Современная русская литература - вопрос бытия

Да, современная русская литература – вот это вопрос! Это всем вопросам вопрос и всем задачам задача! Вы её выдели эту современную русскую литературу, вы её читали? Большинство из нас даже ещё до конца для себя не определило, можно ли вообще говорить о таком явлении как современная русская литература – или это просто очередные фантазии кучки филологов не вполне нормальной ориентации?

В первую очередь, мне кажется, необходимо вообще задаться вопросом о русской литературе в принципе – что это такое? Какое место она занимает в нашем с вами сознании, в нашей традиции?

Русская литература явление уникальное. В России вообще литература занимает определенное формообразующее место. Нигде в мире литература не значит так много и не выполняет так много функций, как в России. Если для Европы литература есть выражение голоса эпохи, будь то непередаваемые аристократические воздыхания Дюма, либо аграрный унитаризм Кольриджа и Саути, или, в конце концов, дидактика Гёте, а для Америки литература вообще всегда носила характер развлечения, остроумной шутки, или просто яркого описания, на чем, кстати, и выросли Лондон и Хемингуэй, то для России литература всегда выражала русскую философскую и политическую мысль, которая образовывала, направляла будущее общества. Например, вы можете себе представить первую немецкую конституцию без Братьев Гримм? Да, вполне. Или американскую столетнюю войну без Марка Твена и Эдгара По? Тоже, вполне легко. А вот можете вы себе представить декабристов без царско-сельского лицея, без Жуковского, без Пушкина? Вот этого представить просто невозможно! Без либеральных взглядов царско-сельского лицея, созданного по проекту императора Александра, и взрастившего новую политическую и литературную элиту, декабристов просто быть не могло! По счастливой случайности Пушкин не оказался на Сенатской и сберег свой талант для поколений. А что взрастило русский социализм? Неужто творение дедушки Маркса? Как бы не так, у Маркса на такие вещи как неведомая русская душа – кишка тонка. Без наших любимых западников: без Тургенева, без Белинского, без Чернышевского – никогда бы в России не проросли семена социализма. Русская литература – это творящая, создающая сила в русской культуре – она не подчиняется истории, как все остальные литературы, она её творит! И в этом заключается её особенность и предмет нашей с вами гордости. Наша с вами литература она творящая, создающая, подвигающая людей на поступки, не важно какие – на красивые или подлые, это уже другая сторона вопроса. Вот в чём уникальность нашей литературы – она не является просто частью культуры – она является её ядром, неотъемлемой частью нашего с вами миропонимания. Ядром русской мысли не может быть философия, политика или наука, эти культурные явления слишком узки, в них не помещается широта русской мысли, широта её чувственного восприятия действительности. Только литература может вместить необъяснимую русскую тоску, из которой произрастает любовь к своей собственной земле. Ведь Пушкин, или тот же Есенин для нас – это не просто поэты определенного времени, не просто талантливые люди, для нас они вообще обезличены, сама личность для русского человека не важна, для нас это эпохи, со своими особенностями и ощущениями. Если два человека у нас на кухне беседуют, например, о Есенине, они не будут вспоминать Айседору Дункан, не будут говорить о встрече Есенина и Горького, о личных проблемах писателя, как это делают на западе, нет. Они будут беседовать о стихах, о его творчестве, хоть о той же, знакомой нам всем со школьной скамьи «Березе». Для них важен не сам поэт, а то ощущение, которое он передаёт. Не Есенин для них важен, а берёза, и то, как он передал это нами переживаемое чувство волнения и светлой печали, которое возникает, когда смотришь на берёзу. В этом переживании люди ощущают своё единство, свою принадлежность к единой культуре, для них важен сам факт этого сопереживания, факт осознания того, что вот рядом с тобой сидит такой же человек, который когда смотрит на березу чувствует тоже, что и ты, тоже что и сам Есенин – вот что поражает нашего человека! Это чувство культурной общности, сохраняемое неизменным в наших сердцах поколениями! И именно поэтому русская литература обладает колоссальной силой воздействия на русского человека.

Коммунисты вовремя поняли эту системообразующую функцию русской литературы и быстро поставили её на службу коммунистической идеологии.

Однако вернёмся к нашим дням. Есть ли сейчас такая литература, которая бы являлась таким же стержнем? Есть ли на данный момент русская литература, которая бы отвечала современным вызовам истории?

Вообще середина и конец двадцатого века оказались довольно тяжёлыми для русской литературы. Все мы читали Тургенева, Пушкина, Толстого, Достоевского, Гоголя, но кто сможет назвать хотя бы пять авторов середины или конца двадцатого века? Большинству русских людей почему-то приходят сразу на ум Солженицын и писатели деревенщики: Остафьев, Распутин, Шукшин. А если мы коснёмся поэзии, то на ум приходят русские барды: Окуджава, Высоцкий, Рождественский. Однако почему-то всеми забытым оказался Бродский, никто не вспоминает о Набокове, и уж тем более никому дела нет до Войновича, Аксёнова, Сорокина и Ерофеева. Почему-то для большинства людей эти новые русские классики так и остались неизвестными. Почему-то они больше не волнуют русского читателя. Получается, что с середины двадцатого века русская литература вдруг начинает сокращаться, сужаться до узкого круга интеллигенции, которой одной понятны тексты этих писателей. Что же случилось с русской литературой?

Чтобы разобраться, обратимся к литературе Американской. К примеру Эдгар Алан По, который творил в Америке, не считается американским писателем. В чём же дело? Почему этот великий писатель, гражданин своей страны не считается Американским писателем? Дело в том, что функция литературы, которую создавал По значительно отличается от той функции и стиля, в котором творили Лондон, Драйзер, Фолкнер и Фицджеральд. Он выпадает из этой дружной команды «Американских выскочек», как их любят называть литературоведы. Он совсем на них не похож. Его литература изящна, от неё несёт кладбищенской лирикой эпохи английского романтизма. По очень хорошо уживается с английским кружком Лейкистов, Оскаром Уайльдом и произведениями Стокера, однако его никак нельзя поставить на один уровень с Хемингуэем. Совсем разные методы, разные стили, разный язык, настолько разные, что По нельзя относить к Американской литературе – он типичный англичанин. То же самое можно сказать и о Чингизе Айтматове, несмотря на то, что он даже писал на киргизском языке, однако по методу, по стилю, по языку, при всём желании столь уважаемых мной Киргизов, отнести его к Киргизской литературе никак нельзя. Он типичный русский писатель. Потому что так глубоко понимать, например болгарскую православную культуру, которую Айтматов довольно живо описывает в своём произведении «Плаха», может только человек, которому эта культура близка, родственна.

Именно здесь мы с вами и приходим к важному пониманию законов литературы. Литература относится к определённому этносу не по национальному признаку, а по культурной традиции, унаследованной писателем. Фет был этническим немцем, но ни одному немцу, ни тогда, ни сейчас не могли придти в голову:

Шёпот, робкое дыханье…

Даже если бы это была написано на немецком языке. Также и русскому поэту не могло придти в голову строк:

Стремиться в выси ли?
Прибавить в весе ли?
Одних повысили.
Других повесили.

Написанных Австрийским поэтом Э.М. Рильке. Это слишком разные культуры, разные традиции.
И вот теперь давайте подумаем с вами, насколько к русской традиции можно относить, например, того же Набокова? Того самого Набокова, который мечтал уничтожить формообразующую функцию литературы и создать просто литературу, которая бы в себе ничего не несла, по образу литературы американской, который ненавидел Достоевского за его философскую глубину. Считается даже, что Набоковская «Лолита» была создана в насмешку над «Преступлением и наказанием», как Достоевский взял детектив и наполнил его психологией, так же и Набоков взял эротический роман и наполнил его психологией. Только если психология Достоевского пыталась образовывать читающего его человека, менять его, то литература Набокова безфункциональна она не несет в себе ничего, она существует сама по себе. Подобным же образом существует и Бродский и многие современные поэты – они лишь отражают эпоху, но не пытаются её менять, они больше не творят историю, теперь история творит их. Фактически с русской литературой стало происходить нечто ужасное – она фактически перестала быть русской, она стала Европейской. Почитайте Ерофеева «Москва-Петушки» - о чём эта книга? О мироощущении очередного советского гражданина, о том, как он есть, пьёт, о чём думает. Для многих современных читателей эта книга несёт особую ностальгию по советским временам. Однако по своей функции, по своей сути эта книга пуста, она не несет в себе идей, готовых творить историю, изменять мир. Просто фотографический, пустой отпечаток эпохи, не более того. В это новой литературе нет ни капли от литературы Русской. Но не всё так печально, ведь в середине двадцатого века был, например, Шукшин. Это совсем иной взгляд на литературу, совсем иной подход. Шукшин писал о душе русского человека, о том, насколько для него вредна городская культура, насколько она для него чужеродна, губительна. Вспомните «Калину красную», как человек, который «презирает деньги» и любит разговаривать с березками, попав в город, превращается в преступника, и как он исцеляется, снова попав в родные места, снова попав в деревню. Как он в этой деревне, в русской природе заново обретает мать. Мать, о которой забыл, которой не писал, о которой не вспоминал все годы своей такой несчастной жизни. Что хочет сказать Шукшин, от чего он нас предостерегает, где видит опасность для русского человека, для его души? Шукшин ставит перед нами важные вопросы, которые заставляют нас думать, его рассказы словно воздействуют на наши поступки, будто бы направляют нас. Они творят историю.

Однако то середина века, что же мы можем сказать о конце двадцатого века и о начале двадцать первого, то есть о настоящем моменте? Где здесь русская литература? 
Ваш покорный слуга до недавнего времени считал, что русская литература умерла, что её больше нет. Что та самая уникальная литература, которая творила историю, иссякла.
Однако многие могут указать на Довлатова и Пелевина. Однако они также как и предыдущие писатели лишь выразители хаоса девяностых и нулевых. Даже сама структура текста их книг как-то иррационально выстроена, она гротескна, она кричит о чём-то, но о чём-то бессмысленном и пустом. В них нет места для тоски, любви и прочего, их книги полны космического холода, выражающего беспредельный хаос человеческой мысли, в них нет ничего живого. На что повлияли идеи Довлатова и Пелевина, что они создали? Только Эдуарду Лимонову удалось на короткое время сформировать некий маргинальный политический вектор, да и то ненадолго.

Кажется всё, русской литературы больше нет – она разбита на множество осколков, на мириады таких похожих друг на друга Марининых, Донцовых, Хмелевских и пр., которые во многом уже выполняют развлекательный заказ масс, прогибаясь под историю и даже хуже, ложась под неё за деньги. Они ничем не отличаются от какой-нибудь американской Джоан Уайлдер – тот же стиль, тот же язык, та же развязка. Русская литература умерла.
Однако при детальном изучении вопроса стал настораживать один очень важный факт. Вдруг обнаружилось, что жива русская поэзия! Вроде бы ввиду своей меньшей идеологической направленности по отношению к прозе именно поэзия должна была умереть раньше всех. Однако русская поэзия живёт и процветает. При этом также бросилось в глаза, что эту новую русскую поэзию просто отказываются замечать наши дорогие поэтологи и литературоведы, которые уже увязли в Бродских, Давыдовых и прочих «Короедах», предпочитая заниматься изучением маргинальной поэзии. Как вы думаете, где можно обнаружить новую русскую поэзию, близкую русскому сердцу, которую бы знал и понимал каждый из нас, и которая бы имела огромное влияние на нашу жизнь? На эту роль Бродский, мягко говоря, не тянет, слабоват он для этого, воссоздавать интертекстуальные революции для филологов он может сколько угодно, но вот для нас с вами Бродский не дал ничего. Ответ чрезвычайно прост. Этой новой поэзией является русский рок. Он связывает поколения 80-х и нулевых одним стержнем, одной формообразующей функцией.

Всем известно, что Юрий Шевчук участвовал в чеченской войне, но не как солдат, а как музыкант. Недолго думая он взял свою старенькую потёртую гитару, и отправился на передовую «поддержать ребят». Рассказывают такой случай, одна часть, в которой недавно гостил Шевчук, попала под обстрел, и одного солдата смертельно ранило, так вот умирая, этот солдат пел, постепенно срываясь на хрип, только одну песню: «Что такое осень?». Можете вы себе это представить? Вы умираете, вам осталось жить несколько минут, будете вы декламировать Бродского или хотя бы того же Мандельштама? Думаю, вряд ли. А он пел о том, что есть самого светлого в его душе, успокаивающего, что дарило ему надежду, что позволяло превозмогать боль и не бояться смерти, глядящей ему в глаза. Каждый из нас поймёт, почему он выбрал именно эту поэзию. В ней столько силы, столько той самой образующей мощи, которая способна менять человека, менять историю, воспитывать и связывать поколения! Именно эта поэзия может поддержать в трудную минуту, вдохнуть надежду, жизнь! Сразу чувствуется масштаб русской литературы, пронизывающей сознание русского человека от начала и до конца, от рождения и до последних минут жизни. Однако пока для отечественного литературоведения этой поэзии нет, оно ею не интересуется. Никто не обращает на неё никакого внимания. Многие даже уже успели похоронить русский рок, считая его продолжателями Земфиру и Мумий Тролля. Хороши продолжатели. То, что всякие там Земфиры, Би-2, Ночные Снайперы и пр. играют рок – несомненно. Но является ли он русским? По-моему они отличаются от русского рока так же, как Бродский от Пушкина. Однако продолжатели русского рока есть, и они готовят такую же жизнеутверждающую волну новой современной русской поэзии. Дабы нам проще было мыслить, давайте сравним несколько поэтических отрывков.

Первый отрывок, дан как образец современной русской классики – это песня ДДТ «Метель»:

Осторожно не спеша,
С белым ветром на груди,
Где у вмёрзшей в лёд ладьи,
Ждёт озябшая душа.

Темы души, темы зимнего покоя природы, зимней смерти сплетаются в одно неповторимое четверостишие.
Теперь возьмем набирающего популярность современного «рок-исполнителя» Ольгу Арефьеву и её песню «Аллилуйя»:

Миг и вечность,
Взлёт и паденье,
Смерть и рожденье –
Тебе дарю.
Аллилуйя, Аллилуйя, Аллилуйя.

Та же глубина, та же гибкость образов, то же неповторимое смешение противоположных вещей в едином мгновении человеческой жизни.
И теперь возьмём четверостишие Земфиры:

Корабли в моей гавани.
Не взлетим, так поплаваем!
Стрелки ровно на два часа
Назад!

Ощущаете разницу? Просто набор образов, да красиво скомпонованных, да, выражающих внутренний мир автора. Но в них нет импульса жизни, нет мощи, нет силы. Если от первых двух стихотворений пахнет Есенинской печалью, то от потока сознания Земфиры смердит Джойсом. Но Джойс не относится к русской литературе.
Или вот, четверостишие совсем неизвестного никому «рок-исполнителя» Евгении Зюзиной из её песни «Туда, где брод..»:

Сколько дорог,
На ладонях твоих,
Какую из них разрешишь?
Мне знаком этот страх,
В каждом слоге твоём и стихах!

Комментарии, думаю, излишни. Так что русский рок жив, и будет жить ещё долгое время.
Однако русская литература всегда была сильна своей прозой. Где же её теперь искать, неужели среди пьяниц Ерофеева и педерастов Сорокина? Совсем недавно мне в руки попала книга молодого русского писателя, который, однако, за довольно короткий период обрёл широкое признание и популярность. Это Алексей Иванов. Прочтя последнюю страницу его книги «Золото бунта», на которой стояла совсем свежая дата 2005 г., я заплакал. Это были слёзы радости и счастья, я вдруг понял, что русская литература жива, что то самое уникальное явление, творившее культуру и историю великой национальной общности, выжило и продолжает нас поражать, своими талантливыми авторами. В книгах Иванова представлена Россия, такая, какая она есть. С бунтами, с куполами, с белокаменным колокольным звоном, отражающим грохот орудий крейсера, застрявшего в холодной невской воде, с её политическими трагедиями и трудовыми буднями, с её коммунальными слезами и простым деревенским смехом, с её бесшабашным хаосом на переломе веков, со сталинскими высотками и брежневскими пятилетками, с хмельным перегаром Ельцинской эпохи, и похмельным синдромом Путинской – всё это объединяется в литературе, в новой современной русской литературе, которая вновь, как века назад, творит Русскую историю.

Иванов работает на совершенно новом материале, в области, в которой ещё пока никто не творил – он создаёт произведение на сочленении истории, религии и мифологии, выводя из этой гремучей смеси вечные истины, осмысленные заново. В «Сердце Пармы» - он выводит формулу Российского менталитета, самосознания, и даже более того – судьбы России, её уникального пути, в котором присутствует не только русский этнос, но и все населяющие Россию народности. В этом произведении Иванов отвечает на важнейший вопрос русского человека «Что делать?» - указывая на его традиционный путь, которому он следует уже много веков, причём он идёт по этому пути не один, вместе с ним по нему идут татары, ханты, манси, эвенки и другие народности, неразрывно связанные с Россией, с её судьбой. В романе «Золото Бунта» Иванов выводит суть русской души, новое понимание русского человека, который больше всего боится остаться без пути, для которого понятия пути и души сливаются воедино. При этом действие обоих романов происходит на фоне тяжелейших катаклизмов в русском обществе: действие «Сердца Пармы» разворачивается на фоне смуты и царствования Ивана III, действие «Золота Бунта» протекает на фоне Пугачёвского восстания. Эти образы смуты, хаоса, совершающегося кругом беззакония соединяясь с тревогой застывшей в глазах русского человека о том, что что-то идёт не так, где-то ошибка, напоминают нам наше такое неспокойное и тоже по-своему смутное время настоящего. Иванов ставит важные вопросы перед нами – вопросы нашего пути, нашей судьбы и вопрос о связи этих понятий с нашими традициями. И эти вопросы заставляют нас думать, искать на них ответы, приближаться к истине. Эти вопросы могут быть неразрешимыми, мучительно сложными – однако при этом они обладают одним очень важным свойством – заставляя нас думать, они влияют на наши суждения и решения, которые мы принимаем по жизни, а значит – творят Историю.

Значит, современная русская литература есть! Значит, после нескольких лет перерыва мы снова можем гордиться своей страной, своей такой уникальной, особенной культурой, значит, у нас есть надежда…