное место для хранения в его гараже. Ведь зимой отопление в бараке было печным и она сама топила печку. Такая работа для нас не была трудной, ведь дружно работая, мы всегда справлялись с этим буквально за минуты. Когда мы копали огород или носили уголь, я всегда вспоминал свою бабушку – ведь только там мне приходилось заниматься этим. Много раз мы приходили в него после обеда просто так, чтобы посидеть и «выключиться» из училищной обстановки. Это были удивительные минуты!
 
Тихо сидя в гараже можно было почувствовать себя свободным, не видеть так надоевшие нам стены казармы, что-то здесь положить, спокойно зная, что оно никуда не пропадёт. Конечно, сюда из тайников в роте переехали наши неуставные брюки-клёш, и разные вещи, которые хранить в роте было проблематично. Стоявший там небольшой диванчик, для создания минимального уюта мы застелили солдатскими одеялами, на столике появились кружки и ложки, был запас воды в трёхлитровых банках, которую набирали из колонки во дворе. Мы всегда стремились навести и поддерживать в гараже порядок. Таким образом, у нас появилось своё «тайное место» где можно было в любое место уединиться, ведь ключ от гаража хранился здесь же в совсем неприметном месте, о котором знали только мы.

Несколько раз за всё время пока она нам сдавала гараж, она приглашала меня к себе домой и угощала чаем. Не знаю, но почему-то мне всегда так казалось, что ко мне она относилась как-то по-особенному, считая постарше всех. Когда она видела, что я зимой приходил в гараж один – она махала мне в окошко рукой, и я заходил к ней в гости. Как-то мне отказываться от её приглашения было неудобно, а ей одной сидеть дома было скучно.

Я почему-то не могу вспомнить, где и кем она работала, но в выходные дни она часто бывала дома. Жила она довольно скромно: в маленьких комнатах не было дорогих вещей и привычного для меня блеска хрустальной люстры, таких же ваз и бокалов в серванте, но всегда было чисто, несмотря на печное отопление. В углу стоял старенький чёрно-белый телевизор, перед которым она коротала время в одиночестве, мебель была старинной, а единственный стол стоял у окна, из которого хорошо был виден весь тупичок и вход в гараж.
 
Она всегда заваривала горячий чай и угощала меня простыми конфетами-карамелями, которые мне так хорошо запомнилось, всегда были у нее в доме. И мы, удобно устроившись за столом не спеша пили чай, болтая обо всём. Она расспрашивала меня, откуда я приехал и как мне нравиться город Алма-Ата, что я видел в городе, как идёт учёба? Но больше говорила сама – пересказывала письма сына, которые он присылал ей из армии. Удивительно, но вот так посидев с ней несколько минут и поговорив о разном почему-то у меня на душе становилось как-то легче! Так как будто я побывал у себя дома или у своей бабушки.
 
И совсем неважным для меня было то, что мы пили чай не из бокалов, а из простых обычных стаканов, и все ложки у неё в доме были алюминиевые, как в нашей столовой. Чему я был впервые в своей жизни совершенно удивлён, обратив на это внимание – ведь у нас дома, да и всех у кого я бывал раньше в гостях дома, они были из нержавейки. И мы с ней были никакие не родственники, даже совершенно разные люди, живущие каждый своей жизнью и интересами. В эти минуты я всегда вспоминал своего отца и его удивительную способность уметь разговаривать с разными людьми и находить общие темы для беседы.

Я ловил себя на той мысли, что вот видимо, пришло и моё время – пора и мне начинать жить «взрослой жизнью», умея находить общие темы с любым собеседником. Её душевное тепло и этот горячий чай с простыми конфетами, по-видимому, давали мне гораздо больше – куда-то далеко на время уходили все училищные проблемы, заботы и надоевшее однообразие казармы.  И я в свою очередь всегда старался найти для неё доброе слово и помочь делом.

Ещё из осени третьего курса мне запомнилось одно большое событие, которое произошло в нашем взводе. В один из тихих субботних вечеров, когда наш взвод был по графику дежурным по училищу, и мы как обычно настроились его провести тихо и спокойно в казарме – ведь так они всегда и проходили. Вдруг позвонил дежурный по училищу и вызвал нас на КПП. Витя Быков сразу нас быстро построил и мы пошли, в этом не было ничего необычного – предполагая, что нам предстоит очередная простая проверка «боевой готовности». Но тут выяснилось, что нам придётся срочно разгрузить несколько вагонов на знакомой уже нам базе военторга. Автобус уже стоял на КПП и представитель базы сразу сказал, что никакого офицера старшего с нами не надо, ведь работа предстоит не трудная, и он надеется на то, что мы сами быстро справимся с задачей.  Время было уже поздней осенью, мы все были в шинелях, а время подходило к ужину. В общем, когда мы заехали на базу и нас подвезли к какому-то складу – мы увидели стоящую огромную «Анку» (так железнодорожники называют вагоны-холодильники, у которых в центре морозильная установка, а по бокам по два крытых вагона).
 
И только тут выяснилось, что нам предстоит разгрузить вот эти четыре полных вагона с вином!  Вот это да! С тех пор я и запомнил на всю жизнь эти два названия вин – «Каберне» и «Прибрежное». На улице уже было по-осеннему темно и место для разгрузки у склада освещали всего несколько тусклых лампочек. И ещё несколько лампочек таинственно светили в глубине склада, куда нас не пускала женщина-кладовщица, а туда могли заезжать только два электрокара. А наша задача действительно оказалась простой – быстро составлять ящики с вином, вынося их из вагонов на пустые поддоны, которые находились возле вагонов.

Когда гора из ящиков достигала нужной высоты, электрокар увозил их в склад. В самих же вагонах было темно и холодно, нам приходилось брать ящики в полутьме, находя их на ощупь.
Разделившись пополам, мы одновременно начали разгрузку сразу из двух вагонов. Сами картонные ящики с вином были не тяжёлые, но вагоны были заполнены ими до самого потолка.

 Мы были молоды, на улице темно и холодно и, конечно же, нам всем хотелось для интереса попробовать: «А что же мы такое разгружаем?» Но все бутылки имели пробки, которые без штопора не откроешь! Но и в этом деле наш Литвин что-то быстро придумал. Вот уж я сейчас даже не знаю, чем он приспособился их так ловко открывать, протыкая пробки внутрь. В общем, пока мы непрерывным конвейером грузили ящики, и женщина-кладовщица наблюдала за этим от входа в склад он, сидя в полной темноте вагона, умудрялся каким-то образом открывать бутылки. И когда ты в темноте натыкался на него, у него в руках всегда была открытая бутылка вина, из которой можно было отхлебнуть несколько глотков «на пробу». Ну, чего теперь скрывать! «Попробовали» все, правда, кто больше, а кто меньше.

Я не знаю почему, но вот до этого момента, который так хорошо запомнился, мне так кажется, что я вино вообще не пробовал. И совсем не потому, что не было возможности или ещё какой-то другой причине. Просто у меня почему-то никогда не возникало такого желания. И поэтому я никогда в жизни не относил себя к любителям вина. Когда я вижу таких эстетов, которые закатывают глаза в потолок и одобрительно жмурятся от аромата и вкуса этого напитка – я их понимаю с трудом.

Нет, вероятно, у меня никакого гламура и тяги к «красивой жизни»! Конечно же, я отличаю вина на вкус и цвет: кислое оно или сладкое, белое или красное, со вкусом жжёного сахара или ещё какого-нибудь миндаля. Но вот никогда у меня за всю жизнь не возникало какого-то страстного и непреодолимого желания его купить или попробовать и, заходя в магазин или проходя мимо такой витрины – абсолютно равнодушно пробегаю глазами по рядам красивых бутылок с разными этикетками, хотя вроде бы и имею теперь для этого неограниченные возможности.

Но именно с тех пор я хорошо запомнил кислый и немного терпкий вкус красного вина «Каберне» и «Прибрежного» – но ничего особо впечатляющего в них для себя в них не обнаружил. Может быть, специалисты и находят в этом какой-то колорит, но мне, честно говоря – не понравилось! Но и я «на пробу», чтобы стала понятна разница, отпил несколько хороших глотков из разных бутылок за всю разгрузку руководствуясь больше принципом – раз есть и подвернулась такая возможность, значит необходимо её использовать. Таким образом, дружно работая, мы очень быстро справились с задачей и нас даже похвалили, но как мы не спешили, в училище уже вернулись после отбоя.
 
Мы в ночи незаметно подъехали ко второму КПП и прошли в казарму. Вся наша рота уже спала, когда  мы с шумом весёлой гурьбой завалились в казарму и долго не могли улечься спать. А утром на подъём пришёл наш ротный. Видимо «тяжёлый запах» стоящий в роте, к которому мы уже привыкли за ночь, сразу навёл его грустные мысли. Быстро уяснив обстановку у дежурного по роте он прошёл к нам во взвод и своим ласковым протяжным голосом который появлялся у него каждый раз перед грандиозным разбором и всегда не предвещал нам ничего хорошего, нараспев произнёс: «Четвёрты-ы-ый взво-о-од! Взвод алкого-о-оликов, вставайте!» А после этого мгновенно сменив интонацию, суровым и железным голосом добавил: «Сержант Быков! Через десять минут взвод стоит в деревянном фойе!»

И через десять минут, когда мы построились, хорошо вглядевшись в наши лица, и всё понимая, он отпустил нас на завтрак, предупредив перед этим, чтобы мы не очень-то наедались, так как нам после завтрака предстоит долго «выгонять хмель» на стадионе. Он лично для нашего взвода устроит большой спортивный праздник и кому-то сегодня точно не поздоровится. Так всё и произошло – он «запустил» весь наш взвод на шесть километров и сразу объявил, что прибежавшие последними или те, кто сойдут с дистанции – сегодня же заступят в наряд по роте.

 Конечно, заступать в наряд никому не хотелось и пришлось бежать – хорошо еще, что я вместе с Сашкой и Тарасом вчера не очень-то «налегал на пробование». Я хорошо запомнил, что бежалось в тот раз тяжело, мы все пыхтели, сбиваясь с ритма и обливаясь потом изо всех сил, чтобы дотянуть до финиша. Несколько человек с нашего взвода всё-таки не выдержав темпа бега через несколько кругов по стадиону сразу сошли с дистанции – тем самым, подписывая себе «смертный приговор», смирившись с заступлением в наряд.
 
А мы: я, Тарас и Сашка с трудом, но благополучно добежали до финиша и действительно «поймали тяжёлый отходняк», когда кажется что тебя полностью покинули последние силы и в голове занозой сидит только одно желание, полностью перебивая все остальные – хочется просто лечь на землю и умереть! И только после этого забега наш ротный оставил нас в покое. А я хорошо запомнил тот момент, как потом мы ещё долго сидели на лавках стадиона и спортгородка, тяжело дыша, кашляя и восстанавливая силы.

 А в голове крутилась только одна мысль: «Пропади она пропадом эта чёртовая база военторга! С её вином и такими вытекающими отсюда неприятными проблемами!» Вот уж сам для себя точно не знаю, может быть, у меня именно с того дня отложилась и засела в голове неразрывная ассоциация: вино – и большие проблемы? И эта так хорошо запомнившаяся мне училищная история до сих пор «не отпускает»?

Примерно в это же время я запомнил одну поучительную историю, которая очень поразила меня своей жизненной находчивостью. Как-то раз мы, как обычно, закончив занятия, пошли на обед в столовую. А у всех трёх входов в столовую дежурный по училищу начал строить все курсантские роты. Обычно он всегда встречал наши роты у входа, и всё ограничивалось простым докладом старшины дежурному о прибытии – он формально давал разрешение на вход или просто понятно сразу махал старшине рукой – «Заводи!» А когда нас начинали строить, то мы сразу догадывались, что сейчас будет какое-то объявление. И это тоже было для нас привычным, так уже бывало много раз – сейчас дежурный по училищу построит все курсантские роты и что-нибудь кратко объявит.
 
Иногда это касалось каких-то прививок, и тогда на входе стоял аппарат-пистолет. Нас очень быстро на входе в зал в колонну по одному «стреляли» в подставленное плечо медики в белых халатах. Вся эта процедура делалась очень быстро, один орудовал шприцом-пистолетом, а второй только успевал записывать наши фамилии, которые мы говорили. Именно в училище я впервые увидел такой удивительный чудо-прибор. Такой укол пистолетом был совсем не больным – лёгкое покалывание, когда необходимая порция вакцины под огромным давлением проникала под кожу. Удивительно, но такая наша училищная жизнь практически никогда не вызывала у нас интереса от чего или для чего это делается? Все руководствовались простым принципом, не забивая себе голову: раз специальные люди делают – значит так надо!
 
Иногда объявление касалось внезапной училищной вечерней поверки или ещё чего-то в нашей жизни. Но в тот раз, который мне запомнился, всё было не так. Когда все курсантские роты построились перед входами в столовую, откуда-то появился зампотыл училища. Его мы в нашей повседневной жизни видели редко, так как он занимался своими тыловыми делами, особо нас не касаясь. И он начал свою речь, конечно, я сейчас не помню точно, что он говорил, но общий смысл запомнился хорошо:

– Товарищи курсанты! Я хочу Вам сообщить одну любопытную информацию и очень надеюсь на ваше понимание и интернациональную сознательность! Знаете ли Вы о том, сколько голодает детей и бедных людей в Африке? Не знаете и даже себе не представляете! Так вот я Вам скажу – миллионы! И каждую минуту там погибает только от голода десятки детей! У них нет еды и даже простого хлеба! Неужели мы с Вами будем оставаться равнодушными к этим проблемам?

Мы стояли молча, ничего не понимая, к чему это он клонит? Ведь он собрал нас, наверное, не для того, чтобы читать лекцию о международном положении. Да и вообще не его это дело – офицер политработник сделал бы это лучше. А самое главное, что было, несомненно, у всех, да и у меня в ту минуту в голове: «Давай уже заканчивай свою речь скорей! Очень кушать хочется!» А он всё говорил, продолжая «давить» на наш патриотизм:

 – Таким образом, я так думаю, все мы, не можем спокойно относиться к этой несправедливости и этому творящемуся в мире безобразию. Капиталисты, которые дрожат за свои деньги, и которым наплевать на страдания этих голодных людей не хотят помогать этим бедным странам. Только наша страна, верная принципам международного интернационализма готова протянуть им руку помощи! Надеюсь, что Вы комсомольцы и даже члены КПСС, будучи сознательными курсантами все как один готовы поддержать правильный курс нашей партии и страны?

Конечно же, мы ему в ответ все одобрительно загудели, ещё не понимая, что же ему от нас надо. Ну, что спрашивается долго разговаривать и так понятно, раз от нас надо только поддержать африканских детей – то почему бы и нет? Отчего же не поддержать – нам-то, что с этого! Поддержать мы всегда готовы. Давайте с этим поскорее закончим и уже пойдём обедать. Но вот концовка его речи оказалось очень оригинальной и необычной он, выждав небольшую паузу после нашего одобрительного гула, закончил речь:

 – Руководство училища и я лично не сомневалось в этом Вашем добровольном решении! Поэтому в качестве доказательства нашей международной солидарности и политической зрелости весь хлеб училища, который был предназначен сегодня на обед мы перечисляем в пользу бедных и голодных детей Африки! И поэтому сегодня Вам придётся пообедать без хлеба, и надеюсь, Вы все это правильно поймёте!

Ах, вот оно что! Вот это новость так новость! Так вот к чему нас так долго и старательно подводил этот хитрющий зампотыл! А мы-то как дураки одобрительно гудели и кивали ему в ответ. Ну и что теперь ему после этого скажешь? Ничего! Не надо было одобрительно гудеть в поддержку детей Африки. И это было просто неслыханным событием, чтобы в нашей столовой не было хлеба! За все годы обучения я больше такого случая что-то не припомню! Хлеб был всегда! И его в столовой всегда с избытком – если его не хватало на столах, всегда можно было взять на специальном столе или в хлеборезке.

А для меня, да и для всех нас так и осталось тайной, что же там было на самом деле? Толи просто вовремя не привезли хлеб в училище, и зампотыл проявил «солдатскую смекалку», чтобы успокоить людей или может быть действительно, наш хлеб отправили голодающим детям в Африку? Хотя я как-то очень с трудом представляю, как это можно было сделать. Каким образом это можно было взять все наши булки с хлебом и самолётом куда-то отвезти. Но этот хитрый ход нашего зампотыла училища мне хорошо запомнился. И я, почему-то его отложил в памяти «на потом» – в готовности, если мне когда-то придётся искать нестандартный выход из сложившейся ситуации и что-то объяснять людям, можно будет им воспользоваться!


       АЛМА-АТА. ТРЕТИЙ КУРС. ОСЕНЬ-ЗИМА. КПСС И Я.
                ТРУДНЫЕ ЖИЗНЕННЫЕ УРОКИ.

Прежде чем начинать эту главу я долго внутренне готовился к этому, раздираемый сомнениями. Мучился, размышлял, спорил, ведя длинные диалоги сам собой – а надо ли вообще об этом упоминать? Может быть, красиво дальней и окольной дорогой обойти этот вопрос или как-нибудь вскользь на нескольких строчках упомянуть об этом? И всё будет формально вроде бы правильно с «исторической» точки зрения. Сохраняя красивое лицо, на любую критику можно будет отвечать с честными глазами: «А у меня тоже где-то об этом упоминается!» Но потом твёрдо для себя решил – раз это было в моей жизни и занимало значительное время, значит нужно написать!

При этом я не стану, и не буду сейчас «причёсывать» события тех далёких лет в угоду сегодняшнему времени. Ведь наша жизнь в то время в политическом плане очень сильно отличалась от той, которую мы видим сейчас. Да! КПСС благополучно существует и сегодня, изменив буквы в названии на КПРФ, но это уже совсем не та партия, не с тем лицом и совсем не тем масштабом.
 
Сейчас она задвинулась куда-то с глаз людей на вторые или даже третьи роли в политической жизни страны. В общем понимании многих молодых людей она представляет собой вместе со своим бессменным невесёлым и харизматичным лидером что-то похожее на партию клоуна Жириновского. Она даже близко не может сравниться по величию и могуществу с тем, что было в конце семидесятых годов! Очень трудно сейчас при изложении фактов быть объективным и спокойно без эмоций говорить, когда это много лет было неразрывной внутренней частью моей и нашей жизни. Всю свою жизнь  приходилось стремиться быть достойным этого высокого звания: сначала быть достойным, чтобы тебя приняли в кандидаты, доказать во время прохождения кандидатского стажа, что ты достоин быть членом КПСС, а затем всю жизнь помнить, что именно ты передовой авангард нашей страны.
 
А на каждом этом этапе в моей жизни были обидные моральные и унизительные удары судьбы! Потеря веры в социальную справедливость, горечь от непонимания, удивительно резкого изменения отношения к тебе ещё вчера казалось верных друзей и моего огромного желания доказать всем, что эти все решения неправильные и я ещё всем вам это вновь докажу! Так получалось, что хитрая судьба видно для пробы меня «на прочность» или просто, чтобы я не очень-то расслаблялся в своей жизни, постоянно закручивала гайки и крутые спирали. Из-за этого моя партийная жизнь, как и сама служба, начиная прямо с военного училища, всё время была очень интенсивной, требующей полной самоотдачи и напряжения сил: с тяжёлыми преодолениями, резкими скачками, взлётами и глубокими падениями вниз.
 
Мне постоянно приходилось продираться сквозь непонятно откуда появляющиеся новые преграды и карабкаться наверх, раздирая руки. И может быть, поэтому я всегда тайно про себя страшно завидовал тем офицерам, у которых вся их жизнь размеренно катилась по накатанной дороге, потихоньку и не спеша. Когда всё приходит само собой и главное в такой равномерной жизни – не делать резких движений и всё тебе как на блюдечке с голубой каёмочкой в нужный момент свалится с неба. В моей же жизни всё было совсем не так! Почему-то мне всегда так кажется, что тех событий, которые произошли со мной в армии, даже с избытком хватило бы на несколько человек.

Но я отвлёкся от линии КПСС. Произошедший у меня на глазах внезапный крах этой системы, крушение всякого рода принудительных идеалов, развенчивание установок и догматов, некогда претендовавших на окончательность и непогрешимость, массовое и публичное сжигание перед нашим Белым домом в Москве «горячими головами» и лихими перерожденцами партийных билетов – произвело у меня в душе полное опустошение. Кому же теперь верить? Я с удивлением узнал – оказывается, всё то, что было для нас с самого детства святым и правильным, на этом нас воспитывали в школе и в военном училище – неверно! Торжественное обещание октябрёнка и пионера, обязанности комсомольца и члена КПСС, даже Моральный кодекс строителя коммунизма – всё это обычная формальность, пустой звук и архаизм.
 
На всё то, что для нас было раньше моральными нормами, почётной обязанностью можно наплевать и благополучно забыть – начинается другая жизнь, по совершенно другим демократическим законам! Трудно вот так, в одну минуту отказаться от своего прошлого, тем более для меня очень близкого своими преодолениями и огромным количеством потраченных для этого моральных и физических сил! Над молодёжью, имеющей высокий уровень образования, нависала коммунистическая идеология, несвойственная западному образу жизни, но вместе с тем она обеспечивала высокий уровень защиты. Сама Армия была безопасна – многие молодые парни как мы с желанием и удовольствием поступали в военные училища и надевали на два года погоны.

Система институтского распределения гарантировала занятость, а обилие «комсомольских строек» давало возможность карьерного роста. Теперь же у молодёжи появился ранее осуждаемый «западный образ жизни»: свобода передвижения, свобода места выбора жизни, свободный поиск работы, ну и конечно широкий выбор «развлекухи». И людей пошёл перегиб в другую сторону: то, что раньше нам было стыдным – теперь не стыдно, а ещё стыдно стало быть хорошим, правильным и таким как все! Нужно обязательно «выпендриться» – поменять ориентацию, быть «сынком богатых родителей», нарушать моральные нормы и хвалиться этим или на худой случай фанатеть всё равно от чего-либо, зарабатывая дешёвый авторитет и главное в всём этом – быть не таким как все.

 Вот тогда ты – герой нашего времени! Ведь новое поколение много лет было отдано на воспитание дешёвой попсе выступающей в трусах, безответственному телевидению, случайным молодёжным выскочкам. Но мало кто из них понимает что, научиться жевать жвачку и пить пиво оказалось легко. А вот встраиваться в совершенно новую жизнь, где требуется новая энергия, изворотливость, умение держать удар, рисковать и делать собственный выбор – трудно!

Но вернёмся в те годы. Ещё начиная со второго курса у нас в батальоне начали принимать, или вернее сказать, «оказывать высокое доверие» в приёме в кандидаты КПСС. Конечно, это стало огромным событием в нашей жизни! Курсанты, которые ещё вчера были такими же, как и все мы – комсомольцами, вдруг становились кандидатами в члены КПСС. И как всегда первыми для этого  отбирали самых достойных: тех, кто хорошо учится и имеет примерное поведение.

Всё это происходило у нас на глазах: сбор рекомендаций от двух других членов КПСС, комсомольское собрание роты для третьей рекомендации, на котором возникали бурные дебаты по каждой кандидатуре. Все эти события были для нас чем-то новым, и в душе даже как-то не верилось, что мы уже доросли до этого времени и вот тот курсант, на кого даже ещё вчера нельзя было подумать – уже кандидат в партию!
 
Здесь на этом фоне тоже закручивались лихие интриги: наш командир роты, который уже по своим годам имел право давать такую рекомендацию для вступления, иногда очень резко грубыми и обидными словами быстро осаживал всех желающих и рискнувших подойти к нему за ней. А ведь, казалось бы, к кому же нам ещё было идти за ней как не к своему «родному» командиру роты? Это сразу же становилось известным всей роте и накладывало свой негативный отпечаток. До сих пор я не могу понять, почему же нельзя было это как-то красиво и тактично обыграть?

 Сказать, к примеру, культурно: «Я считаю, что тебе ещё рано. Или ты ещё не «созрел», вот пройдёт полгода, год – вот тогда и подходи!» Но наш командир роты действовал в этом плане видимо в соответствии со своим видением ситуации, со своим воспитанием и соображениями. Всё это конечно не добавляло у нас любви и уважения к нему, и я всё больше глядя на это, укреплялся в своей мысли: «Если я всё же когда-нибудь решу вступать в кандидаты КПСС, то уж к нашему командиру роты за рекомендацией никогда не подойду!»

Когда я приехал в летний отпуск после второго курса и поделился своими соображениями с отцом по поводу вступления в КПСС, он поддержал меня. Ведь так получалось, как не крути – другого выбора у меня в жизни, как бы и не было. Я уже упоминал о том, что мои отец и мама оба были членами КПСС. Да и я, раз решил связать свою судьбу с армией, для успешной карьеры рано или поздно всё равно должен буду тоже вступать. Мой отец, как политработник дал дельный житейский совет – раз вступать это необходимость, то мне лучше всего вступить в КПСС ещё в училище.

Ведь ещё неизвестно куда и как меня может забросить офицерская судьба? А там везде непременное условие – рекомендующий человек должен знать меня по совместной службе не менее года. Вот и бывает в жизни так, что офицеры ждут, из-за переводов пока не исполнится год, продлевая сроки прохождения. Поэтому, исходя из сложившейся ситуации, правильнее всего было бы вступить на третьем курсе, один год проходить кандидатом в члены КПСС и уже на четвёртом курсе вступить в члены КПСС, чтобы в войска ехать лейтенантом с партийным билетом.
 
По приезду из отпуска и начав учиться на третьем курсе, эта мысль крепко засела у меня в голове. «А что? Чем я хуже других курсантов из нашей роты, которые уже ходят кандидатами в члены КПСС? Ну ещё можно было допустить, что не намного лучше, но и не хуже! С учёбой у меня, слава богу, всегда было нормально, а с дисциплиной – как у всех! По крупному я никогда не «залетал», а то, что я иногда мимоходом попадал «под раздачу» нашего командира роты – обычная случайность!» – так я размышлял сам с собой вечерами лёжа в своей кровати. Но одновременно с этим всё-таки крутились и мучили меня в голове и такие мысли:

 – А действительно ли я «созрел» для этого? И вообще где в жизни проходит эта невидимая черта, переступив через которую, наконец-то, всё становится ясно и понятно и можно сказать самому себе, что – «Да! Я созрел!» Ведь такой ясной черты нет. Здесь каждый должен её провести самостоятельно. Эту мысль хорошо высказал юморист А.Райкин: «Есть такие дела, который каждый должен делать самостоятельно… Даже при наличии здорового коллектива!» Принимая такое решение, ты как бы становишься на одну ступеньку выше других по мере ответственности за всё. Здесь уже другой спрос и другой ответ. И обратной дороги нет! Тут уж если решил то всё! Уже нельзя будет сказать: «А знаете братцы – я передумал и больше не хочу быть членом КПСС».

Недаром мы в то время воспитывались на примерах, когда в трудную минуту командиры говорили: «Коммунисты! Вперёд!» И тут уже нельзя будет спрятаться за спину товарища или стыдливо опустить глаза вниз. Приняв такое решение – ты берёшь на себя обязательство всегда быть первым! Вот в чём вопрос! С этими мыслями я ни с кем не делился, пока только внутренне самостоятельно настраиваясь. Очень стыдно было бы опозориться, если мне вдруг откажут в рекомендациях. Вот это был бы сильный для меня моральный удар! А наша жизнь в роте тем временем потихоньку менялась.

На третьем курсе уже вместо штатного офицера-комсомольца на должность секретаря комсомольской организации роты возникла необходимость избрать какого-нибудь курсанта из нас. Сейчас я даже почему-то не могу вспомнить тех мелких подробностей того, как это было. Кто и как на общем собрании роты предложил на это место кандидатуру моего друга Сашки Миролюбова – не помню. Но особо возражающих против этого предложения не нашлось. Сашку за два года в нашей роте хорошо знали все: он и учился хорошо, не был хулиганом, мог высказывать своё мнение, а если где и залетал – то только так – по мелочи.

В общем, таким образом, Сашка единогласно стал «комсомольцем» – секретарём нашей ротной комсомольской организации. Появившаяся у него работа отвлекала его от учёбы на разные совещания, конференции, заседания и была больше рукописная. Кроме этого ещё самой главной его головной болью до самого нашего выпуска стала – это сбор комсомольских взносов. Хотя сама сумма взноса была копеечной, но важным в этом деле было вовремя её сдать и поставить штампик «уплачено» в комсомольский билет.

 А ещё на него повисла рутинная обязанность проводить комсомольские собрания по обсуждению кандидатур и выдаче рекомендаций в кандидаты и члены партии. Это только по первым кандидатам у нас в роте были долгие, бурные и активные комсомольские собрания. А потом это стало обычной рутиной. Так как у нас приём новых кандидатов происходил постоянно, то комсомольские собрания необходимо было проводить чуть ли не каждую неделю! Но и в этом деле Сашка ловко «проявил разумную инициативу и солдатскую смекалку», приспособившись проводить их прямо на вечерней поверке.

Когда заканчивалась поверка, и старшина роты Паша Голиков определялся с нарядом на следующий день и уже все стоящие в строю, курсанты роты только и ждали от него команду «Разойдись! Отбой!» он говорил нараспев, очень хорошо имитируя голос нашего ротного «историческую фразу», (почему «историческую» – потому что все уже в нашей роте знали, что будет дальше): «А-о-одну минуточку! А теперь слово предоставляется Миролюбову Александру!» В то время пока Сашка шёл к центру роты для того, чтобы сделать объявление, все курсанты уже в нетерпении начинали кричать из строя: «Мы согласны! Мы со всем согласны! Все – «за»! Единогласно!» – ещё даже не зная, о ком идёт речь!

Сашка без формализма сразу кратко объявлял фамилии очередных кандидатов, и все курсанты уже хором кричали, чтобы побыстрее с этим покончить: «Хорош! Мы его знаем! Давай ставь вопрос на голосование! Мы все – «за!» и дружно не дожидаясь команды, тянули руки вверх. В итоге на таком собрании в его сумбуре, даже если кто-то и хотел что-то сказать – его никто не слышал, да и не хотел слушать. А Сашка, таким образом, ловко покончив в своих делах с комсомольско-партийным бюрократизмом, утром уже писал рекомендации.

В общем где-то поздней осенью на третьем курсе я решил для себя, что пришла и моя пора подавать заявление с просьбой о принятии в кандидаты КПСС. Вступал я уже далеко не первый в нашей роте, и общая схема действий мне была как бы понятна. Сначала нужно было чётко определиться – у кого я буду брать две рекомендации от членов КПСС. Вот главный вопрос! К нашему командиру роты – к-ну В.В.Козлову я идти в силу своих внутренних убеждений принципиально не хотел, и значит, мне нужно будет идти к каким-то офицерам с кафедры. С третьей рекомендацией, от комсомольской организации нашей роты я не очень-то волновался. Конечно, её мне дадут, в этом я не сомневался –  ведь меня очень хорошо знают и во втором взводе, где я учился целый год и в четвёртом, где учусь сейчас.

Выучить устав КПСС, изложенный в маленькой книжечке и Моральный кодекс строителя коммунизма не составит большого труда. Гораздо труднее будет отвечать на разные каверзные вопросы: «А зачем ты вступаешь в КПСС? Оцените внешнюю политику нашего государства? Или как Вы относитесь к современному положению народов Африки? А как лично Вы будете бороться с международным империализмом?» И ещё много разных других. Не ответишь же на них просто, так как думаешь на самом деле: «Я вступаю в партию, потому что все вступают! Или потому что так сказал мой папа!» Это будет выглядеть смешно или ещё как-нибудь политически «незрело».

 Здесь нужно было осторожно подобрать правильные слова, говорить кратко и ёмко по смыслу. В этом деле конечно огромную помощь оказал мне Сашка Миролюбов. После нескольких обстоятельных бесед с ним на эту тему я накидал на бумажку такие основные вопросы, которые чаще всего задают на собрании и примерные ответы на них. Эту «секретную бумажку» я всегда носил с собой в полевой сумке и частенько заглядывал в неё, штудируя «тонкие места». И к собранию, на котором разбирали мой вопрос, я внутренне был готов и всё знал наизусть.

В общем, в результате долгих раздумий и анализа ситуации я принял решение – пойду за рекомендациями прямо к п-ку Г.Г.Белобородову с кафедры АБТ и п-ку Е.Д.Липартову – «уважаемому человеку», всеобщему любимцу и нашему преподавателю тактики. Это были уважаемые преподаватели, и они хорошо меня знали, ведь я долго и неплохо учился у них. А Женю Липартова знали и уважали все в училище! Таким образом, выбрав один из осенних дней, я после обеда набравшись смелости, пошел к ним, заранее накидав на листочке свои данные, в душе тайно надеясь, что они мне не откажут. Вот это было для меня сильное моральное испытание! А вдруг они мне просто откажут или ещё хуже того, как наш делал наш командир роты «осадят» меня, припомнив что-нибудь этакое? Это будет огромный удар по моему самолюбию!
 
Про себя я в тот момент почему-то сразу решил, что если мне откажут в рекомендациях такие серьёзные, уважаемые и солидные офицеры то этот вопрос я вообще заброшу до окончания училища и больше к нему возвращаться не стану. И хотя вроде бы за мной ничего такого страшного не было, но все же огромное волнение охватило меня, когда я стоял в коридоре кафедры перед дверью. Вот сейчас я открою дверь, войду и сразу для себя узнаю ответ – всё и решиться: как ко мне отнесутся люди – серьёзно или отмахнутся как назойливой мухи! Не знаю, как бы я пережил этот момент, если бы мне отказали. Наверняка бы принял это очень близко к сердцу и долго мучился из-за этого. Но я зря боялся, мучился в сомнениях и волновался! Всё прошло замечательно!

Полковник Белобородов по-доброму встретил меня, а когда узнал что я именно к нему пришёл за рекомендацией для вступления в кандидаты КПСС сразу сказал, что я молодец! Единственное, что он видимо просто для прикола спросил меня: «А кто такой – Курт Вальдхайм?» На что я, уже здорово «политически подкованный» Сашкой Миролюбовым на эти темы сразу дал ему ответ: «Генеральный секретарь ООН!» На этом всё и закончилось. Он сказал, что завтра я могу уже зайти к нему за уже готовой рекомендацией. Примерно так же всё произошло на кафедре тактики и с полковником Липартовым. Он хорошо помнил меня, и никаких вопросов у него ко мне не возникло. Правда он пообещал мне написать её за выходные дни и поэтому зайти к нему нужно было только через несколько дней.

Всё! Огромная гора свалилась с моих плеч! Как удивительно хорошо всё сложилось! Жизнь – как ты прекрасна! То, что ко мне такие уважаемые офицеры отнеслись с пониманием, меня здорово окрылило и резко подняло мой собственный уровень самооценки. У меня как бы сразу расправились плечи. Это значит – я всё в своей жизни делаю правильно! И теперь мне окончательно стало наплевать на мнение нашего командира роты, который постоянно прививает всем нам «комплекс собственной неполноценности!»

С радостным настроением как на крыльях я пришёл в казарму и сразу поделился радостью со своими друзьями. Основной вопрос практически был решён! И как хорошо, что в этом вопросе я обошёлся без нашего командира роты, не давая ему такую им любимую возможность грозно и недовольно «шевелить усами» по любому поводу! Конечно, он как человек не глупый, сразу смекнёт, что я не стал унижаться – подходить к нему за рекомендацией как делало большинство наших курсантов, тем самым как бы получая от него «добро» на вступление. Перед которыми он мог «выделываться» припоминая им дела давно минувших дней.
 
Да и ладно! Кто он такой? Как-нибудь переживём его обиды! Тем более «особой любви» и привязанности у нас с ним никогда и не было. Мне с ним как говорится «детей не крестить». Обойдусь-ка я в своей жизни и без его нравоучений – пусть тренируется и «оттачивает своё командирское мастерство» на ком-нибудь другом. Моё заявление обязаны рассмотреть на партийном собрании батальона, особо не учитывая его мнение. Конечно же, он будет обязательно присутствовать на собрании, но всё-таки, имея только один свой голос, даже если и будет против (в чём я сильно сомневался, но всё же…) ни на что особо не повлияет.

Попробуй-ка возрази против рекомендации п-ка Е.Липартова! Но тут я вспомнил слова моего отца, которые всегда помнил с самого детства – в таких случаях он всегда говорил: «Не нужно больно пижониться!» Вкладывая в них свой особый смысл и подтекст того, что не нужно особо выделываться и обуздать свою гордыню. В таких делах нужно спокойно, но настырно делать своё дело. С третьей – комсомольской рекомендацией как я и предполагал, никаких проблем не возникло. Сашка по быстрому, опережая время – ещё до собрания её мне написал, проведя вечером комсомольское собрание по своей обычной схеме.
На партсобрании батальона вместе со мной принимали ещё несколько курсантов. Конечно, перед собранием я очень волновался, а вдруг что-нибудь случится? Хотя такие случаи были единичны и, как правило, принимали всех, но всё-таки? Но волновался я зря – всё прошло как надо.

 На собрании мне задавали разные вопросы, на которые я всё обстоятельно ответил. Был и один из вопросов, который заинтересовал всех при зачитывании моей биографии: «А почему же я так часто менял школы и жил в разных городах?» Пришлось мне подробно объяснять, что это было из-за того, что я сын офицера. Все вопросы тогда сразу и отпали. И хотя в этом не было никаких моих заслуг, и я переезжал из-за службы отца, но то, что я сын офицера сразу всех настроило на хороший тон. Наш командир роты, сидел на собрании с недовольным видом, по крайней мере, мне так показалось, но никаких вопросов мне не задавал и не высказывался, проголосовав «за».

Вот так, после всех своих бурных внутренних переживаний я и стал кандидатом в члены КПСС. Моей радости от этого события не было предела! В моей жизни преодолён ещё один очередной незримый порог, можно так сказать «этап взросления» и непривычной тяжестью придавила внезапно обретённая зрелость и ответственность! Мне всего девятнадцать лет, а я уже – кандидат в члены КПСС. Небольшая серо-зелёная книжечка, в аккуратной обложке, которая всегда была со мной во внутреннем кармане х\б, наполняла меня внутренней гордостью. Да! Буквально через год я, после прохождения кандидатского стажа стану равноправным членом партии! И уже тогда её заменят на новую – красную. Нужно только в течении этого года оправдать оказанное мне доверие, постараться показать себя с хорошей стороны: учёба и дисциплина теперь должны быть на высоте! Почему-то это мне казалось очень простым и нетрудным, но как я ошибался! Моя жизнь, как видно сразу решила преподнести сюрприз и начала готовить меня к преодолению трудностей.

Так вот, забегая вперед, придётся рассказать, что вместе с принятием меня в кандидаты КПСС у меня почему-то началась жизненная «чёрная полоса». С учёбой у меня никогда никаких вопросов не возникало. А вот как я ни старался быть примерным в дисциплине, но вот так получилось. Я даже сейчас не знаю, что стало причиной всего. Одно событие, каким-то удивительным образом сцепилось и переплелось со следующим и понеслось…

Конечно, сейчас по прошествии многих лет эти события могут показаться мелкими и несерьёзными, но тогда я ими основательно был выбит из колеи и душевно расстроен до основания. Всё началось с того, что наш взвод был нештатным взводом регулировщиков. Когда в городе проходили какие-то мероприятия, куда привлекали наших курсантов мы стояли на перекрёстках организовывая безостановочное движение автоколонны. Это в нашей курсантской жизни не создавало никаких особых проблем, даже вносило в неё некий радостный элемент разнообразия, когда можно было несколько часов находиться в городе.
 
Нас в специальной машине вывозили в город заранее и расставляли по одному или подвое, если это был большой перекрёсток. Работа в общем была не трудная – когда мы услышим или увидим приближение колонны нужно было выйти на центр перекрёстка и в роли регулировщика с палочкой перекрыть движение. А потом надо было стоять на тротуаре в ожидании движения колонны обратно. За это время можно было, не отвлекаясь от выполнения основного задания позвонить домой, что-нибудь купить, поболтать с проходящими мимо девчонками или просто постоять, наслаждаясь выпавшей свободой.

Самым главным от нас в этом деле требовалось быть внимательным. Это стало нашим обычным и привычным делом. Но вот в такой работе была одна незадача – мы никогда не знали по времени, когда же колонна пойдёт обратно! Никакой связи у нас не было, просто нужно было стоять на месте и ждать. И вот однажды вечером, когда нас вновь вывезли в город регулировать движение, мы вместе с Тарасом выбрали один сложный перекресток, где нужно было стоять вдвоём. Ведь нам вдвоём с ним коротать время было веселей!
 
Это были какие-то тренировки – я уже не помню, зачем и по какому поводу. И нас привлекали для этого не первый раз. Каждая такая тренировка по времени обычно шла примерно два часа. И в тот раз мы так же понадеялись на это! Вот в чём был наш просчёт. В результате примерно через час, после того как проехала наша автоколонна, мы захотели в туалет. Но вот в чём проблема – это был центр города. Мимо ходили люди, и со всех сторон нас окружали многоэтажные жилые дома. Конечно же, нас предупреждали о том, что в таких ситуациях надо терпеть, не покидая своё место.

 А уж если нас было двое, то хоть сбегать можно было по одному. Теперь конечно можно вести умные разговоры и рассуждать на эту тему! Мы же с Тарасом самонадеянно решили, что мы успеем. Ведь всегда тренировки шли по два часа. Но в поисках подходящего тихого места мы потеряли несколько драгоценных минут.

 А в тот раз тренировка была последней и там всё быстро закончили и примерно через час колонна пошла обратно. И оказалось, что нас двоих на нашем перекрёстке не оказалось именно в эти несколько минут. Такого ещё ни разу не было у нас во взводе и это было неслыханным событием! Последней в колонне всегда шла машина, которая собирала регулировщиков и, конечно же, она поехала дальше, не дожидаясь нас. И только по возвращению в училище нас не досчитались. Тогда выяснили где мы стояли и нашего командира взвода ст. л-та Михайлова отправили за нами. А мы с Тарасом так ничего не понимая, добросовестно стояли на своём перекрёстке дожидаясь колонну и поняли, что это «залёт» только когда наш командир взвода сразу начал орать на нас. Это ещё очень удачно так получилось, что впереди колонны ехала машина ВАИ, и всё обошлось!
 
В общем по возвращению в училище из-за позднего времени «разбор полётов» с нами отложили на утро. А утром наш командир роты, проведя профилактическую беседу на повышенных тонах, во время которой мы благоразумно молчали, объявил нам каждому по три наряда. «Это ещё хорошо для нас кончилось! И надо радоваться по этому поводу» – так рассуждали мы с Тарасом, выйдя из канцелярии. Ведь он мог, раздувая дело до гигантских размеров объявить нам и по несколько суток ареста! И хотя на гауптвахту у нас в роте сажали крайне редко, только за очень крупные залёты, но всё-таки? Таким образом, я заступил «на свою почётную вахту». И когда я уже стоял последний третий наряд и на душе был праздник по этому поводу – вот уж теперь «залетел по-крупному»!

Ну, надо же было после обеда позвонить к нам в роту офицеру с учебного отдела! Это был, я уже сейчас не могу вспомнить его фамилию, ну очень вредный офицер, которого все курсанты училища знали по подпольной кличке «Тыква». Вероятно из-за того, что его голова, дополняемая таким же цветом волос, уж очень напоминала этот овощ. Он никогда не мог спокойно проходить мимо курсанта с любого курса, постоянно проявляя высокую требовательность. И делал это всегда с желанием и необъяснимым рвением, пользуясь служебным положением, так как на него были возложены обязанности нештатного коменданта училища. В общем любая встреча с ним никогда не предвещала нам ничего хорошего! А тут такое…
 
Я в это время стоял дневальным у входа и, подняв телефонную трубку, как было положено, ответил: «Дневальный второй роты, курсант Азаров». Он спросил кого-то из офицеров роты, но в тот момент их никого не было, тогда он сказал мне позвать к телефону дежурного по роте. Я крикнул с места в глубину казармы: «Дежурный по роте, на выход!» И когда он подходил ко мне на его безмолвный вопрос киванием головы я сам даже не знаю как, но видимо чёрт меня дёрнул за язык в тот момент брякнуть: «Тыква!» И хотя телефонная трубка лежала на тумбочке возле телефона, видимо в неё это очень хорошо было слышно. Переговорив с дежурным по роте по каким-то своим делам, он в конце разговора передал, чтобы я бегом бежал к нему в штаб.
 
Вот тут-то я сразу заподозрил что-то не очень хорошее! И моё предчувствие меня не обмануло! Видимо то, что его все «за глаза» зовут «Тыквой» он знал, но чтоб вот так нагло – по телефону, стерпеть уже не смог! Короче, прямо после краткой воспитательной беседы с ним, я получил в свои руки оформленную записку об аресте, в которой чётко чёрным по белому было написано «Курсанту Азарову А.Е. – пять суток за нетактичное поведение» и уныло побрёл в роту. При этом «Тыква» сказал, чтобы я уже через пятнадцать минут был на гауптвахте, а это время использовал для доклада своему дежурному по роте и сбора вещей. А пока я буду идти туда, он уже позвонит в караулку и меня там встретят с распростертыми объятиями. Вот уж воистину получилось, так как всегда бывает: пришла беда – отворяй ворота!

Когда я с убитым видом зашёл в свою роту наш командир роты был там. Не откладывая всё в долгий ящик, оглядев дверь канцелярии с табличкой командира роты, я постучал в неё. Сколько горя и страхов прошло за четыре года через эту дверь! Когда же я доложил ему о том, что арестован во время наряда офицером штаба и показал записку, он насторожено уточнил у меня: «За что конкретно?» В эту минуту мне не хотелось врать и притворятся, да и не люблю я этого. Пришлось мне выкладывать ему всю правду, а чего было её скрывать? Ведь он всё равно бы её узнал, ведь шила в мешке не утаишь!

Во время моего грустного доклада я с удивлением заметил, как у него на лице заиграла весёлая улыбка, заблестели глаза и радостно зашевелились усы. По нему сразу стало заметно, что моё сообщение его очень развеселило. И радостно хмыкая, кроме фразы: «Ну ты, Азаров, и даёшь!» – он ничего из себя выдавить не смог. Надо сказать, что этого офицера в училище не любили не только курсанты, но большинство офицеров, которым и он тоже не давал спуску вечными придирками.

И уже как-то не по уставному и совсем по-доброму добавил: «Ну что же. Давай, бери шинель и шагай на гауптвахту, но больше никому не болтай об этом случае – тебе же лучше будет!» Так я и сделал. Вот таким образом, как всегда в таких случаях говорится – «ни за что», я впервые в своей жизни попал на «губу». Ну, как я мог так неосмотрительно сболтнуть лишнего? Толи у меня уже оттого, что я хожу по роте третий наряд через день, притупилось чувство курсантской бдительности или я уже в душе радовался последнему наряду. Не знаю, что послужило причиной этого. Воистину: язык мой – враг мой! И видимо правильно говорят: слово не – не воробей, вылетит – не поймаешь! Так по всему получалось, что к третьему курсу у нас уже выработался хороший громкий командный голос, и когда нам казалось, что мы шепчем, то наш бас хорошо был слышен в телефонную трубку.


Про однообразные дни, проведённые на гауптвахте рассказывать особо нечего. Это был третий курс – и наказание было, скорее всего, больше моральным! Мне ещё с первого курса хорошо было знакомо помещение и порядок жизни нашей гауптвахты – ведь сколько нарядов я отходил сюда вместе Рашидом Табаевым выводным! А вот самому попадать сюда в качестве «узника» и арестанта ещё не приходилось. Когда же я быстро покончил со всеми формальностями: доложил начальнику караула о своём прибытии, поздоровался с другими арестантами и определился с камерой – уединившись, на сколько это было возможно, присел уголке и, закрыв глаза, полностью ушёл в свои невесёлые мысли:
 
 – Вот уж точно говорится: «От сумы и тюрьмы – не зарекайся!» Видимо для полноты картины училищной жизни моя судьба и подбросила этот подарочек. Ещё утром, да что там утром, ещё меньше часа назад я мечтал о тихом и спокойном вечере в нашей казарме в кругу своих друзей и окончании всех объявленным мне нарядов, и вот как всё резко изменилось! Как резко в армейской жизни судьба, или даже можно сказать точнее вообще – одно неосторожное слово в несколько минут может швырнуть своих сынов и защитников Родины на самое дно жизни.

Да! Что уж тут говорить – дело дрянь! Хотелось одновременно от обиды, бессилья и невозможности что-либо изменить закричать, громко во весь голос, раздирая связки, да так чтобы от крика стены гауптвахты затряслись и тут же завыть по-волчьи или тихо заскулить по-щенячьи. Жалко было себя, а ещё с какими глазами нужно будет объяснить всё своим родителям? Отец, конечно, когда узнает об этом, нерадостно хмыкнет про себя, но отнесётся с пониманием, а вот мама…

Мама как всегда расстроится и начнёт переживать за меня. Нет, чтобы их не расстраивать надо это как-то сохранить в тайне. Тем более здесь особо нечем хвалиться! Опять у меня в голове откуда-то издалека начали появляться невесёлые мысли, которые всегда возникали в минуты отчаяния: «Ну зачем я поступил в военное училище? И вообще-то, что я здесь делаю? Может быть это не моё? Неужели офицерские погоны стоят такую цену? А может быть махнуть на всё рукой и в ответ написать рапорт «по собственному желанию»? Что ещё можно сделать в этой ситуации? Ничего».
 
В голове закрутились обрывки детских воспоминаний связанных с моим посещением Петропавловской крепости: тёмные, маленькие камеры с маленькими окнами под самым потолком и тяжёлыми дверями. И у каждой камеры были маленькие таблички с перечнем фамилий знаменитых революционеров, которые сидели в них в разные годы. Из большого количества тех людей у меня в памяти остались только такие как Чернышевский, Горький и Александр Ульянов. И они все провели там не по пять суток как я, а намного больше! И даже после этого оставались на своих жизненных принципах. Как же они смогли всё это выдержать? Проведя у себя в голове вот такую историческую параллель с великими людьми – я тоже успокоился.

Усилием воли, взяв себя в руки, я припомнил, через что уже пришлось мне пройти к этому времени в училище: кошмары абитуры, трудности первых курсов, все многочисленные наряды по столовой, роте и караулы – что же это выходит, всё зря? Ну уж нет! Дудки, никакому «Тыкве» или ещё кому-то не удастся меня согнуть! Раз считают, что виноват – значит, гордо отсижу, а там ещё посмотрим! Поэтому я отогнал грустные мысли прочь и решил от своей невозможности ничего изменить, просто махнуть на всё рукой. А-а-а! Пусть как-нибудь катится само собой! Сидеть на гауптвахте стыдно! Но может быть мне для полноты ощущений и всей картины училищной жизни нужно пройти и через это?
 
И хотя я вроде бы во время своего отбывания наказания ничего не делал, а только в натуральном смысле этого слова сидел и думал о жизни, но в душе у меня было неприятно. Из этой истории, когда судьба вот так зло «щёлкнула меня в нос», чтобы я не очень-то задавался, не привыкал к однообразию и знал, как бывает в армии – я за эти несколько дней на гауптвахте сделал для себя хорошие выводы. В ежедневных встречах с Сашкой и Тарасом, которые приходили проведывать и поддержать меня я узнал, что в роте приобрёл «ореол мученика» – так это оценило большинство курсантов нашей роты. «Вот до чего дошли эти офицера штаба и особенно этот зверь – майор «Тыква»! Уже нормальных пацанов с третьего курса прямо из наряда по роте сажают на губу и по пять суток дают «ни за что»!» – так думали многие. Про слово «Тыква», из-за которого я сел на губу, я по совету нашего ротного благоразумно молчал, объясняя всё просто – я не так ответил ему по телефону.
 
Ради «исторической правды» нужно сказать, что просидел я на «губе» не пять, как было положено, а всего четверо суток. Свобода пришла ко мне совсем неожиданно. Мой командир Эдик Шварц, которому я бы много раз хотел сказать «спасибо» за постоянную поддержку в училище сам подошёл к ротному, определив у него хорошее настроение, и попросил его за меня. И вот уж не знаю почему – это так и осталось для меня неразрешимой загадкой, неожиданно наш ротный быстро согласился с ним и, сделав дежурному по училищу телефонный звонок, решил все формальные вопросы. И тут же, как это и положено по уставу возложил на Эдика Шварца как сержанта почётную обязанность забрать меня с гауптвахты. А может быть, он сделал это потому, что он сам был рад комизму этой ситуации и такой забавной возможности чужими руками «насолить и устроить козью морду Тыкве»? Не знаю.
 
Во главе с Эдиком Шварцем «забирать» меня с гауптвахты после обеда пришла представительная делегация – ведь эта новость в нашем взводе мгновенно долетела до всех. Конечно, вместе с ним были мои друзья: Сашка с Тарасом, а ещё Никишин, Одинаев, Иванов и Юрка Ликаев. Когда я вышел из караульного помещения, держа в руках свою шинель, ещё сам до конца не веря в такое вдруг неожиданно свалившиеся счастье и увидел сколько их – таких близких и родных мне людей с нашего взвода пришли, чтобы лично поздравить меня как героя с освобождением, я еле сдержал навернувшиеся у меня слёзы!
Первые радостные слова Эдика были такие:
 – Ну что Азар? Отдохнул? Всё, хватит! Пойдём домой!

Мне совсем в тот момент было совершенно неважно, что «домом» они называют нашу казарму. Важным и главным для меня в тот момент было внимание, слова и душевное тепло моих друзей. От волнения и радости охватившей меня я ещё долго не мог ничего сказать – глаза у меня заблестели, что-то перехватило у меня в горле и я, чтобы скрыть это подолгу обнимал каждого, и ничего не говоря жал им молча руки пока меня не отпустило. Они, тоже видя моё состояние (ведь его невозможно было от них скрыть) и тактично давая мне возможность обвыкнуться, окружили меня со всех сторон, жали руки, дружески хлопали по плечу и спине и наперебой говорили сами о том как всё хорошо и удачно сложилось с моим досрочным освобождением!

И это их такое мужское, суровое выражение чувств было мне чертовски приятно! Как всё-таки здорово, что у меня есть мои хорошие друзья – все мои беды и переживания по поводу моего ареста от этого мгновенно улетели куда-то далеко! Выше голову! Я снова в строю своих друзей! Я с ними и как прекрасна наша курсантская жизнь! Она продолжается! И мы ещё посмотрим кто кого! Только после вот таких минут начинаешь ценить отношение к тебе твоих друзей!
 
…Но эта и предыдущая история имела для меня большие последствия. Был бы я комсомольцем, может быть, это всё благополучно забылось через некоторое время, но уже был кандидат в КПСС. Поэтому и поставили вопрос на очередном партийном собрании батальона заслушать меня как «крутого хулигана» о прохождении кандидатского стажа. Такое событие в нашей роте было очень редким явлением. А что я мог им сказать? Формально они были правы! Как так это у меня получилось в моей спокойной и размеренной училищной жизни – сам ума не приложу?

 Просто какое-то фатальное невезенье из-за собственной глупости. Одно нарушение потянуло за собой другое, и как-то объяснить это было очень трудно. Ведь они могли на этом собрании из-за такой ерунды исключить меня из кандидатов в члены КПСС! Это было бы для меня огромным моральным ударом! Просто каким-то несмываемым позором, хуже которого даже нельзя было бы себе представить.

В общем, пришлось мне на собрании, с трудом подбирая слова объяснять свое несознательное поведение и заверять своих товарищей коммунистов, что эти события уже послужили мне большим жизненным уроком и больше я никогда и ни за что не допущу ничего подобного. Уверять их поверить мне и дать шанс за оставшееся время вновь доказать всем, что я буду достойным кандидатом. Хорошо, что ещё никто на собрании не стал докапываться до глубинной сути истории с «Тыквой» – его все и так хорошо знали в училище.

 Ведь как я не скрывал этот факт, но эта история видимо от нашего ротного всё же просочилась в «народный фольклор» и по многочисленным хитрым взглядам, которые я ловил на себе понимал, что многие о ней знают, но не говорят вслух! Ведь каждому курсанту было интересно взглянуть на того человека-смельчака, самоубийцу-камикадзе, который вслух (пусть даже случайно) назвал «Тыкву» – «Тыквой»! Но всё опять в этот раз закончилось для меня хорошо. После такой унизительной для меня и моего самолюбия речи, выступления Сашки Миролюбова, в котором он поддержал меня – мне большинством голосов коммунисты дали возможность реабилитироваться до конца кандидатского срока.
 
Но нашлись на собрании и такие горячие, отчаянные головы, которые требовали для меня за всё кардинальных мер вплоть до исключения из кандидатов в члены КПСС, так сказать «по совокупности преступлений». Но как хорошо, что их при голосовании оказалось меньшинство! Уф! Опять моя судьба-злодейка «умыла меня» только лишь опалив мне крылья на самом взлёте. Показала свой волчий оскал, давая этим понять, чтобы я не слишком-то задирал свой нос и понял – всё в этой жизни не так просто как это кажется!

Теперь уже после таких непростых моральных испытаний во время прохождения кандидатского срока я стал гораздо умнее – ведь тех четырёх дней, которые я провёл на гауптвахте, мне с лихвой хватило, чтобы привести свои мысли в порядок. И до самого окончания училища я всегда хорошо помнил эту историю и «урок жизни» – прежде чем что-то сделать – нужно хорошо подумать! И поэтому позже у меня со вступлением в партию никаких вопросов не возникло. Очередной рубеж, хоть и небольшими проблемами был взят! Мне в тот момент показалось, что – всё! С этим решительно покончено! Раз я с этими испытаниями успешно справился, то уже перевернул все страницы в этой книге – и на этом они в моей жизни закончились...

Конечно, со стороны очень легко укоризненно покачивать головой и призывать к благоразумию. Будь оно трижды проклято, это благоразумие! Наивысшей степенью благоразумия было бы вообще не поступать в военное училище! Не всегда всё так просто в жизни, тем более – в офицерской… Хорошо об этом рассуждать теперь, когда уже всё в прошлом, сидя в тёплой комнате и попивая неспешно чаёк! После Чеченской войны мне кажется, я наконец-то нашёл философскую истину – жизнь есть жизнь, то она не стоит ничего, а иногда стоит бесконечно много. Это как посмотреть. Так позже и выяснилось, в моей судьбе проблемы с КПСС никуда не ушли. Они лишь затихли, затаившись на несколько лет, взяв передышку – только до того момента пока я не стал командовать ротой! Но об этом уже позже будет другая история...


            АЛМА-АТА. ТРЕТИЙ КУРС. ОСЕНЬ-ЗИМА. КАРАТЕ.
             КУРСАНТСКАЯ ЖИЗНЬ. БОЛЬНИЧНЫЕ ИСТОРИИ.

Кроме такой сложной, волнующей и многоходовой истории с моим вступлением в кандидаты КПСС, конечно же, были и другие запоминающиеся истории. Самая интересная была связана с Серёгой Тарасовым. Сейчас я точно не могу вспомнить, откуда она началась, но наш друг Тарас с третьего курса увлёкся модным тогда видом спорта – карате. Это было то время, когда этот вид единоборства только-только начал широко проникать к нам в СССР. Вместе с этим мы начали узнавать, что оказывается, во всём мире существует великое множество видов разной борьбы, а в них ещё куча разных школ и разновидностей.

Все такие новые слова как: кунг-фу, айкидо, тайский бокс, кикбоксинг, джиу-джитсу, кендо и ушу – будоражили наше воображение, наполняясь каким-то таинственными восточными загадками. А что мы знали до этого? Тогда не было Интернета, возможности свободного выбора туда съездить такого, как сейчас телевидения или видео. Все наши знания ограничивались только книгами и несколькими кинофильмами. И одним ярким кинофильмом был, который я несколько раз видел в своём далёком детстве, перебегая с одной летней солдатской площадки на другую – «Гений дзюдо»!

Это был исторический фильм знаменитого японца Акиро Курасавы, который переснимали по несколько раз, и там через весь сюжет шла закрученная история о том, как бились между собой разные школы единоборств: дзюдо, джиу-джитсу и карате. Фильм был насыщен разными необычными для нашего глаза приёмами, трюками, драками, когда один боец с голыми руками умудряется расшвырять кучу народа. И вот именно в нём я впервые увидел приёмы карате, а именно его показную и эффектную часть, когда ребром руки перебивают небольшие доски и деревца, ногой вышибают доски из стен и потолков. Всё это показанное в кино было удивительным для нас, мальчишек-школьников, которые ничего в своём военном городке кроме бокса и самбо даже не слышали. Все приёмы в кинофильме смотрелись ловко, выполнялось легко и нам казалось – стоит только освоить несколько простых движений и всё – ты тоже сможешь также, как они!

После такого «крутого» фильма у нас в городке пошло, как это всегда бывало, новое увлечение – все пацаны (и конечно я) стали усиленно «набивать» ребро ладони, так как это делали герои в кинофильме. В свободное время мы как дураки все стучали ими по деревянным лавкам беседки, «набивая мозоли». Но буквально через некоторое время всем стало ясно, что этим ничего не добьешься – стучи не стучи, а это не может заменить настоящих тренировок! И это повальное увлечение опять сошло на нет.  А мой отец опять по-взрослому объяснил мне одну очевидную вещь – в любом виде спорта (а это, оказывается, тоже есть вид спорта), если хочешь достичь хоть каких-то результатов, то нужно серьёзно заниматься этим как минимум лет пять и только потом уже у тебя начнёт что-то получаться!  Как жаль! Мой отец как всегда оказался прав – здесь трудно было что-то возразить ему в ответ!

И вот, через много лет я опять столкнулся с этим. В то время в СССР с борьбой карате, прямо говоря, не знали, что и делать – шла какая-то «нездоровая возня». Сначала с радостью восприняли, а потом с таким же рвением и запретили. Стали закрывать клубы, придумали статью в уголовном кодексе за обучение и занятия карате, началось преследование и даже успели несколько человек по ней осудить. А потом опять вновь под влиянием общественности разрешили. И вновь это увлечение стало выходить из подполья и будоражить умы людей.

Понятно, что в тот момент у нас в стране не хватало настоящих тренеров, специалистов, арбитров, специальной литературы. Были разрешены платные занятия и из этой борьбы, которая долгое время была в подполье, пропадала сама философия, духовная основа, заменяясь только на постановку эффектных ударов руками, ногами и другими частями тела. Под таким влиянием «моды» преподавать карате начинали всякие самоучки, иногда вообще что-то только отдалённое слышавшие о ней.
 
Не знаю почему, но Тараса это новомодное увлечение «прихватило» серьёзно и по-настоящему. Я сейчас уже не помню, каким образом он нашёл своих единомышленников, но начал заниматься, отдавшись этой идее полностью – за оставшееся время до окончания училища, научится основным приёмам! При этом он увлечённо по вечерам переписывал и рисовал в свою специальную тетрадку из невесть откуда взятых плохо пропечатанных брошюрок описание основных приёмов, блоков и ударов руками и ногами. Половину тетради при этом у него занимали истории возникновения и развития карате, расшифровка иероглифов и поучительные жизнеописания великих каратистов.

Тарас где-то для занятий добыл кимоно белого цвета, но чтобы подчеркнуть всю серьёзность и преданность этому делу решил вышить на нём несколько японских иероглифов, которые в переводе означают слово «карате». Такая непростая идея требовала огромных трудозатрат и времени. Всё это происходило у меня на глазах: сначала он долго и очень точно копировал иероглифы на бумагу, потом с такой же тщательностью перенёс рисунок на кусок белой ткани, которую мы использовали для подшивания воротничков. И затем каким-то неведомым мне способом где-то добыл специальные нитки для вышивания – мулине яркого синего цвета и очень долго несколько дней по вечерам сидел в классе, увлечённо вышивая. Получившийся в результате этого рисунок был хорош: яркий на белом фоне и отлично смотрелся на его кимоно, когда он его пришил.
 
Нам с Сашкой оставалось, только глядя на это удивляться такой самоотдаче этому увлечению. В нашей роте почему-то его единомышленников не нашлось, хотя он и постоянно уговаривал меня с Сашкой составить ему компанию. Сашка заниматься карате сразу наотрез отказался (я сейчас точно не могу вспомнить, но примерно в это время ему сломали челюсть и долго из-за этого пролежал в госпитале). А я, поддаваясь уговорам, решил попробовать. С чем чёрт не шутит? Похожу несколько занятий с Тарасом за компанию и посмотрю, что из этого получится! А там может быть, вдруг и у меня проснётся желание и появится увлечение? Свободного времени на третьем курсе уже хватало, я в городские увольнения особо не рвался, тем более нам вместе и ходить будет веселее. Вот таким образом я и попал в их «узкий круг» каратистов.
 
Большинство этих энтузиастов составляли курсанты с нашего училища, но несколько человек было и солдаты из соседнего к нам полка лётчиков, а несколько человек даже приезжали из города. Основным заводилой в училище среди курсантов был старшина третьей роты, которая жила под нами. У него в каптёрке даже был целый арсенал, правда, не знаю зачем, но видимо ему очень нравились эти все штуки.

Именно у него я впервые в своей жизни увидел настоящие нунчаки, разных форм звёздочки для метания, «боевой костыль» (по крайней мере, он его так называл), который представлял гладкую длинную арматуру, немного больше длинны предплечья и небольшую ручку, ловко ложащуюся в сжатый кулак. Ими можно было проводить разнообразные приёмы, нанося тяжёлые удары. А чуть позже он закончил работу над небольшой боевой булавой – стальным шаром на плетёной из кожи ручке, из которого торчали остро заточенные стальные шипы. Только потом позже я узнал, что всё это является холодным оружием, таким же, как ножи, финки и кинжалы.

 А занималась эта группа «полуподпольных» энтузиастов, примерно в составе десяти человек не имея своего места в разных местах. Собирались по вечерам в спортзале нашего училища в борцовском зале или на сцене солдатского клуба лётчиков. Поражало меня в таких занятиях то, что они старались не пропускать тренировок, а те, кто приезжали из города после таких тренировок ещё добирались домой. Это был полный фанатизм и самоотдача! Это как же надо стремиться заниматься, чтобы ради этого ехать на окраину города и после тренировки поздней ночью добираться обратно? Ведь для нас это было легкой задачей – мы всегда даже не спешным шагом, через несколько минут были уже у себя в казарме. Я пока активно проходил с Тарасом зиму на третьем курсе до отпуска всегда удивлялся этому. Потом был отпуск, стажировка в войсках и после этого я как-то полностью «охладел» к занятиям.

На сегодня остались в памяти несколько ярких моментов от тех занятий: очень долго мы занимались по вечерам в пустом солдатском клубе. Для этого использовали закрытую от зала занавесом сцену. Температура в клубе была такая низкая, что изо рта шёл пар. А заниматься карате необходимо было только босиком! Поэтому мы, наскоро переодевшись, чтобы не мёрзнуть сразу начинали «разогреваться» – энергично двигаться. А после тренировки наскоро мылись в туалете клуба обливаясь только холодной водой.

И самое странное, что после таких суровых условий никто из нас никогда не заболел! Какое направление карате преподавал один парень, который приезжал из города, и негласно был тренером я не знаю, но на всех его тренировках нужно было, отрабатывая различные стойки и блоки, выдерживать град его ударов. И это преподносилось им как вырабатывание у нас бойцовской стойкости, характера, выносливости и привыкания к ударам. Вот уж я не знаю, правильно ли он это делал и по какой методике занимался, но результат был очевиден! Когда тебя молотят как грушу разными ударами – начинаешь к этому привыкать и уже не обращаешь на это внимание.

У меня в альбоме каким-то чудом сохранилась фотография, на которой Тарас с партнёром отрабатывают удары ногами и блоки за трибуной нашего стадиона. Это происходит летом на территории закреплённой за нашим взводом, подальше от посторонних глаз. Как я уже упоминал, после очень активных занятий зимой, после стажировки в войсках, под наплывом новых впечатлений я уже окончательно махнул рукой на тренировки, а Тарас так и продолжал заниматься дальше, делая почему-то основной упор на умение отжиматься от пола на кулаках.

Я же в своей жизни к этому занятию больше никогда не возвращался, понимая, что это тяжёлый и нелёгкий труд, хотя такие мысли регулярно и появлялись в моей голове. От того увлечения у меня осталось любовно сделанное руками моей мамы чёрное кимоно, которое было переделано по моей просьбе из прекрасного материала летнего танкового комбинезона. Оно ещё долго хранилось у нас доме, даже когда я уже был офицером, пока Люда его кому-то не отдала. А так же остались в памяти такие волнующие японские слова – обозначающие стойки, удары, блоки и коричневая тетрадка с моими записями, описывающими разные удары.

Примерно в это время я как-то пришёл к одному простому армейскому выводу. Его правильность затем подтвердил и мой отец со словами, которые в принципе оказались очень верными: «Не обращай внимания на все изменения вокруг тебя, а живи своей жизнью и будь самим собой!» Этот вывод даже не возможно очень точно сформулировать, но его общий смысл таков: когда начальники меняются – кажется, что всё, с уходом старого, уже привычного, жизнь закончилась и в голове только и кружат мысли: «А как же жить дальше?»

А потом, через некоторое время, оглядевшись по сторонам, понимаешь – и при новом начальнике ничего в общем-то не изменилось, и ты продолжаешь спокойно жить дальше! Впервые такие мысли зародились у меня в голове, когда мы все узнали после отпуска первого курса, что начальник училища – В.Р.Власов уходит на пенсию. Как же это так? Что же будет с нами? В эту новость трудно было сразу поверить. Казалось бы, такого человека, который лично создавал наше училище, столько сил отдавший этому, пользующийся абсолютно безграничным уважением среди всех офицеров и курсантов и был первым его начальником почти десять лет заменить просто ни кем не возможно! Оказывается, нет! К каждому офицеру в его службе приходит такое время, когда необходимо делать следующий шаг и не всегда такой, который хочется.

И вот на его место приезжает какой-то «варяг», совершенно никому не знакомый и неизвестный человек – генерал А.И.Некрасов, а наша жизнь продолжается дальше, совершенно независимо от этого события. И нельзя сказать, что новый генерал плохой человек или как-то не так делает своё дело. Жизнь идёт – и приходится всем и нам в том числе привыкать к новому начальнику. И внешне казалось ничего вроде бы в самом облике училище не изменилось. Но это не так, многие мелочи, негласные традиции, те правила, которые ещё установил старый начальник – забываются, отменяются или на них просто уже не обращают внимания.

Когда мы ещё учились на первом курсе при старом начальнике училища, меня в училище всегда сильно поражало прохождение мимо трибуны после общей училищной вечерней поверки. Это было действительно незабываемое зрелище! В темноте ночи, пока шла проверка людей на плацу, освещаемом фонарями дневного света, и мы хором исполняли гимн, специальные курсанты расставляли огромные снарядные гильзы вдоль трибуны. И когда всё уже заканчивалось и начальник училища вместе со своими заместителями поднимались на трибуну – гильзы поджигали, и они начинали ярко и так необычно гореть трепещущем на лёгком ветерке огнём! В это время на плацу выключали освещение, и свет шёл только от них. Все роты училища проходили строем вдоль этого коридора из горящих факелов, делая равнение на трибуну, на которой стоял, приложив руку к генеральской фуражке, наш любимый начальник училища.
 
Отблески горящего пламени факелов в темноте ночи на лицах создавали необычайный магический душевный подъём у всех, кто проходил мимо трибуны. Вот это было здорово, необычно и торжественно! И всем курсантам хотелось под взглядом нашего начальника училища, имеющего всеобщее обожание курсантов и офицеров, безо всякого напоминания дать «такую ножку», чтобы «асфальт трещал»! Такого ритуала прохождения нет в строевом уставе и нам не трудно было догадаться, кто такое придумал. Раз начальник нашего училища был один с самого основания – значит, она и зародилась при нём!  И раз эта традиция в училище уже была до нас, то и мы первокурсники, видя всё это, впитывали её в себя, наполняясь гордостью за себя и своё училище! Вроде бы казалось – мелочь, а как приятно было почувствовать себя неотделимой частицей под названием АВОКУ!

А при новом начальнике училища эта традиция как-то сама собой сошла на нет, и только в нашей памяти остались те незабываемые моменты удивительных факельных шествий на первом курсе. Все последующие годы всё на вечерних проверках стало обычным – таким, как написано в уставе: проверка людей, исполнение гимна и обычное прохождение мимо трибуны. Исчезла какая-то необычность и торжественность таких моментов, и в моей памяти из этого больше ничего не откладывалось. А как жаль! Но ничего тут не поделаешь – новые люди и новые законы.

Одновременно с приходом нового начальника училища появились и новые офицеры. Был назначен новый зам. начальника училища по политической части – п/п-к Сёмов. Это был офицер совсем небольшого роста и вот уж не знаю от кого и почему он получил сразу «народное звание» – «гадёныш»! А чуть позже, когда получил звание полковника, он всегда любил повторять к месту и не к месту:
– Товарищ курсант! Это говорю Вам я! – и в этот момент он многозначительно смотрел сам себе на погон, как бы удостоверяясь, что все три большие звёзды у него на месте и продолжал свою мысль, делая акцент на первом слове – Полковник Сёмов!

Он медленно повторял эти слова, бесчисленное количество раз, и каждый раз при этом, глядел себе на погоны. Поэтому он из-за этой своей привычки быстро сделался среди курсантов училища «фольклорным элементом», над которым потешались все курсанты как над обычным клоуном-пилигримом.

Лично мне как-то от этой смены заместителей начальника училища было не холодно и не жарко, но с уходящими офицерами было жалко расставаться. Может быть, именно из-за этого у всех и возникала какая-то внутренняя неприязнь к новым офицерам. Но проходило время и становилось понятно, что ничего в нашей жизни принципе не меняется! Разве что уходят старые добрые и привычные традиции, а на их месте возникают новые. Мой отец на это просто замечательно сказал: «В армии сынок нет ничего постоянного – за год-два обычно всё кардинально меняется! Нужно только немного переждать, набравшись терпения, даже если тебе это и не нравится!» И опять он в этом выводе оказался, как всегда прав, в чём я позже неоднократно убеждался.

Единственной замене, которой все курсанты в батальоне были очень рады – это приходу нового замполита батальона – В.В.Туркина. Его все курсанты как-то сразу хорошо приняли и были этому рады до самого выпуска. Потому что тот замполит батальона, который был у нас раньше – был просто дремучий бамбук. На политинформациях, которые он проводил с нами, он путал имя Саддама Хусейна, называя его Адамом Хусейном. А иногда нёс полнейшую чепуху и ахинею, чем немало радовал всех нас. Новый замполит был полной его противоположностью – настоящий «отец солдатам».

Почему-то все курсанты из-за того, что его имя отчество было Василий Васильевич сразу и по-доброму стали называть его между собой «Наш Вася». И было в этих словах больше уважения, чем злой иронии. Я хорошо запомнил, что на одной из первых его политинформаций я подробно узнал о необычном подвиге четырёх солдат, которых унесло штормом в океан на барже. При этом я, покопавшись в глубине своей памяти, вспомнил, что об этой истории мне как-то в детстве говорил мой отец. Но он тогда не уточнял всех деталей этой истории или я уже их забыл.
 
А сейчас эта история про четырёх обычных солдат инженерно-строительных войск в изложении нового замполита ярко заиграла новыми красками и восхитила меня своей правдивостью! Ведь рассказывая её нам, он основной упор в этой истории делал на их мужество, товарищество и дружбу. Оказывается ещё в далёком 1960 году эти солдаты на неуправляемой барже, практически без продуктов и воды, без радиосвязи плыли в Тихом океане 49 дней! Испытывая муки страшного голода, они очень экономно честно распределяя продукты, за несколько дней съели всё было можно съесть.  Затем начался голод и они дошли до того, что варили кожу с гармошки, ремней  и сапог но, даже похудев каждый на 20-30 килограммов, не потеряли человеческого облика.

На берегу все уже не имели никакой надежды на их спасение и просто не верили в то, что они могут быть живы. Но их чудом нашёл американский авианосец возле Гавайских островов за тысячу морских миль от острова Итуруп, откуда их унесло штормом. И самым главным было, что очень поразило всех американцев – даже когда им налили по маленькой мисочке бульона, каждый из них передавал её своему товарищу, а не набрасывался на неё сам, как бы мог это сделать совершенно оголодавший человек! И при этом каждый из них, заботясь не только о себе, говорил друг другу, чтобы не ели сразу очень много – ведь этого нельзя делать после долгой голодовки!

Об их подвиге узнал весь мир! И все люди были поражены такому мужеству советских обычных восемнадцатилетних (таких же, как и мы!) парней. Ведь они не были путешественниками и не проходили какой-то специальной подготовки, но не передрались между собой из-за голода и даже не допускали мысли о каннибализме. И никто из них не захотел оставаться в Америке, хотя им это усиленно предлагали – все рвались как можно быстрее домой в СССР. Все они остались между собой хорошими друзьями и за это были награждены орденами «Красной звезды».
 
Вот это история так история и самое главное – она не была выдуманной, а самой настоящей былью! Она здорово задела меня в то время. Конечно, я читал много книжек про морские путешествия, и даже так поразившее меня в детстве путешествие Тура Хейердала на плоту Кон-Тики здесь не шло в никакое сравнение. Там люди для этого специально готовились и настраивались, а здесь… Ещё долгое время я находился под впечатлением от всего услышанного. Куча разных мыслей после неё бродили у меня в голове, не давая покоя. Интересно, а вот как бы поступил я – окажись в такой же ситуации? Смог бы вести себя так же мужественно, как они и терпеть, ещё поддерживая других, или сразу расквасился? 

Самым удивительным для меня почему-то было и надолго врезалось в память их отношение друг к другу. У одного солдата именно в эти дни их неожиданного дрейфа наступил день рождения и его товарищи единогласно, ничего другого не имея в той ситуации, сделали ему дорогой подарок – «подарив» целую столовую ложку пресной воды сверх и без того малой нормы! Почему-то мне всегда в своих размышлениях казалось, что я тоже, как и они, уверенно справлюсь с любыми испытаниями, какими бы трудными они не были. Но какое-то маленькое сомнение в глубине души у меня всё же оставалось, которое я загонял подальше, наивно мечтая: «Вот бы и мне оказаться в такой же ситуации, чтобы проверить себя!» Такое воспитание нас в тех условиях и на таких примерах незримо давало свои результаты – это стало хорошо видно, когда началась война в Афганистане. Но уже забегаю вперёд.

Где-то в это время у каждого из нас получилась своя история, связанная с госпиталями и санчастью. Сашке Миролюбову сломали челюсть. Хотя он никогда не являлся ярым драчуном, да и вообще я как-то «покопавшись в памяти» даже не могу припомнить на старших курсах случаев драк у нас между собой. Как это произошло, я сам не видел, но однажды утром, когда Сашка шёл умываться или возвращался из умывальника, он столкнулся в дверях с одним из курсантов нашей роты.

 Как говорили те, кто это видел, никакой драки между ними не было в том смысле, как это все себе представляют. Вроде бы столкнувшись в двери у входа в нашу роту, они как два барана на узком мосту в известной сказке попытались пройти в неё одновременно, отпихивая и толкая друг друга. При этом по нашей привычке каждый из них держал в зубах зубную щётку, на плече было солдатское полотенце, а в руках умывальные принадлежности. Поэтому удары крепко сжатыми кулаками сразу исключались.

Но факт остался фактом – после этой возни и толкотни через некоторое время по боли в челюсти Сашка понял, что там что-то не то! А в нашей санчасти сходу определили – перелом челюсти! И сразу на машине повезли его в Алма-Атинский госпиталь к опытным врачам. Тут же быстро «завертелось колесо расследования военной машины». Ведь дело-то серьёзное и скрыть его командирам вряд ли удастся – это для кого-то пахнет уголовной ответственностью и отчислением. Тем более в Сашкином случае это дело принимало глубокий «политический смысл и оборот». Ведь он был секретарём в нашей ротной комсомольской организации. И здесь под этот случай можно было «подвести» любую политическую базу.
 
Курсант нашей роты, который оказался виновником этого всего происшествия совсем был не похож на хулигана, да и не имел никаких неприязненных отношений с Сашкой. Даже скорее наоборот – Сашку все знали и как-то по-своему всегда уважали все нашей роте. Просто молодость, детская дурость и обычная военная утренняя ротная суета сыграли свою злую роль. Вот уж я не знаю, каким образом офицеры это дело «загасили» и никого в результате этого случая наказывать не стали, а Сашка несколько недель провалялся в госпитале. При этом он, имея скобы на челюсти, всё это время питался жиденькой пищей. Потом, когда уже он вернулся в роту, он ещё несколько раз вспоминал, что именно в то время когда этого было нельзя, то ему так хотелось жареного мяса, что оно даже снилось ему по ночам!

И опять меня очень поразила наша встреча. Мы всего-то и сказали друг другу по-взрослому, крепко пожав руки, как будто расстались только вчера:
 – Ну, Сашка ты как?
 – Ничего, всё хорошо! А как ты?
 – И у меня всё нормально!
Вот и всё! И не надо никаких лишних слов. Самого вида моего друга, весёлой интонации, блестящих и радостных глаз нам было достаточно, чтобы быстро понять, что у него на душе. Конечно же, потом, уединившись где-нибудь от всех, мы обстоятельно сядем и поговорим обо всём, что было за эти дни. Но это будет только для нас и ни для кого больше!

А второй случай был с Серёгой Тарасовым. Мы заметили, как несколько раз по вечерам Серега садился на кровать и хватался за живот. Имея огромную выдержку, терпение и самообладание он так пересидев буквально несколько минут, снова вставал и ходил, как ни в чём не бывало, когда видимо боль отпускала. Всё как-то само собой списывалось на перегрузки от занятий карате. Хоть мы и советовали ему сходить в санчасть, он как не любитель этого дела всё откладывал «на потом». И мы, конечно, тоже были хороши – а с другой стороны, ну не вести же нам его за руку туда как маленького ребёнка. И вот однажды как-то вечером Тарас снова присел в уголке на кровати, перед вечерней поверкой держась за живот. Опять мы на это не обратили особого внимания – ведь так уже было несколько раз! Надеялись, что Тарас как это уже много раз бывало, пересидит, боль отпустит и всё снова будет хорошо.

Но в этот раз видимо его уже прихватило серьёзно: как Серега не старался терпеть боль – она всё не проходила. А жизнь в роте тем временем шла своим чередом, прозвучала команда «Отбой!» и многие курсанты легли спать в кровати, в казарме погасили свет. И только в нашем углу взвода мы собрались вместе возле кровати, на которой, молча и не раздеваясь, сжавшись в комок, лежал Тарас и тихо кривился от боли. Через окно его тускло освещали огни фонарей с плаца.

 Не ложились и мы: я, Сашка, Эдик Шварц, Юрка Ликаев и ещё кто-то с нашего взвода. Шло время – боль в животе у него не проходила и видимо он сам понял, что в этот раз, как бы он не терпел ему уже отвертеться. Наконец, Юрка как самый старший и по-житейски из нас более опытный (к его мнению мы всегда во взводе прислушивались) подвёл итог: «Всё! Больше ждать некуда – несём Тараса в нашу санчасть». А сам он от боли уже идти не мог, поэтому мы прямо как он лежал на одеяле, так и подхватили его сразу с четырёх сторон и на нём понесли его по ночному и затихшему училищу.

На одном дыхании мы быстро без остановок, дружно сменяя друг друга «домчали» Тараса в нашу санчасть. На всю жизнь я запомнил эти драматические моменты: они очень глубоко врезались мне в память – тёмная ночь училища, своя беспомощность от осознания того, что ты ничем не можешь помочь своему другу, тишина санчасти, в которой дежурная сестра мгновенно определила – аппендицит! Она сразу же спросила нас о времени, когда это началось. И нам пришлось отвечать, что давно. Здесь она сразу же вышла к нам из кабинета, где лежал Тарас с очень взволнованными глазами, и тихо сказала нам, чтобы он не слышал: «Ребята! Ситуация очень опасная! Срочно нужно в госпиталь! Дорога каждая минута! Если аппендицит лопнет раньше – у него выжить нет почти никаких шансов!

Пока я буду вызывать нашу санитарку из парка – пройдёт много времени. Вы давайте пробегите по училищу, может быть есть в училище какой-нибудь офицер с личной машиной!» Какой ужас! Леденящий страх от такого сообщения мгновенно ударил мне в голову! Конечно же, мы все промолчали о его занятиях карате – страшно было даже подумать о том, что это могло произойти на тренировке от удара в живот!

Пока она начала звонить по телефону дежурному по училищу, мы стрелой выскочили из санчасти. Я ради Тараса, да и все курсанты со мной были готовы броситься под любую первую машину, которую увидим. А искать нам в общем-то было просто: все машины, на которых ездили офицеры курсантских рот, всегда стояли в одном месте – на тыльной дороге. И только у офицеров БОУПа они были возле солдатских казарм. На наше счастье этой ночью на дороге, прямо у выхода из санчасти возле четвёртого батальона стояла только одна-единственная машина – тёмно-синяя шестёрка.

На ней ездил выпускник нашего училища командир взвода четвёртого батальона ст. л-нт С.И.Шиповский и конечно мы все рванули туда. До этого момента мы даже не знали его. Конечно же, мы его раньше видели в училище, но никакого внимания не обращали, обычный офицер с другого курса. Когда же мы взволнованные забежали в казарму и увидели его – я почему-то сразу понял, что всё с Тарасом будет хорошо. Этот офицер не станет нудить и отказываться.
 
Так всё и оказалось – он сразу же после первых наших сбивчивых слов всё понял, скорее догадался по нашему виду, что ситуация действительно очень серьёзная. И уверенно взял всё управление в свои руки толково всё организовав: сразу сказал, чтобы мы, не теряя времени, пока он прогревает машину, выносили Тараса из санчасти, так как у нас в училище машиной невозможно было подъехать прямо к крыльцу санчасти. При этом сказал, чтобы военный билет Тараса передали ему и медсестра, пока он будет ехать, звонила в госпиталь, чтобы его уже там встречали.

А одному из нас он сказал быстро, прямо из их роты позвонить дежурному по училищу и всё объяснить, а так же для того, чтобы он, не теряя времени, выехал из училища через первое КПП! Это было для нас вообще что-то до этого неслыханное – ночью, простой командир взвода и через первое КПП! Ведь через него ездит строго только генерал и его заместители. Второго такого случая я больше не могу припомнить за все годы своего обучения! А ведь как это было очень верным по своей сути в той ситуации, когда была дорога каждая секунда!
 
Вот тогда я впервые для себя оценил – как должен действовать офицер в таких сложных ситуациях! Если этого требуют интересы дела – нужно действовать быстро и уверенно! Его чёткие, уверенные, продуманные и понятные всем команды были выполнены и нами так же быстро. В общем, когда мы осторожно положили ему на заднее сидение уже почти затихшего от укола Тараса, который сделала ему медсестра, он сразу рванул с места на огромной скорости к первому КПП.

А мы: я, Эдик Шварц, Юрка Ликаев, Сашка Миролюбов и другие курсанты нашего взвода одновременно с облегчением и тревогой смотрели вслед быстро удаляющимся красным огонькам его машины. И по хорошо слышимому в ночной тишине шуму затихающего двигателя сразу поняли, что ворота первого КПП оказались открытыми. В ночной тишине училища мы тревожно переговариваясь, возвращались в роту, приходя между собой к одной мысли: «Как хорошо и удачно, что у нас в училище есть такие офицеры!»

Ночь прошла в тревоге и неизвестности и только к обеду мы узнали, что с Тарасом всё хорошо – они успели вовремя, и операция прошла удачно! Таким образом, и Серега Тарасов провалялся около двух недель с аппендицитом в Алма-Атинском госпитале. По возвращению обратно в роту все впечатления улеглись, и мы были просто рады встрече, он сам уже не помнил подробностей той ночи и ничего не рассказывал. Надо честно сказать, что после этого случая я очень сильно зауважал до этого совсем мне неизвестного и ничем не приметного ст. л-та С.И.Шиповского.

Какой он оказался молодец! И до самого своего выпуска, когда видел его в училище, всегда с благодарностью вспоминал его правильные и разумные действия той ночью, хотя мы больше никогда не разговаривали с ним на эту тему. Как-то мне было неудобно подходить к нему и говорить: «Спасибо!» Но для себя именно с той ночи, глядя на него, я решил, что и я, когда вдруг наступит такая минута в моей жизни, буду всё делать и поступать также.
 
Конечно же, и он не запомнил меня, да и других курсантов с нашей роты тоже, но как удивительна военная судьба офицеров! Только через много лет мне всё-таки удалось высказать ему благодарность за события той ночи, когда он можно так сказать спас от смерти моего друга Тараса. Каким-то хитрым образом наша военная судьба так закрутила свои спирали, что уже когда я был командиром танкового батальона в Панфилове, после развала Союза к нам с Чукотки приехал на должность начальника штаба полка подполковник С.И.Шиповский! И только тогда я уже через много лет узнал подробности той истории от самого Сергея Ивановича.

Здесь уже между нами не было тех границ, которые были в училище между курсантом и офицером. Мы сразу же после первой встречи с ним стали хорошими друзьями: никогда не имели между собой никаких проблем и всегда совместно ездили на все охоты и рыбалки – ведь мы были выпускники одного училища, а ещё мне пришлось напомнить ему ту далёкую училищную историю. И сказать ему, что тогда это именно я прибегал к нему ночью и после неё был восхищён его действиями и всегда с благодарностью вспоминал это. И теперь я считаю себя вечным должником ему за своего друга Серёгу Тарасова с того училищного времени и в свою очередь всегда буду рад выручить Сергея Ивановича в любой ситуации.

По нему сразу стало видно, что и он хорошо помнит ту давнюю историю, хотя уже прошло много времени. Конечно же, он сам никогда бы не смог узнать во мне – офицере с майорскими погонами одного из тех взволнованных ночных курсантов с другого курса! Но в то, что это был именно я поверил – ведь о ней знали совсем немного людей! И уже через много лет он в свою очередь дополнил её своими воспоминаниями.

…Окружной госпиталь располагался от нас очень далеко – на другом конце города и самая короткая дорога туда шла через центр города. Оказывается, когда он по ночной Алма-Ате «летел» по дороге в госпиталь, конечно не соблюдая никакого скоростного режима и проскакивая большинство перекрёстков на красный свет, за ним от ВАЗа увязалась патрульная машина ГАИ, приняв его за нарушителя. Он притормозил возле неё и быстро в двух словах обрисовал ситуацию, показывая рукой на лежащего на заднем сидении и умирающего Тараса, и попросил их ему помочь.

Милиционеры сразу всё поняли и дальше он уже сопровождаемый патрульной машиной с сиреной, пролетел без остановок весь ночной город до самого госпиталя! И кто теперь знает – может быть, именно вот этих нескольких минут и хватило Серёге Тарасову? А там его уже ждали, и как хорошо, что по его правильной команде в госпиталь позвонили заранее и предупредили – операционная и врачи уже были готовы и он сам лично сопровождал Тараса до операционного стола, а потом ещё долго заполнял все необходимые документы, вернувшись домой очень поздно.

Нет таких слов, чтобы можно было выразить моё восхищение от действий этого человека. Я ещё тогда долго в училище наедине по вечерам в мыслях возвращаясь к этой истории размышляя и споря сам с собой – так и не находил правильного ответа на волнующий меня вопрос. Ведь об этой ночной истории в училище практически не узнал никто, кроме его самого ну и конечно нас – друзей Тараса, всего человек шесть-восемь. И она осталась практически незаметной для многих.

А вот как и какой меркой можно бы было оценить поступок офицера в такой ситуации? Ведь никто же его не заставлял этого делать, да и не смог бы – это было сразу же его собственное решение – мгновенно придти на выручку совершенно незнакомому человеку! Можно ли так считать – совершил ли он тогда подвиг в такой ситуации? Или просто поступил по-человечески, как настоящий офицер, так как поступил бы любой из нас? По моему личному мнению – да!

Ведь когда я взволнованный подбежал к нему и только начал что-то сбивчиво ему говорить, по его глазам я почему-то сразу понял, что всё будет хорошо. А ведь он мог бы и отмахнуться от нас, ничего объясняя? Кто мы были для него такие? Да никто! Какие-то «чужие» курсанты из совсем другого батальона! Я долго размышлял, так и не находя для себя ответа – а вообще можно ли в жизни как-то по человеку сразу увидеть или понять: «А способен ли вот этот человек на большой поступок или нет?» Где и как искать те признаки, которые могли бы подсказать это?
 
Ведь никакой награды или премии за это он не получил, да видимо в тот момент даже не думал об этом, но видимо, так устроены такие правильные люди, что они не могли бы дальше спокойно жить, зная, что из-за тебя погибли люди! И совсем не важно, что об этой истории в училище знают очень мало людей. Здесь главное – собственная совесть и внутренняя готовность придти человеку на помощь! И опять я приходил к своему выводу – все такие подвиги в жизни совершают совершенно обычные, земные, скромные и незаметные в обычной жизни люди, глядя на которых бывает, никогда не поверишь, что это так! Есть, видимо у таких людей что-то, совершенно невидимое на первый взгляд особенное внутри, какое-то внутренне воспитание и убеждение что ли? Не знаю.
 
В эту зиму и я сам однажды очень сильно простудился на полевых занятиях по тактике. Как я не бодрился и старался это перетерпеть «на ногах» моё состояние дошло до того, что пришлось в первый и последний раз в своей жизни попасть в нашу санчасть. В первом томе я уже упоминал о том, что до училища мне никогда не приходилось лежать в больницах. Правда, пролежал я там совсем недолго – ровно неделю. И всё потому, что такая жизнь мне не очень понравилась.

Лежишь себе целый день в палате и никаких впечатлений! Единственным развлечением там, хоть как-то скрашивающим нахождение был огромный радиоприёмник «Ленинград-002», который был у одного старшекурсника и мы по вечерам собирались у него в палате, слушая его с замиранием сердца.  Это была просто огромная коробка, и по тем временам было здорово! Он стоил безумно огромных денег и пришёл на смену «ВЭФам» и более новым, сделанным на его базе «Океанам». Медленно вращая ручки настройки можно было на коротких волнах хорошо слышать зарубежные радиостанции с незнакомой речью и музыкой. Вот и всё.

Может кому-то такая жизнь и нравиться, но я сразу понял для себя – это не моё. Мне хочется активности и удовольствия быть среди своих друзей, иметь возможность куда-то сходить, да и вообще лежать в палате и целыми днями читать книжки – скучно. Ладно, можно с этим согласиться ещё на пару-тройку дней, а потом такое однообразие нагоняет на меня тоску и, кажется, что чего-то не хватает. Поэтому после недели такой жизни, я сразу решительно сказал врачу, что чувствую себя намного лучше и больше у меня, пока я учился, так и не возникло желания ходить по санчастям.


          АЛМА-АТА. ТРЕТИЙ КУРС. ЗИМА. АФГАНИСТАН.

Вот так тихо и незаметно в повседневной текучке между учёбой, нарядами и полевыми занятиями прошла осень третьего курса и наступила зима. Тот декабрь 1979 года, о котором я буду рассказывать, в Алма-Ате выдался пасмурным, малоснежным, с тёмными низкими облаками, из-за которых целыми неделями не было видно солнца. Ночью землю немного примораживало, а днём температура воздуха останавливалась около нуля, и редко выпадающий снег начинал таять, превращался в мокрую кашу, стекая маленькими ручейками. Именно в такую промозглую, тоскливую и ветреную погоду под Новый год и началось грандиозное событие, полностью перечеркнувшее наше мировоззрение и все прошлые понятия о мирной жизни. Которое заставило меня по-новому осознать жизнь и взглянуть на то дело, которому я учусь, и начать совершенно новый отсчёт времени!

Мирная жизнь в нашей стране к тому времени стала привычной. Мы радовались тому политическому курсу, которым идём и мудрому руководству нашей страной КПСС с её бессменным лидером Л.И.Брежневым. Да! У нас ещё были отдельные недостатки, но всё списывалось на тяжёлые последствия второй мировой войны и большую помощь развивающимся странам. Главным же для нас всегда было то, что уже более тридцати лет на территории нашей страны нет войны, в которую нас втягивают «проклятые империалисты»!

Всякие воспоминания о драматических событиях с применением военной силы в Корее, Вьетнаме, Венгрии, Чехословакии и острове Даманском казались нам мелкими и далёкой историей. Мы твёрдо выучили на кафедре марксизма-ленинизма и знали, что хоть и с большим трудом, но в мире достигнут ядерный паритет, и нет сейчас в мире таких врагов, которые бы рискнули напасть на нашу страну. Нам временами, по крайней мере, мне – так частенько казалось, что и мы учимся военному делу зря – ведь никакой войны в будущем уже не будет! Ведь нам так казалось, что с такой крепкой и мощной Советской Армией мы любому агрессору «дадим прикурить» пусть только сунутся! Эх! Какие это были наивные мальчишеские мечты!

На этом фоне из проводимых с нами политических информациях, конечно, мы что-то слышали о «политической возне с руководством» в соседней к нам стране Афганистан.  Но это воспринималось нами на уровне обычных новостей, таких как, например, из стран Африки или Южной Америки, в которых разные перевороты власти были обычным делом. Никто из нас в тот момент даже не думал и не предполагал того, что может произойти дальше.
26 декабря около шести часов утра соседний к нам 186 мотострелковый полк, который был от нас через забор и все знали его под названием в\ч 77800, подняли по тревоге. Мы вышли на зарядку и в раннем сыром утреннем морозном воздухе из-за забора услышали тревожный гул от работы многочисленных двигателей. И было для нас в этом рёве что-то необычное – ведь всегда всё это заканчивалось буквально через несколько минут. Но в этот раз гудело долго и чувствовалось, что завелись все машины полка.

Затем послышался так хорошо нам знакомый характерный скрип и лязг от гусениц БМП и танков, и стало понятно, что машины движутся по дорогам в район сосредоточения. Видимо весь полк подняли по тревоге и не просто, как это бывало обычно – только с заводкой двигателей машин, а и с выходом из парка. Пока мы в этот день до обеда были на занятиях, наши офицеры разузнали, что полк вывели в район формирования и начали укомплектовывать приписниками из Алма-Аты – «партизанами».
 
Это слово очень понятно военным, а гражданские люди видимо сразу не смогут вникнуть в его глубинный смысл. Это уже уволенные в запас гражданские люди всех возрастов. Самое главное здесь – сразу же взять правильный тон с этими людьми. Это не солдаты-срочники, которых ещё нужно учить, а люди прошедшие армию, хотя и в разных войсках. Кого здесь только не было! Когда мне самому позже много раз пришлось столкнуться с этим явлением, работая с «партизанами» на учениях и целине мне стала понятной работа военкоматов.

 Если только солдат не имел узкой специальности, а служил моряком, строителем, железнодорожником или ещё чёрт знает кем ему только одна дорога – в пехоту! Но при всём этом это были взрослые, рассудительные люди, обременённые семьями, и поэтому военному делу они обучались без проблем. И полку предстоит выдвинуться по железной дороге на учения в ТуркВО. Но я опять отвлёкся от того декабря. А буквально через несколько дней мы узнали, что нашим руководством страны принято «историческое» решение – для оказания интернациональной помощи нашему братскому афганскому народу в строительстве социализма решено ввести в Афганистан ограниченный контингент Вооружённых сил. И наш Алма-Атинский полк, который поехал «на учения» оказался в числе того самого ограниченного контингента.

Это была для нас действительно сногсшибательная новость. Первая мысль, которая посетила всех нас, была: «Вот счастливчики! Как же им повезло! Вот бы и мне так повезло в жизни!» Вообще, что это за страна – Афганистан? Мало кто из нас себе это хорошо представлял. Для меня это тоже было что-то очень далёкое вроде Антарктиды, Африки или Южной Америки – такое, куда никогда в своей жизни и попасть-то было просто невозможно. Всё это представлялось сначала нам как что-то вроде весёлой поездки в пионерлагерь. Ведь в Афганистане нет такой, как у нас могучей армии, так значит с кем же там воевать? Всем казалось – мы как навалимся такой толпой – так сразу же все враги от ужаса разбегутся! В этом всём для нас виделась только одна проблема – эх, ведь нам ещё учиться полтора года и мы можем туда просто не успеть. По былому примеру событий в Венгрии и Чехословакии – ведь там всё очень быстро закончили.

На политзанятиях офицеры нам сразу разъяснили политику нашего государства. Что эта мера вынужденная – ведь, если бы мы туда не вошли и не помогли новому «дружественному нам режиму», то «проклятые американцы» там что-нибудь установили. Толи ракеты, толи радары – в общем это уже было и  неважным! Главным здесь было – не дать им этой возможности, а попутно мы просто должны и обязаны помочь «братскому нам народу» в построении социализма! Напрягая свою память, я к своему стыду так ничего и не смог вспомнить про такую страну – Афганистан. Если с географическим расположением её на карте мне ещё что-то было понятно – ведь политическая карта мира с детства висела у меня на стене, то с историей, культурой и традициями этой страны – была полнейшая темнота!

Все мои знания о том районе ограничивались индийскими кинофильмами, в которых в зависимости от сюжета всё ярко, красиво и все радостно поют или полная драма, но с полной уверенностью, что в конце всё будет хорошо. А главный герой фильма, попутно исполняя свои песни,  по очереди рассчитается со всеми врагами и они все умрут корчась, катаясь по земле и в страшных мучениях. Но я-то понимал, что между Индией и Афганистаном большая разница. Ещё что-то припоминалось из школьной программы по истории про завоевание Афганистана англичанами, но что там было и чем всё закончилось, помнилось плохо.
 
Очень хорошо про то время «железного занавеса», который окружал нашу страну, сказал как-то позже наш знаменитый юморист Г.Хазанов: «Хватит смотреть на мир глазами Сенкевича!» Теперь смысл этой шутки хорошо понятен только взрослым людям примерно моего возраста и старше. Практически в условиях отсутствия свободного выезда за границу (это было совсем не так как сейчас) и Интернета узнать что-то новое о других странах для себя было невозможно. Единственными источниками знаний служили только научные книги, «причёсанные» статьи в газетах, художественное кино и телепрограмма «Клуб кинопутешественников» – самая любимая моя передача,  которую много лет вёл Юрий Сенкевич.

Колесишь с ним по миру, несёшься по кипящим порожистым рекам на плоте или маленькой лодчонке, поднимаешься на ледяные заоблачные вершины, пересекаешь пустыни и океаны, не выходя из дома. Только ему одному в нашей стране и разрешали ездить по всему свету снимать самому и показывать сюжеты о других странах. Но всегда эти передачи из разных стран были только о природе, исторических памятниках и никогда никаким боком не касались вопроса политики в разных странах.

Поэтому, как и чем живёт Афганистан сегодня, для нас было полной тайной. А на политзанятиях нам разъяснили, что это бедная горная страна, без какой-то серьёзной промышленности, совершенно отсталая и населена огромным количеством людей, которые строго делятся по родовому признаку, и часто воюют между собой. Основную же причину, которая вертелась у всех на языке – а зачем нам нужно помогать строить социализм в этой отсталой и совершенно дикой стране, политработники предпочитали  не озвучивать, больше налегая на выражение «наш братский народ». А у меня в голове опять роем возникали вопросы:
 – Что это за такой народ? Откуда он взялся? И почему он так внезапно вдруг стал для нас «братским», хотя мы про него раньше даже ничего не слышали? И почему бы для нас нельзя было выбрать «братский» народ из какой-нибудь солидной европейской страны – Италии, Франции или Швеции?

 И вообще, с какой это стати какие-то афганцы стали для меня братьями? В таком случае нам лучше бы дружить с Грецией, вот уж настоящие наши братья хорошо известные из истории! Я сам вырос в Казахстане, в маленьком военном городке и хорошо запомнил те законы обучения в поселковой школе и что-то там за это время среди тупых чабанов-бедуинов никаких своих братьев не разглядел! Но конечно такие вопросы я и никто из нас, уже к третьему курсу хорошо усвоившие двойную мораль тех лет вслух не задавал.
 
Потому что наше мышление и сознание, привыкшее всегда верить нашей партии, неизбежно приводило к внутренней раздвоенности, к скрытому политическому лицемерию и расхождению между словами и делами. И опыт всей нашей новейшей истории показал это со всей определённостью. Широко декларируемый в печати гуманизм легко уживался с «идейно оправданным» уничтожением миллионов людей. Такая фанатичная убеждённость в необходимости материальной помощи всем развивающимся странам мира, в конце концов, и привела нас к нищете материальной и духовной.

 И поэтому такая «миролюбивая политика» совсем не исключала возможности ввода войск в ту или иную дружественную страну. 
Конечно, все политработники и пресса вокруг нас называли это событие не иначе как «интернациональный долг» и «ввод ограниченного контингента войск на территорию Афганистана» – мы сразу прониклись чувством того, что нам обязательно нужно помочь жителям этой неизвестной страны! Но и при этом одновременно все мы уже тогда хорошо понимали, что кроется за этими словами – по сути, речь идёт о настоящей войне, на которой будут убитые и раненые! Но в то время мы сидели молча и смиренно (держа свои мысли при себе) слушали как нам впаривают что-то про «интернациональный долг».

Полной неожиданностью для нас было то, что наш «родной и придворный» Алма-Атинский мотострелковый полк полностью со всем имуществом передислоцирован в Афганистан. Вот тут нас действительно ждал сюрприз! За всё время обучения в училище я даже не могу припомнить другого какого-нибудь события, чтобы у нас отменяли занятия. Разве, что несколько дней в сессию на первом курсе, когда мы всей ротой снимались в кино. А вот здесь нам сразу стало понятно, что это дело не простое и вопрос закручивается очень серьёзно – ведь ради этого весь наш третий курс бросили на погрузку имущества части! Нашей роте достался самый ответственный участок – грузить артиллеристские склады. А наша первая рота перегружала всё это на ближайшей к нам станции погрузки посёлка Энергетический, где была рампа в железнодорожные вагоны. Это были три самых кошмарных дня в моей жизни!
 
Других таких же, трудных и незабываемых дней в моей жизни не было со времён абитуры. Наш распорядок жизни в эти дни был на пределе физических возможностей. Перед погрузкой конечно с нами офицеры провели работу: напоминая нам, что эта работа очень серьёзная и нужно быть аккуратными, а уж такая помощь нашим друзьям-мотострелкам это для нас большой почёт и доверие! И пока последний ящик с этих складов не будет загружен в КАМАЗ – мы отсюда не уйдём! Именно тогда я впервые услышал из уст офицера части, который был старшим и ответственным за всю погрузку выражение, которое запомнил на всю жизнь: «Именно вот здесь парни вам придётся доказать самим себе, что вы настоящие мужчины, а не просто с..(мочитесь) стоя!». Это он хорошо сказал! Ёмко и доходчиво по смыслу – почему-то сразу всем всё стало понятно, вопрос здесь ставится серьёзно!

…Все те дни начинались очень рано – прямо с подъёма в темноте мы одевались в рабочую форму и шли на работу, заходя по пути в столовую на завтрак. Сами артиллеристские склады находились сразу за частью, но чтобы туда попасть приходилось делать небольшой крюк по дороге, обходя все автопарки – наш и войсковой части. Каким там образом распределяли нас по работам, я уже сейчас не помню. Я запомнил только одно – все эти дни я вместе со своими друзьями практически провёл внутри огромных складов. Мы утром заходили во внутрь склада, тускло освещаемого матово-пыльными лампочками, а выходили из него, когда на улице уже было темно.
 
Задача нам была поставлена предельно кратко и понятно – всё до последнего ящика из этих складов нам необходимо было загрузить в КАМАЗы. Где работали остальные, я не интересовался, так как жизнь нашего взвода и моя в эти дни сузилась до очень понятных границ – это стен нескольких складов. Сами склады оказались огромнейшими ангарами полностью забитыми внутри большими штабелями высотой в несколько моих ростов зелёными ящиками. Здесь было всё! Чего только не пришлось нам перекидать в разных ящиках: патроны разных калибров в маленьких, но тяжёлых упаковках, выстрелы к гранатомётам, выстрелы к БМП, мины, снаряды к танкам и артиллеристским орудиям, разные гранаты и ещё много всего другого.

Что там у них внутри всех нас перестало интересовать уже в первый же день. До вот этого момента в своей жизни я как-то не задумывался и вообще плохо представлял себе, сколько же всего разных боеприпасов хранится только в одном мотострелковом полку! Сколько раз мне в своей жизни ещё пришлось столкнуться с боеприпасами и ящиками! Но я всегда помнил, что именно такое моё первое близкое знакомство с ними произошло на третьем курсе АВОКУ.

По промозглой и сырой погоде с низко висящими свинцовыми тучами мы приходили к складу по мокрому снегу и не замёрзшей под ним глине. Все заходили внутрь огромного и холодного склада, в котором нам казалось ещё холоднее, чем на улице. А на улице уже стояли КАМАЗы из соседнего автобата, ожидающие нас и готовые к погрузке. И работа закипала! Под руководством прапорщика – начальника складов обеспечивалась бесперебойная подача машин в склад. Можно так сказать, что именно тогда и произошло моё «тесное знакомство» с этой машиной. Ведь у нас в училище почему-то я их до этого не видел. А здесь мне сразу на ходу пришлось познакомиться с КАМАЗом. Сначала они мне показались просто огромными, их кузова безразмерными и думалось, что такую машину мы будем грузить очень долго. Но как я ошибался!

Как только машина задним ходом заезжала в склад, мы сразу же начинали грузить её разными ящиками в несколько рядов: эта рутинная работа по погрузке выработала у нас тупое безразличие ко всему происходящему вокруг нас уже буквально через несколько часов. Что сейчас там твориться в мире за пределами нашего склада – это не интересовало никого из нас! Ведь наше место для подвига – здесь! И нам необходимо перекидать эти огромные чёртовые горы разных ящиков с боеприпасами в КАМАЗы. Каждый из нас уже сам всё понимал и без лишних слов – к третьему курсу у нас во взводе сложились вполне понятные отношения между собой. Все во взводе в этот момент дружно работали вместе: сержанты, солдаты, суворовцы, комсомольцы, коммунисты – здесь уже стёрлись всякие различия между нами.

Задача нам была поставлена одна на всех и все знали: никто из нас не уйдёт отсюда пока последний ящик из этих огромных складов не будет заброшен в КАМАЗ. Одни курсанты сразу молча опускали борта и залазили в кузов, чтобы укладывать ящики в кузове, а все другие, в зависимости от тяжести ящиков по одному или по два человека начинали таскать ящики из штабелей, на которые указывал прапорщик. При такой работе мы работали практически без перерывов и перекуров – до полной загрузки кузова машины.

В этот момент нас всех охватывало какое-то внутреннее и необъяснимое чувство рабочего азарта, несмотря ни на что (боль в руках, усталость и другое – всё уходило куда-то далеко) – оставалось только одно – быстрей! Как только я хватался с одной стороны ящика за ручку, с другой стороны уже видел лицо своих друзей – Сашки или Тараса. Никаких лишних слов нам говорить друг другу было не надо, всё и так было понятно. Так работали и все остальные: молча в тишине, стиснув зубы и с каким-то внутренним ожесточением и пониманием ситуации. И только после того, как прапорщик командовал: «Хватит!» и начинал выгонять КАМАЗ из склада, чтобы поменять его на очередной, который уже стоял на улице, в готовности заезжать, мы могли хоть на несколько минут присесть и передохнуть.
 
Но очень часто нам и посидеть не давали. Вот здесь я быстро оценил все преимущества и недостатки КАМАЗов! Если с тентованными трёхмостовыми вездеходами никаких проблем не возникало – они даже груженые лихо продирались через любую грязь. Но были здесь и другие модели КАМАЗов: обычные коротыши и машины-длинномеры с полуприцепами. Всеми этими машинами управляли солдаты-срочники не всегда готовые к решению таких задач. Из-за такой сырой погоды, мокрого снега и не застывающей глины вся территория складов сразу превратилась в огромную жидкую грязную кашу.

В продавленных колёсами колеях гружёные машины вязли, тяжело месили грязь, которая забивала им протекторы шин. И хотя несколько офицеров из автобата мужественно выполняли свою задачу в этой круговерти по руководству машинами, цепляя их тросами, и сами солдаты-водители действовали самоотверженно, очень часто и нас вызывали из склада, чтобы «толкнуть» очередную машину.
 
И нам приходилось в этой чавкающей грязи уже не смотря, куда наступаешь толкать машины. Грязь комьями налипала нам на сапоги и у каждого из нас они буквально через несколько часов такой работы приобретали цвет этой жёлтой грязи. В это время водители, чтобы вырвать машину из колеи старались «раскачивать» её на максимальных оборотах. При этом двигатели машин натужно ревели на предельных оборотах, из выхлопной трубы летел чёрный и удушливый дым, мокрая грязь брызгами и большими кусками из-под колёс летела во все стороны, а от ненормативной лексики офицеров и прапорщиков при этом у нас «вяли уши».

 Глядя на всё это, почему-то нам всем сразу стало понятно, что в армии существует огромная разница в красивом командовании офицеров на плацу и вот здесь в реально трудном и сложном деле, где важен только конечный результат! Вся эта наша возня в жидкой грязи  напоминала мне виденные когда-то раньше и подзабытые кадры чёрно-белой кинохроники времён второй мировой войны, на которых солдаты также как и сейчас мы толкали машины и орудия. Эта же грязь на наших сапогах и колёсах машин затаскивалась внутрь склада и здесь она постепенно проникала везде.

Работая в таком бешеном темпе внутри склада у нас полностью терялось реальное ощущение времени. Сначала мы с интересом пытались считать количество загруженных машин, но потом быстро утеряли к этому всякий интерес. Всё свелось к очень простой формуле – раз в склад зашёл новый КАМАЗ, тут уже не до раздумий и лишних разговоров – давай хватай ящик и таскай, пока не наполним кузов! Уже в первый день работы я подметил за собой, а потом и за другими курсантами одну интересную особенность. Мы после вводного инструктажа офицера перед началом работ о мерах безопасности при работах с боеприпасами первые часы работали как-то аккуратно, стараясь лишний раз не уронить или как-то не ударить ящик со снарядами или минами.
 
То буквально через час такой изнуряющей работы всех нас охватывало какое-то тупое безразличие и полное наплевательство ко всему происходящему – все начинали бросать ящики в высокие кузова машин с размаху, иногда от нашей усталости они падали на пол, вырываясь из рук. Но при этом нам всем было всё равно, что там у них внутри: снаряды, мины, патроны или картошка – наплевать! Наша задача простая – грузить! И как можно быстрее. Удивительным было то, что и сам прапорщик, который был у нас старшим, тоже совсем не обращал на это никакого внимания. Почему-то о какой-то опасности связанной с этим никто из нас в этот момент и не задумывался! А если у кого-то из нас такие мысли иногда и появлялись – он просто гнал их прочь, подчиняясь общему настроению курсантов взвода и веря в свою счастливую звезду.

Единственной отдушиной в этой работе для нас являлся короткий обеденный перерыв. Как-то совсем внезапно и ниоткуда среди работы появлялся наш старшина Паша Голиков с неизменной своей командой состоящей из «братьев» Антоновых и Якименко с термобаками и вещмешками с котелками и хлебом. Здесь сразу же всё прекращали, и тут же прямо внутри склада начинался быстрый и короткий обед. Мы устраивались вокруг них прямо на пыльных ящиках с боеприпасами, которые использовались как стулья и столы. Мыть руки, и как-то обращать внимания на чистоту котелков и ложек, здесь было не принято – ведь всё равно никакой воды на складе нет. Котелков всегда было мало и мы ели из одних, объединяясь в кучки по двое-трое. Конечно же, Сашка, Тарас и я здесь всегда были вместе. Когда ты дружно черпаешь ложкой из одного котелка, и делишься хлебом с другом – ты только тогда начинаешь хорошо понимать, что значат в твоей жизни настоящие друзья.
 
Во время такого обеда наконец-то появлялась свободная минута, когда можно было оглянуться по сторонам. Всё-таки хотя и медленно, но с каждым выезжающим от нас КАМАЗом количество штабелей из ящиков на очередном складе становилось меньше. Разглядывая молча в тусклом свете идущем от дверей склада и лампочек под потолком своих сидящих товарищей по взводу: Сашку Миролюбова, Серёгу Тарасова, Витю Быкова, Сашку Руденского, Серегу Иванова, Ваньку Никишина, Юрку Ликаева, Кайрата Камысбаева перемазанных грязью, так же как и я, но довольных проделанной нами вместе работой, я почему-то всё больше укреплялся в той мысли, что мы вместе – огромная сила! И в любом случае эту задачу выполним! Другого выбора нам просто не дано! Почему-то я сейчас плохо помню, где в это время был наш командир взвода и командир роты. Все текущие вопросы по жизни решали наши сержанты и даже больше не они, а наше общее понимание поставленной нам серьёзной задачи.

И после такого короткого обеда прямо на рабочем месте такая же работа продолжалась до самого вечера. Самыми противными из всех ящиков с боеприпасами оказались ящики с патронами. Они были маленькими, тяжёлыми и каждый из них весил более тридцати килограммов! Заполнять ими КАМАЗ было одно мучение: их приходилось носить по одному и при этом, чтобы ящик, донеся до машины закинуть в кузов его нужно было как хорошему силачу «вырвать» вверх на уровень груди.

Кузов машины был высоким и нам уже уставшим за день, сил на этот рывок не хватало. Но и здесь нами было быстро внедрено «ноу-хау» – несколько человек специально стояли возле КАМАЗа и помогали каждому подходящему поднимать ящик – так получалось намного быстрее. Даже при такой тяжёлой и трудной физической работе всех нас увлекал, охватывал какой-то молодецкий и юношеский задор, и в голове стучало короткое слово: «Даёшь!» Последние КАМАЗы мы уже грузили в ночной темноте. Наконец звучала такая радостная для нас команда: «На сегодня – всё! Конец!» Мы опять собирались всей ротой вместе и совершенно уставшие шли строем в училище, приходя в роту прямо перед отбоем. В темноте нам уже была не видна хлюпающая и разъезжающаяся под сапогами грязь, но на это уже никто не обращал внимания – мы и так все были перемазаны грязью. Больше её будет – или меньше, какая теперь уже разница?
 
В эти минуты, пока мы шли в роту, наваливалась усталость, и мне хотелось только одного – чтобы скорее этот день закончился, и можно было бы упасть в свою кровать и забыться сном. Кто-то ещё шёл на ужин, который нам оставляли в столовой, а многие просто выбившись из сил наскоро почистив одежду и кое-как отмыв сапоги, ждали отбоя. И хорошо было, если твои друзья захватят из столовой тебе твою порцию – два кусочка хлеба, посередине намазанные маслом и кусок сахара (за такое, когда офицеры видели это днём, всегда ругали нас, но по вечерам все делали вид, что не замечают этого, относясь с пониманием).

Во второй день нам пришлось целый день грузить однообразные ящики с выстрелами для БМП и РПГ из огромного склада. Этот день я очень хорошо запомнил на всю жизнь по боли в руках. Сами ящики были большими, и носить их нужно было только вдвоём. Причём ручки на них были сделаны очень хитрым способом – из тонкой проволоки и под своим весом они в креплениях всегда опускались. А когда ты берёшься за них руками, невозможно было просунуть ладонь в них и весь вес тяжёлого ящика приходилось нести только на сгибах пальцев. Это может быть и романтично, когда несёшь один ящик и недалеко. А когда тебе приходится вот таким образом целый день таскать тяжёлые ящики с утра и до вечера – это не забывается! У нас всех сразу же после начала работы начали болеть пальцы в суставах, так как тонкая проволока ручек глубоко врезалась в кожу рук. Но никто из нас, проявляя характер, не хотел признаваться в том, что ему больно.

Ведь нам всё равно деваться некуда – нужно грузить! И все своим умом понимали – наше спасение было только в том, чтобы закинуть все эти ящики быстрей, как только это возможно. К середине дня от такой тяжёлой работы ладони у всех нас приобрели одинаковый вид – они были согнуты в суставах как у первобытных людей, которых рисуют на картинках в учебниках истории. Разогнуть их было невозможно, это вызывало резкие боли в суставах пальцев, поэтому мы все так и ходили остаток дня и в таком же виде и пришли в казарму. И только здесь, подставляя обе ладони под струи холодной воды в умывальнике и продержав их таким образом несколько минут, можно было распрямить пальцы!

Но ноющая боль в пальцах оставалась надолго – она чувствовалась даже сильнее общей усталости от работы. Да! Именно с тех пор я надолго и на всю жизнь запомнил эти ящики для выстрелов к БМП и РПГ.
Таким образом, на третий день, как и планировали, вся задача нами была выполнена. Сколько при этом ящиков, килограммов или тонн боеприпасов перекидал каждый из нас – уму не постижимо! Но с того времени я для себя знаю только одно – это вполне реально! При этом работая в такой обстановке мы все умом понимали и были увлечены главной идеей – задача должна быть выполнена в срок! И какая-та грязь, неудобства и усталость нам в этом не помешают! Никого из нас в той ситуации не нужно было подгонять – ведь мы были на третьем курсе и за эти годы уже спаялись в единый организм ведь не зря мы вместе прошли через огромное количество нарядов, работ, да и хорошо помнили все уроки абитуры, картошки и уборки снега. Которые выработали у всех нас вполне понятные отношения друг к другу.
 
Но на этом история погрузки нами боеприпасов не закончилась. Она имела и своё трагическое продолжение. Сколько нас не предупреждали об опасности связанной с этим, и офицеры даже провели показательный «шмон» тумбочек и казармы после всех работ, предупреждая об ответственности всё равно нашлись те, кому они зачем-то понадобились. Вот уж не знаю, каким образом несколько снарядов от «Шилки» оказались на нашей территории за стадионом. Может быть, кто-то из нашей или первой роты их спрятал или просто выбросил не зная, что дальше с ними делать? И их нашли дети-школьники, которые учились в 13 офицерском городке.

Они принесли эти выстрелы в школу, и начали копаться с ними на перемене, один снаряд естественно взорвался и при этом один ученик погиб. Конечно, расследование этого дела зашло в тупик, но до места находки боеприпаса и времени всё-таки «докопались»! Следователи и офицеры легко связали между собой эти два события, и стало понятно – это могли сделать только те, кто был связан с ними. Но кто – так и осталось тайной! А вот из этой истории однозначный вывод для себя сделали все – боеприпасы опасная вещь, даже выбрасывая их нужно помнить о том, что их могут найти другие люди и погибнуть.

После этих трудных дней под напором новых впечатлений мне пришлось многое обдумать в новом свете. Первый вывод, который я сделал для себя, глядя на офицеров автобата и прапорщиков организовывающих погрузку – вот видимо какой работой придётся и нам заниматься в армии! Когда мы приходили на склад, они уже были там, целый день крутились в грязи, у нас на глазах решая разнообразные задачи, и ещё оставались там, когда мы уходили. Каким же образом им это удавалось? Не знаю. И как сильно это всё отличалось от красивых и торжественных парадов. Почему-то мне в моих мечтах до этого, глядя на наших офицеров роты, всё и представлялось так – поскорее окончить военное училище и стать офицером.

А быть офицером – хорошо! Делай что хочешь, ходи куда хочешь и вообще… сам себе начальник. Изредка «для проветривания» можно съездить на полигон или на учения. А так по жизни лежи себе – отдыхай и делай что хочешь. Как эти мечты оказались далеки от реальной жизни, и всё оказалось совсем не так. Оказалось, каждый офицер несёт огромную персональную ответственность за выполнение поставленной задачи и при этом он выполняет её не сам лично, а руками подчинённых. И чем выше в армии должность – тем больше этой ответственности, которая не даёт тебе жить спокойно.

И второе что мне стало очень понятно после этого – всякая война это огромный труд многих людей, грязь, лишения, недосыпание и недоедание. Каким же правильным оказался этот вывод, мне пришлось убедиться позже самому на Чеченской войне! И третий, самый важный вывод который я сделал для себя, был такой – несмотря на создание ядерного оружия, и вот таких войн с обычным вооружением и на наш век хватит! Мне, обучаясь такой профессии все глупые рассуждения о том, что никаких войн больше не будет нужно выбросить из головы. И надо прямо с сегодняшнего дня усиленно налегать на тактику, огневую и эксплуатацию – на всё то, что может пригодиться на войне.

А чуть позже, когда в Алма-Ате начали хоронить первых приписников погибших в Афганистане, наступило полное осознание того, что там твориться. Никакой настоящей войны там в полном нашем понимании этого слова – нет! Нет открытого противостояния двух воющих армий и понятной линии фронта где можно было бы доказать своё превосходство силой оружия. А есть ночные обстрелы, внезапные и дерзкие засады на дорогах, нападения на автоколонны, минирование троп и дорог. Настоящие партизанские действия!

 И самое удивительное оказалось в том, что даже страна, обладающая ядерным оружием и огромной мощью, совсем ничего не может противопоставить вот таким партизанским действиям. Но это слово – «Афганистан» надолго вошло в судьбу и лексикон моих однокашников со своим всем понятным смыслом. Какими теперь наивными покажутся первые наши мысли о том, что мы можем туда не успеть. А моя жизнь и годы учёбы в училище, как и у большинства моих однокашников, мгновенно разделилась на два очень чётких понятия: на «до» начала войны в Афганистане и «после». Вторая такая же очень мне понятная грань в моей жизни пролегла и через Чеченскую войну.

Да я и сам лично повинуясь зову сердца и горя огромным желанием помочь «нашим братьям» тоже написал рапорт, как и мои друзья с просьбой немедленно, не дожидаясь окончания учёбы послать меня туда. Когда я его подавал, своими глазами видел на столе у нашего командира роты огромную стопку аналогичных рапортов моих товарищей по роте, которые подали их раньше меня. Разве не это ли является доказательством нашего патриотизма? Конечно же, никто нас никуда не отправил, но очень многие мои друзья с моего выпуска туда успели потом и оказались «опалёнными его лучами». А такие славные и молодые наши ребята, которые учились с нами все четыре года, и я очень хорошо их знал: Олег Чивилёв, Юра Макеев, Виктор Кондрашов и Алексей Литвинов так и не вернулись.
 
Читатель, дочитавший книгу до этого места – встань! И помолчи минуту, склонив голову перед этими и всеми другими мальчишками, ведь все они достойны нашей памяти. Они были не лучше и не хуже нас – они были такими же, как и мы. Просто так получилось в жизни – ведь мы учились в военном училище, а не в гражданском институте и всегда сами знали это. Ведь сама профессия офицера безвысокопарных слов сразу предполагает это – быть на войне первыми. Сейчас мне очень обидно слушать теории и рассуждения о военной службе толстых начальников чудесным и удачным образом всю службу просидевших и «прогревших свои задницы» в тёплых кабинетах так и не видевших ни разу своими глазами смерть, кровь, убитых и раненых! Так и хочется бросить ему в лицо: «А где ты сам был всё то время?» За что и какие высокие идеалы погибли мои однокашники? Здесь ясного ответа нет!
 
Они достойны памяти только потому, что не стали отказываться ехать и, не задавая лишних вопросов, верные присяге честно выполнили свой воинский долг до конца. Такова военная судьба офицеров – на их месте мог оказаться любой из нас. Не нам сейчас судить о политике того уже не существующего государства, руководимого дряхлыми маразматическими старцами, которое бросило их туда. А всё-таки мне немного жаль, что того главного клоуна-руководителя нашего государства повесившего себе на грудь кучу звезд Героя СССР и развязавшего эту войну, после смерти из всех наград лишили только одной награды – ордена «Победы». Я бы лично, за то, что как теперь выясняется, те действия были «ошибочными» и за смерть тысяч жизней молодых мальчишек лишил бы и всех юбилейных звёзд этого героя-орденоносца! И хотя я знаю, что воевать нужно с живыми, а не с мертвыми – может быть всё-таки ради памяти погибших там офицеров и солдат ещё не поздно это сделать?


                АЛМА-АТА. ТРЕТИЙ КУРС. ЗИМА. СЕССИЯ.
                ПОДГОТОВКА К СТАЖИРОВКЕ.

Но было бы неправильно так говорить, что мы все сразу прониклись «афганской темой». Сначала это известие, которое так резко ворвалось в нашу жизнь, было ярким и больше основывалось на ярких эмоциях. Но на фоне первых и таких волнующих нас известий наша дальнейшая курсантская жизнь продолжалась по хорошо заведённому училищному графику. Очередной праздник Нового года, о праздновании которого я, к сожалению совсем ничего не могу вспомнить из-за других более ярких событий, кроме погрузки складов принёс и новые трудности. Всё связанное с Афганистаном как-то незаметно само собой отошло на задний план.

Мы знали о нём, помнили, всегда с интересом прислушивались ко всем известиям оттуда, но повседневные трудности учёбы и нашей жизни ставили перед нами всё новые задачи. На нас неумолимо надвигалась зимняя сессия, отпуск, а за ним наша первая стажировка в войсках! Если сама сдача сессии у нас уже не вызывала каких-то особых трудностей, то стажировка волновал всех нас! Она будоражила нам кровь своей новизной – ведь это будут новые впечатления от далёкого и загадочного гарнизона настоящего мотострелкового полка. Вот где нам придётся, наконец-то встретится с настоящими «живыми» солдатами и многое прояснить в своей жизни. И все мы ждали его с тихим беспокойством, и огромное количество мыслей связанных с ней крутилось у каждого из нас в голове.

Мы старались не говорить между собой их вслух, чтобы выглядеть бравым красавцем, но в глубине души сидел таинственный страх чего-то нового и ещё неизведанного:
 – Интересно куда я попаду? Как там меня встретят офицеры и солдаты? Смогу ли я уверенно командовать солдатами? «Не потеряю ли своё лицо» перед ними? Сколько будет солдат во взводе? Интересно, какие занятия мне доверят проводить? Как сложатся мои отношения с солдатами?
 
И ещё куча других, которые касались всего. Главный «шекспировский» вопрос: «А справлюсь ли я или нет?» – сидел как заноза в голове. Ведь я уже был в абитуре после второго курса, где проверил себя на способность командовать, на первых курсах ходил в караул выводным и вроде бы справлялся, да и на занятиях по тактике у меня всё получалось, но это всё было совсем не то… И хотя я в глубине своей душе в общем-то был уверен в своих командирских способностях, но всё-таки?

После нового года, когда нам стало ясно, что наша стажировка уже не за горами – закипела активная работа по подготовке к ней! Всех охватила предотпускная лихорадка. Ведь сразу, как только мы соберёмся после зимнего отпуска – мы едем на стажировку. Тут уж к нему заранее начали готовиться все. Начиная с шапки и шинели – они должны были быть, как говорится «с иголочки»! Вычищены и поглажены. Никого в этой работе подгонять уже не надо было: новые погоны, курсовки и шевроны – обязательно. Затем – п\ш: здесь нам только для прохождения стажировки разрешалось пришивать на рукав как на парадной форме шеврон и курсовку.

 Понятно, что и это, включая погоны, должно было быть новым. Ну, а самой главной вершиной всего были, конечно, хромовые сапоги! Ехать на стажировку в войска без хромовых сапог было просто преступлением. Здесь уж хочешь – не хочешь, а как говорится, сапоги вынь и положь! Ведь в училище был негласный закон, с которым соглашались все – после стажировки в войсках курсантам третьего курса можно было носить хромовые сапоги. Конечно, тут тоже были некоторые свои законы и условности, но главное, что уже можно! Этим самым ты как бы подчёркивалось то, что ты поднимался на очередную ступеньку в своём развитии и всё ближе становился к офицерским погонам.

Такие сапоги в то время были проблемой. Их цена в нашем училищном магазине и магазинах военторга города Алма-Аты была огромной и неподъёмной – целых 28 рублей! И ещё рубль обязательно нужно было отдать сапожнику, чтобы он их толково подбил, добавив при этом высоту каблука и обточив всё «рюмочкой». Сашка и я, так как мы были дети военных, эту проблему решали очень просто – каждого из нас отцы обеспечили такой парой сапог. Они сами к этому времени больше носили туфли, но сапоги им всё равно выдавали по нормам вещевого обеспечения. А вот Тарасу для этого пришлось откладывать деньги заранее и копить эту сумму. Ещё его проблема была в том, что он носил маленький размер, и ему долго пришлось искать подходящую пару. Но к отпуску и он был готов к стажировке.

Самыми «крутыми» хромовыми сапогами по последней моде были сапоги со вставками в голенище, которые шили на заказ индивидуально. Но, чтобы достать такие сапоги – это для нас было что-то из области фантастики. Поэтому в нашем училище всегда существовало подпольное производство похожих на них «глаженых» сапог. Такие сапоги нигде купить было невозможно – их можно было только сделать самому и то при наличии инструмента и умения или заказать у местных умельцев. Однажды, когда я был на втором курсе, я сам немного присутствовал при этом процессе и видел, каким образом это делается, и всё это произвело на меня неизгладимое впечатление.

Я по какому-то пустяковому делу зашёл к своему земляку с пятой роты, а он в то время оказался занятым – готовил сапоги для стажировки. Сам процесс «глажки» шёл в выходной день в закрытой сушилке. В ней стоял специфический запах состоящий из хорошего сапожного крема «Гриф» и нагретого парафина. Очень хитрым способом специально обточенные деревянные колодки забивались внутрь сапога и он намазывался толстым слоем сапожным кремом. Затем на раскаленный, горячий тяжёлый и чёрный утюг, отламывая от огромного куска, крошили парафин. Он тут же плавился и впитывался в хромовую кожу голенищ сапога. И после этого начинался «священный ритуал» глажки голенищ этим утюгом.
 
При этом от парафина и сапожного крема чёрной струйкой во все стороны поднимался удушливый дым и в нос бил резкий запах этой смеси. Такую операцию на одном сапоге необходимо было проводить несколько раз, чтобы вся смесь очень хорошо впиталась в кожу. И только тогда после остывания в конечном результате голенища сапог приобретали и держали приданную им колодками форму. Когда я сам увидел этот процесс, мне сразу стало понятно, почему все курсанты и офицеры называют такие сапоги «глажеными». Колодки и специальный утюг для этого дела были огромным дефицитом и передавались с курса на курс только по наследству «достойным людям» прошедшим курс первоначальной подготовки.

Таким образом, мы вместе с друзьями уже перед сдачей сессии практически были готовы к стажировке. Некоторые курсанты в нашей роте тоже «гладили» сапоги, но мы вместе с Сашкой и Тарасом для себя решили, что этим заниматься не будем. Все наши сапоги, подальше от посторонних глаз были сосредоточены в гараже, который мы снимали у бабушки и радовали нас своим видом всякий раз, когда мы заходили туда. И каждый раз при этом я с огромной любовью и душевным трепетом несколько раз начищал их самым лучшим в то время сапожным кремом «Гриф» для того, чтобы крем хорошо впитался и на них от этого появился зеркальный блеск, которого никогда не было на наших курсантских, яловых сапогах. Особенно хорош он был, если пройтись по ним после этого хорошей бархоткой. Сколько труда и переживаний было вложено в них – в мои первые, можно так сказать «офицерские» сапоги. Почему-то я хорошо запомнил те ощущения, которые охватывали меня каждый раз, когда одевал их – я сразу чувствовал себя увереннее, решительнее и был готов преодолевать любые трудности.

Оставалось только одно – надо было сдать сессию, отгулять отпуск и… здравствуйте войска, вот я и приехал на стажировку! Дикий восторг и огромный душевный подъём охватывал всех нас при этой мысли. От этой первой встречи с неизвестным и неведомым пока для нас солдатским миром. Наше воображение рисовало нам далёкий гарнизон какого-нибудь мотострелкового полка и огромное количество солдат с горящими глазами, которые просто ждут нас с огромным желанием научиться защищать родину. Мы все живо начали интересоваться таким немаловажным вопросом, который до этого момента нас не очень-то волновал – где в САВО располагаются мотострелковые полки и гадать, куда же нас могут послать на стажировку? Самый ближайший к нам, за забором – Алма-Атинский полк сразу отпадал, так как он уехал в Афганистан, а на его месте только-только собирались сформировать новый.

 У меня голове стала прорисовываться схема расположения мотострелковых полков в САВО. Вот здесь меня ждал небольшой сюрприз и открытие – оказывается не все полки одинаковые и обязательно стоят в крупных городах. Полк – полку рознь! Вот тут наравне с совершенно новыми для меня и такими пока загадочными названиями как Георгиевка, Уч-Арал, Кой-Таш, Рыбачье всплыли и знакомые из детства – Ахмирово (в Усть-Каменогорске) и Панфилов. А всё же интересно, куда я попаду? Очень хотелось бы попасть в какой-нибудь большой и хороший полк.

Сама сдача сессии зимой никаких проблем не вызывала. Наверное, потому что это для нас вошло в привычку, к этому времени мы «научились учиться» и все предметы на третьем курсе для нас были хорошо понятны, а самое главное – наступило осознание того, что они нам нужны и пригодятся после выпуска. Все занятия третьего курса для нас были интересны: тактика, огневая, эксплуатация, вождение боевых машин сменяли друг друга день за днём и всегда на них мы узнавали что-то новое для себя. При этом офицеры-преподаватели очень умело заостряли наше внимание на то, что солдаты в войсках будут нас спрашивать, а если мы не сможем им ответить или объяснить – будет очень стыдно. Это я вам скажу, тоже было очень мощным стимулом для учёбы!

Как-то совсем незаметно к этой зимней сессии мы освоились в военной жизни, и многое для нас стало привычным, ведь многие строчки и понятия из уставов мы много раз пропустили через себя в повседневной жизни, караулах и нарядах. Необходимо обязательно сказать, что с самого начала третьего курса и весь четвёртый мне в числе некоторых других курсантов роты «было оказано высокое доверие» – ходить в наряды с младшими курсами и помощником дежурного по училищу. Кто хорошо понимает военный язык, тому сразу станет ясно, что никакое это не доверие, а просто лишняя головная боль и ответственность.

 Получалось так, что помимо своих нарядов, в которые я так же ходил вместе с ротой по графику, приходилось «прихватывать» и лишние по мере необходимости, пропуская занятия. Мне пришлось неоднократно ездить начальником караула во второй караул, который на учебном центре и дежурным по столовой с «первачами» (первым курсом) и со вторым курсом. Это было намного сложнее, чем заступать со своими курсантами, когда знаешь всех своих курсантов, но в них приобретался так необходимый опыт в работе с людьми.
 
Поэтому ещё с курсантских времён третьего курса училища мне в голову вдолбили кроме обязанностей часового ещё обязанности начальника караула и всех его подчинённых, обязанности дежурного по столовой и помощника дежурного по училищу. А так же порядок построения суточного наряда на развод, доклад дежурному и сам порядок проверки готовности нарядов к несению службы. Единственное, что в этом было радостным – весь третий батальон знал меня ещё со времён абитуры. Конечно же, теперь уже приходилось строить отношения совсем не так, как было раньше, но всё же какое-то уважение ко мне оставалось. Почему-то мой друг Тарас в этот «узкий круг» людей, которым нашим командиром роты было оказано такое «высокое доверие», не попал. А Сашка, вообще с начала третьего курса, как секретарь комсомольской организации роты ходить в любые наряды перестал, но ему и других дел хватало под завязку. Поэтому мне из нас трёх друзей «высокое доверие» приходилось отрабатывать в одиночку.

Здесь нужно обязательно упомянуть, что такие дисциплины как «Общевоинские уставы» и «Строевую подготовку» в каждой сессии всегда доверяли принимать командованию батальона. Очень редко в день зачёта к нам приходил принимать уставы наш комбат В.И.Коротеев – чаще всего он доверял это нашему ротному. А вот уж ему здесь как говорится «открывалось огромное поле для деятельности» и он со всей страстью отдавался этому своему любимому занятию. Так как он был «большим оригиналом» (это слова моего отца) то и зачёт он проводил в своей своеобразной манере.

Совсем не обращая внимания на твой ответ по билету (потому что мы все ему что-то отвечали), он очень любил задавать «дополнительный вопрос» касающийся твоей личной дисциплины. А у каждого курсанта роты за семестр всегда был свой залёт или «скелет в шкафу», поэтому и приходилось выкручиваться из этой ситуации объясняя своё поведение. Нашим сержантам роты при такой постановке вопроса приходилось ещё труднее, чем нам – с них помимо личной дисциплины ещё спрашивали за дисциплину и порядок в отделении или взводе. При этом если даже у тебя (не дай-то бог!) так получалось, что залётов не было, то вопрос формулировался иначе:
 – А почему же вы как военнослужащий (комсомолец, кандидат в члены КПСС – это он чередовал по смыслу) не удержали своего товарища от недостойного поступка? Ведь вы хорошо знаете, что в общих обязанностях военнослужащего сказано…»
 
Таким образом он приучал нас к тому, что ты всегда будешь виноват, даже если сам ничего не нарушаешь. И критерий оценки по уставам неразрывно всегда был связан с твой личной дисциплиной в семестре. Такую его хитрую науку с высокой требовательностью ко всем без разбора мы быстро «мотали себе на ус» в готовности перенести её на своих подчинённых. Уроки нашего командира роты мы быстро усвоили: у хорошего командира любой курсант или солдат – всегда виноват! И он это должен уверенно и убедительно доказать своим подчинённым, если только он не слабовольный или плохой командир.
 
При всём этом вроде бы так надоевший распорядок дня, нудная и каждодневная требовательность, глубоко въедалась в нас и превращалась в незаметную привычку. К этому времени у каждого из нас вырабатывался и сформировывался свой кругозор, мировоззрение и понимание своего места в жизни. Иногда бывая в городе и встречаясь со своими ровесниками, которые учились «на гражданке» я сделал своё одно маленькое наблюдение. Нам очень трудно бывает находить с ними общий язык – ведь они существуют в совсем другом, непонятном нам своём «гражданском» мире.

Который очень разительно отличается от нашего. Ведь нас в училище повседневно окружало совсем другое: дисциплина, распорядок дня, внутренний порядок, уже ставшее привычным оружие, боеприпасы и, конечно же, уже родной и знакомый мир БМП: её привычный рокот, скрип гусениц, плавное покачивание, «ароматный» запах сгоревшей солярки – ведь сколько учебного времени мы провели вместе с ней на разных занятиях! А самое главное – свой, очень понятный нам курсантский образ мыслей ведь только разговаривая между собой, мы хорошо можем понимать фразы друг друга, отдельные слова, понятия, своеобразный юмор, осознанно относиться к жизни и ценить время.
 
Таким образом, очень быстро и без каких-то проблем связанных с ней пролетела зимняя сессия и отпуск. Перед самим отпуском в один из последних  вечеров почему-то под очень большим секретом и громко не афишируя это, по роте пролетела радостная весть. Наконец-то начальником училища утвержден план нашей стажировки, а так как он является очень секретным документом – это большая военная тайна. Но из него уже всем точно известно кто куда поедет. Но об этом нельзя никому болтать, а то вдруг какие-нибудь враги нашей страны узнают об этом!

Весь наш четвёртый взвод в полном составе едет проходить стажировку в Уч-Арал. Уф! Наконец-то нам удалось узнать хоть что-то конкретное, вот и всем загадкам конец! Выдохнув с огромным облегчением и обрадовавшись тому, что мы будем вместе, одновременно с этим у меня в голове сразу появились новые вопросы:
 – Где этот посёлок находится? Далеко от Алма-Аты или нет? Что там за полк? Интересно, является ли он гвардейским? Это развёрнутый мотострелковый полк или нет? Какой техникой он укомплектован – БМП или БТРы? Что про него слышно – полк отличный, хороший или «ЧПешный»?

Никто у нас в роте ничего путного про него так и не смог рассказать. Так ничего толком про него и не выяснив, весь в сомнения и догадках я поехал в отпуск домой. Только дома мой отец полностью «просветил» меня по всем интересующим меня вопросам. Оказывается, Уч-Арал это районный центр, небольшой посёлок, находится на самой границе Талды-Курганской области, возле нескольких больших озёр и границы с Китаем, как раз там, куда он сам в своё время ездил, когда служил в Сары-Озеке во время конфликтных событий возле озера Жаланаш-коль. Это совсем крохотное озеро находится рядом с Уч-Аралом в начале знаменитых Джунгарских ворот – небольшого прохода между высокими горами, за которыми находится Китай. То, что отец куда-то ездил я помнил во время обострения отношений с Китаем, особо этим не интересуясь, а вот надо же быть такому совпадению в жизни – теперь поеду я!
 
Сам мотострелковый полк на БМП и находится на окраине посёлка. Кроме этого самом Уч-Арале, несмотря на то, что это очень небольшой посёлок расположено много других войск: рядом с мотострелковым полком находится артиллеристский полк, ещё есть лётчики и какие-то пограничники с вертолётной площадкой. По его мнению – это было очень хорошо, что я поеду на стажировку туда, при этом он поделился со мной хорошей новостью. В Уч-Арале у них (в той строительной бригаде, где служит мой отец, и её штаб находится в Чимкенте) тоже находится хороший (отец так выразился – очень приличный) строительный батальон, и он прозвонит его командиру батальона, чтобы я смог в случае каких-либо проблем к нему смело обращаться. И даже настоял на том, чтобы я обязательно сходил к нему в батальон сразу же в первые дни стажировки – «зафиксироваться» и для расширения своего кругозора сравнить то, как живут солдаты в стройбате и пехотном полку.
 
Сам отпуск в предвкушении предстоящей стажировки пролетел незаметно. Конечно же, были обязательные встречи с моими одноклассниками, марки, неспешные «обходы» своих любимых мест в городе и ощущение свободы! А по вечерам отец вспоминал и рассказывал мне многочисленные истории о своей тяжёлой службе в Сары-Озеке. Теперь мне были особенно интересны истории о тех драматических событиях 1969 года, когда он сам ездил в те места. При этом отец, как хороший рассказчик очень ярко выписывал все образы и события связанные со стрельбами, ночными маршами, погрузкой техники на ЖД платформы, истории с солдатами и офицерами. И по нему, по его увлечённости и многочисленным мелким подробностям всех тех эпизодов было хорошо видно, как он сам в своих рассказах переживая и увлекаясь, уносится в то далёкое время.
 
Многие из них я уже раньше вроде как бы и слышал от него в детстве, но вот теперь они для меня заиграли совсем новыми гранями и приобрели совершенно другую окраску. В моём детстве всё в этих историях воспринималось как что-то очень далёкое от меня, а теперь это стало тесно переплетаться и с моей жизнью. Сейчас мне в его историях стала видна и понятна вся «глубина», потому что очень многое было мне близко и знакомо. Ведь за это время многое изменилось и у меня в жизни. Я поступил в военное училище, и сама профессия офицера-мотострелка приобрела для меня очень понятный смысл, начало войны в Афганистане развеяло розовый дым юношества, погрузка артиллеристских складов на пределе возможностей, да и предстоящая стажировка в войсках – всё это формировало у меня своеобразный взгляд на жизнь.
 
 Это наблюдение я заметил за собой именно перед стажировкой (сделал вывод с большим для меня удивлением!) – я всё больше, можно так выразиться «врастаю» в армию глубоко пустив корни. Мне уже понятен её мир, пришло осмысление своего места и положения в жизни и совсем скоро (он уже виден, если приложить ладонь к глазам) – будет мой выпуск! И до него осталось только два больших этапа в жизни: стажировка в войсках на третьем курсе и ГОСы перед выпуском! А уж там!

 А там… аж дух захватывало от захватывающих перспектив: конечно же, я буду отличным командиром взвода, через 2-3 года получу роту, за полгода сделаю её отличной, и за это время, наверное за свою службу получу орден (ну ладно – пусть будет медаль, хорошо бы ЗБЗ (за боевые заслуги), стану НШ батальона, а там – академия… Или можно было закрутить по другому: Афганистан, а там, конечно же, за два года несколько героических дел, все должности мельком, вся грудь в орденах и опять – академия… Дальше этого этапа в жизни пока не мечталось – всё было в сплошном тумане. Э-эх! Полный улёт! Держите меня семеро, скорее бы выпуск!

Но при всех этих розовых мыслях в голове постоянно крутился, уже не помню от кого услышанный афоризм на то, как расшифровывается мотострелковая эмблема, которая представляет собой звезду в лавровом венке: «Или вся грудь в крестах или голова в кустах!» Эх, наивные курсантские мечты, мечты! Золотые времена, когда можно было лёжа на кровати не спеша рассуждая мечтать о своём пути после выпуска. Кто же тогда знал, что каждый из нас в армии пойдёт своим путём, а офицерская служба окажется совсем не такая гладкая, как казалась в училище, и жизнь сама разложит всё по своим местам. И свою академию, о которой я так мечтал в училище, вместо Москвы я буду «проходить» в городе Грозном, «сдавая» экзамены чеченским боевикам и где все оценки в зачётке заменяет одно очень короткое слово – жизнь! Жизнь твоих подчиненных и твоя собственная!

С такими радостными мыслями и внутренней бурлящей энергией предстоящего действия я возвращался из зимнего отпуска. Очень много полезной информации насчёт предстоящей стажировки дал мне отец. При этом он открыл мне один маленький секрет – после стажировки и того, как я увижу настоящих своих «живых» солдат у меня обязательно появятся новые ощущения. Он морально внутренне настроил меня, вселил твёрдую уверенность в победе и я рвался в училище только с одной мыслью: «Скорей, скорей!» Мне хотелось только одного – побыстрее покончить со всеми формальностями в училище и доехать до этого загадочного Уч-Арала. А уже там громко и уверенно скомандовать своим подчинённым: «В одну шеренгу становись! Равняйсь! Смирно!»
 
Возвращаясь в Алма-Ату из Чимкента, я опять попал в зиму. Это были последние дни февраля и зимы. Завтра, буквально в первые дни марта мы всем батальоном разъезжаемся по разным гарнизонам на стажировку. Снега в городе было немного, он в училище лежал только на газонах уже почерневший и приобрёл весенний вид. По всему было видно, что ещё пройдёт немного времени и начнётся такая долгожданная весна. Интересно, а какая будет погода в Уч-Арале, когда мы туда приедем? Когда я с нетерпением приехал в училище после зимнего отпуска и, не обращая никакого внимания на «зелёнку» – перво и второкурсников зашёл в свою роту – там уже гудело радостное возбуждение. Она была полна курсантов – одни ещё переодевались, другие просто сидели группками и весело болтали. От пришитых нами нарукавных шевронов на п\ш непривычно рябило в глазах и все сразу надевали хромовые сапоги.

В казарме стоял неясный радостный гул: со всех сторон слышались громкие уверенные голоса моих друзей, громкий смех – как это всё сильно отличалось от предыдущих отпусков! Пока я дошёл до своего четвёртого взвода, который был в самом конце казармы увидел и поприветствовал почти всех своих хороших друзей из других взводов. Они так же радостными лицами и громкими возгласами встречали всех. Из первого взвода уже здесь были Сашка Ельменов, Рашид Кулмурзаев, Олег Козлов, во втором – Сашка Близнюк с Вовкой Кольным, Сашка Самохин, Генка Навалов и многие другие.

 А, зайдя к нам во взвод, который как я уже раньше упоминал, был отделён от всей казармы большой внутренней перегородкой, и поэтому мне всегда так казалось жил какой-то особой своей жизнью – увидел кроме своих друзей Сашки и Тараса ещё много знакомых лиц. Это были Эдик Шварц, Юрка Ликаев, Ванька Никишин, Саша Руденских, Серега Гущин и другие. Мы радостно обнялись со всеми, пожали руки и сразу же, с Сашкой и Тарасом сели уединившись отдельно на кровати и взахлёб стали делиться новостями.

Я, немного отойдя от встречи с друзьями и обменявшись первыми впечатлениями от отпуска, сам поддался такому же радостному настроению. Обведя взглядом своих таких близких мне друзей в роте и во взводе, я с удивлением заметил и отметил это про себя – как же сильно они отличаются от тех мальчишек, которых я увидел два с половиной года назад! Они вроде остались для меня такими же пацанами, но каждый из них приобрёл какую-то уверенность в себе, как-то незаметно повзрослел и готов встретить первых своих солдат. Неужели и я так же, как и они изменился? Тоже стал выглядеть взрослее и серьёзнее? Как-то в глубине души в это не верилось.

Хорошо если бы  была возможность взглянуть на самого себя со стороны! После этого мы все, те кто снимал гараж у бабушки весело болтая по пути вместе сходили на «хату», отнесли нужные вещи на хранение и переоделись в хромовые сапоги. При этом сказали ей о том, что мы уезжаем на месяц, чтобы она не переживала за нас. По дороге я проинформировал своих друзей про Уч-Арал той информацией, что мне удалось узнать от отца. По ним было видно с каким интересом они слушали меня – ведь никто из них так толком ничего и не знал про него.

Вечером нас построил наш командир роты и провёл уже практически формальную проверку готовности к стажу. Шинели, шапки, форма, ремни, сапоги – всё было готово по высшему разряду. Ведь никто из нас, даже самые лентяи не хотел выглядеть в войсках перед солдатами хуже других. Каждый из нас помимо огромных знаний в голове был вооружён полностью укомплектованной офицерской полевой сумкой, в которой были конспекты по основным предметам, записные книжки с нормативами и ТТХ оружия, формализованные документы для отчёта о стажировке, пустые тетради для написания нужных конспектов. Ещё в сумке все курсанты в обязательном порядке имели набор цветных карандашей «Тактика», компас, курвиметр и вызывающую внутреннюю гордость от названия – офицерскую линейку! Кроме этого ещё обязательные: нитки, иголки, запас подшивки, умывальные принадлежности – ведь кто знает, что нас там ждёт?
 
После смотра он обратился к нам со своей «тронной речью» насчёт стажировки. Он очень долго и в своей своеобразной манере «гнал нам всякую чушь» о том, как необходимо вести себя во время стажировки и строить отношения с солдатами. Но прямо скажу уже к третьему курсу, мы все очень чётко научились улавливать у него даже самые тонкие фальшивые ноты в разговоре. Так как мы все хорошо знали «боевой путь» его самого и то, что он сам-то ничего не видел в своей жизни кроме училища и курсантов – слушали его невнимательно, в пол уха, просто пропуская все его речи мимо своих ушей. Для нас в то время офицер, который сам никогда не командовал солдатами, не имел такого полного авторитета и все его разговоры воспринимались как обычные военные байки. Поэтому мы все с гораздо большим вниманием прислушивались к словам нашего командира второго взвода ст. л-та Кондрусева! Ведь он один-единственный из всех офицеров нашей роты, как ни крути, а всё же успел послужить в войсках!
 
Я ложился спать в прекрасном настроении, мы снова собрались все вместе после отпуска, а завтра нам предстоит целый месяц стажировки. И на всё это время – прощай Алма-Ата, наш «любимый» командир роты и так надоевшие мне тесные стены казармы и училища с его условностями. Хотелось дать полную волю эмоциям, подурачиться, выкинуть что-нибудь этакое или крикнуть во всё горло: «Свобода, свобода! Наконец-то нам можно будет побыть самостоятельными! Выше голову, товарищ курсант! Жизнь мчится дальше! …А мы рвёмся на север!» – маленькими молоточками радостно-пьяняще выстукивали у меня в висках обрывки радостных мыслей.



                ВЕСНА. ТРЕТИЙ КУРС. СТАЖИРОВКА – МАССА
                ВПЕЧАТЛЕНИЙ ОТ САРЫ-ОЗЕКА И УЧ-АРАЛА.

С утра все взвода роты начали разъезжаться. Я сейчас почему-то к своему удивлению совсем не могу вспомнить, куда и в какие места ездили наши другие взвода. Единственное, что известно точно и это дополнил мне Володя Матусевич – наш третий взвод поехал в Георгиевку. Весь мир для меня и воспоминания на этот месяц были связаны только с нашим взводом. Ближе к обеду и мы всем взводом поехали на Алма-Атинский автовокзал. Это ещё тогда был тот автовокзал, который располагался в центре города. Он всегда был тесный, шумный, тёмный и почему-то так в моей памяти чётко осталось – вечно грязный, как все вокзалы в Средней Азии: заплёванный шелухой от семечек и заваленный обрывками какого-то мусора. Мы весёлой гурьбой в тридцать человек курсантов вывалили на посадочную площадку среди вечно суетящихся гражданских людей и на свежем воздухе стали ждать нашего автобуса.
 
Наконец подошёл и он – красный «Икарус» - красавец с нашей надписью на лобовом стекле – Уч-Арал. Оказалось, что мы будем ехать не одни – вместе с нами будут ещё гражданские люди, но наших мест в автобусе больше половины. Мы дружно и организовано заняли галёрку и с комфортом расположились, настраиваясь на долгую дорогу в несколько часов. Водитель автобуса был молодой весёлый мужчина видимо недавно сам отслуживший и сохранивший хорошие воспоминания об армии радостно и добродушно нам улыбался, пока мы рассаживались. А я сел рядом с Сашкой и сразу занял место у правого окна – в этом был мой тайный замысел, ведь мой отец мне ещё в отпуске сказал, что мы по дороге в Уч-Арал обязательно будем проезжать Сары-Озек!

После того как женщина-контролёр проверила всех пассажиров, мы наконец-то тронулись в путь. Автобус очень медленно выехал из автовокзала и уже по очень хорошо нам знакомой дороге покатил по направлению к нашему Учебному центру. Многие наши курсанты сразу по привычке начали спать, а я с жадным интересом всё смотрел и смотрел по сторонам, размышляя своё:
         – Ведь сколько же я раз проезжал по этой дороге на полевые выезды и в караулы? Наверное, как и все курсанты – сотню раз! А ведь никто из сидящих сейчас в автобусе моих друзей даже не знает о том, что я много раз проехал по ней ещё в детстве! И дорога, которая идёт дальше, после поворота к нашему Учебному центру мне хорошо знакома. Я даже своими глазами видел, как её строили дорожники – тогда ещё все двигались только по одной полосе.

Какая всё-таки удивительная штука жизнь – ведь кто же мог тогда так предположить, что после жизни в Сары-Озеке, Усть-Каменогорске и Чимкенте она удивительным образом вновь сведёт меня с такими хорошо знакомыми мне ещё с детства названиями – я сейчас буквально через несколько часов проеду Капчагай, Чингельды, перевал Архарлы и Сары-Озек! Я не был здесь с седьмого класса, а это был 1974 год. Пролетело всего шесть лет с того времени, а мне по сумме моих впечатлений от жизни за это время, казалось, произошёл гигантский скачок. И очень хочется вновь взглянуть на так хорошо знакомые места.
 
         Вот так я и ехал, смотря в окно наедине со своими мыслями. Сашка с Тарасом безмятежно спали рядом, а мне почему-то никому не хотелось рассказывать об этом своём детстве, даже близким друзьям. Ведь все в нашей роте знают только то, что я из Чимкента, а родился на Украине. Поэтому эти страницы жизни и детские воспоминания были только моими! Эх, хорошо было бы, если сейчас вместе со мной ехал Серёга Степанов, с которым мы здесь вместе росли и поступали в АВОКУ или Олег Козлов, но он был в другом взводе. Вот с ними вместе мы бы конечно с интересом посмотрели на современный Сары-Озек и обменялись впечатлениями. А всем остальным курсантам, которые сейчас едут со мной это будет большому счёту неинтересно – посёлок как посёлок, ничего особенного, ведь никто из них здесь до этого не был. А для меня это огромный кусок моего детства!

Незаметно после бесконечных и бескрайних полей дорога привела нас в город Капчагай. До этого момента я никогда в нём не был, ведь мы всегда проезжали мимо него, только наблюдая со стороны как его строят, не заезжая. Теперь же водитель свернул с трассы, и немного покрутив между стандартными панельными домами, выехал к маленькому автовокзалу. До этого я знал, что этот город называют городом-спутником Алма-Аты и он совершенно новый, ему всего десять лет и его построили вместе с возведением Капчагайской ГЭС на абсолютно пустом месте. Поэтому и все дома здесь вот такие – типовые многоэтажки. Вот теперь можно так сказать я наконец-то и побывал в нём. Я не знал тогда ещё сколько раз позже мне, будучи офицером, вместе с Людой и без неё придётся заезжать сюда на автобусе, когда мы будем жить в Панфилове! Но каждый раз при этом я вспоминал эту минуту – своё первое посещение этого города во время поездки на стажировку.
 
Немного постояв, мы тронулись дальше, и я с замиранием в сердце стал ждать той минуты, когда перед нами появится само огромное Капчагайское водохранилище! Такое огромное количество воды, посреди бескрайних полей всегда меня поражало. Так как это всегда бывало в детстве оно появилось совершенно внезапно – огромное бескрайнее море голубой воды, сливающееся вместе с небом на горизонте, а по берегам жёлтый песок. Открывающийся с плотины вид всегда был захватывающим и поражающим, у меня в голове почему-то сразу всплыли воспоминания о том, как мы в детстве проезжали здесь по наплавному и раскачивающемуся понтонному мосту.

После плотины мы, двигаясь по дороге вдоль берега, проехали небольшой посёлок Чингельды, где все пассажиры, выходя из автобуса сначала не спеша шли попить водички из постоянно текущей струйки с водой оформленной под родничок, а потом покупали у сидящих тут же возле дороги торговок бумажный кулёк с казахскими семечками – крупными и чёрно-белыми, напоминающих своей расцветкой колорадского жука. Мы поступили так же как и все: встав в кружок, в ожидании отправки автобуса, стали щёлкать семечки и тогда нам стало понятно, почему вся территория вокруг нас была покрыта толстым слоем такой же шелухи.

После этого проехали молчаливые и голые горы небольшого перевала Архары со знаменитым памятником на горе этому дикому козлу с огромными загнутыми назад рогами. Сам вид этого памятника тоже вызвал у меня кучу детских воспоминаний. Почему-то мне хорошо запомнилось, как первый раз мне о нём рассказывала моя мама – хорошая рассказчица. Я уже точно не вспомню всего того, что она мне говорила об их жизни, но хорошо помню тот момент, когда мы после всех её историй, каждый раз выезжая из Сары-Озека, всегда с нетерпением ехали по дороге и всё ждали – ну когда же он появится? Так в моём детском сознании дорога в Алма-Ату чётко и делилась на несколько понятных кусочков: сначала до памятнику архару, потом до Капчагая, а уже там сама Алма-Ата.
 
После этого я стал ждать того самого главного момента – Сары-Озека! К этому времени первый мартовский день стал клониться к вечеру, солнце опускалось ниже, тени от гор становились всё длиннее и длиннее. По бокам дороги были безжизненные холмы и пустые поля. Мои друзья Сашка с Тарасом безмятежно спали рядом, а я с тревогой всё вглядывался вдаль, чтобы не пропустить этого долгожданного момента. И вот после очередного поворота между сопками перед моими глазами в низине внезапно появились дома. Внутри появился какой-то холодок, сердце часто забилось и мой взгляд, мгновенно выхватывал из этого кажущегося хаоса такие знакомые с детства очертания, ведь они ярко высвечивались солнцем на фоне жёлтых сопок – всё тот же огромный элеватор, школа на горе, ЖД депо, военный городок, Жигулёвка! Я не отрываясь, жадно глядел в окно, пытаясь сохранить в своей памяти эту картинку, переводил взгляд с одного на другое и куча ярких воспоминаний, уже подзабытых за эти годы нахлынули на меня! Мы проехали улицу, куда я ходил к знакомым моих родителей с пацанами копать бомбоубежище, ДК Целинников, поворот на элеватор.
 
Тут же у меня в голове всплыла детская история, связанная с этим. Как-то один раз, когда я ещё учился в начальной школе нашего городка, нам по предмету природоведение сказали провести опыт. Нужно было дома посадить в горшочек зёрна пшеницы или ржи и, наблюдая за ними, как они растут делать отметки в дневнике наблюдений. Задача была вроде бы простая, но где в военном городке можно было взять зёрна пшеницы? Но мои родители и тут пришли ко мне на помощь. В один из вечеров они, взяв меня с собой, решили прогуляться к входу на элеватор.

Это было совсем недалеко от военного городка, нужно было только перейти автомобильную и ЖД дороги. В общем моя задача была решена гениально просто – перед входом в элеватор стояло огромное количество машин с зерном. Отец, подойдя к ним, поднял руку и зачерпнул горсть зёрен из кузова ближайшей машины. Какие это были за зёрна – рожь или пшеница? Я уже не помню, но этого количества вполне хватило мне для опытов, и я даже ещё поделился оставшимися зёрнами со своими друзьями, чем вызвал у них огромное восхищение.
 
Всё это промелькнуло у меня в голове со скоростью молнии, а мы уже подъезжали к ЖД переезду, за которым начинался наш военный городок. И, наконец – вот он! Из-за бетонного забора выглядывали наши первые из розового кирпича четырёхэтажные дома. Ближним к дороге был дом №43, а за ним сразу наш - №42, напротив №44! Удивительно, но ничего за эти годы не изменилось! Наши дома как стояли, так и стоят. Только посаженные тогда под домами маленькие карагачи стали гуще, выше и уже дорастают до третьего этажа. Но сейчас они стояли голые и не закрывали собой дома.

Вот здесь – совсем рядом, за этим бетонным забором, я прожил целых семь лет! Целую большую жизнь! Почему-то, когда я их увидел, то мне на душе сразу как-то стало спокойнее. Вроде бы как: пока стоят дома – значит и жива моя память о тех годах. Только теперь они мне почему-то совершенно не казались большими. Так, небольшие обычные четырёхэтажки. А сколько воспоминаний и переживаний из детства у меня связано с теми годами! Почему-то мгновенно в голове всплыли те счастливые вечера, которые мы часто проводили у наших соседей, смотря телевизор, и та очень запоминающаяся мелодия из программы «Время» в конце программы, когда шли титры с погодой – «Я прошу тебя простить…» на стихи Р.Рождественского. Она ярко и отчётливо зазвучала у меня в голове: «Та-та-та-а-а, Та-та-та-та!», так как будто её заиграл большой симфонический оркестр прямо здесь в автобусе – эта мелодия всегда почему-то неразрывно связана с детством.

А наш автобус катил мимо, не поворачивая на развилке по дороге на Талды-Курган к автовокзалу, и я теперь мог хорошо рассмотреть ЖД рампу, свой дом и на нём наш балкон, где мы жили первые годы на четвёртом этаже. Именно из неё я разглядывал далёкие снежные горы на горизонте и мечтал хотя бы один раз в своей жизни попасть в расположенный за ними такой загадочный для меня тогда город Панфилов. Ну откуда же мне тогда наивному мальчику было знать, что моя детская мечта скоро сбудется – я попаду именно туда позже офицером на долгие десять лет!

Многие из курсантов нашего взвода спали, а я, вертя головой в окна по обе стороны автобуса, старался запомнить как можно больше в своей памяти. Наконец мы остановились на новом автовокзале Сары-Озека, который был сооружён в конце ЖД рампы, на самом повороте дороги к Панфилову. Я вышел из автобуса и, отойдя на край платформы, стал с интересом, медленно проводя взгляд в разные стороны разглядывать всё вокруг себя. Ведь нового автовокзала ещё не было в то время когда я здесь жил. С тихой радостью я отметил про себя, что он гораздо больше, чем в городе Капчагай (хоть он и город). Каким же знакомым и родным кажется мне всё вокруг! ЖД депо и доносящийся оттуда такой знакомый с детства запах мазута, так же стоящие паровозы, этот забор каких-то складов, за ним солдатские казармы, сама рампа и городская баня на ней – всё это, освещаемое сейчас низким солнцем я уже много раз видел в своём детстве.
 
Именно вот здесь прошёл у меня тот теперь такой далёкий мир первых школьных лет! Какая всё-таки это удача в моей жизни, что я попал на стажировку в Уч-Арал – ведь это дало мне такую уникальную возможность вновь проехать по знакомым местам. Но после прошедшего у меня первого восторга оглядываясь дальше по сторонам, я стал замечать и другое – окружающую нас везде пыль, грязь, какое-то азиатское сельское запустение, серые пыльные заборы, шелуху от семечек, которая была везде. Да-а! Это вам не город и далеко не Алма-Ата или даже Чимкент! А ведь я столько времени прожил здесь пацаном и как-то на это не обращал внимания. Моё впечатление от всего этого, конечно оказалось немного смазанным.

 – Ну и что с этого? – решил я про себя, – зато я вновь увидел наш городок, дом и Сары-Озек! Уже будет, что рассказать Олегу Козлову и своим родителям после стажировки.
Мне почему-то в тот момент так казалось, что я никогда больше этого не увижу, и поэтому я старался хорошо всё запомнить в своей памяти. Кто же тогда знал, что со всем этим я очень скоро встречусь, вновь став офицером! И вообще как-то странно в моей жизни так получилось, что этот степной совсем небольшой поселок – Сары-Озек притягивал меня к себе с детства, как большой магнит и ему ещё в дальнейшем придётся сыграть большую роль в моей судьбе!

После небольшой стоянки мы вновь тронулись в путь, но теперь уже опять проехав мимо наших домов, автобус сразу повернул за ними и вдоль бетонного забора поехал на Талды-Курган. В этот момент я почему-то хорошо вспомнил, как однажды в каком-то году в один из летних дней по этой дороге были организованы соревнования по велоспорту. Кто нам об этом сказал, я уже не помню, но в этот день все пацаны и девчонки городка прямо утра выстроились вдоль этого забора и ждали того самого момента – когда же мимо нас поедут участники соревнований! Никто из нас не знал точного времени, но и не хотел пропустить такого захватывающего зрелища!
 
Вместе со всеми тогда стоял и я, нетерпеливо вглядываясь в даль – ведь это будет впервые в моей жизни. Почему-то именно этот солнечный летний день нетерпеливого ожидания я хорошо запомнил. И вот уже ближе к обеду сначала появилась милицейская машина с мигалками, а потом небольшие группы сосредоточенных и полностью увлечённых соревнованиями велосипедистов с настоящими номерами, которые на нас вообще не обращали никакого внимания, хотя мы каждого из них приветствовали громкими криками. А позади них небольшой колонной шли машины сопровождения, у которых велосипеды были на крышах и в кузовах. Таким образом, они проскочили мимо нас, стоящих вдоль этого бетонного забора по дороге на Талды-Курган всего за несколько минут. А ведь мы все так долго – целых пол дня ждали их! Обидно.

А наш автобус в это время пошёл на спуск по насыпи и слева открылся вид на Жигулёвку и речку Сары-Озечку, а справа – на дома военного городка. Удивительно, но это факт – здесь тоже за это время ничего практически не изменилось. «Интересно, а что же я хотел здесь увидеть вместо этого?» – мысленно спросил я себя. Ведь если существуют воинские части, то и жизнь военного городка продолжается по законам жанра, одни люди уезжают, проведя здесь несколько лет, а им на смену приезжают другие офицеры и прапорщики. Теперь, после такой приятной встречи со свом детством и я мог так же как мои друзья спокойно откинуться в кресле автобуса и спокойно заснуть – всё, что я так хотел увидеть – увидел!
 
Весь остаток дороги до самого Уч-Арала я, довольный всем увиденным проспал. А проснулся только ночью, когда гражданские люди уже стали выходить из автобуса. Водитель нашего автобуса любезно согласился нас всех довезти до самой воинской части. Мы же все в это время с огромным интересом прильнули к окнам, где в ночной тишине мимо нас мелькали частные дома. Буквально сделав несколько поворотов через несколько улиц мы приехали – перед нами стояли несколько стандартных четырёхэтажных домов. Мы вышли из автобуса на ночную холодную и пустынную улицу и стали озираться по сторонам. На улице практически не было снега, но температура воздуха была ниже нуля, дул неприятный и пронизывающий холодный ветер – жидкая грязь с мелкими камешками под ногами схватилась ночным морозом. Вокруг нас было безлюдно и не было ни одного человека, чтобы спросить дорогу. А водитель автобуса махнул нам рукой в направлении домов и сказал, что нужная нам воинская часть находится сразу за ними.

Действительно, пройдя совсем немного между домами, мы увидели бетонный забор и горящий свет над КПП – нам всем стало понятно, что это и есть наш мотострелковый полк. Сам вид небольшого КПП, замызганного сонного солдата, который нас встретил, бетонного забора за которым не было ничего видно, после нашего училища произвёл на меня удручающее впечатление. «Но ничего, не надо спешить и делать поспешных выводов! Первое впечатление всегда может быть обманчивым», – так я мысленно успокаивал себя. По глазам своих товарищей видно было, что примерно такие же мысли бродят и у них в голове.
Нас провели на территорию полка – в самом полку стояла мёртвая тишина, ведь было время отбоя.

Но в ночной темноте, пока мы шли к штабу, я хорошо разглядел силуэты стоящих вокруг плаца в несколько рядов типовых деревянных казарм барачного типа, так хорошо привычных и знакомых мне ещё по Сары-Озеку, Панфилову и пионерскому лагерю «Орлёнок», где я отдыхал в детстве. Точно в таких же казармах жил и наш – соседний Алма-Атинский мотострелковый полк, в котором я часто бывал. Нас встретил дежурный по части, совсем молодой старший лейтенант и сразу ввёл нас в курс дела – до утра все спим в одной из казарм, а утром вместе идём в столовую на завтрак, где на нас уже будут накрыты столы и после этого в девять часов всех распределят по местам практики.
 
 – Та-ак! Всё понятно! Нас здесь ждут! – Мы притихшей гурьбой прошли вслед за ним в одну из ближайших казарм. Зайдя внутрь казармы, я быстро сориентировался и всё понял – точно в такой же казарме располагался музвзвод, которым руководил мой отец в Сары-Озеке. В ней было два расположения от входа налево и направо и возле дневального проход в умывальник. Солдат-дневальный, стоявший у входа смотрел на нас совершенно ошалелыми глазами, совершенно не зная чего от нас ожидать. Наше расположение оказалось отдельным, но в нём спало несколько солдат. Офицер показал нам места, дал необходимые распоряжения и быстро ушёл, напоследок пожелав нам спокойной ночи.
 
 – Да-а-а! Пацаны! Вот мы и приехали! Давайте ложитесь! – бодро и авторитетно произнёс Витя Быков, наш замкомвзвод, оглядывая казарму. Мы все переглянулись между собой – ну что тут ещё скажешь? – к его словам мы всегда прислушивались ведь он, как ни крути, всё же поступал в училище с войск. Её очень скромный, если не сказать совсем убогий вид нас сильно поразил: полы в ней были непонятного цвета, стены покрыты старыми и выцветшими обоями, сверху окон были натянуты на обычную проволоку небольшие шторки. Старые тумбочки, солдатские кровати и одеяла, табуретки возле кроватей «дополняли пейзаж».

Всё это хоть как-то немного скрашивало и создавало уют – несколько цветов в горшках, которые были закреплены на колоннах в спальном помещении.
 – А что? Вполне нормально! Лично мне здесь нравится – это намного лучше того, где я раньше служил. И главное здесь то, как нас встретили! – в тон ему произнёс Юрка Ликаев, тоже уважаемый человек в нашем взводе – он был у нас во взводе вторым курсантом, который поступил из солдат.
 
Вот так после первичной оценки всего увиденного нашими курсантами-солдатами мы стали укладываться. Мне после этих Юркиных слов стало как-то немного лучше – значит всё ещё не так плохо, как мне показалось. Мы вместе с Сашкой и Тарасом, выбрали места рядом, быстро лёгли в кровати с одной мыслью: «Ладно, дождёмся утра, а утром разберемся, что здесь к чему».
Утром в полку забурлила жизнь. Мы встали, умылись, сходили на завтрак – ведь было интересно скорей посмотреть, как здесь идут дела. Внешне всё выглядело нормально: в умывальнике была вода, солдат в полку было видно много – и это нас всех обрадовало, это значит, нам будет, где развернуться и приложить силы.

Нас всех собрали в одной из ленинских комнат, и мы долго ждали, пока в полку закончится построение – утренний развод. После этого к нам зашёл зам. командира полка для распределения по ротам. Он начал с истории полка:
 – Вы приехали в 369 МСП (у меня в памяти очень чётко, на всю жизнь отпечатались эти цифры, идущие ровно через тройку – 3, 6, 9!). Вы должны гордится тем, что будете проходить свою стажировку именно в нём! Наш полк имеет свои славные и хорошие традиции, поэтому будьте достойны этого. На сегодняшний день ситуация такова, что все подразделения полка вернулись с учений, и сейчас им всем предстоит поставить технику на хранение. Надеюсь, вы сможете оказать помощь в этом нелёгком деле! А теперь приступим к распределению по ротам.
 
Вот здесь меня ждал сюрприз. Так как мы сидели за столами в два ряда, он начал делить с дальнего ряда от нас с Тарасом. А Сашка оказался сидящим на нём! При этом сразу несколько курсантов, сидящих за первыми столами определили в первый мотострелковый батальон и объявили, что они поедут на самую границу – ведь батальон стоит отдельно на станции Дружба и расстояние туда больше сотни километров. В каждую мотострелковую роту попадали 2-3 курсанта, потом давали ещё в разведроту и ещё куда-то. Все кого назначили сразу вставали и выходили с офицером, который их ждал.

 В общем, когда уже дело дошло до нас двоих с Тарасом, сидевшими за последним столом – он, глядя на нас задумался! Куда бы ещё назначить? Здесь в этот момент ему кто-то подсказал: «А мы забыли про инженерно-сапёрную роту!» Ну, вот и всё! Моя судьба с Тарасом была решена.  Решение проблемы было быстро найдено! Вот таким чудесным образом мы с Тарасом и попали на стажировку в инженерно-сапёрную роту.

Сначала я от такого распределения расстроился и позавидовал Сашке Миролюбову – вот кому повезло, так повезло! Ведь он попал, как и хотел в настоящую мотострелковую роту! Но потом все первые впечатления улеглись, и я даже был очень доволен своим назначением. Ну и что с того, что я попал не мотострелковую роту, ведь для нас главное – приобретение опыта! А его можно набраться везде, лишь бы были солдаты! Тем более мы вместе с Тарасом, а это значит – раз мы вместе – то не пропадём. После того, как нас с Тарасом распределили, выяснилось, что офицера из инженерно-сапёрной роты которому нас нужно было «вручить» – нет!

Но какой-то добрый лейтенант вызвался отвести нас по пути и представить нашему командиру роты. Так, немного удивлённые такой встречей мы и пошли вместе с ним по полку искать казарму нашей загадочной инженерно-сапёрной роты. Пока мы шли, я по пути вспоминал всё, что знал про сапёрную роту мотострелкового полка. На ходу мы у лейтенанта кое-что для себя выяснили, оказывается, наша рота расположена в самой дальней от штаба казарме и живёт она в ней не одна. Вместе с ней там размещаются разведрота, комендантский взвод и ещё кто-то.
 
Пройдя по асфальтной дорожке и повернув за первый ряд казарм, которые окружали плац, мы вышли к нашей, стоящей самой последней во втором ряду. Прямо за ней уже открывался вид на бескрайнее пустынное серого цвета поле и там где-то далеко по характерным признакам – двум железным ангарам, обнесённых двумя рядами колючей проволоки угадывался артиллеристский склад. Сам вид ее, меня немного озадачил – если первый ряд строений, ближних к плацу выглядел более менее прилично, то второй ряд уже не шёл ни в какое сравнение. Штукатурка на стенах казармы местами обсыпалась, обнажая ровные ряды деревянных реек-дранок. Асфальта возле неё не было, и рядом были разрыты глубокие траншеи с большими глиняными кучами для проведения или ремонта каких-то коммуникаций. Правда при всём этом центральная дорожка к входу в неё была заботливо посыпана толстым слоем шлака.
 
Зайдя в казарму, мы сразу прошли в канцелярию командира инженерно-сапёрной роты. Здесь нас добродушно встретил небольшого роста и немолодой капитан с сапёрными эмблемами в петлицах. Сначала он выразил удивление тем, что и ему в роту назначили для прохождения стажировки двух курсантов-мотострелков, он сам этого даже не ожидал и поэтому не пошёл на наше распределение – ведь у него всегда стажировались только курсанты из инженерных училищ. Но, быстро познакомившись с нами, и выполняя решение командования, сразу сказал: «Ничего страшного в этом нет. Вы мальчики (это такое необычное в лексиконе офицеров слово «мальчики» – сразу резануло мне слух!) и у меня в роте нормально пройдёте стажировку!»

После этого он быстро и по-деловому ввёл нас в курс дела роты, обстоятельно ответив на все нетерпеливые наши вопросы. Из разговора с ним выяснилось, что у него как он считает рота хорошая. Все солдаты нормальные, особых хулиганов в ней нет и поэтому нам работать и проходить стажировку придётся легко. Особо заострил наше внимание на том, что практически все солдаты в роте с последней группой здоровья и поэтому никого отдельно воспитывать и «применять индивидуальный подход» не надо. В роте всего налицо чуть больше двадцати солдат и сейчас они все распределены по работам и в казарме никого из них нет. Из роты часть солдат постоянная команда для работы на артиллеристских складах, а остальных он сам распределяет по работам. На учениях с роты было всего три машины и поэтому работы в парке будет немного. Больше всего его волнует вопрос бытового плана – нужно рыть траншеи, штукатурить и что-то ремонтировать в казарме.
 
Всеми делами роты он руководит лично сам и старшина сержант-срочник, которому скоро на дембель. В роте, кроме него ещё есть два офицера – командиры взводов, но мы их увидим позже – сейчас они были где-то в командировках. На наш вопрос: «А как же нам решать вопрос с проведением занятий?» Он сразу ответил, что с этим, наверняка, нам будет трудно, но может быть, в перспективе что-нибудь получится. Но конспекты занятий нам посоветовал для отчёта всё же писать – он их все подпишет. Потом показал расположение роты, представил нас старшине и сказал ему, чтобы все наши проблемы решались без промедления, а уже после обеда представит нас всей роте. Казарма внутри была примерно похожа на такую же, где мы ночевали.

 Такие же старые обои, кровати, тумбочки и полы. Ещё удивительна была теснота: канцелярия командира роты и кладовая старшины – всё было в одной комнате! Только где-то на улице у роты была ещё пристройка к казарме, в которой хранилось всё другое имущество.
 – Да-а! Нечего сказать! Хорошенькое начало! – про себя подумал я, осмысливая всё сказанное ротным и увиденное в казарме – Весёленькая перспектива на стажировку у нас с Тарасом нарисовалась. Всего двадцать солдат в роте! А я-то ожидал встретить и рассчитывал на настоящую укомплектованную роту, как нас учили – человек в сто!

Первый день прошёл сумбурно: в знакомстве, размещении и решении бытовых проблем. Я этот день хорошо запомнил на всю жизнь, потому что он получился ярким, насыщенным и полным новых впечатлений. С жильём вопрос решился просто – нам в маленькой бытовой комнате поставили двухярусные солдатские кровати, где мы стали «жить» все вместе с Кайратом Камысбаевым и другими нашими курсантами, попавшими в разведроту. Позже к нам «за компанию» присоединился ещё кто-то, и нас получилось около шести человек. Было тесновато, но зато все вместе! Дождавшись с нетерпением обеда, мы с Тарасом наконец-то увидели нашу инженерно-сапёрную роту в полном составе, перед строем которой нас представил командир роты и сказал, что мы прибыли на стажировку и можем командовать как настоящие офицеры. При этом он заострил внимание солдат, что я буду командовать первым взводом, а Сергей – вторым.
 
Эх! Когда я своими глазами увидел эту роту вместе – вот здесь меня постигло полнейшее разочарование и уныние. Что это была за рота? Несмотря на то, что основной костяк в роте составляли русские парни, и было всего несколько человек казахов и узбеков – это было просто сборище каких-то несчастных и убогих, совсем далёких от устава и строевой подготовки людей в солдатской форме. Сама форма на всех была старой, совсем потерявшей цвет, погоны утеряли свой такой «родной» нашему глазу алый (пехотный) цвет. Да и по росту они все оказались почему-то какие-то маленькие, щуплые, сгорбленные, дефектные, в глазах у них не было видно живого блеска, а сквозило полное равнодушие ко всему происходящему. По своему внешнему виду они мне совсем не напоминали бравых защитников Родины, которых рисуют на красивых политических плакатах. По мне так они больше всего напомнили каких-то рабочих с азиатской стройки, которые я раньше видел – примерно так же одинаково выглядят все узбеки в кишлаках.
 
Глядя на них, просто не верилось, что это наши одногодки. При этом они сами сразу не смогли разобраться точно, кто из них в каком взводе служит. Видно было, что всё здесь всегда делалось одной командой, не делясь на взвода. Но наш командир роты сказал нам, что в этом нет ничего страшного – этот вопрос для нас обязательно будет уточнён вечером. И опять я поймал себя на мысли:
 – Действительно, нечего сказать – «хорошая рота!» Совсем не так я в своих мыслях представлял себе встречу со своими первыми настоящими солдатами в жизни. Но тут уже ничего поделать нельзя. Не будешь же ты выбирать себе солдат по своему желанию – здесь уже не до выбора, тут уж – какие есть! Значит, вот здесь мы будем вместе с Тарасом «набивать шишки» и набираться командных навыков!
 
Встретившись и обменявшись мнениями в столовой на обеде, где для нас накрывали отдельные столы с нашими курсантами, мы с Тарасом немного приободрились и отошли от полученного шока. Оказалось – не всё так уж плохо, как нам показалось! В мотострелковых ротах людей тоже не густо – всего по двадцать-тридцать человек и все целый день «умирают» в парке, а там та-а-акая грязь! Которую, как нам сказали мы ещё ни разу не видели в своей жизни, поэтому для похода в парк необходимо надевать резиновые сапоги. Теперь мне стало понятно, почему некоторые солдаты и офицеры по части ходят в резиновых сапогах! Я-то давно это заметил, да всё стеснялся у кого-то спросить. Вот и нашёлся ответ! Всё же нам надо будет сходить парк, и посмотреть на неё хотя бы из любопытства.

Развод роты на работы после обеда, на котором мы присутствовали, тоже принёс нам немало впечатлений. Сержант-старшина построил всех солдат перед ротой и командир роты начал распределять по работам. Нас с Тарасом очень сильно впечатлил способ и сами выражения ротного:
 – Старшина, кто из мальчиков сегодня заступает в наряд?
 – Мальчики, кто идёт на артсклады?
 – Мальчики, кто будет белить?
 – Ребята-водители! Вы в парк пойдёте?
 – Старшина, а кто из мальчиков будет копать траншею?

Удивительно, но даже при такой постановке задач все солдаты оказались озадаченными и распределёнными по объектам и молча, спокойно приступили к работам. Глядя молча на это всё происходящее у нас на глазах, мы с Тарасом переглянулись – вот это да! А где же и к кому нам здесь проявлять командные навыки, командирские качества, показывать характер и навязывать свою волю подчинённым? Всё то к чему нас так долго готовили? Только потом, через некоторое время мы поняли, что это обычная и рабочая манера разговора нашего командира роты. Даже само это слово «мальчики» перестало нам резать слух и к концу стажировки воспринималось спокойно.  И всё воспитание у него в роте так и строится – как в большой семье отец бывает, журит своих детей. Таким образом, и наш командир роты воспитывает своих больших непослушных детей. И когда мы с Тарасом с грубым металлом в голосе обращаясь к ним произносили: «Товарищ солдат!» – они дико и испуганно, привыкшие к своему ротному, смотрели на нас с трудом соображая, что же мы от них хотим.

Мы, оставшись одни на месте развода вместе с командиром роты, спросили его:
 – А нам чем заниматься?
 – А вы ребята действуйте по-своему плану! Ознакомьтесь с расположением части, сходите и узнайте, где находится офицерская столовая, ГОК (гарнизонный дом офицеров), какое кино идёт вечером и вообще – осваивайтесь! – весело ответил нам наш командир роты, чем немало удивил и одновременно порадовал нас.
 
Ну что нам оставалось делать? Мы так и поступили, перед этим быстренько с Тарасом накидали план нашего обхода территории, чтобы с познавательным интересом сразу всё осмотреть. Правда особо смотреть-то было и нечего. Сам мотострелковый полк был расположен очень оригинально. Он находился на окраине посёлка. С одной стороны – там, куда мы приехали ночью, он был отделён бетонным забором от офицерских домов, которые стояли прямо за забором. И здесь же было расположено КПП части с воротами и пропускным режимом. Но после КПП прямо на расстоянии видимом глазом (метров через пятьдесят) забор заканчивался, и начинался пустырь.
 
Но, кажется, такой формализм здесь никого не удивлял. Все ходили через КПП, а кому было лень – просто обходили забор. Этот пустырь, который начинался прямо за рядами казарм, на котором ничего не было шириной метров триста, со второй стороны отделял воинскую часть от ближайших гражданских частных домов – это была окраина посёлка Уч-Арал. Позже мы узнали, что для солдат это была граница части, за которую им заходить запрещалось, но конечно нас это не касалось. С третьей стороны, как бы сзади части был автопарк, и на сколько хватало глаз тоже пустое поле и немного дальше – артсклады, на которых работали солдаты с нашей роты.

С четвёртой стороны части находился артиллеристский полк, который формально был отделён тоже бетонным забором, но в нём было так много отсутствующих плит, поэтому проход туда для всех был свободным. Когда мы с Тарасом впервые увидели солдат-артиллеристов сразу сделали вывод – удивительно, но они как-то сразу по внешнему виду отличались от мотострелков – не только чёрными погонами, а и ещё каким-то чистым и аккуратным своим видом. Пройдя через территорию артполка, за которым тоже начиналось чистое поле, мы вышли сразу на ГОК. Он стоял чуть подальше офицерских домов. Это оказалось большое, типовое и красивое здание, именно он был единственным развлечением в гарнизоне – в нём шли кинофильмы по вечерам, находилась библиотека, а в фойе по субботам-воскресеньям организовывали танцы.
 
Немного дальше за ним, в таких же типовых бараках были довольно хорошая и уютная офицерская столовая, в которую мы позже стали ходить на обед и ужин, и рядом – офицерское общежитие. Вот все достопримечательности военного городка! Нам хватило буквально меньше часа, чтобы со всем этим ознакомиться. Вот здесь нам предстоит провести целый месяц! Наши впечатления от всего этого увиденного здесь были – не очень! Плюсом ко всему этому была облачная, сырая и промозглая погода с постоянно дующим ветром. Днём температура поднималась выше и серая грязь, которая была здесь везде – раскисала правда, немного подсыхая на ветерке. Хорошо ещё, что на территории полка она была с мелкими камушками, и поэтому по ней можно было ходить.

За офицерскими домами было пустое пространство, и виднелись частные дома Уч-Арала. Мы с Тарасом дошли и туда, зайдя в ближайший продовольственный магазин, ознакомились с ассортиментом и, выйдя из него – пошли обратно. Нам всё здесь стало ясно и понятно. Оставался только ещё один невыясненный для меня вопрос – где же здесь находится строительный батальон, о котором говорил отец? Но я решил, что времени для выяснения этого вопроса нам здесь хватит, а на сегодня и того, что узнали достаточно.

На обратном пути мы решили зайти к нашему другу – Сашке Миролюбову, чтобы узнать, как у него обстоят дела в мотострелковой роте? Сашка встретил нас с радостью и показал «свои владения». Рота жила в такой же казарме как наша, но делила расположение с другой мотострелковой ротой. А всех курсантов так же, как и нас поселили в бытовке. В роте было около тридцати солдат, два офицера и огромные задачи в парке, куда они ходят каждый день до обеда в резиновых сапогах. Мы пообещали ему, что завтра и мы тоже пойдём в парк со своими водителями, чтобы ознакомиться с техникой нашей роты. Там и увидимся.
 
Вечером все курсанты с массой новостей от всего увиденного пошли в кино, которое показывали в ГОКе. Мне же после ужина уже никуда идти не захотелось, и я просто прилёг на кровать, чтобы спокойно отдохнуть от всех впечатлений полученных за последнее время и сегодняшний день. А их у меня действительно за эти дни набралось немало! В памяти, как на киноплёнке ещё крутились последние картинки и виды Сары-Озека, навевая детские и школьные воспоминания. Затем наш приезд в Уч-Арал, знакомство с городком и ротой – и как часто бывает в реальной жизни здесь всё, оказалось гораздо проще, чем я себе это представлял! В моей голове не укладывалась увиденная противоречивая реальность – ведь это же «боевой» полк и, как нам утром говорили, основное назначение полка – прикрытие советско-китайской границы! Какое уж тут прикрытие, с такими воинами? Одна надежда на наш русский характер и обычное чудо. Но ничего!
 
«На границе тучи ходят хмуро» – почему-то в моей голове ни к селу, ни к городу всплыли бодрые строчки из военной песенки. Хотя тучи сгустились не только на небе, а и у меня в душе. Но, если немного отвлечься от реальности и посмотреть на всё это дело с другой стороны, то чего же я хотел от стажировки? Здесь всё примерно так же похоже на Сары-Озек. Ведь я так мечтал и хотел увидеть настоящие войска – я их увидел, хотел получить настоящих и живых солдат – я их сегодня получил. Ну и что с того, что они очень слабо похожи на таких, каких я себе представлял? Ничего, поэтому мне надо отбросить всю свою хандру, пессимизм и приниматься за дело! Раз мы приехали сюда и нас направили сюда, в инженерно-сапёрную роту с задачей принести реальную пользу полку своим приездом – значит, будем из этих инженерно-сапёрных недотёп «ковать» настоящих защитников Родины!

Из таких глубоких и философских размышлений меня вернул к реальности голос дневального по роте: «Рота! Строиться на вечернюю поверку!» Я вышел из нашей комнаты и в полутёмном вечернем свете казармы увидел, как солдаты, прекращая заниматься своими обычными вечерними делами – подшиванием воротничков и чисткой сапог, строятся в расположении.

 Сразу взяв инициативу в свои руки, я перестроил солдат по ШДК (штатно-должностной книге) и чётко объявил им, где первый взвод, а где второй. И с сегодняшнего дня в роте вводится новое правило, по крайней мере, до конца нашей стажировки – рота будет строиться только так, чтобы привыкать к штатному месту и воспитывать «чувство локтя». А завтра мы начнём более близкое знакомство с солдатами взвода. Никто со мной пререкаться по этому поводу не стал – все молча и равнодушно, как оловянные солдатики, выслушали меня, поэтому и я, глядя на это к концу построения немного «убавил металла» в голосе. После этого старшина роты начал поверку. Вот так закончился для меня этот большой, яркий и запоминающийся первый день в Уч-Арале. С этого момента можно так сказать, и начались дни моей стажировки.


                ВЕСНА. ТРЕТИЙ КУРС. СТАЖИРОВКА. УЧ-АРАЛ.
                КОМАНДИРОВКА – УРДЖАР, МАКАНЧИ.

Все дальнейшие дни стажировки первой недели сливаются в одну картинку, всплывая в памяти только фрагментами. Рота эти дни жила по однообразному распорядку – каждое утро и после обеда были разводы на работы, которые наш командир роты всегда проводил в своеобразной манере. Командир роты не возражал против нашего нововведения – всегда строиться повзводно. Видимо таким хитрым способом он и сам запоминал, кто у него из солдат в каком взводе служит. Мы с Тарасом изучили всех своих солдат и не только своего взвода, а всю роту и привыкли к ним, уже знали всех по должностям и фамилиям.

 И действительно реально оценили слова ротного о том, что «рота у него хорошая» уяснив для себя одну простую истину – ведь они как-то жили такой своей чудной жизнью до нашего «пришествия» и так же будут жить после нас, когда мы через месяц уедем. Нашему командиру роты ничего менять в этой жизни не хочется, да и не надо – его в ней всё устраивает, а то, что мы «курсанты из пехоты» попали к нему – это просто нелепая случайность. Но ради правды надо честно сказать, он дал нам возможность провести политзанятия на любую тему, которую мы сами выбрали – по два часа каждому. На большее просто не хватало времени.
 
Проводя первый раз в своей жизни политзанятия с солдатами, я немного волновался – с чего и как начать, как построить занятие, чтобы оно было интересным? Но буквально на первых минутах я уже освоился – слова и разная информация сами приходили на ум, и я, проводя занятие, практически обходился без конспекта и каких-то бумажек. Особо темы занятий я не придерживался, налегая больше на роль и выполнение специальных задач инженерно-сапёрной ротой и её взводами в интересах мотострелкового полка (как всё-таки хорошо, что я в своё время на первом курсе наизусть вызубрил всё, что касалось ИСР – вот, кстати, и пригодилось). А так же на геополитические задачи Уч-Аральского полка, дивизии и нашего САВО в целом. Упомянул и о далёких событиях возле озера Жаланаш-Коль и о мужестве наших пограничников проявленном при этом.
 
Всё время политзанятий солдаты роты сидели молча и с неподдельным интересом слушали – мне видно было по ним, что многое они слышат впервые. Если и задавали вопросы – то больше по делу. Поэтому два часа пролетели незаметно. В этот момент я поймал себя на одной мысли – как всё-таки много знаний за это время «вбили» нам в голову в училище на политинформациях и по кафедре марксизма-ленинизма! И оказывается, нет в этом ничего трудного – проводить занятия с солдатами. Ещё вспомнил о том случае, когда я ещё мальчишкой в Сары-Озеке сидел на политинформации, которую проводил мой отец и видел таких же солдат, которые с интересом слушали его, думая про себя: «А смогу ли я сам когда-нибудь так же проводить?» Вот и получен ответ на волнующий меня с детства вопрос! Если бы мой отец был здесь и послушал – он наверняка был бы рад и горд за меня!
 
Побывали мы с Тарасом и в парке воинской части. Этот поход в автопарк тоже надолго дал мне пищу для размышлений. Видно было, что автопарк начали строить, но потом, достроив примерно наполовину, почему-то прекратили и забросили. А успели сделать совсем немного – КТП, ПТО и часть бетонного забора, всё остальное было огорожено простой колючей проволокой. Типовые хранилища для техники были построены только для мотострелковых подразделений – все остальная техника полка была под открытым небом или под временными навесами. Самое поразившее меня в нём – это действительно море серой и жидкой грязи, по которой пройти можно было только в резиновых сапогах! В парке отсутствовал асфальт, и поэтому вся земля в нём была многократно перемолота гусеницами и колёсами машин.

Впечатление от всего этого оставались неизгладимые – в хромовых сапогах действительно сюда соваться было невозможно. Вот уж не знаю, может быть, мы просто попали в такое совсем не подходящее для этого время? Техники в инженерно-сапёрной роте оказалось  немного – всего около пятнадцати машин. А самое удивительное для нас с Тарасом заключалось в том, что самих водителей в роте было пять человек, и один из них был старшим! Поэтому за каждым из водителей было закреплено несколько машин, и они в роте существовали как бы отдельно от всех – все задачи им ставил лично сам командир роты. Он примерно один раз в неделю приходил с ними в парк и на месте каждому уточнял, что нужно сделать. При этом их основная задача сводилась к одной простой мысли – следить за всеми машинами, чтобы с них ничего не разворовали другие солдаты.

В один из дней утром мы с Тарасом дошли с командой наших солдат до артскладов – нам интересно было всё-таки узнать, чем они там занимаются? На складе нас всех встретил очень энергичный прапорщик – начальник складов. По его уверенным командам сразу было видно, что он уже всех солдат знает хорошо, и они тут же привычно принялись за своё дело – переносить из штабелей и сортировать ящики со снарядами. Нам с Тарасом сразу стало понятно, что нашей помощи в этом деле не потребуется и поэтому мы не найдя здесь ничего интересного для себя – вернулись в роту.
 
Много новых и ярких впечатлений нам с Тарасом принёс поход в строительный батальон, о котором мне говорил мой отец в отпуске. Очень быстро я выяснил, где же он находится в посёлке и где-то на третий день мы решили в него сходить – как настаивал отец «зафиксироваться» и сравнить – как же живут солдаты-строители? Оказывается, он находился как раз по пути на войсковое стрельбище нашего полка, которое тоже находилось на окраине посёлка, но немного дальше части. Я уговорил Тараса пойти со мной, и он с радостью согласился составить мне компанию (ведь нас всё равно командир роты особо не загружал никакими проблемами – давая нам возможность самим всё решать самостоятельно). Итак, мы прямо с утра после развода и направились делать «визит вежливости». Мы прошли по пустому полю, которое отделяло воинскую часть от гражданских домов и по прямой улице между частными домами направились к нему.
 
Пройдя несколько улиц, мы вышли к асфальтной площадке, на которой находились несколько вертолётов с пограничной раскраской. Они стояли очень близко от дороги, и мы с Тарасом даже немного постояли возле них, внимательно и с интересом разглядывая всякие мелкие подробности – ведь мы впервые так близко видели вертолёты. А за ними чуть поодаль начинался бетонный забор – это и был строительный батальон. Почему-то моя внутренняя гордость в душе за мотострелков,  мне подсказывала, что я для себя ничего нового в строительном батальоне не смогу увидеть. Спрашивается – разве можно, проходя службу в настоящей боевой части, чему-то учиться у каких-то несерьёзных строителей? Но как же я ошибался – это всё из-за своей молодости и неопытности! И опять я убедился – трижды прав мой отец, что заставил меня сходить в него, чтобы сравнить жизнь и бытовые условия солдат.

Пройдя вдоль забора и повернув за угол, мы дошли до КПП, где нас встретил серьёзный сержант с чёрными погонами и строительными эмблемами в петлицах. Узнав, что мы пришли к командиру батальона, он кому-то позвонил и дал нам солдата для сопровождения, который пошёл с нами провожать к комбату. Пройдя через КПП внутрь на территорию батальона, я был приятно поражён «настоящим военным порядком»! Мой опытный взгляд мгновенно зафиксировал аккуратные ряды типовых бараков со шторками на окнах и асфальтными дорожками вокруг, чистый плац с нанесёнными на нём квадратами для строевой подготовки, побеленные бордюры и деревья, идеально выметённые газоны без какого-то даже намёка на мусор. Всё это вместе взятое как-то сразу изменило моё предвзятое и небрежное отношение к стройбату как к второстепенным и несерьёзным с моей точки зрения войскам. Когда же мы прошли в здание, где был кабинет командира батальона – там тоже всё было на хорошем уровне.
 
Нас с веселой улыбкой на лице встретил офицер и этим как-то сразу расположил нас к себе. Он сказал, что его мой отец предупредил, что я появлюсь у него, и он рад видеть нас – сразу спросил: «Как дела? Какие проблемы? Чем помочь?» На что мы ответили, что пока нам ничего не нужно и если можно то мы хотели бы взглянуть на то, как живут солдаты в стройбате и пошли бы к себе. «Хорошо! Сейчас я вам всё покажу!» – ответил он и поэтому мы вместе с ним прошли в ближайшую казарму, столовую и клуб, где он нам всё с видимой гордостью показал.
 
Внутри хорошо отделанной казармы (самое удивительное, что это тоже был такой же барак как у нас!) в которой жила одна рота в один ярус стояли кровати с панцирными сетками – такими же, как у нас в училище! Возле кроватей тоже как у нас стояли обычные стулья, а не табуретки. А все тумбочки были новые с пластиковым верхом – такого не было даже у нас в Алма-Ате. В торце казармы на специальной полке висели красиво и идеально заправленные шинели с непривычными для нас чёрными погонами и эмблемами – это тоже было красиво. В казарме были телевизор, зеркала, цветы, аккуратные занавески – как разительно это отличалось от мотострелков! Единственное, что мы сразу же опытным взглядом заметили, в казарме не было комнаты для хранения оружия! А комбат нам пояснил – оно им и не нужно, у них есть только противогазы, но они хранятся в кладовых. Из разговора выяснилось, что роты у них огромные по 200 человек и поэтому в батальоне народа хватает, но солдат на территории и в казармах было совсем не видно оказалось, что сейчас они все на работах – ведь сегодня рабочий день.
 
В столовой было чисто, аккуратно, а самым поразительным для нас было то, что прямо здесь же был небольшой буфет, где можно было купить себе что-нибудь за стол. Клуб по объёму был такой же, как и у нас в училище. В общем – жили солдаты здорово! Да-а! Всё увиденное нами – было круто! И сказать тут нам было нечего! Лично мне понравилось. Я даже им как-то позавидовал и моя гордая идея о воинах-мотострелках – основных и настоящих защитниках Родины, для которых эта Родина ничего не жалеет, во что я всегда верил до этого момента и сам это говорил на политзанятиях, немного пошатнулась. Да! Бытовые условия для солдат здесь были на высоте. Вот уж действительно – всё познаётся в сравнении. Теперь мне стала понятна хитрая задумка моего отца, и почему он так настаивал на этом – обязательно сходить в строительный батальон. Мы расстались с комбатом, пообещав обязательно зайти попрощаться ещё раз перед отъездом или при появлении каких-то проблем.

На обратном пути у нас с Тарасом только и было разговоров обо всём увиденном. Вот ведь загадка – какие-то строительные и на наш взгляд совсем несерьёзные войска оказываются, живут намного лучше, чем мы основа Сухопутных войск – мотострелки! Как же это так получается? Почему? В тот момент я для себя решил – рано или поздно, но обязательно «докопаюсь» до глубины этого вопроса. Но так как в Уч-Арале мне выяснить этот вопрос было не у кого, чтобы не вызывать лишних подозрений пришлось терпеть до отпуска. И только в отпуске, после моих восторженных отзывов о посещении батальона отец опять «открыл мне правду» на этот счёт. Оказалось, что все строительные войска находятся на хозрасчёте – они зарабатывают деньги (и хорошие деньги) за свою работу. Но так как эти самые заработанные деньги не выдают солдатам (что было бы просто смешно – ведь солдаты таким образом выполняют «свой воинский долг по защите Родины»!) – то ими оплачивают их содержание: форму, питание, проживание и т.д. Поэтому-то и есть возможность у командования строительных войск обеспечивать своих солдат всем самым лучшим.
 
А все Вооружённые силы обеспечиваются по единым существующим нормам снабжения, которые кто-то там устанавливает. При этом считается, что раз они не приносят реальной пользы для государства в мирное время (а от них одни только убытки и расходы) – то вроде бы и нет никакой необходимости эти нормы повышать. Вот и получен понятный для меня ответ на так долго мучивший вопрос! И хотя передо мной открылась эта жизненная правда, но всё равно моё внутреннее убеждение остаётся неизменным всю жизнь – проходить воинскую службу в мотострелках я считаю более почётным, чем в строительных войсках (хотя там и это с горечью приходится признавать бытовые условия на порядок лучше).

Так незаметно и пролетела первая неделя, а второй неделе стажировки нас ротный обрадовал новостью: «Мальчики! Я пробил для вас интересную командировку на недельку! А ведь действительно? Ну чего вам киснуть здесь целыми днями в казарме и Уч-Арале? Съездите, развеетесь и посмотрите мир!» В общем наш хитрый ротный каким-то неведомым образом нас двоих добавил в обычную для войск командировку называемую «бродячий цирк». Задача такой творческой командировки – последовательно меняя города или небольшие посёлки приезжать в них для проведения сборов или переподготовки с людьми по плану военкоматов.
 
Таким образом, нас включили в состав группы состоящей из трёх офицеров и автомашины-будки на базе ЗИЛ-131 с водителем-солдатом. Старшим группы был назначен офицер-политработник и с ним ещё лейтенант-химик и ст. л-нт мострелок, окончивший наше училище. А наша задача была простой – раз мы мотострелки, то и должны были помогать офицеру-мотострелку в его работе. Мы с Тарасом восприняли эту неожиданно подвернувшуюся для нас возможность куда-нибудь съездить «на ура» и хотя даже не знали точно, что нас ждёт в такой командировке, но мы были готовы ехать хоть куда. Одно мы знали точно – вместе мы не пропадём и вероятно уж точно наберёмся впечатлений больше, чем в инженерно-сапёрной роте!

И вот буквально на следующий день с утра мы, собравшись все вместе, выехали из Уч-Арала. Погода была обычной – низкие тёмные облака, сквозь которые даже не пробивало солнце, непрерывно дующий по степи ветер и за окном абсолютно голая, без снега серая и однообразная степь. Мы с комфортом расположились в будке автомобиля, и здесь я впервые путешествующий таким необычным образом вполне оценил все достоинства военного быта. Фамилия ст. л-нта офицера-мотострелка была Пинегин – я её очень хорошо запомнил, так как за эту командировку от него научился многому. Если можно так сказать, то я считаю, что все основные знания и навыки во время стажировки получил только от него. Он как-то сразу очень чётко и ясно «по-военному» без соплей обрисовал нам наши задачи. Мы должны были в момент движения на машине, по мере необходимости протапливать печку-буржуйку, потому что на улице было морозно и в будке из-за этого холодновато. Ещё следить и отвечать за пятью автоматами и цинком патронов, которые он взял с собой для проведения стрельб со всеми вытекающими отсюда последствиями – чисткой и смазкой. Выполнять его небольшие поручения и вообще – побольше крутить головой по сторонам, набираясь жизненного опыта и учиться проводить занятия.

Только по пути мы с Тарасом выяснили, что оказывается мы едем в два небольших посёлка – Урджар и Маканчи, которые располагаются с другой стороны озера Алаколь. И в каждом из них нам предстоит провести несколько дней занятия, а в конце обучения – стрельбы из автомата. До этого момента и командировки я в своей жизни даже не знал о существовании таких посёлков. Правда об озере Алаколь я что-то слышал, но абсолютно ничего припомнить не мог, кроме того, что такое есть на карте. Сами офицеры прослужили в Уч-Арале уже несколько лет и поэтому могли рассказать нам много разных историй связанных с историей и географией этих мест. Тем более, так как дорога вокруг озера нам предстояла долгой – времени для этого хватало.
 
А после первой остановки в небольшом селении, где мы с Тарасом раздобыли несколько деревянных ящиков для печки, а офицеры «для разминки и согрева взяли пару гнилушек» – так они все почему-то между собой называли дешёвое креплёное вино, которым раньше были заполнены все магазины, разговор пошёл веселей. Сам Пинегин оказался хорошим весёлым парнем и увлекательным рассказчиком, знающим миллионы разных историй, которые мне так показалось, он мог беспрерывно рассказывать.

 Так как нам с Тарасом приходилось больше слушать, поэтому за полдня дороги мы прослушали огромный для себя «познавательный курс» по истории этих мест, начиная от древних племён саков неизвестно куда исчезнувших, до установления здесь советской власти, белогвардейского движения, знаменитой черкасской обороны в Семиречье и современного этапа развития советско-китайской дружбы. Впервые от него я узнал про удивительную железную дорогу «в никуда» до станции Дружба и про саму построенную и брошенную людьми эту станцию из-за плохих отношений с Китаем. И именно там находится первый батальон полка.
 – Так! Теперь стало понятно. Вот значит, куда уехали наши друзья-товарищи из взвода проходить стажировку, которые попали в первый батальон, – про себя подумал я, слушая в пол уха истории лейтенанта. Нет! Всё-таки лучше как мы – жить в Уч-Арале и ехать куда-то в командировку за новыми впечатлениями, чем жить в «мёртвом городе».

После этого разговор переключился на пустыню и озеро, которые были видны через небольшие окошки нашего кунга, затем на наше училище АВОКУ. Как всё-таки всегда здорово встречать выпускников своего училища! Именно от них узнаёшь много нового из истории своего училища: какая у них была абитура и сама жизнь, как всё «с нуля» строилось на учебном центре и в самом училище оборудовались кафедры. Про установку памятника И.С.Коневу, к которому мы уже привыкли, и тысячу раз проходя мимо не обращали на него внимания, про первого начальника училища – Власова, да и много других неизвестных, но очень дорогих и понятных нам подробностей. Особая тема – офицеры-преподаватели и те выпускники, которые учились вместе с ними и остались в училище! Ведь мы всех их знали, и хорошо представляли о ком идёт речь!

Так незаметно ближе к обеду мы приехали в первый посёлок в котором нас уже ждали – Урджар. Подъехав к небольшому зданию военкомата, офицеры прошли внутрь, а мы с Тарасом с интересом стали оглядываться вокруг. По первому взгляду посёлок оказался большим – несколько улиц, покрытых асфальтом, нам даже были видны двухэтажные дома вдоль них. Через очень короткое время наши офицеры весело вышли из военкомата, и наша жизнь приобрела вполне ясную и понятную перспективу – два дня до обеда будут идти лекции, начиная с завтрашнего утра, а на третий – проводим стрельбы! И на этом здесь конец всем сборам – едем дальше! А на сегодня нам дают возможность разместиться, подготовиться и отдохнуть.
 
Мы загнали машину во двор военкомата, сдали оружие и боеприпасы и все вместе дружной компанией направились по улице Урджара размещаться в местную гостиницу. Она оказалась рядом, буквально на соседней улице и там все вопросы решились очень просто. Я не знаю, как там офицеры решали вопрос с нашим размещением, но нам с Тарасом в результате переговоров разрешили жить в комнатах с офицерами бесплатно, без предоставления отдельного койко-места. Но это было полной условностью, так как они получили два двухместных номера, а людей в гостинице не было, и одна кровать получалась свободной. Нам вдвоём с Тарасом этого вполне хватит – ведь нам с ним не привыкать к бытовым трудностям.

После этого мы выполнили «очень важное поручение» – сгонять в ближайший магазин «за боеприпасами» на весь вечер для офицеров и они сразу радостные обеспеченные «гнилушками» увлечённо засели «готовиться к занятиям», в смысле – играть в карты. А мы решили пройтись по посёлку – насладиться воздухом свободы и набраться новых впечатлений. Дойдя до центра поселка, где был хороший (по сельским меркам) кинотеатр, несколько магазинов и здание местной администрации мы поняли, что посёлок гораздо больше, чем мы себе это сначала представляли. Как всё-таки хорошо, что мы с Тарасом попали в эту командировку и увидим что-то для себя новое!

С утра начались сборы. Все занятия проходили в зале соседнего здания, рядом с военкоматом. Здесь уже собралось около сорока человек разного возраста, но большинство из них было намного старше нас. Работники военкомата долго проверяли прибытие людей, выясняя, кто здесь есть, а кого нет. После этого наши офицеры определились с очерёдностью проведения лекций, и сборы начались. Первый день лекций пополам взяли себе политработник и химик, а весь второй день отдали нам – мотострелкам. И хотя нам вроде бы сегодня здесь делать было нечего, но мы с Тарасом остались, ведь было интересно послушать, о чём же будут говорить офицеры. Первым начал замполит. Вот здесь меня действительно ждало много нового и поразительного. Его лекция была обо всём – международном положении, внутренней и внешней политике СССР, событиях в Афганистане, и отношениях с Китаем и США.

И вот ведь тут, какая штука получалась! Я в голове всё быстро прокрутил, анализируя и сделал удивительный вывод – мы общались с этим офицером вчера целый день и вроде бы в нём ничего необычного для себя не заметили. Он, так же как и все офицеры, вчера на наших глазах «отдыхал и готовился к занятиям», в смысле полночи резался в карты и пил вино, не читая никаких конспектов. И самое удивительное, что он всего лишь старший лейтенант, а не как наши преподаватели в училище в большинстве своём уже умудрённые опытом полковники и подполковники, к которым мы уже привыкли.

А сегодня он положил перед собой всего несколько листочков с записями и как проводит занятия с людьми, да так здорово, что даже у меня захватывает дух! И не только у меня.
Через некоторое время эти взрослые люди сидящие в зале и это мне было хорошо видно, тоже увлеклись, заинтересовались, оживились, сами стали задавать ему разные вопросы. И он очень спокойно, точно, обдуманно, аргументировано и очень понятным языком на них отвечал. Внимательно слушая его лекцию, я тоже для себя узнавал массу интересного и кроме всего этого многое – «мотал себе на ус». Как здорово он подавал разнообразный материал, как умело находил нужный тон в беседе с взрослыми людьми (ведь большинство было старше нас почти вдвое!), связывая их жизнь в Урджаре с разными событиями в нашей стране. И что особо произвело на меня впечатление – обилие разных цифр, которые он знал и приводил по любому случаю.

Он это делал примерно с такой же лёгкостью, так же как и мой отец – у меня в голове даже промелькнула в связи с этим мысль:
 – А может быть, всех замполитов специально учат этому? Вот теперь я, кажется, для себя начинаю понимать значение слова «профессионал»! Это человек готовый ко всему в любую минуту. Эх! Вот бы и мне такому научиться! У меня в голове мгновенно созрело решение – вот и решено, я прямо с сегодняшнего дня и начну учиться подмечать в людях именно всё такое, чтобы потом уметь с такой же легкостью, как и он сейчас проводить занятия.

Три часа такой беседы пролетели незаметно. Я за это время у себя в тетрадке успел исписать несколько листов краткими пометками и пожалел, что поздно спохватился и не стал этого делать с самого начала! Ничего – решил я для себя, – В следующий раз я сразу сяду уже готовый, и с удовольствием прослушаю всё ещё раз, помечая и запоминая все интересные факты для себя. Затем проводил занятия офицер-химик. Мы остались тоже, чтобы послушать его, сравнить и набраться опыта. Он тоже кратко обрисовал все виды ядерного, химического и бактериологического оружия.

 Способы защиты и действия военнослужащих при применении их в современном бою. Многое из того, что он рассказывал, нам с Тарасом было знакомо, но всё равно даже таким образом  вкратце «освежая знания» мы узнали для себя много нового и интересного. У себя в тетрадке я тоже сделал несколько пометок на будущее. Лекцию офицера-химика все слушали спокойно, без особого интереса, проявляя больше уважительность, чем заинтересованность как у замполита. Но в общем и он тоже всё делал правильно. Я не знаю как другим, а мне понравилось. В конце занятий офицер из военкомата начал проверять присутствующих, а у нас до завтра получился выходной. На этом первый день сборов закончился.

Теперь нам стало интересно, после того как мы сегодня прослушали лекции политработника и химика посмотреть – а как же завтра один будет проводить занятия наш ст. л-нт Пинегин? К этому вопросу мы с Тарасом возвращались в разговорах между собой весь остаток дня и вечер. После того как мы, зайдя в гостиницу, разбудили Пинегина и все вместе поели в небольшой столовой, жизнь пошла по старой схеме. Мы с Тарасом выполнили ответственное задание по «обеспечению их боеприпасами» на весь вечер и ночь, а сами, чтобы не сидеть в гостинице пошли в кино. Просмотрев кинофильм и придя в гостиницу – легли спать, а офицеры опять в другом номере допоздна «готовились к занятиям».
 
Утром Пинегин встал рано, как ни в чём не бывало, умылся, побрился и выглядел очень бодрым, с хорошим настроением и полностью готовым к занятиям. Мы с Тарасом тоже встали и уже по опыту вчерашнего дня ничему не удивлялись. Наскоро перекусив консервами, мы пошли на занятия. После проверки наличия людей работниками военкомата ст. л-нт Пинегин приступил к занятиям. Темы его лекций были: «ТТХ современных образцов вооружения» и «Основы современного общевойскового боя – действия солдата-мотострелка в различных видах боя», а так же «Меры безопасности при проведении стрельб из АК-74».

Вот тут меня с Тарасом, как и вчера на лекции у замполита поразило преображение – вчера это был обычный весёлый парень, а сегодня это серьёзный, волевой офицер с твёрдым и уверенным голосом! Откуда только взялась эта уверенность, спокойствие, умение объяснять всё доступным языком – да ещё так, чтобы это было интересно людям! Начал он с автомата, который мы взяли для проведения лекции – мне почему-то до этого всегда так казалось – какая это ерунда, ну что можно нового рассказывать о нём, ведь вроде бы все люди и так про него всё знают?

Но за прошедшие два дня мы-то с Тарасом уже не понаслышке знали о способностях нашего лейтенанта увлечённо рассказывать о любых вещах, поэтому были готовы во всеоружии. Мы с ним, пристроившись в задних рядах с самого начала лекции достали тетрадки, чтобы делать в них для себя пометки. И жадно впитывая всё новое из его занятий, мы так исписали за день несколько листов. В общем, мы услышали очень много нового и интересного для себя из истории создания АК-74 и других видов оружия М.Т.Калашниковым и про него самого. Да ещё при этом лейтенант так увлечённо это всё рассказывал, как будто он сам в это время стоял рядом или участвовал вместе с Калашниковым при его проектировании, изготовлении и испытаниях и на полигонах.

А уж когда он перешёл к особенностям конструкции автомата, поиску калибра, новым патронам, летящим на пределе устойчивости, способам ведения стрельбы и привёл сравнительные характеристики со знаменитой американской винтовкой М-16 – равнодушных в зале уже не оставалось! И нам из задних рядов хорошо было заметно, что тема советского оружия задела всех! Видно было, что это не солдаты, которые чаще всего молчат на таких занятиях и считают дни до своего дембеля, а взрослые и солидные люди, хорошо чувствующие настроение и не стесняющиеся спрашивать о чём-то. Со  всех сторон на него посыпались вопросы, и сразу стало понятно, что всем это интересно – незаметно разговор перешёл на другие виды вооружения. Невероятно, но это факт – в этот день я узнал так много нового для себя про АК-74 и поразился только одному – откуда всё-таки наш ст. л-нт Пинегин «черпает свои дополнительные знания», ведь этому нас не учили в училище!

Мы с Тарасом после первых часов занятий понимающе переглянулись между собой – вот это да! Как мы и думали и надеялись наш ст. л-нт Пинегин ни в чём не уступает замполиту! Куда-то далеко ушло чувство тревоги, волнения и одновременно с этим какая-то огромная необъяснимая тёплая волна внутренней гордости охватила нас – за него, за АВОКУ, да и вообще за всех офицеров-мотострелков! И хотя нам в методическом отношении и в знаниях было очень далеко до него, и мы пока только учились – но мне почему-то показалось, что если я научусь и смогу проводить занятия, так же как и он – это будет полный успех, лучшего и желать не надо!

Потом он так же увлечённо, попутно отвечая на разные вопросы, рассказал о тактике мотострелкового боя, цитируя наизусть целые статьи из Боевого устава (его 3 части – солдат, отделение, взвод) и о стрельбах, которые нам предстоит провести завтра. Да! Нужно честно признать – это был грандиозный успех в моих глазах! Почти пять часов человек без какой-то запинки рассказывал и увлечённо беседовал с взрослыми и серьёзными людьми – а если глубоко вдуматься он не намного старше меня! Ведь у нас с ним всего-то разницы – ну чуть больше года училища до выпуска, да ещё пару лет офицером! Вот и получается, как ни считай, что на круг выходит разница между ним и мной всего каких-то 3-4 года! А ведь мне до выпуска из училища осталось совсем чуть-чуть! Отсюда и вытекает конкретный вопрос – готов ли я к этому и смогу ли также увлечённо работать с людьми?

Вот такие умные мысли появились у меня в голове после первых двух дней занятий. Где-то гораздо позже я в одной умной книжке прочитал, что первый признак истинного таланта в человеке – постоянное и мучительное сомнение в себе! Сомнение – это вечный двигатель в любой работе и незаменимый источник новой энергии в жизни. Оказывается – вот какой простой ответ на давно мучающий меня ещё с далёких курсантских времён вопрос, о котором не будешь говорить  ни с кем, кроме как сам с собой. Не хочется проводить глубоких параллелей, но именно такое чувство всю жизнь постоянно «съедает» и меня. Мучительные вопросы и раздумья вроде: «А смогу ли я? А справлюсь ли?» постоянно преследуют меня, волнуя и не давая спокойно спать по ночам, каждый раз, когда я получал очередную должность или берусь за новое дело.
 
И может быть, поэтому я всегда в душе завидую таким «безбашенным» людям, которые сами толком ничего не умея, смело берутся за любое дело, даже не представляя себе того каким образом они будут его решать.  Я понимаю, что называть себя талантливым это выглядит не очень скромным – ведь такое должны сказать другие люди (и через некоторые годы), но хочется верить в то, что может быть всё-таки и у меня есть что-то похожее на это? В своей жизни я встречал только одного такого удивительного человека, сильно поразившего меня своей оригинальностью – подполковника Ю.В.Шикуленко, который мог так громко и смело сам заявлять об этом в отношении себя! А кто знает? Может быть, это так и есть? По крайней мере, мой друг Слава Воропаев регулярно держит меня в курсе его жизни и пока у него всё здорово получается.

А вторая мысль, которая прозвучала в той книге – это глубокая и спокойная уверенность в себе и в своём деле. Такая уверенность, которая необходима для принятия стратегических решений, для смелых поворотов на военном пути. Именно вот такая уверенность появляется в человеке только после тяжелых и трудных служебных или жизненных испытаний. Есть и существует среди нормальных (я особо это подчёркиваю – нормальных!) офицеров в их биографии несколько очень простых этапов и фактов – именно тех незримых критериев и ценностей, по которым судят о человеке. Где служил? Кем командовал? И вообще – командовал ли ротой, батальоном? Где воевал?

И если в ответ становится ясно, что офицер не имеет понятия о солдатах, гарнизонной жизни, что-то невразумительное мямлит про штабную работу и «жаль, что не довелось» – не знаю как кому, а мне почему-то сразу всё становится понятным – говорить с ним по-настоящему не о чем! Пусть он рассказывает свои сказки о своей тяжёлой службе кому-нибудь другому. Может быть, я просто очень строго и требовательно, с завышенной социальной планкой отношусь к людям и считаю, что обладая только таким «полным пакетом» – можно признать, что офицерская жизнь удалась? Я сам не знаю точного ответа на этот вопрос, но, пройдя в своей жизни эти все ступени по полной, менять своих взглядов не собираюсь.

Но я очень далеко отвлёкся от моей стажировки. Вот эти два ярких дня, когда  офицеры проводили занятия, действительно поразили, навели на новые мысли и многое перевернули у меня в голове. Хорошо стало ясно и понятно к чему нужно стремиться и чем же мне необходимо заняться в оставшееся время обучения. На следующий день на окраине посёлка в каком-то карьере были организованы стрельбы. Вот здесь-то мы и пригодились ст. л-нту Пинегину! Теперь такая работа нам уже была хорошо знакома. Мы с Тарасом готовили очередную смену стреляющих, заряжали и выдавали магазины и во время проведения стрельбы следили за соблюдением мер безопасности.

Наши обучаемые, в большинстве своём взрослые и солидные люди при этом как бы возвращались в детство и напоминали нам неугомонных мальчишек. Видно было, как их всех охватывала какая эйфория и радость – от этого радостного ощущения в своих руках боевого автомата, самих стрельб, запаха пороха, громких и чётких команд подаваемых лейтенантом. Они радовались и веселились как дети этим стрельбам, свободному дню и нашим неожиданным сборам, которые позволяли им вновь вернуться в свои годы службы.

Сами стрельбы прошли организованно, наш лейтенант радостно похвалил нас за это и доверил нам чистить оружие. Когда же мы с Тарасом позже сидели в кунге нашего автомобиля стоящего во дворе военкомата и, проявляя смекалку «припахали» для чистки автоматов нашего солдата-водителя, который был только рад этому, изнывая все эти дни от скуки, у нас только и было разговоров что про все эти сборы! Действительно, наш ротный оказался прав – мы набрались много новых и интересных впечатлений от всего увиденного!
После этого мы переехали дальше, ближе к границе, в следующий посёлок под названием Маканчи. Он оказался намного меньше Урджара, но и там мы провели три дня, проводя такие же сборы.

 И в этот раз мы с Тарасом вновь с удовольствием прослушали лекции замполита и химика, хорошо запоминая и помечая себе в тетрадях разный интересный материал. А Пинегин, заметив какие мы добросовестные ученики, по-видимому решив, что мы уже «созрели» – доверил и нам самостоятельно что-то людям прочитать. Каждый из нас получил от него задание выступить примерно на час по тактике. Мне досталась тема «Действия солдата-мотострелка в наступательном бою».

Я весь вечер провёл в мучительной подготовке к лекции: Боевой устав, конспекты своих лекций по тактике из училища, заметки из лекции ст. л-нта Пинегина, просто воспоминания из тактических занятий, которые проводил с нами п/п-к Купа – всё смешалось у меня в голове! Всю ночь я провёл волнуясь и ворочаясь в кровати с завистью глядя на спокойно спящего лейтенанта: «Вдруг я что-нибудь забуду? Вдруг у меня не хватит материала?» Но мои страхи оказались напрасными, всё обошлось, и я выступил нормально – мне даже задавали вопросы, на которые я смог вполне обстоятельно ответить! А когда Пинегин после этого сказал мне по-простому: «Молодец! Всё у тебя получилось нормально!», что из его уст прозвучало как наивысший бал – у меня как будто гора свалилась с плеч, и выросли крылья за спиной. «Значит, и я что-то могу! Но только не надо сильно задирать нос – нужно учиться!» – радостно про себя подумал я.

В общем, после того как мы с Тарасом вернулись из этой очень познавательной командировки проснувшись наутро, я для себя понял одну очень важную вещь: «Всё! Я смогу быть офицером! Но в оставшееся время необходимо поднажать именно на этот вопрос – умение общаться с людьми!» И мне так показалось, что именно с того дня в Уч-Арале мы стали совсем другими людьми. В голове у меня как будто переключили какой-то невидимый тумблер или нажали кнопку с надписью «Пуск». Это такой пуск, который заставил взглянуть на многие вещи в курсантской жизни по-другому – так вот значит к чему необходимо стремиться! Умению общаться с разными людьми, и не только с солдатами, а и с такими как здесь – старше меня в два раза. А всё-таки от той командировки у меня в голове где-то глубоко так осталась сидеть заноза-зависть – а всё-таки интересно, откуда наш ст. л-нт Пинегин так много знает? И не только сам знает, а и ещё может всё так красочно пересказать? Не знаю. Ведь не будешь же у него спрашивать об этом? Вот бы и мне так научиться!
 

        АЛМА-АТА. ТРЕТИЙ КУРС. ОКОНЧАНИЕ СТАЖИРОВКИ.
         ВЕСНА. ДРАКА С МЕСТНЫМИ. ХРАНИЛИЩЕ «НЗ».

От последней недели стажировки, проведённой в Уч-Арале, почти ничего яркого в моей памяти не осталось. Наш командир роты нашёл для нас вполне посильную задачу – проверить и привести к нормальному бою всё оружие роты. И мы, с Тарасом искренне желая принести пользу роте своим приездом, с радостью и энтузиазмом взялись за неё. Оказалось, в полку такое дело делается очень просто – получаешь в роте оружие и идёшь на стрельбище. А там стреляй сколько душе угодно! Солдат-оператор стрельбища, которому мы тоже дали пострелять во время такой своей работы может поднять тебе любые мишени на выбор, и ты только поливай!

Для обеспечения этих всех дел для нас ротный получил целый цинк патронов (хотя с лихвой хватило бы и пару сотен штук) и выделил двух солдат в помощь. И три дня мы только и занимались тем, что каждое утро получали по несколько автоматов и с оружием шли на стрельбище, не спеша стреляли и выверяли автоматы сколько нужно, возвращаясь к обеду и после обеда организовывали чистку оружия. А сами, чтобы не тратить время зря в это время садились писать конспекты на любые темы для отчёта о стажировке. По вечерам оставалось единственное развлечение в гарнизоне – ходить в Дом офицеров и смотреть кино.
 
С огромным удивлением я сделал для себя вывод – как всё-таки много мы уже выучили в училище за эти годы! Страх того, чем нас так долго пугали преподаватели в училище о том, что солдат тебя что-то спросит, а ты не сможешь ему ответить – просто миф! Мы поверили в себя – ведь практически мы уже сейчас знаем всё, что нам нужно. Те солдаты, которые ходили с нами на стрельбище из сапёрной роты радовались, как дети просто самой возможности пострелять из автомата хоть куда. Мы же уже к этому времени вдоволь настрелявшиеся в училище смотрели на них снисходительно. А уж о каком-то устройстве, взаимодействии частей и знания какой-то выверки у них речь вообще не шла.
 
Жизнь пошла в своё удовольствие. Все солдаты относились к нам с уважением, как к офицерам. Солдаты-дневальные в любой казарме приветствовали нас, отдавая честь, и обращались к нам только «Товарищ курсант!» В этом вопросе мы все ещё с первого дня приезда быстро «навели порядок» во всём полку, проведя жёсткую воспитательную работу с особо непонятливыми «дедами». Они же пытались объяснить нам, что к ним приезжает много разных курсантов из других (не мотострелковых) училищ и никто из них никогда ничего такого не требовал. Но, кажется, они сразу уяснили, что курсанты-мотострелки очень сильно отличаются от всех остальных и только тихо ждали окончания нашего «нашествия».

 Живя в казарме, мы слышали так хорошо знакомые нам команды «Подъём!», «Отбой!», которые подавали дневальные, но впервые в жизни они нас не касались. Хорошо, что к этому времени наладилась и погода – как-то стих ветер, сквозь облака стало появляться солнышко, пригревая землю и подсохла грязь, из-за этого наше настроение значительно улучшилось.
Каждый день мы старались увидеть Сашку Миролюбова, чтобы узнать как у него дела и чем же занимаются  мотострелковые роты? Там тоже не было ничего интересного, шла какая-то бестолковая суета: солдат на все задачи не хватало и они разрывались между парком, казармой, подготовкой к смотрам, территорией, оружием и другими проблемами.  За это время и мы как-то втянулись и привыкли к жизни в этой такой необычной инженерно-сапёрной роте – солдатам, казарме, офицерам.

Откуда-то приехали и командиры взводов роты. И здесь меня опять ожидало прямо сказать неожиданное разочарование. Оба они оказались в нашем понятии совсем никакими. Один кадровый старший лейтенант был нездоров – говорил с трудом, все движения у него были какими-то странными, выяснилось, что он контужен и пострадал при подрыве чего-то. А второй вообще – оказался ни к чему не способным двухгодичником, отбывающим свой срок в армии! И каким образом при таком ротном и таких командирах взводов эта рота умудрялась жить, существовать и при этом в ней не было «залётов»? Прямо не знаю – просто мистика какая-то! Это так и осталось для меня самой неразрешимой загадкой и по сей день.

Последние дни стажировки прошли в отъездной суете: составление отчётов, собирание разных необходимых данных, подписей и бумаг, написание характеристики (её, как и везде принято «доверили» написать самому на себя!). Напоследок мы с Тарасом опять пошли «отметиться» в строительный батальон. Там меня вновь неприятно поразило и резануло по сердцу разительное отличие территории стройбата от мотострелкового полка, которое было видно во всём. Комбат в этот раз пригласил нас в столовую, чтобы накормить обедом – время как раз очень удачно подходило для этого. Конечно, мы не отказались, да и с чего нам было бы отказываться? Сходим напоследок и поглядим: «Интересно, а чем кормят в строительных войсках?» Мы обедали в офицерском зале и сам обед оказался на высоте. Напоследок мы тепло попрощались с комбатом, сказав ему за всё: «Спасибо!» и довольные вернулись в свой полк.

В последний день к нам вернулись «дикие» курсанты первого батальона со станции Дружба. Я уже многое про неё слышал от Пинегина, но впечатления наших курсантов, дополнявшие их, были ещё ярче! Действительно это оказался брошенный «мёртвый» город. Вокруг ЖД станции стояли огромные пустые коробки типовых четырёхэтажных домов. А всех жителей там было немного: один мотострелковый батальон, погранотряд и немного гражданских людей, которых набиралось не больше нескольких десятков, которые работали на ЖД и хорошо знали друг друга. Два раза в неделю там был всенародный праздник – на станцию приходил поезд, состоящий из двух вагонов – одного плацкартного и второго, который одновременно был сразу рестораном и магазином! И это было единственное событие, которого ждали все жители, чтобы хоть что-то купить.
 
Особым удивлением у них там было то, что солдатам разрешали покупать гражданские вещи и хранить всё в кладовой роты. В тех условиях это было резонно – ведь всё равно солдатам в гражданке ходить-то некуда! Никаких других развлечений там не было и все целыми днями пропадали в батальоне, дожидаясь окончания стажировки. Поэтому для них наш посёлок Уч-Арал с магазинами, людьми и домом офицеров казался уже раем! До этого момента я как-то очень слабо верил, что такое возможно в наше время, но после их историй пришлось это признать. Как хорошо, что я попал не туда, а провёл время здесь с большой пользой для себя, особенно в командировке!
 
Я уезжал со стажировки проведённой в Уч-Арале с огромным количеством ярких и интересных впечатлений. Получалось так, что я взял (преодолел) очередной рубеж в своей жизни, перешёл новую качественную черту и в связи с этим в голове ярко возникли новые вопросы: «А что же дальше? Что там видно на горизонте моей жизни?» Моя голова пухла раздираемая новыми большими раздумьями-противоречиями. С одной стороны это было хорошо, что я вновь реально своими глазами взглянул на настоящий военный гарнизон, «окунулся с головой» в быт солдатской роты, и понял для себя, чем мне придётся заниматься и какова возможно будет дальнейшая жизнь после выпуска. Вроде бы ничего нового я для себя здесь и не увидел, ведь я как-то же прожил вместе с родителями в Сары-Озеке семь лет? Но тогда я был ребёнком и не очень-то обращал внимание на окружающую меня гарнизонную бытовую неустроенность.

А после этого времени я уже прожил радостные и счастливые годы в больших городах и привык к их комфорту – в Усть-Каменогорске, Чимкенте и Алма-Ате. И живя в них, стал понемногу забывать это всё, но эта поездка на стажировку вновь напомнила мне о моём детстве и том, что не вся жизнь идёт только в больших городах. Это не то, что бы она меня напугала или страшила чем-то, а просто вернула в реальность. Многие люди нашей страны живут и в таких маленьких гарнизончиках, радуясь жизни, ведь именно такой жизнью живут же тысячи офицеров, их жён и детей. А гражданские люди? Ведь у них вообще вся жизнь проходит здесь – рождаются, живут и умирают?

Но вот с другой стороны в голове крутилась маленьким назойливым буравчиком одна мысль – а вот это именно то, чего я хочу? Разве вот такая жизнь здесь нравится мне? А буду ли я очень доволен тем, что буквально через год после выпуска могу попасть сюда? Да и не очень это сейчас принципиально важно туда-сюда – в любое другое место (разве мало «дыр» в нашем Советском Союзе?) Ведь нет в офицерской службе какой-то очень чёткой и понятной всем линии, границы – например, надо вот столько-то отслужить в гарнизоне, а потом радоваться жизни где-то в хорошем месте?

А что вообще нужно считать хорошим местом? И кто сейчас знает, сколько мне придётся здесь или примерно в таком же месте прослужить офицером! Очень странным теперь мне показалось мнение моего отца об Уч-Арале – это «нормальное» место службы, а что же он тогда вкладывает в понятие «ненормальное»? Значит, бывает ещё хуже? И как всё-таки сильно будет отличается военная служба в точно таком же «нашем родном», расположенным прямо за забором Алма-Атинском мотострелковом полку и здесь в Уч-Арале! Вроде бы – а какая разница, где служить? Там полк и здесь полк. Но всё-таки разница есть! И большая!

Странно, но почему-то таких «глубоких» пессимистических мыслей ни у Сашки, ни у Тараса не возникало. Абсолютно не забивая голову такими грустными мыслями – они ехали вместе со мной в автобусе и искренне радовались жизни, довольные всем, разглядывая в окна пейзажи и ожидая вновь встречу со своим училищем. Некоторые из нас даже с завистью произносили: «Вот бы после выпуска попасть именно сюда! Было бы здорово!» Я же молчал. Не знаю, но по мне так ничего хорошего.

Полк, как полк, а может быть есть получше, надо ещё посмотреть? Кто знает? Но, глядя на них, и я тоже настроил себя на позитив.
Ну и что будет со мной с того, если я смолоду после выпуска лейтенантом попаду куда-то? Это даже будет очень хорошо! Значит, у меня будет больше времени, чтобы никуда не отвлекаясь заняться своим взводом и ротой! Быстро выведу их в передовые и вперёд – в академию! А то, что всё в моей жизни будет именно так – я в тот момент почему-то даже не сомневался. В общем, подведя итоги стажировки в 369 мотострелковом Уч-Аральском полку, мне всё стало ясно. Она показала мне жизнь в полной её красе, дала мне огромное количество разных впечатлений и самое главное – поставила передо мной новые трудные философские вопросы, заставив серьёзно задуматься о своей дальнейшей жизни!

В наше родное училище мы вернулись через месяц, а в Алма-Ате уже вовсю «кипела» весна! Тёплый воздух пропитан весенними ароматами, так пронзительно и нежно пахнет тающим снегом. Самого снега уже нигде не было видно, на газонах оставались только чёрные кучи, из-под которых пробивалась молодая зелёная травка, радуя глаз. Ветви высоких тополей возле казармы набухали тяжестью почек, всё щедрее становилось солнышко: взъерошенные, отощавшие за зиму воробьи радостно чирикали и гомонили на солнцепёке. Нам уже тоже не хотелось, как зимой забиваться в казарму, а больше времени проводить на воздухе, радуясь жизни и весне!

 В это время деревянные скамейки, которые всегда стояли вдоль забора стадиона, полны курсантов и оттуда доносится весёлый смех. Встреча с курсантами из других взводов нашей роты добавила всем впечатлений и была для нас очень познавательной. Вечером мы бурно между собой обменивались новостями, историями и событиями, которые произошли с каждым и понимали одно – места для нас в войсках хватит! А ведь мы были только в САВО, а сколько ещё округов в СССР?

Сразу после нашего приезда апреле, буквально через несколько дней, а если быть более точным именно 12 апреля в День космонавтики произошло одно грандиозное событие в нашей роте, которое мне хорошо запомнилось, потому что оно происходило у меня на глазах. В этот день мне «выпала честь» (как выражался наш командир роты) нести службу в наряде по роте. И я после обеда был занят связанными в связи с этим проблемами: готовился, ходил на развод, принимал наряд – в общем ничего нового, обычный день как день. Но вот уже вечером, когда я стоял дневальным у входа в роту, часов примерно около девяти в роту вошёл, закрывая лицо руками, наш курсант со второго взвода Сашка Герасимлюк.

Он сразу, не останавливаясь и ничего не говоря, прошёл мимо меня в расположение. Я сначала ничего не понял, ведь мне с моего места дневального никого не было видно, так как между деревянным фойе и расположением была глухая стенка. Но хорошо было слышно, как кто-то из курсантов громко на всю роту прокричал:
– Пацаны, смотрите, что твориться! Это неслыханно – местные совсем обнаглели, бьют наших! А мы, что – будем терпеть?

Около Герасимлюка стали собираться курсанты из других взводов, стало понятно, что в роте начался и забурлил стихийный митинг. Выяснилось, что он спокойно шёл с автобусной остановки по «тропе самоходчиков» в училище и его в узком проходе между заборами остановила, явно поджидая, местная шпана – человек пять-шесть. Сашка был небольшого роста и не из робкого десятка, пытался сопротивляться, но силы были явно не равны. Послышались отдельные выкрики, подогревающие общее настроение:
 – Где они, эти уроды? Давай, пацаны, быстро туда и все вместе! Надо бы их проучить! Совсем «оборзели» эти гражданские! Постоим за своих! Дадим по башке обнаглевшей местной шпане!

Здесь обязательно нужно пояснить следующее. За все годы существования училища и видимо это так сложилось ещё до нас, у нас никогда не было никаких конфликтов с местными гражданскими парнями наших лет. Существовал негласный нейтралитет – ведь нам с ними особо делить-то было нечего. Нас все годы их проблемы слабо интересовали, да и задираться нам с ними было ни к чему, а сама наша курсантская форма была пропуском везде без каких-то хлопот. Мы смело ходили везде по ближним к нам районам все вместе и в одиночку, абсолютно даже не думая об этом. О таком странном вопросе даже никогда не шла речь, ведь правила игры были понятны всем с первого дня. И они в ответ всегда, встречая нас в увольнениях или самоволках, старались делать вид, что нас не замечают.
 
В общем их и наша жизнь шла сама по себе параллельно, абсолютно между собой не пересекаясь! И вот – на тебе! Дожились! Вопиющее и наглое нарушение всех негласных правил! Как только они посмели? Да и Сашку Герасимлюка мы все хорошо знали как нормального парня – он явно не стал бы сам задираться первым. Если бы такую историю рассказал нам общеизвестный хулиган вроде Литвина, то ещё можно было бы задуматься – а правда, это или нет? А Сашка специально врать или что-то сочинять не будет это всем понятно! Да и сами факты, что говорится у него на лице!

 Самое главное здесь было то, что всё сложилось одно к одному: мы были третьекурсники, только-только вернувшиеся со стажировки, поверившие в себя и в свои силы с ещё бурлящей внутренней энергией, требующей выхода. Почувствовавшие, что мы уже чего-то стоим в этой жизни и готовые добиваться уважения к себе любыми способами и остро ощущающие такую социальную несправедливость. Да ещё от кого? Каких-то гражданских уродов, имеющих наглость и посмевших обидеть нашего товарища! Конечно, такое нельзя давать спускать. Огромное чувство всеобщего единения и мгновенное желание нанести «ответный удар» всем местным охватило всех на этом коротком митинге. Поэтому в такой ситуации, хватило одной искры, чтобы вспыхнул огонь!

После этих призывов мимо меня на выход из роты огромной толпой промелькнули наши курсанты – здесь были почти все курсанты, которые оказались в роте, вот уж не знаю сколько, но человек около шестидесяти. В роте сразу наступила какая-то необычная и зловещая тишина – ведь в ней остался только наряд и самые «отмороженные» отличники и коммунисты. Через некоторое время появился старшина роты – Паша Голиков, держа в руках список вечерней поверки и с удивлением оглядывая необычно пустую казарму спросил, обращаясь ко мне:
 – Дневальный! А где все?
 – Не знаю! – Я благоразумно в недоумении пожал плечами, в тайне надеясь на то, что пока за это время кто-нибудь другой объяснит ему причину отсутствия роты, может быть и всё пронесёт?

Но к определённому часу – началу вечерней прогулки и вечерней поверки никто не появился. И вот это действительно стало неслыханным событием! И только примерно через час, тяжело дыша и запыхавшись, в роте начали появляться наши первые курсанты, которые кратко обрисовали всю ситуацию. Действительно, появившаяся в посёлке вечером огромная толпа разъярённых курсантов жаждущая отмщения не нашла тех самых хулиганов, которые тоже видимо своим умом понимали, что им задерживаться на месте преступления не надо, но навела ужас на всё местное население. И кое-кому из них, и совсем не тем, кому надо, а первым попавшимся под руку перепало просто так – для профилактики! Кто-то об этом сразу сообщил в милицию, военную комендатуру и быстро опознав всех по знакомым курсантским погонам, конечно же, дежурному по училищу!
 
После этого несколько милицейских патрульных машин, страшно вереща сиренами и мигая маячками, рванули из города в район нашего №70 ЖД разъезда! Через очень короткое время туда же подтянулись и машины военного патруля с нашими «заклятыми» по жизни врагами – курсантами-пограничниками и сам военный комендант города, которые попытались задержать хоть кого-то из курсантов. И даже кого из наших курсантов вроде бы патрульным удалось схватить, но их тут же разъярённая толпа «отбила». Комендант города, которого мы все хорошо знали, наблюдая за всем этим творящимся безобразием, в это время закричал, что он сейчас будет стрелять и вроде бы даже выстрелил в воздух из пистолета для острастки.
 
К этому времени и наши курсанты поняли, что это дело принимает уж очень серьёзный оборот – никаких местных больше не видно, а связываться с милицией и комендатурой никак не входило в планы, и уже настала пора «прорываться» обратно в свою казарму. Хорошо зная все местные закоулки, толпа курсантов, применяя китайскую тактику – рассредоточилась и стала просачиваться обратно в училище мелкими группами. Хорошим подспорьем для них в этом деле были несколько ЖД составов стоящих в это время на разъезде – ведь они не давали машинам маневрировать. А пока кто-то из милиционеров догадался объехать составы по далёкому переезду – все уже разными путями пересекли дорогу, тем более в темноте это было сделать не трудно.

Так они группами по несколько человек и появлялись в казарме. А в нашей роте в это время завертелись дела! Так как я в это время стоял дневальным возле входа я это хорошо запомнил – наш ротный телефон просто разрывался от всевозможных звонков! Сначала дежурный по училищу выяснял у дежурного по роте и старшины где наша рота, кто из наших офицеров в роте, затем звонил наш ротный, взводные, комбат и ещё кто-то. В общем, когда через несколько минут после этого под нашей ротой остановился всем нам хорошо знакомый, весь разрисованный УАЗ военного коменданта, и он сам вошёл к нам в роту в сопровождении дежурного по училищу и нескольких патрульных курсантов-пограничников – вся рота уже была здесь!

Всех курсантов построили в проходе и начали очень долго проверять наличие людей. Несмотря на позднее время, в роте очень быстро появились наши офицеры: ротный, взводные, комбат «Зина», и конечно же, наш комендант училища «Тыква» из-за которого я в своё время отсидел на губе! Увидев его вновь в нашей роте и хорошо уяснив для себя с первого раза «уроки истории» я во избежание новых недоразумений быстро подтянул ремень, поправил штык-нож на нём, отмерив точное расстояние в ладонь от бляхи, пилотку на голове и решив для себя: «Та-а-ак! Судя по всему, видно очень круто заворачиваются дела у нас в роте! Теперь и мне нужно держать ухо востро, действуя строго по уставу! А то в такой ситуации, с чем чёрт не шутит, под горячую руку мне опять можно попасть под раздачу!»

После этого начали выяснять, кто был там, и вообще с чего всё началось. Но все эти ночные разборки ни к чему толковому так и не привели – все наши курсанты «молчали как партизаны». Пожимая плечами, все твердили одно – никто нигде не был, ничего не знает и вообще не понимает о чём идёт речь! Не помогло делу и взывание к комсомольской совести и партийной сознательности – никто из курсантов «стучать» не захотел.

 Тогда раздражённые и злые от всего происходящего офицеры пошли другим путём – приказали всем раздеться до пояса и начали придирчиво осматривать: искать на телах синяки и ссадины. У некоторых что-то находили похожее на это и их выводили из строя отдельно. Так как время было позднее, все разборки отложили на завтра, объявив роте отбой, а всех у кого нашли синяки и царапины отдельно завели в ленинскую комнату и продолжили разговор с ними. А я, уже не дожидаясь окончания всего этого, отстоял положенное мне время и пошёл спать.

Не знаю, каким образом, но там выяснили, что всё началось с Герасимлюка, вернее с того, что его первого избили местные хулиганы и это послужило причиной всех начавшихся беспорядков. Эта история сразу обрадовала и устроила всех! Вот и нашлась первопричина драки – всё стало ясно! Однозначно виноваты местные – они начали первые, а мы только искали обидчиков. В конце концов из-за этого никакого шума поднимать не стали, а эту историю нам так и «спустили на тормозах» никого не наказав из курсантов. Начальство ограничилось, наверное, только «пропесочиванием» одного нашего ротного.

Да видно так здорово, что он, проводя вечером воспитательную работу с нами на тему не повторения подобного впредь, осерчав, влепил Герасимлюку три наряда вне очереди, как он образно выразился: «За то, чтобы в нужный момент проявлял курсантскую смекалку, а ещё знал и выбирал те места, где не надо шляться не в то время!» Ну что тут к этому добавишь? «Железный» армейский принцип – кто-то же должен быть крайним! А если его нет – то его назначат!

Но всё-таки видно ничего в жизни не делается зря! После этой истории наша жизнь вновь вошла в привычное русло ровных отношений с местными. Здравый смысл взял верх – природное равновесие отношений сохраняли все, и  больше до самого нашего выпуска никаких подобных историй я не слыхал. Эх! А всё-таки немного жаль того, что я в тот вечер стоял дневальным и не смог участвовать в этом нашумевшем деле!

Эта весна третьего курса мне запомнилась ещё одной историей, которая заставила меня задуматься о структуре и оценить мощь наших вооружённых сил. В один из хороших солнечных дней апреля или мая во время плановых занятий в учебном центре нам объявили, что завтра наш взвод выделяют для проведения каких-то работ. Работ так работ – ничего необычного в этом для нас не было. Но всё оказалось не так просто как мы думали! Утром на служебном ЗИЛ-130 вместе с офицерами БОУПа на наш Учебный центр приехало несколько незнакомых для нас офицеров.

 Оказывается, нас выделили в их распоряжение и мы все вместе пришли в наш автопарк учебного центра и построились перед огромным хранилищем. Сколько я (и мои друзья) учился в училище и заступал во второй караул, я никогда не видел, да и честно говоря, особо не интересовался тем, что же в нём храниться? Можно было только догадываться, раз это хранилище для техники – значит там стоит какая-то техника. На нём не было никаких щелей, чтобы заглянуть внутрь, а ворота на них всегда были наглухо закрыты, опечатаны и опломбированы. В табеле поста оно называлось просто «хранилище № такой-то, опечатанное печатями и опломбированное свинцовыми пломбами»!
 
И вот только здесь мы поняли, что нас привлекли на работу именно сюда. Оказалось, вот и разгадка – здесь стоит на длительном хранении целая «законсервированная» окружная полевая типография, на которой во время войны можно будет печатать кучу газет, брошюр, памяток и листовок! Вот это да! А я столько раз ходил мимо этого огромного хранилища ещё со времён абитуры и не знал, даже не догадывался об этом! В моей голове сразу всплыли все воспоминания связанные с нашей хорошо знакомой окружной газетой «Боевое знамя» (или «окопной правдой» – почему-то так её всегда называл мой отец) и фотографе, работающем в ней, который часто приезжал к нам в училище – В.Дубровченко.
 
Этот фотограф в газете работал так долго, что однажды потом, когда он приехал к нам в Панфилов, и моя рота попала ему для фотосессии мы по окончанию всей работы, как положено «накрыли стол» и разговорились. И в разговоре с ним, когда он начал записывать наши фамилии и солдат на снимках выяснилось, что моя фамилия ему что-то напоминает. При этом стоило только мне упомянуть о том, что мой отец в свои годы был замполитом артполка в Сары-Озеке, как он радостно воскликнул: «А-а-а! Женька Азаров! Конечно же! Я очень хорошо его знаю! Да мы с ним, где только не были! Где и как он? Вот это да! Так ты его сын! Не может быть! Вот так встреча! Обязательно передай от меня ему привет!» Конечно же, мне было очень приятно, что он знает моего отца.
 
Правда, при этом мне очень резануло слух это необычное выражение – Женька Азаров (за всю свою жизнь я никогда ни от кого не слышал такого «панибратства», ведь все к моему отцу всегда относились уважительно), но пожилому гражданскому человеку это было простительно, и видимо это служило лишним доказательством их хороших отношений. Потом и мой отец, тоже обрадованный моей новостью о нашей встрече, подтвердил, что это точно – они были хорошо знакомы по долгой службе в Сары-Озеке, он частенько приезжал «за материалом» и сразу шёл к замполиту полка.

А мне на память о той нашей встрече В.Дубровченко прислал два одинаковых огромных фотоснимка, размером со стандартный лист, которые были потом напечатаны в газете «Боевое знамя» с заметкой про меня. Правда, в газете фото было маленькое в несколько раз меньше, чем он прислал, но всё равно это было приятно. Одну фотографию я послал родителям в Чимкент, а второй снимок сохранил себе на память.

Но отвлёкся, убегая вперёд. Выяснилось, что нам необходимо будет под руководством офицеров проверить наличие оборудования и провести ряд регламентных работ на этом объекте. Работы будут не трудные, но требующие особой аккуратности, так как это очень ценное оборудование стоящее огромных государственных денег. Когда я зашёл внутрь хранилища – сам вид этой типографии меня поразил! Никаких печатных станков, которых я ожидал увидеть, здесь не было – всё оборудование было смонтировано в специальных закрытых и опечатанных кунгах на базе автомобилей повышенной проходимости УРАЛ. И за каждым из них был прицеплен такой же двухосный прицеп.

Таких УРАЛов с прицепами здесь было полное хранилище, около двадцати штук! Мы с кем-то из нашего взвода вместе с офицером вскрывали пломбы и проверяли наличие оборудования в кунге. В первом же из них оказался в стеллажах огромный набор свинцовых букв разного шрифта, всяких планок для набора текста и всяких других хитрых штук. И они были здесь везде! Никогда я в своей жизни не видел так близко эти необычные наборы, напоминающие мне мозаику из букв.

Почему-то глядя на всё это, у меня в голове вспомнилась одна история. Однажды одним поздним зимним вечером, когда я сидел в нашем классе и готовился к занятиям в класс неожиданно вошло около десятка курсантов с первого и второго взвода. Здесь были Лёха Марченко, Рашид Кулмурзаев, Коля Ратушняк и другие. В этом не было бы ничего необычного, если бы при этом они не держали в руках несколько бумажек с очень уж хитрым видом! Окружив меня со всех сторон, они предложили мне пройти тест на проверку своего уровня интеллекта! В то время такие тесты только-только появились и начинали входить в моду. Это было совсем не так как сейчас, когда ими завалены все журналы в ларьках и все относятся к этому равнодушно.

Выяснилось, что они уже протестировали несколько курсантов с первого взвода в ленинской комнате, со второго взвода сидящих в первом классе и вот, наконец-то, добрались и до нас. Делать нечего – я согласился, ведь всегда интересно узнать самому – как же там у меня с интеллектом? Тест состоял из большого количества вопросов из разнообразных областей знаний: здесь были и исторические даты, географические названия, просто названия разных предметов и вопросы на сообразительность. Будучи предельно внимательным и сосредоточенным я дал им ответы на все вопросы. После этого они занялись подсчётом моих баллов, а я в нетерпении стал ждать, уточняя при этом, сколько же человек они успели до меня протестировать. Оказалось, что это и есть все те, кто прошёл и каждому теперь из них хочется узнать – кто же у нас в роте окажется их умнее и в конце концов самым умным!

Наконец-то закончив подсчёт, они мне объявили результат теста – с большой радостью и внутренней гордостью за себя я узнал, что я по количеству набранных баллов занял одно из призовых мест в турнире, намного превысив установленную среднюю норму. И огромный рывок вперёд у меня получился именно из-за вопроса, на который у нас в роте так никто кроме меня так и не смог ответить: «Кто в России и в каком году напечатал первую книгу?» Почему-то для меня это не составило никакого труда, и я ответил на него очень быстро – Иван Фёдоров в 1564 году!

Именно он первый применил набор страницы книги из вот таких же букв, которые я сейчас впервые вижу перед собой. Откуда у меня в голове возник этот правильный ответ, самая верная версия – это марки! Моя зрительная память быстро выхватила откуда-то из глубины сознания эту марку, на которой был изображён памятник Ивану Фёдорову держащему в руках книгу и крупным шрифтом даты на ней. Вот так! Не зря я так долго просиживал над ними, внимательно вглядываясь и запоминая даже самые мелкие детали! Конечно же, сам по себе этот тест ни о чём таком не говорил, но мне в тот момент было приятно, что по результатам наших «независимых экспертов» я хоть не оказался дураком!

После первой машины мы осматривали и другие – в каждой из них было, что-то отличное от других: стеллажи, столы и оборудование. Я понял – каждая машина спроектирована и изготовлена индивидуально, а все вместе они и составляют единый комплект полевой типографии. В связи со всем увиденным меня в голове появились интересные мысли – это же сколько народных денег «вбухано» в это дело! Видно немало. И оно просто стоит не один год, ржавеет и ждёт войны! А если вдруг так случиться, что войны вообще не будет? Куда это девать? А сколько ещё таких же типографий у нас в стране? Наверняка есть по одной в каждом округе! К этому времени мы после стажировки уже приобрели объёмное мышление, когда с большим удивлением для себя узнали, что даже в таком маленьком городке как Уч-Арал есть куча воинских частей.
 
Зная расположение мотострелковых полков в округе, и обращая внимание на другие рода войск, понимали, что Вооружённых сил у нас в округе хватает с лихвой. Если же масштабно взглянуть на это дело – то просто страшно себе представить, сколько всего: техники, имущества, боеприпасов (а с боеприпасами одной воинской части мы были хорошо знакомы не понаслышке – сами грузили их три дня), продовольствия, ГСМ находится в войсках или хранится на «НЗ» вроде этой типографии на случай войны! А ещё я вспомнил о том, как мой отец как-то упоминал, что в Отаре есть вообще целая так называемая «голубая дивизия» состоящей только из одной техники стоящей на хранении в опечатанных боксах без людей! Так вот значит, на что и куда уходят народные деньги!

Вечером я по своей привычке долго размышлял над этим вопросом, о котором раньше даже не задумывался. Всё-таки, какая это огромная и могучая структура – Вооружённые силы, мы вместе и я являемся её частичкой! Сколько всего разного, наверное, ещё есть в её составе кроме типографии, которую я видел сегодня. Опять в моей голове вспомнились знания, полученные на кафедре марксизма-ленинизма: Я – только маленькая частица этой организации, но и многое зависит от меня! Ведь чтобы узнать, что океан солёный – не надо выпивать его целиком! Всего-то нужно попробовать несколько капель! Поэтому, глядя на меня одного в любой форме (неважно курсантской или офицерской), как представителя Вооружённых сил многие гражданские люди будут судить обо всей нашей армии! Вот о чём нужно помнить всегда и быть достойным этого.
 
Но одновременно с этим у меня в голове всплывали слова моего отца о том, что мы бездумно тратим огромные деньги на Армию, ядерное оружие, которого уже наделали столько, что хватит уничтожить весь земной шар несколько раз. А если взглянуть на это дело объективно и с реальной точки зрения то человек, у которого, допустим, есть пять пистолетов не намного сильнее того, у кого их четыре! Ведь убивают только один раз!

Так и с ядерным оружием – если мы один раз взорвём свою землю то всё – другой уже не будет! Это все понимают! Огромные средства уходят на его Чимкентскую строительную бригаду просто «зарывая деньги в землю», а теперь ещё и Афганистан со своим построением социализма на наши деньги. Да! Проблема! Лучше мне всё-таки пока не забивать себе голову такими мировыми проблемами – умные люди как-нибудь без меня разберутся с этими вопросами! После необычной встречи с типографией я даже написал Лёшке Долеву заметку на эту тему в ротную газету, где творчески её обработав, отметил курсантов нашего взвода, наиболее отличившихся на этих работах.


             АЛМА-АТА. ТРЕТИЙ КУРС. ВЕСНА. КУЛЬТУРНАЯ
                ЖИЗНЬ В УЧИЛИЩЕ.

Рассказывая о своих годах обучения в училище, я никак не могу обойти стороной такой немаловажный вопрос – вопрос о культурной жизни. Ни в коем случае не нужно думать так, что раз мы учились в военном училище, то и были заняты только военными делами. Наше духовное развитие за эти годы было многогранным – ведь большой город, столица Казахстана давала для этого много возможностей и если охватить воспоминаниями все годы, получалось вполне достаточно.
 
В самом училище была библиотека, расположенная в отдельном здании. Это была типовое стандартное барачного типа здание, у которого с одной стороны было хранилище книг, а с другой стороны большой читальный зал. В нём кроме книг ДСП узкой военной специализации – учебников и пособий по всем предметам хватало и новинок художественной литературы. Многие книги выдавали курсантам на руки, но брать их особо никто не хотел. Потому как перед каждым отпуском их обязательно необходимо было вернуть в библиотеку и получить бумажку о том, что ты ничего не должен – это было одно из обязательных условий убытия в отпуск. А в нашей повседневной училищной жизни очень сложно было уследить за ними.

Наш командир роты такой момент обязательно отслеживал с особым удовольствием, заставляя нас «решать вопрос с библиотекой» (ведь это была ещё одна возможность «подурить нам мозги»). Вместо утерянной книги приходилось рассчитываться, поэтому каждый раз перед отпуском в роте возникал «книжный ажиотаж» – все курсанты активно по нескольку раз переворачивали все тумбочки, свои и чужие в поисках нужных книг. Наиболее интересные и пользующиеся повышенным спросом художественные книги хранились в читальном зале и их выдавали читать под военный билет только там. Это было не всегда удобно, поэтому мы все там в основном любили читать подшивки разных журналов, которые лежали свободно и их было неимоверное количество на любой вкус.
 
Это было одно из самых тихих мест в училище, где можно было сидя за столом после обеда и таким образом «самоподготавливаясь» немного вздремнуть. Работающие в читальном зале наши добрые женщины, глядя на всё это «сквозь пальцы» с улыбкой и пониманием, никогда не делали нам замечания по этому поводу. Конечно, на старших курсах спать таким образом было бы просто не солидно, а на первом-втором (чего греха таить!) вполне нормально. Удивительно, но я сейчас даже не могу припомнить момента, чтобы я увлечённо читал какие-то книги в училище. Видимо такое «запойное» чтение разной литературы ещё с детства и в школе насытило меня так, что уже просто не было тяги.

Кроме этого конечно, у нас в роте всегда были разные книги, которые появлялись неизвестно откуда: кто-то привозил их с собой из отпусков, покупал по случаю, брал у друзей – с этим тогда не было никаких проблем, ведь цена им в то время была копейки. Каждый курсант при желании мог найти какую-нибудь из них, ведь они хранились в тумбочках, классах – их читали, передавая друг другу, брали на полевые выезды и в наряд. Да и дома, находясь в отпуске я всегда «освежал» в памяти несколько любимых книг, а отец всегда знакомил меня со всеми новинками которые сам приобретал за это время.

Кроме этого центром культурной жизни у нас в училище был наш клуб. Все мои четыре года обучения были связаны с ним. Но ещё с первого курса, когда мы только поступили, нам говорили, что совсем скоро мы увидим новый типовой и красивый клуб. И действительно все эти годы рядом с нашим штабом шла стройка, огороженная забором. Как-то совсем незаметно из-за забора на наших глазах за несколько лет из котлована выросло огромное многоэтажное здание, которое успели сдать к нашему выпуску. И хотя вокруг него ещё валялся строительный мусор, который строители так и не успели убрать – мы оказались первыми выпускниками училища посетившими его.
 
А наш старый клуб был таким же простым, как все солдатские клубы, которые я видел в своём детстве в Сары-Озеке. Правда он был выполнен более качественно, хорошо отделан, обложен кирпичом и имел пристройку с фойе. Каждую субботу и воскресенье там после ужина показывали кино. Это нам за четыре года обучения в училище стало настолько привычно и въелось в сознание, что мне в первые годы после выпуска всегда чего-то не хватало по вечерам в выходные дни.

Кинофильмы показывали разные – хорошие и не очень. Меня все четыре года почему-то удивлял один такой вопрос – почему никогда нет афиши, в которой бы было написано название фильма?  Даже не предусмотрено место для этого? Поэтому всегда, когда мы шли в кино, существовала интрига до самого момента начала – только по эмблеме киностудии и титрам можно было начинать догадываться, о чём будет сегодня кинофильм.

Если кино было интересным, можно было его смотреть, а если нет – то можно было и немного поспать, уютно устроившись в кресле. О креслах нужно сказать особо, они были не обычными деревянными как в солдатских клубах, а мягкие, обтянутые дерматином. За все четыре года не нашлось ни одного курсанта, который бы посмел на них что-то нарисовать, порезать или ещё каким-то образом испортить! Это было одно из самых «железных» негласных училищных правил, с которыми сразу всех знакомили и их неукоснительно выполняли все! Я даже не знаю, что произошло бы с тем уродом, который посмел это сделать.

Не так часто, но иногда в нём по воскресеньям организовывали выступления каких-то артистов. Каждый раз они были разными – поэты, певцы, ансамбли или ещё кто-то, но больше всех мне почему-то запомнилось одно выступление. Оно поразило меня до глубины души! Сейчас я уже не могу точно вспомнить фамилию этого артиста, но запомнил, как называлось его выступление – «Театр одного актёра». У него всё было необычно: в центре абсолютно пустой сцены стоял наш обычный солдатский стул, которые были у нас в казарме и всё, больше ничего! Никаких декораций! Он спокойно вышел из-за кулис и начал свой рассказ. О чём шёл сам рассказ я не помню, но это было и неважно.

 Удивляло и восхищало меня совсем другое. Чего-чего, а вот рассказывать он умел виртуозно! Артист на сцене умудрялся вести повествование в лицах, имитируя диалог, мгновенно меняя голос, мимику, тембр, интонацию, походку и глядя на него, действительно казалось, что на сцене много разных людей.
 
При этом он делал вставки и репризы от имени автора, вёл диалоги от имени всех персонажей и при этом он сам всё время находился в движении. Что только он не проделывал со своим стулом! Обходил по кругу, садился на него, переворачивал, присаживался как за стол, выглядывал из-за него, переставлял спинкой вперёд. И каждый раз присаживался на него совершенно по-разному, выступая в разных ролях: то очень робко на самый краешек, то разваливался в нём как в кресле, то бочком… Я был совершенно увлечён и зачарован этим представлением, отдавая должное его таланту и мастерству. Просто здорово! Вот бы и мне так научиться!

Таким образом, он всё это время находясь один на сцене, держал всех в напряжении – хотелось узнать: «А чем же там всё это закончится?» Это двухчасовое представление пролетело незаметно и интересно. После него я поймал себя на мысли, что ещё никогда в своей жизни с таким интересом я никого не слушал, даже на самой увлекательной лекции в училище. Ещё долго наедине сам с собой я вспоминал его выступление, пытаясь припомнить все его приемы, жесты, неожиданную смену интонации, мимику, стараясь перенять от него что-то и для себя. Почему-то в своей жизни я больше никогда не встречал афиш с выступлением артистов такого жанра. Вот на такое представление я бы обязательно сходил ещё раз, если бы увидел.

Но главными выступлениями в нашем клубе, конечно же считались концерты нашего училищного ВИА. О нём тоже нужно тоже сказать несколько слов. Это были времена рассвета и небывалой популярности таких ансамблей. Всевозможные «Песняры», «Самоцветы», «Цветы», «Маки», «Голубые гитары» и другие им подобные были на пике популярности и звучали со всех сторон по радио и телевизору. Конечно же, и у нас в училище не могли обойти стороной такой вопрос. Так получилось, что мы одновременно с переходом на третий курс «приняли в наследство» от выпускников не только роту почётного караула и организацию салютов, а одновременно и училищный ансамбль.
 
Музыкантов, умеющих играть на разных инструментах, быстро нашли в нашей и первой роте, но и пошли дальше – придумали и внесли свою «изюминку» – светомузыку. Это было очень модным, в духе времени и выглядело большим шагом вперёд. Такого ещё в училище не было до нас. Конечно же, настоящая световая аппаратура была не по карману – ведь она стоила огромных денег! Но и из этой ситуации был найден как всегда «гениальный» солдатский выход. Народные умельцы очень просто соединили несколько прожекторов с цветными стёклами в одну электрическую цепь через несколько выключателей! И то, что в настоящей аппаратуре делала электроника и микросхемы, у нас по своему собственному разумению переключал обычными клавишами специальный курсант. И самое главное, что из зала это смотрелось на вполне достойном уровне. Эту «почётную должность» – переключателя цветомузыки, не обращая внимания на всевозможные насмешки, до самого выпуска занимал курсант нашей роты – Серёга Козедуб.

Об истории этого уникального курсанта, учившегося в нашей роте нужно обязательно рассказать. Он появился у нас после первого курса переведённый из первой роты, в то время когда произошли большие перестановки в штате батальона. Тогда я и сам был переведён из второго взвода в четвёртый «в интересах службы».  Что же послужило причиной, такого перевода не говорили, и нам можно было только догадываться. «Крезя» – так мы все его называли между собой, пока учился с нами, был «хронически больной». Увидеть его здоровым или просто заступающим и стоящим в наряде или в карауле было редкой удачей!

 Только командиру нашей роты огромным усилием воли удавалось его туда лишь изредка определить. Он вечно «косил», болея по очереди всеми болезнями сразу, ходил в гипсе, периодически меняя его на руках, ногах и пальцах. При этом он, как отличный артист каждый раз делал такое страдальческое лицо, что несведущий человек, глядя на него, действительно мог подумать, что жить ему осталось всего ничего. Если же стоя в наряде по роте из любопытства перелистать нашу ротную книгу записи больных, то его фамилию можно было встретить на каждой странице и не один раз.  И ещё – в нашей роте больше не было ни одного такого курсанта, который бы столько времени проходил бы в гипсе.
 
Как и каким образом, ему это удавалось, никто из нас не знал, но вроде бы он пользовался какими-то своими связями в санчасти. Конечно же, мы всегда догадывались, что Крезя обычный хитрый симулянт – ведь он болел практически всё время, не выздоравливая. У нас даже позже появилась своя «ротная мудрость или верная примета» кем-то высказанная: «Хочешь узнать, когда отпуск, посмотри на Крезю, если Крезя надел гипс – значит, пришла сессия!» Больше всех из-за этого воевали с ним наш ротный и майор Франчик – ведь у Крези всегда было законное освобождение из санчасти от нарядов и занятий физкультурой.

 А потом и они, видя всю бесполезность борьбы с ним, просто махнули на него рукой – наш ротный стал привлекать его для решения «деликатных дел в своих интересах». Не знаю как кому, а мне почему-то всегда было стыдно бегать в санчасть по любому мелкому поводу. Примерно так же думали и все остальные курсанты, служа и «умирая в нарядах» молча, стиснув зубы, а Крезя смог переступить ту незримую моральную черту, после которой все над тобой начинают смеяться, считать каким-то шутом, чудаком и не принимать всерьёз.
 
А когда же он на третьем курсе узнал, что музыкантам в ансамбле требуется «способный для этого человек» он тут же предложил свою кандидатуру.  И у него вдруг открылся большой «талант» – переключать три или четыре (столько их было всего) тумблера цветомузыки. При этом он каждый раз с серьёзным лицом выносил на сцену свои три переключателя, устанавливая их на небольшой столик, садился на стул и как равноправный участник вокально-инструментального ансамбля полностью «отдавался» исполнению песни. Он раскачивался из стороны в сторону, закрывал глаза, очень музыкально, картинно и замедленно, как настоящий пианист поднимал кисти рук, нажимая свои переключатели, что издалека казалось, что это просто виртуоз своего дела и чуть ли не самый главный человек во всём ансамбле.

Вот это была полная умора, когда мы это видели! Но это наше мнение для Крези было всё равно – он так и жил своей, не всегда совсем понятной нам жизнью. Удивительно, но вот таким образом он доучился с нами до самого выпуска и дальше как-то выпал из моего поля зрения. А мне всегда было немного интересно всё-таки узнать – а каким он стал офицером? Продолжал ли так же всё время «болеть» и «косить» или нет? И только совсем недавно мой друг Рашид Кулмурзаев смог хоть что-то прояснить о нём. Выяснилось, что наш Крезя смог даже дослужиться до пенсии, и вот уже находясь в запасе «попал в переплёт» – осуждён судом и отбывает тюремный срок в Узбекистане.

Все годы обучения у нас в роте «окном в большой мир» был небольшой чёрно-белый телевизор, которые стояли в классах и ленинской комнате. Прямо скажу – он очень редко собирал нас возле себя, и его заходили посмотреть вечером, только любители подшивать воротничок на х\б, глядя в него. Интересных телепередач в то время было очень мало, да самих каналов было всего два. Кинофильмы были редкостью и по ним чаще всего показывали разную политическую ерунду или давали время для местных телепередач на национальном языке. Очень редко, когда транслировали какой-нибудь очень важный матч по футболу или хоккею с какого-нибудь чемпионата там собирались наши ротные «фанаты». Если его показывали поздно ночью, то они могли сидеть там ради этого всю ночь. Или сначала ложились спать, а в определённое время среди ночи их будил дневальный или друзья. Таких людей набиралось в роте совсем немного. Сашка Миролюбов, Тарас и я всегда относились к этому равнодушно, по-философски – ведь результат матча наутро всё равно узнаешь, и поэтому спали спокойно!
 
Почему-то у меня в памяти остались только две истории и очень ярких момента, связанных с телевизором. Первый – это когда появился нашумевший многосерийный музыкальный телевизионный фильм по роману А.Дюма «Три мушкетёра» с М.Боярским. Именно после него он стал народным любимцем и до сих пор не выходя из образа и снимаясь в его продолжениях ходит в широкополой чёрной шляпе! Правда, в последнее время он ещё присоединил к этому «зенитовский» шарф. Это был знатный по тем временам телефильм! Многие песни М.Дунаевского, которые прозвучали в нём, сразу стали народными шлягерами и их сейчас знают все. «Опять скрипит потёртое седло, и ветер холодит былую рану…» и «Есть в графском парке старый пруд, там лилии цветут…» – это именно оттуда.

 Ещё в этом фильме кучера погоняли запряжённых лошадей с очень гортанным трудноповторимым характерно-ярким звуком: «И-и-е-е-ха-а!» – и почему-то именно это нам всем в кино нравилось больше всего! После этого телефильма мы все делали попытки его повторить, и у многих это здорово получалось. Этот крик так и остался нашим кличем до самого выпуска, когда хотелось подурачиться или что-то крикнуть во всё горло, глядя на бескрайние просторы нашего полигона. Но всегда его все серии кинофильма показывали после обеда, во время самоподготовки.

Сейчас я уже не вспомню причину, но почему-то наш командир роты (что было очень характерно для него) не разрешил нам в роте смотреть в это время телевизор. Тогда ещё не было ни дисков, не видеокассет и не было никакой другой возможности увидеть его, кроме как посмотреть по телевизору, а пропустить такое событие было очень обидно. И нам пришлось, чтобы всё-таки посмотреть кино, применяя смекалку «рассосаться» по другим ротам. Мы вместе с Сашкой и Тарасом забрались в самый дальний уголок училища – в солдатскую роту БОУП. Там в одной из казарм для просмотра кинофильма в ленинской комнате спокойно собрались все свободные солдаты вместе со своими офицерами. Конечно же, никто из них нам ничего не сказал, и даже дали место за столом. И мы довольные всем этим с радостью и восторгом наслаждались лихо закрученным сюжетом и песнями.
 
Но, выйдя после его просмотра на улицу, у меня и моих друзей в душе остался какой-то неприятный осадок. Возникло какое-то смутное чувство жизненной несправедливости и брезгливое отвращение к нашему ротному. Вот ведь как в жизни странно получается – в БОУПе и в других курсантских ротах (во всём училище) люди как люди! Офицеры и курсанты, даже солдаты могли вместе позволить себе смотреть интересный фильм, а мы как неприкаянные бродим по училищу в поисках места. Конечно же, и этот факт не добавлял нам любви к нашему ротному, а скорее был ещё одним ярким подтверждением его качеств.
А вторым событием, которое собирало нас возле телевизора – это были летние олимпийские игры 1980 года проводимые в Москве. Наше телевидение тогда показывало всё!

Все соревнования – бег, стрельбу, велогонки, парусный и конный спорт мы смотрели с огромным интересом. Многое из того, что касалось этих соревнований, мне было очень хорошо знакомо и понятно, так как я собирал марки именно по этой тематике. Многие из моих товарищей тогда впервые узнавали для себя, что под общим названием вида спорта подразумевается огромное количество разнообразных стартов и разыгрываемых комплектов наград. С большим удивлением для себя я этот факт подметил и понял, что это была в своё время очень хорошая идея – начать собирать марки по теме «спорт».

Это всё было на территории училища. Кроме них разных культурных мероприятий вне училища ещё было так много, что сейчас я даже иногда не могу вспомнить, на каком это было курсе и по какому поводу. Но каждый год для участников парада, а парад был два раза в год, обязательно устраивали какое-нибудь представление. Несколько раз такой концерт проводили в самом лучшем здании в Алма-Ате – Дворце Ленина, поражающий своей богатой отделкой. На них обязательно выступал военный ансамбль САВО и другие знаменитые казахские артисты.

 Конечно, всех их не упомнишь, но знаменитых казахских звёзд эстрады и оперы тех времён вроде Розы Рымбаевой, Ермека Серкибаева и Бибигуль Тулигеновой мы видели несколько раз. Песни Розы Рымбаевой в то время ещё совсем молоденькой девушки нам были хорошо знакомы, они звучали по радио и телевизору. Оперное пение, не знаю кому как, но на меня не производило никакого впечатления. Конечно, нам перед этим объявляли, что это «мировые звёзды», но не знаю? Может быть, просто мне их пение не с кем было сравнивать, ведь я никогда за свою жизнь так и не был в опере?
 
Белее интересным и увлекательным для меня всегда казался театр, и у нас было несколько посещений знаменитого Алма-Атинского драматического театра им. Лермонтова. До военного училища я на такие спектакли никогда в жизни не ходил, (правда, видел по телевизору, но это всё оказалось совсем не то – огромная разница) и только в Алма-Ате впервые открыл для себя этот мир театра. Вот уж тут действительно было на что посмотреть! Игра артистов, смена декораций, загадочный свет рампы, меняющиеся цвета прожекторов и захватывающее действие идущее на сцене вживую – мне всё тут было понятно и как-то увлекало.

Какие были название у тех постановок я уже не вспомню, но мне всегда это нравилось, хотя многие курсанты и солдаты, которых привозили тоже, заполняя зал, использовали это время для сна. Позже, уже через несколько лет на экраны вышел кинофильм, снятый по Булгакову «Собачье сердце» в котором одну из главных ролей исполнил артист, игравший именно в том Алма-Атинском театре им. Лермонтова – Владимир Толоконников! Я не могу сейчас твёрдо и уверенно сказать, что это именно он играл тогда в тех спектаклях, которые видел я, но мне всегда было приятно осознавать то, что я (по крайней мере, мне так кажется!) видел его на сцене до этого знаменитого фильма.

А как-то один раз мы попали в единственный у нас в СССР настоящий корейский театр, расположенный в центре Алма-Аты! До это времени я вообще даже не подозревал о его существовании, хотя очень часто проезжал мимо на автобусе-экспрессе №92, даже не обращая никакого внимания на это красивое здание. Оказалось это и есть здание театра. Корейские артисты показывали нам обычный музыкальный концерт. Но всё здесь было очень красочно! Незнакомая речь, мелодичная восточная музыка, яркие цвета, национальные расшитые халаты с узорами и драконами, огромные и маленькие вееры в изобилии – от всего этого просто кружилась голова и создавало непередаваемую атмосферу какой-то чужой совершенно нам незнакомой жизни!

 Молодые корейские парни и девчонки просто пели, танцевали с необычными барабанами и опять пели вместе с национальными инструментами. Это всё увиденное мной было так необычно – ничего подобного я раньше не видел. После этого посещения у меня в голове возник необычный вопрос: «А где у нас в стране набрали столько корейцев, что даже на такой огромный театр хватило? Откуда они у нас в СССР, ведь отсюда до их страны огромное расстояние?» Именно с того момента обратив на это внимание, я для себя выяснил, что не все они приехали из Кореи. Очень много их появилось у нас в Казахстане после «великого переселения народов» привезённых с Дальнего востока и после событий в Синьдзян-Уйгурском автономном районе.

Несколько раз вместо таких выступлений артистов и похода в театр культурное мероприятие заменяли на настоящий цирк! Вот это было по настоящему весело, интересно и здорово! И это мне, честно говоря, нравилось больше всего. Ведь до училища я к своему сожалению никогда не бывал в настоящем цирке. А где и когда я мог сходить? Почему-то в тех городах, где я жил – Усть-Каменогорске и Чимкенте, хоть это и были областные центры, цирков не было, а уж про Сары-Озек я вообще молчу. Конечно, мои родители несколько раз рассказывали мне о том времени, когда мы ещё жили в Ленинграде. Из их рассказов я знал, что они там водили меня и в цирк и в детский театр, но я ничего такого не помню. Маленький ещё был. Здесь в Алма-Ате радовало глаз и поражало ультрасовременное настоящее круглое здание цирка с простором и обилием света, а так же всеми присущими ему премудростями: таким необычным запахом, своей жизнью, вольерами с животными и настоящими клоунами.
 
Здесь я впервые в своей жизни я увидел настоящий цирк! Я многое о жизни цирка знал из книг, которые читал раньше и видел по телевизору, но это всё оказалось не то! Когда смотришь «вживую» на всё это поражаешься умению людей: воздушная акробатика, от которой захватывает дух, клоунада с весёлыми и незамысловатыми шуточками, дрессированные собачки, жонглирование шарами, булавами и пылающими факелами. Гимнасты и акробаты лихо выкручивают свои фигуры, дрессировщики с любыми животными и хитрые фокусники видны как на ладони, и ты тоже переживаешь за них, и очень хочется, чтобы всё у них получилось. Надеясь на лучшее и веря в успех, несмотря даже на наличие страховки и лонжий ощущаешь смертельный страх на рискованных выступлениях. Заражаясь всеобщим весельем и забывая все свои дела, ты громко смеёшься над простыми и бесхитростными шутками клоунов, которые заполняют перерыв между номерами. Не знаю кому как, а мне в цирке всегда всё нравилось, да и просто было весело!
 
В Алма-Ате было много больших кинотеатров и, конечно же, мы чаще всего ходили в кино. Это было надёжнее, проще и доступнее. Вообще-то с такими походами никогда не было никаких проблем. Наш командир роты никогда был не против этого, если билеты в кино покупались заранее, в этот день не было нарядов, и с нами был наш командир взвода. Обычных кинофильмов, которые показывали по субботам и воскресеньям в нашем клубе хватало для повседневной жизни. А вот на только-только появляющиеся в прокате, конечно же, было интересно сходить – это ещё когда их к нам привезут! С билетами всегда была проблема, но ими обеспечивали нас местные курсанты, используя надёжные связи своих родителей.

За всё время обучения в памяти у меня остались несколько увлекательных коллективных походов на премьеры новых громко нашумевших кинофильмов. Это были два музыкальных кинофильма: «Женщина, которая поёт» с А.Пугачёвой в главной роли, и второй – «Душа» с песнями С.Ротару и «Машины времени». Вот только уже не помню, какой из них был первым. Все песни, прозвучавшие в них, потом тоже стали широко известными.

А самым ярким кинофильмом, с тех времён очень поразившим меня и наиболее запомнившимся из времён обучения в училище был американский – «Козерог-1». Почему-то этот момент – с чего всё началось, мне очень хорошо врезался в память. Однажды я после обеда прилёг в нашем отсеке на своей кровати (нарушая уставной порядок!). Наше самое дальнее расположение взвода, отделённого стенкой позволяло это делать в отличие от всех других взводов, но при этом всегда нужно было быть бдительным. Командиры взводов ничего кроме замечания не сделают, а наш командир роты бывало нет-нет, да и пройдёт по казарме. И тут уже, как повезёт – раньше услышишь его голос или кто-нибудь успеет предупредить, и ты успеешь встать, или получишь наряд. Нарядов по роте мы уже не боялись, понимая всю жизнь – ведь всё равно ходить придётся и тут уже какая разница по графику или без графика?

Делать мне было совершенно нечего, Сашка и Тарас были заняты чем-то своим, а одному куда-то идти не очень-то хотелось. Лёжа на кровати, я от скуки начал изучать солнечные квадратики, падающие через окно, на кровать Эдика Шварца, лениво размышляя о том, что если бы задаться целью с первого курса – то вполне возможно было бы на полу нашей казармы сделать солнечные часы. Ведь были же такие у древних египтян и загадочных майя? Сам смысл и назначение этих часов, конечно же, мне казался туманным, как и факт того, кто же на них будет смотреть – ведь почти у каждого курсанта были свои наручные часы. Но всё-таки теоретически этот вопрос был возможен. И в этот момент кто-то, из местных курсантов алмаатинцев вернувшись из увольнения с диким восторгом начал пересказывать только что увиденный им кинофильм в городе. Конечно же, мы все сразу загорелись желанием его увидеть.
 
Этот фильм был космической фантастикой, снятый по мотивам одного очень смелого предположения о том, что американцы на самом деле никогда на луне не были, а провели секретную подмену. В силу технических и экономических трудностей правительство США настоящие полёты по программе «Апполон» заменило удачно снятыми в искусственных декорациях кино и видеокадрами. Весь мир радовался этому событию, кроме СССР и Китая.

 Нам в то время всем казалось, что ещё немного, ещё буквально чуть-чуть и наши советские космонавты, так же как и американцы полетят на луну. Вопрос только во времени! И мы гордые за свою страну верили в это – ведь мы же запустили первый спутник и первого космонавта. И никто в то время не хотел говорить вслух правду о том, что для нашей страны «лунная гонка» давно закончена, и мы с треском её проиграли. Просто в наших средствах массовой информации никак не хотят признавать превосходства американцев и это грандиозное событие заменяли на другие более философские вопросы: «А для чего эти полёты? Для какой цели? С научной точки зрения в этом нет никакого смысла. У нашей страны другие цели и плана лететь на луну нет! Её можно изучить и с помощью искусственных аппаратов».

На фоне событий тех лет сейчас и становится понятным тайный смысл, почему этот американский фильм запустили у нас в широком прокате. В кинофильме кроме захватывающе-интригующей сюжетной линии с приключениями космонавтов и сами космические съёмки были действительно сделаны с американским размахом! Это было время, когда все люди живо интересовались событиями в космосе – ведь от начала космической эры прошло совсем немного лет! Каждый полёт космонавтов, особенно наших вызывал большую шумиху в прессе, обязательно «был большим шагом вперёд» и фамилии космонавтов были всем хорошо знакомы – о них говорили, писали и показывали по телевидению.

 Я с огромным интересом смотрел этот двухсерийный кинофильм – ведь многое из того, на чём строилась сюжетная линия, мне было очень хорошо знакомо! Собирая марки всего мира по теме «космос» я многое знал о программе «Апполон», созданной специально для покорения луны, и обо всех запусках космических кораблей, начиная с самого первого – неудачного, когда прямо на старте сгорели три космонавта. Мне были знакомы очертания стартового комплекса на мысе Канаверал во Флориде, форма самой ракеты-носителя, внутренний вид обитаемого отсека – всё это я неоднократно видел на марках.

Поэтому многие технические моменты, показанные в нём и снятые очень реалистично мне были понятны. И хотя я твёрдо знал, что существует многочисленные доказательства реальных полётов – радиосвязь, наблюдения в телескопы, фотоснимки, образцы лунной породы – всё-таки после просмотра кинофильма оставалось небольшое сомнение: «А вдруг нас действительно обманули?»  В общем фильм получился прямо в точку – лучшего и такого интересного для меня фильма я до этого не видел, и ещё долго вспоминал о нём!

На старших курсах по воскресеньям нас очень активно привлекали для помощи в постройке гарнизонного Дома офицеров. Ещё во время принятия мной присяги в парке «им. 28 героев-панфиловцев» я обратил внимание, что рядом с нами стоит высокий забор, из-за которого тогда не было ничего видно. Как-то тогда мне было не того, чтобы забивать себе голову вопросом: «Что же там строят?» Постепенно, параллельно нашему обучению там вырисовывались контуры какого-то большого здания. Даже бывая в этом парке в увольнениях я кроме Свято-Вознесенского собора в центре и мемориала героям этим тоже как-то не интересовался.

 И только когда нас стали привлекать сюда на работы, я оценил масштаб этой великой стройки! Здание строилось действительно с гигантским – «окружным» Алма-Атинским размахом. Это было красивое огромное сооружение в несколько этажей с высоченными потолками, с большой аркой в центре и многими гранитными ступенями. Я не знаю, по какому проекту оно строилось, но ничего подобного ему я больше нигде не видел. Конечно же, нам не давали что-то самим строить – этим занимались солдаты из стройбата, а привлекали наводить порядок, выносить мусор, что-то носить и благоустраивать прилегающую территорию.

Бродя по практически пустому зданию, мы с тайным восхищением и восторгом разглядывали там все помещения, здесь казалось, было предусмотрено всё: библиотека, столовая, ресторан, конференц-зал, танцевальный зал, зал для совещаний! И ещё везде разные кабинеты, комнаты, студии… Вот это да! Здорово, красиво и с размахом! Перед самым выпуском мы уже начали заносить в него оборудование, мебель, книги для библиотеки и опять меня поразило богатство внутренней отделки.  Во всем здании висели красивые люстры, а в больших залах они были хрустальными, невероятных размеров, стены на каждом этаже были здорово и по-разному отделаны, а полы во всём здании оказались паркетными.
 
Все эти принудительные работы преподносились нам командованием училища как «комсомольское и партийное поручение, большое оказанное нам доверие» и «ведь строите сами для себя». Какое это «высокое доверие» мы уже наученные годами обучения в училище хорошо понимали – ведь в этот день ротный отменял все увольнения и нам вместо дня отдыха и спокойной, неторопливой стирки х\б, приходилось целый день возиться на Доме офицеров с лопатами в руках. Поэтому такое мероприятие у нас ничего, кроме внутреннего раздражения и понимания нашей безысходности не давало. И вот ведь какой в жизни получается парадокс истории – будучи курсантами, мы так и не попали в него ни разу: нас не пригласили на официальное открытие, и ни на одно другое мероприятие, проводимое в нём. Видимо командование нашего Среднеазиатского округа решило в этих делах обойтись без нас.

 Нам-то это было вроде бы как всё равно, но как-то в душе становилось обидно и остался неприятный осадок от этого – ведь сколько мы угробили туда своего труда и потраченных выходных дней! А впервые я попал в него уже офицером, проходя службу в САВО. Только тогда хоть немного стало сбываться давнее пророчество – «для себя!» Многие разные окружные совещания и конференции проводили именно в нём, и я всегда попадая в него, вспоминал те минуты, когда ещё мы курсантами ходили по пустой коробке этого только строящегося здания.


         АЛМА-АТА. ТРЕТИЙ КУРС. ВЕСНА. ИГРА «ЗАРНИЦА».
                ТАКТИКА ПОСЛЕ ОБЕДА.

С наступлением весны, после стажировки в нашей жизни на третьем курсе продолжались яркие события. Зелень травы и листьев на деревьях настраивала нас на радостный лад – ведь мы пережили трудную зиму, а впереди первомайский парад, немного учёбы, сессия и снова здравствуй отпуск! Хотелось жить! И третий курс военного училища уже давал нам в этом плане массу преимуществ перед всеми остальными курсантами, конечно кроме тех, кто уже учился на четвёртом курсе.

Перед самыми первомайскими праздниками мне крупно повезло – я опять попал в одну очень удивительную командировку (самую лучшую из всего времени училища) на наш полигон. Его выбрали для проведения грандиозных финальных соревнований между школьниками в военно-спортивной игре «Зарница». Сейчас я уже не могу вспомнить точно, какие это были игры – казахстанские или алма-атинские, нам это было в то время не очень-то интересно. Но время для их проведения на нашем Учебном центре было выбрано просто идеально! Тёплый и ещё не жаркий апрель, когда радуешься солнцу, зелёная трава с огромным количеством полевых цветов покрывающая пустыню и самое главное – этот пьянящий запах и аромат степи, висящий в воздухе!

Глядя на всю эту красоту, окружающую тебя во всех сторон вокруг хотелось думать, что жизнь удалась! Попасть сюда именно в это время на целую неделю, выключившись из училищной обстановки – это было реальное неземное везенье в жизни! Школьников средних классов, привлекаемых на эти соревнования, привезли очень много. Для них освободили нашу казарму, в которой мы жили ротой во время полевых занятий и даже несколько солдатских казарм БОУПа.

Нас курсантов с третьего курса, которым «оказали такое высокое доверие» всего было около десяти человек, и мы были закреплены за каждым из таких отрядов для оказания практической помощи и в качестве судей на всех проводимых между ними соревнований. Отряды были смешанные, в них были пацаны и девчонки с разных школ – и все отряды имели свою, отличную от всех других форму. По воле случая я был назначен в отряд, который был из какой-то школы города Капчагая. Этот город был мне близок, потому что он можно так сказать вырос на моих глазах. Удивительные совпадения, связанные с этим городом и дальше будут преследовать меня в жизни! Когда я позже офицером попал на целину, то командир роты разрешил подобрать себе нештатного помощника из огромного количества «партизанов». Я совершенно случайно попал на человека, который тоже оказался из Капчагая, поэтому у нас с ним нашлось много общих тем для разговоров.
 
Вместе с детьми приехала куча взрослых: пионервожатые, учителя, преподаватели НВП, администрация. В общем наш Учебный центр в эти дни стал напоминать мне забытые времена пионерского лагеря в котором я был один раз в своей жизни ещё в детстве. Дети путались под ногами и были везде: они пищали, мельтешили, постоянно что-то спрашивали, заражая нас своей бурлящей энергией. Что меня поражало здесь больше всего – дети уже имевшие первичные навыки в строевой подготовке очень серьёзно и с глубоким переживанием относились к тренировкам: учились стоять и ходить в строю, выполнять команды на месте и в движении. Так что работать с ними было легко.
 
Самыми яркими и одновременно поражающими воспоминаниями из этой командировки для меня остались воспоминания о приёме пищи. Кормили всех детей в нашей зимней столовой Учебного центра, как говорится «на убой». Все повара и официантки в зале были гражданские женщины, они обслуживали и готовили так, что пальчики оближешь! Порядок приёма пищи был такой: сначала ели дети и воспитатели, а после этого в пустом зале для всех курсантов, прикомандированных к ним, накрывали отдельный стол. Дети ели мало, практически многое оставляя на столах и поэтому добрые официантки собирали всё на наш стол – «чтобы накормить солдатиков»! А мы не отказывались, чего здесь только не было: яблоки, сыр, творог, печенье, вафли, сгущёнка и масло! Вот уж действительно – у всех детей тогда было счастливое детство! Даже мы, налегая на это всё изобилие, как следует, не могли всё доесть.

Нам было поручено в закреплённых за нами отрядах за несколько дней подобрать и подготовить несколько участников для соревнований на нескольких технических этапах. В стрельбе из пневматической винтовки и по связи: работе на нашей воинской радиостанции ротной сети Р-148 и подсоединения полевого телефона ТА-57. Если со стрельбой вопрос с помощью воспитателей решился более-менее быстро – нашлись подготовленные дети, то с «радистами» и «телефонистами» мне пришлось самому повозиться. Здесь помочь уже никто не мог, и я на полевом занятии за полдня из отобранных примерно десяти человек в отряде остановился на четырёх.
 
Для занятий, чтобы нам никто не мешал, я выбрал самую дальнюю окраину нашего полевого лагеря для абитуриентов. Мы взяли с собой несколько радиостанций и телефонных аппаратов и спокойно приступили к делу. Такой благодарной аудитории у меня не было никогда в жизни! Они с огромным интересом слушали все мои объяснения, задавая кучу разных вопросов. Чертовски приятно было чувствовать себя в тот момент «крупным специалистом» в этом деле и понимать, что годы, проведённые в училище были потрачены не зря! Задания сами по себе оказались несложными: в одном – подбежать к столу соревнований и взяв запечатанный конверт настроить стоящую тут же радиостанцию на нужную частоту и войти в связь.

Затем передать небольшой текст своему другому участнику, который находился на другом конце Учебного центра. А тот в свою очередь, получив и записав его, должен был бегом как можно быстрее прибежать сюда к судьям для сравнения. Второе с телефоном было примерно такое же: один сидит на месте, а второй с телефоном и катушкой телефонного провода отбегает 100 метров и там подсоединяет телефон, получает текст и тоже бежит с ним обратно.

Для такой победы нужна была точность, внимательность, аккуратность и скоростной бег. Удивительно, но девчонки практически ничем не уступали в этом деле парням. Пришлось взять их передающими – ведь от этого многое зависело! Начиная проводить занятия с ними формально, но постепенно увлекаясь и видя, как они серьёзно относятся к делу, мне самому внутри почему-то захотелось, чтобы они победили. Появилась какая-то спортивная злость – мы им всем ещё покажем! И вот тут уж я проявил командирскую настойчивость! Отобранных мной радистов и связистов я тренировал на скорость до полного автоматизма – главным козырем здесь был у меня секундомер, выпрошенный именно для этого у местного военрука.
 
За два дня у меня уже были качественно подготовленные бойцы, которые буквально за секунды правильно справлялись с заданием. Вечером, спокойно сидя после отбоя на улице наслаждаясь ночной тишиной и воздухом полигона, попутно разглядывая на небе такие яркие и близкие звезды, проанализировав все события за день, я почему-то вспомнил такой необычный момент, о котором нам говорили на уроках тактики. Ведь в израильской армии и ряде исламских стран женщины служат в армии не хуже мужчин. А в Израиле для всех девушек вообще служба обязательна. И никого это там не удивляет! А у нас в СССР считается, что армия это только удел мужчин. Почему? Вот сегодня у меня на подготовке к соревнованиям девчата показали себя намного лучше некоторых пацанов? Это только сейчас этот вопрос как-то сдвинулся с мёртвой точки, а в то время что-то подобное даже представить себе было страшно.

А уже через день были соревнования: к моей великой радости, все подготовленные мной «экипажи» заняли призовые места! Вот вроде бы казалось, какая ерунда, а мне впервые в жизни по-настоящему было приятно. Приятно из-за осознания того, что это именно я, вот этими своими руками вчера научил их, ничего не умеющих да ещё как научил – все они получили сегодня медали на соревнованиях! Впервые в своей жизни я самостоятельно что-то сделал и вот вам оценка результата моего труда. Значит и мы уже чего-то в этой жизни «могём», поэтому внутри меня сам собой сформировался замечательный вывод, написанный на всех политических плакатах окружавших нас повсюду – «верной дорогой идёте товарищи»!

Пацаны после награждения, скромно подойдя, говорили солидно: «Спасибо вам! Товарищ курсант!» А девчонки радостные сразу же подбежали ко мне и, не скрывая своих эмоций, начали что-то радостное щебетать вокруг меня, показывать мне свои медали, и даже смело целовать (немного смущённого) меня в щёчку. Ну что тут будешь с ними делать? Нет никакого понятия о моей солидности и авторитете! А ведь буквально вчера они со злостью и недовольством смотрели на меня, когда я их гонял, добиваясь выполнения нормативов с наилучшим временем.

По итогам этих всех соревнований «мой отряд» (пишу мой, потому что за эти несколько дней они мне стали как родные) из Капчагая занял общее третье командное место, им вручили красивый кубок, и все парни с девчонками из отряда получили медали. Даже мне вручили почётную грамоту за большой вклад и оказание помощи в организации всех дел и на словах приглашение зайти к ним в гости. Эта грамота с названием школы, которую я привёз с собой в училище, по ходу жизни где-то потерялась, и у меня в памяти остались только радостные воспоминания о тех счастливых днях! Как это всё-таки было здорово, что именно я попал в эту командировку!

Ещё радостным событием этой весны было возвращение из армии сына нашей бабушки, у которой мы снимали гараж. Сейчас я уже не вспомню где и, в каких войсках он отслужил, но свои законные два года он «отпахал» очень честно. Доказательством этого были несколько грамот и благодарственных писем от командования части, которые я видел раньше – их мне показывала его мама, когда она зимой приглашала меня в гости и угощала чаем с конфетами. Да и сам Валерка оказался неплохим парнем, быстро нашедшим с нами общий язык. Тем более что мы с ним хорошо понимали военный язык, и поэтому у нас было много историй понятных только военным.

 С его приходом из армии в нашей жизни ничего не изменилось, даже стало намного веселее, он был совершенно не против того, чтобы мы продолжали пользоваться их гаражом, всегда заходя к нам посидеть и поболтать. Он сразу же устроился работать в какую-то строительную организацию, находящуюся на соседней улице посёлка недалеко от дома. Так как он вырос здесь с детства то, конечно же, он знал всех местных примерно нашего возраста. А через него и мы ближе познакомились с его друзьями и при встречах стали всегда здороваться, ведь и они все хорошо знали кто мы.
 
С возвращением Валерки из армии у нас как-то само собой появилось и новая форма отдыха и развлечения. Это когда редко, но всё-таки удавалось между нарядами и другими делами спокойным, тёплым и тихим субботним или воскресным вечером не спеша и никуда не торопясь посидеть в своём гараже и попить пива. В то время такое мероприятие приравнивалось к редко-удачному и хорошему празднику! Ведь тогда пиво купить было совсем не просто. Оно не продавалось, так как сейчас во всех магазинах под разными названиями и во всевозможных упаковках. Бутылочное пиво было очень редким явлением и если продавалось, то только в центре города в кафе и ресторанах.

 Купить пиво можно было только в специальных местах в розлив: в свою тару или в кружку. А на нашем 70-м разъезде была только одна такая точка – её все знали под одним названием «на переезде». Но чтобы пойти туда в форме или даже  в гражданке нам можно было и не мечтать – ведь все офицеры с 13 и 16 военных городков часто бывали там и, конечно же, наши училищные офицеры не упускали такой возможности зайти туда и расслабиться. И они могли своим опытным взглядом, как тут не маскируйся сходу вычислить любого курсанта.

 А мы из положения выходили очень просто – так как Валерка был гражданским человеком и мог свободно посещать такие «опасные для нас» места, то соответственно и вопрос с тем, кто сходит за пивом, решался сам собой. Наша же курсантская задача была очень простой – «сформировать поход», так мы все почему-то с чьей-то «лёгкой руки» стали это называть. Необходимо было подготовить и установить в специальной сумке две чистые трёхлитровые банки с хорошо закрывающимися крышками и три рубля денег. Этих денег нам с лихвой хватало для праздника в то время! Валерка в свою очередь несколько раз пытался сделать и свой взнос, но мы твёрдо сказали ему, что от него требуется только работа – это и засчитывается как его доля. Таким образом, если у нас появлялась такая редкая возможность, то Валерка организовывал доставку пива, а мы «зарядив» его спокойно сидели в гараже и ждали его возвращения.

Если всё было нормально, он возвращался очень быстро, но если появлялись какие-то проблемы, то он ехал на автобусе немного дальше на другую точку в конце посёлка Покровки или ещё дальше на ГРЭС. Но с поставленной задачей почти всегда справлялся – в итоге приносил две банки с пивом и к нему обязательный набор: в серо-песочном бумажном кульке (никаких пакетов в то время не было) больше килограмма солёной или вяленой кильки. Она тогда почему-то всегда была в магазине и стоила около десяти копеек за килограмм – так что кулёк получался довольно большой.

И мы, плотно закрыв двери гаража и соблюдая тишину, удобно рассаживались в кружок возле большого ящика, застеленного газетой, заменяющего нам столик и начинали наш праздник. В центр стола сразу вываливали весь пакет таинственно отсвечивающей серебром кильки – из неё получалась горка приличной высоты, и каждый брал её сколько хотел. До вот этого момента в своей жизни я почему-то вообще не могу припомнить, чтобы я пробовал эту кильку. Как-то у нас в доме её родители, да и во дворе никогда не покупали.

А потом, не торопясь, пили пиво: ритуально передавая трёхлитровую банку друг другу по кругу и по очереди отпивая по несколько глотков без всяких стаканов. Эти редкие минуты счастья в моей курсантской жизни почему-то очень хорошо запомнились. Оказывается как мало необходимо человеку для счастья – обычный гараж, простая обстановка, кучка кильки на столе и неторопливая беседа в кругу друзей! В тот момент нам почему-то казалось, что нет ничего лучшего в жизни, даже никакое увольнение не сравнится с этим, чем вот такая возможность спокойно посидеть с друзьями.
 
К этому времени наступило полное осознание своего положения в жизни. Если на первом курсе мы ещё остро переживали и близко к сердцу принимали отсутствие увольнений в город, а ещё особый и всем курсантам понятный сигнал «Зима» – запрет на увольнения в город для воинских частей, объявляемый комендантом города в связи приездом иностранных делегаций или эпидемии гриппа. То на третьем и четвёртом курсе стали относиться к этому более спокойно и безразлично. Появилась реальная оценка ситуации. А действительно – куда ехать? И зачем? Все мы были не местные, и нас в городе никто не ждал. Тратить время на тягомотину с переодеванием в парадку и обязательным «фейс-контролем» нашего ротного? А после этого ещё час тратить на дорогу в город и примерно столько же обратно. Гораздо проще было спокойно вот так несколько часов посидеть, просто выключившись из училищной обстановки. Чаще всего у меня если вдруг и получалось с увольнениями, то я, составляя компанию своему другу Сашке Миролюбову, ехал с ним к нему домой, где его родители Леонид Георгиевич и Ирина Александровна всегда радушно принимали нас или заходил к Паше Каракулову.

После возвращения со стажировки у нас продолжились занятия по тактике, которые проходили после обеда. Если лекции по предмету продолжал читать Женя Липартов – наш общий любимец, то все полевые занятия с нашим взводом вместо п\п-ка Купы проводил заменивший его п\п-к Конев. О нём как преподавателе у меня остались самые тёплые воспоминания. Такие занятия на старших курсах мне очень нравились своей необычность, ведь каждый раз мы их проводили в разных местах, на новой местности выбирая такие места отъезжая совсем недалеко от границы города. Где мы только не побывали за это время! И на замерзших убранных полях, в оврагах, на берегу водоёмов и даже в лесистом участке. Видимо п\п-к Конев и сам любил менять места занятий, используя такую уникальную возможность для изучения родного края.

Все занятия он проводил интересно, в хорошем темпе, больше стараясь увлекать нас своими наводящими вопросами и заставляя думать самостоятельно. Появлялось удивительное желание учить, запоминать и творчески применять все полученные знания. Вот уж не знаю, что на это повлияло – толи мы стали старшекурсниками и действительно начали разбираться в тактической науке, толи из-за вот такой его манеры преподавания. В нём не было той военно-тупой суровости Купы, когда во время полевого занятия на первых курсах у всех в голове крутится только одна мысль: «Сколько времени ещё осталось до конца занятия?» И через каждые несколько минут смотришь на минутную стрелку, и тебе кажется, что она именно сегодня очень медленно ползёт. Это было большим открытием для меня – оказывается тактику можно учить и преподавать вот так, что называется «с человеческим лицом».

Однажды на очередном занятии мы выехали за ГРЭС и немного проехав, свернули с дороги по совсем неприметной дороге безо всяких указателей. Стараясь отъехать от дороги подальше, мы покатили по ней. Сначала она шла вдоль полей, а затем началась лесополоса переходящая в настоящий лес. Немного попетляв среди деревьев мы внезапно упёрлись в шлагбаум, возле которого стоял солдат в шинели с чёрными погонами и артиллеристскими эмблемами на петлицах. Это очень удивило нас всех – откуда он мог здесь взяться и что тут делает? Оказалось, здесь располагается ракетная часть ПВО прикрытия города Алма-Аты. Делать нечего – мы развернулись и на опушке этого леса провели своё занятие.

А вечером я, вновь вернувшись мыслями ко всему увиденному сегодня, опять задумался над серьёзным вопросом, который всё не давал мне покоя. Так вот значит, какая огромная это система – наши Вооружённые силы! Такая большая, что даже в какой-то с виду совсем неприметной роще расположена воинская часть. Ведь кто-то умный ещё до нас уже продумал заранее, где и в каких местах разместить разные части. И не только мотострелковые полки, о расположении которых мы уже имели ясное понятие, а и даже такие мелкие как ПВО, ракетные, локаторные и различной связи. И видимо не зря они там стоят, наверняка с конкретной задачей – сторожить небо над нами на случай войны или каких-либо провокаций!

 Из детства я вспомнил, как удивлялся в Сары-Озеке той видимой необычной части, которую все называли «точкой» и расположенной на вершине сопки. А сколько их таких, по-видимому, ещё стоит в Казахстане и в СССР, о которых я ещё не знаю? А сколько ещё всего хранится на складах «НЗ»: техники, имущества, боеприпасов и даже типографий на случай будущей войны! Да-а! И в каждой этой части есть свои офицеры и солдаты, выполняющие свой воинский долг. Вот интересно в связи с этим было бы сейчас узнать, где и в каких местах пройдёт моя будущая офицерская служба?

Когда солнце совсем прогревало воздух в Алма-Ате, и душная жара в мае, июне и июле от раскалённого асфальта и домов начинала окутывать всех – хотелось к воде. Жара была такая, что мы приходили на занятия после обеда в снаряжении и касках обливаясь потом. В такое время п\п-к Конев проводил занятия на берегу совсем неприметного пруда по старой дороге на Учебный центр о существовании которого мы до этого даже не предполагали и у нас появилась возможность искупаться прямо во время занятий. Этим он несказанно радовал нас.

Не теряя авторитета, он громко спрашивал в начале занятия, обращаясь к Вите Быкову, но так чтобы все слышали:
 – Ну как, товарищ замкомвзвод, есть у взвода желание искупаться?
 – Так точно и большое! – уверенно отвечал за всех Витя.
 – А дисциплина, порядок и сохранение тайны у вас во взводе гарантируется?
 – Обязательно! – уже хором отвечали наши сержанты.

Конечно же, за всех отвечал наш замкомвзвод, но и все мы своим умом понимали, что если у преподавателя во время проведения занятия к нам появятся какие-то замечания, то такого следующего раза нам не видать как собственных ушей. Да и особо болтать об этом никому не нужно – ведь у преподавателя из-за этого могли появиться проблемы. И поэтому никто из нас не хотел быть причиной этого – ведь твои же товарищи всегда могли коротко и доходчиво объяснить тебе, что ты не прав. А после такого диалога преподавателя с сержантами настроение у нас всех сразу же улучшалось – когда ещё в нашей курсантской жизни выпадет такое невиданное счастье – выехать на занятие в такую жару и искупаться?

Дальше Конев проводил занятие по обычной схеме: ставил задачу на марш, инструктировал по мерам безопасности, мы рассаживались в машине и выезжали из города по хорошо знакомой нам дороге на Дмитриевку. Мимо нас мелькали знакомые нам уже много раз картинки: сначала бетонный забор училища, ЖД переезд с неизменным постом ВАИ, стоящие сплошной стеной вдоль дороги частные дома посёлка Покровки, затем посёлок ГРЭС с постоянно дымящимися трубами и огромными стеклянными теплицами и только после этого заканчивались дома и начинались поля.

Отъехав подальше мы сворачивали на полевую дорогу и проехав по ней несколько километров, выезжали к огромному пруду совершенно не видимому с дороги. Почему-то всегда он был пустынным, отдыхающих людей на нём в это время было мало лишь изредка на нём сидели несколько рыбаков с удочками. А по его краям росли небольшие деревья, и всё вокруг было покрыто сочной зелёной травой.
 
Мы проезжая вдоль него на машине выбирали самое удалённое место под деревьями и удобным местом для захода в воду. Здесь и останавливались. Преподаватель всегда объявлял, что на купание даёт нам ровно полчаса, сразу оговаривая, чтобы далеко от берега никто из нас не уплывал во избежание несчастного случая. Но, честно говоря, сам никогда точно не следил за этим, давая нам освежиться и наплаваться в воде вдоволь. Мы быстро по военному аккуратными рядами снимали снаряжение, складывали одежду и все в одинаковых синих военных трусах радостно прыгали в воду.

 Самые отчаянные из нас раздевались для купания полностью – а кого нам было стесняться? Да! Искупаться в такую жару было здорово! Мы все радостно барахтались возле берега, пока не уставали и начинали сами потихоньку выходить на берег. Сам Конев тоже в это время тоже переодевался в плавки (которые он брал с собой, видимо заранее планируя такой поворот событий) и с видимым удовольствием наслаждался прохладной водой, заплывая подальше от нас.

Когда уже мы все радостные от купания и немного уставшие сами собирались на берегу он так же как в своё время делал и п\п-к Липартов – собирал нас всех обсыхать в кружок возле себя. Сам он выбирал для себя место повыше, а мы прямо в трусах взяв в руки свои офицерские сумки, садились на траву в тени от деревьев и начинали «грызть тактическую науку». Что уж тут говорить о том, что при этом каждый из нас при этом, ценя такое «человеческое отношение» преподавателя к нам старался порадовать его своими знаниями. За оставшееся время мы таким образом, работая в хорошем темпе успевали пройти всё полностью. Вот такие разнообразные занятия на новых местах и с такой необычной формой проведения и запоминались мне больше всего.

Несколько раз за всё время обучения в училище наш взвод привлекали на обеспечение похорон офицеров и участников войны. Из своих детских воспоминаний мне вновь пришлось услышать это уже основательно подзабытое слово из лексикона музвзвода в Сары-Озеке «поездка на жмура». Такое событие было большой редкостью и получалось всего несколько раз на каждом курсе, но почему-то оно всегда было совершенно внезапным и неожиданным. Утром мы как обычно после развода возле казармы, на котором наш командир роты кратко излагал свои глубокие мысли и объявлял кому-нибудь пару нарядов «для профилактики от гриппа», шли на занятия, и ничто не предвещало нам каких-то неожиданностей.

А потом посреди пары за нами прибегал дневальный и срочно вызывал в роту. При этом все сроки, отпускаемые нам на сборы и переодевание, были предельно сжаты, всего несколько минут – как правило, машина из БОУПа уже стояла на дороге у казармы, всем своим видом торопя нас. Начиналась обычная связанная с этим кутерьма: искали Белаша (заведующего кладовой с парадкой), получали форму, белые ремни, оружие – при этом ротный всегда выдавал нам из своего «НЗ» (видимо хранимого как раз для этих внезапных вводных) пачку холостых патронов для стрельбы. После этого мы все быстро грузились в кузов, а л-нт Михайлов перед этим уточнив адрес, занимал место в кабине.
 
Каждые похороны были разные и абсолютно непохожие друг на друга. Вроде бы в общем всё было понятным, но каждый раз всё получалось по-разному. Конечно, на них всегда были скорбящие многочисленные родственники, друзья, знакомые, сослуживцы, обязательный военный оркестр и три прощальных залпа. Менялись дома, количество людей, количество венков и подушечек для наград, а также места на кладбищах. Удивительно, но я поймал себя на мысли, что до этого момента я никогда в своей жизни не был ни на одних похоронах! Вообще-то на самих кладбищах бывал много раз – в связи с этим я вспомнил, как мы с родителями в детстве ходили купаться в Феодосии через старинное кладбище, где ещё были старинным шрифтом надписи на могилах «лейб гвардии поручик».
 
А ещё у бабушки на посёлке, если прямо идти или ехать на велосипеде по её улице к ЖД линии, то упрёшься на маленькое и простенькое поселковое кладбище. Я часто проезжал вдоль его забора, где был маленький проход к железной дороге. Движимый природным чувством любопытства я несколько раз заходил туда, потому что прямо у входа был сооружён огромный обелиск видимый издалека через забор на братской могиле всем погибшим на войне. Но чтобы присутствовать на похоронах от начала и до конца – как-то не получалось.
Все эти мероприятия были для нас обычной работой. Мы заранее распределялись по своим ролям: кто делает залпы, кто выносит гроб с телом или несёт венки. При всём этом нас это как-то всё особо не касалось – кто этот человек, что он сделал?

Я впервые осознал этот странный факт удивительного раздвоения моей личности. Да! Произошло горе для родных ему людей, а для нас здесь главным было безо всяких эмоций всё сделать хорошо и правильно. Мы при соблюдении ритуала скорбели вместе со всеми родственниками и знакомыми, а уже когда ехали назад мгновенно об этом забывали, возвращаясь мыслями и разговорами в свой курсантский мир. Такова жизнь – мёртвых похорони, а сам вгрызайся в жизнь. А нам ещё жить и жить!

Но вот среди всех таких мероприятий мне почему-то очень хорошо запомнились похороны одного человека. Это уже был в большом возрасте старичок, я точно не помню, но ему было что-то около девяносто лет. Удивило то, что нас – военных, которые обеспечивали ему похороны, было больше чем всех людей пришедших проводить его в последний путь. Здесь был военком, наш взвод и оркестр (получалось около 40-50 человек), а из гражданских – всего человек десять! Обычно всегда бывало наоборот – море из людей, на фоне которых нас было почти не видно. На такое наше немое удивление военком пояснил, что его жена и друзья уже умерли, а детей не было, так что все собравшиеся здесь это только соседи. Вот ведь как бывает в жизни! Было в этих похоронах что-то не совсем правильное по смыслу жизни.

В связи с этим у меня в голове вспомнилось одно выражение, глубина которого до этого мне была не понятна: «Не дай бог пережить своих детей!» Да, это наверное правильно, таков закон жизни. Я понял, что сегодня было не так – не было возле него горюющих детей и обычно плачущих жён. У этого человека  к моему большому удивлению оказалась много наград, на бархатной подушечке у последнего изголовья я сразу узнал высший в СССР – орден Ленина. И рядом ещё что-то посверкивало золотом и эмалью, кроме огромного количества медалей. Гроб поставили на табуретки возле похоронной машины, играл военный оркестр, дурманяще пахло цветами.

 Все выступавшие в последних речах говорили, что он был известным человеком и много сделал для нашей страны. Остальные собравшиеся люди просто стояли, молчали и действовали больше разумно, выполняя обычную скорбную работу. Наверное, тяжело жить на свете и своим умом осознавать, что уже рядом нет совсем никого из родных, близких и даже друзей.
 
После первых похорон я с огромным удивлением для себя узнал, что весь ритуал погребения военнослужащих, военных пенсионеров и участников войны написан в Уставе. До этой поездки я как-то на эти страницы не обращал никакого внимания. Вот все-таки, какая умная книга! Даже этот момент расписан в ней! И какая удивительная штука получается – если ты связал свою жизнь с армией, то до самого своего последнего конца будешь повязан с ней. И вот ещё какой момент меня поразил в ней – так получается в жизни, что при этом последнем ритуале все становятся равными. Согласно Уставу всех хоронят одинаково: заслуженного ветерана с огромным количеством орденов и медалей и любого солдата, даже пусть только вчера принявшего присягу!


 АЛМА-АТА. ТРЕТИЙ КУРС. ВЕСНА-ЛЕТО. УЧИЛИЩЕ МВД.
       КОМАНДИР РОТЫ. СДАЧА АВТОПОДГОТОВКИ.

Очень ярким и незабываемым событием в моей жизни была организованная для нас экскурсия в Алма-Атинское пожарно-техническое училище в этот период обучения. После этого посещения и всего увиденного там у меня в голове появилось много всяких разных мыслей. Обучаясь в своём училище и живя в городе несколько лет, я до этой экскурсии вообще не подозревал о его существовании. Почему-то о нём никогда и нигде не было информации или она мне просто не попадала на глаза. Оказалось, что в Алма-Ате в то время находилось всего три училища, и каждое из них было разного ведомственного подчинения. Наше училище относилось к Министерству обороны, пограничное училище к КГБ, а пожарное – к системе МВД. Само училище по уровню образования оказалось средним, а не высшим, поэтому учиться там нужно было всего три года, что уже для всех нас было необычным.

 Когда же я впервые вживую посмотрел на этих курсантов с малиновым цветом погон – сразу понял, почему их никогда не привлекают на парады или другие мероприятия. Вот уж не знаю, каких там готовили специалистов для пожарников, но то, что нам (как постоянным участникам парадов) сразу бросилось в глаза – строевая подготовка здесь была совсем не главным предметом, находясь в «зачаточном» состоянии и это проявлялось во всём. Все их торжественные построения и прохождение мимо нас, несмотря на то, что они при этом даже очень старались, с нашей точки зрения было весёлой пародией на строевую подготовку и больше походило на стадо баранов.

Даже любые солдатские коробки на парадах, которые для нас никогда не были конкурентами, выглядели намного лучше. А то, что мы увидели, было просто диким уровнем пещёрных людей. Мне сразу вспомнилось то, как мы на парадах в этом деле всегда рвали одно место, чтобы утереть нос постоянным нашим и вечным соперникам – погранцам! Пре всей нашей нелюбви к ним у меня в душе даже появилось невольное уважение к ним, как достойным соперникам в этих негласных соревнованиях по строевой подготовке.

Мы приехали на экскурсию в училище целым батальоном в хороший солнечный и тёплый день. Нас провели и разместили на трибунах училищного стадиона, который прямо скажем выглядел получше нашего. На нём сразу бросалось в глаза и поражало одновременно обилие синих динамовских эмблем на флагах и рисунках – ведь училище-то принадлежит МВД! В одном углу стадиона размещались две большие и высокие стенки напоминающие дом с пустыми окнами. Я такие часто видел на кинохронике и знал их назначение – по ним должны были вместе с лестницами забираться пожарные, но ещё никогда этого не видел своими глазами.
 
Курсанты сделали нам на дорожке стадиона небольшую выставку пожарной техники и имеющегося у них оборудования. Здесь нам показали разные имеющиеся у них автомобили: пожарные, наполненные водой и пеной – всех назначений, лестницы и подъёмники. Ещё здесь в ряд были выставлены всевозможные помпы, шланги, огнетушители и много различного оборудования. В общем я здесь для себя увидел своими глазами много интересного о чём даже раньше и не подозревал. А самое интересное и захватывающее зрелище началось, когда они начали делать свою показуху.

Оказывается, у них существует своё специальное военно-техническое упражнение, по которому даже проводятся соревнования! Вот это было захватывающее зрелище! Соревнуются два экипажа пожарного автомобиля – они выдвигаются на автомобилях к определённому рубежу на дорожке стадиона, затем все из него выскакивают и каждый начинает выполнять свою работу. Один сразу хватает в две руки два скрученных в тугие клубки шланга и бегом на ходу по узкому специальному бревну, сохраняя равновесие соединяет их в один. Другие в это время подсоединяют другой конец шланга к машине и по команде дают напор воды, чтобы затушить в специальных коробах горящий огонь. Побеждают те, кто быстрее затушат пожар.

Конечно, в вот в этом деле они были специалисты – тут нечего сказать! На наших глазах соревновались несколько команд. Я не знаю, каким образом они там были сформированы: толи с разных курсов, толи по другому какому-то признаку. Но мы, сидя на трибуне тоже увлекаясь азартом соревнований, радовались за победителей и переживали вместе за тех, у кого что-то не получилось. Бывало, теряя драгоценные секунды, шланги выскакивали из рук, или в спешке их плохо соединяли, а когда давали воду они из-за напора разъединялись и крутились по земле живыми змеями, веселя всех и разбрызгивая воду в разные стороны. Становилось понятным, что успех в таких соревнованиях зависит от каждого персонально – как только поспешишь или сделаешь неточно – всё, проиграл! Глядя на то, как эти парни нашего возраста одетые все в своё снаряжение и каски мгновенно выполняют свою работу, у меня в душе появлялось какое-то уважении к их профессии. Ведь вот так же они наверняка будут действовать и на реальном пожаре.

После этого нам показывали на какую дальность возможно направить струю из пожарного шланга – и она действительно вылетала далеко! Потом безграничные возможности термостойкого костюма в котором один из курсантов-пожарников не торопясь прошёл через горящий огонь, чем вызвал у всех нас неподдельное восхищение. Затем из специальной пушки закреплённой прямо на кабине пожарной машины прямо на поле навалили огромную, выше человеческого роста гору пены. Оказалось, что она изготовляется из специального порошка, очень напоминающего стиральный и по ней можно спокойно ходить. А несколько курсантов-пожарников, чтобы окончательно всех нас удивить на наших глазах даже пробежали сквозь неё! При этом мыльные пузыри пены, играя на солнце всеми цветами радуги, лопались и она медленно оседала на поле. Глядя на это, и у нас всех тоже появилось желание походить по ней своими сапогами. Нам разрешили, и мы как малые дети в песочнице вышли на поле и, забравшись в эту пену, радостно брали её в руки и пинали ногами, пока она совсем не исчезла.
 
А в конце всех показных мероприятий нас подвели к этим специальным стенкам с пустыми проёмами окон. Расположившись полукругом возле них мы наблюдали как несколько курсантов по двое, держа в руках специальную короткую штурмовую лестницу с разбегу лихо переставляя её с этажа на этаж безо всякой страховки буквально за секунды забирались на высоту четвёртого этажа! Вот это да! Это было впечатлительно! Я так думаю, что на такие экстремальные моменты нужно решиться в жизни! Примерно также как прыгать с парашютом, или на верёвке «тарзанке», забираться в горы и нырять с аквалангом на большие глубины. Если честно сказать, не знаю, смог бы я так же как они бесшабашно скакать на такой головокружительной высоте с этой лестницей? Таким образом, впечатлений мне за этот день хватило с лихвой.

Не знаю, кому как, а мне всё увиденное сегодня было очень интересно – я даже в душе тоже как-то зауважал этих пожарников. У меня возникло какое-то двоякое чувство. Это было конечно чувство не того что они важнее нас, но то, что и они занимаются серьёзным делом. Ведь это очень нужная в нашей жизни профессия. Сколько бед и горя людям приносят пожары, а ведь кто-то должен заниматься их тушением. Как-то мельком вспомнились моменты о которых я когда-то слышал, но особо не задумывался над этим – так бывает, что пожарники при этом погибают. А вечером, вернувшись в мыслях ко всему увиденному сегодня, я вновь начал рассуждать сам с собой:
 – Ведь правильно говорят – каждый должен быть специалистом в своём деле! С одной стороны может быть, действительно в этом пожарно-техническом училище основной упор делается на основную глубину специальных знаний, а не на строевую подготовку? Поэтому и смотрят здесь на неё сквозь пальцы, из-за этого не привлекая этих курсантов никуда: ни на парад, ни на другие городские мероприятия.

Действительно спрашивается – зачем пожарнику уметь красиво ходить в строю и чётко выполнять повороты на месте и в движении?  Пусть он умеет правильно тушить пожары и хватит с него. Но в то же время с другой стороны – он, так же как и мы носит военную форму? В связи с этим у меня в голове невольно и параллельно возникал другой вопрос. В таком случае, если так рассуждать, то и нам – мотострелкам, зачем она? Мы что – в бою реально будем шагать, красиво соблюдая равнение в шеренгах? Конечно, нет! Наше тоже главное дело – уметь бить врагов нашей страны всеми способами! Но тогда зачем нам уже с первых секунд абитуры вдалбливают в голову эту строевую науку? Почему? Вот вопрос так вопрос – без ответа.
 
Вероятно нам, – приходил я к такому неутешительному выводу – мотострелкам по жизни плюсом ко всем премудростям военной науки ещё нужно обязательно здорово выглядеть в строевом отношении! Ведь многие гражданские люди только на военных парадах проводимых в городе видят военных и судят по ним обо всей армии! Вот и получается, что показать эту красоту и мощь вооружённых сил лучше всех могут только мотострелки. А какие-то пожарники, даже если их профессия очень нужна для людей, пусть учатся тушить пожары и не высовываются из своего училища в город – строевая подготовка на парадах это не про них! Здесь уж мы с погранцами сами справимся с этим делом! Вот к такому гордому выводу за себя и всех мотострелков я и пришёл в своих мыслях – значит, нам и дальше придётся отдуваться на парадах не только за себя, а ещё и за этих пожарно-технических ребят.

Проводя с нами воспитательную работу, очень близкую по своему смыслу речь на следующий день нам произнёс наш командир роты. Он в своей характерной манере изложил ту же мысль, авторитетно напирая на то, что мы мотострелки и это звучит гордо! И никакие пусть даже самые хорошие и умелые пожарники не могут, да и не имеют такого права – вставать в один ряд с нами. Тут уж нам трудно было что-то возражать и не согласиться с ним!
 
Вообще-то, если честно признаться, я при всём своём предвзятом отношении к нему хоть и редко, но отмечал у него какие-то положительные, даже можно сказать человеческие черты. А образ нашего командира роты – В.В.Козлова, как офицера постоянно бывшего перед нами все годы училища прямо скажем, был противоречивым. Я на протяжении всей своей книги маленькими штришками и небольшими эпизодами иногда набрасывал его портрет, оттягивая как можно дальше момент обсуждения его личных качеств.

Ведь я имел уникальную возможность – мог весь период обучения в училище, наблюдая за ним видеть его в разных ситуациях, систематизировать его поступки, размышляя, делая выводы и споря наедине сам собой – ведь он был нашим единственным ротным! Он, здесь надо отдать ему должное – как набрал нас в абитуре, так и прошёл с нами весь трудный путь длинной в четыре года. Мы, глядя на его действия, решения и подмечая манеру поведения, особенно на старших курсах, когда пришла возможность анализировать учились, набирались военного опыта, одновременно обижаясь на его несправедливые с нашей точки зрения наказания.

На четвёртом курсе и особенно перед выпуском я долго размышлял наедине об этой такой непростой проблеме, связанной с нашим командиром роты. Удивительные и противоречивые мысли при этом бродили у меня в голове:
 – Вот ведь как в жизни удивительно получается! Если офицер или скажем инженер, повар, педагог, судья хорошо делает своё дело – их хвалят за хорошую работу и уважают. И наш командир роты, имея такой коллектив, тоже видимо старается и переживает, чтобы у нас в роте был порядок по всем нужным направлениям: высокая дисциплина, хорошая учёба, чистота и порядок на закреплённой территории. При этом мы все видим, как вышестоящее командование его регулярно поощряет за наши успехи – значит, он видимо хорошо и правильно делает свою работу. С этим вопросом вроде бы полный порядок. Вроде бы честь ему и хвала, и мы должны быть ему благодарны за эту науку!

Но одна очень маленькая мыслишка крепко сидела у меня в голове – все-таки, почему же я в своей дальнейшей службе так не хочу быть похожим на него – внешне вроде бы хорошего офицера и внутренне настроен против? Вот здесь и начиналась для меня непостижимая глубина взрослых человеческих отношений. Как бывает трудно иногда судить о человеке по одному или нескольким моментам – пусть они будут плохими или хорошими! Ведь если здесь начинать рассуждать по отдельным пунктам и направлениям – самого себя заведёшь этими размышлениями в тупик! Он требовательный? Да! Учит и воспитывает нас? Здесь тоже нечего возразить! Строг с нами? Да, можно даже сказать, что уж через чур. То есть с этой формально-служебной стороны жизни и точки зрения всё равно к нему не подберёшься.
 
И даже если взглянуть на это совсем с другой стороны – от обратного, тут тоже не найти правильного ответа! А если бы он предположим, вдруг наоборот оказался тряпкой, безвольным, слабым и ни к чему не способным офицером – разве нам от этого было бы лучше? В роте пошли бы непрерывные «залёты», командование батальона и училища обратило бы на нас «пристальное внимание» и многим бы из нас от такой жизни не поздоровилось.

Пришлось бы тогда из-за тех редких неприятных поступков, которые у нас почти всегда спускались на тормозах для «оздоровления» ситуации кого-нибудь из курсантов пускать «под нож» или «на мясо», чтобы другим не повадно было. А ведь у нас в роте, и это нужно честно признать, правда, я не знаю точно, всегда ли это зависело от нашего командира роты, ведь так было во всём училище, никого вот за такие дела – в смысле строго по хулиганке сразу не отчисляли. Если и уходили курсанты с нашей роты, то только добровольно или по огромному количеству эпизодов или невозможности обучаться дальше.

Я в своих мыслях, признаюсь честно даже рассматривал и такую совсем уж фантастическую точку зрения – может быть не он плохой, а я сам оказался наоборот таким хлюпиком с трудом усваивающим военную науку, вечно больным и несчастным нытиком, слабым духом человеком и обижаюсь просто за то, что он колотил нас мордой об стол. Нет! Это уж вряд ли. Свою училищную лямку я честно оттянул по полной программе в учёбе, парадах, работах, караулах и нарядах (даже с лихвой, отрабатывая оказанное мне «высокое доверие») не требуя себе каких-то особых поблажек, увольнений или наград, воспринимая жизнь по-философски, такой как она есть.
 
Учился я не хуже других, да и с дисциплиной было не очень плохо – особо крупных «залётов» у меня не было, а если я иногда и нарывался на наряд, то это просто так – для профилактики или по ходу жизни. Да и факт моего вступления в ряды КПСС сам по себе здорово повысил мою самооценку – значит не всё так уж плохо в моей жизни, несмотря на то, что наш командир роты всем недоволен. И вот если это всё свести воедино, что-то я не припомню такого случая, чтобы из его уст мне доставалась какая-нибудь похвала или даже одобрение. Так у нас в роте и повелось с первого курса, выполнив какую-либо работу – радуешься тому, что про тебя даже не вспомнили, а то ведь могли ещё и наказать!

Так всё-таки что же мне мешает уважать нашего командира роты? В чём тут секрет? Постепенно у меня в голове сформировался готовый ответ. Просто всё это делалось им не просто, казённо, формально или как написано в уставах – с этим ещё можно было бы смириться. Конечно, я знал и понимал ту старую истину, в которой говорится, что подчинённые всегда недовольны любым начальником. Но это всё не то! А дело в том, что именно здесь я впервые столкнулся с таким фактом, когда внезапно выясняется, что человек, которому ты всегда вроде должен верить и почитать образцом порядочности (а именно он всегда произносил нам правильные слова) сам, оказывается, мягко выражаясь, далеко не безупречный.

Наш командир роты свою работу делал совсем по-другому, по-своему – бездушно, не видя перед собой личности человека, упиваясь своей властью с обязательным «гнилым» подтекстом и, никогда не упуская лишней возможности унизить человека. Мне почему-то всегда казалось, глядя на него, что само «наличие любых курсантов в роте» его внутренне раздражало, и он хотел от нас поскорее избавиться.

 Примерно, так как это было мастерски воплощено С.Говорухиным в его кинофильме «Место встречи изменить нельзя» в одной, но хорошо запоминающейся фразе: «Для него люди – мусор! И если надо – он переступит через любого!» – лучше и выразительнее не скажешь!
В эту схему хорошо укладывалось всё: скотская манера отпускать в отпуск, доводя своей щепетильной требовательностью и действиями людей до белого каления, постоянный сбор по одному рублю с каждой получки на «пропавшие» простыни и наволочки все четыре года.

 Сюда же попадают и эффектные на его взгляд трюки с объявлением нарядов для профилактики, и чтобы лишний раз не попадался на глаза, унизительные лишения увольнений, когда тебя в самый последний момент выводят из строя, картинно разрывая у всех на глазах твою увольнительную, нанося этим удар по самолюбию и нервам. Мой день рождения на первом курсе, и так «внезапно пропавшие» в моё дежурство никогда никому больше не нужные коврики из роты! Я у него ничего не украл и ничего ему не должен – ведь я самого детства так был воспитан своими родителями и смотрел на весь мир их глазами. И это не было моей обидой злого, капризного или избалованного мальчика, это было нечто совсем другое...

Из-за этого циничного, бездушно-сухого и унизительно-официального отношения к нам, которое никогда не менялось до самого выпуска, мне в душе ну никак не хотелось его называть и считать своим «боевым товарищем», хотя мы вроде бы, и служим много лет вместе.
 
Всё это может показаться другим людям чем-то не важным, мелочным и второстепенным. Но когда ты изо дня в день вращаешься в этом круговороте ротной жизни и находишься в таком возрасте, когда двойная психология, обиды и несправедливость воспринимаются болезненно и очень близко к сердцу, понимая своим умом, что тут нам ничего изменить нельзя – всё кажется по другому. Ведь это не те романтические времена Пушкина и Лермонтова, когда можно было своего обидчика вызвать на дуэль и самому смело стать под пулю. Наш командир роты был постоянно суров с нами, вечно чем-то недоволен, искал во всём свою выгоду, хитро проворачивал свои «тёмные делишки» через подобранных курсантов и поэтому у меня лишний раз подходить к нему с какими-то своими проблемами, даже не возникало желания.

Вот и получается, что снаружи все вроде бы одинаковые – ведь у меня с детства всегда перед глазами был свой непререкаемый образ офицера для подражания – мой отец, но быстро выяснилось, что офицер офицеру рознь, и за внешне благопристойным видом человека скрывается его внутреннее гнилое «я». Мне почему-то всегда казалось, что он боялся показаться нам обычным земным человеком, высвечивая что-то человеческое – иметь хорошее настроение, улыбаться или высказывать радость.

Примерно с такими мыслями я и окончил военное училище, расставшись с нашим командиром роты. В душе ещё теплилась слабенькая надежда на то, что может быть, годы сотрут у меня в памяти все курсантские обиды и огорчения, воспоминания улягутся и в ней останется только хорошее. Говорят, что с годами люди становятся мудрее, проходят сами те жизненные этапы офицерской службы, набираясь опыта. Но этого у меня так и не произошло. Через несколько лет свой службы моя судьба удивительным образом вновь свела нас, что говорится нос к носу.

 Проходя службу в Панфилове я оказался со своими БТР-70 участником механизированной колоны парада в Алма-Ате. И разместили нашу технику в таком мне родном и знакомом автопарке АВОКУ. К этому времени я уже отслужил взводным в Кой-Таше и командиром роты в Панфилове, поднабрался офицерского опыта, умения работать с людьми, и уже не был зелёным лейтенантом. Как тут было не порадоваться такому редкому и чудесному совпадению в моей жизни и, конечно же, радостным встречам здесь со многими давно знакомыми мне офицерами и прапорщиками.
 
Мне захотелось использовать эту уникальную возможность, чтобы вновь пройтись по аллеям родного мне училища, вдохнуть воздух учёбы и воспоминаний – это ещё когда в моей жизни вновь выпадет такой случай? Пройдя через второе КПП, ноги сами почему-то привычно направили меня к ближайшей кафедре Боевых машин. Заглянув через открытые ворота, я увидел возле машин курсантов, у которых шли занятия. Это удивительно, но преподаватели, увидев меня и подойдя сразу же, по каким-то совсем неуловимым для меня признакам узнали меня, точно назвав роту и год выпуска! Как я был этому счастлив! Сразу же нахлынули училищные воспоминания, а курсанты, прислушиваясь к нашему разговору, стали собираться возле нас в кружок. Пришлось мне по просьбе преподавателей выступить перед ними, глядя в их молодые и горящие глаза на тему о том, как необходимы офицеру знания военной техники.
 
Тепло попрощавшись со всеми после этого я направился к первому КПП. На этой «радостной ноте» чтобы растянуть удовольствие, я шёл по тыльной дороге, не торопясь и внимательно оглядываясь по сторонам. Вспоминая годы обучения в училище, мои ноги сами  привели меня к нашей роте… Вот и она! Всё те же, так хорошо до боли в сердце знакомые стены, окна, крыша! Прошли годы, и я вновь стою перед ней. Как всё здесь мне знакомо, давно знакомо, настолько, что сам вид казармы, газоны, асфальтная площадка, деревья и вход на стадион кажутся такими родными! Как учащённо бьётся сердце! Сколько раз я видел её в своих снах! Воспоминания всех лет сразу завертелись в голове.

Неужели именно вот здесь я провёл долгие четыре года своей жизни? А ведь теперь здесь, наверное, учатся такие же, как и мы, но совсем другие мальчишки, тоже гордо осознающие себя курсантами второй роты. Эх! Я всё понимаю! Бег времени не остановить, земной шар вертится, все реки текут и, наверняка, есть на свете люди, живущие где-то на каких-нибудь Кокосовых островах, которые даже не знают, что в Алма-Ате есть такое училище АВОКУ! А в нём вторая рота!  А вот мы это знаем и храним в своих сердцах! Это наш, свой мир, хорошо понятный только тем, кто через это прошёл!

 По так хорошо знакомой лестнице (сколько раз мне пришлось её мыть дневальным, изучая количество ступенек, все трещинки и сколы на ней) я поднялся в свою роту. Почему-то меня как магнитом тянуло в неё, непреодолимо хотелось взглянуть – а что там изменилось за это время? Интересно, что я хотел в ней увидеть и найти? Сам не знаю. Хотелось просто зайти и вновь увидеть всё то, что окружало меня все четыре года...

В казарме стояла полная тишина, ведь все курсанты в это время находились на занятиях. Пройдя вместе с дежурным по роте вдоль кроватей до нашего отсека, в котором ничего не изменилось за эти годы, я в эти минуты как будто вновь ускоренно пережил все годы своего обучения и вспомнил те времена своей учёбы. Этот так хорошо знакомый звук сигнализации из комнаты для хранения оружия, родной запах казармы, впитавший в себя аромат мастики, сапожного крема и дешёвого одеколона – он вновь встретил меня здесь.
 
В памяти очень ярко всплыли запомнившиеся мне голоса и лица наших курсантов, и то время когда я мог точно сказать, кто на какой кровати спит. Она вдруг наполнилась такими родными для меня нашими курсантами! Калейдоскопом завертелись в голове обрывки воспоминаний: бесконечные наряды, черчение в классах, подготовка к присяге, к парадам, к отпускам, к выпуску… Но вместе с этими радостными воспоминаниями в голове ярко всплыло и другое – все трудности, несправедливость и обиды курсантской жизни, через которые мне пришлось здесь пройти. С такой кашей из воспоминаний в голове и мыслями ещё находясь в тех годах, когда я сам был курсантом я и вышел из училища через первое КПП, направляясь по узкой дорожке вдоль забора лётчиков к остановке на переезде.
 
И надо же было этому случиться – прямо по ней на меня шёл наш командир роты! Вот так неожиданная встреча! Но почему-то в тот момент я ей в душе не очень обрадовался, я был готов встретить кого угодно, но только не его! Делать вид, что я его не узнал, было поздно и невозможно, да и в высшей степени глупо. Мы были вдвоём на одной пустынной дорожке, и он шел прямо мне навстречу. В голове мгновенной молнией всплыли все нерадостные моменты училищной жизни связанные с ним. Я сдержано поздоровался и сразу осёкся – ну а чём мне с ним говорить? Радоваться встрече? Честно говоря, я не очень-то ей рад. Вспоминать былые училищные обиды? Это было бы вообще глупо в этой ситуации! Зачем снова рыться в шлаке тех лет? Рассказывать про себя – а оно ему нужно? Да и самому не очень-то хочется. Узнавать как его дела – так они меня абсолютно не интересуют! От своих однокашников я знал, что он окончил академию и что-то преподаёт в АВОКУ.

Пусть и дальше живет, как знает – слава богу, я больше с ним уже ничем не связан. Вот ведь как в жизни бывает! Вроде бы вместе жили, служили несколько лет, а встретились… И поговорить не о чём. Лучше было бы совсем не встречаться! В общем постояв несколько минут и перекинувшись парой пустых дежурных фраз вроде: «Как дела? Как жизнь? Что тут делаешь? Ну давай!» – мы и расстались. Вот и отношение к тебе людей! Как говориться – не друг и не враг, а так… При этом про себя я подумал:
 – Вот он апофеоз и высшая мудрость человеческих отношений! А чего он спрашивается, от меня хотел? Радости? Восторга? Благодарностей за науку? Видимо прошло его время только разбрасывать камни (в нас!) – и пришла пора собирать камни!

Оказалось, ничего не забылось, не сгладилось и не улеглось в мой душе с годами, опять начала больно кровоточить едва залеченная рана – курсантское прошлое только отошло подальше куда-то на задний план и зарубцевалось, как старый шрам. Конечно, мне не хотелось вызывать на его голову какие-то небесные кары, а просто хотелось забыть всё обидное как кошмарный сон. Да и вообще, стоит ли думать о прошлом – разве я сам не внушал себе это тысячу раз? Почему-то встреча с училищем, преподавателями и прапорщиками училища принесла мне много радости и восторга, подняла настроение, а эта встреча со своим командиром роты мгновенно испортила всё настроение, и хотя я пытался выкинуть её из головы, но она меня крепко задела.

Именно с этой встречи я заметил в себе одну очень характерную взрослую черту. Я её как-то незримо и раньше в себе чувствовал, но не мог точно сформулировать, а вот эта короткая яркая встреча мне всё чётко просветила. Стоит только мне, общаясь с человеком заметить в нём фальшь или столкнуться с его такими качествами как хамство, хитрость, мелочность, обман, двуличность и другими – в душе сразу же мгновенно и незримо проводится граница, возникает его внутреннее отчуждение, отторжение. Я стараюсь сразу же всё прекратить, а если иногда в силу обстоятельств продолжаю с ним общаться, то в душе уже твёрдо знаю – надо держаться от него подальше, ему нет веры! И ничего здесь я не могу с собой поделать!

Вот так вероятно во мне трансформировалось моё детское воспитание родителями в семье, ещё получившее хорошую шлифовку годами военного училища, когда такие понятия как честность, верность данному слову и порядочность являлись повседневной нормой жизни. Общаясь с разными людьми меня с самого первого курса училища, всегда преследует кошмар того, что неужели кто-то может заметить что-то подобное и у меня? А ведь, если хорошо поискать в моей памяти, наверное, стоит считать началом у меня этого взрослого качества именно знакомство с нашим училищным командиром роты, который всегда был перед моими глазами? Так это или нет, вот уж не знаю…

Примерно в это же время мы сдавали экзамен на водительское удостоверение. Это было радостное и незабываемое событие в нашей жизни! Наконец-то мы после целого года обучения сможем получить заветные и так долгожданные «корочки» водителя. В то время просто наличие водительского удостоверения было большой удачей, и здорово повышал самооценку. Само осознание этого факта, что теперь ты поедешь в летний отпуск с водительским удостоверением и можешь самостоятельно управлять любым автомобилем, приводил всех нас в щенячий восторг! И совсем неважным был факт того, что ты может быть, вообще не сядешь за руль – важно само по себе наличие водительского удостоверения!
 
Ведь в любой момент его можно было достать из кармана и показать кому-нибудь, вызывая зависть и восхищение. Ещё бы! Нам всего по 19-20 лет, а мы уже имеем вполне взрослый и солидный документ на всю жизнь, который далеко не каждому удаётся получить и в более позднем возрасте. Я уже упоминал о том, что ситуация с таким обучением в те годы в корне отличалась от сегодняшней. Ведь курсант четвёртого курса (а все мы жили уже будущей перспективой), кроме того, что он и так признанный авторитет в училище тем и отличается от всех остальных курсантов, что всегда может сказать любому: «Сынок! Ты кто такой?» И в этой фразе конечно кроме уже близкого выпуска скрыт огромный подтекст: годы обучения, опыт военной жизни, стажировка в войсках и конечно обладание заветной бумагой – водительским удостоверением!

Сама сдача экзаменов происходила «как армии» – организованно и огромной толпой, ведь сдавали всем батальоном (250 курсантов) в один день. В моей памяти осталось только несколько отрывочных и радостных воспоминаний. Всему этому событию уже несколько дней предшествовала радостная кутерьма, связанная с этим: мы проходили медкомиссию в нашей санчасти, фотографировались, собирали деньги на квитанции, «обеспечение» самой сдачи и, конечно же, на подарок своему инструктору.

 По огромному секрету (который по большому счёту так и не являлся для нас каким-то секретом) старшекурсники заранее предупредили нас о том, что на водительские права сдадут все. Преподаватели кафедры и командование батальона в этом вопросе постараются блестяще выполнить свою задачу – за всю историю училища ещё не было не одного такого случая, чтобы кто-то из курсантов не сдал. Но, несмотря на всё это где-то далеко в глубине души всё-таки у каждого из нас оставался небольшой страх: «А вдруг, произойдёт что-нибудь невероятное и я не получу такие заветные права?»

Но всё в этот день прошло хорошо. Для приёма экзаменов прямо к нам в училище приехал милиционер – в своей синей форме он очень странно и непривычно выглядел среди наших офицеров. А в этот день поддержать нас собралось всё командование батальона: во главе плотно сдвинутых столов, накрытых скатертью, со стоящими на них в вазах цветами важно восседал, светя копной густых седых волос наш комбат п\п-к Коротеев – «Зина», замполит батальона В.Туркин и наши ротные. Для сдачи теории нас всех поротно завели в огромную аудиторию, где мы благополучно решили все задачи по карточкам – решение билетов у нас не вызывало никаких трудностей.
 
После этого, даже никому не объявляя результатов сдачи ПДД, все перешли на училищный плац, где нас уже ждали наши идеально вымытые и блестящие учебные автомобили, красиво выставленные в один ряд. Напротив их в центре огромного плаца для работы комиссии тоже были сдвинуты несколько накрытых столов. Не спеша, комиссия, во главе с милиционером, плотно опекаемым с двух сторон нашим комбатом и офицером кафедры, заняла свои места, разложив на столах огромные стопки из наших документов.

 Это был обычный летний солнечный день, но для каждого из нас в душе он был праздником жизни – ведь именно сегодня мы на всю нашу оставшуюся жизнь получим документ дающий право управлять автомобилем! Уже это одно можно считать большой удачей! Нас выстроили на другом конце плаца, чтобы мы не мешались и не тревожили плодотворно работающую комиссию. Я так понимаю что из-за такого огромного количества сдающих курсантов (ведь для этого собирали всех курсантов даже из нарядов и санчастей!) процесс самой сдачи вождения свели к минимуму.

Один из наших командиров рот (наших командиров взводов при этом важнейшем вопросе даже не подпускали к столу и они были с нами) беря в руки документ лично громко выкрикивал фамилию курсанта и передавал их милиционеру. По этой команде нам нужно было быстро обязательно бегом пробежать несколько десятков метров, занять место в кабине своего автомобиля и завести его. Потом ждать команды преподавателя с красным флажком в руках – по его отмашке начать движение и гордо дать круг по плацу, объезжая вокруг сидящую за столами комиссию.

 И вновь красиво и плавно выравнивая машину выставить её на исходную и заглушить. Вот и всё! Экзамен по вождению сдан! После этого нужно было «с шиком третьекурсника» удивляя всю комиссию своей строевой подготовкой (ведь наше училище – пехотное!) красиво, звонко чеканя шаг, подойти к сидящему в центре стола милиционеру, и разборчиво называя свою фамилию (о чём нас всех заранее предупредили!) доложить о сдаче вождения. Затем расписаться в карточке и по едва заметному кивку головой нашего комбата повернуться кругом и бежать в строй.
 
В общем всё получилось здорово! Когда я, мучаясь в нетерпении, наконец-то услышал свою фамилию, мне Сашка с Тарасом легонько хлопнули по плечу со словами ободрения:
 – Ну, Азар, давай! Покажи класс!
Вот и всё! Настала та великая минута, которую мы все ждали целый год! Я, Сашка, Тарас, так же как и все курсанты проехал свой «круг почёта» без каких-то проблем и радостно узнал вечером результат – в итоге сдали все! И через несколько дней мы повзводно поехали получать документы в ГАИ.

Огромная радость охватила меня, когда я получил весь комплект документов вместе со своим первым водительским удостоверением. Держа их в руках я подумал: «Эх! Несмотря ни на что всё-таки хорошо, что я поступил в военное училище! Наконец-то обучение стало приносить долгожданные реальные плоды». В тот же день я, удобно устроившись в классе сел писать письмо своим родителям. И после обычной первой фразы «Здравствуйте мои папа и мама!» гордо написал о том, что получил водительское удостоверение. Затем как великую ценность я отвёз их в летний отпуск домой к родителям ожидать время окончания училища и получения лейтенантских погон.

Водительское удостоверение я потом несколько раз менял, а училищная экзаменационная карточка, где я на фотографии ещё был в курсантских погонах, сопровождала меня до самой Тюмени. И только по требованию ГАИ несколько лет назад её пришлось заменить на новую. Выяснилось, что в том худом курсанте на фото уже трудно стало узнавать солидного пенсионера.


     АЛМА-АТА. ТРЕТИЙ КУРС. ВЕСНА-ЛЕТО. «ЗЕМЛЯНКИ».
          ИНТЕРЕСНЫЕ СУДЬБЫ МОИХ ОДНОКАШНИКОВ.

События весны-лета третьего курса ещё отметились и запомнились в моей памяти проживанием в землянках. Так было заведено в училище ещё до нас – если так получалось, что по плану занятий на Учебном центре курсантов вдруг оказывалось много и на всех не хватало гостевой казармы, то старшие курсы размещались в «резервном жилом фонде». Кто придумал и построил эти здания, я не знаю, но они уже были до нашего поступления.

 Именно там всегда по традиции размещались выпускники четвёртого курса, сдающие ГОСы. Ещё раньше, когда я был в абитуре и строго соблюдал обозначенные нам границы лагеря, я всегда удивлялся и задавался этим вопросом – откуда вдруг так внезапно на Учебном центре появлялись курсанты-выпускники, жившие своей, ещё непонятной нам жизнью? Где же они живут? Но в то время меня интересовал более важный вопрос – нужно было выжить и поступить, поэтому глубоким выяснением этого вопроса заниматься было некогда. А оказалось, что они жили именно в этих «землянках». Вот на третьем курсе наконец-то пришло и наше время познать такую жизнь.

Эти два необычных здания, располагающиеся за парком, не были в полном смысле этого слова «землянками», а представляли собой отлитые из шлака одним торцом углублённые в глиняный бугор помещения. Поэтому с одного конца зданий бугор плавно переходил в крышу и по ней можно было спокойно ходить. Отсюда наверняка и пошло их нарицательное название – «землянки» передающее всю полноту картины. Жизнь в них действительно была простой и очень хорошо познавались прелести полевой жизни.

 Своим минимальным бытом после цивилизованного проживания в казарме Учебного центра всё здесь напоминало какой-то концлагерный барак. Низкие потолки, цементные полы, очень маленькие окна, затянутые целлофановой плёнкой вместо стёкол, грубо сколоченные из неструганных досок двери с огромными дырами, держащиеся на кусках автомобильной покрышки – вот что я мгновенно схватил своим первым взглядом.
 
Вдоль одной стены во всю её длину были сделаны обычные деревянные нары в два яруса и на них лежали старые, пыльные, потерявшие уже свой цвет матрацы – вот такой нехитрый быт в полевых условиях. В этой ситуации, ни о каком постельном белье или подушках речь уже не шла. Приносная питьевая вода в бачке с кружкой и печное отопление – все это дополняло картину! Хорошо ещё, что нам как-то повезло – мы попадали туда только летом, когда не нужно было топить коптящие печки-буржуйки! По вечерам и утрам в них горело лишь несколько тусклых лампочек, покрытых пылью, поэтому в иногда в этой полутьме по утрам и вечерам было трудно найти свои вещи, сапоги и портянки.
 
Размещались здесь очень просто: один ряд нар – один взвод! Поэтому когда выезжали ротой – жили в двух «землянках», а когда двумя взводами то в одной, выбирая из них лучшую, хотя это понятие в отношении «землянок» конечно, было субъективным. Какая же из них лучшая? По мне так они обе далеко не тянули на пятизвёздочный отель. Но постепенно внутренний страх от всего этого проходил и мы уже на старших курсах привычно заселялись в них, даже радуясь такой простоте жизни. Здесь уже никто особо не отслеживал, кто где ложился спать и все размещались по принципу воинской дружбы.

 Конечно же, и мы вместе с Сашкой и Тарасом выбирали места рядом друг с другом. Место определялось просто – брошенным в изголовье матраца своим вещевым мешком. На мешке обязательно была бирка с фамилией, и поэтому среди всего этого однообразия по мешку своё место легко находилось. Когда я впервые своими глазами увидел эти сооружения вместе с нашим взводом, тихий ужас и паника охватила меня и первая мысль, которая промелькнула в голове, была: «Разве здесь вообще можно жить?

Как же мы здесь выживем?» Ведь до училища мне ещё никогда в жизни не приходилось жить в подобных условиях. Но виду не подавал, больше полагаясь в этом деле на других курсантов. А наш замкомвзвод Витя Быков вместе с сержантами и Юркой Ликаевым, оглядев их по очереди вместе с молодым солдатиком, который отвечал за них и, выбрав лучшую, по их мнению, со спокойным лицом авторитетно произнёс:
 – Так пацаны всё! Все размещаемся вот в этой «землянке» на нижнем ярусе. Но сначала давайте наведём в ней порядок!

После этого как-то быстро и по-хозяйски распределил задачи между отделениями, и каждому из нас здесь нашлось дело. Видимо в этом деле много зависит от спокойной уверенности и реакции командиров. Действительно, буквально через несколько минут она преобразилась. Из заброшенного пыльного помещения она приобрела более-менее приличный вид. Вкрутили лампочки, окна и двери в ней подлатали и затянули новой плёнкой, вымели и выбросили весь мусор, вытряхнули матрацы, принесли бачок для воды, а цементный пол сбрызнули водой – от этого и воздух в них стал как-то свежее. От этого вида и у меня прошёл первоначальный страх, на душе стало как-то веселее, и я подумал про себя: «Ну, это уже кардинально меняет всё дело! Это совсем не то, что было вначале».

Почему-то я во всех этих делах происходящих в «землянках» совсем не могу вспомнить роль нашего командира взвода ст. л-нта Михайлова. Или мы стали старше? Конечно же, нельзя допустить такую мысль о том, что его совсем не было с нами во время полевых выездов, но он жил, какой-то своей жизнью располагаясь в офицерской гостинице и появляясь лишь только утрам, чтобы представить нас на занятия преподавателям. Все жизненно важные вопросы у нас во взводе решал Витя Быков и совет сержантов, а также уже к третьему курсу каждым курсантом наступало понимание военной жизни. После ужина, когда мы вернулись в свою «землянку» Витя сразу сказал что можно ложиться спать – никакой вечерней поверки он устраивать не собирается. А ведь действительно – кого здесь проверять? Мы все тут, видны как на ладони, да и куда можно деться на Учебном центре? Многие из нас так и сделали.
 
Первая проведённая здесь ночь мне хорошо запомнилась. Я тоже сразу завалился на своё место на нарах, удобно подсунув себе под голову свой вещевой мешок. Но буквально через час проснулся и находясь под впечатлением новой обстановки очень долго не мог уснуть, хотя обычно у меня никогда с этим не было проблем. Когда я лежал одетым в полутьме на тонком и видавшим виды матраце брошенном нарах с закрытыми глазами, мне в голову пришли воспоминания. О тех кошмарных временах абитуры и о разных других событиях, весёлых и не очень, которые происходили со мной за эти годы на Учебном центре. Оказывается, как много времени мы провели на нём! Есть что вспомнить!

Зимой «морозили сопли», промораживаясь насквозь с Купой, и дышали хлорпикриновыми шашками, а летом обливаясь потом «умирали» от жары в раскаленных на солнце касках. Вот уж действительно правильно говорят, что поле – академия солдата. После этого в голове появились мысли о Чимкенте, доме, родителях, друзьях. Как там они сейчас? Что интересно делают? Нет, как не крутись, уснуть в такой обстановке даже среди моих спящих друзей решительно не удавалось.

Приподняв голову и взглянув в тусклом свете лампочки на спокойно спящих со мной рядом Сашку и Тараса я решил выйти на улицу. Спустившись с нар и с трудом найдя среди других свои сапоги, я после этого инстинктивно скользнул взглядом по ровному ряду нашего оружия, выставленного вдоль стенки найдя среди него свой гранатомёт. Пройдя мимо полусонного дневального, сидящего в углу на каком-то ящике и вышел из «землянки». В полной тишине и темноте ночи на пустыре рядом с нашей «землянкой» были видны силуэты нескольких человек сидящих на снарядных ящиках вокруг костра. От костра в небо взлетали небольшие искорки, успевая красиво выписывать сложные траектории, прежде чем погаснут. Я тоже присоединился к ним, найдя себе местечко.
 
Разговор за костром среди моих друзей шёл как всегда о самом насущном – предстоящем отпуске! Все обсуждали очень «радостную новость», которую мы узнали буквально перед самым нашим полевым выездом. Оказывается «на наше счастье» этот год оказался юбилейным – 26 августа исполняется 60 лет Казахской ССР! И, конечно же, по этому поводу в Алма-Ате будет устроен грандиозный праздник и внеочередной военный парад – ну как же обойтись без этого? А вечером ещё и салют! Поэтому наш отпуск, о котором мы так мечтали с самой зимы нежданно-негаданно «медленно накрывался медным тазом» и все уже своим умом понимали, что нам предстоит весёленькое лето!

 Только вот так просидев несколько часов с друзьями понимая всю нашу безысходность и тоже «выпустив пар» своего недовольства так неожиданно свалившимся на нас этим юбилеем я пошёл спать. Вот нам подфартило! Чёрт бы всех их побрал с этими праздниками! Ну почему всякая такая ерунда всегда достаётся нам? Жили-жили себе, не тужили и вот нате вам – наш отпуск, вместо августа будет в сентябре! Как у зелёных первокурсников. Да! «Вялиться» в училище всё лето – ничего особо радостного в этом известии для нас не было.
Прожив в них несколько дней и немного обвыкнув, я для себя понял и мне стало ясно, почему в них живут только старшекурсники.

 Курсант третьего или четвёртого курса – это не только своеобразная привилегия «жить в грязи и свинарнике», заботясь о молодых и отдавая им человеческие условия, а своего рода особый шик! Это доказательство того, что нам уже вроде всё по плечу и уже ничем ни испугать. Проживание в «землянках» практически ничем отличалось от жизни на свежем воздухе и приучало нас обходиться минимальными благами цивилизации. Странно, но всё ближе к выпуску я несколько раз ловил себя на мысли, что вот такая жизнь в этих «землянках» мне стала больше нравиться, чем в хорошо оборудованной гостевой казарме Учебного центра.

 Несмотря на то, что она была скрыта от посторонних глаз, находилась за парком, не имела комфорта и никаких бытовых удобств. Она имела главное – хорошо было в плане того, что здесь вольно дышится, чувствуется свобода, не обременённая какими-то казарменными условностями. Всё просто – зашёл в неё, кинул свой мешок на нары и всё – ты дома! А на то, что в ней пыльно, темно, матрацы старые и худые – наплевать!

Ещё из всех историй связанных с такой жизнью мне почему-то запомнилась одна. Это про то, как мы однажды решили пожарить сусликов. Сейчас я уже не вспомню, кому из нас она первому пришла в голову, но эта идея захватила и увлекла многих нас. А что? Погода стоит хорошая, свободного времени достаточно – так почему бы и не поесть свежего мяса? Это вовсе не из-за того, что мы были голодными и недоедали (на третьем курсе вообще было бы смешно поднимать этот вопрос), а просто во всех заиграл инстинкт охотника, который сидит в каждом мужчине.

Нужно пояснить, что большинство курсантов из нашего взвода с этим делом никогда не были связаны, так как проживали в городах или в северных районах и сусликов вообще впервые увидели только здесь. Вот тут-то и пригодился мой детский опыт жизни в Сары-Озеке! Сколько этих сусликов мы переловили вдоль речки Сары-Озечки из-за шкурок, но почему-то тогда такая идея – их жарить нам не приходила в голову.

В общем, сказано-сделано: мы быстро вооружились цинками от патронов, которых найти на Учебном центре не было никакой проблемы – они валялись повсюду и их всегда использовали как вёдра при любом мытье полов и направились к речке. Таким образом, вместе дружно и слажено работая, мы вылили первого суслика и он, выскочив из норки совсем обезумев начал бегать по полю. За не имением сетки-авоськи, в которую мы всегда в детстве ловили суслика нам пришлось, как в футболе пинать его сапогами. Охотясь таким образом, мы в тот раз поймали четыре штуки и решили, что для первого раза нам хватит. После этого мы радостные и возбуждённые с массой впечатлений от охоты перешли к следующему вопросу – как же их приготовить?

Здесь выяснилось, что никто из нас этого процесса себе чётко не представляет, кроме общих фраз и виденного раньше в кино. Одни предлагали, содрать с них шкурки и, надевая на проволоку просто вертеть над огнём подобно тому, как жарят шашлыки. Другие захотели вообще, чтобы не возиться со снятием шкуры приготовить их совсем необычным каким-то индейским образом – целиком обмазать вместе со шкурой мокрой глиной и запечь на углях. По их варианту потом шкура снимется вместе с глиной, и останется только запечённое чистое мясо. Таким образом, основных вариантов у нас получилось два, и каждый твёрдо настаивал на своём. Итак, в результате переговоров было решено, что так и поступим, будем готовить – каждый по-своему.
 
Результаты этой идеи нас всех разочаровали. Те, которые жарились на проволоке – сгорели, потому что сначала они были вроде бы сырыми, а потом уже слишком пропечёнными. А с теми, которых готовили в глине, тоже оказалась проблема – никто не знал точно, сколько же по времени нужно ждать до готовности. Первого достали из огня рано, и он оказался ещё сырым, а второго, которого решили подержать на углях подольше – уж слишком передержали. В итоге от этой всей нашей бестолковой кулинарной идеи ничего не получилось, есть их никто не захотел и мы их выбросили. И больше к ней до самого выпуска не возвращались.

Несколько раз за всё время обучения мы жили в «землянках» целой ротой, сразу занимая их полностью, но чаще так получалось по училищной жизни – одним или двумя взводами. И это всегда получался третий взвод нашей роты. Эти незримые нити жизни прочно связывали нас с ними. Так было заведено в училище – если расписывали наряд по училищу, то он всегда планировался нашими двумя взводами. Если предстоял выезд в Учебный центр полуротой – то это тоже всегда был третий взвод нашей роты. Такое незримое деление роты на две полуроты существовало во всём. Поэтому жизнь третьего взвода всегда в процессе обучения очень близко переплеталась с нашей жизнью, была у нас на виду и всех курсантов мы знали очень хорошо.

В связи с этими событиями, у меня в памяти из обучения в училище хорошо запомнилась одна удивительная история, очень поразившая меня в своё время.  Сейчас я уже не могу точно назвать время отчисления одного курсанта с нашей роты по фамилии Кушнерчук. Его отчисление происходило тихо и незаметно для нас, толи на втором, толи уже на третьем курсе. Это был курсант, ничем особым не отличавшийся от других, поступивший так же вместе с нами, но из «династии». Так называли тех, у кого в нашем училище уже учились старшие братья.

Конечно же, это было мощным стимулом и железной подпоркой на первых курсах, да и вообще по ходу училищной жизни. Все курсанты, офицеры и многие преподаватели знали об этом, и пример старших братьев всегда незримо присутствовал в их жизни. Да! Иногда я, учась на первых курсах, и попадая в трудные ситуации, в своих мыслях страшно завидовал им. А что? Как это было бы здорово, если бы я, к примеру, учился на первом-втором курсе, а у меня был бы старший брат на четвёртом, к которому всегда можно было обратиться в любое время, и он помог бы! Но к третьему-четвёртому курсу все эти впечатления сглаживались, уходили на второй план, и на это уже никто не обращал никакого внимания. Только иногда у кого-нибудь в разговоре проскакивало упоминание об этом.

 Нужно обязательно упомянуть, что Кушнерчук был не один такой особенный в нашей роте. У Сереги Стрельникова тоже был брат, который часто приходил к нему в роту, а мы его хорошо помнили ещё со времён нашей абитуры – ведь он тогда был нашим командиром. Серёга был человеком, который всегда на протяжении всего обучения в училище удивлял меня своей трудоспособностью. Как-то учёба у него шла с трудом, но он всё это компенсировал своим упорством и усидчивостью. Можно честно сказать, что так много и серьёзно у нас в роте больше никто из курсантов не занимался.

 Очень часто после отбоя, когда все курсанты неспешно делали свои дела: умывались, обсуждали новости, Серёга брал сумку и садился в класс, обкладывался учебниками, конспектами и начинал заниматься. В этом вроде бы не было ничего необычного – ведь так поступали все, накануне чего-то серьёзного и грандиозного: лихорадочно писали конспекты первоисточников, что-то зубрили или переписывали конспекты у друзей в свою тетрадь «работая на толщину», или писали письма, если не хотелось спать. Но Серёга это делал регулярно, практически изо дня в день.
 
Очень часто после отбоя проходя к себе во взвод из умывальника через стекло, отделяющее класс от спального расположения можно было видеть Серёгу что-то сосредоточенно пишущего себе в тетрадь. Но при этом всём он не был крутым отличником-зубрилой, а очень часто довольствовался только тройками и четвёрками. Поэтому хоть и ворчали на него по ночам из-за того, что горящий свет в классе мешал кому-то спать, но всегда относились к этому с пониманием. А я всегда привыкший учиться легко и без особого напряжения в этом плане почему-то в душе всегда очень завидовал его терпению и старательности, хотя никогда и не говорил этого вслух. Да! Если бы я в своё время столько же времени проводил в классах над учебниками – это сколько бы у меня было пятёрок в дипломе? Представить себе даже страшно.
 
После выпуска мы с ним удивительным образом встретились один раз уже в Алма-Ате. Прошло несколько лет, наша офицерская жизнь раскидала нас по всем просторам (вот уж действительно) нашей необъятной Родины. А Серега действительно своей службой закрутил огромную спираль в своей жизни. После выпуска сразу попал в Афган, а потом видимо для природного равновесия маятник качнул сразу в другую сторону Ленинградский округ – Мурманская область на Кольском полуострове.

 Вот уж действительно «из жары в холод»! Вот там-то он, с детства выросший в казахстанском посёлке рядом с Алма-Атой по его словам и обалдел. Если ещё с Афганом всё было более-менее знакомо и понятно, то там, в горно-сопочной продуваемой всеми ветрами глуши, в заброшенном полку по его словам творилось полнейшее запустение. Неустроенность, беспросветное пьянство, бесперспективность службы – всё это не устраивало его. И он с большим трудом добился перевода в САВО куда-то в военкомат под Алма-Атой и был просто счастлив этому!

Хоть и редко, но и к Вовке Матусевичу, который учился в третьем взводе в нашу роту заходил его старший брат с выпускного курса. Они были удивительно похожи друг на друга, и это сходство стало заметно ещё больше с годами, когда наши судьбы удивительным образом пересеклись вместе с ними в Кой-Таше. Его брат уже здорово служил в соседнем батальоне полка и был уважаемым человеком, когда я после выпуска туда приехал, а Вовка присоединился к нам, сделав крюк после двух лет Афганистана, куда его собственноручно «пристроил» позаботившись о нём наш добрый командир роты.

Так как Вова поступал в училище с войск, он уже использовал опыт и знал советы брата, был знаком с военной службой и имел «собственную голову» на плечах. Будучи все годы сержантом он держался смело и независимо, и так как со службой у него всё было в порядке, видя все хитрые выходки нашего командира роты, то даже смел ему высказывать вслух своё мнение, что тому о-о-очень не нравилось.
 
Поэтому командир роты все годы недовольно терпел его «скрипя зубами» и всегда использовал любую маломальскую возможность, чтобы «насолить» Вовке. Любая мелочь, которая другим курсантам обычно тихо и незаметно «сходила с рук» для него раздувалась в проблему. Нужно добавить, что ни Стрельников, ни Матусевич к их чести сказать, эти свои связи со старшими братьями в повседневной службе никак не выпячивали, и это абсолютно никак не отражалось в быту. Отношения между ними оставались родственными, а они сами, живя в нашей роте, из этого факта ничего не требуя себе, ничем не отличались от нас – так же как и все мы, оставаясь нормальными парнями, ходили в наряды, караулы и участвовали во всех работах.

Но, возвращаясь у Кушнерчуку – вот у него это всё было не так! Честно говоря, я сейчас уже и не вспомню – учился его брат вместе с ним в училище или уже окончил к нашему поступлению (или их было три брата, а он был самый младший),  но то, что он (или они?) учились в нашем училище – это точно. Он сам об этом часто упоминал к месту и не к месту, налегая при этом на своё такое «особое» положение и требуя себе поблажек и каких-то льгот. Как-то сразу с первого курса он почему-то начал стараться примерять на себя образ «плохого и крутого парня», прочно балансируя на грани «залёта». Из-за своего характера не находил себе друзей во взводе и роте держался со всеми очень уж заносчиво, высокомерно и непонятным для меня образом зачем-то противопоставлял себя коллективу и сержантам. Он служил в другом взводе и я, живя жизнью своего взвода, мог наблюдать за ним только со стороны.

Как-то один раз ещё на первом курсе я попал вместе с ним в наряд по роте, и после этого, когда я ему напрямую высказал всё, что о нём думаю, у нас сразу не заладилось – появились неприязненные отношения, и я в дальнейшем старался держаться от него подальше. Уж очень он был хитёр в мелочах, нарушая все наши курсантские негласные правила, которые он тоже хорошо знал. Например, такие как – для смены ночью дневальный будет другого за пятнадцать минут до заступления – этого времени вполне хватает всем, чтобы не спеша встать, одеться, умыться и ровно по времени заступить. По уставу это вроде бы должен делать дежурный по роте, но обычно он махал на это рукой, пуская дело на самотёк, говоря: «Давайте сами разбирайтесь между собой! Мне так всё равно самому всю ночь не спать!»

А в тот раз Кушнерчук разбудил меня ночью за полчаса (что мне сразу же не понравилось). Потом уже днём сменяя меня у тумбочки, постоянно где-то задерживался на несколько минут, до тех пор, пока я сам не начинал его искать, находя глупые отговорки, хотя это тоже всегда было между дневальными – святое (как же можно опоздать на свою смену)! «Хорошим тоном» среди нас было, наоборот появляться минут на пять раньше, чем нужно и по-дружески сказать: «Ну, всё! Давай я тебя сменю пораньше!»

Короче после второй такой хитрой выходки, я не выдержал – мгновенно закипевшая кровь ударила мне в голову, от всей накопившейся за время наряда тихой злости и, не желая вступать с ним в долгую словесную перепалку, сразу перешёл к делу. Тут же в деревянном фойе, перед самой канцелярией роты крепко схватил его за грудки. (Надо помнить, что это был первый курс, когда нервы у всех были на пределе и ты, живя в постоянном, как сейчас сказали бы – стрессе, очень остро переживаешь и близко к сердцу принимаешь такую наглость). У меня было твёрдое желание повалить его на пол и проучить хама, а там уже будь что будет! В своём успехе я не сомневался, так как он росточком был пониже меня, да и весовой категорией пожиже.
 
Но после первых обменов ударами нас сразу же растащили дежурный по роте и подоспевшие товарищи. Это был первый курсант за всё время моего обучения, с которым я, несмотря на свою выдержку так крепко и по настоящему сцепился в училище. Хорошо ещё, что в это время в роте не было офицеров! Правда тут же я сгоряча и в запале пообещал ему, что разговор на этом между нами не закончен, и мы его продолжим после отбоя. Но и он-то оказался совсем не безбашенный дурак – после этого сразу смекнул, что со мной больше его такие хитромудрые выходки не пройдут, и до конца наряда уже приходил меня сменять вовремя. А потом уже к вечеру у меня прошла злость, и я махнул на это рукой. Да и Вовка Кольной с Близнюком отговорили меня от этой затеи, ведь за драку наш ротный (а он бы всё равно узнал) по головке не погладит. А оно мне действительно надо?

 Ведь то, что Кушнерчук свинья – это и так знают все курсанты нашей роты, и никто особо не хочет с ним связываться! Так с чего это именно я должен брать на себя заботу о его перевоспитании? Да и сам Кушнерчук в этот вечер, проявляя курсантскую смекалку, что-то мне на глаза не попадался. В общем для себя я тогда решил так – если ещё раз попробует схитрить в отношении меня, сразу не разбираясь, первым бью ему в дыню, а там будем решать! Но и он после этого случая и я это сразу заметил, как-то стал меня обходить стороной, сторониться, а мы с ним к моему большому счастью больше в нарядах не пересекались.

Такая его бурная жизнь не могла длиться до бесконечности: несколько раз его ловили в самоволках, потому что покрывать его никто из сержантов не хотел (а это уже была самая последняя стадия человеческих отношений, когда от тебя все отворачиваются), сажали на гауптвахту и вообще он всех «достал своим поведением». В конце концов чаша терпения у командования переполнилась и его по совокупности всех своих совершённых проступков наконец-то, прямо скажем к нашей общей радости – отчислили. «Старшина! С сегодняшнего дня у нас в роте на одного дурака меньше стало!» – так перед нами в своей своеобразной манере подвёл итог его карьеры наш ротный. И все вздохнули с облегчением – вот уж действительно, его никому не было жалко. Добавить к этому ещё было нечего! Удивительно, но буквально на следующий день про него все забыли, да так как будто его вообще никогда не было с нами.

А примерно через год-полтора года он снова появился в училище! Я с огромным удивлением для себя узнал, что оказывается, по закону любой отчисленный курсант имеет право и может снова восстановиться для обучения! До этого момента я как-то даже и не задумывался над этим, пока учился. Зря я думал, что Кушнерчук из-за своего характера где-то сгинет в армейских водоворотах жизни. А вот и нет! Не пропал, не сгинул, а даже каким-то чудом ему удалось выплыть из всех трудностей, и он вновь оказался в училище, восстановившись на два курса младше нас. Но видимо полученные жизненные уроки он хорошо усвоил (а ещё всем нам хорошо было видно, с какой нескрываемой завистью он смотрел на нас), сбавил «обороты» и уже служил, ничем не выделяясь.

Когда же я сталкивался с ним – у меня никогда не было никакого желания его привечать (хотя некоторые из нашей роты делали это), и я делал вид, что он для меня просто не существует. Смотрел на него, как на пустое место – так смотрят старшекурсники на «зелёнку» – курсантов младших курсов. Ну и что с того, что он когда-то учился со мной в одной роте? Училищные законы непреклонны – я-то уже на старших курсах, а он ещё сопляк. При этом я очень хорошо помню, что он был свиньей! И он, тоже хорошо понимая своё нынешнее положение – курсанта, младше меня на два курса отводил глаза в сторону. Меня его судьба особо не интересовала, но потом мне так кажется, он опять куда-то пропал. Может быть, снова отчислили? Не знаю. По крайней мере, в Интернете он в списках выпускников 1983 года не значиться, в отличие от другого курсанта тоже из нашей роты.
 
Примерно в это же время у нас в роте отчислили и другого нашего курсанта – Разумова, которого все знали под одним именем «Разум». Вот с кем действительно было жалко расставаться! На любого из нас можно было бы такое подумать, только не на него. Разум окончил суворовское училище, был спортсменом, выступал за училище на всех соревнованиях и учился вроде хорошо, имел кучу друзей в роте, и как-то всё у него складывалось хорошо. Жил себе, радовался, учился, был на хорошем счету – в общем как все, даже лучше. У нас в роте они вместе с Сашкой Сухоруковым всегда жили своей «спортивной жизнью» – имея возможность свободного выхода из училища. Тайком они приобрели мотоцикл, который хранили за забором на «хате» и по-тихому гоняли на нём без водительских удостоверений по своим делам.
 
И вот имея такую жизнь как-то в один момент Разум совсем «сорвался с цепи» – видимо так подействовал на него «воздух свободы»: начать ходить по самоволкам напропалую, сидеть на «губе», употреблять… И то, что он сам при такой вольной жизни решит разом покончить со всем обучением на втором или третьем курсе – это было удивительно. С чего это у него в голове возникло такое решение? Не понимаю! Это так и осталось для меня загадкой. Наверняка там было что-то скрыто в глубине. Видимо заела рутина, однообразие, захотелось острых ощущений? Ну не может курсант со второго или третьего курса, у которого хорошо идут дела совершенно без причин, вдруг не с того ни с сего – решить уволиться! А вот оказалось, может.
 
С Разумом все прощались тепло, с сожалением жали руки, даже солдатские погоны у него на плечах ничего не меняли в жизни – он оставался нашим другом, «в авторитете», он никому не грубил и не хамил, создавая проблемы только самому себе. Я даже как-то в душе зауважал его за такое резкое решение изменить свою жизнь. Может быть, у него что-то заело в душе и захотелось просто махнуть на всё рукой. Его ещё долго вспоминали в разговорах между собой, а он присылал письма кому-то из первого взвода, где учился.

А потом однажды он внезапно появился в роте и я с большим удивлением для себя узнал: оказывается солдатом, по своему горячему желанию он попал в Афганистан, отслужил там и вновь хочет восстанавливаться в училище. Просто у человека так бывает – надоедает «пресная жизнь и однообразие» не хватает для полноты жизни простора, экстрима, остроты, захотелось преодолеть трудности. Вот его, несмотря на то, что он потом учился на два курса младше нас, мы всегда до самого нашего выпуска были рады видеть. И он, по-видимому, пройдя всё своё по полной и вовремя «перебесившись» – быстро поумнел и закончил училище на два года после нас.

А я иногда, наедине сам с собой сравнивая их между собой, размышлял над этими двумя так внешне похожими событиями. Вот ведь как интересно в нашей жизни получается. Вроде бы в них всё идеально сходится и они очень похожи: два курсанта, оба с нашей роты, обоих отчислили, обоих восстановили на два курса младше, а всё-таки какие разные бывают судьбы у людей! Кушнерчук своей жизнью в нашей роте за несколько лет ничего хорошего после себя не оставил – у него не осталось друзей, уважения, создавая себе образ наглого хама и свиньи никто из курсантов роты не хотел иметь с ним никакие дела.

Возле него создалось какое-то невидимое поле отчуждения, вакуум. Сержанты взвода постоянно держали его под контролем, непрерывно ожидая от него какого-то обмана и подлости. Как было здесь не порадоваться за себя – ведь сержанты нашего взвода: Эдик Шварц, Витя Быков, Сашка Руденских, Мишка Серёгин – всегда были в курсе наших всех «тёмных дел» и в случае чего всегда прикрывали до последнего. А когда его, наконец, отчислили, никто даже не вспомнил про него добрым словом.

А Разум – это совсем другая история! Как разительно и кардинально она отличается от Кушнерчука. Он уходил «с человеческим лицом», если можно так выразиться, не теряя своего авторитета. Даже когда он ходил в солдатских погонах по роте несколько последних дней – это ничего не меняло, он всё равно оставался «нашим Разумом». Каждый из нас понимал, что это решение в жизни он принял сам, но от этого наше отношение к нему не изменилось: ему жали руку при встречах, готовы были помочь в проблемах, да и вообще он был хорошим парнем и частым гостем в нашей роте, оставившим после себя только лучшие воспоминания.

 А ещё я, в связи с отчислением Разума сделал одно очень важное для себя наблюдение, которое хорошо запомнил. Наш командир роты (злая язва), который никогда не упускал таких случаев, чтобы всегда озвучить перед нами своё мнение и свой взгляд на все вещи, происходящие у нас в роте, в этот раз как-то воздержался от своеобразных комментариев и никак не озвучил его уход! Это тоже что-нибудь, да значило!

С таким же отчислением курсанта, очень похожим на это в то время когда я учился, была связана одна очень нашумевшая история. Каким-то неведомым для нас образом, но во время сдачи ГОСов один курсант с третьего батальона, которые были старше нас на два курса, их не сдал. Сейчас я плохо помню мелкие подробности той истории: толи он не сдал один ГОС, толи все, или его вообще не допустили к сдаче – это уже и не важно. Нас всех поразил сам факт того, что он, проучившись четыре года, перед самым выпуском был направлен в войска, дослуживать солдатом с правом сдачи через год, при наличии положительной характеристики данной теми командирами, где он будет служить.

 Почему ему пришлось дослуживать год в войсках (это ведь фактически получается пятый год срочной службы?), хотя вроде бы его должны были уволить – не знаю. Но его друзья-выпускники пришли в войска лейтенантами, а он – солдатом! Хотя умом все понимали – какой же он солдат? Ну и что с того он формально не получил звёздочки? Это же совсем, практически готовый лейтенант – командир взвода!

Так вот он, твёрдо намереваясь сдавать ГОСы через год, вместе с четвёртым батальоном служил так хорошо, что командование только диву давалось, глядя на него. Он в войсках получил высшее солдатское воинское звание – старшина и, пользуясь огромным уважением офицеров, выполнял практически обязанности старшины всего мотострелкового батальона. При этом он так лихо «закручивал в бараний рог» всех солдат-дембелей, кавказцев и других уродов, что в батальоне был железный порядок и днём и ночью.

Его видели курсанты нашего училища во время стажировки и взахлёб рассказывали о его успехах в службе. И действительно, через год он появился в училище перед выпуском 7 и 8 роты и все с интересом смотрели на него – ведь его историю знали все курсанты и офицеры. В этот раз все ГОСы он успешно сдал и вместе с четвёртым батальоном получил такие долгожданные лейтенантские погоны. Вот ведь как бывает в жизни, какие сюжеты закручивает жизнь!

А я опять, делая для себя вывод из этой трудной и поучительной жизненной истории, подумал: «А если бы вдруг мне вот так пришлось в жизни? Смог бы я целый год ждать? Да и не просто сидеть и ждать, обидевшись на всех, а пахать, чтобы иметь шанс получить звёздочки? Вот уж не знаю! Наверное, тоже бы смог – а куда деваться! Что же выходит, четыре года зря мучился? Нет! Всё-таки мне нужно постараться всё получить во время, без таких лишних хлопот».


      АЛМА-АТА. ТРЕТИЙ КУРС. ЛЕТО. МОЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ.
                ВСТРЕЧИ С ВОЕННЫМ ПАТРУЛЁМ.

Вот так незаметно, в повседневной суете и делах, перемешивая их с нарядами и выездами на Учебный центр, пришло лето. Моя жизнь в конце третьего курса, после стажировки приобрела конкретную цель, какой-то практический смысл и понимание своего места в жизни. Как-то совсем незаметно для меня всё разложилось по своим полочкам, куда-то вообще улетучилось то необычное чувство страха и тревожного ожидания, терзавшее меня раньше от будущей встречи с солдатами. В моей голове многое прояснилось и стало понятным, чтобы быть спокойным за себя в войсках нужно за оставшееся время набираться побольше знаний налегая на основные предметы, которые могут пригодиться в дальнейшей службе, такие как: огневую, тактику и эксплуатацию. Такая привычная и однообразная жизнь в казарме стала лёгкой, уже не вызывала трудностей, казалось простой и понятной.
 
Каждый день меня будила привычная команда «Подьём» и уже не было той суетной утренней спешки, которая была так заметна на первых курсах. Но все курсанты, своим умом понимая неотвратимость этого процесса, лениво зевая и ёжась от утренней прохлады, чётко и продумано успевали сделать все свои дела и встать в строй. Это обязательно нужно было сделать быстро и «вложиться во время». Почему-то, как ни на что другое так не обращалось внимания и ничего так правильно, по уставу у нас не делалось как это утреннее построение на зарядку.

При этом наш командир роты имел одну очень хитрую привычку – он частенько по утрам любил, не поднимаясь в роту ждать нас внизу на месте построения. И самым «очень задержавшимся» и опаздывающим в строй курсантам объявлять наряды, так сказать для «ускорения всех физиологических процессов». А иногда и сам старшина роты Паша Голиков делал так же. Накануне вечером на вечерней поверке просто объявлял:
 – Наряд по роте… – здесь он делал паузу и добавлял – назначу завтра!

А, утром выходя на зарядку, выждав определённое время, уточняя кого ещё нет в строю, говорил: «Всё! Время вышло! Все те, кто сейчас опоздает – заступают в наряд!» И горе было тем, кто по какой-то причине попадал в число «этих счастливчиков». Это иногда для нас превращалось в игру, весёлое шоу, которое веселило и радовало всех. Как только, после такого объявления старшины из двери казармы появлялся первый «счастливчик», ещё ничего не подозревающий курсант – все стоящие в строю сразу начинали радостно гудеть, поздравлять и хлопать в ладоши, одновременно радуясь тому, что хоть сегодня ему самому не выпал «счастливый лотерейный билет». При этом ни у кого не было никаких обид – ведь правила игры были честные и гласные, с вечера же всех предупредили!
 
Все повседневные дела, которые на первых курсах отнимали много времени, с приобретением военного опыта уже делались по привычке. Утреннее бритьё и умывание, чистка сапог и бляхи, подшивание воротничка, стирка х\б – всё делалось быстро и не вызывало никаких проблем. Всегда, когда чего-то не хватало или не было – можно было перехватить у друзей. Сапожный крем, зубная паста, белые нитки, даже белый материал можно было найти особо не напрягаясь. Очень редко, но когда так получалось, что вдруг материала не было – у нас всегда был «резервный вариант».

 Подойдя к Антонову (заведующему кладовой) – можно было попросить у него. При этом Антон, как всегда пробурчит, что-то недовольно, но достанет из своего запаса разорванную простыню первой категории и даст материала с большим запасом со словами: «Давай там ещё поделись с пацанами нашего взвода!» Никаких угрызений совести при этом ни у кого из нас не было – мы все так считали, что это всё уже неоднократно было оплачено с нашей получки.
 
К третьему курсу оказалось, что в распорядке дня, где раньше казалось, расписана каждая минута есть куча времени, которое можно использовать с пользой для себя. Утро и время до обеда было однообразно: зарядка, завтрак, развод на занятия и сами занятия по кафедрам. А уже после обеда, если нет ничего срочного или чистки оружия можно сходить в буфет, к своим землякам, да просто ничего не делая беззаботно посидеть на лавочке возле стадиона с друзьями, которая время до ужина или отбоя. Я как-то очень быстро вжился в роль главы чимкентского «землячества», часто заходя к Генке Саулису и узнавая от него, как там у них идут дела.

Не всегда помощь была чем-то конкретно материальным – гораздо больше ценились советы бытового плана: что и как делать на разных кафедрах, когда и к кому подходить для решения проблем, да и просто вселяя в них так необходимую уверенность в то, что они здесь не одни. В моей памяти ещё были свежи воспоминая моих первых курсов, и я сам хорошо помнил, как она была мне нужна! Наши родители в Чимкенте хорошо знали друг друга и всегда могли передавать любую информацию через любого курсанта.

На фоне этих всех событий огромное разнообразие в этом году в нашу жизнь внес парад на 1 Мая. Первый раз он проходил на новой площади в Алма-Ате. Много лет все парады и демонстрации, проводимые в городе, были на старой площади в центре города, и наш последний на 7 Ноября был там же. Как теперь оказалось в последний раз! Я не знаю, что было раньше на этом месте в Алма-Ате, но размах и ширина новой площади сразу поразила меня. По сравнению с ней даже наш училищный плац, до этого момента мне казавшейся просто огромным, уже не мог даже близко сравниться с ней! 

Да! Здесь всё действительно поражало: огромные высотные дома вокруг, новое красивое здание правительства, большая трибуна, красивые газоны с ровной зелёной травкой и чуть вдалеке новое здание телецентра – здесь было, где развернуться! Места хватало на всех. Видимо она так и строилась – с дальним прицелом на 60-летие Казахстана. Пейзаж дополняла хорошо видимая с площади на фоне зелёных холмов горы Кок-Тюбе и голубого неба выстроенная наполовину узкая стрела устремлённой в небо новой телевышки.

Всё это время я, не переставая, думал об очередном приезде моей мамы на день рождения и готовился к этому событию. Об этом она как всегда заранее предупредила меня, что обязательно в этот день подгадает со своей работой так, что прилетит в Алма-Ату обязательно. В этом году мой день рождения выпадал среди недели и поэтому я никак не мог ей в ответ сказать что-то определённое – ведь в нашей военной жизни всегда трудно что-либо решать заранее. Пока не было известно расписание занятий, нельзя было точно угадать, будем ли мы вообще в это время в училище или уедем в Учебный центр? До обеда будут занятия, и может быть, мы попадём в наряд или ещё куда? Такой, вроде бы самый правильный и лёгкий вариант с «нормальной точки зрения» как снова идти к нашему командиру роты для решения этой проблемы автоматически отпадал и я его даже не рассматривал.

 В результате из-за этой полной неизвестности я решил по-простому не ломать себе голову заранее, а действовать наудачу по уже реально складывающейся ситуации.
И действительно – всё в этот раз для меня сложилось хорошо. Первую радость для меня принесло расписание занятий, из которого стало ясно, что в этот день наши взвода попадали в наряд по училищу. По графику нашей роты третий взвод попадал в караул, а наш обеспечивал наряд по столовой и мелкие наряды. И вот здесь, как говорится, у меня появилась «возможность для манёвра».

 Накануне уже зная его удивительные способности, я опять под большим секретом посоветовался с Эдиком Шварцем (своим командиром отделения) о возможности каким-нибудь образом выкроить этот день для встречи мамы. Надо сказать, что Эдик и в этот раз отнёсся к этой идее с полным пониманием – вместе с ним мы и разработали одновременно простую и гениальную комбинацию.
  – Азар! Будь спокоен! Всё сделаем в лучшем виде и как надо! В случае чего, не сомневайся – я прикрою, – произнёс Эдик.

Ну, всё! Заручившись его поддержкой мне дальше можно было быть спокойным. Ведь в том, что оно получиться, если Эдик сам реально взялся за дело – я не сомневался! О том, что в этот день нарядов у меня будет день рождения, я молчал никому не говоря, чтобы не поднимать большого и лишнего шума. Я был просто уверен в этом, что ни наш командир роты, ни тем более командир взвода сами об этом не догадаются и этого события не заметят, если только им об этом не сказать заранее. Эту мою тайну знали только Сашка, Тарас и Эдик Шварц – но все они хранили полное молчание в интересах дела, так как были посвящены во все подробности.

В общем, идея сама по себе была очень простая: я, чтобы не привлекать  к себе лишнего внимания для «операции прикрытия» с вечера вместе со всеми курсантами нашего взвода спокойно заступаю в наряд по столовой и добросовестно отрабатываю там вечер и утро. А потом на следующий день, числясь в наряде, к определённому времени подлёта в Алма-Ату моей мамы очень тихо и незаметно для всех исчезаю до самого вечера. В то, что меня днём никто не кинется искать – в этом мы были уверены.

 Все остальные курсанты даже не будут знать об этом. Риск в этой операции был минимальным – днём кого-то в наряде по столовой только в очень редких случаях начинали кого-то искать. Обычно серьёзно проверяли людей при заступлении в наряд, и наш командир роты с утра обязательно заходил в столовую, чтобы выслушать доклад дежурного по столовой о том, что здесь всё в порядке. «Технические подробности» предстоящего дела взял на себя Эдик. Особо не посвящая в детали предстоящей операции Витю Быкова, он настоял, чтобы меня обязательно записали именно в наряд по столовой, куда и он сам добровольно пошёл старшим.

 Никаких особых подозрений это ни у кого не вызвало, так как это была обычная схема – всегда принято прислушиваться к мнению того, кто заступает дежурным по столовой. Лёжа вечером в кровати, я опять порадовался такому удачному совпадению – как хорошо всё сложилось и получилось с моим Днём рождения в этом году!
 
Поэтому на следующий день я внешне очень спокойно, после занятий вместе со всеми курсантами, заступающими в наряд по столовой, прошёл все, как и было положено: медосмотр в санчасти, инструктаж «прапорщика Коли» – начальника столовой и дежурного по части, получение продуктов и приступил к работе. Но от всего происходящего я внутренне просто захлёбывался от радости и восторга – ведь ещё никогда мне в своей жизни не приходилось так радоваться такому вроде бы обычному делу – заступлению в наряд. Не скрою – никогда больше я с таким счастливым настроением не шёл в наряд, и это у меня, наверное, был самый лучший наряд за всё время обучения в училище!

Самая нудная, грязная и однообразная работа в наряде по столовой, которая уже стала всем привычной к третьему курсу, не раздражала и не портила мне настроение как раньше, а тихо радовала – ведь завтра мой день рождения и ко мне прилетит моя мама! И от меня сегодня требуется только одно – сохранять спокойствие, выдержку, ничем не выделяться и, не привлекая к себе особого внимания немного подождать – и завтра всё будет хорошо!
 
Таким образом, с таким хорошим настроением я отработал вечер и утро вместе со всеми курсантами и, зная о том, что мама прилетит на самолёте к определённому времени, подошёл к Эдику. «Ну, всё! Азар, ты свободен! Давай иди, встречай свою маму! И особо не переживай – здесь всё будет нормально, поздравляю тебя с Днём рождения! Ждём тебя к отбою!» – он тихо мне сказал и крепко пожал руку.
И я с прекрасным настроением оттого, что пока всё так хорошо и удачно складывается, радостный пошёл на первое КПП, где дежурили курсанты с нашего взвода. Они уже были заранее предупреждены мной на всякий случай, чтобы если вдруг так случиться и ко мне мама приедет раньше, чтобы никуда не звонили и не поднимали шума, так как я сам приду к определённому часу.

Всё так и получилось – буквально через несколько минут к КПП подъехала жёлтая машина такси и из неё вышла моя мама. В этот раз она точно выполнила все мои указания – сразу приехала ко мне на такси, чтобы потом не тратить времени для поиска свободного. Пока мы с ней радостно обнимались, таксист уже развернулся. Предусмотрительно поглядев по сторонам, чтобы в поле зрения не было никаких офицеров я вместе с мамой, быстро присел на заднее сидение машины, применив нашу обычную «курсантскую хитрость» – сняв курсантский китель, чтобы не светить хорошо видимыми ярко-красными курсантскими погонами. А на человека сидящего в майке летом в машине никто никогда не обращал внимания.

На моё счастье это было утреннее время и офицерам ещё было рано идти на обед, поэтому дорожка вдоль забора лётчиков была совершенно пустой. Мы сразу поехали в десятый микрорайон к Паше Каракулову, где нас уже ждали. По пути нам, правда, буквально на несколько минут пришлось заехать в гараж к нашей бабушке в Покровке, где я сразу же мгновенно переоделся в гражданку. При этом мама не задавала мне никаких лишних вопросов – полностью полагаясь на меня во всех этих «тёмных» делах. Ехать пришлось долго и мы по пути, сидя с ней на заднем сидении, радостные от этой встречи бурно обменивались всеми новостями. В этот день почему-то и все Каракуловы были дома. Они радостно встретили нас, поздравили меня с днём рождения, и пока я мылся в ванной, быстро организовали большой праздничный стол на кухне.

Когда же я, выйдя из ванны, увидел такое обилие разных и давно забытых вкусных вещей, которые стояли на столе, я был удивлён. Вот это да! Чего здесь только не было! Откуда? А мама, Ольга Тимофеевна и Иринка ещё что-то постоянно дорезали и подкладывали. Потом я вспомнил, что сам помогал маме выгрузить из машины и донести до квартиры две тяжёлых и огромных хозяйственных сумки.

По всему видно было, что моему отцу пришлось «основательно потрясти» (так он всегда выражался) Чимкентский военторг. И мама к этому приезду основательно подготовилась. Не надо забывать о том, что это были совсем другие времена – не то, что теперь! Всякие разные хорошие продукты и деликатесы, которым сейчас не удивляешься, тогда купить в магазинах было просто не возможно. Их можно было только «достать» и то только через хорошо знакомых людей.
 
Вот это и было для меня лучшим праздником! А я в этот момент в душе вновь поразился удивительной военной жизни! Ещё буквально какой-то час назад я работал в наряде по столовой, ворочая там остатки каши и грязь, а сейчас, как в сказке оказался в совершенно другом мире! И хотя был не голодным, но за столом я старался попробовать всё: ещё тёплые «фирменные» мамины котлеты с хрустящей корочкой и таинственно отливающие золотом шпроты, несколько видов колбасы и среди них очень редкую с иностранным завораживающим названием «салями». А ещё здесь были: буженина, языки, знаменитый сыр «Виола» и много всего разного, чего я уже и не вспомню. Всё, что сразу не поместилось на столе стояло в разнообразных банках и это просто радовало мой глаз!

После этого мы с мамой снова пошли прогуляться в наш тихий парк за кинотеатром «Сары-Арка». Уединившись от людей на дальней лавочке, мы с ней уже вновь и неторопливо заговорили обо всём. Мама обстоятельно рассказывала мне все Чимкентские новости, произошедшие за этот период: о событиях на своей работе, жизни, друзьях во дворе и сослуживцах отца. А я в ответ торопился поделиться с ней своими впечатления о стажировке. Как я проезжал на автобусе Капчагай, Чингельды, Сары-Озек, видел наш дом и городок, всё связанное с Уч-Аралом. Мы весело вспоминали с ней все наши поездки в Алма-Ату на машине с Максимом Борисовичем и с отцом на УАЗике.

 Потом многие подробности из той далёкой Сары-Озекской гарнизонной жизни – видно было, что и она многое помнит и сейчас радостно вспоминает то время. При этом её глаза светились радостным внутренним светом, и добрая счастливая улыбка не сходила с лица. Я, глядя на неё в этот момент, почему-то подумал: «Неужели это действительно – такая нелёгкая жизнь в маленьком и заброшенном далёком гарнизоне для них с отцом была такой счастливой? Как-то просто не вериться в это! Или это подтверждает правду о том, что в человеческой памяти всё плохое быстро забывается и в ней остаётся только хорошее?»

После этого мы обсудили с ней мои впечатления об Уч-Арале. И хотя она сама там не была, но очень хорошо представляла всю гарнизонную жизнь и ситуацию. Но мама по-своему успокоила меня житейской и философской мудростью, повторяя слова моего отца – нет в этом ничего страшного, даже если я попаду куда-нибудь в такой же гарнизон. Все офицеры во время своей службы обычно через год-два снова куда-нибудь переезжают. Так что и я за всё время, которое буду офицером, тоже успею наездиться. Как же она тогда была права! В правоте этих слов мне потом пришлось самому неоднократно убедиться.
 
После этого я вынужден был её обрадовать и тем, что мой отпуск откладывается на сентябрь из-за так внезапно нарисовавшегося на горизонте казахского парада. Эта моя новость её не очень-то расстроила. Август, сентябрь – какая в этом особая разница? Раз мы вместе в этом году никуда ехать не собирались, то мне в Чимкенте в сентябре отдыхать будет даже ещё лучше! Это действительно в городе самый лучший месяц года! Уже нет такой убийственной жары, но очень тепло, а в это время весь город буквально просто тонет в настоящих горах из арбузов и завален дешёвыми фруктами!

У неё к этому времени как раз накопятся отгулы на работе, и она их использует, чтобы нам побыть вместе. Ну, вот и хорошо раз всё так и решилось! Потом я для полноты ощущения своего праздника купил мороженного и мы уже с мамой не спешно, оба радостные от этой встречи, и оттого что всё так удачно сложилось, съели по несколько порций. Как же это было здорово – вновь вот так же, как и в прошлом году спокойно посидеть на лавочке на тихих аллеях парка вместе с мамой, слышать её голос и радоваться жизни! Наверняка нет ничего дороже на свете и более ценного и лучшего подарка в жизни, чем вот такая встреча!
 
Потом мы вернулись к Каракуловым и, проведя оставшееся время у них дома не спеша, поехали в аэропорт. В этот раз мама для меня привезла столько еды и разных банок, что я уже физически не мог всё сразу взять с собой. Поэтому я сложил только небольшую часть подарков в свою сумку, пообещав остальные забрать позже – ведь мне нужно было ехать с мамой в аэропорт, а только потом в училище. В этот раз я так же попрощался с мамой у стойки регистрации и, поднявшись на второй этаж аэропорта, долго наблюдал через огромные стёкла как сначала шла посадка, потом как самолёт выруливал на взлётную полосу и ещё долго ему в вслед пока он не скрылся в небе из моего поля зрения. Времени у меня до отбоя ещё оставалось много поэтому я, хорошо рассчитав время возвращения, с радостным настроением с пересадками на автобусах доехал до нашего гаража у бабушки. Там я оставил сумку, чтобы своим появлением в роте не вызывать никаких подозрений и спокойно переоделся в форму.
 
Моё появление в роте осталось никем не замеченным, потому что к этому времени наши наряды по столовой и караул уже сменился и все курсанты, в радостной суете уже переодевались, умывались и готовились к отбою. Поэтому я, после того как прошёл в свой взвод и когда понял, что всё прошло нормально, переговорив с Эдиком Шварцем, со счастливым лицом открыл тайну: «Пацаны! А у меня-то сегодня День рождения!» После этого все, обступив меня, обнимали, жали руку, наперебой поздравляли приговаривая: «Что же ты  раньше молчал? Давай теперь Азар проставляйся! То-то мы заметили, что тебя не видно было целый день!»

Я объяснил, что ко мне прилетала моя мама, и я целый день был с ней. А насчёт проставиться перед ребятами – я готов хоть сейчас! Так и решили. Кто-то из моих товарищей с кем я делил гараж, сразу же вызвался принести мою сумку и отметить это дело прямо сегодня после отбоя. Как хорошо, что я по пути назад предусмотрительно на всякий случай предполагая такое развитие событий, на те деньги, которые мне дала мама, купил в магазине две бутылки «Старки» – самой лучшей и дорогой водки на тот момент, необычно-красного цвета.
 
После отбоя в кабинете замполита батальона, которым заведовал Сашка Миролюбов очень тихо, соблюдая полную маскировку, тишину и конспирацию собрались все мои ближайшие друзья. Здесь собрался почти весь наш четвёртый взвод и, конечно же, Вовка Кольной с Сашкой Близнюком со второго. И для всех совсем неважным было то, что всё делалось в ночной тишине и каждому из моих друзей перед сном достались символические «сто грамм» за моё здоровье. Здесь главными были чувства – мы вместе, мы единомышленники, одна команда. Мы уже вместе провели три года, пройдя через многие события в нашей жизни и у нас появилась готовность всегда в трудную минуту помогать друг другу, а так же понимая, что эти годы не были потрачены зря!

 Так и закончился мой День рождения на третьем курсе. Опять вечером я, перед тем как заснуть прокрутил в голове этот такой долгий и необычный день в моей жизни. Каким мне сейчас далёким показалось сегодняшнее утро, когда я, встав ещё до подъёма (ведь наряд по столовой всегда будили заранее) направляясь в столовую и двигаясь в утренней тишине спящего училища, очень мечтал о том, чтобы всё сегодня получилось. И сколько ярких событий произошло потом за весь день! В душе у меня было радостное настроение, хотелось петь и радоваться жизни оттого, что всё сегодня вышло по нашему плану, как и было задумано.
 
Какая моя мама всё-таки молодец, что всегда прилетает ко мне на мой День рождения! И здорово, что у меня есть в училище верные друзья, которые всегда готовы выручить меня в сложных ситуациях! Такой один яркий день по своей ёмкости надолго «подпитывает» тебя свой энергией и жаждой к жизни среди однообразных и серых каждодневных училищных будней. Потом я вспомнил свои Дни рождения на первом и втором курсах. Да! Время идет, и мы становимся мудрее. И я вновь убедился в том, что всё можно (да и, наверное – нужно!) решить самому с помощью верных друзей (и это даже лучше), чем с нашим командованием роты – ведь ещё неизвестно чем это всё могло окончиться, если бы я пошёл со своими проблемами к нашему ротному? Он бы наверняка бы опять развёл свою «правильную» тягомотину: наряд для курсанта это дело святое, а он ничего поделать с этим не может и все увольнения положены только в субботу и воскресенье, да и то если у меня будут хорошие показатели в боевой и политической, не забывая о дисциплине!
 
Поэтому – дудки! Не так уж часто я хожу в увольнения, да и никогда сам в них не просился. Я не доставлю ему больше удовольствия проявлять своё красноречие. Если мне очень надо – всё решу сам, как всегда учил меня мой отец – «на своём уровне». И все мои друзья – молодцы, сегодня я сам в этом убедился, отнеслись с пониманием к моим проблемам. Разве бы они стали помогать, если бы я сам по себе был свиньёй? Значит отсюда вывод – я живу правильно, поэтому выше голову, курсант! Жизнь прекрасна! И она продолжается! Вот такие радостные мысли сквозь охватывающую дремоту закрутились у меня в голове и на этой радостной ноте я, довольный и счастливый уснул.

Никаких угрызений совести в том, что я вроде бы официально был в самоволке (так юридически называется оставление военнослужащим своей части без разрешения) я не испытывал. А будет ли это называться самовольной отлучкой или ещё как угодно это назови – суть дела от этого не изменится. Я просто отмечал свой День рождения со своей мамой. Это только мой праздник и моей мамы. Лично я так считаю, что имею на это право – один день в году провести с тем, кем хочу. И я очень не хочу, чтобы любая свинья в офицерских погонах мне всё в этот день испортила. Поэтому как образно говорится «сегодня весь мир подождёт!» – всеми делами вновь начнём заниматься завтра.
 
В этом отношении мы все были не святыми, но вообще-то у нас в роте как-то уж очень редкими были случаи, чтобы кого-то из наших курсантов ловили в самовольной отлучке. Точнее сказать – это был крупный залёт. А залететь можно было, только если попадёшься днём где-то в городе на глаза своим офицерам или как совсем редчайшее событие – военному патрулю, или при ночной проверке, которые были крайне редкими. Наши офицеры, сами недавно окончившие наше училище особо никогда глубоко «не исследовали этот вопрос». Главное, чтобы курсант был на подъёме, занятиях и вечерней поверке – это отслеживалось более-менее строго. Поэтому днём всегда можно было что-нибудь придумать какую-нибудь отговорку, но только если сержанты взвода были обязательно в курсе событий: на кафедре, на мойке, у земляков в другой роте, или уж насовсем худой случай – где-нибудь спал, никому не сказав.

Почему-то у меня в памяти остались только воспоминания о самоволках только на старших курсах. Может быть, потому что на первом и втором курсах нам всем было не до того. Или это явление было «привилегией» только старших курсов? Ведь нам из-за того, что наше училище было ещё новым, пришлось все четыре года прожить в одной казарме. Это только после нашего выпуска за территорией училища было построено комфортное здание общежития, в котором весело «вялились» курсанты последнего курса, уже даже не представляя себе такое, что можно спокойно все четыре года жить в казарме.

Живя в коллективе и всё время тесно вращаясь в жизни взвода, мы почти всегда были в курсе многих событий любого курсанта, при этом строго сохраняя чужую «военную тайну». При этом все самовольщики делились на «дневных» и «ночных». Стучать начальству среди нас было не принято – ведь такие решения каждый в своей жизни принимал самостоятельно, отвечая сам за себя и понимая всю глубину риска. И все курсанты взвода в случае его залёта (в душе сочувствуя ему) только недоумённо пожимали плечами перед командирами всем своим видом показывая, что они сами очень удивляются такому событию. И никакая проводимая все годы среди нас агитационная работа офицеров вроде того, что мы комсомольцы, кандидаты в члены КПСС, коммунисты и каждый сознательный военнослужащий должен, даже просто обязан… Не могла переломить ситуацию и к чему не приводила.
 
Более сложной ситуация могла быть только, если ответственным по роте в выходной день оказывался сам командир роты. Тут уж никакие отговорки сержантов не могли изменить ситуацию. Он всегда требовал проверку людей практически по одной схеме – всей роте стоять и терпеливо ждать пока посыльные из этого взвода бегают по всему училищу в поисках недостающего курсанта. При этом он, ожидая прибытия недостающего курсанта, терпеливо сохранял свой невозмутимый вид.

Этим показывая всем нам, что времени и выдержки ему хватит даже на несколько часов вот такого ожидания. Несколько раз мы попадали в такое долгое стояние в свои выходные дни, пока не поняли одну прописную истину – раз в роте ответственным будет наш командир роты – то лучше для всех нас быть здесь или где-то рядом с училищем, чтобы тебя могли очень быстро позвать. Поэтому наша «хата» на соседней улице у бабушки в гараже очень прекрасно вписывалась в эту схему. С одной стороны мы были уже «на свободе» и вроде бы не в училище, а с другой стороны, быстро перемахнув через забор, мы уже оказывались на его территории.

Но даже при таком строгом контроле выкроить два-три часа и «куда-нибудь пропасть», в общем-то, не было большой проблемой. Главным здесь всегда был один вопрос: «А стоит ли куда-то ехать и зачем?» Я уже упоминал, что наше училище было на окраине города, и чтобы добраться до центра города нужно было время. Если ехать на автобусе – то примерно около часа. По этому ехать с целью просто так болтаться по городу не имело никакого смысла. Для такой поездки нужны были очень серьёзные основания и деньги – ведь такси самый быстрый и безопасный вид транспорта.

Пару раз и мне, в своей жизни бывая в городе, пришлось столкнуться с военным патрулём. Такие встречи в жизни каждого курсанта были очень редкими и яркими, но надо признаться честно всё-таки были. Первый раз я за компанию с друзьями поехал куда-то вечером, даже не зная куда, в гости на пару часов. Бывает в курсантской жизни, наступают такие моменты, когда просто заедает «пресная жизнь и однообразный быт», тесные стены училища «жмут», и ты готов за компанию ехать хоть куда, хоть к чёрту на куличики, чтобы «проветриться».

 Вся проблема оказалась в том, что нужный нам дом оказалась в центре города. А мы сами ходили в гарнизонный наряд и хорошо знали, что центр города перекрывается патрульными нарядами, но решили рискнуть. После того как мы встретились и решили все дела, собрались в обратный путь – все вышли на улицу ловить такси. И в этот момент мы увидели, что из-за угла дома по нашей стороне улицы на расстоянии в 40-50 метров неспешной походкой прямо на нас вырулил военный патруль с повязками и штык-ножами – офицер и два солдата чернопогонника. Что же делать? Ведь такая встреча не входила в наши планы.

Пришлось нам вчетвером повернуться и, сохраняя дистанцию направиться по улице до ближайшего поворота, чтобы уже там, на тихой улочке «дать рывок». В том, что мы в беге оторвёмся от солдат, мы не сомневались, как и в то, что солидный офицер сам не будет бегать по городу за нами. А бойцам в случае чего можно будет и «в рыло заехать», чтобы не выслуживались – ведь в такой ситуации все средства хороши! Нет, ну в самом деле – что же нам, курсантам АВОКУ из-за такой ерунды на гарнизонную гауптвахту ехать? В голове ещё правда оставалась слабенькая надежда: «А может начальник патруля сделает вид, что не заметил нас, и мы успеем скрыться из их поля зрения?» Но один солдат, отделившись от патруля, быстрой походкой направился к нам и через несколько метров догнал нас со словами: «Товарищи курсанты! Начальник патруля просит вас подойти к нему!»

После этого мы, на ходу уже заранее выработав план спасения, разделились по двое и провожаемые удивлёнными взглядами редких прохожих резко рванули бежать в разные стороны по улице, а солдат так и остался стоять на месте, не зная, что же делать и ожидая остальных своих патрульных. Это и дало нам шанс – когда мы вдвоём сделали несколько поворотов и оказались на улице, вдоль которой шёл высокий бетонный забор, огораживающий какую-то стройку мы «применив военную хитрость» легко, как нас учили, в один приём перемахнули его (вот спасибо за это майору Франчику – пригодилось в жизни!). 

За забором стояла тишина – рабочий день давно закончился, а на город уже опускались вечерние сумерки. Здесь мы, быстро окинув всю стройку взглядом, мгновенно остановились на закрытых строительных вагончиках – они были выше человеческого роста и покрыты рубероидом, и у нас мгновенно созрело решение – залезть на них и переждать некоторое время. Так мы и поступили – невидимые с земли мы комфортно разместились на тёплой крыше и затихли, чутко вслушиваясь в тишину строительной площадки.

Выждав некоторое время, мы вышли на улицу, поймали такси и спокойно доехали в своё училище, где встретили своих друзей, которые уже с нетерпением ждали нас. Куда в тот раз делся патруль, и вообще – пытались ли солдаты нас догонять, понимая своим умом всю бесперспективность этой затеи, не знаю? Но впечатление от бурлящего адреналина в крови и бешено колотящегося сердца осталось надолго. И ещё много раз при случае мы потом весело, в мелких подробностях вспоминали этот эпизод нашей жизни.

А второй раз всё закончилось не так весело. Теперь уже я точно не могу вспомнить, на каком это было курсе: на третьем, на четвёртом – в общем-то, это и столь важно. В тот раз мы тоже вчетвером стояли на остановке, делая пересадку в центре города с автобуса на автобус. И надо же было этому случиться – мимо нас на своём раскрашенном УАЗике проезжал лично сам комендант города Алма-Аты, а на заднем сидении у него сидели четверо патрульных курсантов-погранцов. В этот день был их наряд по гарнизонной гауптвахте! Конечно же, он не мог оставить «такую наглость» без внимания – дело было зимой, а мы были одеты в шинели, сапоги и кожаные ремни (а в увольнения все обязаны были надевать только белые) и он своим опытным взглядом сразу понял, что это «его клиенты».

 Мы все стояли кружком возле Ваньки Никишина, у которого в руках играл кассетный магнитофон «Романтик-306» – наша гордость в то время. Я не знаю, откуда он у нас взялся, но это была настолько простая и безотказная вещь – мы в нём постоянно самостоятельно меняли пассики и что-то ремонтировали, и он всё время был у нас «на ходу». И конечно в этот раз мы взяли его с собой.

Когда мы заметили, что очень хорошо нам знакомый (по гарнизонным нарядам) УАЗ коменданта резко затормозил, а из него начали быстро выпрыгивать погранцы без шинелей – нам стало понятно, что дело принимает для нас неприятный оборот. Мы, конечно же, мгновенно сориентировавшись в ситуации, попытались оторваться от них в глубине дворов, опять разделившись на пары, петляя между домами.

В этот раз мы с кем-то из моих друзей, кажется со Славкой Одинаевым, проскочив дворы, выскочили на соседнюю улицу, а там возле нас сразу же притормозил на наше счастье, видя такую ситуацию, какой-то мужчина на проезжавшей мимо машине, которому мы отчаянно махали. Всё-таки есть на свете нормальные люди! Только после того как мы почти на ходу захлопнули за собой двери автомобиля и оглянулись назад – там мы увидели безрадостные рожи наших преследователей-погранцов, от досады и злости, грозивших нам кулаками!
 
  – Сынки! Что? Съели? Как мы вас! Мало каши ели! Рановато ещё вам за пехотой бегать! – радостно и счастливо запела наша душа, когда мы вышли из машины через несколько кварталов с огромной благодарностью водителю за помощь. После этого нам, конечно же, гулять сразу же расхотелось и чтобы прояснить ситуацию, не желая вновь испытывать судьбу, мы вернулись в училище на такси. Как там всё получилось, сейчас я уже не вспомню, но Ваньку Никишина в тот раз погранцам всё-таки удалось поймать. Всё из-за магнитофона – он так и не бросил такую ценную вещь! В тот раз он, героически принимая удар на себя, и видя, что силы не равны, вроде бы как сам остановился, добровольно принося себя в жертву (ведь мы были в шинелях, а погранцы нет, а бегать они тоже умели!), давая возможность другому курсанту оторваться. Мы с тревогой ждали его в роте до самого вечера, тайно надеясь на какое-то чудо, но вечерней поверке всем объявили – он находится на гарнизонной гауптвахте.

Вот проклятые черти эти погранцы – всё-таки взяли нашего друга! Обидно, но здесь всё было честно – ведь и мы бы (в свою очередь) с огромным удовольствием поймали бы какого-нибудь пограничника, если бы нам выпала такая возможность. О вечной нашей нелюбви к курсантам-пограничникам я уже упоминал. К этой истории про Ваньку Никишина надо обязательно добавить, что сколько не пытался комендант «выбивать» из него фамилии тех, кто ещё был с ним – он ничего не сказал! С первой минуты он твердил только одно: «Да я их даже не знаю! Они, наверное, не с нашего училища!»

Так ничего от него толком и не добившись, комендант вынужден был сообщить нашему дежурному по училищу о задержании курсанта в городе. Ну а дальше военное колесо завертелось своим чередом: вызвали ротного и он сам лично для отбывания всего срока ареста за самовольную отлучку объявленную самим комендантом города ночью привёз Ваньку на нашу училищную гаутвахту. Так всегда было заведено в Алма-Ате – все курсанты АВОКУ «сидят» только у себя в училище.
 
Конечно же, утром за это «ЧП» наш командир роты лично около часа «стоял на ковре» у начальника училища. Он вернулся из штаба злой как чёрт, и твёрдо зная от коменданта города, что Ванька Никишин был не один и, конечно же, не поверил в эту сказку о том, что это были незнакомые курсанты. Долго и жестоко «третировал» наш взвод после обеда, чтобы для себя выяснить фамилии остальных, кто же это были такие? Но мы-то уже успели встретиться с Ванькой на гауптвахте и знали, что он-то сам никого не выдал! И хотя в нашем взводе каждый курсант знал, кто там был, он так ничего не выяснил.

Стучать никто из курсантов не хотел – с каким лицом ты будешь жить дальше? Да и комната для чистки обуви где «проходила профилактика со стукачами» функционировала. Это было личное дело каждого курсанта, и каждый решал сам для себя (ходить или не ходить в самоволки) и никакая здесь комсомольская и партийная совесть ни причём! Таким образом, расследование этой истории само собой зашло в тупик, и наш ротный, в конце концов, махнул на всё это рукой. А Ванька наш оказался в этой истории молодцом! Раз попался и сам всё взял на себя – только и отвечай за себя!
 
Мы все, невольные участники этого дела, после этой истории в душе очень крепко зауважали его! Поэтому считали своим долгом скрасить и поддержать его пребывание на «губе» каждый день передачами и личными встречами. А после его выхода оттуда мы устроили грандиозный праздник на нашей «хате» по этому поводу. Конечно же, каждый из нас в той ситуации наверняка поступил бы точно так же, но легко рассуждать о том чего в твоей жизни не было! Тут уж так крупно в жизни «повезло» Ваньке Никишину – он оказался и на деле показал себя с самой лучшей стороны – что ещё к этому добавишь! Вот было бы интересно узнать – как сложилась его военная судьба? Твёрдый характер, крепкая воля и правильные понятия о воинском братстве и дружбе наверняка помогали ему в жизни и дальше. Только почему-то я ни от кого из наших выпускников так ничего не слышал о нём после выпуска.


                АЛМА-АТА. ТРЕТИЙ КУРС. ЛЕТО. МОСКВА-80.
                Л.И.БРЕЖНЕВ. ПАРАД. ОТПУСК.               

Так незаметно в бурных и ярких событиях после стажировки подкрался к нам июль, а вместе с ним и летняя сессия. Весенняя свежесть и зелень, так радующая нам глаза, с приходом весны незаметно сменилась знойным летом. На этом фоне, так или иначе, вся наша жизнь и занятия в училище проходили и были связаны с событиями в Афганистане. Все наши преподаватели как-то враз незаметно «прозрели» и сразу вспомнили, что наше училище, между прочим, по своему профилю является горно-пустынным. И уже к месту и не к месту везде начали об этом трещать. Если с пустыней вопрос решался легко и просто – её хватало, то вот с горами… Но нам твёрдо пообещали, что и с ними до нашего выпуска успеют что-то решить.

Тревожная зимняя и весенняя шумиха, насчёт этого дела развязанная по телевидению и в газетах постепенно затихла, сменившись на сдержанно-спокойную. По репортажам оттуда так получалось, что в стране все уверенно строят социализм и всё хорошо, но ещё оставалась небольшая часть противников этого (просто не понимающих своего счастья!) с которыми наверняка скоро будет покончено. Поэтому и приходится СССР пока держать там сорокатысячную армию с танками, самолётами и вертолётами. Все наши войска находящиеся там получили официальное название – Ограниченный контингент вооружённых сил в Афганистане. Такие совершенно неизвестные для нас раньше новые названия городов и объектов – Кабул, Герат, Баграм, Кандагар, Мазари-Шариф, Пандшер и перевал Саланг становились знакомыми и наполнялись вполне конкретным смыслом.
 
Ведь доходящие до нас новости оттуда о боестолкновениях с «духами» будоражили нам кровь, и мы живо интересовались всеми подробностями. Всем становилось понятно – там идёт настоящая война, хотя она и не похожа на такую как нас учат, с ясной линией фронта и вполне понятными врагами и самое главное – убивают людей по настоящему. И как само собой разумеющееся всем нам становилось понятно – вот к чему нам надо готовиться.  По всему так получается, что это надолго, и мы к своему выпуску туда успеем. К этой мысли мы, понимая всю её неотвратимость, как-то очень быстро привыкли, и она уже не казалась нам чем-то трагичным.

В голове только крутилось одно: «Поскорей бы уже выпуститься из училища! Уже в конец заела эта однообразная курсантская жизнь и вечные придирки нашего ротного. Поэтому наплевать – куда ехать! Хоть куда, даже к чёрту на куличики! Афганистан – так Афганистан! Не пропадём!» Всем нам в тот момент крепко верилось в свою счастливую звезду и маршальский жезл в вещмешке.

Всё это иногда как-то эпизодически ярко всплывало в нашей жизни, а затем под напором ежедневных курсантских забот опять уходило куда-то далеко на задний план. Сдача летней сессии на третьем курсе никаких особых проблем в нашу жизнь не принесла. Ведь так получилось впервые в нашей жизни – 31 июля закончилась сессия, а сразу на следующий день – 1 августа, началось обучение в следующем семестре. Такое положение дел было на всех в курсах училища, ведь оно сложилось из-за предстоящего парада. Нам хорошо было видно, что это очень не нравилось нашему командиру роты – ведь впервые в роте не было никакого ажиотажа в связи с отпуском. В отпуск-то никто из курсантов всё равно не едет!

Ну что с того, что у тебя долги? За месяц всё успеем пересдать! Командиру роты в этот раз не удавалось показать перед нами свою значимость, вдоволь поиздеваться и почувствовать себя вершителем наших судеб, отпуская нас в отпуск. Поэтому для нас переход из одного семестра в другой в этот раз произошёл гладко и незаметно. Только держа в руках и перелистывая свою зачётную книжку взглянув на ровно заполненные ряды с оценками, полученных в сессиях раньше, я поймал себя на мысли: «Действительно, ведь в ней пустых листочков осталось намного меньше! До заветных слов – ГОСы остаётся уже совсем немного.  А ведь на первом курсе мне казалось, что я до этих времён просто не доживу! Вот и дожил – впереди последний, четвёртый курс».

Июль этого года запомнился мне Олимпийскими играми, проводимыми в Москве. В связи с этими играми мне почему-то очень часто вспоминалось обещание того, что к восьмидесятому году у нас в стране будет построен коммунизм, а вместо этого мы получили олимпиаду. И те времена, когда я еще, будучи школьником, собирая марки, значки и этикетки от спичечных коробков уже видел на них эмблемы этих игр. Первая, на которой были изображены устремлённые вверх стилизованные беговые дорожки, напоминающие башню, а сверху звёздочка. И вторая более понятная – весело улыбающийся мишка с поясом, на котором вместо бляхи были олимпийские кольца. В то время мне казалось, что до этого события ещё очень далеко.

А потом эти мысли куда-то отошли на задний план и вот оно – это такое долгожданное событие сейчас происходит на моих глазах! Просто не верилось в то, что эти годы ожидания пролетели так быстро. А сколько разных событий произошло у меня в жизни за это время! Из всех имеющихся в СССР средств массовой информации гремели новости о триумфе советского спорта – ведь наши спортсмены лучшие в мире! Радио, телевидение и газеты – всё было посвящено нашим чемпионам. Практически, какой вид спорта не возьми – наши везде побеждают всех остальных! Это действительно было великое дело!

Каждый день мы, если позволяло время после занятий, смотрели соревнования по телевизору. Причём всё подряд: бег, плавание, велогонки, футбол, стрельбу. Ведь наше телевидение пыталось показывать репортажи со всех мест. Одни соревнования сменялись следующими, мы ещё не успевали обсудить успехи наших спортсменов в одном виде, как тут же появлялись новые фамилии. Мы радовались всем победам и при этом огромное чувство гордости за нашу страну – СССР наполняло всех нас!  Мы лучшие! Вот вам ещё одно доказательство верного социалистического курса и развития физкультуры и спорта! И когда на закрытии олимпиады олимпийский мишка под песню Л.Лещенко улетел в ночное небо на воздушных шарах, помахав на прощание всем рукой, а на трибуне планшетами показали слезу – мы были просто счастливы!
 
Ведь о том, что нам особо соревноваться было не с кем, так как спортсмены из США и других, не менее важных стран не приехали на нашу олимпиаду, из-за событий в Афганистане нам старались не заострять внимание. Это звучало как-то мельком, а всё строилось просто на том, что наши политики гневно клеймили позором страны бойкотирующие олимпиаду в Москве. А о причине этого бойкота даже не упоминали, делая недоумённый вид – вроде бы сами не понимаем, почему это они не приехали? Но все-то понимали и знали истинную причину отказа, и когда я приехал в отпуск домой, мой отец опять как всегда открыл мне всю «жизненную правду» на это событие!

 Такой триумф советского спорта стал возможен только из-за отсутствия в Москве команд из США, Японии, Канады – ведь они являются единственными нашими серьёзными противниками и во многих видах спорта являются признанными мировыми лидерами! Всё это как-то сгладило мой первоначальный восторг от побед наших спортсменов.
 – А действительно? Если по большому счёту соревноваться не с кем, по другому говоря, если никто из серьёзных спортсменов не приехал на олимпиаду, то чем гордиться? Ведь та огромная несерьёзная куча папуасов привезённых из Африки на потеху публике – это простые статисты для массовости и разнообразия – размышлял я наедине сам с собой. Конечно же, из-за этого никто отбирать завоеванные олимпийские медали у наших спортсменов не будет, но какой-то неприятный осадок от этого оставался.

Мне очень хорошо врезался в память характерный пример, приведённый моим отцом по этому поводу. Эти соревнования в Москве напоминают конкурс между пятиклассником и десятиклассником, где всем всё уже заранее понятно и никто не сомневается в победе десятиклассника, но всё-таки с серьёзным лицом проводят этот конкурс. Ещё на этой олимпиаде я большим удивлением для себя узнал, что одной из сильнейшей мировой командой является команда ГДР. Это как же так получается? Ведь нас всегда убеждали по истории, что когда мы победили Германию – там всё лежало в руинах.

 И что же выходит: мы у себя в стране до сих пор не можем наладить хорошую жизнь из-за последствий войны (так нам говорят), а какая-то вся разрушенная и побеждённая Германия буквально за несколько лет всё восстановила и уже сейчас так хорошо живёт, что может позволить себе тратить огромные суммы на спорт? Как-то это всё очень странно выглядит! Толи там на самом деле ничего не было так разрушено, как нам это преподносят толи это мы на самом деле такие бестолковые, что сами у себя за столько лет не смогли ничего сделать? Всё это опять наводило меня на грустные мысли: «А действительно ли мы идём верным курсом, так как нам говорят?»

На этом шумном фоне олимпиады, мы почему-то под большим секретом узнали, что в Москве умер В.С.Высоцкий. Это было странным и сразу в это не верилось, так как вроде бы ни по телевизору, ни в газетах об этом не было ни строчки, и эту новость нам принёс кто-то из курсантов. Но потом это подтвердили нам и другие люди. Тогда он был не так известен, как сейчас, когда ежегодно устраиваются дни его памяти, а диски с его песнями можно свободно купить в любом ларьке. Вернее все хорошо знали его песни, записанные на магнитофонах, так как выпущенных пластинок всего с несколькими разрешёнными песнями было очень мало.

 А самого Высоцкого по телевизору не показывали, так как его творчество не всегда устраивало руководство страны, и увидеть его «живьём» можно было только в нескольких кинофильмах. Тем более совсем недавно вышел телевизионный фильм с его участием «Место встречи изменить нельзя» где он играл одну из главных ролей и выглядел довольно бодрым и жизнерадостным! Многие фразы из его роли сразу всем запомнились и «ушли в народ». Но его закрытая жизнь была для всех тайной, а связь с французской красавицей Мариной Влади только добавляла загадочности к его образу.

Мы все можно так сказать выросли на его песнях. В голове всплыли воспоминания о том, как я впервые открыл для себя его песни в Сары-Озеке. В нашем подъезде на первом этаже жила семья офицера, которая недавно переехала откуда-то. Удивительна она была тем, что у них было трое детей: старший сын, имеющий разнообразные увлечения и две девчонки-близняшки моего возраста абсолютно как две капли воды похожие друг на друга! Я впервые видел такое сходство, чем был немало поражён. Но история не о том. Как-то летом их родители уехали в отпуск, возложив всю ответственность на старшего сына. А у меня с ним, несмотря на небольшую разницу в возрасте сложились прекрасные отношения из-за того, что мы оба в тот момент увлечённо занимались фотографией. И мы тут же воплотили в жизнь нашу давнюю мечту.
 
Одна комната у них в квартире была оборудована нами под фотолабораторию, в которой мы и пропадали целыми днями: наглухо занавесили окно для полной темноты, расставили фотоувеличитель, ванночки с растворами – и полностью отдались нашему увлечению. При этом у нас, конечно же, главными артистами, были его сестры-близняшки, которые сами с радостью позировали нам. На них мы и «набивали руку»: портреты с разных ракусов, большое увеличение, эксперименты с освещением и вспышкой, автоспуск, микросъёмку.

В общем всё то, что было написано в книгах по фотографии, которые мы имели под рукой. А во время долгой проявки плёнок у него на кассетном магнитофоне играл Высоцкий! Записи были не самого лучшего качества, но вот именно тогда-то я впервые и услышал его хрипловатый голос и песни так поразившие меня! Много раз я внимательно вслушивался в тексты его песен, а главное в неповторимую интонацию и необычный, запоминающийся ритм музыки. С того самого времени многие строки из его песен запомнились мне на всю жизнь. Да, это было действительно ново и талантливо. И он прожил трудную, короткую и одновременно яркую жизнь. Жаль!

Но всё же эти события были не главными в это лето. Впереди был парад и салют! Почему-то мне то лето хорошо запомнилось своей необычной жарой, ведь тренировки параду не прекращались. При этом всех нас уверяли, что это не какой-то обычный рядовой парад, а очень важный, особенный и мы должны быть просто счастливы тем, что именно нам выпала эта высокая честь и так далее… Поэтому и выложиться нам нужно будет по максимуму, ведь ожидается прибытие самого Л.И.Брежнева – главы нашего государства!

И действительно он для нас оказался необычным тем, что раньше все тренировки проходили в прохладные месяцы – апрель и октябрь, а здесь пришлось шагать в августе! Солнце с неба светило вовсю свою мощь и мы, обливаясь потом, дружно шагали по плацу под барабан и оркестр шеренгами и коробкой, с оружием и без него. При этом в голове у всех была только одна мысль: «Скорей бы пролетело это время! Скорей бы настал день этого самого парада! Да! Три парада на один год – что-то многовато!» Ведь мы понимали, что закончится этот парад, а затем быстро пролетит сентябрьский отпуск, а ведь новый парад, посвящённый 7 ноября, никто отменять не собирается! И нам вновь, сразу по приезду придётся начинать готовиться уже к нему и ещё отходить и его.

Последние дни августа вообще запомнились мне быстрой сменой всех событий. В этот раз парад действительно оказался необычным – на всех тренировках, особенно когда они проводились в парадках, мы из-за жары промокали насквозь. А ещё кроме двух стандартных и обычных дневных тренировок на новой площади под жарким солнцем, была и ещё одна необычная –  первая. В этот раз в город вывезли для разметки только первые и последние шеренги всех парадных расчетов. И мне пришлось в составе первой шеренги очень долго стоять и париться пока ответственные за это дело «люди-шнурки» бегали туда-сюда с цветными мелками и бесчисленное количество раз сдвигали нашу коробку вправо и влево, нанося свои метки.

 Да! Нам по всему было видно, что в этот раз к этому грандиозному делу решили отнестись очень грамотно и серьёзно. Это ощущалось во всём – ведь вся площадь и окружающие её дома были завешены огромными праздничными транспарантами. Даже на недостроенной телевышке были хорошо различимы видимые с площади слова – 60 лет КазССР!

 А за день до парада всё училище переодели в парадную форму (какие уж здесь занятия – здесь было не до них!) и с самого утра доверили большое и ответственное дело – организовывать «живой коридор» по городу! Движение машин по улице из аэропорта перекрыли, и вся радостная Алма-Ата вышла на улицы, ожидая прибытия на праздник генерального секретаря Л.И.Брежнева! Такого огромного количества людей на улицах города я ещё никогда раньше в своей жизни не видел! Мне так показалось, что в этот день в Алма-Ате учёба и работа во всех организациях были отменены.  На улицы вышли все: школьники, студенты, рабочие и просто люди, которым было интересно поглядеть на это всё – люди стояли в несколько рядов с цветами, портретами и транспарантами. Жители домов стоящих вдоль улицы открывали окна и собирались на балконах. Глядя на это необычное количество людей, в моей памяти всплывали давно виденные кадры кинохроники – так встречали Гагарина, папанинцев и первых героев-челюскинцев
.
Училищу АВОКУ достался участок дороги от аэропорта до ВАЗа. Нас расставили вдоль тротуара вместе с какими-то солдатами-милиционерами, через одного. Но так как нас выставили очень рано (с большим запасом) и ожидать прилёта самолёта пришлось очень долго, мы имели возможность стать подвое – так было веселее ждать! А нашей роте выпала огромная честь – стоять первыми прямо в аэропорту на привокзальной площади.

При этом нам всем было очень интересно, и в голове крутилась мысль: «Неужели мы сегодня увидим живого Брежнева?» Сразу даже как-то не верилось в это. Неужели этот человек-легенда, неоднократный герой Советского Союза, бравый маршал с портретов, висевших в нашей роте сегодня, буквально через несколько часов прилетит в Алма-Ату, и я его увижу так близко! Мне, вместе с моими верными друзьями Сашкой и Тарасом в оцеплении досталось место прямо возле выхода из здания. Здесь получался маленький свободный пятачок на площади, так как всё остальное вокруг было заполнено людьми.

После долгого и утомительного ожидания, уже ближе к обеду наконец-то возникла какая-то суета: внезапно несколько милицейских машин сорвались с места и быстро умчались в город по пустой дороге с включёнными сиренами, оживились и засуетились фото и кинорепортёры. Какие-то люди в штатском быстро встали среди нас, зорко оглядывая людей, что было странным – ведь все наоборот стремились смотреть в другую сторону. Я весь напрягся и внутренне волнуясь, стал пристально вглядываться к входу в аэропорт, чтобы не пропустить этот исторический момент в своей жизни! И вот он появился!

 Брежнев вместе с Д.Кунаевым неспешной походкой шагал по расстеленной ковровой дорожке, о чём-то с ним разговаривая. На крыльце он остановился и как-то с трудом, по старчески поднял руку, приветствуя собравшихся людей. А после небольшой паузы, спустился по ступенькам и сел в автомобиль, который бесшумно и незаметно сразу начал движение. Так получилось, что Л.И.Брежнев стоял на крыльце и проходил мимо меня буквально на расстоянии метров десяти, и я за несколько минут смог очень хорошо его рассмотреть.

Какое-то внутреннее разочарование постигло меня после всего увиденного! Как разительно отличался этот сгорбленный старый человек с трудом переставляющий ноги, и глубоко больной человек – это хорошо было видно от того бравого маршала, увешенного орденами на портретах! Он совсем не напоминал мне лихого полководца-орденоносца! Вот тебе и живой генеральный секретарь КПСС, и многолетний руководитель нашей огромной и любимой страны! К этому времени у всех из телевидения и радио по отношению к нему сформировалось словосочетание – наш дорогой Леонид Ильич! Только так и никак иначе. Теперь я понял почему его по телевизору если показывают, то только сидящим. Да! Действительно с горечью приходится признать, что в чём-то прав мой отец – ему уже давно на покой, нянчить внуков и спокойно доживать, а не таскаться по стране. После всего увиденного у меня в голове всплыла огромная масса весёлых анекдотов по этому поводу – видимо они действительно, что-то имеют под собой.
 
Второй раз я увидел Брежнева на параде. Этот парад был действительно грандиозным, и казалось, что в нём кроме нас ещё участвовали все жители Алма-Аты. Вместе с нами на том параде участвовал и Леонид Георгиевич – отец Сашки. Мы видели его, когда он шагал со знаменем впереди всех парадных коробок. А Брежнев стоял на высокой трибуне вместе с Кунаевым, окружённые огромным количеством людей. В этот раз расстояние от нас до него было намного дальше, чем в аэропорту и высокая трибуна многое закрывала. Но в тот момент, когда мы все шагали в коробке парадного расчёта, я больше заботился о том, чтобы удержать равнение в строю вместе с Серёгой Ивановым и А.Долевым, поэтому на трибуну смог взглянуть только мельком. И честно говоря, нам всем было не до того, моя душа пела и радовалась: «Всё! Наконец-то сегодня с этим парадом будет покончено! И мы свободны! Здравствуй отпуск!» Поэтому мы и шагали по площади, «давая ножку» с хорошим праздничным и с отпускным настроением.

Огромная радость охватила нас, когда мы прошли трибуну и направились по улицам города к своим машинам, чтобы ехать в училище. Даже уже сидя в машинах, не прекращался смех и шутки – огромный душевный подъём охватил нас! Глядя на сидящих вокруг меня моих товарищей: Серёгу Тарасова, Сашку Миролюбова, Сашку Руденских, Славку Одинаева, Ваньку Никишина, Эдика Шварца, Юрку Ликаева и других не верилось, что это взрослые люди – курсанты уже четвёртого (даже страшно себе представить) курса!

И я, тоже поддаваясь этому душевному порыву, поступал также как и они – мы радовались и веселились как дети в эти минуты. Даже это время ожидания, которое всегда так раздражало, потому что нам приходилось ждать первую роту РПК – она по многолетней традиции закрывала парады, шагая последними после всех солдат, в этот раз было нам как праздник! А с чего нам спрашивается, было грустить? На улице стоит хорошая погода, мы хорошо сделали своё дело, впереди отпуск, теперь можно и порадоваться своей жизни.

Ну, теперь казалось бы, что всё! Закончились эти напряжённые августовские дни тренировок, да и сам парад – сейчас нам можно расслабиться, спокойно доучиться месяц и готовится с первого сентября в отпуск! К этому времени уже никаких долгов по летней сессии ни у кого не было и оставалось только «перекантоваться» несколько последних дней в роте.

 Собираясь вечером в кабинете нашего замполита В.Туркина, которым всегда «заведовал» Сашка Миролюбов мы вместе с Сашкой и Тарасом уже строили радостные планы на отпуск. Но видимо никогда в армии не бывает всё так просто. Так получилось и у нас в тот год! Стоило только командиру роты с вечера сформировать «нулевую» партию – из самых крутых отличников и ярых коммунистов в отпуск (за пару дней до официального начала) и отпустить её, как всех нас с утра обрадовала не очень радостная новость.

 Выяснилось, что пока мы будем в отпуске, для проведения планового ремонта в училище труб теплотрассы её нужно откопать! И эту работу нам нужно сделать срочно – до нашего отпуска!

Задача была поставлена с военной простотой. Выход из ситуации был найден такой: раз теплотрасса проходит вдоль всех казарм училища, в которых живут курсанты – то пусть они и копают возле своих казарм. Мы сами наблюдали, как нашей роте офицерами штаба был нарезан свой конкретный участок – находящийся как раз между нашей казармой и стадионом. От этих двух совсем небольших колышков забитых в землю напротив нашей казармы повеяло такой смертной тоской, что аж хотелось завыть! Я поймал себя на мысли – странно, ведь я проучился три года в училище, и как мне казалось, что за эти годы я уже исследовал в нём каждый уголок, а вот где проходит эта теплотрасса, не знал. И опять я поразился армейской логике: дождались начала курсантского отпуска и на тебе задачу – как специально, ни раньше, ни позже! А почему мы это должны были копать, никто не объяснял. Так было решено за нас, а мы должны – и точка!

Мы всей ротой заинтересовано вышли на улицу, чтобы самим увидеть тот ужас, который нас ждёт. Наш командир роты с каменным и невозмутимым лицом, как само собой разумеющееся собрал сержантов-замкомвзводов, и лично измерив шагами весь доставшийся нам около ста метров участок, честно разделил его на четыре взвода. Сначала мне так показалось, на мой взгляд, что нашему взводу получилось не так уж и много.

Ведь я до этого момента в своей жизни никогда не задавался для себя таким вопросом – а на какой глубине в земле находятся трубы теплотрассы? И даже как-то смутно представлял для себя этот вопрос. Ну, может быть – метр? Или полметра? Да и в принципе какая разница? Сколько мы уже к этому времени перекопали земли на Учебном центре. Сейчас навалимся толпой и через час-полтора всё выроем!
 
Но то, что мы услышали от нашего командира роты меня, да и всех нас сразу охладило и озадачило одновременно – в такое сразу не хотелось верить! Командир роты, со спокойным лицом уже обращаясь как бы не только к сержантам, а ко всем курсантам сразу уточнил задачу: оказывается глубина от уровня земли до верхней плиты, закрывающей бетонный лоток, в котором находятся трубы – примерно два с половиной метра! При этом боковые стенки нужно рыть с запасом: примерно не меньше чем с полметра – получалась поверху ширина тоже больше двух метров.

 А ещё нам, после того как мы докопаем до них, нужно будет эти верхние плиты очистить, снять и, вытащив из ямы, сложить в кучки рядом с траншеей. Срок на всю эту работу – до завтрашнего утра! При этом он сам не собирается нами руководить, так как его ждут более важные дела в городе, и поэтому он доверяет всё руководство по откапыванию теплотрассы старшине и сержантам. А потом как в кино «Кавказская пленница» картинно зевая и прикрывая рукой рот, добавил:
 – Я приеду завтра в восемь ноль ноль и проверю, если к этому сроку всё будет готово – в девять часов отпущу очередную партию отпускников! Если нет, то мне так всё равно – копайте хоть весь сентябрь! Но пока вся задача не будет выполнена точно так, как я сказал – ни для кого не может быть и речи о каком-то отпуске!
 
Но этого он мог бы и не добавлять – это и так нам всем было хорошо понятно! Такие жизненные уроки мы себя уже прекрасно усвоили за годы обучения. После этого монолога он даже не глядя на нас, сразу сел в свой синий «Москвич» и уехал! А мы все, враз озадаченные этой неизвестно откуда свалившейся на нашу голову проблемой только молча проводили его глазами. В голове у меня молнией сверкнула мысль: «А ведь я тоже в той, завтрашней партии! И судя по всему, дело так поворачивается, что мне и в этом году придётся задержаться». Проклятая теплотрасса – она как широкая бездонная и непреодолимая пропасть отделила меня от отпуска.

Что же делать? Все переглянулись между собой. Да! Вот дела! Видимо не только у меня в голове появились такие мысли. Прямо тут же возле забитых в землю колышков у нас начался стихийный митинг, где каждый курсант имел право и мог высказать своё мнение. Отпуск всех уравнял, перед такой задачей мы все равны: и неважно кто ты – курсант, коммунист или сержант. Даже с учётом уехавших в отпуск курсантов, а их было совсем немного – в каждом взводе ещё оставалось больше двадцати человек.

О том, сколько нужно потратить сил, чтобы выполнить такой объём – вырыть вручную такую глубину – 2,5 метров (!) все из нас уже к четвёртому курсу имели хорошее представление. Это нереально. Вырыть за ночь, конечно можно, но только если мы будем рыть без перерыва и к утру все умрём в этой проклятой теплотрассе. А ведь самое главное, что копать никому не хотелось! Сразу теперь вспомнилось, какими радостными и безоблачными нам казались последние дни перед отпуском! Как мы ещё вчера радовались жизни и жили беззаботно. И вот на тебе – откуда спрашивается, свалилась на нашу голову эта вводная?

В самом разгаре нашего митинга, где высказывались самые разные мысли по этому поводу, кто-то обратил наше внимание на то, что второй курс, не долго думая уже приступил к работе – дальше нас по теплотрассе уже действительно закипела работа! Молодые, облепив теплотрассу, как муравьи бодро и активно махали лопатами, и там уже стали появляться первые кучи свежей земли. Это всех нас сразу отрезвило – ведь никакая наша болтовня не сдвинет дело даже на несколько миллиметров с мёртвой точки.

В общем, в конце концов, решили так – мы же не какие-то первокурсники и поэтому должны мыслить «масштабнее». Пока мы неспешно начнём копать вручную, несколько делегатов сейчас же отправятся в посёлок Покровку и попробуют там договориться с трактором за наличные деньги. Сбор необходимой суммы денег будет организован с каждого курсанта после прибытия трактора, если это дело получиться. Ну вот – наконец-то появилась хоть какая-то реальная надежда на благополучный исход дела!

И мы, переодевшись в рабочую одежду, с ожесточением воткнули в землю первые лопаты. Земля над теплотрассой была хорошая – чистая глина и только изредка попадались корни тополей, которые рубили топорами. Увлёкшись работой, я только изредка поднимал голову, чтобы оглянуться по сторонам – а по всей длине теплотрассы, сколько было видно, кипела работа! Слева от нас рыли курсанты нашей первой роты, а дальше третья и четвёртые роты младше нас курсом.

Вдруг примерно через час такой работы, когда мы успели снять только верхний грунт, мы услышали, казалось такой родной шум трактора. Все побросали лопаты и с надеждой стали смотреть на угол казармы, из-за которой он должен был появиться. И точно – надежда нас не обманула! Появился «Беларусь», а в нём вместе с трактористом в кабине виднелись сияющие лица наших курсантов! Вот это да! Им всё-таки удалось пригнать настоящий трактор! Нашему общему ликованию не было конца! Теперь-то дело пойдёт и есть уверенность в то, что мы успеем выполнить поставленную задачу за ночь!

Дальше всё было просто: тракториста наша сумма денег устроила, и он сразу оценил объём – это ему работы часа на два-три, но при этом ещё потребовал с нас перед началом работы «проставиться для согреву». Для этого старшина пригласил его к себе в кладовую, где каптёры братья-Антоновы быстро организовали ему стол. А мы в это время собирали деньги и довольные, с радостью на лицах побросали лопаты и стали ждать. Все остальные роты училища только с завистью смотрели на нас – лениво развалившихся и отдыхающих на земле возле теплотрассы.

Наш тракторист оказался человек дела. Он лихо развернулся на месте и, выписав крутой вираж между растущих тополей, быстро заехал туда, куда нам было нужно. Рыл он здорово и быстро – я ещё никогда в своей жизни с таким интересом и внутренним воодушевлением не наблюдал за работой трактора! Ведь с каждым полным ковшом земли, поднятым из ямы крепла моя уверенность в завтрашним отпуске, и он как-то становился всё ближе. Теперь глядя на всё это, какими жалкими и смешными показались мне наши мысли вырыть всё вручную. А тракторист между тем вгрызался в землю всё ниже и ниже пока, наконец, мы все не услышали такой радостный стук ковша о бетонные плиты! Все вздохнули с облегчением – дорыли!

И точно, глубина ямы оказалась больше двух метров. Всё остальное дальше было делом нашей техники, и мы с энтузиазмом, как только трактор немного сдвинулся дальше, не дожидаясь окончания всех работ, накинулись на свой участок в траншее. Нам нужно было подравнять стенки и выкинуть оставшуюся землю на плитах! Но это оказалось не простым делом. Кидать землю из траншеи, которая намного выше твоего роста, да ещё через насыпь высотой в метр – никак не получалось. Поэтому мы все сначала набросились на кучи рядом с ямой, наваленные трактором, чтобы их сдвинуть подальше от ямы.
 
Здесь уже работали все единой командой, с ожесточением кидая сырую землю лопатами, так как все понимали, что успех придёт только если работать. У меня, тоже ворочая землю вместе со всеми, в голове неустанно крутилась одна мысль: «А что же дальше? Каким образом мы всё-таки будем доставать эти бетонные плиты-полторашки, после того как их разроем?» Но я старался гнать их прочь, просто веря больше в свою удачу. «Сначала нужно дорыть, выполнить эту задачу, а там уже дальше будем решать, что к чему! Что-нибудь придумаем. Ну не может быть такого, чтобы наши парни не смогли что-то придумать! Ведь завтра большинству из нас надо ехать отпуск!» – успокаивал я себя. Так в работе, несмотря даже на то, что мы дружно работали, пролетело дневное время и пришло время ужина.

Тракторист, выполнив свою задачу, радостный и окончательно «согретый» уехал. Мы по результатам работы были впереди всех, но и наступило время решать следующую задачу – как же доставать плиты из ямы? Здесь мы опять все уставшие, перемазанные землёй, с мозолями на руках, но полные решимости победить сегодня собрались вместе. Их нужно чем-то вроде верёвки или троса цеплять за петли и всем вместе тянуть, так как поднимать руками тяжеленные плиты – это было немыслимо. Появилась идея – попробовать договориться и взять из БОУПа машину-летучку со стрелой в нашем парке, а в это время провести свет из казармы для того, чтобы можно было работать в темноте и продолжать дальше! Ведь нам, курсантам четвёртого курса ночь не помеха!

Так всё и получилось – через некоторое время подъехала машина: по парку дежурил хорошо нас знающий прапорщик, инструктор по вождению. К этому времени над теплотрассой развешенные на деревьях уже ярко светили несколько мощных лампочек. И тут в этой работе каждому курсанту нашлось дело: одни цепляли внизу крюком плиты в яме, другие отцепляли сверху, а задачей всех остальных было – дружно по несколько человек на ломах таскать эти тяжёлые плиты и складывать в штабеля. Вот так я впервые в своей жизни так близко познакомился с этими плитами-полторашками (названных так из-за своего размера), которые ещё называют трамвайными. Сколько ещё раз мне в своей жизни пришлось столкнуться с ними и каждый раз я вспоминаю ту ночь перед отпуском, когда я таскал их, обрывая руки!

Как только из ямы достали первую плиту – я именно в тот момент почему-то для себя сразу отчётливо понял: «Всё! Завтра в девять часов я уеду в отпуск! Вот теперь мы с моими друзьями сегодня ночью умрём здесь, но задачу выполним!» На соседних с нами участках стояла тишина и никого не было видно, другие роты в училище, немного ещё покопали до темноты, и ушли спать. На небе появились звёзды, повисла луна, в казармах ночного училища погас свет, город уснул и наступила полная тишина. А у нас в темноте только закипела работа! Свет ярко освещал место над ямой теплотрассы, а всё остальное только немного подсвечивалось лампами фонарей вдоль дороги. Мы все, грязные и перемазанные землёй двигались в темноте ночи какими-то фантастическими тенями и силуэтами, смахивая пот, но полные решимости всё закончить сегодня.
 
И здесь в этой работе никого не надо было подгонять, все работали, понимая друг друга, как хорошо отлаженный механизм – молча и без лишних слов, без обычных в таких делах перерывов и перекуров, с внутренним ожесточением и в каком-то корчагинско-комсомольском порыве. Уставших курсантов мгновенно сменяли другие, и процесс двигался безостановочно. Так работать могут только люди, которые не один год были рядом друг с другом. Это напомнило мне то время, когда мы работали на погрузке складов, когда соседний полк ушёл в Афганистан. «Даёшь! Мы победим тебя, теплотрасса!» – только стучало в висках.

Какая странная и необычная ночь, думал я, ворочая плиты. Интересно, а как там мои родители? Наверняка уже ждут меня в отпуск! Какие всё-таки счастливые все гражданские люди! Сидят спокойно у себя дома, коротая время и попивая себе чаек, смотрят телевизор, а потом беззаботно ложатся спать. И им неведомо это короткое слово – отпуск, из-за которого мы – сотня здоровых парней готовы сегодня вывернуть наизнанку тело этой теплотрассы. А ещё: где-то на другой стороне земного шара сейчас идёт и бурлит жизнь, да что там – она идёт даже за забором училища, и никому нет до нас никакого дела…
 
Наконец, где-то за полночь из ямы все услышали такой короткий, всем понятный долгожданный и радостный крик курсантов, которые цепляли плиты:
 – Последняя!
– Ну вот пацаны на сегодня и всё! Конец работе! –  услышал я голос Вити Быкова и у меня вместе с этими словами в голове как будто выстрелили праздничным разноцветным салютом – так ярко я ощутил переливание ярких огней: синих, зелёных, красных!

Все грязные, уставшие, но счастливые, наконец-то осознали – мы победили эту проклятую теплотрассу. То, что ещё утром мне казалось научной фантастикой – сделано! Только после этих слов я понял, как вымотался за сегодня: болели руки, пальцы, спина – это же сколько мне за сегодня пришлось перекидать лопатой земли и перетаскать плит? Подумать страшно! Уже нет сил и желания переодеваться, чистить сапоги, подшивать воротничок и вообще в голове осталась только одна мысль – теперь умываться и добрести до кровати, чтобы завалиться спать. Так я и поступил – уставший, но очень довольный собой упал в свою кровать.
 
– Наконец-то этот трудный день закончился. Вот каким длинным и тяжёлым он получился. А ведь мне ещё сегодня с утра просто не верилось в то, что такую задачу можно выполнить за день. И я сильно в этом сомневался. Но вот какая интересная штука в жизни получается, если все очень сильно захотят – то можно! Вероятно этот большой день, когда мы всё сделали сами, безо всяких офицеров мне запомнится на всю жизнь. Нет! Мы не просто вырыли траншею – мы сделали гораздо больше – мы внутренне победили себя, доказав в первую очередь самим себе, на что способны, что все вместе мы – большая сила!

Да мы с моими друзьями теперь можем и не такие горы свернуть. И, кажется, на сегодня нет на свете такой силы, которая сможет нас остановить! Мне так кажется, что именно после вот этой ночи на теплотрассе у меня на всю жизнь появилась твёрдость, уверенность в своих силах и вера в то, что любую, даже казалось самую фантастическую и невыполнимую задачу – можно выполнить! А всё-таки интересно – будет ли наш ротный удивлён или хотя бы доволен тем, что мы сотворили? Ведь мы единственная рота в училище, которая первая за один день вырыла свой участок. И что же ждёт меня завтра? – такие мысли очень быстро пролетели у меня в голове, и я провалился в сон.
 
Утром нас в семь часов разбудил дежурный по роте, чтобы мы успели навести уборку в казарме и привести себя в порядок к приезду нашего ротного. К восьми часам мы уже всей ротой собрались на улице возле теплотрассы. Только теперь при дневном свете можно было оценить весь масштаб проделанной работы – всё это реально представляло собой огромное грандиозное поле битвы: высоченные кучи сырой земли в рост человека, вокруг них масштабные штабеля из тяжёлых плит и это всё явно выделялось среди всех участков.

 Глядя на всё это, у меня с трудом укладывалось в голове – уму не постижимо как же нам удалось провернуть такой объём работы за ночь! Вот уж, если честно не знаю – стал ли я тем, кем стал без работы на этой теплотрассе? Тут нечего сказать, вовремя и крепко она «прошлась по мне», моему мировоззрению и выработала совершенно новый взгляд на жизнь! Да! После этой ночи мне стало легче жить! Казалось, нет таких задач, которые нельзя было бы выполнить!

Пора было идти на завтрак, но старшина всё тянул, не давая команды, дожидаясь приезда ротного. Все ждали и томились в тревожном ожидании – что же скажет наш командир роты? Как отреагирует? Удивится или нет? И вот, наконец, в полной тишине появился его синий «Москвич». К нему для доклада направился старшина, но ротный движением руки остановил его. Выйдя из машины, он, безмолвно сопровождаемый нашими глазами, оглядел огромные кучи земли, штабеля из плит и неторопливой походкой подошёл к краю теплотрассы.  С абсолютно ничего не выражающим лицом заглянул в неё, что-то там долго для себя выискивая и, выждав «МХАТовскую паузу», картинно сплюнул туда сквозь зубы.

 После этого картинно зевая и потянувшись, своим удивительно спокойным ничего не выражающим голосом негромко произнёс (так как он будто абсолютно ничем не удивлён!): «Старшина! Как я и обещал – построение отпускников в девять ноль-ноль».

Да-а-а! Ну каков артист наш командир роты! Мы не услышали от него ни слова удивления, ни восторга, даже ни один мускул у него на лице не дрогнул, когда он это произнёс. Всем своим видом он показывал нам, что как будто уезжая вчера, он ничуть не сомневался в нашем успехе! Но нам в тот момент уже было наплевать на это! Ура! Мы все услышали главное на сегодня для себя. После этих слов все радостно загудели и сразу с хорошим настроением начали строиться на завтрак. На построении в девять часов командир роты впервые в нашей жизни вручил нам отпускные билеты безо всякой своей обычной в таких случаях лабуды и нравоучений. И мы даже немного удивлённые всем этим быстро попрощались со своими друзьями и огромной радостной толпой, гордо с чувством выполненного долга перед Родиной направились на КПП, напоследок взглянув на бедолаг-землекопов с лопатами из других рот.
 
И только выйдя из училища с пустыми руками и отпускным билетом в кармане, стало окончательно понятно, что – всё! Обратной дороги нет! Наконец-то можно на целый месяц выбросить из головы и забыть все училищные проблемы: надоевшие тесные стены, нашего ротного с его причудами, казарму, эту чёртовую теплотрассу, эту трудную ночь и вообще – всё!

Хотелось, набрав воздух свободы полной грудью радостно раскинуть руки и закричать во всё горло: «Вот и всё позади! Ну, здравствуй – отпуск!» Но мы-то уже были курсантами четвёртого курса, и поэтому нам нужно было держаться солидно. Впереди меня ждёт целый месяц безмятежного существования. Это уже совсем неважно как я буду добираться домой – буквально через несколько часов я счастливый выпаду из самолёта или поезда совсем в другом, и таком родном для меня городе – Чимкенте, со словами: «Мама, папа, друзья, а вот и я!» И только потом вновь будет последний четвёртый курс…

Вот таким чудесным образом, благополучно преодолев все внезапные трудности, и закончился мой третий курс обучения и я радостный, с «лёгким сердцем» попрощался с друзьями, с которыми ещё сегодня ночью «умирал» на плитах теплотрассы, поехал в аэропорт. Моя жизнь мчалась дальше и меня в ней ждали уже новые события и приключения…